Проповеди 1927–1928 гг.

В храме «Никола Большой Крест» (за всенощной)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Год тому назад на меня было возложено исполнение обязанностей настоятеля храма святителя Николая Большой Крест.

29 августа я совершил первую всенощную.

За этой всенощной я говорил проповедь, в которой постарался указать, какой путь будет держать тот корабль, на котором я призван быть кормчим. Этот путь был мною определен как путь назад, к уставу, как путь к оцерковлению жизни, как путь создания внутреннего духовного монастыря в миру. За этот истекший год я лишь укрепился в твердом убеждении, что именно этот путь есть истинный путь церковный, но вместе с тем для меня еще более уяснилась та задача, которая лежит на моем пути.

Вот об этом-то в преддверии нового начинающегося года моего здесь пастырского служения я и хочу ныне побеседовать с вами.

Преподобный Серафим Саровский говорил:

«Апостол Павел в послании к Тимофею говорит: «Пей вино вместо воды» – и вслед за сим говорит: «Не пей вина». Здесь нужен разум. «Не умолчи, а где нужно, и не воструби».

Вот в стяжании этого разума и лежит главная задача.

Она исполнена необычайных трудностей. Назад, к уставу! Устав церковный – церковная жизнь! Но на этом пути существует два уклона. Один – эмансипация, свобода. Он ведет к самочинию, церковной беспринципности и в своих крайних формах к сектантству. Другой – рабское подчинение уставу; здесь строгое подчинение уставу вырождается в фарисейство, буквоедство, в мертвые внешние формы церковной жизни. Где Дух Господень, там и свобода; где Церковь Христова, там строгий закон. Вот как совместить и соединить это в единое церковное служение?

Не было монастыря более строгого, чем Оптина пустынь, и не было монастыря, в котором был бы более свободный дух, чем там. Не было духовника более строгого, чем иеросхимонах Анатолий, и не было более свободного духом духовника, чем он.

Как же стяжать этот разум? Как решить эту страшную, эту трудную задачу, которая встает перед пастырем нашей церковной жизни? Вот если взять и отслужить службу совсем по Типикону, это было бы строгое исполнение устава, но какое бы это было буквоедство!

Ну, а если отбросить устав и начать перекраивать службу по-своему, как тебе вздумается, какое бы это было беззаконие! Так же и в духовничестве.

Здесь особенно трудно решить эту двойственную задачу соединения свободы и устава. Как часто руководимые хотят железной дисциплины, чтобы чувствовалась твердая и властная рука, которая бы руководила их жизнью, и в то же время как нужно им, чтобы собственное их свободное внутреннее делание имело простор в духовной жизни.

Не было духовника строже иеросхимонаха Анатолия, и не было духовника, который бы давал большую свободу, чем он. Для того чтобы подойти к решению этой труднейшей задачи, нужно всегда памятовать, что в жизни духовной, жизни церковной все – живое, что здесь жизнь должна строиться путем внутреннего роста. «Вовремя не воструби, вовремя не промолчи!»

Здесь нужен разум, здесь должно все вырастать из внутреннего духовного состояния и в то же время здесь не должно быть беззакония, внешней беспринципности. Все – устав и все – свобода!

Какая трудная, непосильная для человека задача!

И воистину она может быть решена не единой человеческой волею, а может и должна быть решена с помощью благодати Божией. Решению этой задачи посвящается посильно вся моя пастырская деятельность. Насколько смог я приблизиться к осуществлению этого главного в деле церковной жизни – судить не мне. И когда говорю о благодати Божией, то не дерзаю сказать, что стяжал ее, но утверждаю, что сия благодать в решении этой задачи пастырской даруется лишь тогда, когда мы сами устремляемся в том направлений, в котором нам нужно идти. Только тогда благодать Божия вспомоществует нам. Но все же не может один кормчий вести весь корабль для того, чтобы был решен вопрос о внутренней свободе при строжайшем соблюдении устава, для этого все члены Церкви должны быть проникнуты единым церковным духом.

Всякое раздраженное слово, всякое злое слово, всякое нерадение, всякое небрежение к исполнению обязанностей своих, каждое движение сердца, побуждающее служить не во благо Церкви, а лишь для своего собственного услаждения, все нарушающее церковное благочиние, каждое наше неверное, мирское, неодухотворенное движение – все это мешает его правильному пути. Здесь все должно быть одухотворено и вместе с тем все должно быть подчинено строжайшей дисциплине. Все должны видеть вдали единую цель, куда идет церковный корабль.

Этому мы должны служить, для этого мы должны жить!

Господь знает, кто из нас где будет еще через год. Господь только знает Один, что будет 29 августа 1928 года.

Но если Господь продлит жизнь, где бы я ни был, я всегда буду исповедовать свою веру, что истинный путь жизни есть путь создания монастыря в миру, путь истинной свободы и путь истинной церковности.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Каждый год в эти дни я переношусь мыслью в маленькую белую церковь Ивановского монастыря, где покоятся останки приснопамятного отца Иоанна Кронштадтского, и где Господь судил мне принять сан священника.

Но сегодня я с особым волнением обращаюсь мыслью к этим воспоминаниям, ибо сегодня исполняется десять лет моего священства.

Как это было недавно! Как это было страшно давно! Что же через десять лет я мог бы сказать своей пастве как духовный итог десятилетнего пастырства? Ведь нам так полезно оглядываться назад, так полезно подводить этот итог.

Какое чувство больше всего поразило меня, когда я впервые встал у Престола как пастырь?

Это было чувство страшной ответственности. Какое великое дело быть пастырем!

Это было новое, впервые пережитое чувство. Я знал о пастырстве, читал, готовился быть священником, но только у Престола, получив в руки свои Агнца, я как будто впервые понял всю трудность того, на что я дерзал.

Только священник может понять, какой великий крест – пастырское служение.

Вспоминается первая исповедь в бараке тифозных раненых. Какая ответственность перед человеческой душой!

С какими силами, с какой немощностью, с каким опытом дерзает на это вновь рукоположенный пастырь?

И это чувство страха, ответственности и немощности, благоговейного трепета перед величием пастырского служения лишь укреплялось с каждым шагом на этом пути.

Все это привело внутренне вот к тому самому важному, о чем я ныне считаю своим пастырским долгом побеседовать с вами, привело к твердому убеждению в необходимости самого полного оцерковления жизни.

Только в этом оцерковлении, в этой полноте ее можно найти то основание, которое необходимо на пути пастырского делания и христианского устроения души. Потребность в этой полноте оцерковления жизни прежде всего сказывается в стремлении встать на путь духовной жизни не своими личными усилиями и подвигами, а благодатными силами Церкви.

Это оцерковление жизни нашей требует строгого соблюдения правил Церкви, касающихся нашей личной жизни.

Необходимо молитвенное правило для каждого у себя на дому, чтобы мир, который все время стремится захлестнуть нашу жизнь, был отгорожен этой привычкой к домашней молитве.

Необходимо строжайшее соблюдение постов, чтобы это помогло воздвигнуть определенную, отгораживающую тебя от мирской жизни стену.

Когда приходишь в день поста туда, где едят все, тебе радостно сказать, что ты постишься, потому что ты православный христианин. И в этом чувстве церковности твоей жизни ты ощущаешь крепкое основание в деле спасения.

Твое оцерковление должно касаться и семьи.

Ты непременно должен чувствовать свою семью, как Церковь, ты должен постоянно проверять себя там духом церковности, чтобы мирская жизнь, которая врывается в жизнь семейную, была бы отгорожена этим оцерковлению.

Наипаче все это касается храма.

Здесь все должно быть проникнуто духом церковности: от самого высшего проявления молитвенности в храме до самого последнего движения, как будто бы не имеющего прямого отношения к молитве.

Во всем церковность. Дух церковности должен проникать и всего человека, и семью его, и его общественное служение.

Так должна строиться духовная жизнь и пастыря и мирян; они не должны стоять на зыбкой мирской почве, где все упование возлагается на личные силы; они должны всячески воспламенять в себе этот дух церковности, который дает им твердое основание и приведет ко спасению.

Я в этот день всегда вспоминаю церковь Ивановского монастыря, вспоминаю и дорогу в эту церковь по грязным осенним темным улицам.

Так было чудесно, так было странно с этих грязных улиц вдруг войти в белоснежный, ярко освещенный храм.

Мирская жизнь мне представляется грязными осенними улицами, а церковная жизнь – белоснежным храмом!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Кому много дано, с того много и спросится. Много дано пастырю, и много с него спросится. Много дано ему, что должно было бы очищать его сердце, воспламенять его дух ревностью о Господе. Много ему дано для того, чтобы сердце его было исполнено любви. Среди этого многого, данного ему, особое место занимает его обязанность напутствовать умирающих. Миряне, может быть, за всю свою жизнь ни разу не соприкоснутся с душой, отходящей в вечность, а пастырь за долгую иногда свою пастырскую жизнь тысячи напутствовал людей, уходящих в вечность.

Я напутствовал не духовную дочь свою – случайную женщину, многие годы не принимавшую Святых Таин, чтобы не огорчать мужа. И вот, когда приблизилась смерть, муж решил, что теперь, пожалуй, и можно позволить жене пригласить попа!

Вхожу я в комнату и вижу лицо, на котором эта особая печать близкой смерти.

Я начинаю исповедь. Мы смотрим друг на друга…

За словами читается в душе совсем иное. Иная скорбь. Иная предсмертная тоска. И хочется на этот миг собрать всю, какая только есть в тебе, любовь, чтобы утешить человека в этот страшный, предсмертный его час.

А чем же утешить, как не тем, что передать ему веру в вечную жизнь и милосердие Божие.

У всех умирающих людей глаза одинаковые, ибо они смотрят в вечность. И глядя в глаза умирающего человека, самый циничный безбожник не сможет сказать кощунственное слово безбожия, которое так легко вылетает из уст, пока люди не думают о смерти.

И вот я выхожу после исповеди на улицу, и бежит по ней народ, и вижу я все эти лица людские, на которых печать мирской, безбожной жизни.

Несчастные люди, погибающий мир!

Но как же прожить жизнь, чтобы чувствовать всегда ее истинный смысл, чувствовать, что она – подготовка к тому часу смертному, который всех ожидает нас?

Разве беготня, заботы, смех, пляс, кощунственное мирское житие – разве это подготовка?

Разве так нужно подготовляться к таинству смерти? Подготовляться в миру нельзя. Это пустые слова, что можно вне Церкви идти к совершенству.

Вне Церкви нет Богопознания, вне Церкви нет устроения духа, вне Церкви нет очищения сердца, вне Церкви нет воли Божией, и посему истинный путь жизни, подготовляющий нас к вечности, есть путь церковный.

И крохи из этой сокровищницы дают нечто для жизни вечной. Но нам надлежало бы не эти крохи брать, а воспринять всю полноту Трапезы, которая предлагается нам Святой Церковью, всю полноту церковности.

А если так, то как же важно для каждого из нас оцерковлять свою жизнь, наипаче в Божественном и страшном Таинстве Евхаристии.

Как важно знать, где совершается это страшное Таинство, ибо оно совершается только в истинной Церкви.

«Тогда, если кто скажет вам: вот, здесь Христос, или там, – не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки» (Мф. 24:23–24), то есть явится много подложных церквей. Спасение только в Церкви Христовой, в единой Православной Святой Церкви!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В Неделю исцеления расслабленного наша мысль невольно обращается к вопросу о значении телесных немощей в деле нашего спасения.

Здесь, так же как и во всех вопросах духовных, нам надлежит сделать усилие, чтобы освободиться от тех понятий мирских и безбожных, которые вплетаются незаметно в наше понимание жизни.

Немощи человеческие, болезни и страдания телесные – это ветви того общего древа смерти, которое выросло из нашего первородного греха. Внутренняя связь греха со смертью и болезнью многократно раскрывается в Слове Божием. Но для нас, желающих уяснить себе не столько внутреннюю природу страданий и смерти, сколько смысл их в деле нашего спасения, надлежит обратить наше внимание на это духовное значение предлежащей нам смерти и испытываемых нами недугов и страданий телесных.

Каждая болезнь есть преддверие смерти, и если человек болящий иногда не помышляет именно об этом конце, то все же для его жизни духовной, для его дела спасения это посланное ему телесное недомогание должно всегда рассматриваться и переживаться им как преддверие грядущей его кончины. И если смерть человеческая пришла в мир как результат греха, то в то же время ныне сознание неизбежной для каждого человека смерти может стать движущим орудием в деле его спасения.

Смертью, которая – порождение греха, мы хотим бороться с грехом.

И болезнь наша, которая коренится в греховной природе человека, может и должна переживаться нами как нечто положительное в деле нашего спасения.

Что нам дают размышления о смерти, что нам дает этот грядущий неизбежный для нас конец?

Какое очищение в понимании смысла жизни, какое постоянное укрепление в стремлении к вечности, какую проверку всей жизни, какое постоянное грозное напоминание о нашем богоотступничестве. Как это заставляет нас, склонных к пустому легкомыслию, углубляться и понимать великое значение жизни человеческой, как это заставляет, склонных к чувственности и страстям возвышаться над естественно природным бытием и стремиться к горнему!

Все это дает нам та смерть, которая пришла в мир через грех наш.

Так же и болезни. Болезни – порождение греха. Но они должны быть пережиты каждым из нас во спасение и очищение души. Немощи телесные укрепляет в нас веру в духовность нашу. Немощи телесные, как начатки смерти, раскрывают человеку всю тщету, всю призрачность материального бытия и этим возвышают и очищают его дух, стремящийся подняться над материальным бытием. Болезни заставляют просматривать жизнь, заставляют дать отчет в том, как прожита эта жизнь. Ставят перед человеком, когда он выздоравливает, новые задачи, как бы поднимая его на некую новую ступень внутреннего духовного бытия. Они приучают его к терпению, они научают его уповать на Господа, они раскрывают ему, как и сама смерть, истинный смысл жизни. Но есть еще нечто: когда мы, верующие, мыслим о смерти, мы утверждаемся в нашей вере во всеобщее воскресение; прообраз этого переживается нами и в наших телесных немощах. Когда мы надеемся, уповая на Господа, что Господь избавит нас от телесного недуга и восстановит нам временное наше земное бытие, мы как бы переживаем здесь прообраз воскресения из мертвых.

Посему болезнь, пережитая не по-мирскому, не как ненужное, досадное несчастье, а как милость Божия, посылаемая для нашего спасения, для нашего утверждения в вере, в любви, в терпении, в надежде, в постоянном уповании на Господа, – так пережитая болезнь возрождает и воскрешает наш дух.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Диавол – отец лжи, диавол – клеветник. Где диавол, там ложь и разложение.

Путь нашего спасения – путь духовной жизни, это есть борьба с многообразными наветами диавольскими.

В духовной нашей жизни мы все время стараемся с Божией помощью, с Божией благодатью разоблачить диавольскую ложь, освободиться от диавольских наваждений, как только ни ухитряется диавольская бесовская сила обмануть, обольстить спасающуюся душу человеческую всевозможными коварными обольщениями, наваждениями и ложью.

Ложь диавольская прикрывается правдой, безобразие прикрывается красотой, ужасающая неправда прикрывается видимостью истины, и надлежит верующим и спасающимся всеми силами души своей помолиться Господу, чтобы Господь дал силы и разумение распознавать, где ложь, где безобразие и где истина, правда и Божественная красота. Изображает диавол мир блистательным и чарующим. И это наваждение столь ослепляет порабощенных диаволу, отпавших от Господа, что они уже теряют самую способность понять, какая это есть ложь, какое все это есть диавольское обольщение. Диавол создает видимость единства между людьми, а там, внутри, кипит бесовская работа над разложением душ человеческих, и эти люди, как бы ослепшие или в бреду живущие, занятые побрякушками видимого единства, механического соединения, не чувствуют, какою пропастью отделяется один человек от другого. И наводит на человека страх и ужас, наводит на человека всевозможные страхования, внушая ему, что конечное состояние жизни есть смерть и тление. И так обольщается этой ложью отпавший от Бога человек, что ему начинает казаться, что это-то и есть действительная правда, что вся жизнь сводится к разлагающемуся человеческому телу. Но мы гоним эти наваждения, мы преодолеваем эту диавольскую мысль-ложь, и когда нам подлинное единство подменяют механическим, видимым единством обольщения диавольской силы, мы говорим, что это не есть единство, что это не то, и жаждем единства духа, подлинного единства церковного. И когда нам показуется пустая яма в конце жизненного пути нашего, показуется нам тленный гроб как конец нашей жизни, мы говорим: неправда, «чаем воскресения мертвых»!

Но наибольшая сила диавольская, наибольшее наваждение бесовское направлено на духовную жизнь, и наипаче на жизнь Церкви.

В духовной жизни нашей мы постоянно встречаемся с этим бесовским наваждением.

Когда нас тащит в разные стороны вражеская сила, мы знаем, кто это работает в нашей внутренней жизни.

Там, где Господь, там собирается дух воедино, где диавол и наваждение бесовское, там распадается, разлагается жизнь духовная.

Жизнь, Господом созданная, содержит тело человеческое в единстве, а грех и смерть – диавольское порождение – влекут его к тлению.

Дух Божий собирает душу воедино, а диавольская сила влечет ее к распаду. Но ненавистнейшее для диавольской силы – единство церковное.

С древнейших времен именно на эту славную твердыню направлены главные нападения сатанинские; какие здесь были бои, какое бывало здесь коварство, сколько здесь диавольского ухищрения, мы можем узнать, изучая прошлое Церкви.

Ереси, расколы, всевозможные ухищрения, дабы расколоть единство Церкви, – вот о чем свидетельствует история, о чем предрек апостол Павел, говоря:

«Я знаю, что, по отшествии моем, войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою» (Деян. 20:29–30).

Но может ли лжец и клеветник воистину расколоть Святую Церковь?

Он может погубить, может повергнуть в страшное нечестие, и заблуждение, и страшный грех отдельные души человеческие, но единство церковное, но Святой Агнец, но Святая Православная Церковь останутся непоколебимыми во веки веков.

Аминь.

За всенощной (Под Вознесение)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Праздник Вознесения Спасителя –- это праздник великих обетований!

Обетований о ниспослании Духа Святого Утешителя и о втором славном пришествии Господа нашего Иисуса Христа.

Эти обетования дают нашей жизни и крепость, и силу, и утверждение; в этих обетованиях о ниспослании Духа Святого Утешителя и о втором славном пришествии Господа нашего Иисуса Христа мы черпаем силы надлежащим образом относиться к торжествующему в мире злу.

Встают иногда недоуменные вопросы: как можно жить на свете, не имея веры в эти великие обетования? как можно жить на свете, когда такое торжество в мире зла?

Казалось бы, не какую-нибудь особенную чистую душу и какое-либо особенное чистое сердце, а просто имей человек немножко совести, немножко жалости к ближним, немножко любви к правде – и он никогда бы не смог примириться с тем ужасающим торжеством зла и насилия, которое существует в мирской жизни; просто изболеться должно было бы самое нечувствующее, огрубелое, окаменелое человеческое сердце!

Нужно какое-то диавольское ослепление, чтобы, не имея веры в эти упования наши и видя, как страдает весь мир, изнывая от зла, все-таки жить, и жить как ни в чем не бывало!

Это не «бессовестно», это – диавольское наваждение!

У нас, верных, есть сила жить потому, что у нас есть печать дара Духа Святого Утешителя и потому, что у нас есть вера в грядущее второе пришествие Спасителя.

И когда мы изнемогаем на пути нашей духовной жизни, изнемогаем от борений с нашими страстями, и когда мы видим всю трудность пути спасения через злой и страшный мир, и когда мы сознаем всю немощность и слабость наших человеческих сил в деле спасения, мы не унываем и не впадаем в отчаяние, потому что у нас есть вера в Духа Утешителя, в благодатные силы, в то, что не мы своими силами можем стяжать спасение, а что Господь Милосердный благодатию Своею спасает нас.

Но больше всего нам подается утешения и утверждения в наших скорбях великими обетованиями, когда наша скорбь касается судеб Святой Церкви.

Нет таких испытаний, которые могли бы нас лишить этой веры и этих упований.

Какие бы потрясения и какие бы ловушки ни ставились диаволом на пути Святой Апостольской Православной Церкви, мы веруем в это славное пришествие Спасителя, Который найдет на земле Церковь Свою.

Но вспомним, как святые апостолы проводили дни свои, получив это обетование?!

Сей праздник не научает ли нас и тому, как нам надлежит жить, чтобы быть достойными этих обетований.

Святые апостолы единодушно пребывали вместе. Святые апостолы пребывали все время в молитве. Святые апостолы пребывали все время в преломлении хлеба.

Святые апостолы шли на проповедь, святые апостолы исповедали Имя Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа, и безбоязненно шли на мученическую смерть.

Вот как надо жить, чтобы достойно идти навстречу Христу грядущему.

Аминь.

За Литургией (Вознесение)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Мир вам», – сказал воскресший Спаситель, встав посреди учеников; а как же «не мир, но меч»?

Как примирить эти два противоположных слова Спасителя?

Не раскроется ли нам, какой мир возвестил воскресший Господь, если мы рассмотрим какого мира не должно быть?

Ведь и по словам св. Григория Богослова есть прекрасное разногласие и самое пагубное единомыслие.

Какой же мир не есть мир? О какой брани, о каком мече возвестил нам Христос?

Не должно быть мира в наших собственных душах с тем, что препятствует делу нашего спасения, что порабощает нас нашему естественному бытию, что отдает нас во власть страстей; здесь должно быть разделение, здесь должен быть меч, с болью рассекающий внутреннюю жизнь человека, здесь не должно быть мира – здесь должна быть брань, должна быть внутренняя война. И как часто мы здесь погрешаем недобрым миром, воедино соединяя с духовной жизнью враждебную непримиримую стихию!

И какая путаница, какой внутренний хаос царствуют тогда в душах человеческих!

Не должно быть у нас мира с царством мирским – здесь должно быть разделение, здесь должен быть меч, рассекающий наше Царство Христово «не от мира сего» с царством бесовским, антихристианским, диавольским, мирским; здесь должно быть прекрасное разногласие, должна быть внутренняя брань, должна быть война, должен быть меч. И как часто мы погрешаем, как страшно часто мы погрешаем здесь, думая соединить несоединяемое, желая по нашей крайней лености и немощности как-нибудь остаться и служителями Христа, и не отойти от служения антихристу!

Здесь не должно быть мира – здесь должно быть прекрасное разногласие!

Не должно быть мира особенно с тем, что имеет лишь видимость истины Церкви, и потому заповедала нам Церковь Святая, с особою силою утверждая невозможность мира с еретиками и раскольниками, искажающими образ истинной Церкви, что здесь должна быть беспощадная брань за истинное святое Православие, здесь невозможно никакое прекрасное единомыслие. Там, где подделка под Церковь, – там не может быть истинного Христова мира! И да сохранит Господь от того, чтобы нам здесь погрешить!

Чем оправдаемся мы в день Страшного суда, как не этими словами:

«Веру соблюдох».

Праведными делами своими? Своими подвигами добродетели? Чистотою сердца? Когда мы все во грехе! Вот это бы слово-то только сохранить нам и им оправдаться: «Веру соблюдох». Ибо это ли не есть хула на Духа Святого, которая не простится ни в сей жизни, ни в будущей.

Когда выдается за истинную Церковь подделка под Церковь? Ведь Церковь зиждется на благодатных дарах Духа Святого, так не кощунство ли есть выдавать за эти дары человеческую антихристианскую подделку? Вот какого мира не должно быть! Мир, возвещенный Господом, это есть мир церковный, благодатный – дух истины и любви. Залог и основание этого мира есть Святое Таинство Евхаристии. Святая Кровь Господа нашего Иисуса Христа, излиянная за грехи мира, Тело Его Святое, ломимое за нас и ныне нами вкушаемое. Но сия Кровь и сие Тело преподаются только в истинной Святой Православной Церкви.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Чей разум может вместить полноту истины и чье сердце может вместить полноту правды?

И мы не дерзаем вместить сию полноту и в сознании своей немощи стоим и испытываем благоговейный трепет перед этой полнотою истины и правды.

Ныне Святая Церковь вводит нас в Сионскую горницу, ныне мы присутствуем на Тайной вечере, на которой было утверждено и дано людям страшное Таинство Евхаристии, когда Тело, за нас ломимое, и излиянная на Голгофском кресте Кровь, наполнившая потир, стали в Таинстве Евхаристии для нас истинным Телом и истинной Кровью Господа.

На Тайной вечере, в преддверии к Голгофе, завершилось земное поприще Господа Иисуса Христа. Спаситель, прошедший через эту земную жизнь, все принял, все людям открыл и дал.

Принял гонение, клевету, неправду. Дал людям милость, любовь, дал им знамения, чудеса, столько сотворил перед ними, а они не уверовали в Него и, наконец, распяли своего Бога.

И говорится в Евангелии о Тайной вечере, о том, как предал Иуда Спасителя, как вошел в него сатана, как вышел он из светлой Сионской горницы творить свое страшное дело.

И была ночь…

И вот эта ночь покрывает неверующий мир и доныне и будет покрывать, дóндеже не придет Сын Человеческий в Славе Своей, и как бы можно было жить, если бы была только эта ночь?! Как можно было бы жить человеку, если бы он потерял последний разум и остатки совести?! Как бы хватило силы у него жить, даже при его косном сердце, даже при его мертвой совести, видя такое ужасающее торжество зла, неправды, всякой лжи и всякой мерзости. Как бы он мог принять жизнь, видя, что вся земля залита кровью человеческой, вся залита слезами человеческими, вся в неправде; как бы даже самое косное сердце, даже самая мертвая совесть могли принять мир и жить в нем?!

Но есть Тот, Кто все это принял и все это омыл Кровию Своею, есть Тот, Кто победил диавола, Кто победил самую смерть – это Тот, Кто омыл ноги ученикам Своим.

Нам дано величайшее благо, величайшее счастье – вера, вот вера в то, что сейчас Сам Царь Славы выйдет из царских врат и вы будете вкушать истинное Божественное Его Тело, истинную Божественную Его Кровь. В теснейшем, в таинственнейшем единении с Самим Христом здесь залог общего воскресения, здесь свидетельство о победе над смертью, здесь примирение человека с жизнью, которую нельзя было принять, если бы не искупил ее Сын Божий. Ибо Его любовь нас примиряет и нас, грешников, соучастников во зле мира, прощает.

Как же нам ныне, сокрушаясь сердцем и проливая слезы о грехах, в то же время не ликовать?!

Ибо здесь ныне утверждается наша победа над смертью, наша вера во всеобщее воскресение.

Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Диавол искушал Спасителя в пустыне: искушал Его хлебами, искушал Его чудом, искушал Его властью.

Все это отверг Спаситель, и диавол отошел от Него до времени. И сколько раз после диавол старался даже через учеников Спасителя вновь дело Мессии, дело спасения, дело утверждения Царства «не от мира сего» превратить в царство земное, основанное на хлебе насущном, на силе и на власти.

Еврейскому народу грезился Царь, грезился Владыка мира, Который должен вознести иудейский народ на великую высоту, дать великое могущество среди народов. А Господь открывал, что Царство Его «не от мира сего», что Он здесь, на земле, должен пострадать, быть распят, унижен. И тогда уши их не слышали и слышанное не разумели.

И вот это шествие Господа во Иерусалим. Каков же его смысл?

Это шествие Господа содержит в себе пророческий смысл, открывает судьбы Святой Церкви. И говорит евангелист Лука:

«Когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем» (Лк. 19:41).

О чем же пролил сии слезы Господь наш Иисус Христос?

О Голгофе ли Своей?

Добровольно принявший на Себя сию искупительную жертву мог ли плакать о Голгофских грядущих страданиях?

Господь, глядя на этот земной Иерусалим, прозревая грядущее, тот путь, который должен привести мир к горнему Иерусалиму, прозревая судьбы утверждаемой Им здесь Церкви, пролил Свои слезы. Ибо виделось не только предательство (виделось до пределов) Иуды, а сколько этих предательств виделось до пределов нисшествия Горнего Иерусалима; виделся Пилат, умывающий руки, – а сколько этих пилатов умыли руки свои! – слышались крики:

«Распни, распни Его!»

А разве этот страшный крик не несется по земле через всю историю мира? Виделся крест, но разве только Он, принесший Себя в жертву за спасение мира, должен был быть распят на этом кресте? Разве не виделся этот сонм мучеников за веру Христову, и разве не прозревали очи Спасителя нашего Господа сердца людские, и разве не виделось, как люди будут распинать Господа, пригвождая Его ко кресту?

Вот все это виделось и все это вызвало слезы Господа.

Но ведь великое же торжество, но ведь «Осанна!», но народ-то расстилал одежды свои!

Да, великое торжество!

Но Господь ехал не на прекрасном коне, как мирской владыка. Разве по-мирскому это не похоже было на некое осмеяние: царь, едущий на молодом осле?!

Но все же «Осанна!», все же восторг народа!

Пророческий великий смысл открывался в этом необычайном шествии, в этом необычайном восторге. Господь открывал в этом шествии славу Свою. Здесь, в этом торжественном входе в Иерусалим, было отринуто все земное великолепие царственного владыки и в то же время утверждалась истинная слава Спасителя. Через скорбный путь, который вызвал слезы Господа, придет Святая Церковь к великому торжеству, к пению «Осанна!», к ликующему торжеству Царствия Небесного. В сем и лежит пророческий смысл события.

В унижении, в осмеянии по-земному, по-мирскому, через Голгофу, через Крест, через мученичество, через поругание утверждается истинная слава Царства «не от мира сего».

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» (Ин. 4:13–14).

В этих словах Спасителя, сказанных Самарянке, раскрывается самое существо нашей жизни.

«Пьющий воду сию, возжаждет опять».

Это говорится о той мирской жизни, в которой мы так жадно и напрасно ищем удовлетворения. Вода, которую обещает дать Спаситель, которая сделается источником «воды, текущей в жизнь вечную», это есть та духовная жизнь, по которой тоскует всякая человеческая душа, но на путь которой встают так немногие! Это жадное стремление найти удовлетворение в мирской жизни никогда и никого не удовлетворяет, и в то же время все, решительно все соблазняются этим стремлением найти удовлетворение именно здесь. И каждый возраст имеет свои собственные мирские соблазны. И проходит один возраст, и наступает другой, в котором эти прежние соблазны кажутся ненужными, а являются новые. Но вновь проходит сей возраст, наступает иной – и опять прожитое кажется уже ненужным, а нужным – вот то, что испытывается, что влечет сейчас. И до глубокой старости все хочет человек в этих мирских стремлениях своих найти себе какое-то удовлетворение и успокоение – и все жаждет опять, и все жаждет опять и опять!

Что же препятствует ему обратиться к источнику «воды живой»? Препятствует ему враг нашего спасения – диавол, действующий через наши страсти, через гордость нашу, через плотские страсти наши, через наши мелкие и крупные и сознательные и бессознательные грехи.

А что значит вот эта неудовлетворенность человека мирскими заманчивыми, но не удовлетворяющими его соблазнами? О чем это свидетельствует?

Это свидетельствует о том, что удовлетворение человеку может быть дано только тем, что удовлетворит вечное в нем начало. У человека не хватает сил иногда утвердиться в вере, и он думает, что живя как безбожник, все время стремясь потопить тоску свою в суете мирской, он идет дорогой истинного земного счастья, но вот это внутреннее бессмертное, вечное начало в нем говорит ему: «Не то!»

Когда его влекут мечты честолюбия, славы, самолюбия, гордости и ему кажется, что он получил что-то насыщающее ненасытимую жажду страстей, душа его говорит: «Не то!»

