Проповеди

†

Слово владыки Варфоломея в 4-ю годовщину по кончине старца схиигумена Германа¹

В день, когда мы празднуем рождение приснопамятного схиигумена ГЕРМАНА в вечную жизнь, я нахожу полезным поделиться с Вами дорогими мне мыслями об отношениях взаимных духовных отцов-руководителей и их духовных детей.

Богослужение наше – священная жертва сейчас приносимая нами, общение любви и молитвы об отце нашем в тесном кругу нашей родной церковной семьи. Значит здесь подходяще, уместно затронуть такой вопрос. И, конечно, дорого вспомнить, как учил Батюшка наш.

Вспоминается мне одна беседа моя с ним: в пользу мне, в моей деятельности он поучал, как следует держаться по отношению к духовным чадам и вообще руководимым нами. «Надо относиться к ним, – говорил он, – по-разному: за что одного наказать сильно, другого послабее, третьему только выговорить, а иному, может быть, покрыть любовью. Ведь люди разные». Как раз это среди нас обыкновенно оспаривается, и люди возмущаются разностью отношений духовных отцов к духовным детям, находя это несправедливым, и позволяют себе утверждать: духовные отцы должны относиться ко всем одинаково. Наоборот, одинаковое-то отношение будет несправедливо, глубоко несправедливо. Духовный отец имеет дело с душами человеческими, они не похожи одна на другую: по великой и неизреченной премудрости Божией люди созданы такими разнообразными, что есть похожие, а тождественных нет. И различие душ прямо удивительно. По этой причине, конечно, необходимо, чтобы и духовные отцы у людей разных были разные, соответственно потребностям душ. Значит, и духовным детям разных отцов духовных нельзя препираться между собою, а это обыкновенно бывает: чей лучше. Так нельзя. Благодари Бога, что у тебя есть духовный отец и руководитель и будь счастлив этим. О других не смей говорить, это не твое дело. Как говорил, глубоко зная цену силам человеческим, один юродивый отец в Оптиной пустыни: «Знай себя и довольно с тебя»². Действительно, великое счастие нам, грешным, что есть у нас духовный отец, служитель нашего спасения, рождающий нас для вечной жизни. Нет нужды обьяснять здесь Вам, что духовный отец является точнее не отцом, а матерью³. Но об этом я говорил Вам много раз, и это Вам должно быть понятно.

Но вот наши духовные отцы нам подчас не нравятся за то, что они к своим детям духовным относятся не одинаково, подобно, как и плотские родители к детям своим (ср. о блудном сыне от Луки 15.29–30). А оказывается, только такое отношение и правильно, и справедливо. И духовные отцы знают, что они делают, они несут великую ответственность, отвечают за это перед Богом и больше ничьему суду за это не подлежат.

Чтобы закрепить этот урок, приведу в пример другого приснопамятного Батюшку, преподобного Батюшку Серафима. Вспомните, как он удивительно разнообразно к чадам своим духовным и ко всем приходившим к нему относился, и к одному и тому же человеку по-разному в разное время. Ведь не одну ласку и бездонную любовь видели от него. На него указывают как на образ любви и добродушного отношения ко всем. Но пусть не упускают из виду и внимания и то, что он, как духовный руководитель, иногда сердился, когда было нужно, расстроен бывал, а когда гневался (помните как и Христос, скорбя об окаменении сердец, иногда смотрел с гневом). Преподобный Серафим очень хорошо мог смирить своих духовных детей. Так, он не считался с внешним, так называемым высоким положением приходивших. Так он и людей любимых заставлял подолгу ждать приема (как со старцем Тимоном: тот 20 лет не видался с Преподобным и пешком в весеннюю пору к нему пришел, видеть жаждал. А Преподобный Батюшка всех принимал до самого вечера, его же нет, оставил ждать. И когда, наконец, они остались вдвоем, отец Тимон спросил Преподобного: отче Святый, за что Вы на меня, грешного, прогневались, целый день до себя не допускали. И получил в ответ: «Нет, не тако, отче Тимоне. Аз тебя люблю, но испытал тебя, чему ты научился, живя столько лет в пустыне, не пустой ли ты из нее вышел. Это я сделал потому, что ты монах, да еще и пустынножитель, потому должен иметь терпение». (Летопись Серафимо-Дивеевскаго монастыря, составил Архимандрит Серафим Чичагов), Спб., издание 2‑ое, см. стр. 443). Какие действия и какие слова! Это должно быть и утешительно, и предостережительно. Понимаете ли, братие и сестры, куда клонится мое слово? Чтобы прояснить, вспомню еще одно знаменательное слово батюшки схиигумена Германа. Когда я просился у него в духовные дети, он сказал мне: «Какие мы духовные отцы. Святые отцы – вот духовные отцы, а мы можем быть духовными отцами разве только по доверию к нам наших духовных детей»…

Вот и все, братие. Оказывается, в вас дело. Подходите с доверием и получите. Сколько почерпнете, столько и возьмете. Будете подходить без доверия – не получите. Дай Бог, чтобы тверды, и просты, и без оглядки были отношения духовных детей к своим отцам и руководителям!