Когда он, отдаваясь плотским страстям, этим ненасытным страстям плоти нашей, думает по временам, что нашел истинное счастье, а бессмертный дух его говорит ему: «Не то!»

И вот это «не то» страшной тоской проходит в душе каждого человека, через всю его жизнь, наполненную жадным и пустым стремлением к удовлетворению «страстей».

Но кто пьет «воду живую», которую дает Спаситель, тот не будет жаждать вовек!

В самом деле, разве по пути духовной жизни не идут люди всех возрастов? Разве человек, вставший иногда в самые юные годы на путь духовной жизни, не проходит его до глубокой старости, все более и более, все с большей и большей полнотою испытывая чувство радостного удовлетворения?

Разве мелькает, как сон, то, что дает духовная жизнь? Разве она оставляет место этой неудовлетворенной тоске о чем-то иногда не осознанном, но всегда мучительно тревожащем человеческое сердце?

Разве кто-нибудь вставший на путь духовной жизни когда-нибудь не получал то, что ему обещано Спасителем?

Разве истинно счастливый человек не тот, кто живет в Боге и для Бога?

Разве не им сказал апостол Павел: «Всегда радуйтесь».

Почему же около этого Великого Источника нашего спасения, нашей радости, нашего счастья так мало стоит людей?

Ведь Он для всех открыт, Он всем обещан, Он всем дается, Он и ныне в той Святой Чаше, из которой вы будете вкушать Евхаристию!

Какая же диавольская сила зла и наваждения в миру!

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Господь в Иерусалиме исцелил расслабленного. Он спросил его: «Хочешь ли быть здоров?» И потом, обратясь к нему, сказал: «Встань, возьми постель твою и ходи!»

Не об одном иерусалимском расслабленном повествует нам Святое Евангелие. Святые отцы и учители Церкви научили нас понимать, как раскрывается в повествованиях евангельских для нашего разумения наша внутренняя жизнь. И повествование евангельское о расслабленном и его исцелении – оно относится к каждому из нас. Каждого из нас вопрошает Господь: «Хочешь ли быть здоров?» И каждому отвечающему в своем сердце утвердительно на этот вопрос Господь и ныне говорит: «Встань, возьми постель твою и ходи!»

И расслабление наше то же, хотя и не всегда в нем содержатся те внешние признаки, какие были у иерусалимского расслабленного. Наш внутренний человек расслаблен, наш внутренний человек требует исцеления, к нашему внутреннему человеку обращены слова Спасителя: «Хочешь ли быть здоров?» Наш внутренний человек состоит из разума нашего, из чувствований наших, из сердца и воли нашей, и все это у нас в расслаблении.

Это тем страшней и тем опасней, что расслабленность входит в нас под видом силы и утверждения.

Иерусалимский расслабленный был болен, но он сознавал расслабленность свою, он жаждал исцеления, он страдал от этой телесной немощи своей, но если бы он, находящийся в расслаблении, мнил бы себя здравым, как бы далек он был тогда от исцеления!

Наше внутреннее расслабление именно таково!

Многих из нас многому учили и думали, что этим учением укрепляют наш разум, а на самом деле это мнимое укрепление разума нашего нас расслабляло лишь, лишая нас истинной твердости, истинного разумения веры нашей.

Многие из нас потом, осознав это расслабление, были бы рады выбросить из своей жизни многое. А нам казалось в этом несчастном нашем заблуждении, что наш разум окреп, что мы узнали истину и что мы достигли именно той крепости разума, которая делает нам великую честь.

А какие мы были невежи в истинах веры, какой был у нас расслабленный разум при уразумениях этих великих истин веры!

Мы отдаемся чувствованиям своим, развиваем страсти плотские, воображая, что это делает нас сильными людьми. Нам кажется, что мы не жалкие расслабленные, потому что в нас, видите ли, сильные страсти.

А какие мы расслабленные духом, как мы порабощены страстями, ничтожнейшие, больные! И по сравнению с нами этот иерусалимский расслабленный, сознававший слабость свою и немощь, исполнен истинной силы и здравия! Будучи несчастными рабами своих страстей, ничтожные, расслабленные духом, мы все же мним себя сильными и здравыми, утверждаясь в этой своей телесной, плотской жизни.

А вот излюбленное детище наше: воля, которой мы так дорожим, которую мы так величаем, которая кажется нам мерилом достоинства человека, ибо там, в миру, презирают людей «слабой воли»; нам кажется эта «сильная воля» печатью даровитости человека. Но находится ли эта мнимая сила воли нашей в каком-либо соответствии с волею Божией? А не приведенная в соответствие с волей Божией, какая ничтожная, какая призрачная, какая пустая эта сила, воля наша!

Что она может сделать, кроме как только питать страсти наши? Возвысит ли она нас над жизнью, подымет ли она нас горе, соединит ли она нас с вечностью, даст ли она нам то, что должны иметь мы, имеющие истинное человеческое достоинство, образ и подобие Божие?

Эта кажущаяся сила воли нашей есть наше страшное несчастье, страшная наша болезнь, гибель наша, которая, может быть, больше всего повергает нас в самые страшные болезни духовного расслабления.

О, этот страшный диавольский обман, внушивший нам, расслабленным, представление о нашем здравии и силе. И, глядя на иерусалимского расслабленного, да научимся сознавать истинную свою болезнь, научимся сознавать истинное свое расслабление в маловерии, в скверной и страстной жизни и, научившись, услышим тогда голос Божий:

«Хочешь ли быть здоров?»

И ответим Господу всем существом своим нашим утвердительно на этот вопрос, и услышим тогда вожделенный голос Спасителя:

«Встань, возьми постель твою и ходи!»

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Как понятна для всех человеческая печаль о наших телесных немощах! Как понятна тревога за страдающих телесно близких нам людей! Как понятно, что тяжкие болезни телесные всеми считаются несчастьем, и какое явное было бы безумие, если бы кто-нибудь сказал: «Я растрачу свое здоровье и получу тяжкие, телесные болезни, зато потом, в старости, возьму и вылечу их!» Как ясно для всех, что потерять здоровье легко, а вернуть его очень трудно.

Но если бы мы имели глаза, способные видеть незримый духовный мир так же, как мы видим окружающий нас мир, то мы увидели бы, что и души наши также подвержены своим немощам, болезням и страданиям.

И как бы тогда должны были встревожиться люди за ближних своих, видя душевные немощи и болезни, каким бы тогда считалось несчастьем согрешение наше и как бы естественно казалось наше попечение о том, чтобы не захворать этими душевными немощами! Ведь если нас страшат болезни тела нашего, данного нам на несколько лет, чтобы потом здесь оставить его, то как должна страшить нас болезнь духа, который не умрет здесь с нами и болезнь которого мы понесем туда!

И как бы тогда казался безумным человек, который говорил бы: «Я разорю свою душу, я заражу ее всевозможными недугами, а когда наступит время старости, возьму и вылечу ее».

А ведь все это именно так говорится и делается.

И пусть бы это говорили безбожники, пусть бы это делали люди, не имеющие веры, для которых само слово «душа» есть нечто фантастическое, не существующее, – а ведь так говорим и делаем мы, называющие себя верующими людьми!

Так как же сильна отрава мирскими понятиями, мирским самочувствием!

До чего мир овладел всем нашим существом, если, вопреки вере нашей, вопреки разуму нашему, вопреки тому, что кажется столь очевидным и несомненным, мы живем и чувствуем по законам мира, по законам безбожия, по законам неверия!

И если человек, растративший свое здоровье, скажет на склоне лет человеку юному: «Береги здоровье свое – потерять его легко, а восстановить иногда невозможно», никто да не скажет этому человеку: «Зачем ты говоришь так, ведь ты сам-то растратил его, потерял его, зачем же ты учишь людей молодых тому, чего не делал сам».

Для всех будет понятно, что чем безумнее растрачивал свое здоровье человек, тем больше он имеет права предостерегать от этого безумия других. Почему же, когда человек обращается к молодым людям и говорит о том, чтобы они с этих лет оберегали свои души от духовных немощей и болезней, – почему тогда это кажется странным и так часто мы слышим слова: «Вы уже пожили в молодости, вам теперь хорошо говорить о воздержании и спасении, вот когда и мы поживем, и мы тоже начнем спасаться».

Чем больше было растрачено душевных сил, чем больше было приобретено душевных болезней, тем сознавший все это больше имеет права утверждать, какое это страшное горе: с молодых лет не встать на путь спасения. Вот почему так радуется сердце, когда к Святой Чаше подходят люди молодые. Пусть молодые люди твердо знают и крепко утверждаются в том, что путь спасения нужно начинать с самых юных лет, что безумна диавольская мысль, будто бы сначала надо разорить душу, а потом, когда придет старость, спасать ее.

Даст ли Господь столь долгую жизнь, даст ли Господь покаяние, даст ли Господь спасение?!

Но если ты прожил в этом осквернении своей души и в этих болезнях своих жизнь свою, если ты пришел в разум уже на склоне лет своих, то не приходи в уныние, не приходи в отчаяние, не думай, что спасение потеряно для тебя. Пусть стоит перед тобою великое обетование Слова Божия о том, что никакой грех, никакое растление души, никакая болезнь духа не могут быть смертельными, пока ты жив, пока открыт тебе путь покаяния!

Христианство имеет благую весть о спасении не только юным, имеющим счастье встать на путь жизни духовной с молодых лет, – оно несет ее всем людям.

Христианин всегда может начать жить сначала! Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ныне мы совершаем память святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова – любимого ученика Спасителя, возлежавшего на груди у Господа Иисуса Христа на Тайной вечере, ученика Господа, которому Он со креста передал заботы о Матери Своей, ученика, который хотел низвесть огонь с неба, дабы наказать нечестивых, не принявших Спасителя в город свой.

Эта любовь Господа к апостолу Иоанну как бы почила на нем и сделала его апостолом любви и апостолом огненных откровений о судьбах Церкви и мира.

Любовью содержится вселенная. Ибо что есть любовь?

«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1Кор. 13:4–8).

Вот что есть любовь. Вот что должно быть в сердцах людей, которые хотят быть учениками Спасителя.

Говорить о любви, проповедовать любовь, говорить о том, какое это возвышенное, какое это великое чувство, и при этом не дать силы любить было бы дело пустое. Многие, вне Церкви стоящие и от Церкви отпавшие, тоже проповедовали и проповедуют любовь.

Но Святая Церковь не только возвещает миру благовестие о любви – она указывает самый источник любви и дает силы из него черпать воду живую. Этот источник – Божественная литургия.

Призывать к любви, когда не любится человеческому сердцу, говорить о том, как прекрасно любить, и не дать силы любить, оставить человека жить по законам естественного его бытия – это значит сделать пустое дело.

Но Святая Церковь дает нам благодатные силы, чтобы сделать дело великое; давая вкушать жертвенную Кровь и Тело Спасителя, она дает силы подняться до жертвенной любви.

Но если мир, во зле лежащий, в ненависти и разделении пребывающий, в этой нескончаемой борьбе, если он, этот ненавидящий Христа мир, живущий по законам ненависти, эгоизма, если мир этот не погиб еще окончательно от ненависти и злобы, то потому только, что на земле совершается Божественная евхаристия.

И если среди нас, верующих, столько зла и вражды, если среди нас, называющих себя христианами, царствует мирское разделение, то не Святая Церковь, не учение Спасителя, не Божественная евхаристия виною тому, а наш собственный грех, ибо, так живя, мы живем по законам естества нашего, являемся такими же мирскими людьми, как и безбожники. Но если и в нас содержится чувство любви и единства, если мы не задыхаемся от всеобщего озлобления и ненависти, то потому, что мы сопричастники Евхаристии, этой Божественной жертвенной любви.

Ныне, совершая память апостола евангелиста Иоанна Богослова, мы возвещаем об этой любви Божией, раскрытой нам в Евангелии, утверждаемой нами в Евхаристии.

Проповедь о любви должна казаться странной, а для многих и смешной, когда жизнь утверждается совершенно на противоположных началах. Что-то забытое, отжившее звучит в этой проповеди любви, в то время как люди без ненависти, без раздражения не могут прожить ни единого часа.

Но именно в такое-то время особенно и надлежит нам вспомнить заповедь Божию о любви.

Ибо чем ниже падает человек, тем он более нуждается в том, чтобы ему указывали на высшее, к чему он должен стремиться.

Ныне, совершая память святого апостола Иоанна Богослова, мы должны указать и на то, куда ведет этот путь ненависти. Это открыто нам в том Откровении, которое дал ему Господь.

Небеса разверзлись, и увидел он страшное грядущее.

В конце пути беззакония стоит страшный образ зверя-антихриста.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых. И если умершие люди все продолжают жить, то умершие святые угодники Божии действительно продолжают участвовать в жизни человеческой.

И это участие в жизни нашей как бы все более и более раскрывает перед нами образ того или иного угодника Божия.

Мы знаем об угодниках Божиих не только то, что нам сообщает их житие, но и то, о чем свидетельствует это действительное их участие в нашей жизни. И если взять образ св. Николая Чудотворца, то для нас образ этот написан не только житием его, но всем многообразием благодатного его действия на нашу жизнь. Он как бы приближается, вырастает, уясняется нами всем тем воздействием на жизнь нашу, которое мы чувствуем, в которое мы верим. И в сознании верующего народа образ Николая Чудотворца уже не только то, что написано о нем, а и все то, о чем свидетельствует сама жизнь.

Что же в этом образе является наиболее назидательным для нас?

«Святой Николай Чудотворец – ревнитель Православия». Когда мы молимся святым угодникам Божиим, мы чувствуем, обращаясь к ним, наши слабости и хотим, чтобы они нас освободили от этих слабостей и немощей. Нам хочется восполнить недостающее в нас самих, нам хочется научиться тому, что мы видим в этих угодниках Божиих. Что же для нас значит, ныне живущих, быть ревнителями Православия? Чему должна научить нас эта ревность? Что значит именно теперь воспламениться духом Николая Чудотворца?

Надлежит прежде всего ревновать о чистоте Православия, ограждая его от всевозможных попыток искажения со стороны лжебратий.

Эта ревность должна излечить нас от равнодушного отношения к вопросу, где истинная Православная Церковь, чтобы не было этих бессильных слов о том, что можно веровать в Бога и без Церкви, или о том, что можно молиться во всякой Церкви, где служат по уставу православному, чтобы не было малодушного безразличия, куда ходить молиться, лишь бы внешняя форма Богослужения соответствовала привычке. Эта ревность о Православии должна раскрыть, что истинная Церковь – единая.

Всякая другая Церковь – подделка, всякий другой священнослужитель, выдающий себя за православного, – ряженый самозванец.

Нужно ревновать о Православии, чувствуя всем существом своим, что истинное Богопознание, истинное спасение может быть только в одной истинной Православной Церкви, ибо только в ней одной совершается Таинство Евхаристии. Ревновать о Православии – это значит ограждать себя от безбожного мира.

Это ограждение должно быть в твердом исповедании своей православной веры. Здесь ревность о Православии должна излечить нас от этого малодушного и трусливого скрывания своей веры, здесь она должна воспламенить нас, нашу «гордость о Христе», которая должна скорее слишком побуждать к обнаружению своей веры, чем заставлять прятать ее.

Мы должны излечиться совершенно от малодушного желания, чтобы нас по виду принимали за таких же безбожников, как они сами. Мы должны перестать бояться насмешек и надругательств. Мы должны перестать прятать нашу веру, потому что мы должны сознавать себя избранным народом. Верующие должны чувствовать себя избранным народом. Верующие должны чувствовать себя новой тварью, особым родом христианским.

Но ревность о Православии не должна ограничиваться только нашей защитой Православия, не должна ограничиваться только тем, что мы будем отделяться от тех, кто не исповедует православной веры.

Ревность о Православии должна побуждать нас еще и к положительному устроению нашей внутренней духовной жизни.

Эта ревность должна воспламенить наше сердце на трудную постоянную духовную работу над устроением своего внутреннего мира, дабы подготовить его к вечному бытию.

Мы должны перестать так легко побеждаться мирской жизнью, мирскими нашими заботами, мирскими увлечениями.

В миру нет жизни!

Там такая же подделка, как в переряженных, но нисколько не православных храмах!

Как в этих храмах не совершается Евхаристии, а есть просто хлеб и вино, так и в мирской жизни нет никакой жизни, а есть только смерть, наряженная жизнью. Нам надлежит стяжать истинную жизнь вечную и для этого надлежит стать на путь трудный, а при данных условиях для человеческих сил почти невозможный путь духовный, который можно совершить лишь благодатными силами Церкви. И для того, чтобы это было не минутной вспышкой, не минутным движением души, не порывом лишь, а действительно постоянным, ежедневным упорным нашим трудом, для этого воистину недостаточно человеческих сил.

В этом делании нам надлежит испрашивать помощи и через святых угодников Божиих.

Будем просить помощи и у св. Николая Чудотворца, дабы он воспламенил ревность нашу о святом, великом, вечном Православии.

Аминь.

На парастасе в день второй годовщины смерти Святейшего Патриарха

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Что будет с Церковью если умрет Патриарх Тихон? Вот та мысль, которая два года назад неотступно стояла перед каждым, кто жил жизнью Церкви.

Я видел Святейшего Патриарха за две недели до его смерти в лечебнице, где он уже не принимал и куда [я] был допущен только потому, что было важное и неотложное дело, касающееся Крестовоздвиженского храма.

Когда я вошел в комнатку лечебницы и увидел Святейшего Патриарха, стоявшего около кресла, эта же мысль помимо воли пронеслась в мозгу: «Что будет с Церковью, когда умрет Святейший Патриарх?»

Когда мы все присутствовали на приснопамятных похоронах Святейшего Патриарха, где тысячи, десятки тысяч людей сошлись для того, чтобы со слезами поклониться его праху, и когда похороны превратились в великое торжество Православия, эта мысль владела всеми: «Что будет с Церковью после смерти Патриарха?» Почему же возникал этот вопрос, почему каждый чувствовал, что со смертью Святейшего совершается какое-то грозное событие в Церкви? Для многих это было решительно непонятно, потому что Святейший Патриарх Тихон не был для них такой личностью, которая держала бы в железных руках Церковь. И в то же время решительно все понимали и сознавали, что со смертью Святейшего Патриарха что-то рухнуло, что-то делается опасное, что-то ушло такое, что заставляет со страхом думать о будущем Церкви.

На Соборе три кандидата было на Патриарший Престол, трое было избранников, но перст Божий указал быть Святейшему Тихону.

Как много было разочарований, сколько было сомнений в верности этого способа избрания единого из трех кандидатов после молитвы по жребию. Где-то гнездилась мысль, что это ошибка, что это не перст Божий, ибо по-человечески оба первые кандидата, особенно первый, были более прославлены среди людей и казались более подходящими для занятия Престола Патриаршего.

Но истинно, истинно перст Божий указал на Тихона как на Патриарха русского.

Во время жизни Патриарха и после его кончины много досужих умов выискивали всевозможные ошибки в деле его управления Церковью. Находились люди, которые считали себя гораздо умнее Святейшего Тихона, им казалось, что вот, если бы им дано было управление Церковью, они бы сумели не сделать тех ошибок, которые делал он. Сколько было, есть да и будет вот таких критиков деятельности Святейшего Патриарха.

Пришел к нему однажды священник из Тверской епархии и «как дважды два четыре» доказал, что нужно поступить вот так, а не так, как поступал Святейший. И после этого доказательства, такого ясного, такого емкого, такого исчерпывающего, Святейший засмеялся и сказал:

«Ты смотришь ведь со своей тверской колокольни, а я смотрю с всероссийской».

Вот эти-то умные люди, критикующие и «как дважды два четыре» доказывающие различные ошибки Святейшего Патриарха, – они все смотрят с колокольни своих умных голов, а у Святейшего Патриарха была совсем особая мудрость, та благодатная мудрость, которая решает вопросы иной раз вопреки «дважды два четыре», и решает их так, что они становятся выражением истинного духа Церкви.

Провести церковный корабль, сохранив его не внешне (это было не во власти Патриарха), а в смысле внутреннем без распада в то время, когда каждый считает себя настолько умным, чтобы непременно жить по-своему, когда столько храмов, где хотят жить, руководясь не правилами Церкви, а своим умом…

В такое время соблюсти Христову Церковь в том единстве, в каком ее соблюл Святейший Патриарх, – это можно было сделать только той великой мудростью, которая дается благодатью Божией.

Не за талант администратора, не за личные дарования дается такая мудрость – она дается совсем за другие заслуги и совершенно иными путями.

У Святейшего Патриарха было одно необыкновенное свойство: он не знал личной жизни.

Святейший Патриарх жил тем, что есть Церковь; все, что он был, это все было в Церкви. Вот это свойство сделало его благодатным проводником церковного духа, чем он и содержал всю Церковь.

Не замечательными резолюциями, подобно митрополиту Филарету, а своей душой, которая в такую эпоху всеобщего разделения, когда каждый хочет жить сам по себе, великий Святейший Тихон вдруг явил нам чудо полнейшей церковности. Человек, который решительно ничего не делал, не хотел, не чувствовал, ни о чем не думал, что бы не было проникнуто духом церковным. И мы это чувствовали.

Приходя к Святейшему Патриарху в унынии, в сомнении с какими-нибудь мудреными вопросами и как будто бы не получив на все это, по-человечески говоря, ответа, который бы должен был удовлетворить нас, мы выходили от него совершенно переродившимися, все уяснившими, являлась бодрость, крепость и мужество.

Вот чем содержал Святую Православную Церковь Святейший Патриарх. И когда он умер, каждый переживал вопрос: «Кто же его заменит, кто все это нам даст?» Перебирались в уме различные иерархи, и почтенные, и умные, которые, казалось бы, могли многое дать Церкви, но этого тихоновского всеобъемлющего духа церковности – вот этого никто не мог дать, кроме него, а между тем это было самое для нас главное. И чувствовалось, что совершается какая-то беда, что совершается какое-то грозное, опасное событие в Церкви, что из нее уходит тот, кто выражал собою полноту церковного единства.

Господь соблюдает Свою Святую Церковь, и не произошло многих из тех опасностей, которых мы ждали.

Но это не значит, что беда совсем миновала, беда все же остается, и опасность все же грозит.

Ничто есть для Церкви опасности внешние, ничто!

И когда мы говорим об опасностях, мы всегда говорим о внутреннем состоянии самой Церкви. И эти опасности существуют.

Но если нет среди нас в живых Святейшего Патриарха, то все же образ его остается действенным в нашей церковной жизни.

Каждый преданный Святейшему Патриарху, понимающий его церковное значение, когда совершает молитвенную о нем память, должен еще и еще раз утвердиться в этом своем внутреннем стремлении по мере своих сил служить делу единства Церкви.

Вот лучшая о нем память.

Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В житиях святых под 28 марта приводится сказание о Токсиоте-воине. В Карфагене жил Токсиот-воин и проводил жизнь распутно. И вот наступили в Карфагене тяжкие дни: пришла заразная болезнь и масса людей умирала. Испугался Токсиот-воин и ушел из Карфагена, и стал жить с женой своей в уединенном месте. И сознал он там, в этом уединенном житии своем, как он утопал в грехах, какой нечистой и блудной жизнью он жил. И покаялся.

Но враг смутил Токсиота, и вновь он впал в грех, в грех прелюбодеяния. И через некоторое время умер Токсиот.

Неподалеку от того места, где он жил, был монастырь, и монахи совершили погребение. И вот через несколько времени вдруг услышали голос из могилы, который взывал: «Спасите меня».

И раскопали тогда могилу и в ужасе увидели, что Токсиот ожил. Но он ничего не мог говорить, лишь горько плакал и взывал: «Спасите меня!» Когда его спрашивали, он говорил, чтобы его отвели к епископу. Его привели к епископу Тарасию, и некоторое время не мог ничего узнать от Токсиота епископ Тарасий. Наконец, Токсиот рассказал ему, что с ним было, рассказал о том, как он умер и как его душа шла по мытарствам, и о том, как проходила она благополучно целый ряд мытарств, ибо ангел, сопровождавший его, имея в некоем драгоценном ковчеге добрые дела его, мог противопоставлять испытующим его в этих мытарствах добрые содеянные им дела. Но когда наступили испытания, касавшиеся чистоты его жизни, когда вспомнились все его дела и помыслы блудные, оказалось, что нет добрых дел у него, чтобы искупить эти грехи.

И тогда он был ввержен в тьму кромешную и видел там страдания, которых не может пересказать человеческое слово.

И явились туда два светлых мужа, и стал Токсиот просить их вывести его из этих страшных мест. Долго просил он двух светлых мужей. И тогда сказал один светлый муж другому: «Поручишься ли ты за то, что он, вернувшись на землю, покается в своих грехах?» – «Поручусь», – ответил светлый муж. Тогда была приведена душа Токсиота к телу, оставленному душою его. И увидел он свою душу, светлую, как бисер, а тело ему представилось нечистым и грязным, и не хотелось душе входить в него, но тогда сказал ему светлый муж: «Если ты не войдешь в тело, то не сможешь покаяться в тех грехах, которые ты совершил в теле».

И вошла душа его в тело, и он ожил.

Сорок дней прожил Токсиот, сорок дней оплакивал Токсиот свой грех. И было принято Господом его покаяние.

Это сказание о Токсиоте-воине вновь возвращает нас к вопросу о смысле нашей земной жизни. Загробное бытие – великая тайна, но ведь и земное наше бытие –. великая тайна.

Мы твердо знаем и легко усваиваем, для чего нам не нужно жить здесь. Не нужно особой мудрости и особой духовности, чтобы осознать, что не может быть оправдана жизнь ни многоэтажными домами, ни всевозможными чудесами современных технических изобретений, что не может быть она оправдана утонченностью наших плотских наслаждений, что не может оправдать жизни нашей, скорбей наших все то, чем пытается оправдаться безбожие.

Для этого не надо большой мудрости – достаточно не иметь безумия. Но труднее нам усваивать положительное содержание открытого нам в Слове Божием учения о смысле жизни.

В таких событиях из жизни святых, как ныне рассказанное нами из жития Токсиота, мы вразумляемся в понимании Слова Божия. Токсиот был возвращен на землю для того, чтобы покаяться в грехах, чтобы грехи не тянули в тартар, чтобы мытарства воздушные пройти с честью.

Положительный смысл земной человеческой жизни заключается в таком устроении нашего духа, чтобы благополучно нас проводили Ангелы через мытарства и чтобы мы достигли вечной жизни. Только для этого можно, нужно и должно жить. Да, мы живые люди во плоти, и многое земное здесь нас и радует и печалит, но этими радостями и печалями, которыми наполняется наша земная жизнь, нельзя оправдать своего бытия. Для этого оправдания нужно, чтобы это временное бытие наше земное было связано с вечным бытием.

В этой задаче – дать душе такое устроение, которое вводило бы ее в вечную жизнь, – заключается открытый нами в Слове Божием истинный смысл жизни. Если не терять этого понимания, если вам будет всегда видеться в этой вашей жизни вечная жизнь ваша, то вы всегда найдете высший смысл в каждом движении вашей жизни земной. Обидел ли тебя кто-либо, и ты смог от всего сердца простить своего обидчика – в этом был высший смысл, ибо это положило нечто в тот драгоценный ковчег, который понесет перед тобою Ангел, когда ты пойдешь по мытарствам. Если тебя охватила страсть гордости и ты возомнил о себе, а потом, поразмыслив, со слезами оплакал свою гордыню и смирился – в этом был высший смысл, ибо это драгоценный камень, который ты опустил в ковчег. Каждый шаг твоей жизни, если он будет сделан тобою во имя борьбы со страстями твоими, дабы достигнуть спасения и жизни вечной, каждый твой шаг, как будто бы и маловажный, получит высшее оправдание.

Житие Токсиота-воина лишний раз утверждает, что не напрасна наша жизнь здесь, на земле, что она не случайное чередование случайных событий, в большинстве случаев неприятных и скорбных.

Нет, это есть путь, имеющий великий, высший смысл, – путь, которым мы идем к жизни вечной.

Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Пойдемте сегодня в Саров. Оставим город с его суетой, с его шумными улицами, по которым течет мирская жизнь, и пойдемте через поля к Саровскому лесу. Вновь встанет перед нами старый Саровский бор, по которому ходил великий угодник Божий преподобный Серафим. Сколько воспоминаний встанет перед нами! Все живет в Сарове, все полно живым благодатным духом преподобного. Так и чудится за каждым живым дыханием природы саровской подвижническая жизнь, протекавшая в этих дремучих лесах, – жизнь, исполненная пламенного горения, великих подвигов, благодатных даров Святого Духа. Мы пойдем к пустыни, где долгие годы в полном одиночестве и затворе подвизался во внутренних своих борениях великий подвижник. Мы пойдем к камню, на котором долгие дни и ночи с воздетыми руками стоял преподобный в своем пламенном устремлении ко Господу. Мы увидим те самые места, по которым ходил преподобный, где собирал снитку, которой питался, умерщвляя плотские свои страсти.

Увидим мы источник, который весь овеян благодатными воспоминаниями молитв преподобного к Пречистой Божией Матери. И весь Саров, как чудо, встанет перед нашим мысленным взором.

Что же заставляет так трепетать наше сердце при имени преподобного Серафима? Почему он так близок? Почему он такой родной, наш угодник? Необычайная полнота даров Духа Святого явилась в преподобном Серафиме, и в таких чертах, которые нам точно показали самое лучшее, что есть в русском народе. И мы, плоть от плоти его, кровь от крови его, мы чувствуем не только эту духовную нашу связь, но и национальную русскую, которая делает сего величайшего старца российского воистину таким близким и родным нам.

В преподобном Серафиме Саровском с необычайной полнотою соединилось то, что в различных чертах видится нам и в других угодниках Божиих. Основным духовным свойством преподобного Серафима было его постоянное умиление. Он был не только грозным судией, он обладал даром не только прозорливости и ведения человеческих грехов – он обладал величайшим даром утешения. Ведь грех человеческий не только преступление, но и несчастье. Преподобный Серафим не только обличал, но и жалел.

Преподобный Серафим был исполнен такой великой любви к человеку, такой величайшей к нему жалости, что каждое слово его обличения не только карало, но и исцеляло.

Вот почему исстрадавшиеся человеческие души многие десятки лет после его кончины продолжают и будут продолжать приходить к нему за этим исцелением, утешением в своих тяжких скорбях житейских, в своих тяжких немощах духовных, в своих страшных и тяжких прегрешениях. Можно сравнять с лицом земли Саров, но нельзя уничтожить в сердцах человеческих это чудо Саровской пустыни.

Аминь.

Слово на парастасе по Софии Кишкиной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Милая, родная духовная моя дочь! Я хочу обратиться к тебе как к живой, а разве это не так? Я верю, я знаю, что ты видишь и слышишь нас нездешними очами, нездешним слухом, а таинственными, непостижимыми для нас силами. Я, грешный иерей, молился, как мог, чтобы Господь исцелил тебя, и ты надеялась, что Он продлит твои дни… Но Господь судил иначе…

Неисповедимы Его судьбы, но велика Его правда.

Сколько раз во время наших бесед ты говорила мне: «Расскажите мне что-нибудь, пожалуйста». И когда я говорил о высшем смысле жизни, о смысле страданий человеческих, о великом жизненном человеческом пути, ты часто прерывала меня словами: «Верно, батюшка, верно».

Я хочу сейчас рассказать тебе о том, в чем высшая правда твоей смерти. Правда в том, что такие души Богу нужны. Правда в том, что им не для чего продолжать жить здесь, на земле…

Истинная невеста Христова! В белоснежных ризах!.. Зачем тебе жить среди нас, чтобы загрязнить их? В этой нашей лжи, грязи, обмане, распутстве… Такие души Богу нужны.

Вот в чем эта высшая правда, и ты теперь ее знаешь. И многих здесь стоящих сердца исполнены слез и скорби, но я хочу, чтобы они исполнились еще радостью и торжеством. Радостью, что и в наше время могут сохраниться души такие чистые, такие светлые. Торжеством, потому что в этой смерти – торжество высшей Божественной правды.

О, я уверен, если бы ты сейчас могла вновь открыть свои уста, ты и сейчас мне сказала бы: «Верно, батюшка, верно"…

Аминь.

За заупокойной Литургией по Софии Кишкиной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Полнота бытия открывается за гробом. И если мы так мало можем уразуметь из того, что там, то оттуда с такою полнотою уразумевается то, что здесь. И как души умерших, видя нас здесь, и страждут, и радуются за нас!

Чем я могу ныне порадовать твою душу, как не тем, что сказать о том, что ты теперь знаешь и что есть самое важное для оставшихся на земле, ибо как должны скорбеть души умерших и любящих нас, зная истинную правду жизни и видя, как мы здесь живем. Для них уже нет бесовского мирского обольщения, для них открыт истинный смысл жизни.

За день до смерти, когда почти не дышала грудь, когда так болело сердце, что без слабого, немощного стона не говорилось почти ни одного слова, но когда дух был таким ясным и твердым, ты сказала: «Только бы хватило сил потерпеть до конца, иначе напрасны будут все мои теперешние страдания».

«Не напрасны будут, – сказал я, – не напрасны. Господь видит все; если вам суждено умереть, Господь примет вас в Свое вечное Царство».

Так вот для чего жить, вот для чего терпеть, вот для чего страдать! Не для того, чтобы устраивать здешнюю свою, ни для чего не нужную жизнь, а для того, чтобы душу свою приготовить к вечному Царству.

Мечтала, что, если выздоровеешь, будешь жить теперь иначе – сознательной духовной жизнью, как говорила ты, «по-монашески».

Господь взял тебя к Себе, тебе не нужна оказалась эта монашеская жизнь.

Но оставшиеся? Как они будут жить жизнь свою?

Только ли приходить в церковь ко гробу умерших близких людей, чтобы потом прийти вновь, когда их самих принесут в гробу?

Или они будут радовать души отшедших, придя в разум и поняв, что жизнь не шутка, что жизнь дана не для того, чтобы пить, есть, спать и устраиваться, а для того, чтобы наследовать жизнь вечную…

«Расскажите мне что-нибудь, пожалуйста…»

Это я сказал тебе в последний раз…

Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Говеют, каются, омываются верующие от своих тяжких и мелких прегрешений. Но как трудно научиться каяться, как трудно искренне возненавидеть грех! И как трудно не только назвать его словом «грешен», но увидеть его внутренним своим оком, поставить его перед своею совестью, действительно постыдиться – вот так, как мы стыдимся нашего ближнего стыдом самолюбия. Много дается нам Святой Церковью, помогающей нам научиться видеть и чувствовать тяжесть грехов наших, много содержится разъясняющего и помогающего нам в этом и в житиях святых.

Жил в Риме некто Викторин.

Жил жизнью распутной, много тяжких совершил грехов и на склоне своей жизни пришел в ужас от того, как он прожил жизнь свою. И решил принять монашество, покаяться в своих тяжких прегрешениях. И принял монашество под именем Емелиана и стал там проводить жизнь свою в великих подвигах, все время видя перед собою эти ужасавшие его грехи всей жизни. Братия удивлялась, глядя на эти подвижнические труды, и черпала в этом примере ревность для своих подвижнических трудов. И была недалеко от обители гора, и в этой горе была пещера, и тайно от всех ходил туда Емелиан ночью и там предавался молитве и подвигам своим тайно от братии.

Однажды увидел игумен, как выходил ночью из монастыря Емелиан, и незаметно для Емелиана пошел за ним следом. И увидел игумен, как вошел Емелиан в пещеру, и стал дожидаться, когда он выйдет оттуда. И вдруг он увидел Емелиана в пещере, окруженного светом, поднявшего руки и молящегося.

И ужас объял игумена; он быстро пошел назад в обитель. И подходя к обители, услышал голос: «Емелиан, прощаются тебе твои грехи!»

На следующий день, собрав всю братию, игумен спросил: «Емелиан, где ты был сегодня ночью?» И ответил смиренно Емелиан: «Я был в монастыре и спал так же, как и вся братия».

И обличил его [игумен] перед всею братией, сказал обо всем том, чему он был свидетель и что раскрыл ему Господь.

И разъяснил игумен братии, что Господь сделал явным подвиг Емелиана для пользы и спасения людей.

Так прославил Господь покаявшегося грешника, всю жизнь свою прожившего распутно и лишь к концу жизни принесшего искреннее покаяние и ставшего на путь спасения. Трудно покаяться в своем грехе, ибо трудно его увидеть. Но рассмотрим повествование этого жития – что оно нам даст в помощь в этом трудном деле покаяния и научения видеть грех свой?

Вновь утверждается здесь радостнейшая истина христианская о том, что для верующего христианина каждый день, когда он принесет покаяние, может быть первым днем, как бы вновь начинающим его жизнь, – прошлого в этом смысле не существует в христианстве, оно всегда дает радостнейшее обетование грешнику, что он может и на склоне лет вновь начать жизнь свою, ибо он может и здесь принести покаяние.

Отсюда первое, что мы должны усвоить, – это никогда не говорить себе «поздно». Может быть поздно учиться играть на каком-нибудь инструменте, поздно может быть обучаться каким-нибудь наукам, может быть поздно начинать семейную жизнь на земле, но спасаться никогда не поздно, всегда время!

Лишь бы сделать только этот шаг решительного покаяния, когда вся прошлая греховная жизнь начинает казаться гнусною и является искреннее, не лукавое, не как самообман или обман других, а действительное желание начать дело спасения.

И научает нас это «житие», что наши труды в деле спасения должны совершаться тайно, не для того, чтобы порисоваться перед кем-то, чтобы тешить свое самолюбие и тщеславие. Господь во благовремении даст тогда так или иначе человеку свое удостоверение, что принято покаяние его.

Но почему же так трудно каяться человеку?

Почему так трудно почувствовать грех? Что тут за обольщение, что за наваждение бесовское слепит внутреннее зрение наше?

Здесь совершается все то же, все то же ненавистное нам обмирщение наше!

Всмотримся и увидим все тот же знакомый лик во зле лежащего и нас ненавидящего «мира».

Мы по-мирскому относимся к нашей жизни, мы не чувствуем закон Божий.

Говорим о так называемых мелких грехах, потому что отравлены мирскими понятиями. Мир эти «повседневные грехи» считает пустяком. Мы совершенно не понимаем огненных евангельских слов о нашей ответственности за каждое праздное слово. Когда мы говорим о грехах, мы все время чувствуем, что так живут все, что на миру и смерть красна.

Нам трудно почувствовать преступность мелких грехов, потому что так живут все кругом нас, мы сами составляем часть. этого так живущего мира и потому говорим: «Грешен, грешен, батюшка!» – а сами в душе никак не можем подняться над этим мирским самочувствием своим и думаем в глубине души, что мы не хуже других!

Все это тот же «мир», который нас везде и всюду стремится превратить в безбожников если и не по нашей вере, то по нашему духовному самочувствию.

Вот почему так трудно каяться!

Потому что трудно нам отрешиться от мира, подняться над ним, почувствовать себя иным народом, иною тварью, почувствовать в себе то высшее, каково есть звание христианина.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Маловерие – основная болезнь нашего духа! Как часто мы не можем понять причины, почему жизнь свою проводим не так, как бы нужно, почему в душе у нас чувства, которых мы не хотим, почему наша жизнь внутренняя и духовная не строится и не ладится так, как бы нам хотелось. Вдумайтесь, всмотритесь и найдете там именно этот свой недуг – маловерие!

По разуму так ясно, как бы надо было жить, как бы надо было чувствовать! Помехой к тому, чтобы это было так воистину, чтобы дана была нам потребная для сего благодать Божия – маловерие наше. Почему же не можем мы окрепнуть в вере?

Пришел Господь в Капернаум и вошел в дом, и было много народу, так что у дверей не было места и Он говорил слово.

И принесли расслабленного и за множеством народа не могли пронести его в дверь. И тогда поднялись на кровлю дома, разобрали ее и опустили расслабленного через разобранную крышу. И видя веру их, Господь сказал:

– Чадо, прощаются тебе грехи твои!

И были тут фарисеи и подумали: «Он богохульствует, кто может прощать грехи, кроме одного Бога?»

Господь, видя помышления их, сказал:

– «Зачем помышляете в сердцах своих? Что легче сказать человеку: прощаются тебе грехи твои или возьми постель свою и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть прощать грехи, тебе говорю: встань, возьми постель свою и иди в дом свой!»

И расслабленный встал и пошел. Все прославляли Господа и говорили, что никогда не видели ничего подобного (См.: Мк.2:1–12).

Расслабленность духа – это есть результат нашей греховности, расслабленность нашей веры есть результат нашей греховности. Грех свой сознать не только разумом, но своим сердцем – это то, что, говорит Исаак Сирин, блаженнее, чем удостовериться видеть Ангелов, и для того, чтобы нам сделаться способными к этому, нам дается столько благодатных даров и силы Святою Церковью, дается нам и Таинство исповеди. Ибо здесь, исповедуясь перед Господом, мы, еще не научившиеся хоть сколько-нибудь ощущать как должно степень согрешения своего, мы, благодатию Божией, Его милосердием и человеколюбием освобождаясь от греха, тем самым все более и более приближаемся к той возможности надлежащим образом оплакивать свой грех. Если человек посмотрит на свою жизнь, он увидит, что у него хватает сил с утра до вечера заботиться о своем внешнем устроении, что он отдает этому чуть ли не все силы, и никому не кажется странным и безумным, что на это тратится жизнь человеческая. Но когда возникает вопрос о том, чтобы потрудиться и поработать для своего внутреннего устроения, то как жалко делается каждого истраченного на это часа!

И как тогда мы нетерпеливо ждем, чтобы каждый этот час, истраченный на дело внутреннего нашего устроения, непременно сейчас же дал нам то, что нам хочется получить!

Вера человеческая не проходит так, как знание, она не есть доказанная задача, она не есть научная истина – она приходит иным путем, она достигается иным деланием.

Кроме обычных, повседневных грехов, расслабляющих и оскверняющих душу, есть у нас еще особые грехи – грехи перед Церковью. Слаба вера наша потому, что мы решительно не хотим понять, и принять, и смиренно пойти по пути церковной жизни, не хотим понять и принять, что вся полнота церковности является необходимым условием того великого дара благодати Божией, которым создается в нас вера.

Без поста нельзя иметь веры, без молитвы нельзя иметь веры. Без соблюдения всего того, что нам преподает Святая Церковь как необходимое условие оцерковления нашей жизни, можно иметь лишь ту расслабленную веру, которая и составляет главную немощь нашу.

Жажда истинной веры непременно должна привести человека к полноте церковности, чтобы здесь не было «одного хочу, другого не приму, это мне некогда, это не важно». А в результате – всеобщая безбожная жизнь и у верующих, как и у неверующих.

Для того чтобы нам избавиться от этого недуга, для того чтобы нам начать жизнь свою создавать так, как нас тому учил Господь, для того чтобы кончилась наша немощность веры, а это нужно, потому что времена обязывают, потому что перед каждым из нас крест стоит не где-то далеко, в тумане, а так близко, что каждому нужно быть готовым понести его в любой момент… Не тот обычный крест, который несет каждый человек в своей жизни, а тот наиболее тяжелый и наиболее ответственный, который именуется исповедничеством.

Времена обязывают к тому, чтобы было оставлено мирское легкомыслие, нецерковное отношение к жизни у именующих себя «верующими», чтобы мы, как этот расслабленный, получили разрешение от грехов, «взяли одр свой и пошли в дом свой».

Для этого нам нужно принести покаяние не только в наших грехах против заповедей Божиих, не только покаяться в нашей скверной и грязной земной жизни, но надлежит покаяться в нашем отступничестве от Церкви, надо осознать, что такое небрежение к церковности – предательство и измена Христу.

Наше отречение от Христа начинается не тогда, когда перед нами встает вопрос: страдание или отречение? – а тогда, когда мы сами, по своей собственной воле, без всякого с чьей-либо стороны принуждения нарушаем правило Церкви.

Каждый не постящийся, каждый не совершающий положенной молитвы, каждый нарушающий правила Церкви уже тем самым не исповедует Христа.

Вот когда все это будет осознано нами, тогда в нас начнет крепнуть вера во Христа, а это переродит нашу жизнь.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Если вы откроете жития святых под сегодняшним числом, вы прочтете сказание о чуде святой мученицы Евфимии – чуде, которое произошло во время IV Вселенского Собора.

В предместье города стоял храм во имя мученицы Евфимии, в котором почивали ее нетленные мощи. Мощи св. Евфимии творили славные чудеса.

Страшное чудо совершалось ежегодно в день мученической кончины святой. Мощи ее источали кровь, которую в этот же день после всенощной Патриарх торжественно собирал в особый сосуд.

Вот в этом храме около прославленных многими чудесами мощей св. Евфимии и происходили заседания Собора, на котором обличалась ересь монофизитов. Когда споры не привели ни к чему, Святейший Патриарх Анатолий предложил положить свитки с исповеданием веры православных и монофизитов в гроб, где почивали мощи св. Евфимии. Были объявлены пост и молитва всего Собора о том, чтобы святая мученица явила знамение, указав, чье исповедание веры истинное. Оба свитка с исповеданием веры были положены на грудь святой.

На четвертый день, когда открыли мраморную гробницу, в которой почивали мощи святой, свиток с исповеданием веры православных был в руках преподобной, а свиток с исповеданием веры монофизитов был у нее в ногах, и рука мученицы Евфимии поднялась и подала свиток с исповеданием веры православных Святейшему Патриарху. Великое утешение, укрепление веры (православных), восстановление наших немощных духовных сил черпаем мы из чтения о чудесах в житиях святых.

Не мысль о том, что когда-то были чудеса, а ныне их нет, порождает в нас это чтение, оно точно открывает нам глаза, и мы начинаем чувствовать и видеть самый мир по-новому, самую жизнь по-новому начинаем ощущать.

Да, ослабла духовная жизнь наша, немощен дух наш, угасает в нас ревность о Господе, о молитве, о спасении. Мы это с такой щемящей силой ощущаем, когда перед нами встает то, как жила, чем жила Святая Церковь в первые свои времена.

Вот когда мы совершаем некоторые священнодействия, нас особенно поражает это чувство ушедшей от нас полноты и силы действующей благодати.

Возьмите хотя бы Таинство Елеосвящения – соборование, ведь без священного трепета и некоего ужаса нельзя читать тех молитв, которыми полно эго священнодействие. Здесь все проникнуто чудом, все проникнуто дерзновенной молитвой о чуде, здесь все горит пламенной верой в то чудо, которое по милости Божией может совершиться.

Ведь это писалось не в кабинете – это творилось в церковной жизни, в молитвенном церковном делании. Какое же самочувствие Церкви стояло за этими дерзновенными молитвами ко Господу об исцелении!

Да, мы немощны в вере нашей, в духовной нашей жизни, но эта немощность так и ощущается нами как наш грех, как наша слабость, и чем глубже мы это ощущаем, тем больше нуждаемся в постоянном воспламенении потухшего нашего духа и ревности о Господе. А этот огонь постоянно перед нами и в Богослужениях наших, и в таинствах наших, и в житиях святых.

Аминь.

За всенощной в Прощеное Воскресенье

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Святая Церковь, всегда призывающая нас к любви и всепрощению, сегодня с особою силою призывает нас простить друг другу все прегрешения, все обиды.

Да и как может быть иначе, ведь Великий пост возводит нас на Голгофу, как же дерзнем мы подойти к Голгофскому Кресту, не простив друг другу согрешений наших?

В житии святых есть событие, которое с потрясающей силой свидетельствует о том, что значит не простить ближнему обиду.

В Антиохии Сирийской жили пресвитер Саприкий и простой человек по имени Никифор. И долгие годы они так любили друг друга, были такими близкими друзьями, что все считали их братьями. И вот диавол вселил между ними вражду, и стали они так ненавидеть друг друга, что не могли встречаться и не приветствовали друг друга.

Простой человек Никифор осознал, что это от диавола, и послал друзей своих к пресвитеру Саприкию, чтобы тот простил его. И не простил пресвитер Саприкий бывшего своего друга Никифора. Через несколько времени вновь прислал Никифор друзей своих, мучимый этою враждою к нему бывшего своего друга. И вновь не простил Никифора Саприкий. И в третий раз послал друзей своих, и в третий раз не простил ему Саприкий. И тогда сам Никифор пришел к нему, и умолял его, и кланялся ему в ноги, и просил простить его, и не простил его пресвитер Саприкий.

И вот наступили гонения на христиан. Был призвал к правителю Саприкий, и тот спросил: «Какого ты рода?» И ответил дерзновенно исповедник Христов Саприкий: «Я христианин!»

И потребовал начальник, чтобы тот отрекся от Христа, принес жертву идолу. Отверг это искушение Саприкий.

Тогда его распростерли на земле и мучили и истязали его, и не изменил Христу Саприкий. Тогда начальник вынес приговор, что за неповиновение властям и нежелание принести жертву идолу пресвитер Саприкий приговаривается к усечению мечом.

Повели пресвитера Саприкия на казнь. И видел это Никифор, догнал его, упал, и поклонился ему в ноги, и стал умолять его: «Мученик Божий, прости меня!» И не простил его Саприкий. И дальше шел на казнь, и бежал за ним Никифор, и падал ему в ноги, и просил его: «Мученик Христов, прости меня!»

И не простил ему Саприкий. Привели Саприкия на место казни, обнажил меч воин и велел мученику преклонить голову. И спросил Саприкий: «За что ты хочешь казнить меня?» И ответил воин: «За то, что ты не приносишь жертву идолу». – «Я принесу», – неожиданно сказал Саприкий. Ибо благодать Божия оставила мученика. Он отрекся от Христа и принес жертву идолу. И тогда Никифор пал ему в ноги и говорил: «Не отрекайся, прими мученический венец, тебя там ожидает слава мученического венца!» Но не послушался его Саприкий. И тогда Никифор сказал воинам: «Я христианин, казните меня вместо пресвитера Саприкия!» И принял Никифор мученический венец и славу.

Так пресвитер Саприкий, имевший благодать претерпеть страшные мучения, имевший дерзновение исповедничества, был оставлен благодатию Божией, отрекся и пал потому, что не простил ближнего своего.

Поучительное, страшное событие!

Как оно научает нас бояться этого духа непрощения, отнимающего благодать Божию. А что мы без Божией благодати? Что мы со всеми нашими талантами, со всеми нашими дарованиями, с нашей силой воли – что мы без благодати Божией?

Простим же друг другу все прегрешения наши, все обиды, все повседневные мелкие и крупные огорчения, простим обиды, которые так раздувает в нас наша гордость и самомнение, простим тем, кто враждует против нас и даже не хочет сам простить нас, простим и тех, которых так часто осуждали за их отношение к нашей вере. Ведь подумать только: вместо того чтобы стоять в церкви и готовиться к Великому посту, сидеть теперь где-нибудь в кинематографе – какое несчастье, какой ужас! Нужно пожалеть сих не ведающих, что творят.

У нас, пастырей, есть особый грех перед духовными чадами: бывает в нас и нетерпение, и раздражение, и невнимательность, бывает, что недостаточно душевно отнесемся к страданиям и несчастиям другого человека. Нам много дано, много с нас и спросится!

Наши прегрешения особенно переживаются, особенно сознаются совестью в этот день. И я от всего сердца прошу: простите меня во всем, в чем я погрешил перед вами.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Как бессмысленно, дико и безумно было бы думать, что смысл жизни отдельного человека заключается лишь в том, чтобы он устраивал здесь, на земле, внешнюю свою жизнь. Так же бессмысленно, дико и безумно думать, что жизнь сего мира существует только для того, чтобы были достигнуты чудеса техники. Безумно думать, что человек существует только для того, чтобы всю свою жизнь тормошиться неизвестно для чего здесь, на земле, и не понять, что жизнь человеческая здесь, на земле, есть приготовление к вечному бытию и вечной жизни; так же безумно думать, что мирская жизнь существует для того, чтобы люди неизвестно зачем летали по воздуху, сооружали неизвестно зачем то, что может передавать на большое пространство их речь, чтобы они достигли таких удобств, когда можно будет нажать кнопку – и вдруг явится перед ними все что им вздумается.

Смысл человеческой жизни должен быть связан с вечностью, и смысл мировой истории также связывается с вечностью. Только вечное может дать смысл и оправдание временному в отдельной человеческой жизни, и только вечное может дать смысл и оправдать всю мирскую жизнь.

Смысл отдельной человеческой жизни в том, чтобы душа человеческая определилась к добру или злу, к спасению или гибели, приняла вечную жизнь или вечную смерть, и смысл жизни мира заключается в том, чтобы путем этого сложного великого процесса – то, что называется мировым развитием – постепенно определялся мир, избирая доброе или злое, спасение или гибель. И это разделение, это определение людей на погибающих и спасающихся – оно будет все яснее и яснее по приближении нашем к последним временам. Нам не дано знать времени и срока, но не чувствуется ли нами в этом все уясняющемся и уясняющемся разъединении спасающихся, и погибающих приближающийся конец мира?

Разве не поражает нас, что, с одной стороны, так развивается безбожие, как никогда, а с другой стороны, так вновь возрождается вера и жизнь духовная, как никогда?

С одной стороны, как не поражает нас, что едва научившийся грамоте уже знает, что Бога нет, и в то же время люди, кончающие высшие учебные заведения, молятся Богу?

Разве не поражает нас эта все уясняющаяся грань между миром, «во зле лежащим», и миром и Царством «не от мира сего»?

Нам не дано знать времен и сроков, но нам видится во всех сих явлениях жизни некое приближение к последним временам. Представьте себе, что вы бы сидели на возвышении и видели происходящий перед вами бой и было бы открыто вам, чем этот бой окончится, и вы знали бы, что сия правая сторона одержит победу; что бы ни видели вы в этой перед вами разыгравшейся борьбе, вы, следя за нею с замиранием сердца, в глубине души спокойны, ибо вам известно, на чьей стороне окажется победа.

Так и в этой мировой борьбе, и в этом внутреннем бое, который совершается на поле мировой жизни между Христом и антихристом, нам раскрыты судьбы мира и нам раскрыто, что победа предрешена. Посему и ныне мы, видя, как совершается эта борьба Христа и антихриста, мы внутренне спокойны. Нам открыто, Кто одержит победу. Это борьба не мирская, могут быть совершенно спокойны те, кто думает, что речь идет о борьбе внешней, мирской.

Если Святая Церковь когда-либо и увлекалась такой борьбой – это был всегда в ней дух обмирщения, дух антихриста.

Но речь идет не о внешней борьбе и не о внешней победе.

В истории внешняя победа, напротив, будет на стороне антихриста. Это предречено нам, ибо весь безбожный мир поклонится ему. Но Святой Церкви открыто, что она, всеми гонимая, всеми презираемая, попираемая в прах, уходящая в пустыню, что она, эта Церковь Святая, повергнет в прах антихриста силою Христовою лишь в момент славного Его пришествия.

На пути борьбы Церкви с антихристом есть события особого значения. Много история земли знает славных побед Церкви. Вот и ныне мы совершаем память одной из таких побед истинной Церкви над антихристом.

Разумею победу над иконоборческой ересью.

Почти сто лет велась борьба – в конце концов закончилась она тем, что Святая Церковь преодолела страшную внутреннюю опасность, преодолела, победила, восторжествовала. Что мы получили из этой победы – ясно для всякого, кто чувствует, во что превратился бы наш храм православный, если бы из него унесли Крест, иконы Спасителя, Божией Матери и святых угодников. Как он сделался бы пуст, как бы он стал холоден, как бы погасло сразу все, что его наполняет, содержит и освящает. Торжество Православия здесь заключается в том, что вечно стремящийся к владычеству плоский, слепой человеческий рассудок посягал на некоторую тайну, заключающуюся в нашем почитании икон и Креста. Этот мирской разум не мог постигнуть, как мы почитаем иконы, как мы веруем, что сила Божия невидимо и таинственно действует на нас через видимость изображения, через вещество. Нашему рассудку хотелось бы совершенно уничтожить эту связь, существующую между формой и содержанием. И когда верующие постигали правду этого почитания в том чувстве, которое они испытывали в благоговейных своих молитвах перед иконами и в умилительных слезах перед ними, умирали, мучимые еретиками за это поклонение и почитание икон, они тогда утверждали в этой борьбе с антихристом дух Христов, и когда он восторжествовал, это воистину было торжество Православия. Это было торжество на долгом пути всевозможных испытаний Церкви.

И если в прошлом Церкви было много таких моментов, когда искушалось сердце человеческое сомнением, не тщетно ли обетование о победе, всегда оказывалось, что нет.

Оно истинно, оно непоколебимо. Мы должны в этом прошлом черпать силы, глядя в грядущее, и какие бы там искушения для сердца нашего ни вставали, мы должны свято верить, что оно истинно, что Святая Церковь останется непобедимою, ибо антихриста победит Христос.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего» (Рим.12:2). «Не подлаживайтесь к веку сему, не делайте вашей жизни по образу жизни мирской, не старайтесь приноровить Царствие Божие к мирскому царству».

То, что мы называем нынешним обмирщением Церкви, делается не всегда явно и не всегда заметно, но исторический путь, пройденный земною Церковью, оставляет эти страшные следы обмирщения не только на всей Церкви в различных уклонениях от того церковного пути, который указан нам уставом Церкви, но и в отдельной жизни каждого члена Церкви. Если видеть человека постоянно перед собою, то трудно заметить изменения в нем, а когда видит человек другого с перерывом, то сразу замечает те изменения, которые наложило на него время. Так и на нашей внутренней жизни, жизни духовной, эти изменения, от приноравливания к жизни мирской незаметные, делаются очень заметными, когда мы сравниваем то, чем стали, с тем, чем мы были. Из многих сторон нашего внутреннего обмирщения есть одна сторона, которая имеет во внутренней нашей жизни великое значение, хотя как будто бы дело маловажное. Я разумею это наше стремление к введению в нашу внутреннюю жизнь рассудочности.

Дух Православия постоянно уменьшался и постоянно угашался этим как будто бы малозаметным, но чрезвычайно тлетворным духом, сказать по-научному – рационализмом, а по-житейскому – рассудочностью. Эта рассудочность, которая сказывается во многих русских сектах, составляет внутреннюю жизнь и тех, кто решительно считают себя православными.

Есть один вопрос, к которому мы, читая жития святых, часто возвращаемся, на понимание которого так явно влияет этот дух обмирщения. Разумею вопрос о силе бесовской.

Если вы возьмете церковные песнопения, если вы возьмете жития святых, если вы возьмете чин Таинства Крещения, нам будет совершенно ясно, как решительно, как постоянно лицом к лицу велась христианская брань с этой невидимой бесовской силой, как ясно чувствовалась, как ясно воспринималась эта потусторонняя темная сила и как христиане, как некие воины Христовы, противостояли ей.

Очень подозрительно, когда из поля духовного внимания человека как бы уходит вопрос о потусторонней темной силе. Это не значит, что эта сила исчезает с пути человека, а это только значит, что человек допустил ее в отношении себя встать так, что ее стало ему не видно, но это положение в брани весьма опасное, весьма губительное. Вопрос о нашем отношении к силе невидимой, духовной, действующей постоянно в нашей жизни, – вопрос первостепенного значения в деле нашего спасения. Итак, робость и неловкость у некоторых добре верующих православных в вопросе о прямом признании и чувствовании и борьбе с этой силой – большой наш грех.

В сегодняшнем житии Исаакия Печерского рассказывается о великой брани с силой бесовской.

Исаакий, в миру человек богатый, все раздал и ушел спасаться под руководством Антония Печерского. Затворился, стал подвизаться великими подвигами: все время стоял на молитве, спать не ложился, освежал себя сном сидя, ел одну просфору, через день вкушал немного воды, никого не видел – отверстие, в которое ему подавалось пропитание, было так узко, что едва проникала туда рука. И вот однажды этот великий подвижник после молитвенного своего труда видит, как осияла его пещера и предстали пред ним множество юношей блистательных, и сказали они ему: «Мы Ангелы, а вот за нами идет Христос». Увидел Исаакий множество светлых юношей и среди них особенно сиявшего, который и был, по указанию бесов, «Сам Христос». И сказали они ему, чтобы он поклонился этому «Христу». И поклонился Исаакий. Тогда поднялся великий шум, и тогда стали кричать ему: «Ты наш, ты наш!». И сказал этот мнимый «Христос», чтобы начали играть бесы, и стали играть, и стали танцевать и кружиться бесы вокруг Исаакия. И так замучили его, что упал он как бы мертвый. Надругавшись над ним, ушли бесы.

Когда пришел Антоний и сказал по обычаю: «Благослови, отец Исаакий» – не было ему в ответ голоса Исаакия. И подумал Антоний, что умер отец Исаакий, и раскопали пещеру, и нашли его лежащим недвижимым. Но когда вынесли его, в нем были еще признаки жизни.

Стали выхаживать его.

Исаакий был как младенец, он все забыл, он разучился ходить, он разучился есть. Вновь начали бережно восстанавливать монастырские братия Исаакия. И снова стал Исаакий иноком, вновь стал подвижником, но принял образ юродства. Впоследствии вновь ушел в затвор и явил величие и светлость духа и достиг благодатного состояния: стал преподобным, святым угодником Божиим.

Вот когда говорят, что Бога мы не видим, или говорят, что бесов никто не видит, как это звучит нелепо, как это звучит страшно!

Ведь обычно говорится это людьми, которые не то что Бога, не то что бесов, а своей собственной души не видят, которые никогда в нее не заглядывали, которые никогда в ней ничего и не пытались рассмотреть, которые все время вне живут! А ведь познание Бога и видение бесов через внутреннее наше бытие раскрывается. И вот, если присмотрится человек к этому таинственному иному миру через свою душу, он там увидит такие состояния, которые ему откроют, хотя и не в таких очами видимых образах, нечто столь явно происходящее от действия на душу его потусторонних темных сил, что никаких сомнений не останется у него в том, что это все есть действительно. Наша душа постоянно окружена бесами, которые постоянно нас искушают, смущают и влекут к гибели. И если мы, обычные люди, не достигнем такого состояния отчетливости внутреннего зрения, чтобы нам стала видима окружающая нас темная стихия потусторонняя, то это значит только, что нет достаточной тонкости и остроты духовного нашего зрения.

Но когда мы читаем жития святых, здесь все это видим так ощутительно и ясно, что как бы некие тени начинаем видеть тех же событий, тех же явлений и в своей собственной душе.

Когда преподобный Серафим на вопрос некоего человека о том, видел ли он когда-нибудь бесов, ответил: «Вид их гнусен», ответил он так потому, что знал и видел их. Но каждая душа, хоть сколько-нибудь отрешившись от этого приноравливания к жизни мирской и сосредоточив свое внутреннее внимание на себе, увидит тени бесов и действие их на нашу душу.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Крест Христов для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, – сила Божия.

«О, Пречестный и Животворящий Кресте Господень!»

Не юродство ли, не безумие ли, в самом деле, поклоняться Кресту? Это когда народ в ярости кричал: «Распни, распни Его!» – и потом распяли Сына Божия.

Это тому Кресту, около которого стояли Матерь Божия и любимый ученик Иоанн, а на Кресте висел Сын Божий?

Тому Кресту, на котором, как разбойника, распяли люди Спасителя своего? Не безумие ли?