Приведу для вас чудный для нас пример всецелой доверенности и преданности духовному отцу одного юноши, жившаго в далекой Сибири сто лет назад. Но мне радостно сказать, что есть тоже и среди нас, и в наше время (имен конечно, называть не стану). И вот что тот юноша сто лет тому назад говорил своему старцу: «Хотя и отказываешься, а я все-таки предал себя на всю жизнь мою во власть твою и воли моей над собой не имею. Прости, отче, я так верую и люблю тебя, что для моего спасения довольно только жить с тобою, и хотя бы инде был и чудотворец, я не променял бы тебя на него, с самого начала я получил через тебя пользу, и с того времени душа моя уязвилась к тебе любовию, потому прости, отче, не могу удержаться и не целовать твои ноги и руки. Прости меня, отче, не могу изьявить тебе, сколько люблю тебя; ей. всего бы себя вселил бы внутрь тебя, если бы возможно было, и охотно желаю умереть за тебя» (Изречение старца схимонаха Зосимы, извлеченное из сочинений его, с присовокуплением им же составленных жизнеописаний монаха и пустынножителя Василиска и Петра Алексеевича Мичурина. Москва. 1863, стр. 154⁴). Более ничего не скажу, а если от моего слова не только польза, а и скорбь, то и скорбь будет на пользу. Дорого нам Ваше спасение, прекрасны слова апостола: «Кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?» (2Кор.2:2). Поскорбите, лишь бы концом была наша общая радость и наше общее спасение. Аминь.

†

28 октября 1928 г.

40-ой день по кончине старца отца Алексия. На литии перед отпустом.

[Много] Можно сказать о приснопамятном старце. Теснится очень много воспоминаний. Конечно, я умерю себя и только одно назидание преподам из богатой сокровищницы его жизни. Конечно, что касается до старца отца Алексия самого, то великое смирение его почитало его, (т. е. себя), простым и ничтожным человеком. Но для нас это не так. Для нас все в нем, вся жизнь его и личность его – предмет преклонения и глубокого поучения. И вот чему назидаемся на этот раз: как старец отец Алексий относился к духовным нуждам приходящих к нему не только духовных детей. Приходили с разными настроениями. Как он относился к ним?

Он не умел наполовину отдаваться делу, на которое был поставлен. Весь жил тем, что ему приносили. Это была душа горящая, а не безразличный слушатель. Он жил вместе с теми душами, которые к нему приходили, сопереживал все, что ему открывали. Обо всем расспрашивал, не жалел времени и сил своих, захватывался тем, что ему приносили. Он не был лицеприятен. Видел скорбь, старался утешить, был добр и ласков, и нежен. Но порок клеймил резко, собственными именами называл вещи. Не стеснялся ни положением, ни возрастом, ни теми условиями, в которых были прегрешения. Особенно он считал важным сам старался не пройти вниманием грехов плотских.

Старец говорил об этом всегда своим духовным детям, священникам, увещевал не замалчивать этого ни по скромности, ни по деликатности. «Наше время такое развращенное, что и настоящего греха не считают за грех, и священники ответят за это». Особенно это на исповеди, трудно спрашивать. Но старец понимал так, что не честен будет тот человек, который будет играть в прятки со своими духовными детьми и с самим собой. Особенно батюшка отец Алексий заботился, чтобы или соблюдались в чистоте, или очищались приходящие.

Старец был воистину подобен Кроткому и Смиренному, который в другое время скорбел и смотрел со гневом (Мк. 3:5).