Орудие позорнейшей казни, которой предавались самые негодные, недостойные иной смертной казни люди – разбойники, презреннейшие из людей. Этому орудию казни поклониться – не юродство ли, не безумие ли, в самом деле?

«О, Пречестный и Животворящий Кресте Господень!»

И видится нам этот Крест во всех наших жизненных скорбях. Сладце Крест сей до гроба понесем.

Видится нам этот Крест Христов на всем многострадальном жизненном пути. Сораспинаемся Христу, когда в нас совершается борьба с нашими страстями. Когда изнемогает человек в этой брани со страстной своей, темной своей, плотской своей природою.

«О, Пречестный и Животворящий Кресте Господень!»

Разве христианский путь спасения среди беснующегося и безбожного мира, где каждый шаг христианской жизни – исповедничество, где предается осмеянию, поруганию и кощунству самое святое, что есть для верующей души, разве открытое и твердое исповедание веры не сораспятие есть Христу?

И разве там, в конце жизненного пути нашего, нам не видится этот Животворящий Крест Господень?

Мы поклоняемся Животворящему Кресту Господню, потому что он воистину Животворящий есть Крест. Ибо это позорнейшее орудие казни, когда потекла по нему пролиянная за спасение мира Кровь Господа Нашего Иисуса Христа, – это позорнейшее орудие казни стало источником жизни вечной. Для погибающих Крест – юродство и безумие, ибо погибающие сознательно выбрали путь смерти. Торжествуют, что признали себя рабами тления и смерти, и на всю жизнь свою положили эту страшную печать, выбрали сознательно тот путь, в конце которого – открытая яма, куда должен лечь человек, жизнь которого лишена высшего смысла. Эти сознательно поклонившиеся смерти и тлению, выбравшие тот путь, на котором вся жизнь превращается в безумное, ни для чего не нужное бесовское наваждение, – для них Крест есть юродство, есть безумие, а для нас, спасаемых, – сила Божия. Ибо мы веруем, что этим Животворящим Крестом побеждена власть смерти, этим Крестом открыта дверь той тюрьмы, в которую был заточен человек, приговоренный к жизни смертной.

Если вы хотите со всей ясностью понять, что дает верующей душе Крест Христов, вы должны со всей ясностью пережить, что значит быть приговоренным к смертной казни и получить прощение. Ведь они-то признают себя пленниками и рабами смерти и для них что есть жизнь, как не ожидание этой смертной казни, от которой не уйдет ни один человек, самый гордый, самый сильный, самый ничтожный. Эта смертная казнь, возвеличенная безбожием и сделавшаяся его идолом, его поработителем, для нее – вся жизнь, вся бесовская жизнь мирская.

И вдруг в эту темницу, где заточены люди, добровольно предающие себя на казнь смертную, – вдруг дверь распахнулась, вдруг свобода загорелась, вдруг о вечной жизни возвещается.

Это чудо, эту радость, эту победу совершил для нас Крест Христов.

«О, Пречестный и Животворящий Кресте Господень!»

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет во славе Отца Своего со святыми Ангелами» (Мк.8:38).

Путь христианский – путь мученический. Христианин всегда мученик, всегда крестоносец. Отказ от мученического пути – это всегда есть отречение от Христа. И как же может быть иначе, когда христианин идет через дорогу мирскую, где все для него враждебно, где все его подстерегает, чтобы привести душу к погибели. И внутренняя жизнь христианина – мученичество, ибо мученичеством называют святые отцы борьбу со страстями.

И воистину, для кого эта борьба не пустой звук, кто ставит себе задачу преодоления низшей, плотской природы, тот непременно вступит на путь мученического внутреннего подвига, а не встав на этот путь, нельзя и носить звания христианина. И внешняя жизнь каждого христианина – мученичество, потому что оно не тогда только начинается, когда возводят на костер или распростирают на крестах, – оно в каждом мужественном, прямом и открытом перед злым миром исповедании имени христианина.

В первые века христиане служили в языческих войсках, служили при языческом дворе, занимались мирскими делами, как и в наши дни. Но было что-то в их самочувствии иное, что давало им иной язык, когда они говорили с миром. Они не стыдились Сына Человеческого. Мирские дела, которыми они занимались, были такими же мирскими, как и в наши дни, но их самочувствие, их отношение к миру было иное, чем наше. Они не обманывали себя, они сознавали себя гражданами Неба, гражданами иного Царства – Царства «не от мира сего»; они не путались в служении двум господам, они жили в миру, но они жили для Христа, они шли через мир, но они шли ко спасению. Внутренняя духовная жизнь их была твердо противопоставлена жизни мирской.

Вот то самочувствие, которое нам надлежит возродить в себе для того, чтобы не стыдиться Сына Человеческого. Нам надлежит иметь чувство высшей избранности, ибо мы особый народ, мы новая тварь. И насколько позорно всякое горделивое чувствование самовозвеличивания человеческого, настолько же велико чувство гордости о Христе.

Вот что нам надлежит вернуть, чтобы не постыдиться Сына Человеческого.

Когда читаешь, каким языком говорили первые христиане с владыками мирскими, испытываешь благоговейный трепет перед этим явным сознанием в них высшей избранности.

Мы потеряли ее в миру, мы проторговались с миром, желая к нему подладиться, желая примирить непримиримое. Ибо что общего между Христом и Велиаром?

Возрождение жизни духовной должно начаться с этого отделения себя от мира безбожного, во зле лежащего, нам противостоящего.

Ныне в нашем храме будет особое торжество: по окончании Литургии будет отслужен благодарственный Господу Богу и священномученику Панкратию молебен о прекращении церковного бедствия, каковым является общая исповедь – ныне состоялось запрещение ее православной церковной властью.

Самый страшный враг наш не тот, который себя именует врагом и открыто, как враг, нападает.

Враг страшен тот для Церкви, который имеет вид Ангела света.

Общая исповедь – это одно из могущественнейших средств в руках врага для обмирщения Церкви. Потому так упорно и не хочет уступить его враг, который сделал сие обольщение даже и для достойнейших.

Наше обмирщение идет многими путями, но они все ведут к одному – к опустошению нашей духовности. Отсюда наша постоянная немощность в исповедании и наших грехов, и нашей веры.

Чтобы нас не постыдился Сын Человеческий, когда придет во славе Отца Своего, научимся, не стыдясь и перед безбожниками, и перед лжебратией, исповедовать свое Православие.

И научимся, не боясь и не прячась за общую исповедь, по-настоящему исповедовать грехи свои перед духовными отцами.

Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В зимнюю вьюгу был обычай звонить в колокола для того, чтобы сбившиеся с дороги слышали благовест, знали, в каком направлении им надо идти.

Для человечества такой благовест в снежную метель – все то, чему учит Святая Церковь.

Как бы ни сбилась с дороги, куда бы ни уклонилась общечеловеческая жизнь, этот благовест всегда будет указывать, куда надо идти.

Когда будут учить мирские мудрецы о том, как жить, и собьют с дороги, благовест Церкви укажет, куда нужно идти.

Когда мирская бесовская мудрость будет толкать в пропасть безбожия, мы знаем, что это метель. Когда мирская жизнь сбивает человека с верного пути спасения и он начинает все дальше и дальше отходить от этого верного пути, мы знаем, что это – метель. И когда человечество начинает отдаваться своим страстям и похотям и, вместо того чтобы жить для устроения своей души, дабы было с чем идти в жизнь вечную, начинает жить во имя смерти, мы знаем, что это – метель.

Внешнее могущество человеческой культуры, нисколько не приближающее человеческую душу ко спасению, сбивающее многих своим мишурным величием, – все это метель, и благовест Церкви указывает истинный путь, куда надлежит идти человеку.

Вот великое значение Церкви для мира даже безбожного, ибо и он, как ни предает поруганию Святую Церковь, все же не может сам нисколько не определять своего движения этими высшими нормами, утвержденными Святою Церковью, – таков смысл Божественного откровения, таков смысл нравственного закона в деле общемирового движения жизни.

Когда человека соблазняет мысль, что нравственный закон евангельский так высок, что его все равно нельзя исполнить, что требования заповедей так строги, что человеку все равно их не выполнить, он все время должен помнить, что этот высший, Божественный закон всегда будет поднимать падающего, направлять сбившегося с пути, освещать ему дорогу ко спасению, и если он не может осуществить этот закон во всем его объеме и полноте, то все же этот высший закон будет все время определять для него, к чему ему надлежит стремиться, и этим все время будет удерживать его от падения и от отхождения от истинного пути жизни.

Вот почему мы, благовествуя Слово Божие, говорим о самых высших требованиях закона, а тот, кто не может исполнить его, приходит и говорит: «Грешен».

Мы не возводим в закон грех, хотя и знаем: каждый человек согрешает. Мы не говорим, что грешить допустимо, хотя знаем, что ни один человек без греха не проживет свою жизнь, – мы всегда говорим о должном, и говорим со всей строгостью, на которую нас благословляет Святая Церковь, дабы мы возвещали закон Самого Господа Бога, но в то же время мы милосердствуем к согрешающим и не могущим его исполнить и прощаем по праву, данному нам от Господа благодатию и щедротами Его человеколюбия.

Все это надлежит памятовать и тогда, когда мы имеем перед собою не только закон нравственной жизни, но и всякое правило Церкви.

Я ныне имею особое побуждение обратить ваше внутреннее внимание на это именно в преддверии к Великому посту.

Строг Великий пост. Правила Церкви о Великом посте повелевают нам первые два дня первой седмицы вовсе не есть, весь пост не вкушать масла, кроме суббот и воскресных дней.

И вот когда перед нами такой устав, боязно за верующих, что они будут соблазнены мыслью: «Этого нельзя исполнить, так можно и вовсе не исполнять!»

Это будет так же безумно, как если бы кто-нибудь сказал, что нравственный закон Христов я не могу исполнить вполне – значит, все позволено. Как в области нравственного закона нам дана высшая норма жизни и мы, по немощи своей нарушая ее, говорим: «Грешны!», так и в области церковного устава мы не говорим, что не нужно соблюдать церковное правило, потому что многие не в силах соблюдать его вполне.

Из всех этих размышлений для нас определяется наше отношение не только к нравственному закону Христову, но правилам, канонам, уставу Церкви.

Мы утверждаем требование устава во всей полноте и объеме как должное, как то, что не позволяет нам расслабнуть, отойти, погрузиться в жизнь мирскую.

Для нас устав есть закон, нарушать который грешно, и посему мы как в области жизни нравственной видим перед собою бесконечный путь совершенствования и приближения к исполнению этого нравственного закона, так и в области оцерковления нашей жизни мы видим эту вожделенную цель оцерковления по всей строгости церковных правил и церковного устава и всегда, когда будем согрешать против этого, будем говорить: «Грешен!»

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Многие из нас за этот год похоронили близких людей. Похоронили мы и нескольких наших прихожан, но вот нам Господь судил вновь дожить до Великого поста.

И вновь начнутся великопостные службы, вновь пройдет перед нами голгофский путь Господа нашего Иисуса Христа.

Каждый по-своему, но многое переживет за эти великопостные дни: и жизнь свою вновь просмотрит, и грехи свои старые вспомнит, и может быть, над многими искренне поплачет.

Но нам всем надлежит с особым вниманием приготовляться к дням Великого поста, ибо так уж человек устроен, что надо ему время от времени поглубже заглядывать в свою душу, ибо он не может, по своей немощи, постоянно содержать свое внутреннее внимание. Церковь помогает нашей немощи.

Сегодняшнее евангельское чтение дает указание, что нам надлежит особенно сделать для того, чтобы достойно, благотворно пережить дни Великого поста.

Прежде всего надо простить, непременно простить всех своих врагов!

Это трудно для мирских людей, смешно, ненужно, но мы Великий пост можем провести как должно лишь тогда, когда наше сердце будет свободным от духа вражды.

Это и трудно – это и легко!

Это трудно, когда живем, отдаваясь естественноприродным своим склонностям; это легко, когда с Божией помощью мы осознаем себя искупленными Его Святою Кровью.

Надо простить тем, кто нас обидел, кто нас оклеветал, кто сделал нам сознательное или бессознательное зло, – простить не формально, не поклониться в ноги, как требуется, и сказать «Прости», а сердце будет каменным – надо простить искренне, перед Господом; вспомни, что и ты – страшный должник и оскорбитель Господа. Святые отцы научили нас, что сознание собственной вины всегда облегчает для нас возможность простить вину другого, и потому так действенно и необходимо прощение ближнего перед днями Великого поста.

Когда тебе человек сказал резко, когда человек осудил тебя, посмеялся над тобою, отнял у тебя, когда человек сделал тебе какое-нибудь зло, если ты от всего сердца вспомнишь в это время, как ты Бога оскорбил, сколько ты Богу недодал, сколько у тебя так называемых мелких, но на самом деле таких страшных перед Господом преступлений, тебе легко будет отпустить эти обиды и грехи твоему ближнему.

А потом надлежит решительно отстраниться от всякого лицемерия, всякого притворства, всякого фарисейства, всякой показной молитвы и благочестия – надо явиться постящимся не перед людьми, а перед Господом. В наши дни редко кто рисуется своим подвигом постным – его чаще приходится скрывать, ибо ведь в миру не столь почетно, сколь смешно, что православные христиане соблюдают свой закон.

Спросят о твоей вере – ты не лги, не притворяйся! Не притворяйся и перед тем, кто тебя похвалит за пост, не притворяйся и перед тем, кто за него над тобою посмеется, – постись для Господа, только и тогда ты найдешь в себе достаточно силы без всякого внимания оставить мирскую хулу и насмешки над твоею верой и над твоим законом, обретешь силы не тщеславиться своим благочестием и постом и перед тем, кто может за это возвеличить тебя.

У тебя должна быть перед постом общая твоя настроенность таковою, как об этом говорится в конце сегодняшнего евангельского чтения, где нам повелевает Господь не собирать сокровищ на земле, а собирать их на небе.

Ведь ты же веруешь, ведь ты же знаешь, что жизнь твоя здесь, на земле, есть единый миг, что ты воистину странник, который на недолгое время лишь здесь, на земле, а потом пойдет дальше. С чем же ты туда пойдешь? Почему ты столько нагрузил на себя для того, чтобы прожить здесь эту временную жизнь? И почему ты так опустошил себя, что тебе не с чем идти туда?

Как все это ясно для разума и как все это трудно, чтобы стало твоей жизнью. Воистину обольщение бесовское!

Перед Великим постом повелевает Господь нам всеми силами души своей вспомнить тщету и ненужность наших земных забот и всеми силами, какие только есть у нас, устремиться к горнему, к вечному, к делу нашего спасения.

Вот если простим от души, если мы не будем притворяться, лукавить, лгать, тщеславиться, если мы, наконец, вспомним, что мы странники и что идем мы в жизнь вечную и что здесь, на земле, в этой жизни, нужно запастись, чтобы было с чем идти нам в эту вечную жизнь, – вот тогда эти дни Великого поста, прекрасные, страшные дни, мы переживем так, как должно.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Какой великий праздник, какое лучезарное торжество – торжество свободы, не призрачной, мирской, а истинной Божественной свободы!

А мир борется и думает, что стремится и достигает какого-то освобождения!

В мире рушатся троны и воздвигаются новые, рушатся державы и встают новые государства, все время меняется образ жизни мирской. Но над всеми этими переменами стоит один владыка, который делает их пустой сменой различных форм одного и того же рабства. Этот владыка – смерть.

Когда смерть сжимает в руке своей вселенную, какой призрачной, какой пустой должна представляться борьба за какую-то свободу!

Но истинная Божественная свобода возвещена была миру в Назарете Пресвятой Деве Марии, когда Ангел возвестил: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою!» и когда предрек Ей, что от Нее родится Сын Божий.

Вот эту радостнейшую, великую весть об истинном освобождении мира мы ныне и празднуем, ныне и торжествуем. Как же нам не торжествовать, когда ныне смерть повергается в прах!

Когда веруем, когда знаем, что воистину освобождена жизнь ныне от порабощающего жизнь мира и нас дыхания смерти.

И как нам не возвеличивать и не славословить Божию Матерь, сей великой тайне послужившую. И воистину Православие все проникнуто этим благоговейным восхвалением Божией Матери.

Божия Матерь, принесшая миру через воплощение Сына Божия освобождение от смерти, Сама как бы вошла в каждое движение нашей жизни.

И как это понимает, как это чувствует верующий русский народ.

Как он чувствует близость сию Божией Матери, которая, как истинная мать, сопровождает, оберегает покровом Своим святым, осеняет его жизнь.

И ныне, в этот лучезарный православный праздник, хочется собрать все славословия Божией Матери в единую хвалебную песнь!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Вот к концу подходит Великий пост. Мы в преддверии Страстной Седмицы.

И оглядываясь на проведенный пост, конечно, каждый чувствует, что он не вполне так пережил его, как бы должно и как бы ему хотелось.

Но когда мы, верующие, смотрим на жизнь людей, стоящих вне Церкви, нас охватывает ужас.

В самом деле, если из нашей жизни выбросить все то лучшее, что нам дают вот такие великие дни, даже при условии нашей греховной жизни, что же в ней останется?

Ведь когда ты чего-нибудь не имеешь, тебе нетрудно без этого жить, но когда ты имеешь и теряешь, тогда только понимаешь, чего лишился.

Людям неверующим, не знающим, что дает религиозная жизнь, невдомек, какие они несчастные, потому что они совершенно не могут представить себе, какой драгоценности они лишены, какая у них пустота, какая у них темнота, какая внутренняя бессодержательность, какая никчемность всей жизни.

Но вот когда человек верующий представит себе, и особенно если действительно потеряет веру, тогда ему делается ясно, что дает вера.

Господь Иисус Христос подготовлял долго Своих учеников к грядущим Своим страданиям – подготовлял их, чтобы не соблазнились, не усомнились, видя унижение и поругание Сына Божия. Он им предрек о грядущих днях Голгофы. Он раскрыл им тайну спасения мира Голгофской Жертвой.

Он укреплял их в грядущие тяжкие дни испытания веры и любви к Нему.

И нас св. Паисий подготовляет к тому, чтобы достойно принять все то, что дает Святая Церковь в Страстных Богослужениях.

В Слове Божием есть следующие слова:

«Если Меня гнали, будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше» (Ин.15:20).

Дух Христов живет в Святой Церкви и в верующих людях, и мы ученики Господа, хотя и грешные, и плохие, и нас так же не приемлет мир, как он не принял Учителя и Спасителя Господа Иисуса Христа. Но так же, как и Господа нашего Иисуса Христа слушали, так же и Его Святую Церковь и нас, верных, слушают.

В рассмотрении евангельских событий, которые могли сделаться соблазном для учеников, мы так же можем усвоить нечто для уяснения нашего положения в миру, особенно в наши дни.

Я хочу сказать о трудном положении верующего человека – трудном не во внешнем только смысле.

Для того чтобы нам радостно и достойно встретить день Святого Христова Воскресения, для этого нам нужно каждому много выбросить из накопившегося и налипшего на наши души. Мы окружены тлетворным, зловредным духом неверия. Как мы ни защищены молитвою, постом, Богослужениями, Божией благодатию, но мы живем в условиях жизни мирской, и потому все то, что могло соблазнить учеников Спасителя, когда перед ними восходил Он на голгофский Крест, все это может и соблазняет многих и ныне в миру.

Ибо это поругание Спасителя, это заушение, это биение по ланитам, это надевание царской багряницы, это похуление, эти насмешки, все то, что могло соблазнить учеников и как бы поколебать их уверенность в торжестве Царя Славы, – все это решительно так же, хотя и иначе по своей внешней форме, совершается и в нашей жизни.

Разве мало людей, которые потеряли веру потому только, что все не верят?

Разве всеобщее поругание веры, оплевание ее не колеблет у многих веру во всемогущество Божие?

Разве духовный путь жизни не представляется многим отжившей мечтой только потому, что большинство торжествуя шествует по мирской дороге гибели?

Разве то, что свершилось на Голгофе, не повторялось, не повторяется и не будет повторяться для тех, для кого в миру и ныне распинается Христос?

И разве при всем искреннейшем желании сохранить веру те, у кого горит в сердце любовь ко Христу, кто с трепетом ждет этих наступающих дней Голгофы, кого объемлют благоговейный ужас и великая радость при одной мысли о Воскресении Христовом, – разве и они все не нуждаются в подкреплении и утверждении веры?

Так вот каково значение и каков смысл Великого поста!

Вот что нам нужно было бы вынести из этих шести недель.

Сколько здесь дано, какие здесь вложены в православное Богослужение великой силы молитвы, какая истинная красота, сколько здесь явлено благодатных сил, перерождающих наше сердце, и как мало, как страшно мало из всего этого усвоено нами!

Но все же, все же мы верные!

Какие ни есть слабые, какие ни есть немощные, мы все же на лозе, мы все же в Церкви, мы все же можем спастись, если со смирением, с покаянием подойдем ко Кресту Господню, если мы приступаем к великим дням Страстной Седмицы со всем сознанием нашей духовной нищеты, окаменелости нашего сердца, малости нашего раскаяния и всей грязи, всей лжи нашей страстной жизни.

Чтобы дни Страстные нам пережить так, как будто бы мы воистину стоим перед Крестом Голгофским.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ныне мы с ликующим народом поем «Осанна!», а в пятницу мы услышим плач Богоматери и будем совершать погребение распятого на Кресте Спасителя.

Святая Церковь подготовляла нас Великим постом, дабы мы могли хоть сколько-нибудь вместить невместимое.

И надлежит подготовлять себя всею своею жизнью, чтобы сердце наше могло вместить то, что мы будем вспоминать в эти Страстные дни.

Все время при этих воспоминаниях нам будут слышаться пение «Осанна!» и крики «Распни!»

И если мы внимательно всмотримся в жизнь, нас окружающую, мы в ней тоже будем различать эти два голоса.

И если мы заглянем в свою собственную душу, и в душе своей услышим «Распни!» и «Осанна!»

Нужно научиться различать в себе эти два голоса.

Когда тебя охватывало чувство умиления, тебе вдруг открывался высший смысл жизни – это душа твоя возносила славословие к Господу: «Осанна в вышних!»

Когда ты, исполненный сомнения и всевозможных мирских забот, чувствовал в сердце своем потребность пролить слезы на молитве и поклониться Господу, это «Осанна в вышних!» взывала в тебе твоя душа.

Когда тебя охватывало желание не жить больше так, по-пустому, как ты живешь, а начать работать для Господа, чтобы душу свою приготовить к вечному ее бытию, – это было в тебе «Осанна!»

И когда ты пожалел человека, когда тебе захотелось приласкать его, помочь ему, облегчить его горе, когда тебе сердце щемила чужая тоска, чужое горе – это было «Осанна!» в сердце твоем.

Когда на склоне лет твоих вдруг тебя охватила жажда служения Богу и ты начал плакать от раскаяния, что по-пустому растратил жизнь свою, – это «Осанна!» было в душе твоей.

А вот когда тебе хотелось усладить свои страстные стремления, тебя тянуло в эту пустую мирскую жизнь – это были крики «Распни Его, распни Его!»

И когда ты лгал, и когда ты притворялся, и когда ты завидовал, и когда ты клеветал, и когда ты осуждал, когда ты погружался в смрад мирской жизни – это было «Распни, распни Его!»

Какой же голос хочешь ты слушать, свободная душа человеческая?

Ужели ты с ними? Ужели с ними – с теми, кто плевал на Господа, кто надевал на Него багряницу, кто вонзил гвозди в ноги и руки Спасителя мира, кто поднял на Крест Его пречистое Тело, кто хулил Его и не пожалел даже распятого на Кресте?

Ужели с ними?

Или сердце твое очистится от скверн плотских хотя бы на единый миг и торжествующее, победное «Осанна!» зазвучит в душе твоей!

Выбирай, душа человеческая, поразмысли об этом перед страшными Страстными днями!

Аминь.

За вечерней Великой Пятницы

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Мы стоим у гроба Господа нашего Иисуса Христа, распятого на Голгофе. Может ли выразить человеческое слово все то, что испытывает каждый из нас даже косным своим сердцем в этот великий, и страшный, и славный час!

Кому из нас не приходилось стоять у гроба близких и любимых людей?! Что испытываем мы тогда? Два чувства: жалость и стыд.

Когда мы стоим у гроба близкого человека, нам начинают вспоминаться давно забытые события жизни.

Перед нами проходит и точно вновь переживается вся наша вместе с умершим пережитая жизнь, и делается нестерпимо его жалко.

А вместе с тем охватывает стыд за многое, что проходило бесследно, что нисколько не смущало, не задевало нашей совести. Охватывает стыд за каждое резкое слово, сказанное ему, за каждое злое к нему чувство.

Вот если бы встал этот умерший человек, какою бы любовью, какою бы лаской мы его тогда окружили.

И все стыднее и все труднее делаются нам эти воспоминания о жизни того, кто лежит в гробу.

А ведь ныне перед нами Сам Господь Спаситель!

Ныне мы вспоминаем все события земной Его жизни.

И видим мы Господа в яслях, помним смятение и бегство Божией Матери и Иосифа Обручника, дабы спасти Младенца от рук искавшего Его убить Ирода.

Видим мы Его отроком, поучающим в храме.

Входим в Кану Галилейскую, где Господь совершил Свое первое чудо, дабы благословить радость человеческую.

И с каким умилением вспоминаем мы, как пожалел Он бедных людей, которые не могли как должно принять гостей своих и не хватило у них вина.

И потом встают перед нами все милости и щедроты Божии: как Он исцелял больных, как Он прощал грешных, как Он искал спасти погибающие души человеческие, сколько явлено было Господом любви к человеку, к миру, во зле лежащему.

И потом так не хочется нам вспоминать, но стоит неизгладимо в нашей памяти, как нашелся из 12 возлюбленных Его учеников Иуда, предавший Его.

И вспоминается последняя Тайная вечеря, когда Господь умыл ноги ученикам своим, и как апостол Петр в смущении не хотел допустить Учителя умыть ноги и потом, когда Господь не внял его просьбе, просил умыть руки и главу.

И как Иуда ушел совершить свое страшное дело…

И как молился Господь в саду Гефсиманском до пота кровавого, и как спали ученики Его, и как Он будил их и взывал к ним, чтобы они бодрствовали.

И как пришли в Гефсиманский сад с кольями, с оружием воины, руководимые Иудой.

И как поцеловал он Учителя своего.

И дальше то, что должно быть выжжено на совести человеческой.

Как привели Спасителя во двор, как били Его тростью по главе, как ударяли Его по ланитам, как надевали на Него посмешище – царскую багряницу – и издевались: «Прореки, кто ударил Тебя!», «Радуйся, Царь Иудейский!»

И как осудили Его на распятие, и как возложили на Него Крест, и как Он падал под этим Крестом, неся его на Голгофу. И как распростерли пречистое Тело Его на Кресте, взяли гвозди и вбили их в ноги и в руки Его.

И как подняли этот Крест. И как не нашлось жалости в сердце человеческом даже тут, и как хулили, смеялись, издевались над Ним, висевшим на Кресте, Искупителем нашим, давшим нам любовь, милость, благодать, прощение.

И не можем мы не вспомнить этой заботы Его о Матери Своей, когда Он со Креста сказал Иоанну: «Се, Мати твоя», и Божией Матери: «Се, сын Твой».

И как молился Господь за распинавших Его.

И вспоминается, как земля содрогнулась, как камни распались, как Силы Небесные поколебались, как солнце померкло, как ужаснулась Вселенная совершенному человеком над Богом своим!

Все вспоминается ныне, и так же, как при гробе близких людей, здесь, при гробе Господа, ужасаемся и стыдимся того, что мы сделали со Христом, как мы Его обидели, как мы Его огорчили, как мы Ему сделали больно и нашей грешной жизнью.

Ибо для нас Христос есть живой Христос, живущий отныне и до века.

И для нас наши так незаметно проходящие житейские погрешности вырастают перед нашей совестью. Но есть у нас в сердце и то чувство, которое испытываем мы перед гробом близких людей и которое заставляет думать: «Вот если бы он встал, я ему никогда уж не сказал бы так грубо, я бы никогда уже не лгал ему, не обманул его, я бы никогда больше не был таким, как тогда, когда он был со мною и я не жалел его».

Ведь Иисус Христос с нами!

Он восстал из гроба!

И если мы искренне, со слезами вспомним грехи наши перед Ним, мы можем по-иному начать жить со Христом!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ныне Святая Православная Церковь совершает молитвенную память святых отцов Никейского Собора.

Как же не прославлять Святой Церкви святых отцов I Вселенского Собора, когда это есть основание, на котором она зиждется? Утвердили отцы Никейского Собора нашу веру в Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единосущного Отцу.

Никейский Собор разрушил страшную арианскую ересь.

Арианская ересь – это обновленчество IV века.

Что есть всякое церковное обновленчество всех времен и всех видов?

Это обмирщение церковное – церковного ли сознания, церковной ли жизни, церковного ли строя. Это приноравливание к «мирскому» разуму, жизни, порядку.

Арианство было обмирщением религиозного сознания православной Церкви IV века. Оно хотело великие тайны Боговоплощения приноровить к мирскому, человеческому рассудку, низвести великие истины веры до простого рассудочного понятия.

Миру кажется жизнь простой, у него не вяжутся с этим простым пониманием жизни непостижимые истины веры.

Жизнь для него – это только то, что видит глаз и что могут осязать руки, что составляет нашу плоть и нашу кровь. Это простое, осязаемое, как будто понятное и ясное не нуждается ни в каких высоких непостижимых тайнах. Но вот когда мы присутствуем при таинстве смерти и когда эта понятная и ясная плотская жизнь, которая и есть вся жизнь для неверующего рассудка, когда она угасает на наших глазах и когда подходит разрушающаяся плотская жизнь к такой потусторонней грани, когда нам видится уже за пределом вещественного бытия человеческого его духовное бытие, когда мы прозреваем в этот момент совершающегося на наших глазах таинства смерти нечто, что стоит за всей нашей видимой жизнью, – тогда мы чувствуем, что жизнь имеет таинственную непостижимую связь с истинами веры, которые мы исповедуем.

Неверующий смотрит на окружающий его мир, и ему все представляется таким простым и ясным: небо как небо, звезды как звезды, земля как земля; если он человек ученый, он знает, из чего все это состоит и как все это можно разложить на части.

Где же тут место таинственным законам невещественного мира, где же тут место тайнам веры?

Но когда человек созерцает вселенную очами веры и когда за этим видимым миром, его окружающим, душа его, сердце его трепетно ощущают высшее Божественное начало, тогда видит верующее сердце и таинственную связь мироздания с великими истинами веры.

Когда человек неверующий живет на свете, все время отдаваясь внешним заботам, ему кажется, что его жизнь – это служба, его квартира, его семья, это его удачи или неудачи, вся жизнь ему представляется соединением этих чередующихся понятных и простых жизненных фактов.

Но если человек заглянет в свою душу и посмотрит, что у него там, внутри, какой новый, какой таинственный, какой сложный, какой страшный мир увидит он там. И он почувствует, что вот этот внутренний мир имеет таинственную связь с теми великими истинами веры, которые человек исповедует.

Краеугольное основание этих истин веры дано нам Никейскими святыми отцами. Да прославит их Святая Православная Церковь!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ныне храм наш имеет необычный вид: он украшен деревьями и цветами, природа как бы участвует в нашей радости.

Что же ныне празднуем мы?

Ныне праздник истинной веры жизни, не жизни мирской, не жизни суетной, не жизни преходящей, не жизни, которая как сон, не жизни, которая подвержена тлению, не жизни, которая есть смерть, – мы празднуем ныне истинную жизнь, а не жизнь мирскую.

Там, в миру, принимают за живые лица маски мертвецов. Там принимают за жизнь маску жизни, там за жизнь принимают смерть и не видят всего безобразия этой мертвой, тленной, грешной жизни. Нам такая жизнь не нужна, мы такой жизни не празднуем, мы такую жизнь не славословим. Для нас жизнь – это служение Господу, это очищение сердца нашего, это жертвенная любовь к людям, это подвиг, это молитва, это созерцание вечности.

Но как же нам стяжать жизнь сию, как нам приобщиться не к тлению, а к бессмертию?

В какое бы уныние повержены были мы, если бы видели только эти вожделенные пред собою дали бессмертия и не могли бы сами войти в них…

И сказал Господь, что пошлет нам Духа Утешителя…

В день Пятидесятницы апостолы единодушно пребывали вместе, и вот, сделался шум, как бы от сильного ветра, и разделились языки, как бы огненные, и почили на апостолах, и исполнились они Духа Святаго, и начали пророчествовать на разных языках всем народам, пребывавшим во Иерусалиме. И свидетельствовал Апостол Павел о воскресшем Христе и уверовало до трех тысяч человек (Деян. 2:2–4).

Вот этот-то благодатный огонь, сошедший на апостолов и ныне пребывающий в Святой Православной Церкви, – это и есть тот Дух Утешитель, Который дает нам благодатные силы, дабы не сделаться рабами тления, а быть сопричастниками бессмертию и вечной жизни.

И ныне этот благодатный огонь попаляет терние наших погрешений, и ныне Он дает нам благодатные силы не принимать образы смерти в миру за истинную жизнь. Он попаляет нашу гордыню, попаляет наше сластолюбие, попаляет все наши смертные грехи, мешающие нам лицезреть истинный образ жизни, служить Господу, жить в молитве, в чистоте, в послушании, идти той дорогой, которую нам заповедал Господь наш Иисус Христос.

Эти огненные языки благодати Божией, пребывающие в святых таинствах Церкви, они все тот же огонь, они все та же благодатная сила, что и там, в Иерусалиме.

И так же мы и ныне утверждаемся этой благодатной силой в вере, так же и мы делаемся новою тварью. Нас эта благодатная сила Духа Святого перерождает, и мы делаемся новым, другим народом.

Но для того, чтобы нам сподобиться быть носителями сей благодати, для этого нам надлежит единодушно пребывать вместе, для этого нам нужно исповедовать истинную православную веру, надлежит нам дерзновенно исповедовать имя христианина, надлежит нам иметь друг ко другу любовь, надлежит нам иметь чистое сердце, надлежит нам исполнять заветы Святой Православной Церкви, надлежит нам поститься и пребывать в молитве.

Вот тогда и мы услышим шум как бы от сильного ворвавшегося ветра и ныне узрим благодатный огонь Духа Святого.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ныне великий праздник Святого Духа, Духа Утешителя, Духа животворящего, Духа благодати Божией. Ныне сошествие Духа Святого на святых апостолов и учеников Божиих.

Дух Утешитель. Печаль мирская ведет к смерти.

Что может утешить в печали мирской? Мирская же удача? Но разве человеческая мирская жизнь не есть цепь беспрерывных и тяжких горестей?

Какой же земной радостью будут утешаться эти скорбящие в земных печалях?

Надо утешение искать не там!

Дух Утешитель – Святой Дух, посланный на святых апостолов и учеников Спасителя и пребывающий в Церкви, сей Дух воистину утешает нас, утешает нас тем, что благодатно открывает нам высший смысл жизни, перед которым все мирское теряет свою скорбь.

Когда видит человек перед собою главное, для чего надо жить, земные печали тускнеют и перестают мучить человеческую душу, и окрыляется и просветляется она, и воистину становится утешенной.

И мы плачем, но мы всегда радуемся.

Дух Святой животворит жизнь человеческую, ибо жизнь мирская, жизнь без Бога, жизнь без Духа Святого – это постоянное умирание.

Дух Святой, благодатно воспламеняя сердца наши истинной жизнью, делает нас сопричастниками жизни бессмертной и здесь, еще на земле, открывает нам радость вечного, нетленного бытия. Он поднимает человека над естественно-природным бытием.

Как же стяжать нам Святого Духа Утешителя животворящего?

Нам преподается благодать Божия, но нам что-то надлежит сделать, чтобы она стала действенною в нас. Она дает нам силы, но нам нужно, чтобы эти силы пришли в движение в нашем сердце. Что же нам нужно для того, чтобы воистину «стяжать Духа Святаго Божия», как говорил преподобный Серафим?

«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф.5:3). Нищету духовную надлежит иметь, чтобы вошла в человеческое сердце благодать Божия.

Что же это за нищета Духа, которой требует от нас Господь? Есть ли это духовное бессилие человека, есть ли это его греховные немощи? Никак! Нищета духовная – это есть всецелое, всем своим существом, всею душою, всем разумением своим отдание себя воле Божией.

Смиренная нищета духа – это есть путь в наше сердце благодати Божией. И что же, таковые нищие духом, стяжавшие благодать Божию, будут ли немощны в созидании Царствия Божия? Не будут ли они истинными пламенными служителями Христа? Не будут ли они испытывать, что ревность о Господе снедает их? Не будет ли гореть в их сердцах стремление к исповедничеству, к борьбе со страстями, к духовной жизни?

Нищие духом – дерзновеннейшие воины Христовы.

Огонь Духа Святого испепелит в их сердцах малодушие и робость, страх и угодничество, они будут бояться одного лишь греха.

Там, где надлежит исповедовать имя Христово, у них найдутся дерзновеннейшие слова!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Святой Фома, патриарх Царьградский, узнал о чуде, которое было в Галатийской стране: во время церковных ходов кресты, которые несли, стали сами собой колебаться, ударяться друг о друга и рассыпаться.

И призвал он к себе Галатийской страны преподобного Феодора, который имел дар прозорливости, и спросил его: «Что значит это чудо, какое здесь Господь посылает знамение?»

И сказал блаженный Феодор: «Не знаю».

И поклонился тогда патриарх ему в ноги и умолял его открыть ему тайну этого знамения. И тогда, видя смирение патриарха, преподобный Феодор сказал:

«Это знамение свидетельствует о том, что на Церковь Христову будут ниспосланы великие испытания, что будут великие распри церковные».

И тогда сказал патриарх: «Помолись, преподобный отче, чтобы мне не дожить до этих дней церковных испытаний».

И через некоторое время после этого патриарх тяжко занемог. Преподобный Феодор затворился в келлии при одном храме. Послал ему сказать патриарх, что он просит его помолиться, чтобы скорее Господь взял душу болящего патриарха к Себе, чтобы ему не дожить до этих дней грядущих церковных испытаний. И исполнил просьбу святого патриарха преподобный Феодор.

Вот как тяжко человеческой душе при одной мысли о том, как будет раздираться риза Христова – Святая Церковь.

Конечно, святой патриарх Фома знал и веровал во все обетования торжества Церкви, знал, что эти испытания и потрясения не могут сделать бессильными эти обетования, но все же так скорбел о грядущих днях церковных испытаний, что просил у Бога смерти.

С тех пор прошло почти полторы тысячи лет.

Да, пришли тогда тяжкие испытания и потрясения для Церкви, но были ли это последние испытания? И мы теперь, живущие при новых испытаниях и при новых потрясениях Церкви, скажем ли, что они последние?

Каков внутренний смысл наших современных церковных разделений?

Если отбросить от этих разделений игру честолюбия и всевозможные наносные мотивы и побуждения и оставить лишь самое существо этих разделений и разномыслий, опасных и страшных для Церкви, то они, несомненно, могут быть определены как стремление части церковного общества к обмирщению.

Вот эта стихия, отрывающая часть Церкви, толкающая ее на приспособление к мирской жизни, – это и есть внутреннее содержание всех современных разделений и отделений от Православия.

Православная Церковь хочет остаться Царством Христовым, Царством «не от мира сего». Есть люди в Церкви, которые захотели соединить с царством мирским Святую Церковь, в этом лежит опасное и страшное для Церкви.

Сейчас идет борьба церковная не за что иное, как за этот принцип, чуждый Церкви, за это насильственное приспособление «не от мира сего» церковного Царства к мирскому, земному царству.

А чему это научает нас, православных?

Ведь не только же мы должны скорбеть – мы должны чему-нибудь в этих скорбях научиться. Да, мы научаемся, хоть и плохо научаемся!

Тяжкие церковные распри должны нас научить, как нам надлежит сохранять свое Православие.

Ведь в ту эпоху, до которой не хотелось дожить патриарху Фоме, блюстители Православия объединились с такой крепостью и такой твердостью друг с другом, что чем больше возникало опасностей разделения, тем оставшиеся верными Православию объединялись теснее.

Православие, ныне потрясаемое разделениями, в чем же должно выразить свое основное единство?

Оно должно выразить его в вящем, сугубом, особом подчинении уставу.

Никогда не стоял так высоко авторитет церковных канонов и церковного устава для верующих, как именно сейчас. Надо от многого отказываться во имя устава, даже от того, что имеет видимость практичности, что имеет видимость улучшения в Церкви.

Сейчас не время никаким улучшениям в смысле новшеств именно потому, что сейчас ведется борьба с обмирщением Церкви. Придет время, Церковь, если пожелает, иное видоизменит. Но ныне надлежит вознести на должную высоту значение церковных канонов и устава.

А как мы здесь расхлябались, до чего нам нужно здесь многому научиться!

Вот сегодня, перед тем как началась исповедь, меня вызвали сюда, в храм, потому что некто, пришедший посмотреть храм наш, пожелал пройти в алтарь – «посмотреть».

И как он был удивлен, и как он был возмущен, когда я сказал, что в алтарь войти ему не позволю! И когда он вопросил меня: «Почему?», я ему сказал о том, что есть канон Церкви, воспрещающий мирянам ходить в алтарь. Он был так озадачен этим, что вдруг сказал мне: «Нет такого канона». И потом в доказательство права прогуливаться по алтарю сказал, что он везде был и его везде пускали.

Вот это общее, ходячее, обывательское отношение к канонам Церкви! Нам надлежит восстановить должное отношение к церковным правилам, тогда у нас не будет ни общей исповеди, ни нарушения постов, ни искаженного Богослужения, ни хождения в алтарь, ни многого того, что у нас есть ныне. Но этого одного недостаточно, чтобы оградить Святую Церковь от обмирщения.

Это есть лишь внешнее, что будет для нас твердыней, защищающей Святую Церковь от обмирщения, но это не все.

Надлежит, чтобы верующие начали строить свою духовную жизнь в противовес строящейся мирской жизни.

Ныне совершается память св. Иоанна Лествичника. Вот тот путь, по которому надлежит идти современному христианину, действительно понимающему смысл и значение современной эпохи.

Надлежит верующим твердо и ясно осознать, что безбожная мирская жизнь противоположна духовной жизни, что здесь нужно выбирать или то, или другое.

Надо забыть, что в монастырях живут какие-то специалисты по спасению, а в миру можно жить как вздумается, что Святая Церковь здесь существует лишь постольку, поскольку она не мешать нам жить, как живет безбожный мир.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Страшен, лукав и хитер диавол. Если бы он открыто показал свой лик, многие бы ужаснулись, немногие бы ему поклонились. А он говорит: «Бога нет, ты его когда-нибудь видел? Не верь, все это выдумки, ты сам бог».

А потом говорит человеку: «Ты веруешь в бессмертие – какой вздор! Ничего этого нет, умрешь, сгниешь. Что у тебя есть, кроме твоего тела? Все это выдумки». И говорит человеку: «Ты еще ходишь в церковь, да ведь там все обман, все это выдумки. Пользуясь твоим невежеством, эти попы обирают тебя там. Брось, не нужно ходить в церковь».

И вот когда человек отказался от Бога, отказался от высшего человеческого достоинства, когда он оставлен без защиты, когда нет благодатных сил, укрепляющих и защищающих его, тогда приходит диавол и берет его уже без всякого труда и повергает человека во власть телесных страстей.

И начинает жить тогда человек лишь кажущейся человеческой жизнью, а на самом деле жизнью звериной.

А чтобы он все-таки как-нибудь не образумился, в него вселяется гордыня, ему показывается величие этой его безбожной, плотской жизни, его начинает диавол услаждать побрякушками, которые кажутся ему, в его плотском ослеплении, величием мира.

Читайте Евангелие сердцем, и вы узрите там истинное величие.

Вот в сегодняшнем евангельском чтении говорится о великой тайне, столь непонятной, столь чужой и безумной для людей, живущих в диавольском ослеплении.

Разумею то, что говорится о «духе немом и глухом».

Видимый мир – сон, невидимый, не подлежащий никакому сомнению – действительность.

То, что мы можем изменить, слушать и ощущать нашей рукой, видеть глазами, – это, может быть, мечта, но то, что невидимо для наших глаз, мы не можем ощущать руками, но что видит человеческое сердце, – это есть непреложная правда, непреложная истина. Истина и правда есть Господь Бог.

Истина и правда есть душа бессмертия в нас.

Истина и правда, что диавол всячески хочет погубить нас.

Истина и правда, что наша жизнь окружена врагами нашего спасения – духами злобы, бесами, всячески толкающими нас к гибели.

Тайна этого потустороннего и непостижимого для разума, но видимого духовными очами мира, – она и здесь, в этом евангельском чтении, приоткрывается для нас.

«Сей же род изгоняется только молитвою и постом», – сказал Господь (Мф.17:21). Сколько злых сил демонских торжествует от того, что из нашей жизни уходит молитва и почти ушел пост.

Какое торжество над духовной жизнью человеческой, когда подрезаются эти два крыла, возносящие человека над его мирским, плотским бытием!

Как можем подняться к небу без этих крыльев? Как не восторжествовать демонам?

Мы все жаждем веры, все мы говорим:

«Верую, Господи, помоги моему неверию». Мы все хотим спастись. У нас, верующих, не отпавших от веры, не ушедших в бесовскую мирскую жизнь, еще пребывающих в разуме, еще не подпавших под власть диавола, – у всех нас есть эта надежда на спасение.

Но как же не надеяться, если мы не придем в разум, не вернемся к молитве и посту?

Без молитвы, без поста нельзя строить внутреннюю свою жизнь.

Нынешнее евангельское чтение об укреплении веры, о торжестве в нас духовного начала жизни приводит нас к откровению Божию о посте и молитве.

Не для того только существуют эти слова, чтобы о них говорить с амвона в церкви, а для того, чтобы мы, по своим комнатам уйдя отсюда, начали жить так, как нас тому учит, как нам повелевает Господь.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Беспримерна в истории мира борьба могущественнейшего Римского государства и ничтожной кучки людей, собравшихся в Сионской горнице. Беспримерна по неравенству борющихся сторон, по цели, во имя которой велась борьба.

Беспримерна – победа! Кем велась борьба между языческим миром и Церковью Христовой?

С одной стороны стояло могущественнейшее государство, которое обнимало почти весь известный тогда мир.

А с другой – апостол Петр, апостол Павел, апостол Иоанн, апостол Иаков и другие апостолы, люди без мечей, без копий, без всяких признаков внешней силы, вооруженные словом, вооруженные благодатию Божией. Вышли люди бороться пустыми, по человеческому пониманию, руками.

Разве это не беспримерная в истории мира война?

Но из-за чего же она разгорелась?

В Рим стекались всевозможные народы всевозможных верований, и цинично безразличная к вопросам веры римская власть относилась снисходительно к ним, проявляла полную веротерпимость.

Но вот христианство оказалось чем-то ненавистным, неприемлемым, недопустимым, какою-то страшной государственной опасностью. Эта ненависть к христианам воспламеняла владык римских в течение 300 лет с небольшим перерывом, и эта ненависть не ослабевала, а возрастала, и последнее гонение было самым страшным их всех.

Что же за причина такой ненависти?

Что же это были за люди, которые угрожали общественной нравственности? Они хуже были всех тех, кто приносил непристойнейшие жертвы непристойным богам?

Неужели римская власть действительно верила в те нелепые клеветы, которые распространялись о первых христианах?

Неужели она не могла проверить и не проверила, что действительно представляют собой эти странные люди?

И если бы было правдой то распутство, в котором обвиняли христиан, разве развратный Рим все это не простил бы?

А какой смысл был борьбы для христиан?

Какова цель была, которая их воодушевляла? Разве они не молились за властей римских? Разве они не признавали всего, что требовалось от них государством?

Да, признавали и молились, но, кроме того, они признавали над собой еще другую, высшую власть – власть Господа Бога. Они были не только гражданами Римской империи, но и «гражданами неба», и даже прежде всего «гражданами неба».

Поэтому они считали, что их государство – Церковь; эта Церковь живет в условиях мирских, организованных государственной властью, и кесарево она отдает кесарю, но служит Богу и для того, чтобы отстоять это свое Царство «не от мира сего», она не соглашается ни на какие действия, которые были бы отречением от этого высшего Царя царей.

, Вот это отстаивание духовного Царства и было предметом борьбы для христиан с язычеством.

Когда во время диоклетиановых гонений было почти поголовное опрашивание христиан и была масса отошедших и не выдержавших испытаний, гонители требовали лишь формального отречения, они, как бы снисходя к верующим, разрешали веровать как они хотят.

Брось кусочек ладана и потом иди и живи как тебе вздумается.

Это движение руки, которое избавляло от ужасающих мучений, и было недопустимо для совести христиан, потому что этим кусочком ладана мирское начало внутренне порабощало Святую Церковь.

Как же кончилась эта борьба?

Невероятно для человеческого разумения, совершенно непостижимо, но тем не менее она кончилась победой христиан над язычеством.

Как же не изумляться, как же не благоговеть, как же нам не испытывать трепета, читая историю гонений христианских, пред величием Духа Святого Божиего, руководившего этой борьбой?

И легионы римские, и трон римский, и вся великая мирская власть и сила – все это оказалось ничто перед Крестом Господним.

Крест Господень победил римские легионы.

Что же невидимое стояло за этой борьбой?

С одной стороны стоял диавол, с другой стороны стоял Господь наш Иисус Христос.

Это столкновение было первым ужасающим натиском диавольской силы на Святую Церковь.

Это была борьба неравная не по человеческому разумению, а в смысле могущества Римского государства и ничтожности сил апостолов-рыбаков.

И это была совершенно неравная борьба для верующих людей в смысле ничтожности сил диавольских и непобедимости сил Христовых.

В этой борьбе разгулялась бесовская сила, это был истинно как бы ее мир.

Господь наш Иисус Христос даровал победу Церкви Своей, которая возросла, окрепла и восторжествовала на мученической святой крови.

Не кончилась борьба диавола со Святой Церковью после окончания 300-летних гонений.

Началась другая борьба: начались нападения еретические, начались нападения на отдельных людей, ведется эта внутренняя невидимая брань и будет вестись до последнего дня существования мира.

Но эта первая борьба, закончившаяся полной победой, – она для нас предрешает грядущую, последнюю победу, когда Господь приидет во славе Своей.

Сколько прославленных мучеников за эти 300 лет! Сколько великих угодников Божиих!

Какой пример дерзновения в исповедании веры, какое мужество, сколько молитвы, какая жертвенная, какая великая любовь!

Но за эти долгие столетия сколько было умучено людей, имена которых не могла запомнить и записать Святая Церковь, а ведь и на этой крови неведомых письменам великих мучеников зиждется Святая Церковь. И если мы с благодарностью молитвенно вспоминаем великих наших мучеников и угодников Божиих, то как же Святая Церковь могла бы не вспоминать и всех тех замученных святых, имена которых не могли быть сохранены ею. Ныне эту молитвенную память мы и совершаем – память всех святых!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

С Божией помощью мы приступаем к ремонту нашего храма. Будут промыты и окрашены купола, поправлена крыша, выкрашены стены и освобождены от покраски художественные колонны из белого камня.

Мы радуемся, что один из древнейших храмов, художественная ценность которого равна ценности [храма] Василия Блаженного, будет восстановлена в своем надлежащем виде.

Но радуясь этой работе, которая многих потребует трудов, которая потребует и некоторых материальных жертв, мы мыслью обращаемся к вопросу о внутреннем устроении Церкви. Ибо как ни велико значение этого внешнего улучшения храма и мы вполне понимаем необходимость всех этих внешних работ в Церкви, но они все же нас обращают к главнейшему – к внутреннему строительству церковной жизни.

Ведь церковный корабль ныне плывет в полосе, в которой, может быть, он совершал плавание лишь в самые первые века христианской жизни. И не потому так трудны внутренние задачи церковной жизни, что трудны внешние отношения Церкви с миром; поверьте, что это самое легкое, здесь просто нужно добросовестное несение своего христианского звания, здесь не надо быть малодушным.

Но есть действительные трудности внутреннего порядка, вот к ним-то постоянно и возвращается мысль.

Вопросы внутренней церковной жизни так усложнились потому, что на приходскую церковную жизнь легли труднейшие задачи духовного устроения душ человеческих.

Мы привыкли, что приходский храм исполняет лишь необходимые требы христианские, преподает таинства и удовлетворяет молитвенную потребность; все же, что касается непосредственного духовного устроения в смысле руководства человеческой душой, – все это лежит за пределами простого приходского храма и возлагается на монастыри и старчество.

Ныне именно эта тягчайшая и труднейшая задача легла на рядовых пастырей, на рядовые церковные приходы.

Жизнь в миру для христианина стала столь соблазнительной, столь трудной, что каждый, относящийся серьезно к делу внутреннего устроения, стал требовать от пастыря, чтобы он не только исповедовал его, но и руководил им в деле его спасения. И когда некоторые как бы с осуждением говорят, что теперь всякий священник исполняет обязанности старца, они говорят истину.

Но причина этого не в дерзости и самомнении рядовых священников, а в том, что старчество стало необходимой обязанностью в связи с теми требованиями, которые сейчас предъявляются церковным народом к приходскому священнику.

И вся приходская жизнь приняла в церковном смысле благодаря этому необычайный вид.

Все здесь ново и все здесь трудно.

Ново потому, что здесь нельзя взять и скопировать существующий монастырский уклад, это будет лишь фальшивым подобием «монастыря», а не живым церковным деланием. Можно те или иные черты, слагающиеся совершенно в других обстоятельствах монастырской жизни, перенести и в приходский храм, но это и будет только внешним уподоблением чему-то монастырскому, какая-то тень уходящего прошлого. А где же иметь руководство для внутренних новых задач духовного делания в условиях обычного приходского храма?

Церковная жизнь попадает в положение, в которое попал в свое время поставивший новые и необычайные пастырские задачи о. Иоанн Кронштадтский.

Феофану Затворнику казалось, что путь Иоанна Кронштадтского возможен только в условиях жизни монастырской, и он предупреждал его об этом.

Иоанн Кронштадтский хотел личного собеседования с епископом Феофаном и просил принять его и побеседовать с ним, но Феофан Затворник отказался.

Неизвестно, к чему бы привела эта беседа, но, во всяком случае, Иоанн Кронштадтский пошел своим путем молитвенной жизни в миру.

Вот то, что было в жизни о. Иоанна личным вопросом, то стало ныне вопросом общецерковным.

Духовная жизнь вышла из условий монастырских и протекает теперь в условиях мирских и поэтому все здесь представляет новые трудности, необычайные вопросы, которые пастырю приходится решать, руководствуясь общим духом святоотеческих писаний, общей основой церковных правил и больше всего своим собственным сердцем и упованием на благодать Божию вразумляющую.

Но не только эти духовные трудности возложены теперь на пастыря в условиях нашей современной церковной жизни, ему иногда сразу приходится решать вопросы иного порядка, совершенно неожиданно встающие перед ним.

Вот, например, вчера подают мне записку, где просят молиться о епископе Андрее. Епископ Андрей в Уфе проповедует воссоединение со старообрядчеством, причем полагает, что он остается и православным епископом.

Наша церковная власть, в лице заместителя местоблюстителя митрополита Сергия запретила его в священнослужении. Записка просит молиться о епископе Андрее. Пастырь должен сам решить, может ли он вознести в православном храме при наличии этих обстоятельств молитву ко Господу Богу, не погрешив против чистоты Православия.

Вопрос этот не может быть решен формально. Формально можно помолиться, ибо запрещенный епископ не есть еще отлученный; пока он лишь запрещен, но не отлучен, он продолжает быть епископом православным и в церкви православной можно помолиться и можно вынуть частицу и положить ее рядом с Агнцем.

Но ведь есть епископы, которые тоже не отлучены, а только запрещены, в то же время за них никогда не повернется язык вознести молитву в православном храме.

И сколько таких вопросов ставит жизнь перед пастырем!

Но ставят ли она их только перед пастырем? Сколько таких вопросов возникает и перед мирянами, и им надлежит быть в смысле чистоты Православия постоянно на страже; веря пастырю и идя за ним, им все время надлежит смотреть, куда идет их пастырь.

Все это заставляет и мирян быть всецело посвященными в церковные вопросы, чтобы они ими жили и чтобы умели в них разбираться.

Какие новые, какие трудные, какие сложные задачи возлагаются этим на каждого члена Церкви! Но и не это только.

Сама внутренняя, текущая, повседневная церковная жизнь – и она здесь благодаря ответственности теперешнего времени, ответственности перед самой Церковью должна быть проводима с большей строгостью, чем это было доселе.

Когда корабль проходит на море опасное место, на корабле все стоят на своих местах.

Вот так и в жизни церковной: здесь каждый должен быть на своем месте и, стоя на своем месте, по совести исполнять наилучшим образом то, что ему было поручено.

Пусть пастырь наилучшим образом совершает свои пастырские обязанности, пусть поющие проникнутся сознанием важности порученного им дела, чтецы читают, пусть читают без торопливости и небрежности, заведующие внешней церковной жизнью пусть делают свою работу как работу церковную, а не мирское торговое дело.

В церковном деле должно быть забыто все личное.

Мелочное самолюбие должно быть совершенно оставлено нами, должна быть одна мысль: «Как лучше для Церкви?»

Здесь не должно быть мысли, что этот стал выше, а я стал ниже, это меня оскорбляет, это меня задевает.

Все это суета сует, все это мирская скверна!

Пусть все будет для блага Церкви!

Внутренняя церковная жизнь должна строиться со всей строгостью церковных правил, церковного закона, с любовью, с сознанием ответственности перед Богом.

Вот при исполнении всех этих условий с Божией помощью и в наши труднейшие дни храм будет процветать и жить духовной жизнью.

Для того чтобы все это стало возможным, каждый должен проникнуться чувством, что Церковь – это не «постольку поскольку», а это – все!

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В память всех святых, и память русских святых обращает нас к догмату о святости Церкви: там вспоминаются святые мученики за веру – здесь вспоминаются подвижники, пещеры, дремучие непроходимые леса, но все это – единый дух подвига и служения Христу.

И думается, какое же великое милосердие Божие, какое утверждение веры, какая крепость духа должны быть у нас, верующих христиан, когда в нашей Церкви содержится вся та великая благодать, которая ниспосылала силы для всех этих подвигов и трудов, и как должен чувствовать себя верующий христианин не одиноким в миру, когда для него все это, живущее в Церкви, живет и поныне, когда в Церкви для него все живое есть, когда весь этот сонм святых составляет часть той Церкви, к которой принадлежит и он.

Сколько должно быть постоянной радости в сердце верующего христианина, сознающего себя членом Церкви!

Но при этом возникают в сердце человеческом и искушения. Как всегда, враг подстерегает нас при самых хороших, при самых возвышенных чувствованиях, так и в этом чувстве нашем враг находит повод и возможность для соблазнения нас.

В нашей личной жизни этот враг, когда мы с благоговением рассматриваем высоту христианского учения, соблазняет мыслью, что мы живем совершенно не так, и потому все то, чему мы учимся и что мы хотим назвать своей верой, – все это где-то далеко, отвлеченно для нас, а наша жизнь нисколько не исправляется.

И когда приходят на исповедь, с какой-то безнадежностью говорят: «Грехи все те же».

И так ходят и год, и два, и три – грехи все те же. И кажется человеку, что это какое-то неисчерпаемое бесконечное и ненужное дело – исповедь одних и тех же грехов.

А в отношении Церкви и ее святости, всех тех сокровищ благодати, которые в ней содержатся, эта же мысль претворяется в иную соблазнительную мысль: что Святая Церковь, в которой спасались угодники Божии, где-то далеко от нас, а вот наша-то Церковь – в ней вот что, вот что…

И как бы тускнеет образ истинной святости Церкви. Но все это соблазн.

Да, грехи мы исповедуем до последнего нашего издыхания все одни и те же.

Если взять требник и по нему начать отвечать на вопросы о грехах, немного найдется вопросов, на которые добросовестно и искренно отвечая, ответил бы христианин: «Нет, не грешен».

Но значит ли это, что он не двигается по пути совершенствования?

И что значит совершенствоваться, что значит делать плодотворную работу?

Это опасно, когда человек сам начинает замечать свое совершенствование. Наше совершенствование прежде всего состоит в том, что мы по-новому начинаем относиться к греху, по-новому начинаем в нем каяться.

«Несть человек, иже не согрешит» (2Пар.6:36).

Но как разнообразно в нашей собственной жизни, в разные ее моменты, наше покаяние и наше отношение ко греху.

Сколько мы видим слез на исповеди о грехах, содеянных 20–30, а иной раз и 50 лет тому назад.

Вот какой путь прошла человеческая душа!

Через 50 лет жизни вдруг начинает делаться нестерпимо стыдно за какой-то как будто давно забытый грех.

Наша душа все время очищается этим покаянием и двигается по благодати Божией в Таинстве Евхаристии к некоему устроению духовному.

Скажут: «Эти плоды духа так мало дают для нас утешения».

А разве не ничтожны наши труды?

Но все же, если мы оглянемся на жизнь верующего христианина и жизнь безбожников, то мы усмотрим существеннейшую разницу вот в этом отношении нашем ко греховности нашей жизни.

А святость Церкви? Могут ли затемнить ее церковные недостатки?

Ведь церковные недостатки – это явление не нашего времени, они были всегда.

Достаточно вспомнить слова св. Григория Богослова, который говорил: «Погибла вера в Бога». Достаточно вспомнить слова св. Иоанна Златоустого, который в беседе на послания к Коринфянам говорил: «У нас в Церкви осталось много лишь хороших воспоминаний, что и раньше и ныне собирались для песнопений, но раньше, когда собирались для песнопений, было единомыслие, но теперь едва ли найдешь хотя бы одного человека, который был бы твоим единомышленником. И раньше говорили мир, а теперь только вражда».

Ведь это все говорилось тогда, когда еще были живы некоторые отцы Никейского Собора, когда только что почил Афанасий Великий, когда были еще живы Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоустый.

Но что это значит?

Это значит только то, что Церковь земная имеет много недостатков, которые есть результат слабостей и немощей человеческих.

Могут ли поколебать святость Церкви прегрешения отдельных людей? Какой соблазн, какое величайшее неразумие говорить, что я ухожу из Церкви, потому что встретился с недостойным пастырем, что я не буду больше веровать в Церковь, потому что пришлось пережить тяжкое личное впечатление от того или иного носителя благодати.

Святость Церкви не в этом заключается – она заключается в таинствах, в святости благодати Божией, во всем том добром, что сия благодать сделала с душами человеческими; она заключается в том сонме святых, которые спасены сей благодатию, она заключается в каждом истинно добром движении нашей души.

Это светлое и святое составляет святость Церкви. А грехи наши – болезни наши, они есть немощи греховные, которые мы омываем и исцеляем в этой Святой Церкви Христовой.

Вот потому как в личной нашей жизни да не смущает нас лукавая мысль о ненужности наших трудов, когда мы чувствуем немощь грехов наших, так да не смущается в нас и наша вера в святость Церкви, когда мы видим те или иные недостатки в земной Церкви.