Какими резкими и сильными словами говорил дорогой наш старец о грехе! При его кротости и незлобии он имел сердце горящее. Он был очень деликатным: ни одной малой услуги человека, который всегда был при нем, не оставлял без благодарности. И как это стройно сочеталось в нем! Почтительный к другим и в то же время резкий в своих суждениях. Но он был тем, кем нужно. Он говорил от сердца кроткого и спокойного, но ревновал о тех, кто приходил: «Милость и истина сретятся, правда и мир облобызаются» (Пс. 84:11). Мне представляется, что секрет, тайна сочетания этих слов в его духовном воспитании. Это плод послушания. Воистину было так, как с преподобным Сергием и его учениками: «мужески в пустыню вселился и чада послушания там плоды смирения возрастил»⁵. Ученики преподобного Сергия – плоды, которые он вырастил. Таким-то чадом послушания в Зосимовой пустыне в отношении к старцу отцу Герману был отец Алексий. Плоды смирения – дела его. Старцество⁶ батюшки отца Алексия – плод смирения. Сам он – чадо послушания. Это означает: он нелицемерно считал невозможным не иметь послушания к своему настоятелю и духовнику. Он говорил так: «как же иначе? Относится строго настоятель (в деле исповеди и окормления) – поэтому и я должен… Я должен руководиться взглядами своего настоятеля». Слышите: человек, к которому идут со всей России, он своего мнения не имеет и хочет думать и поступать, как благословлено, по старцу, настоятелю своему. О, чадо послушания, принесшее плоды смирения!

Старец смотрел глубоко, относился ко всему не внешне, его старческое дело было не искусственное, не деланное, а шло из самого нутра его, из глубины сердечной и выражало, являло его прекрасную, благородную душу. Его целью и задачей было благодатное возрождение в Господе от Духа Святого. И мы должны к этому обстоятельству отнестись с особым вниманием и благоговением. Думается, что когда мы слышали, что апостол не жалел сил ради своих чад, постоянно уча их (Деян. 20:31) перед нами вставал старец. Он всего себя отдавал приходящим к нему то, чем он был, весь его огонь духа, отдавал, чтобы было тепло приходящим и светло, чтобы загорелось в них Божественное рвение, и усилие, и благоговение, чтобы этот Божественный огонь попалил всяк срамный ум.

Таким-то представляется мне приснопамятный батюшка. Кто с ним соприкасался, никогда не забудет, [что] им сказано, сказано сильно. А сильно потому, что было действительно подлинно и искренно его, в силу им полученного от Господа и возращенного, как плод многий. Глагол старца был глагол силою многою. Действительно, подлинное, а не показное было в старце. Настоящая сила и есть то, что передается приходящим с верою. И раз приходил кто с верою, то и получал в ту меру, в какую брал, в какую имел доверие⁷. Молясь сейчас⁸ за старца на панихиде, помолимся о себе, чтобы нам его святыми молитвами Господь подал честность на исповедание грехов наших духовным отцам. При этом, возлюбленные, возьмите себе два поучения:

1-е: не ждите от духовных отцов и старцев только приятных речей, ласки и утешения. Будем хорошо помнить и сознавать, знать: в жизни нашей больше такого, что не за что нас утешать. Больше нужен нам сильный голос правды, тяжелой, но правды. Памятуйте возлюбленного старца, который и любил, и обличал. Возлюбленные! Ведь гораздо более сказывается любовь и к вам, дорогие, о Господе чада наши строгое слово и резкое говорится, потому что ваши души не безразличны, а дороги, так и относятся к вам ваши духовные отцы. И если они находят нужным быть добрыми и ласковыми, благодарите, но сознавайте, что это незаслуженно: недостойны мы ничего доброго, слово обличения тоже с благодарностью принимайте как слово, полное любви, исходящее от любящего сердца, не могущего примириться ни с каким душевным недостатком, ни с какою темнотою в душах чад их. Духовным отцам ведь ничего не нужно от духовных детей, как только, чтобы они спасались, ходили в истине.

2-е: разумейте о том, что хотя многие из вас об отце Алексии много не слыхали и самого его не видели, но мы хотим, чтобы вы его знали, чтобы глубже сроднились с ним духом. Считайте, что не напрасно ваше ухо отдельно слушает поминовение его имени. Молитва за старца будет полезна не только ему, повивая, провожая его в путь вечности, а нам она гораздо более нужна. И нам необходимо помнить: не забудем отца Алексия в своих молитвах. Когда читают жития святых, мы утешаемся: вот были богоугодные люди. И невольно душа тянется к ним, тянется наше грязное и скверное сердце, и невольно чувствуешь связь с ними. А ведь мы еще тем не родные по-земному. И вот все более и более мы роднимся с дорогими образами подвижников благочестия, и становятся они нам родными, а старец Алексий совсем родной нам: он ходил по Москве, жил, служил здесь, а когда уехал в Зосимову пустынь, он проявлял в беседе с приезжими живое отношение к жизни нашего родного города. Он москвич. Мы его родные. Обращаясь с молитвой к своим родным русским святым, мы напоминаем им о нашем родстве с ними. А отец Алексий наш истый природный москвич, настоящее, честное, благородное русское сердце. Это нам большая радость. Но радость о том, что он наш родной, эта радость обязывает. Вы, вероятно, чувствуете, что я скажу: и ответственнее, и стыднее. Будем радоваться, что мы старцу родные внешне. Но попомним и отнесем к себе: тем большее нам будет за это осуждение (ср. Мф. 23:14; Лк. 20:47) чем меньше будем проявлять духовное родство со старцем в самой жизни своей, в поведении нашем.

И пусть не только в церкви, но и дома будет поклон за старца Алексия, и пусть ваше сознание прорежет сознание того, что мы ответственны перед его памятью за нашу жизнь. И мы должны определенным образом эту жизнь вести, и такова пусть будет жизнь, чтобы нам при этом не было стыдно. Об этом попомним и об этом постараемся.

Христос, истинный Бог наш⁹…

†

23/III 32

Во царствии Твоем,

Господи, помяни раба Твоего!

Стоит в глазах отец Мелхиседек и не веришь его смерти. Сознаешь, что ушел в вечность дорогой, любимый, близкий брат, и не хочется верить. Я понимаю горе брата Симеона, но для нас великая печаль в том, что ушел близкий сын Батюшки¹⁰. Велико и ваше горе, духовные дети отца Мелхиседека. Молясь за него, ныне помянем его добрым словом в назидание себе. Да, нашим духовным детям надо ставить в пример, как он относился к своему старцу. Отец Герман младший¹¹, который говорил сегодня так проникновенно, усмотрел действительно существенное свойство души покойного отца Мелхиседека¹². По совести сказать, среди нас, духовных детей Батюшки отца Германа, самый преданный, самый проникновенный духовный сын был именно отец Мелхиседек. Никто из нас не может сравниться с ним в его удивительном благоговении, в преклонении перед душой Батюшки. А Батюшка не только ласкал и гладил по голове отца Мелхиседека, (хотя, ценил и любил его). И вспоминается мне, как Батюшка был строг, как не щадил очень его, не щадил в нем многое. И наши духовные дети, которые иногда позволяют себе сердиться на духовного отца, когда им только покажется, что к ним строг духовный отец, пусть постыдятся облика отца Мелхиседека, который с величайшим благоговением научился принимать паче обличения от руки своего духовного отца. Добре говорит Премудрый: «Лучше открытыя обличения, нежели скрытая любовь» (Притч. 27:5)¹³. Самое характерное: самая существенная черта отца Мелхиседека была тщание его, тщательность его души. Постоянное слово научения Батюшки отца Германа себе внимать, это слово в нем встречало самый живой отклик. И самая душа, душа отца Мелхиседека отзывалась всем своим тщанием. Действительно, стоило поглядеть на самые книжечки, малые книжечки, которые он в Зосимовой пустыне принес мне: не найдется ли здесь, Владыко Святый, чего-либо полезного для составления жизнеописания Батюшки?! Книжки помыслов, где отец Мелхиседек записывал их изо дня в день. Как поучительны эти тщательные малые книжечки! Как действительно такой человек может требовать тщательности от своих детей духовных, когда и сам тщился себе внимать! И облик, облик Батюшки отца Мелхиседека во всем облик тщательного человека. Вспомнилось также: сейчас, во время погребения, приехал я в Зосимову пустынь иеродиаконом, как он учил меня, что надо тщательно выговаривать каждый звук, каждую букву, даже «й». В этом сказалась его душа. Душа, воспринимавшая наставления своего духовного отца, с великим тщанием и вниманием следил он за собою, в себя вбиравший, что слышал от отца, все другое между другими наставлениями и книгами было потом. А первое существенное было записано: слова старца, и писались они, слова эти, на скрижалях души. Для нас великое поучение – помнить эту тщательность. И для нас, и для наших духовных детей пример, воистину достойный подражания, (великая тщательность и честность души отца Мелхиседека). Душа бесчестная оправдывает свои поступки. Душа честная, наоборот, следит за собою. Душа тщательная и внимательная несет ею полученную драгоценность, как драгоценное благоухание мира. И разве при этих словах не предстоит перед нами облик отца Мелхиседека, который нес бережно драгоценность, святыню души своей. И он оправдал своею жизнью благодать своего духовного рождения, возрастив всеянное в него доброе семя… И уже непоколебимо добре встал на правые стези, чтобы идти правым путем. Если вспомнить другие свойства души его более яркие, то необходимо сказать на пользу то, что отец Мелхиседек прошел церковно путь в правости. Он во дни испытания церковной совести не уклонился ни налево, ни направо. Налево-то в церковном отношении он не уклонился бы. Но он не увлекся, так сказать, в Православие правого разряда, он был Батюшкин ученик и был на правильном среднем пути, и не уклонился на гордый путь. Счесть Православие недостаточно строгим путем, по которому Церковь не ушла и в древности, но на него соблазнились люди, не вросшие корнями в церковную жизнь. Блажен отец Мелхиседек и трижды блажен, он оказался достойным сыном своего отца и оказался истинным и твердым, и смиренным сыном Церкви. Дорога беспримесная в нем – подлинная верность его строго православного духа, и не уклонился он ни на шуе, ни на десно.