Наше сознание грехов не уныние должно вызывать в нас, а лишь еще большее и большее старание совершать работу Господню. Сознание недостатков церковной жизни должно влечь за собою не отхождение от Святой Церкви, а еще большую к ней любовь и желание служить на пользу церковную.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Апостол Павел уподобляет взаимоотношения мужа и жены взаимоотношениям Христа и Церкви, семейную жизнь он мыслит как жизнь в домашней церкви и полагает, что признак доброго епископства есть умение управлять своим домом.

Если у нас разорена личная духовная жизнь, то как же у нас разорена христианская семейная жизнь, и разорена не ныне лишь, а давным-давно.

Это разорение христианского понимания семьи дало свои страшные плоды в годы церковных потрясений. Жизнь семьи не строилась на началах церковности, и вот когда приходится замыкаться в себя, как в некий монастырь, для своего духовного устроения, тогда со всей остротой встает вопрос о том, как же замкнуться в христиански устроенную семью. И когда кругом такое безбожие, такое взаимное озлобление, казалось бы, какой радостью, утешением и твердыней была бы христиански настроенная и по-христиански живущая семья.

А между тем даже в том случае, когда как будто бы все члены семьи исповедуют христианскую веру, все- таки каждый живет своей отдельной религиозной и церковной жизнью, так глубока закваска разделения.

Да и как же могло быть иначе, когда все христианство оставлялось для храма, а жизнь отдавалась во власть мира, какая же тут могла строиться христианская семья?

Здесь могло удовлетворяться только личное чувство, но выходя из храма, верующие переставали быть христианами и, естественно, придя домой, не могли, не имели сил к тому, чтобы созидать домашнюю свою церковь.

Сколько плачет сейчас матерей об ушедших из Церкви и погибших детях своих, а между тем не столько, может быть, отошло бы от веры детей наших, если бы христианство являлось основой нашего семейного строя, ибо легче отойти от такой жизни духовной, религиозной и церковной, которая в храме, чем если она проникает всю жизнь и лежит в основе семейного строя.

Как же надлежит нам эту беду нашу исправлять?

Надлежит исправлять тем, чтобы церковность нашу перенести в дом свой, чтобы пытаться с Божией помощью устанавливать там, где все члены семьи верующие, общую молитву, общее чтение Слова Божия и житий святых.

Как можно семейную жизнь устроить по-церковному, когда в иных христианских семьях нет Евангелия, нет молитвенника, а жития святых – редкость?

Вот все эти мысли особенно приходят в голову, когда читаешь жития святых и думаешь, как бы по- иному было в наших семьях – я говорю только о верных, – как бы в их семьях было иначе, если бы они могли побудить себя к совместному церковному деланию.

Сколько бы ушло из семей раздражения, сколько бы ушло разделения, сколько бы ушло всевозможного взаимного непонимания, одиночества, отчуждения.

Ведь жития святых, которые лежат у нас, запыленные, часто нераскрываемые, незнаемые, – это истинная сокровищница, истинная драгоценность.

Возьмем житие пресвитера Севира.

В местности Кодоре жил праведный, угодный своею жизнью Богу пресвитер Севир. И вот однажды к нему приходит человек, посланный от больного, и просит, чтобы пресвитер пришел отпустить умирающему грехи и причастить его Святых Таин. А пресвитер Севир был на винограднике и обрезал виноград, он сказал посланному:

«Иди, я тебя догоню».

Когда посланный от умирающего ушел, пресвитер Севир увидел, что у него еще много необрезанного винограда, и решил кончить работу, а потом идти.

Когда он кончил, вновь приходит посланный и говорит:

«Зачем ты медлил? Теперь не трудись, умер этот человек».

И пришел пресвитер Севир в ужас и стал плакать над тем, что он убил человека.

Не переставая плакать, он пришел к дому умершего, со слезами пал перед одром и в страшной скорби стал молиться Господу. Он рыдал, вслух винил себя в смерти этого человека. И внезапно ожил умерший, и возрадовались все о воскресении. И плакали от радости. А потом спросили: «Где ты был?»

И рассказал умерший, что темные духи, когда он скончался, повлекли его в какое-то страшное и пустынное место, но вдруг явился муж светлый и сказал:

«Отпустите его, о нем плачет пресвитер Севир, ради слез пресвитера Севира Господь снова дарует сему умершему жизнь в теле».

И исповедал оживший грешник свои грехи, и причастился Святых Таин, и прожил еще семь дней, все время молясь и славословя Господа.

Через некоторое время скончался пресвитер Севир и сподобился быть причтенным к лику святых.

Это житие занимает две странички в житии святых.

Вы, стоящие сейчас здесь, я знаю, часто бываете в храме и, можно сказать, живете жизнью церковной, но разве я ошибусь, если скажу, что не более, чем двум, трем из вас известно это житие?

А между тем эти две странички, на которых рассказывается о слезах пресвитера Севира, дают нам столько поучений.

Что же здесь нам открывается?

Прежде всего слезы пресвитера Севира были о том, что он убил человека. Вот каким преступлением представлялось ему то, что он не причастил Святых Таин умирающего.

Вот какой ужас для сознания духовного, что душа пошла в загробную жизнь, не причастившись в Церкви Святых Таин.

«Я, батюшка, два года не причащался».

«Почему?»

«Все некогда».

И это не раз, а сотни раз я слышал на исповеди.

Плачет пресвитер Севир, что совершил убийство, что душа по его вине ушла без причастия. А разве это не самоубийство – два года жить без причастия Святых Таин, потому что некогда?

И какие это дела, какие это великие дела мешают причащению Святых Таин?

Нам в этом житии показуется, как мы должны дорожить Святым Причащением, какое это великое дело, для которого все надлежит оставить, всякие виноградники мирские, чтобы теснейшим образом соединиться со Христом в Таинстве Евхаристии и постоянно, постоянно прибегать к этому единению.

Второе, не менее важное для нас, что открывается нам в этом житии, – действенность слез пресвитера Севира, потому что в сердце его истинная любовь. Вот любовь, излившаяся в слезах его, она умилостивила Господа, воскресила мертвого, вернула его к жизни, дала возможность покаяться и причаститься Святых Таин.

Так показуется великая сила любви, в молитве доходящая до Господа, дарующая Божие милосердие, все покрывающая, дающая прощение и дарующая жизнь, воскресающая из мертвых.

В забвении, в осмеянии, в поругании любовь, ибо там, где в поругании Христос, там в поругании и любовь.,

И мы соучастники этого поругания всегда, когда оправдываем в себе те или иные враждебные наши чувствования, те или иные наши разделения. И если опять вернуться к тому, с чего начали мы слово наше – к семейному христианскому строю, то подумать только, какая бы благодатная сила от каждого слова такого жития разливалась бы в семьях наших, потушая всевозможные в них распри, вражду и раздражение.

Вот такими церковными путями и надлежит нам начинать строить домашнюю церковь в семьях христианских.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ныне мы совершаем память святых славных и всехвальных первоверховных апостолов Петра и Павла.

Не напрасно Святая Церковь соединила эти два великих имени в единое празднество: их объединяет глубочайшее единение их духа.

Апостол Петр – пламеннейший воин Христов, всегда стремившийся к действию, всегда стремившийся вперед. Это он возжелал идти по водам ко Спасителю, это он первым исповедует Его как Сына Божия; в минуту опасности он в пламенной ревности выхватывает меч на защиту Христа.

Во всем апостол Петр являет нам дух пламенной ревности, твердыни, камня Церкви.

Апостол Павел, которого церковь именует «устами Господа», такой же пламенный свидетель истин Богооткровения: ему дан огонь действенного слова, ему дан огонь устроения Святой Церкви.

Изумляемся и благоговеем, рассматривая служение апостола Павла.

Но есть в судьбе двух сих великих апостолов и еще нечто, что объединяет их: в жизни того и другого был некий страшный час. Апостол Петр отрекся от Христа, а апостол Павел был Его гонителем.

Что-то исполненное великой тайны заключается в этом сходстве судеб первоверховных апостолов.

И когда мы вникаем в сущность этих моментов жизни и апостола Петра, и апостола Павла, нам раскрывает нечто для понимания пути спасения человека.

Апостол Петр отрекся от Христа, апостол Павел был Его гонителем, и тот и другой – первоверховные апостолы..

Значит, этот грех их был пережит ими так, что не только не повлек за собою гибели их, но вознес их на первопрестольное место.

Апостол Павел называет себя извергом за ту ненависть, которая была в нем ко Христу, а апостол Петр плакал всю свою жизнь, вспоминая свое отречение.

И такое сознание преступления своего перед Господом, такое покаяние было тем путем, который возвел их на величайшую высоту.

Что мы уразумеваем из этого примера?

Значит ли, что будем грешить? Никак.

Святые отцы нас вразумляли, что Господь иногда попускает праведнейшим людям впасть в искушение, дабы предостеречь их от гордости. Искушение, которое посылает Господь, если будет принято человеком павшим с тем чувством покаяния, которого требует от нас Господь, становится источником величайшего внутреннего движения и подъема. Для нас в этом примере то и назидательно, то и важно, что открывается, как самое страшное нападение врага, который хочет гибели человеческой души, по благодати, по милосердию Божию, когда душа человеческая переживает это так, как надлежит ей пережить – с чувством покаяния, со слезами покаяния, – это величайшее зло и падение обращается во благо самой согрешившей душе.

Какое для нас утешение, какое для нас назидание, как это обличает в нашей нераскаянности и как побуждает к тому, чтобы содеянный грех наш был не к смерти, а к жизни и воскресению духа нашего.

Ныне, совершая память великих апостолов Петра и Павла, мы должны обратить молитвы наши к ним о том, чтобы Господь даровал нам благодатное покаяние и слезы о грехах наших, чтобы грешная жизнь наша была не к смерти, а к жизни и к воскресению.

Молитвы эти дойдут до них.

Они сами прошли и указали путь покаяния, и потому слова и воздыхания наши слышнее им.

Будем же молиться, чтобы Господь даровал нам плач раскаяния во грехах наших молитвами наших небесных покровителей, первоверховных апостолов Петра и Павла.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Евангельское чтение в день памяти Всех святых говорит нам об исповедничестве, оно указывает нам крестный путь, оно раскрывает нам истинное значение первенства.

В этом чтении все нас обличает.

Но не будем, чувствуя всю силу обличений, впадать в уныние от сознания нашего несовершенства, а будем полагать все силы, чтобы все более и более оставлять старое, устремляясь к совершенству, исправляться от грехов. Память Всех святых есть память неведомых Церкви по именам своим мучеников, которые принесли в жертву Господу свою жизнь, положили основание Святой Церкви.

А мы как исповедуем свою веру? Что нас устрашает, что нас заставляет прятаться и изменять своей вере, прикрываться, как будто бы мы не христиане?

Пустого смеха, пустых насмешливых слов достаточны, чтобы мы сняли с себя крест.

И утешаются, что вот когда наступит время нам в серьезном деле явить себя христианами, тут мы и покажем силу своего исповедничеству.

Уж если крест снял от зубоскальства и смеха, где исповедовать веру? Наше исповедничество должно начинаться с повседневной жизни, а не только тогда, когда поставят нас перед владыками и царями.

Жизнь – это крестный путь, который Господь наш Иисус Христос обещал ученикам Своим.

Разве для нас крест не кажется слишком тяжелым, и разве нам не хочется всячески избавиться от него, чтобы пожить как все?

«Как все», то есть без креста, то есть идя дорогой гибели, то есть не видя перед собою своего спасения.

Господь нас научает: дорога спасения есть крестоносная дорога. И этот крест – не только тогда, когда мы терпим гонения и мучения. Немногие удостаиваются мученического венца в этом смысле.

Но вся жизнь христианина, который рассматривает скорби не как земную печать, а как путь ко спасению, вся жизнь его – крестоношение.

Отношение мира к христианином – это есть отношение мучителей к мученику, и каждое должное движение христианина в миру есть мученичество.

Вся жизнь христианина – распятие.

Распятие внутреннее, ибо там мы распинаем свои страсти.

Распятие нашей гордости, нашего самолюбия, себялюбия, всех наших страстей.

Каждое открытое свидетельство о своем христианстве – мученичество; борьба с мирскими привязанностями – мученичество.

А первенство? Разве каждый из нас в своей квартире, в своей комнате, в окружающей его жизни не хочет быть первее других, не хочет быть повыше, на главном месте?

Кому дано положение значительнее, тот стремится к этому возвышению побольше и повыше.

Кто меньше, жизнь кого поскромнее, тот в своем маленьком уголке, но все заражены стремлением к этому первенству. И сколько нас, стремящихся к первенству, окажется последними, ибо истинное христианское первенство дается не стремлением нашим к мирскому возвышению, а сознанием нищеты духа нашего, истинным исповеданием веры и истинным нашим крестоношением.

Как все это трудно!

Какие все это несбыточные слова для нас, зараженных духом мирским!

Все это кажется не для нас сказанным, а для каких- то иных людей, может быть, только для амвона, только для церкви.

Но слова Господа: «Не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10:34) разве не утверждают нас на этом пути исповедничества, крестоношения и смирения?

Думать, что можно быть христианином в миру, не чувствуя действия меча Христова, рассекающего беспощадно наш внутренний строй и всю нашу жизнь, – это значит жить лишь мечтой о христианстве, а не думать о своем часе смертном и о спасении.

Господь нам каждому вручил меч духовный, который призывает к тому, чтобы внутренне мы рассекли себя и чтобы не смешивали там диавольского, бесовского, страстного со светлым, с Божиим, с Христовым, с благодатным.

Он рассек нашу внешнюю жизнь, чтобы мы не путались между служением Христу и служением другому господину.

Нашу жизнь Господь этим мечом рассек на жизнь мирскую, от которой мы должны отречься, и на жизнь духовную, которою мы должны жить.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Возмездие за грех – смерть, а дар Божий – жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим.6:23).

Эти слова вы слышали сегодня в посланиях апостола Павла к Римлянам.

Первая смерть – это смерть, о которой знают все люди, о которой неверующие не любят думать, мысли о которой считают дурным настроением.

Первая смерть – это есть та смерть, которая у нас связывается с представлением о гробе, о погребальных песнопениях, о слезах близких, окружающих гроб, о страшном, иногда отвратительном для живых смраде; смерть, которая вызывает во многих ужас и которая для каждого есть неизбежный его конец.

Но есть и другая смерть, есть и другая жизнь.

И об этой другой смерти не ведают неверующие люди, и об этой другой жизни не хотят ведать неверующие люди.

Эта вторая смерть, которая есть смерть души человеческой, смерть вечная, таинственная; тогда страшное состояние загробного бытия грешника, то, что есть самое существо смерти, как бы раздвигается в вечное состояние.

По сравнению с этой второй смертью смерть первая – ничто.

И если ужас в человеке вызывает эта первая смерть, то какой же страх и трепет должно было бы испытывать перед этой смертью второй, когда душа погребается, когда душа умирает вечной смертью. И есть другая жизнь, кроме жизни здесь, на земле – дар Божий, вечное бытие в Боге, непостижимейшее, таинственнейшее, но достоверное, несомненнейшее бытие наше загробное.

Но не только там, когда совершится наше отшествие, не только там мы зрим и эту вторую смерть, и эту истинную жизнь. Все начинается здесь.

И когда хоть сколько-нибудь светлеют духовные очи человека, он зрит прямой путь от этого земного состояния смерти и смрада к вечному состоянию смерти второй и жизни вечной.

Когда согрешает человек, в этом грехе – тлетворное состояние души нашей.

В каждом нашем греховном движении – отблеск страшного состояния смерти второй.

Наше уныние, наш блуд, наша гордыня, наше тщеславие, все наши смрадные грехи – это есть черты страшного образа второй смерти, которая придет как возмездие за грех.

И дар Божий – жизнь вечная не только даруется тогда, когда мы умрем, благодатные начатки жизни вечной видятся еще здесь, в земном нашем состоянии.

Каждый твой молитвенный трепет, каждая твоя покаянная слеза, каждое твое доброе движение души: твоя жалость к человеку, твоя любовь к нему – все, чем красна воистину и светла твоя жизнь, все это есть отблеск дара Божия – жизни вечной.

Да не думает человек, что состояние за гробом есть какое-то состояние, совершенно чуждое, новое для нас, это все та же внутренняя жизнь, лишь после крутого поворота, после гроба, после смерти.

Для человека не безумного ясно, что не смерть вторую, а дар Божий – жизнь вечную должен он избрать.

Этот путь, по словам апостола Павла, «жизнь во Христе Иисусе, Господе нашем».

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Великий подвижник и премудрый авва был преподобный Памва. Житие его решает вопросы великой важности, вопросы духовной жизни.

Антоний Великий говорит про Памву, что он страхом Божиим вселил в себя Дух Божий.

И вот пришел Памва, не знавший грамоты, поучиться псалмам.

И когда он услышал стих 38-го псалма: «Сохраню пути моя, еже не согрешати ми языком моим» (Пс.38:2), то больше не стал слушать и сказал: «Мне этого довольно, чтобы потрудиться, дабы осуществить это в жизни».

Через шесть месяцев некто спросил Памву, почему он не приходит учиться псалмам, и он ответил:

«Я еще не научился исполнять слышанного».

Прошло много лет, и спросил некто Памву, научился ли он исполнять это в жизни. И ответил Памва:

«Девятнадцать лет я тружусь и начинаю понемногу привыкать исполнять это».

Памва был бессребреник.

Когда одна римская женщина принесла ему множество серебра, он даже не взглянул на него и продолжал свою работу – плести рогожу. И только по ее настойчивой просьбе обратить внимание на ее серебро он велел раздать его неимущим церквам.

Однажды, увидев в городе разодетую на позор продажную женщину, он стал плакать. И когда его спросили: «О чем ты плачешь, Памва?», он сказал: «О том, что погибла ее душа».

Когда у него спрашивали советов, он часто говорил: «Я не знаю, что на это ответить, мне надо подумать» и давал ответ иногда через несколько дней, иногда через несколько месяцев.

Находясь всегда в умилении, он никогда не смеялся и никогда не улыбался.

И вот бесы вознамерились рассмешить его и явились ему в странном виде: они запряглись и хотели нести перо, но не могли сдвинуть его с места и кричали:

«Помоги нам, помоги нам».

И засмеялся Памва.

И обрадовались бесы и сказали:

«Памва засмеялся».

А он ответил им:

«Я не засмеялся, а я посмеялся над вами, что вы даже пера не можете сдвинуть».

И посрамленные бесы оставили его.

Было два благочестивых брата. И каждый пошел своей собственной дорогой, благочестивые Паисий и Исаия.

Один раздал все имение свое и ушел в пустыню, а другой выстроил монастырь, больницу, странноприимный дом, всю свою жизнь посвятил этим трудам.

И когда они умерли, братия стали спорить друг с другом о том, который из них будет в раю.

Одни говорили, что первый исполнил заповедь Божию – раздал все имение свое, другие говорили: второй, ибо он всю жизнь свою служил ближним.

И когда узнал об этом споре Памва, он сказал:

«Подождите спорить: я помолюсь Господу, чтобы Он открыл нам ответ на это».

И через несколько дней сказал братии:

«Я видел в раю и того, и другого».

И споры прекратились, и увидела братия, какое откровение имеет Памва. А лицо его было светло, как у Ангела, и он молился Господу:

«Господи, не прославляй меня здесь, на земле».

И вот этот великий подвижник, исполненный полноты благодати Божией, семидесятилетний старец, на смертном одре говорил:

«Всю жизнь свою я трудился и не съел ни одного куска хлеба, не заработанного моими руками, и из моих уст не вышло ни одного слова, за которое я бы мог теперь постыдиться. И все же я чувствую себя так, точно я не начинал еще богоугодной жизни и иноческих подвигов».

Вот житие преподобного Памвы.

Что же оно нам свидетельствует? Какое назидание для духовной жизни оно в себе содержит?

Оно научает нас, как нужно трудиться на пути спасения.

Наше слабое место – нетерпение! Недаром иеромонах оптинский постоянно твердил своим духовным детям:

«Никогда не торопитесь».

Наше слабое место – торопливость, нетерпение, желание лишь одно движение сделать на пути к устроению внутреннего своего мира и поскорее пожать плоды, опускание рук при всякой первой трудности, внутренняя спешка, порывистость.

Вот девятнадцать лет потрудись над исполнением одного стишка псалма Давида, чтобы этот стишок из твоей памяти перешел в самую жизнь твою.

Вот чему надлежит учиться нам в этом житии!

Духовному трудолюбию, духовной настойчивости, терпению, постоянному, систематическому, ежедневному, ежечасному труду. И тогда, если мы пойдем этим путем духовных трудов, внутреннего делания, откроется нам с Божией помощью то чувствование, которое в такой полноте свидетельствуется нам житием преподобного Памвы.

Что в самом деле заключается, какой внутренний смысл содержится в этих его предсмертных словах о том, что он после всех трудов своих как будто бы не начинал их?

Содержится ли здесь то, что должно нас повергнуть в уныние, в сознание бесплодности трудов?

Никогда.

Совсем не то. Здесь говорится о беспредельности внутреннего совершенствования. Это совсем не то, что бесцельность, недосягаемость, невозможность приблизиться к поставленной задаче.

Здесь каждый шаг дает полноту и удовлетворение, но он же открывает и возможность дальнейшего совершенствования и дальнейшего расширения и утоления жажды к усовершенствованию.

Это подобно тому, как открылись человеку великие сокровища и он захватывает их все, но как только захватывает их, то видит перед собою еще большие, и если Господь поможет их приобщить себе, ему открываются еще большие.

И это не значит, что взятое им теряет свое содержание и ценность, а это значит только, что чем больше черпает этих духовных сокровищ человек, тем больше ему открывается еще не полученных богатств.

Если ты сделал хотя бы маленькое движение на пути духовной жизни и ощутил сладость этой жизни духовной, то ты этим как бы приподнялся несколько над бренной земной жизнью и тебе открываются некие дали твоего дальнейшего совершенствования.

Это не уныние порождает в нас, это вселяет в нас великую радость и веру в милосердие Божие, в благодать Божию; это, наоборот, возбуждает в нас ревность к трудам на пути жизни духовной.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Расслабленность – от греха. Так можно выразить смысл сегодняшнего евангельского чтения. В этом кратком раскрытии – действие на душу нашу наших грехов – дается указание нам всего нашего жизненного пути.

«Вот вы все молитесь, а никакого толку нет».

Эту фразу, эту кощунственную фразу кто не слыхивал в течение своей жизни?

А в чем толк, что называют «толком»?

Вот в этом-то и заключается целая пропасть, которая лежит между безбожниками и людьми верующими.

Если «толком» называть житейскую удачу, если «толком» называть наибольшее удовлетворение своих телесных потребностей, если «толком» называть то, что питает страсти наши, то никакого «толку» нет от молитвы. Но если «толком» называть устроение души человеческой, если «толком» называть спасение наше, если называть «толком», что мы приготовляем себя к жизни вечной, то этот «толк» не может быть достигнут без молитвы.

Все то, что в мирской жизни именуется «толком», – все зиждется и покоится на грехе; все то, что там вменяется в заслугу, все то, что там именуется удачей и счастьем, – все это покоится на грехе; там делаются мощными страсти человеческие, но там немощен, расслаблен человеческий дух. И если у нас, у верующих, та же немощь духа и расслабленность духа нашего, то это та же мирская болезнь, те же мирские причины, тот же источник и основание, ибо в этом мы как бы объединяемся, делаемся родственными по существу своему с людьми мирскими.

Не всегда эту расслабленность духа порождают тяжкие великие преступления – дух расслабляется повседневными, ежедневными, все повторяющимися и почти незаметными грехами. Вот эти мирские грехи мелкие, незаметные – они-то именно и опустошают душу человеческую. Почему это так? Какое их свойство? Что они делают с нами? Почему они порождают расслабленность духа?

Все эти грехи зиждутся на нашем естественно-природном бытии, они питают естество наше, они затемняют в нас образ и подобие Божие, лишают нас высших стремлений и высшей духовной жизни. Все то, что возвышает человека над животной жизнью, что делает его неземным, небесным, все то, ради чего надлежит жить человеку, – все это питается, все это зиждется на началах духовной, высшей Божественной жизни.

И в каждом грехе человек соскальзывает вниз, к земле, в каждом грехе своем он повергается в прах, каждый грех делает его животным, низшим, земным и тленным. И когда это становится основанием бытия, то мы в этом отрекаемся от своего высшего Божественного достоинства; то, что в нас есть истинного, духовного, нетленного, – от всего мы отрекаемся, когда отрекаемся от бессмертия, от веры в Бога, когда, считая себя верующими, живем по законам безбожия, по законам мира сего.

Но есть грехи, которые мы особенно мало ощущаем как грех и которые особенно расслабляют дух наш.

Мы еще стыдимся и ощущаем грехи против нравственного закона, нас еще как-то тревожит совесть из-за нарушения заповедей, когда речь идет о том, что не нужно воровать, не нужно убивать, не нужно лгать, не нужно прелюбодействовать, не нужно завидовать, не нужно осуждать. Но есть еще грехи, которые меньше тревожат нас и которые, может быть, еще сильнее расслабляют наш дух.

Это те грехи, которые мы совершаем перед Церковью и перед своей собственной душой.

Если нам понятно, как тяжек грех убийства, то мало понятно, как тяжек грех годами не причащаться Святых Таин; если нам еще понятно, что грешно совершить блуд, то нам плохо понятно, что грешно не соблюдать постов. Мы еще можем понять, что грешно завидовать, но нам трудно понять, какой страшный грех – не молиться. Мы согрешаем и против заповедей, но мы стыдимся этого. Но когда мы отрекаемся от бессмертия, от веры в Бога, от молитвы, от поста, от правил Церкви – наша совесть спокойна. А ведь они по преимуществу и делают нас такими немощными, расслабленными духом.

Путь к исцелению открылся нам в сегодняшнем евангельском чтении. Это – прощение грехов! Мы знаем, милосердие Божие прощает грехи, но от нас, дабы сделаться достойными этого благодатного прощения, требует Господь одного: искреннего сердечного покаяния, когда вопрос о новой жизни становится не отвлеченным только каким-то размышлением об исправлении жизни, когда вопрос о перевороте, переоценке, о перемене жизненного пути делается не мимолетным настроением человека, а переходит в самую его жизнь.

Вот проверка истинного покаяния.

Такое покаяние только и может дать нам надежду на прощение грехов. И только прощение грехов может сделать нас воистину сильными духом.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«По вере вашей да будет вам», – так сказал Спаситель слепым, просившим Его об исцелении.

Умножь в нас веру.

«Верую, Господи, помоги моему неверию».

Вера – это основание всей нашей жизни, вера – это есть благодатное состояние духа, это то, что дается с рождения свыше. Вера открывает человеку истинный смысл жизни. Вера заставляет его отрешиться от диавольских наваждений мирской жизни. Вера дает чувствование иного, Небесного мира. Вера дает человеку силы прозревать за мелькающей преходящею жизнью жизнь вечную. Вера освещает человеку весь путь его бытия. Вера наполняет сердце человеческое благодатной радостью о спасении, о вечной жизни в Боге. Вера исторгает из наших сердец слезы умиления. Все, что есть светлого, истинного, прекрасного, вечного в жизни человека, – все зиждется, все содержится, все утверждается верою.

Люди веры есть истинные светочи человеческие. Людьми веры движется жизнь. Люди веры есть истинные пророки. Вера есть то состояние духа, которое мы все стремимся стяжать всеми нашими испытаниями, скорбями, трудами, борениями, всеми нашими страданиями и слезами.

Два пути ведут к вере. Один путь – путь смерти, другой – к жизни. Святые отцы поучают скорбному пути постоянного памятования часа смертного, постоянной проверке каждого движения перед этим грядущим грозным часом. Поучают нас постоянным размышлениям о тщете, о тленности видимого вещественного мира.

Это путь поста, путь подвига – это тяжкий путь к вере.

И открывает другой путь к созерцанию жизни, открывает нам благодатное утверждение жизни вечной, показует нам свет духовного бытия, приобщает нас радости спасения, дает нам благодатные силы созерцать мир Божий, созерцать Бога в чистоте сердца – этот благодатный путь жизни, утверждающий веру.

И все это – все это великое «святое – святых» содержится в Святой, Соборной Апостольской истинной Православной Церкви.

Нам лишь потрудиться принять это, и тогда с Божией помощью, с благодатной помощью Божией, по вере нашей будет нам.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Господь взял на гору Фавор любимых своих учеников: Петра, Иакова и Иоанна и преобразился перед ними: лицо Его стало светло, как солнце, а одежда бела, как снег, и явились Моисей и Илия и беседовали с Господом, и облако покрыло учеников Господа, и послышался голос с неба: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, Его слушайте». В некоем восторге Петр воззвал ко Господу, прося Его сделать здесь три кущи: для Господа, для Моисея, Илии, ибо сам не знал, что говорил (См.: Мф.17:1–4).

Преображение Господне есть прообраз славного Христова Воскресения.

«Моисею одну, и одну Илии». Каков смысл этого таинственного события на горе Фаворской?

Преображение Господне явило нам славу Господа пред началом Его голгофского пути, как бы показано было ученикам Спасителя в утверждение их веры.

Они увидали славу Спасителя на Фаворской горе прежде, чем должны были увидеть Его страдания, Его распятие и смерть.

Присносущный свет Фаворской горы освещает жизнь и каждого верующего человека, освещает жизнь и всей Церкви.

Изнемогает человек в миру, изнемогает человек на земле, живя в этой плотской своей, тленной оболочке; искушается его вера, изнемогает его дух. Эти жизненные испытания преодолеваются, и человек с Божией помощью, Божией благодатью вступает на путь крестный – на путь духовной жизни, и ему показуется слава Преображения Господа.

Ведь и мы сопричастники голгофским Его страданиям, ведь и мы есть сопричастники Его Преображению.

На горе Фаворской показана слава, показано торжество духовного начала, которое возобладает над тлением во всеобщем воскресении, и как залог этого показано уже прославленное, просветленное, как солнце, как снег, Божественное тело Господа.

Это таинственное событие нас утверждает в той грядущей славе преображения вселенной и каждого из нас, в которую мы веруем, во всеобщем нашем воскресении. Но дано это, как утверждение веры нашей, не обетованием лишь, а самим действием, явленным нам в Преображении Господа на Фаворе.

Еще больше все это относится к самой жизни Церкви нашей. Если изнемогает дух отдельной верующей души, если она нуждается в утверждении веры и духовного пути своего, то тем более нуждается в этом вся Святая Церковь, ибо Церковь проходит тот же путь, который прошел и Спаситель на земле, проходит путь голгофский. И не только внешние испытания, которые постигают Церковь, но и многие внутренние ее скорби могут смущать человеческие души так же, как могли смущать страдания Христовы Его учеников.

В Преображении дан залог славы и торжества грядущей Церкви, когда придет Господь наш Иисус Христос во славе Своей. Какие бы тяжкие ни были испытания, все они должны быть рассеяны таинственным Фаворским светом. И если охватит уныние душу человека верующего, принадлежащего к Святой, Православной, Соборной, Апостольской Церкви, при виде того или иного церковного разделения или падения отдельных лиц или отступления их от правого пути Христова, если при виде всего этого вселится в душу его сомнение, что антихристианский дух проникает в Церковь, то невечерний, таинственный Фаворский свет Преображения должен укрепить колеблющегося, ибо здесь нам явлен залог победы Церкви Христовой. Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков. Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне» (1Кор.4:9–13).

Так определяет апостол Павел в послании к Коринфянам, которое услышите вы завтра за Литургией, место христианина в миру.