Сказать про отца Мелхиседека можно еще очень, очень много, но слишком довольно и сего в поучение нам. Сейчас только хочется сказать еще, как он Батюшку постоянно вспоминал, приводя на память его слова, наставления, примеры из жизни, как заботился он о том, чтобы не прошло мимо поучение от жизни старца нашего. Бывало, он говаривал мне перед днями памяти отца Германа: а что, Святый Владыко, а вот не приходит ли вам на мысль, что сказать о Батюшке в поучение?

И вспомнит какое-либо назидание. Это он побудил меня вспомнить в поучение слова, которыми Батюшка укорял себя: «всех-то я хуже, всех грешнее»¹⁴… Оцените заботу такую. Это со тщанием, любовью драгоценною к своему отцу она сделала, научила отца Мелхиседека быть внимательным и тщательным к научению от духовного отца. А то еще вот другое поучение: духовные дети, истинно любящие, истинно стремящиеся к духовному отцу, в нем солнце свое видящие, соединяются через то в Господе и друг с другом. Если имеют отравленную ревностью любовь, то ничего хорошего не получается. Плоды ее – разделение, раздор и даже неприязнь взаимная, а истинная любовь соединяет и с духовным отцом, и с Богом, и друг с другом. Меня, грешного отца Иннокентия¹⁵, отца Мелхиседека, других учеников что соединяет? Любовь к нашему дорогому Батюшке. Вот что и для меня служит добрым признаком: если в моих духовных детях ощущается любовь к Батюшке отцу Герману, то же слышал я от отца Мелхиседека, отца Иннокентия, и для них утешение, что я имею отношение особенное устремления к Батюшке отцу Герману. Близкими делает нас устремление к духовному отцу… Примите же драгоценное поучение от отшедшего отца Мелхиседека, приснопамятного для нас усерднейшего сына Батюшки отца Германа. Я называю его наиболее усердным сыном Батюшки отца Германа. Это усердие воистину в жизни он являл и наиболее учит ему своим примером. Блаженна взаимная любовь друг ко другу духовных чад одного и того же старца, любовь, соединяющая крепко! И это навеки, «любовь никогда не перестает» (1Кор. 13:8) она, любовь, ведь самое существо Божие. В вечную память отца Мелхиседека обратите внимание на тщательность ученика делом самой жизни любящего ученика. Паки блаженна любовь бережная и тщательная, любовь к старцу, нашей драгоценности, любовь, воскриляемая божественным желанием и ведущая путем тщания и внимания к высоте любви Божией.

Вот что само запросилось, чтобы передать вам в эти минуты не как мое, а от самого примера Батюшки отца Мелхиседека. Он жив, наш дорогой, теперь вечно в Господе. Жив и может восклицать с нашим пением: «Жива будет душа моя и восхвалит тя» (Пс. 118:175)¹⁶. И блажен послушник, блажен ученик, блажен любящий сын, блаженна будет душа его в Господе и будет вечно хвалить Его, ибо единый правый путь послушания – путь верного исполнения заповедей отца духовного, путь ясный и прекрасной любви, преданной и нелицемерной. Аминь.

†

С радостным чувством мы совершаем твое обручение Небесному Жениху твоему. При твоем пострижении невольно вспоминается игуменья¹⁷ Евгения¹⁸. Не напрасно твое пострижение совершается нами среди монахов Зосимовой пустыни, чад Батюшки Германа. А наш приснопамятный Батюшка соединен был с вашей святой обителью¹⁹. И не случайно, что Зосимова пустынь соединяется вместе с тобой в день и час твоего пострижения. Помни, что велика милость Божия, которую ты обрела, и ты знаешь свою ответственность. И на это нужно воздать отселе добрым житием и чистыми нравы, ты должна быть светом миру. Горе, если наш свет будет тьма (ср. Мф. 5:14; 6:23). Помолимся о том, чтобы упованием силы Божией быть достойным того образа, который ты имеешь. Счастье невесты Христовой – счастье²⁰ быть обрученной Господу. И это святое таинство, такое радостное, сопричисляет тебя в лик тех, кто подвизался за тебя²¹, но с трудом²². Ты присоединяешься к лику мучеников и преподобных, ²³ а твоя Святая была и мученица, и преподобная. Трогательно и умилительно ее житие. Судией ей был даже ее отец. Про мать Евгению, первую игумению Аносинскую, известно, что она была и южного воспитания²⁴, но проводила строгое, суровое житие²⁵ и от других того же требовала. Сестры даже роптали²⁶. Конечно, этого самого ропота да не изыдет из уст и сердца твоего. Чувствуй себя как бы монахиней ее обители, к ней возводи свою душу, как и к преподобномученице Евгении. И ты должна все это понимать, какие узы воспринимаешь ты на себя ради Господа. Пусть от тебя теперь не слово будет, а дело. Сама мать Евгения любила такие слова: нужно Богу ответить не словами, а житием и делами²⁷. Возьми же саму преподобномученицу и игумению Аносинскую в пример покаяния и спасения пути, и иди с усердием, и чувствуй себя членом единой Божией дружины монашеской. Монашество есть дружина Христова. Мы не одни идем этим путем. Но он же и обязывает [и] тебя… Пусть скажет кто: шли и грешили… Что же, но это же [путь²⁸] спасительный! Будем оправдывать себя примером грешников? Да не будет! Но будет же по милости Божией, в уповании силы Божией, чтобы нам с тобой не постыдиться лица своего пред Богом. Об этом думай каждую минуту и понимай, понимай крепко. Будешь возбраняема тещи за Христом, но присно взирай на яже во упованиих по Бозе живших благия и вся от века помышляй: мученики преподобныя… Это значит, конечно, что мы с тобой не смеем быть дерзкими и бессовестными, как Адам и Ева, которые свои ошибки возлагали на Бога. Мы должны присно взирать не на согрешивших, а на каявшихся и живших в уповании по Бозе. Они спасались, они стали святыми упованием на помощь Божию. Здесь, около основных законов монашеской жизни, укрепим и нашу с тобой монашескую жизнь, усилие отстать от греха. Укрепимся, чтобы быть честными исполнителями Божиих обетов. Так и полное недоверие к своим душевным силам, душевному безобразию. И помощь Божия, и полное упование на Бога. Эти мысли и одушевляли меня при твоем пострижении в них, и ты иди путем, путь нескончаемый. Если будет так, как мы молились, то этот путь – жизнь бесконечная, о Христе Иисусе, Господе нашем.

Аминь.

†

По пострижении монаха Германа.

III 26 г.

Брат! Божественная Путеводительница привела тебя в свою Зосимовскую обитель. Ты пришел туда и там, от суеты мира, от лжи, так называемой культурности, потянулся к старцам, к их простоте, честной и правдивой. Ты почуял, что всех их, а с ними и меня, грешного, объединяет один дух – батюшки отца Германа, нашего общего старца. Тебе не пришлось непосредственно учиться у него, но ты почувствовал эту великую силу, в тишине совершавшуюся, почувствовал ее во всей незаметности, во всей ее глубокой скрытости от взоров людских… И вот теперь тебе наречено его имя, и, конечно, это на пользу тебе. Как сам батюшка никогда не возносился, как его обыкновением было всегда себя осуждать, окаявать, так это пусть будет и твоим обыкновением. Не рассеивайся. Обычно мы смотрим по сторонам, за другими, и от этого нам некогда следить за собою. Видим грехи других, а своего-то не замечаем, так как, конечно, нельзя делать того и другого вместе. Внимай поэтому себе (Втор. 15:9) «Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источники жизни» (Притч.4:23). Понимай, как это понимал и до сих пор сонм подвижников, как понимал это и приснопамятный батюшка, что монах есть понуждение естества всегдашнее²⁹.

†

Истинное христианское настроение – мир вместе с сокрушением. Сердце сокрушенное и суть сердце смиренное (ср. Пс. 50:19). Но это тогда доказательство уравновешенности, когда это конец длинного пути покаяния и сокрушения, внимательности, обращения внимания на все то дурное, что имеем. Мы любим себя оправдывать, но истинное покаяние не ищет оправданий, а ищет каждое пятнышко, чтобы его убелить. Вот почему приснопамятный Батюшка отец Алексей так тщательно разбирался, старался тщательно разобрать все. В одном не спросит, в другом спросит. Так поступал духовник, но духовник – только помощник, руководитель, а очищаться должны вы сами перед Господом, свидетелю, сущу духовнику. Это наше дело, и старцы – великие примеры постоянного внимания грехов, постоянного самоукорения.