Это место христианина в миру – праха попираемого – зависит не от каких-либо случайных причин, а лежит в самом существе мирской стихии и Царства Христова. Не какие-либо преходящие, случайные, внешние обстоятельства делают для мирской стихии позорищем и посмешищем мир христианский – это коренится в самой основе и того и другого мира. И если в истории Церкви и истории мира были моменты, когда казалось, что возобладало начало христианское, то это касалось лишь чисто внешних взаимоотношений этих двух начал. В существе же своем мир всегда, поскольку он есть мир, презирал Христа, и Христос, и христиане, и Церковь всегда отделялись от мира.

Всякое событие церковной жизни должно рассматриваться и оцениваться вот при свете такого именно понимания взаимоотношения этих двух начал. Всякое событие, которое служит обмирщению Церкви, должно рассматриваться как церковное бедствие. Все, что утверждает Церковь Христову как Царство «не от мира сего», все есть великое церковное благо.

Это должны ясно сознавать верующие люди. И если им придет на разум мысль о том, какое значение в церковной жизни может иметь ясное сознание непримиримости двух начал, когда это не имеет как будто бы никакого «практического» применения, пусть они гонят эту мысль как призрак нашего обмирщения; ибо в Царстве «не от мира сего» совершенно иначе понимается то, что является практически важным или неважным.

Церковь Христова строится в духе и истине не только во внешних рамках, во внешних формах, они (формы) есть лишь внешнее выражение внутреннего состояния.

То, что делается в людских сердцах, не безразлично в церковном смысле и может быть неважным лишь в мирском понимании. Для нас не так важно то или иное внешнее событие в Церкви, как ее внутреннее самочувствие, которое зависит от самочувствия каждого отдельного члена Церкви.

Поэтому чем опаснее то или иное положение в Церкви в смысле внутреннего самочувствия, тем важнее, чтобы каждый верующий член Церкви не погрешил бы в правильности понимания того или иного события церковной жизни.

Мы, верующие, можем служить только одному Господину – Господу нашему Иисусу Христу.

Тот господин, другой, мирской, будет считать нас прахом и попирать нас, но мы будем все же служить только одному Господину – Господу нашему Иисусу Христу!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Велико и страшно таинство смерти, оно вводит нас в понимание и таинственной основы жизни. Мы как будто бы пробуждаемся от мирского сна, когда присутствуем при сем таинстве.

Самую жизнь мы начинаем чувствовать иначе, она нам перестает казаться повседневностью, мы начинаем прозревать, что это лишь ее внешний облик и что за ним содержится нечто, что мы чувствуем только тогда, когда приближаемся к таинству смерти.

Но как же сильно должно все это переживаться нами, когда мы зрим не смерть обычного человека, а Самой Марии, Матери Божией – источника жизни, честнейшую Херувим, славнейшую Серафим.

Св. Григорий Богослов говорит, что его приводят в восторг лишь неясные тени тайны Святой Троицы.

Но только ли тайны Святой Троицы наполняют нашу душу восторгом? Не всякое ли таинство веры?

Какой бы ужасной, ничтожной была жизнь, если бы в ней было только то, что можно видеть здешними глазами, что можно взвесить, измерить, взять руками, если бы она была только это окружающее нас вещество!

Но в истинах веры, в этих тенях непостижимого откровения, мы неясно ощущаем все величие жизни в Господе.

И когда только тень этих откровений касается веры души нашей, тогда в ней трепещет чувство восторга. Нас так принижает к земле повседневная жизнь, что мы не всегда возносимся горе и ощущаем этот восторг веры, но когда хоть слабая искра его загорается в душе, она озаряет всю нашу внутреннюю жизнь.

А ныне какое торжество, какая непостижимая тайна веры!

Как не прийти нам в радостный восторг и не пережить умиления сердца?

Когда апостолы в третий день после Успения Божией Матери по окончании трапезы воздали обычную хвалу Богу и, вознося артос, который стоял на столе в память пустующего места Господа Иисуса Христа, хотели воздать хвалу Святой Троице, они внезапно увидели Божию Матерь, Которая сказала им:

«Радуйтесь, Я всегда с вами». И апостолы воскликнули:

«Пресвятая Богородица, помогай нам!»

Обетование, данное Божией Матерью, с такой полнотою осуществилось, что уж это одно должно утверждать в нас незыблемейшую веру, постоянное чувствование в нашей жизни благодатного заступления Божией Матери, которое ощущается при самой немощной вере.

Нам нечем было бы жить здесь, на земле, если б в наших сердцах не было веры и если бы мы не чувствовали всегдашнего заступления Божией Матери.

Что значит по сравнению с одиночеством, которое бывает, когда мы теряем на земле мать или отца, когда мы остаемся сиры, когда нет около нас близких, друзей – одиночество духовное!

Ведь это все внешнее, душевное, мирское! А кто проникнет в наше духовное одиночество? Кто нам даст там утешение и радость, кто нас поддержит, кто там нас пожалеет, кто там нас не сделает сиротами? Божия Матерь, постоянно охраняющая нас в жизни, Она и дает нам силу жить и терпеть.

«Радуйтесь, Я всегда с вами».

«Пресвятая Богородица, помогай нам!»

Это было сказано на третий день после Успения Божией Матери.

Это повторяется почти две тысячи лет и это будет повторяться, пока не придет во славе Своей судить живых и мертвых Сын Ее и Господь и Бог наш Иисус Христос.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Когда совершается Таинство Евхаристии, на Престоле стоит Дискос, на котором Агнец, а рядом частицы, знаменующие собой Пресвятую Владычицу нашу Богородицу, а с другой стороны частицы – пророки, апостолы, мученики, мученицы, бессребреники, святые угодники Божии. А вот частицы, вынутые из поданных просфор. Это все люди, это все души живых и мертвых.

Какие здесь тяжкие грехи, какие здесь скорби, какие здесь немощи!

Никому никогда не каялась: в молодости родила младенца и задушила его…

А этот все пьет, и не может отстать от греха своего, и впадает в блуд, в мерзость и скверну. А у этого гордыня, а у этого тщеславие, а у этого повседневные, но засасывающие духовную жизнь грехи… Все люди, все люди…

И за умерших здесь вынуты частицы из просфор… Давно лежащие в земле, давно погребенные люди, а сколько унесено ими туда грехов… и все скорби, все грехи, все немощи наши…

И чувствуешь, и веруешь, что здесь, вокруг Святаго Агнца, в жертву ныне приносимого, стоящего вместе с Пресвятой Владычицей, святыми мучениками и угодниками Божиими, эти грешные живущие и отошедшие души получат прощение, освобождение от грехов Кровию Святою Господа Иисуса Христа.

И веруешь так потому, что даже и в своем немощном сердце, когда ты любишь близких тебе людей, находишь любовь для прощения. Разве ты не простишь сына своего, что бы он ни сделал? Разве ты не пожалеешь его, в какой бы грех он ни впал? А здесь сама жертвенная, голгофская любовь Господа…

И когда будешь ты погружать все эти частицы в Потир и произносить слова: «Отмый, Господи, грехи поминавшихся зде кровию Твоею честною, молитвами святых Твоих», они покроются истинною Кровию Спасителя и будут напоены Ею, и это таинственно и невидимо омоет грехи зде поминавшихся.

Но что же может отделить душу человеческую от омовения Кровию Христовой? И сказал Господь притчу сию:

«Царство небесное уподоблю человеку-царю, который задумал собрать долги с должников своих. И был раб, который должен был ему десять тысяч талантов. И повелел царь продать раба того, и жену, и детей его, и все имущество. И тогда стал раб умолять Господина своего, чтобы он простил ему долг его. И сжалился над ним Господин и простил ему. И вот вышел раб, и увидел товарища своего, который был должен ему сто динариев, и стал душить его, требовать от него, чтобы он вернул ему долг. И когда тот умолял простить, сказав, что потом отдаст ему, он не сжалился и отдал его в тюрьму. И увидавши это, другой раб пошел к Господину и сказал ему об этом. И разгневался владыка, призвал раба того и сказал ему: «Раб лукавый, я простил тебе твой долг, не надлежало ли тебе простить также должника твоего?» И отдал его в темницу истязателям» (См. Мф. 18:23–34).

Вот что может помешать человеку получить от Господа прощение в грехах. Грехи наши самые тяжкие, если мы приносим в них покаяние, не помешают нам причаститься Святых Таин.

Любовь Господа, милосердие Божие все покроет, все простит, всему даст отпущение, и ты, недостойнейший, омытый Кровию Его, сподобишься быть в единении с Ним, с Его святыми угодниками и Самой Божией Матерью. Но вот если ты не простишь врага твоего, когда будешь за обиду, которая тебе нанесена, мстить и душить человека, забыв, какие десять тысяч талантов страшных, и больших и малых, и ведомых и не ведомых самому тебе, прощены тебе Господином твоим, тогда Святая Кровь Господа Иисуса Христа не омоет тебя и ты будешь отдан истязателям. Подходя к Святой Чаше и неся покаяние в грехах своих, нужно еще раз от всего сердца, не лукавя ни пред Господом, ни пред собою, простить грехи и обиды всем, кого ты считаешь обидчиками своими, дабы тебя Господин твой не отдал, как в сей притче, истязателям.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В дни скорбей, в дни тяжелых испытаний человек просматривает свою жизнь, человек научается проверять, правильным ли путем он шел, вспоминает свои грехи, испытывает чувство стыда за совершенные им прегрешения и ставит пред собою новые задачи исправленной, измененной жизни. Когда [все] идет гладко, человек теряет пред собой главный и высший смысл бытия, за повседневными мелочами этой спокойно текущей жизни ему не видится то, куда он должен идти.

Таков же смысл скорбей и испытаний церковных.

Когда Господь посылает те или иные испытания, те или иные потрясения в церковной жизни, если они переживаются членами Церкви по-церковному, эти испытания никогда не вызовут в них духа уныния, а вызовут те же самые переживания, которые вызывают испытания и скорби в личной жизни.

Все пережитое Церковью за последние годы одно должно уяснить каждому верующему человеку: должно уяснить, как мало у нас было чувствования Православия.

Вот эта спокойная наша церковная жизнь как-то заслонила от нас главное.

И если мы хотим достодолжно принять посылаемые скорби и испытания церковные, то мы должны научиться твердому, ясному, пламенному, дерзновенному испытанию православной веры. Для нас точно расплывается грань, мы точно теряем ее, в растерянности спрашиваем, где кончается Православие и где начинается раскол, где кончается истинная православная Церковь и где начинается подделка, где есть Святая, Соборная, Апостольская Православная Церковь и где есть церковь самозваная.

А между тем в этом чувствовании истинности Церкви – источник нашего спасения, ибо в последние времена наступят такие дни, когда восстанут лжехристы и лжепророки. Явится много лжецерквей, и для того чтобы спастись, для того чтобы ряженых не принять за истинных служителей Церкви и Божественную евхаристию не променять на кощунственное, лишь видимое священнодействие, – для этого надо распознать истинную Церковь от лжецеркви. Но для того, чтобы это было возможно, нужно прежде всего, чтобы в наших сердцах возгорелась ревность о Православии, чтобы не было безразличного и равнодушного отношения к тому, что есть Православие.

Когда говорят: «Не все ли равно, и там и здесь служат одинаково», нужно знать, где совершается страшное, святое Таинство Евхаристии, то есть где есть истинная православная Церковь Христова, а вовсе не то только, где вычитывается все по Типикону.

И рассказал пресвитер Кириак о видении. Видит он, что к его келлии подходит Божия Матерь и с ней два светоносных мужа, и узнает он в них св. пророка Иоанна Предтечу и апостола Иоанна Богослова. И не хочет войти Божия Матерь в его келлию. И просит и молит Ее пресвитер Кириак, чтобы Владычица вошла и благословила келлию его. И все стоит и не входит Владычица. И снова он падает и снова просит. И вдруг слышит такие слова: «Как Я могу [войти] к тебе, когда у тебя в келлии мой враг?»

И исчезло видение. И стал в смятении и скорби размышлять Кириак, вспоминать все свои грехи, искать врага Владычицы, ибо в келлии он был один. И никак не мог вспомнить, никак не мог найти. В утомлении взял он книгу, которую дал ему один подвижник, и стал читать ее. И вот в конце этой книги прочел два слова еретика Нестора. И в ужасе взял он эту книгу и понес к тому, кто ее дал ему:

«Возьми ее, она принесла мне больше вреда, чем пользы».

И спросил подвижник: «Какой вред она принесла тебе?»

И тогда Кириак рассказал ему. И взяли тогда они и вырезали эти два слова и сожгли их. И сказал он:

«Сжигаются, чтобы не было у меня врага Божией Матери».

Вот как соблюдается чистота веры!

Вот что значит ревность об истинном духе Церкви!

Вот как ограждается верными христианство от лжеучений!

Вот когда такая ревность загорится в сердцах ваших, такая любовь к Церкви, такая преданность ей, такое нежелание, чтобы за Церковь выдавалось то, что не есть истинная Церковь, тогда вы будете стремиться к тому, чтобы была положена непроходимая пропасть между ложной, еретической, отпавшей, самозваной церковью и истинной православной, тогда в нужный час Господь каждого из вас вразумит, как ему исповедовать безбоязненно Святую, Апостольскую, истинную Православную Церковь.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ныне годовщина первой моей Литургии, отслуженной в этом храме.

Я тогда говорил проповедь о Божественной евхаристии. О чем же буду благовествовать и по истечении года своего пастырского здесь служения, как не о том же величайшем Таинстве нашем?

Знаю, недостаточно человеческих слов, здесь нужен язык ангельский, здесь нужно ангельское славословие. Но мы и немощными человеческими нашими устами все же дерзаем произнести хвалу сему величайшему чуду, сему явлению милосердия Божия. Усваивается ли нами эта Божественная милость, вмещает ли наше сердце это неизреченное чудо, испытываем ли мы то всегдашнее ликование, которое должно было быть в наших сердцах, если бы мы достодолжно верили, усваивали, переживали, чувствовали Таинство Евхаристии?

Ведь это есть солнце, когда кругом тьма; ведь это есть нетление, когда кругом смерть; это есть истина и правда, когда кругом зло и неправда!

Это есть торжество любви и милосердия, это есть то чудо Божие, которое явлено нам, немощным и грешным, и которому мы являемся сопричастниками.

Мы должны так жить, чтобы, приняв Евхаристию, все время там, в миру, трепетать от радости явленного нам милосердия Божия и жить лишь тем, чтобы ждать, когда мы вновь сподобимся причащения Святых Таин.

Ведь это значит всегда быть со Христом, ведь это значит быть в теснейшем, внутреннем единстве с Ним!

Но это ли только значит? Это значит жить в полноте любви друг с другом, это значит утверждать Церковь Христову на земле. И это в то время, когда кругом распад, когда кругом вражда и разделение.

Что же нас может не допустить до этого единства, когда мы причащаемся единого Тела и единой Крови Господа нашего Иисуса Христа? Грехи наши? А разве здесь праведники? Разве к Чаше подходят святые? Разве Господь не пришел призвать погибшее к покаянию?

Грехи наши не препятствуют единству нашему, ибо мы все приносим их сюда в покаяние Господу и очищаемся единою Его Кровию.

Как бы ни был грешен каждый из нас, он может в единстве и любви подойти к Святой Чаше и причаститься Святых Таин.

Но есть одно диавольское наваждение, диавольский соблазн, есть один страшный грех, который является препятствием и для тех, кто подходит к Чаше, и для тех, кто духом участвует в совершении Божественной евхаристии.

Это есть вражда!

Вот это внутреннее разделение во вражде, оно не может допустить человека ни до вкушения Евхаристии, ни до причащения духом. И как страшен диавол в этом разделении и вражде!

Диавол редко показывает свой истинный образ, он всегда нападает, надевая некую маску.

Так и здесь: утверждая вражду в сердцах там, в миру, и потом принося ее сюда, в Церковь, он всегда облекает это в форму правоты человека. Человек начинает думать, что он был прав, когда у него возникло чувство вражды. И вот когда он утверждается в том, что основание для вражды правильно, он уже весь отдается чувству диавольского разделения, он не видит того, что истинная правда, которая вызвала эту вражду, была крупицей, а та неправда, которая возросла в его сердце, – целая гора.

Диавол так приближает к глазам его эту ничтожную крупицу правоты, что он уже не видит страшной горы вражды и гнева, которая лежит в его сердце.

Вот чем губит нас диавол, делая христиан недостойными причащения.

Не немощи наши, не то, в чем мы приносим покаяние, а это диавольское разделение во вражде – вот что является препятствием для усвоения нами Святой Евхаристии.

Да не будет между нами вражды, братие!

Аминь.

За всенощной после похорон матери

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Смерть всегда переживается по-новому. Сколько людей пришлось напутствовать перед смертью, сколько людей хоронить, и каждый раз, стоя у гроба, по-новому, точно в первый раз, видишь перед собою смерть.

Особенно когда это смерть близкого тебе человека.

Глядя на лицо умершего, хочется восстановить его перед собою живым; видя перед собою лицо, измученное болезнью, состарившееся, невольно переносишься мыслью к тому времени, очень далекому, когда оно было совсем другое, когда в нем была жизнь, когда оно было таким близким тебе.

И потом вновь смотришь на это изможденное, чужое совсем лицо и думаешь: «Да где же то, что было тогда?»

Но оно есть, оно не только было!

И вспоминается, как будто во сне, когда ты был тяжко болен и ночью очнувшись, увидел перед собою глаза, наполненные слезами… Может быть, это только приснилось?..

Нет, это все не только было, это все есть.

Но во гробе-то… во гробе лежит маленький иссохший, совсем другой человек.

А где же вся жизнь? Куда она ушла?

Или, может быть, ее не было совсем?

Но она была и она есть!..

И так бегут воспоминания за воспоминаниями. Встает образ живого человека и вся его жизнь, такая близкая, такая родная. И неужели все это ушло, исчезло, уничтожено?

Все это есть!

И слышу в вагоне: говорят двое, говорят не со мною, но говорят для попа. Приходится слушать.

«Вот ты украл. Это что же, Божья воля?»

«Нет, это не Божья воля, разве Бог хочет, чтобы ты крал?»

«Ну, а как же попы говорят, что ничего без воли Божией не делается? Значит, и ты украл по воле Божией. Значит, все равно: и не веруешь – по воле Божией, и веруешь – по воле Божией! Вот они вам голову-то и морочат!»

И встает вопрос: неужели у них ни у кого никогда не умирали близкие люди? Неужели никогда они не стояли перед гробом и вот так не смотрели в лицо умершего человека?

Почему же такой нелепый вопрос может смущать и колебать веру, а такая страшная правда, как смерть, не утверждает ее?

Наше несчастье в том, что мы разыскиваем, что могло бы поколебать в нас веру, что могло бы засорить неверием наши сердца.

И здесь услужливо помогает мир, всевозможными способами стараясь лишить нас этой правды, заронить в нас ненужные сомнения, поколебать и без того не твердую нашу веру.

Мы должны жить, все время устремляя внутренний взор на то главное, что должно нашу веру утверждать, и тогда то, что нам кажется колеблющим ее, отойдет в сторону. И если мы иной раз не сможем ответить нашим разумом даже на действительно трудные для разума вопросы, это не будет смущать нас.

Много неразрешимых тайн, и их неразрешимость не должна колебать нашей веры.

И думаю я, стараясь не слушать этих ненужных разговоров.

«Что было бы, если бы вдруг потерять веру?»

Ведь это значило бы, что вся жизнь, которая прошла перед тобой, превратилась бы в ряд ни для чего не нужных сновидений.

Ведь это значило бы, что вся она, со всеми ее заботами, со всеми слезами ночью над болящим сыном, со всеми треволнениями, скорбями и радостями, что вся она была пустым, ненужным сном, что вся она свелась бы только к этой сухонькой измученной старушке, которая лежит сейчас в гробу.

Какой это был бы ужас, какая была бы неправда!

И тогда ликующе в ответ на это в сердце звучит: это не так, вся эта жизнь здесь невидимо, в духе, и прошлое и будущее – все утверждается в едином слове «вечность».

Вот в чем истина, вот в чем радостная, торжественная правда!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Таково свойство добродетели – ей удивляются даже те, кто ее гонит, таково свойство зла – его презирают даже те, кто его делает».

Так писал св. Иоанн Златоустый епископам, находящимся в узах в эпоху арианских гонений.

Почти в то же время, при императоре Валенте, произошло следующее событие.

Угнетенные страшными арианскими гонениями, православные христиане отправили депутацию к императору Валенту, который был в это время в Никомидии. Выбрали семьдесят духовных мужей во главе с Урбаном, Федором, Медимном. Они предстали перед Валентом и смело и безбоязненно свидетельствовали ему о совершающихся злодействах. Валент по внешности как будто бы сохранил некоторую терпимость к ним, сам же дал указание, чтобы они были взяты и отправлены на корабле якобы в ссылку, но чтобы корабль во время плавания был подожжен.

И вот, как свидетельствует житие этих трех исповедников-мучеников и многих с ними, когда корабль выплыл в море, правители тайно сошли в лодку и подожгли корабль, и, как говорит житие, он быстро плыл, гонимый ветром, и горел, как свеча.

Вот на чем строилась, вот как созидалась Святая Православная Церковь.

Она строилась на жертвенной любви, она строилась на дерзновенном исповедании, она строилась на мужестве, на правде, она была вся проникнута любовью ко Христу, любовью к правде, безбоязненным исповедничеством, мученическими жертвами.

Никогда Святая Православная Церковь не строилась на лжи, на неправде. Никогда никакое церковное благо не проистекало от лицемерия, не покупалось ценой измены Христу, уклонением от исповедничества, от жертв, от мученичества.

Она никогда не строилась на малодушии, она всегда была Церковью мучеников. Потому и создалась Святая Церковь, потому и явилось в мир это чудо, потому и имеет она в мире великое значение «солнца правды».

Только то в Церкви, что соответствует основанию, на котором она создана. Все лукавое, все личное, все малодушное, все грязное – все, что есть в каждом отдельном человеке, – все это вне Церкви; сюда все это может быть принесено лишь для покаяния, для очищения, для того, чтобы в этом святом месте омыться от всей грязи. Потому и радостно верующему христианину и не одиноко жить – потому что он знает, что как бы ни был он скверен, грязен, есть такое чистое и святое место, куда он может прийти и где самой грязной и нечистой душе можно омыться, потому что есть то, что имеет силу отмывать душевную грязь.

Вот всему этому надо научиться нам, читая жития святых. Когда нас смущают вопросы о том, так или не так надо поступать, что церковно и что нецерковно, что может привести к церковному благу и что к церковному несчастью, мы всегда должны помнить меру истинной церковности – святость ее. Если вы увидите ложь, если вы увидите малодушие, если вы увидите лукавство в основе Церкви, знайте, что здесь нет истинной Христовой Православной Церкви.

Аминь.

День всемирного Воздвижения Животворящего Креста Господня

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Восславим пред собою, что заповедал нам Спаситель о Кресте. «Если кто хочет идти за Мной, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф.16:24).

Вот заповедь Спасителя нашего о крестоношении. Отвергнись себя, прежде чем взять на себя крест Христов. Это значит – перестань класть в основу жизни свои земные интересы, свою человеческую волю, свой человеческий эгоизм, почувствуй себя гражданином неба, почувствуй, что душа твоя не принадлежит тебе, что ты должен, отвергнувшись своего эгоизма, эту душу твою отдать Господу. Вот так внутренне решив, возлагай тогда на себя крест Христов и следуй за Ним. Что же значит возложить на себя крест Христов?

События жизни идут своим чередом. Не от нашей воли зависит избежать тех или иных скорбей, понести или не понести те или иные телесные немощи, отойти или не отойти от тех или иных испытаний – все это не от нас зависит, и не можем мы сказать, что хотим или не хотим возложить это на свою жизнь. Но когда нам заповедуется взять крест Христов на себя, этим заповедуется нам особое, новое, христианское отношение ко всему совершающемуся в нашей жизни: и к телесным нашим немощам, и к посылаемым нам искушениям и скорбям. Это новое христианское отношение заключается в том, что мы начинаем переживать все это не так, как внешние, ни для чего не нужные, иногда безмерно тяжкие несчастья, а как нечто связанное с нашим спасением, с нашим внутренним благом, с нашей вечной жизнью, с устроением нашего духа. Мы поднимаем все это как крест, потому что переживаем как ниспосланное или попущенное в нашей жизни Господом для нашего спасения. Мы здесь научаемся терпению, вере, упованию.

Мы устрояем здесь внутренний свой мир, чтобы вручить душу нашу, нам не принадлежащую, Господу так, как Он повелел нам устроить ее здесь, в пределах нашего земного бытия.

К какому же внутреннему состоянию приводит это крестоношение?

Печаль мирская влечет за собой смерть, но вот такие испытания, когда они делаются крестоношением, они не печаль смерти вводят в нас, а животворящую радость воскресения. Для того чтобы войти в славу Божию, надо сначала сделаться сопричастником Христовым страданиям. Для того чтобы достигнуть этого блаженного состояния воскресения духа, для этого нужно пройти крестоносный путь голгофский. Но это состояние радости о Господе, через голгофский путь получаемое, оно нам дано в многочисленных свидетельствах святых отцов, мучеников и угодников Божиих.

Первые христиане радостно пели гимны, когда их вели на костры, с восторгом принимали они мучения и терзания диких зверей, они вступали в Царство Небесное еще здесь, на земле.

Откуда же взять нам силы для того, чтобы так понести крест Христов и нам, немощным, сподобиться хотя бы отчасти стяжать такое душевное устроение? Силы сии даются тем животворящим Крестом Христовым, который ныне воздвигается; эти силы даются верою в тот животворящий Крест, который некогда стоял на Голгофе, по которому текла кровь Спасителя мира.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир через Него спасен был.

В чем же гибель мира, в чем же его спасение?

Как бы ни казалось победоносным безбожие мира, оно никогда не может одержать победы, потому что перед ним стоит один враг, которого не сможет победить никакой мирской владыка, никакая земная власть: этот враг есть смерть.

На пути торжествующего безбожия всегда будет стоять этот непобедимый враг. Размышление о смерти всегда для людей будет источником веры и истинного понимания жизни. От смерти никуда не денешься, не укроешься никакими призрачными достижениями науки и техники, ты ничего не поделаешь с грядущей смертью.

В чем же гибель мира? Гибель мира в том, что он избирает сознательно путь смерти, гибель мира заключается в том, что все в нем имеет своею основою лишь преходящее, временное начало жизни. Не преодолевая смерти верою в Бога, безбожный мир отдает себя во власть тлению, во власть конечному вещественному бытию. Все, что отрывает человеческую жизнь от связи с вечностью, все повергает ее во власть смерти. Все, что мы делали для того, чтобы усладить тело свое, вся внешняя жизнь, в которую мы столько вкладывали сил, – все это сразу, во единый миг при последнем вздохе человека делается ненужным; так же и вся мирская мировая жизнь делается ненужной, как только она теряет связь с вечным бытием.

На жизни человека это заметней: здесь последний вздох у каждого перед глазами, а жизнь мира растянута на тысячелетия, и последний вздох мира где-то далеко за грядущим тысячелетием. Но от этого ничто не изменяется по существу.

И в десять лет умирающий отрок, и зрелый муж, умирающий в тридцать – сорок лет, и старец – все одинаково с последним вздохом теряют то, что создавало на земле призрачный смысл жизни.

Но то же можно сказать и о всем мире.

Если этот последний вздох мира будет через многие тысячелетия, все равно он так же сделает ни для чего не нужной прошлую историю мира, если нет иной, вечной жизни.

Жизнь может быть только в Боге, и мир постольку живет, поскольку он живет в Боге: вне Бога – смерть, и поскольку мир отделяется от Господа, он отдает себя во власть смерти. И спасение в том, чтобы избрать этот путь ко Господу, чтобы жить в Боге, чтобы быть сопричастниками победе Господа нашего Иисуса Христа над смертью.

Сила, движущая мир ко спасению, – это любовь Божия.

Посмотрим на жизнь человека.

Есть один великий благодатный дар, который носят на себе лишь избранники Божии. Этот дар состоит в способности не видеть человеческих недостатков, не осуждать и видеть лишь доброе в душе ближнего.

Если кому-либо приходилось на своем пути жизненном встречать великих старцев, тот на себе испытал эту преображающую силу любви.

Ты чувствуешь, что перед тобою человек, который не видит твоих пороков, что он видит в твоей душе самое лучшее, что в ней есть, ты вдруг начинаешь, как бы вызванный к жизни этой любовью, ощущать сам в себе, где-то далеко в тебе, это лучшее, заваленное мирским хламом.

И вдруг ты начинаешь чувствовать жгучий стыд за свою мерзость, плачешь слезами раскаяния; вся та мерзкая жизнь твоя, которая казалась тебе как будто бы и ничего по сравнению с другими, вдруг встает перед тобою как страшное беззаконие.

И все это без единого слова обличения, все это одной лишь любовью к тебе.

А если это – любовь Божия? А если это – любовь Христова? А если это – голгофская Жертва? А если это – Кровь Спасителя мира, излиянная за твои грехи?

Какой великой преображающей силой эта Любовь к нам нисходит!

Вот что есть спасение мира!

Голгофская любовь Божия и нам дарованная возможность по вере нашей быть ее сопричастниками.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Как важно каждому из нас уразуметь, пережить всем существом своим, всем существом своим проникнуться христианским учением об исповедничестве. Ничто так не научает нас исповедничеству, как жития святых.

Сегодняшнее житие особенно сильно действует на душу нашу, потому что оно исполнено страшных подробностей мученичества святых Трофима, Савватия и Доримедонта.

Был праздник Аполлона в Антиохии, где правителем был Аттик. На это торжество пришли два никому не известных мужа – Трофим и Савватий. И [все] заметили, что они не участвуют в бесовских торжествах, схватили их и стали спрашивать, почему они не признают языческих богов. И они открыто и прямо исповедали свое христианство. И вот начались невероятные, страшные мучения. В житии подробно рассказывается о том, как терзали и мучали святых Трофима и Савватия, как тела их отделялись от костей, как они истекали кровью, как ухищрялись мучители, как умудрялись бесами языческой власти, чтобы принудить святых угодников, исповедавших веру, отречься от Христа, как жгли их огнем, как терзали их железом. И что же ответствовали они?

«И звание мое, и честь, и слава, и богатство, и отечество – все Господь Иисус Христос».

И смеялись мученики над богами. А когда мучители, издеваясь, спрашивали: «Где же Тот Христос, Которому вы молитесь?»

Они отвечали:

«Христос с нами, Он и дает нам силу переносить все эти мучения».

И посылали их к другому правителю, Дионисию, который славился особой свирепостью. И тот всяческими угрозами и еще большими мучениями терзал оставшегося в живых Трофима, когда Савватий уже преставился ко Господу.

И уговаривал мучитель: «Ты только обещай принести жертву богам!». Какое соблазнительное предложение, ведь можно и не приносить, только обещать – и не будет ни железа, ни огня, ни этих страшных физических испытаний.

Но смеялся мученик над этим предложением беса и продолжал исповедовать, сжигаемый огнем и терзаемый железом, Господа Иисуса Христа. И разгневанный правитель наконец, когда и Доримедонт-сенатор присоединил свое исповедание веры к исповеданию Трофима, отдал мучеников на растерзание зверям, но звери, как бы стыдясь, стали лизать раны на теле мучеников. И тогда были они усечены мечом.

Что, по сравнению с этим исповеданием веры, с этим мученическим венцом, насмешка над тем, что ты перекрестил лоб свой, когда идешь мимо храма? Что значит по сравнению с этим огнем и железом, если какой-нибудь погибающий в своем безбожии, зубоскалящий неверующий человек посмеялся над тем, что на тебе надет крест?