Один из близких духовных детей Батюшки отца Германа, в молодости своей пришедши к нему, был спрошен: – Как себя чувствуешь? – Очень спокойно. – Видно, ты дружен с бесенками. – Почему же? – Да потому, что этот человек не боролся с собою. В нем не зашевелились, а спокойно спят те страсти, которые потом просыпаются. Некоторые хорошие люди очень смущаются: сначала мы жили хорошо и лучше, чем потом, а потом-де много хуже. По большей части это бывает от невнимания, человек раньше себе не внимал, а когда начнет внимать, то начинает эти худые черты видеть. И чем чаще приставляет к своему убогому душевному рубищу светильники слова Божия, тем больше видит недостатки своей души и начинает скорбеть. Слава Богу, что он проснулся. Он не благодушествует, не спокоен, как раньше, знает, что нельзя быть спокойным, а нужно что-то делать. Сделать открытие: я хуже, чем раньше – этого мало. На этом пути погибельном надо принять меры. Может быть, внимание к себе, а люди все дальше от Бога заходят в уныние, но кто иначе³⁰, тот с помощью Божиею может от этого воспрянуть. Ужасно трудно спасение и для самых хороших людей, это и учеников Спасителя нашего смущало. Но Он сказал им: «Подвизайтесь войти сквозь тесные врата»(Лк. 13:24). И «Невозможное человекам возможно Богу» (Лк. 18:27).

Спаситель подкрепляет человека честного, внимательного к себе, сознающего свой грех так, что он как бы не верует, падает, ослабевает духовно³¹. Но тут-то и нужно, чтобы он ощущал Господа, а по малости ощущал Его свидетеля и наместника духовника, и не полагался на свои силы и шел к духовнику. Вот почему Батюшка Герман так заботился о старчестве, чтобы его монахи пользовались широко старческим окормлением. И на вопрос: что писать в откровении помыслов, он отвечал: все пиши, все говори. И центр тяжести полагал не в ответах, а в том, что именно будет высказано³². Батюшка сам мне говорил, да и другие ученики его: открываешься в чем-либо, а ни одного слова назидания, только откроются и получат от него благословение. И здесь очень важно идти путем такого откровения, не оправдывая себя, а укоряя, а с другой стороны, идти честно и просто. Всякое дело, даже исповедывание грехов, может соединяться со скверными приложениями тщеславия. Это может соприкасаться даже с таким великим и смиряющим делом, как исповедывание грехов. И мы по отцу Герману и отцу Алексию знаем, что они старались уводить своих учеников от всякого тщеславия и указывали нам путь такого внутреннего делания, который перед Богом и людьми даже не виден. И они даже прикрывали видимую молитву, если видели, что люди замечают. А тут самоукорение им было свойственно. Когда они и краткой молитвы не произносили, то говорили прекрасные слова: всех я хуже, всех грешнее³³… Слова смирения мы говорим часто, но важно, если это опробовано со стороны. Вот скажет кто-нибудь: я скверный, а ему в ответ: да ты скверный, да еще врасплох. Вот и важно тогда, как человек внутри себя и вне к этому отнесется, но путь укорения себя (смирения суть), путь единственный, ведущий к очищению души, наше умение находить себе причины оправдания, в этом нам надо видеть грехи свои, а мы не замечаем. Если другие видят в нас плохое, мы или возмущаемся, не замечая, или стараемся оправдаться и извинить их³⁴ словами ложными, или покрыть наше скверное внутреннее благовидным. Не должно быть ни прикрытия, ни оправдания, поэтому укорение себя, соединенное со вниманием, должно быть честным. Нужно в этом главным образом полагать свое доброе делание. Конечно, благоговейный путь молитвы, [и без него] нет совершенства, нет шествия по пути Божию. Но молитва усваивается по мере очищения нашего сердца. И начинать каждому человеку нужно с сознания того, что он очень грешен. И тогда будет потребность открываться, бороться с собою, не оправдывать себя. Что получишь, если будешь оправдываться? Какой будет конец? Для нас самих будет плохо, если будем оправдывать себя. «Не дай уклониться сердцу моему к словам лукавым» (Пс. 140:4)… Таким-то [именно] образом нет, нет иного пути, иной возможности увидеть себя в действительности, как тот путь честного внимания себе, укорения себя. Причем справедливо сказал Батюшка Герман тоже своему любимому ученику, который в молодости сказал Батюшке: у меня все спокойно, а Батюшка на это ответил: укоряй себя. Тому, кто укоряет себя, другие представляются ангелами. Это нам очень поучительно. И вот от старца Алексия слышим: кто следит за другими, тот видит их недостатки и уподобляется диаволу, который научает людей под благовидным предлогом видеть чужие недостатки, а своих скверных дел не замечать. Действительно, это такая страшная вещь, что смотришь по сторонам, а не внимаешь себе и тем уподобляешься диаволу. Подумаем, что этим приобретаем и чего лишаемся. Подумаем, что уподобляемся диаволу. А вот что сказал Батюшка отец Герман: такому человеку, если бы честно укорял себя, ему не было бы возможности усмотреть плохое, что-либо за братом. Такой человек, всматриваясь сам в себя, увидит, что он всех хуже. Я обращаю ваше внимание на те слова Батюшки, которые он говорил в последние годы своей жизни: «Господи, всех я хуже, всех грешнее»… Другие видели в нем проявление благодати Божией в конце пути. Думаю, что человек, не идущий путем Божиим, а влюбленный в себя и себя оправдывающий, этого не скажет, а будет себя сравнивать с другими и оправдывать себя. Но тогда уже будет по пословице: «Бог долго ждет, да больно бьет». Может быть, тогда человек образумится, и пусть тогда для нас, как залог данной любви к нашему старцу, будет путь самоукорения, внимательного слежения за собой, будем заботиться об усмотрении своих недостатков, об исправлении их. Без этого не может быть преданности и доброго конца. Это есть доброе начало. Нам в нашем топтании на месте, в нашем состоянии невнимания себе, что нам говорить и вопрошать, когда еще и первый шаг не сделан. Дай, Господи, его сделать. Аминь.

14/VI 1933.

На отпевании девицы Ольги Протопоповой³⁵.

Собрались мы у гроба Оленьки, так рано ушедшей из этой жизни, и хочется сказать, как дорого это наше общение в день печали! В нашем быту, быту московского духовенства очень дорога верность добрым московским нравам и обычаям, добрым старинным традициям, преданиям жизни. И всегда характерною чертою было то, что дорожили у нас и родственными связями, и братским общением по духовной близости, как и ублажает это псалмопевец: «се, что добро или что красно, но еже жити братии вкупе»³⁶. И так дорого, так хорошо это наше ныне общение молитвенное родных и близких и тех, кто соединен духовно с семьею отца Василия Протопопова и с почившей, которые пришли проводить ее в вечность.

Когда³⁷ я вчера подумал, что я скажу вам о ней, дорогой нашей, почившей, то предо мною встали те прекрасные слова, которые сказал о ней духовник ее батюшка отец Митрофан ее сестрам после ее кончины: «Она получила счастье, – сказал он, – постоянное и несравненно большее, чем какое имела бы на земле. А здесь она не была бы так счастлива. И была бы ли еще счастлива?!» И вспомнились мне тогда другие слова, выражение вдумчивого писателя: «житейские горькие слезы»³⁸, и еще чуткие слова поэта о слезах людских: как они всегда и везде льются, «льются и ранней, и поздней порой, льются безвестные, льются незримые, неистощимые, неисчислимые»³⁹. Даже там, где царят прочно, казалось бы, любовь и счастье, и там дело кончается неизбежно горем и слезами: ведь любимые и дорогие умирают, и тем тяжелее расставание, тем больнее сердцу, чем сильнее была любовь. Да, тем более горькие слезы… Да не создать бы и усопшей на земле прочного счастья! Не создать, как бы ни светлы были манящие дали расстилавшейся было пред нею жизни… Ничто на земле не вечно и даже не прочно, но яко «цвет увядает»⁴⁰. Грустно и сильно говорит пророк Исаия: «Всякая плоть – трава, и вся красота ее, как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение от Господа»⁴¹. И вот человеколюбно Устрояющему [все] по недоведомой нам глубине Его мудрости угодно срезать этот молодой цветок, едва распустившийся… Лежит она, и мы в печали поем над нею надгробные песни… Но естественную грусть, скорбь прорезывают святые слова: «Блажен путь, вонь же идеши днесь душе, яко уготовася тебе место упокоения»⁴². И опять с надеждою мы будем взывать в молитве: «Со духи праведных скончавшихся душу рабы Твоея Спасе упокой, сохраняя ю во блаженной жизни, яже у тебе, Человеколюбче»⁴³. Слышите упокоение (вместе с душами праведников) в блаженной жизни у Господа! Что же может быть лучше этого?! Как же не сказать, что она чистая девица, счастливая: уходит ко Господу, и блажен путь ее туда, где покой безмятежный, где уже нет ни болезни, ни печалей, ни воздыхания, но жизнь бесконечная⁴⁴ с Господом, радость вечная. Аминь.