И все же наша жизнь христианская в условиях безбожия – жизнь мученическая, все-таки в ней есть черты, которые роднят ее с истинным христианским исповедничеством. Но самое страшное в нашей жизни – это не только немощи наши духовные, которые делают нас слабыми даже для того, чтобы принять и такие малые испытания. Самое страшное не в этом, а в том, что по какому-то бесовскому наваждению вдруг начинает внедряться в сознание верующих людей мысль, что путь исповедничества – путь, может быть, и не самый истинный, что исповедники – это какие-то «кабинетные мечтатели».

Вот в чем заключается это самое страшное искушение.

«Не сообразуйтеся веку сему, но преобразуйтеся обновлением ума вашего» (См.: Рим.12:2).

Когда мученики были предаваемы пыткам и им в уши бесы вкладывали слова: «Ты только обещай принести жертву богам», разве у них не могла явиться соблазнительная мысль, что, может быть, так поступить благоразумнее, может быть, так поступить «полезнее», может быть, это нужно для «блага Церкви», может быть, можно обещать и потом не исполнить, сохранить свою жизнь «для Господа» и для «блага Церкви», может быть, в этом и есть настоящая мудрость?

Разве этот соблазн не был перед душой тогда живших людей? Но тогда его принимали как искушение и соблазн, как бесовское наваждение.

И каждый исповедник отвергал такое предложение как бесовский соблазн.

Ослабла у современных людей вера, расшаталась духовная жизнь, нет молитвы, забыт пост, не причащаемся постоянно Святых Таин, обмирщается Церковь от постоянного самочиния и нарушения устава и вместе с этим прокралась эта страшная бесовская мысль, что исповедание веры – удел кабинетных мечтателей.

Бесовская мысль! Бесовский соблазн!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Святой Иоанн Богослов – любимый ученик Господа нашего Иисуса Христа. Он возлежал на персях Его на Тайной вечере и он засвидетельствовал любовь свою, как никто из учеников.

Он один из учеников Спасителя стоял все время у Креста на Голгофе, он присутствовал при сей жертве Господа во искупление мира, и кровь Спасителя усыновила его.

Святой Иоанн Богослов был апостолом любви, но он в ревности о Господе хотел низвести огонь с неба. Когда ему было уже больше ста лет и он не мог говорить поучения, он повторял лишь: «Дети, любите друг друга».

Когда Кинос-волхв творил свои лжечудеса и хотел бесовской силой совершить последнее чудо – погрузиться на дно морское и потом вновь подняться, – Иоанн Богослов помолился, чтобы не совершилось сего беззакония, и погиб в пучине морской Кинос.

Святой Иоанн Богослов бежал за разбойником, бывшим учеником своим, и умолял его вернуться и покаяться, дабы не погибнуть, и по молитве святого Иоанна Богослова умерло более двух тысяч нечестивых.

Что есть любовь? Любовь есть благодатная сила Божия в нас, это есть Дух Божий, ибо «Бог любы есть».

Святой Иоанн Богослов был сыном громовым, ибо откровение его пронеслось по всей вселенной, как гром. Он есть пламенный ревнитель о Господе, усыновленный Господом на Голгофе.

Любовь – благодать Божия, она заставляет нас носить немощи друг друга, она дает силу прощать обиды, она дает благодатный дар любить врагов. Любовь дает силы человеку принести всего себя в жертву до конца. Любовь дает силу человеку ненавидеть грех, обличать неправду, иметь мужество во имя любви к Господу исповедовать безбоязненно истинную веру. Любовь есть пламень сжигающий и попаляющий, любовь есть сила прощать.

Любовь есть сила гневаться пламенно и ревновать о правде Божией.

Иссякнет к последним дням мира любовь, ибо восторжествует беззаконие. Потому и будет торжествовать неправда, потому и будет торжествовать ложь, что иссякнет любовь и восторжествует беззаконие.

Но до последних дней сохранится на земле Святая великая истинная Апостольская Православная Церковь.

Это значит, что до последнего времени сохранится, как в драгоценном сосуде, дух Божий, любовь Божия в сердцах людей. И мы, приближающиеся к этим грядущим временам, да научимся сегодня от сего великого пламенного апостола любви, сына Громова, научимся сей пламенной любви.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ныне великий праздник – Покров Пресвятой Владычицы нашей Богородицы. Что празднуем? Что торжествуем?

Во Влахернском храме в четыре часа ночи, за всенощным бдением, св. Андрей Юродивый увидел Божию Матерь на небесах, молящуюся за народ. И спросил он ученика своего Епифания:

«Видишь ли ты Царицу и Госпожу, молящуюся о мире?»

«Вижу и ужасаюсь», – ответил Епифаний.

И видели они, как долго и со слезами молилась Божия Матерь и потом подошла к Престолу и опять долго и со слезами молилась. И потом сняла с Себя покрывало, блистающее как молния, и распростерла его над миром. И покрывало это блистающее было видимо все время, пока видели св. Андрей и Епифаний Божию Матерь.

Потом исчезло видение Божией Матери, исчез и Ее омофор. Но благодатное действие его осталось.

Видение продолжается, чудо совершается, действие благодатной защиты омофора Божией Матери распространяется над миром и доныне, и поныне этот омофор есть щит и ограждение для верных. Кто из верующих людей за свою жизнь не переживал этого чувствования благодатной защиты омофора Божией Матери? Есть ли хоть один верующий человек, проживший свою жизнь, которому не случалось в минуту тяжких испытаний, когда, кажется, не к кому обратиться ни за помощью, ни за сочувствием, чтобы он, в своей молитве обратившись к Божией Матери, не ощутил этого благодатного Ее Покрова?

Найдется ли хоть один верующий человек, который за всю свою жизнь ни разу не пролил слез около образа Пречистой Божией Матери, Заступницы нашей?

А в наших внутренних борениях, в нашей духовной жизни как действенна, как ощутима эта постоянная защита и предстательство Божией Матери.

Но не все видят Покров Божией Матери, не все его чувствуют.

Для этого нужна вера, для этого нужно смотреть не на грязную дорогу, по которой мы идем, а на небо. Нужно уметь поднимать свои очи горе, нужно уметь видеть глазами веры сей благодатный дар, который нам открыт в видении св. Андрея.

Безумный, безбожный человек, идя по грязной дороге и не поднимая головы, утверждает, что ничего, кроме грязи, не существует. Но мы скажем ему:

«Подыми глаза кверху, и ты увидишь не грязь, а блистающее небо там, над тобою». Неверующие люди думают, что ничего, кроме грязной мирской жизни, не существует, не существует ничего, кроме вещественного бытия, тления и смерти.

И глядя лишь на эту грязную дорогу мирскую, не могут видеть ни неба, ни омофора Божией Матери, который распростерт над миром.

Надо уметь смотреть в Небеса! Надо уметь отрываться от грязной дороги мирской!

И тогда сердце откроется, дабы вместить благодать заступления и молитвы о нас Божией Матери.

Вот что ныне мы торжествуем, вот что мы ныне празднуем – мы празднуем Покров Божией Матери.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

На этой седмице, 11 октября, Святая Церковь празднует память VII Вселенского Собора, на котором было утверждено почитание икон. Иконоборческая ересь – не случайное заблуждение тех или иных людей. Причина иконоборческой ереси скрыта глубоко в человеческой душе. Уклонение от той истины, которая была утверждена на VII Вселенском Соборе, всегда шло по двум противоположным направлениям. Это были две крайности: или утверждался грубый материализм, или, напротив, полное безразличие к вещественной основе бытия.

Человеческому разуму представлялось непостижимым таинственное соединение вещественного и духовного.

Человеческому разуму было трудно принять эту истину, возвыситься до утверждения истины не на основе человеческого рассудка, а на основе веры.

Что же утверждалось на VII Вселенском Соборе?

Это было не только торжество иконопочитания, но это было торжество целого мировоззрения. Сам человек уже являл собою непостижимую тайну, он в своем существе есть непостижимое соединение вещественного и духовного начала. Безумно утверждать, что у человека есть только материальное, только телесное бытие, и безумно утверждать безразличие телесного начала в человеке и говорить только о его душе.

Это таинственное и непостижимое соединение вещественного и духовного лежит и в учении Церкви о таинствах, и здесь [есть] особое вещество для Таинства Крещения, особое вещество для Таинства Евхаристии, особое вещество для Таинства Елеосвящения.

И здесь через это вещественное, видимое, осязаемое, телесное преподается невидимое, благодатное, духовное. И в основе почитания икон лежит та же непостижимая для разума человеческого тайна соединения благодатных сил, нам преподаваемых, и той вещественной основы, через которую они преподаются.

Иконопочитание не идолопоклонство, это не есть обожествление вещества, но икона не картина, это не есть только напоминание о Том, Кто изображен на ней. Это не только напоминание, потому что мы знаем чудотворные иконы, то есть мы знаем, что через данный образ непостижимо для нас было угодно Господу преподать нам исцеление, знамение – благодатную Свою силу.

Не только путем богомыслия раскрыто нам содержание сего учения Церкви – оно раскрывается самой жизнью религиозной и молитвенной. Если бы сие учение не содержало в себе полноты истины, разве могло бы быть такое обилие чудес, которые совершаются по молитвам, обращенным к святым иконам?

В духовной жизни человека образ, икона занимает столь определенное место, что только по крайнему непониманию жизни духовной, жизни церковной можно вести отвлеченные споры о почитании икон. Те, кто нам раскрыл молитвенную жизнь – наши духовные отцы, – они раскрыли нам и значение икон в духовной жизни каждого отдельного человека, ибо после этого уяснения через творения святых отцов и жития их мы всматриваемся в нашу тусклую духовную жизнь, научаемся различать в ней сие благодатное значение святых икон в деле молитвенной и духовной жизни. Храм православный, если из него вынести святые иконы и все то, что содержится в душах человеческих, связанное с иконопочитанием, был бы просто разорен и опустошен.

Так существенно, так плодотворно то, что содержит в себе это почитание икон святых.

Но история VII Вселенского Собора имеет и еще нечто поучительное, имеет и еще особое значение.

За 35 лет до VII Вселенского Собора был вселенский собор, на котором было отвергнуто почитание икон и как бы была закреплена иконоборческая ересь. Должно было пройти еще 35 лет страшных испытаний для Церкви, прежде чем сия истина восторжествовала в Святой Православной Церкви.

35 лет смущались верные, оставаясь преданными истинному учению Церкви о почитании икон, 35 лет им казалось, что восторжествовала неправда, что Святая Церковь уклонилась от истины; 35 лет смущения духа, 35 лет сомнений: воистину соблюдает ли Господь Свою Святую истинную Православную Церковь?

И через 35 лет в торжестве VII Вселенского Собора получили успокоение и удовлетворение все эти смущения души. Это научает нас тому, что торжество истины не может быть связано временем, что правда измеряется не тем, сколько лет Господь попускает быть тому или иному заблуждению, тому или иному церковному испытанию; оно может продолжаться и долгие годы, может оно и сокращаться, и посему никогда не должно смущаться верующему христианину никаким временным уклонением от истины. Это Божия воля, как Господь здесь распорядится, так и будет.

Но всегда должна жить в душе христианина вера, что истина в конце концов восторжествует!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Всякий, рожденный от Бога, побеждает мир» (1Ин.5:4) – так говорит апостол Иоанн.

Какие великие слова и как трудно нам вместить их, ибо мы так мало похожи на победителей. Много грехов на пастырской совести: плохо учили вере, плохо учили молитве, плохо учили жизни. Но сейчас, может быть, больше всего чувствуется, что плохо воспитали чувство церковности. Именно на это сейчас наиболее страшное нападение врага нашего спасения. И как бы не растерялся неподготовленный человек, ибо ему приходится многое решать самому, прислушиваясь лишь к голосу совести.

«Всякий, рожденный от Бога, побеждает мир».

Это прежде всего касается внутреннего устроения человека. Ему здесь прежде всего приходится побеждать мир, ибо во внутренней жизни человек постоянно встречается с тем, что проникло в его душу из мирской стихии чуждого, враждебного делу внутреннего духовного устроения. Ему здесь надлежит побеждать в себе тот мир, который проник туда и там делает свое дело – обмирщения человеческой души. На что ему опереться в этой борьбе?

Он может опереться не на свои лишь силы, не на свою волю, которая вся склонна угождать миру, ему надлежит опереться на Церковь, на то, что всегда остается свободным от мирского начала. Но только ли во внутренней жизни должен быть побежден мир?

Он должен быть побежден и вовне, в окружающей его среде.

Здесь ему приходится отстаивать буквально каждый шаг на пути духовной жизни, на пути совершенствования. Здесь мир не дает сделать человеку ни одного шага, чтобы так или иначе не препятствовать ему. Где насмешкой, где сомнениями, где силой он всячески преграждает путь к спасению человека.

Но верующий христианин должен победить мир. Он должен на этом пути не уступать врагу спасения решительно ни в чем. Надо пренебречь всеми последствиями, которые неизбежно вытекают из верного решения идти путем жизни духовной.

Не мир, но меч принес Господь, разделение принес Он. Разделение не верующих христиан между собою, а разделение между верующим и неверующим миром. И это разделение, эта брань будет чувствоваться человеком, идущим по пути духовной жизни, везде, во всем, и он неослабно должен преодолевать препятствия, выходить победителем.

Но если все это относится к личной жизни человека, то наипаче относится к жизни всей Церкви. И здесь хранительница благодати Божией, самый источник рождения свыше должна побеждать мир. Победа Церкви над миром заключается в том, что она, поскольку она есть Церковь, никогда не будет приноравливаться к мирской жизни – она живет по другим законам, видит перед собою иные цели, имеет в своей жизни иной источник, благодатный источник животворящих сил, и, не приноравливаясь к стихиям мира, она шествует победоносно к высшим премирным своим задачам.

Для Церкви быть победительницей над миром значит идти своей собственной дорогой, ни в чем, нигде и никогда не приноравливаться к мирскому. Только тогда это будет та победа, о которой свидетельствует апостол Иоанн.

Ныне времена, когда каждый мирянин должен сознательно относиться к церковной жизни. Он должен давать себе отчет в том, куда и за кем он идет. Надлежит иметь чувство церковности.

Только при таком твердом и сознательном отношении к жизни можно, уповая на Божию помощь, надеяться и в наши трудные времена не сбиться с истинной церковной дороги.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Вы слышали сегодня в послании апостола Павла к Евреям слова о значении веры, [о том], как двигала, определяла и утверждала ветхозаветных праведников вера.

Жизнь человеческая всегда утверждается верой, и в наши дни особенно чувствуется немощь этой основы и утверждения жизни. Если всмотрится человек в свою жизнь со вниманием, то он отыщет признаки маловерия во всем, что отклоняет его от пути спасения. И не подумает он иной раз, что то или иное его душевное состояние коренится в маловерии, но ищет всевозможных средств, как бы ему избавиться от того или иного тягостного душевного состояния, и не видит, что за ним стоит немощность его веры.

Разве в нашей жизни так много места не отводится всевозможным видам страха?

Боится человек за свое здоровье, как бы ему не умереть.

За этим страхом не стоит ли маловерие? Если бы крепкая вера в Бога, если бы крепкое упование на Его милосердие, если бы истинная вера в вечную жизнь, если бы полнота веры в искупление – разве возможно было бы бояться смерти?

Боится человек за свое земное благополучие – сколько зла, сколько лукавства, сколько предательства совершается из-за этого страха потерять благополучие земное! Но что стоит за ним? Не маловерие ли?

Если бы истинная вера в Бога – кого бы стал тогда бояться человек? Если бы истинная вера в бессмертие – стал бы человек так ценить земные блага и мог бы он так бояться потерять их?

Если бы истинная вера в спасение – стал бы тогда человек так лукавить из страха перед теми или иными земными угрозами?

Если бы полнота веры в искупление мира – разве мог бы человек тогда так изменять делу своего спасения?

Как часто человек приходит в уныние от тех или иных неудач, и как он боится, что с ним случится в жизни что-либо приносящее ему скорбь, невзгоды!

Но разве можно было бы унывать человеку, если бы была в нем полнота веры? Какое может быть уныние, когда воскрес Христос? Какое может быть уныние, если есть вера, что смерть побеждена Христовым Воскресением?

Посмотри на свою немощную жизнь, и увидишь за нею немощную свою веру.

В утверждении и укреплении веры лежит способ исцеления от страшного малодушия нашего, от этого постоянного страха нашего, стремления обезопасить себя от житейских невзгод и удержать житейское свое благополучие.

Вера делает людей твердыми; вера спасает малодушного от лукавства; вера дает человеку силу исповедничества, указует ему истинный путь спасения.

Без веры не мог жить ветхозаветный человек – вера ввела его в страну обетованную, и без веры не может жить и спастись христианин, ибо вера его ведет в страну обетованную, в Царство Божие.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Житие преподобного Спиридона Печерского начинается словами: «Всякая душа, озаренная благодатию свыше, бывает проста». И далее говорится, как пришел простой неграмотный, неученый человек в Печерский монастырь и как стал он подвизаться в простоте сердца, в смирении, как он, уже будучи немолодым, выучился грамоте настолько, чтобы читать Псалтирь, как он ежедневно пел все псалмы Псалтири и как игумен Пимен, увидав этот смиренный труд подвижника Спиридона, дал ему послушание печь просфоры для Таинства Евхаристии.

С молитвою, с песнопениями совершал все работы свои преподобный Спиридон.

Рубил ли он дрова, таскал ли воду, готовил ли просфоры, он все время пел псалмы.

И вот однажды случился в его просфорне пожар. Из печки вымахнуло пламя, зажглась клеть, и огонь стал подыматься и охватил крышу. Тогда преподобный Спиридон снял с себя мантию, закрыл ею печь, снял власяницу свою и принес в ней воды.

И братия увидела чудо: не сгорела мантия Спиридона и не протекла власяница, и этой водой, набранной им, потушили пожар. Вспомним по поводу этого жития смиренного и простого инока Спиридона слова –апостола Павла:

«Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых» (1Кор.1:27).

Вспомним и слова св. Григория Богослова: «Я подвизаюсь в приобретении простоты душевной, от которой зависит спасение». Что же это за простота душевная, о которой повествует житие, о которой свидетельствует апостол и о которой говорит святой?

Это та благодатная простота, которая так отличает духоносного человека от человека мирского; простота, которая дается духовными трудами, иногда ценой жизни, смиренной работой над своим внутренним устроением.

Ее нельзя получить, эту простоту, одним лишь движением своей воли, ее нельзя получить в миру, она дается как благодатный дар той душе, которая посвящает себя Богу.

Все мы сложны, в каждом из нас не один человек, а десять, и эти десять тащат нас в разные стороны. По каждому поводу у нас не одна мысль, а десять мыслей.

Каждое событие вызывает в нас не одно решение, а множество, из которых не знаем, что нам выбрать.

На молитве у нас не одна мысль, а неисчислимое количество мыслей, которые распыляют, которые рассеивают эту единую нашу молитвенную мысль.

Эта наша сложность, это многоволие в нас, эта рациональность чувствования, неединство мыслей – все это есть результат хозяйничания в нас страстей. Это они так нас запутывают, усложняют, так в разные стороны влекут человеческую душу.

Вот почему простота, вожделенная в жизни духовной, может быть дана человеку лишь путем неустанных его внутренних трудов и благодати Божией.

Так во внутренней жизни человек стремится к приобретению простоты душевной, от которой зависит спасение. И он должен на всем своем жизненном пути утверждаться этими словами апостола, памятуя, что Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых.

Бог избрал апостолов, которые были немудрыми для мира, но это немудрое посрамило мир, ибо возвещенное через апостолов Евангелие показало истинный свет, перед которым мир явил себя как тьма. Безумным и немудрым для мира был тот путь, которым шли первые христиане, все их дело, по-мирскому разумению, было сплошным безумием.

Какими, в самом деле, для человеческого разума должны были казаться бессмысленными, ненужными и бесполезными те жертвы, которые без всякой практической пользы приносили первые христиане.

Но они посрамили мудрое мира, ибо мученичество христианское победило языческий мир.

Перед светом христианского мученичества язычество явило себя как тьма.

Мы должны научиться руководствоваться в высших вопросах не столько нашим мирским разумением, сколько голосом своей совести, ибо этот голос есть немудрое мира, это есть благодатный голос в нас, это есть сохранившаяся в нас простота души.

Какими бы запутанными ни были те или иные жизненные вопросы, которые встают перед нами, если мы подойдем к решению их не мудрствуя лукаво, уповая не столько на силы своего мирского рассудка, сколько на голос чистой, сохранившейся в каждом из нас совести, то мы всегда решим немудро для мира, но премудро в соответствии с духом благодати Божией.

Вот всему этому надлежит нам учиться, читая описание жития Спиридона Печерского.

Это даст нам указание и в нашей жизни, когда перед нами встанут трудные и сложные вопросы.

Будем спрашивать тогда не столько наш лукавый ум, сколько сердце, и оно в простоте ответит нам истину.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Душно и тесно, как в клетке, в безбожном мире.

Правда, эта клетка позолочена поддельной позолотой, чудесами техники, небоскребами, «великими открытиями».

Старается человек всевозможными заботами и придумыванием многих одурманивающих средств сделать менее заметной духоту и тесноту.

Но железные прутья вещества все же полагают непреодолимый предел для его духа.

Вера освобождает человека, подымает его на высоту, показует ему безграничные дали истинного Богосовершенствования.

И ныне наше торжество как бы разверзает перед нами небо, и нам в Божественном откровении раскрывается великая тайна потустороннего мира, тень которой заставляет в благоговейном ужасе трепетать наше сердце.

Ныне торжество церковное вводит нас в жизнь бесплотных сил, говорит нам о тайнах Ангелов, окружающих и служащих Всемогущему Господу.

Мы видим огненных серафимов, пламенеющих любовью к Богу и этой любовью воспламеняющих человеческие сердца.

Мы видим многоочитых херувимов, дарующих Богопознание, просвещающих нас в истинах веры.

Видим престолы, на которых, как на умных силах, почивает Сам Господь.

Видим господства – силы ангельские, которые дают человеку силу для борьбы со страстями.

Видим силы – Ангелов, которые дают силы чудо- творения и утверждают нас в вере.

Видим мы власти, которым дается власть над бесами. Видим мы здесь начала – Ангелов, которые блюдут судьбы народов, и архангелов, возвещающих новые откровения, пророчества и тайны веры, и Ангелов, которые невидимо стоят так близко к жизни человеческой и охраняют каждую человеческую душу.

А впереди всех сил девяти чинов ангельских стоит сам архистратиг Божий Михаил, его имя – Пламень Огненный – ревность о Господе, воспламеняющая весь род человеческий. Этот огненный архистратиг Божий Михаил, когда низвержен был диавол, со всеми чинами ангельскими запел песнь Господу: «Вонмем! Станем добре пред Вседержителем и не будем думать о том, что противно Господу».

Так свидетельствовал ревность свою Троице архистратиг Божий Михаил и воспевал:

«Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Исполнь небо и земля славы Твоея!»

Наша немощь – в нашем теплом сердце, в нашем постоянном увядании и в нашей постоянной покорности этой позолоченной клетке. Наш дух сам туда стремится, в эту тесноту, в эту духоту.

Чины ангельские, небо отверстое, песнь, которую слышит ныне торжествующая Церковь, должны воспламенить в нас постоянную мысль о Господе, постоянное служение Господу, чтобы нам освободиться от этого порабощающего наш дух тленного вещества и мирской жизни. Пламень Огненный, архистратиг Божий Михаил да озарит и наши сердца и да воспламенит их, чтобы нам сподобиться чистым сердцем славить Бога.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В понедельник начинается Рождественский пост. По уставу церковному этот пост надлежит проводить так: по субботам и воскресным дням разрешается рыба, по понедельникам, средам и пятницам вкушать пищу без масла, по вторникам и четвергам – с маслом.

16, 25:30-го ноября, если эти праздничные дни приходятся на понедельник, среду и пятницу, разрешается есть с маслом; если эти праздники приходятся на вторник и четверг, то разрешается вкушать рыбу.

4, 5:6, 17:20-го декабря, если эти праздничные дни приходятся на понедельник, среду и пятницу, разрешается вкушать пищу с маслом; если эти праздничные дни приходятся на вторник и четверг, разрешается вкушать рыбу. С 20 по 25 декабря, если эти дни приходятся на субботу и воскресенье, рыбу не вкушать.

Таков устав Рождественского поста, напечатанный в Типиконе, но если только этим напоминанием ограничиться, мог ли бы я со спокойной пастырской совестью думать, что этого и достаточно?

Мог ли бы я, по совести, сказать себе, что мои духовные дети, может быть, несколько забыли этот постный устав, и если им напомнить его, то этого будет довольно?

Вот в том-то и беда, что нет этого чувства.

Не может быть вполне спокоен пастырь, что одного этого напоминания достаточно.

Когда мне приходится с амвона, а не на исповеди лишь говорить о посте, я всегда чувствую себя настроенным особенно воинственно, и это потому так, что я чувствую себя на передовых позициях в отношении врага, нападающего на Церковь, и при этом на таких позициях, которые воины Христовы вот-вот и сдадут совсем.

А между тем это есть действительно передовые позиции, сдав которые, человек, и сам того не замечая, обращается в духовное бегство перед мирской жизнью.

Каждый раз перед постом, напоминая вам устав постный, я чувствую всю необходимость защищать эти передовые позиции духовной жизни. Мирские слова так и слышатся:

«Не все ли равно, в субботу есть рыбу, или в пятницу, или в среду, или в четверг? Не лучше ли не раздражаться, не сердиться, не завидовать?»

Мирские слова! Мирской лукавый разум! Да где же это в Типиконе сказано, что надо раздражаться? Где там сказано, что надо завидовать? Где там говорится о том, что надо говорить неправду или враждовать? Откуда взялось это «лучшее»?

Прекрасно не завидовать, великолепно не раздражаться, конечно, не нужно нарушать заповедей Божиих, но почему это значит, что надо нарушать устав постный? Какая тут связь? Как будто бы уж, если человек начнет соблюдать пост, он непременно будет завидовать, говорить неправду, гневаться и блудить.

Оставим это лукавое мирское «лучше» и посмотрим, отчего такой упадок поста и почему должна быть ревность о его исполнении.

За уставами о посте стоит не книжная кабинетная мудрость, не отвлеченные рассуждения и не какая-то пустая внешняя форма – за этими уставами стоит подвижническая жизнь, стоит молитва, стоит борьба со страстями, стоит вся та духовная драгоценность, которую для нас соблюдает Святая Церковь в своих уставах. Уставы постные есть сама жизнь. Они написаны славянскими буквами в Типиконе, но за этими буквами молитвенные подвиги, великая духовная жизнь угодников Божиих, отшельников, затворников – сонм святых, почитаемых Святой Церковью.

Святая Церковь ревностно, строго, властно охраняла незыблемость уставов постных. Она карала тягчайшими наказаниями и запрещением нарушителей этих уставов. Она чувствовала то, что и мы начинаем чувствовать сейчас, уже потерпев урон: что здесь надо дать решительный отпор врагу и защитить внутреннюю духовную жизнь от нападающего на нее обмирщения.

Пост дает нам постоянное чувствование церковности.

Здесь не каждый сам по себе, не каждый как вздумается, не каждый самочинник – здесь вся Церковь в едином, утвержденном Церковью правиле начинает проводить свою жизнь и именно в том, что повседневно, всегда обязательно для каждого.

Этот объединяющий внешний устав сразу вносит единство церковное в самую нашу повседневность.

Церковные правила о посте – это есть послушание Церкви. Кто не испытал на себе, вступая на путь духовной жизни, плодотворности послушания?

Не в особой мудрости руководителя дело, но в самой этой внутренней настроенности идущего по пути духовной жизни.

Также и здесь. В этом отречении от самочинения, в этом смиренном послушании церковности уже есть самое главное, необходимое для нашей церковной жизни.

Устав постный, давая указания как будто бы о не существенном в духовной жизни – о питании, в то же время дает то, что оказывает плодотворное действие и на душу человеческую.

Как часто и здесь на все это слышатся мирские слова: «Лучше воздерживаться в скоромной пище, чем объедаться постным».

И опять недоумение!

Как будто бы в Типиконе сказано, что надо объедаться постной пищей! Как будто бы этот выбор: или воздержание в скоромном или объедение постным – есть какая-то необходимость для каждого, кто вступает на путь исполнения постного устава.

Нужно воздерживаться – об этом говорят все уставы. Но кроме того, они все указывают на то, как и что надлежит нам принимать в пищу.

Из мелочей слагается наша духовная жизнь, из мелочей слагается вначале и наша гибель.

Коготок увяз – всей птичке пропасть.

Так и мирская жизнь. Маленький коготок, а зацепится за него человек, и втащит его эта мирская жизнь и непременно погубит, непременно его поглотит.

В наше время нужно особенно ревностно соблюдать все то, что полагает грань между нами, верными, и ими, неверными. И одна из внешних, но твердых граней разделения с миром и есть устав постный.

Многое, что казалось несущественным в прежнее время, в наши дни осознается как великая необходимая задача.

Так и соблюдение постов. Сейчас время, когда надлежит вновь восстановить всю силу, всю твердость действующего в Церкви закона о соблюдении поста.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Утверждайтесь в вере! Вера – основание, источник жизни.

Утверждайтесь в вере словом Божиим, утверждайтесь в вере молитвой, утверждайтесь в вере постом, утверждайтесь в вере борьбой со своими страстями. Утверждайтесь в вере, ибо вера ведет человека ко спасению, к жизни вечной.

Некий человек по имени Иаир, начальник синагоги, «пав к ногам Иисуса, просил Его войти к нему в дом, потому что у него была одна дочь, лет двенадцати, и та была при смерти…. Приходит некто из дома начальника синагоги и говорит ему: дочь твоя умерла, не утруждай Учителя. Но Иисус, услышав это, сказал ему: не бойся, только веруй, и спасена будет. Придя же в дом, не позволил войти никому, кроме Петра, Иоанна и Иакова, и отца девицы, и матери. Все плакали и рыдали о ней. Но Он сказал: не плачьте; она не умерла, но спит. И смеялись над Ним, зная, что она умерла. Он же, выслав всех вон и взяв ее за руку, возгласил: девица! встань. И возвратился дух ее; она тотчас встала, и Он велел дать ей есть» (Лк.8:41–42, 49–55).

Соединим в нашем сердце все эти слова Спасителя. Какую благую весть услышим мы в них? Не смерть ли страшит человека? И воистину, не властна ли она так истреблять жизнь, что не остается в ней никакого смысла, никакого истинного содержания!

Какое опустошение вносит эта торжествующая, все уничтожающая, все побеждающая смерть. И вдруг слова: «не умерла, но спит».

И в ответ на это чувство смятения и страха – слово Господа, сказанное каждой человеческой душе:

«только веруй, и спасена будет».

Нам возвещено в Евангелии всеобщее воскресение, нам дано обетование, что некогда восстанет человеческая душа и человеческое тело, и жизнь восстановит свое право, данное ей искуплением, и смерть отойдет от человека, и тленное станет вечным, нетлению принадлежит победа.

Так нам Господь в Евангелии открывает победу над смертью, дарует надежду на воскресение, утверждает в истинном понимании смерти и дает удостоверение, чтобы мы, утверждаясь в вере, утверждались и в надежде на спасение.

Все это слова евангельские, но не переживаем ли мы их как уже осуществляемые в жизни? Не чувствуем ли мы смерть, как сон? Не видим ли мы за верой нашей победу над смертью? Не протянута ли уже и к нам рука Господа, возвещающая: «девица, встань».

Все это переживается, чувствуется, видится, все это есть в Таинстве Евхаристии на Божественной литургии. Надо быть слепым, надо быть глухим, надо быть бесчувственным сердцем или не иметь веры для того, чтобы за Божественной литургией не ощущать сего обетования евангельского о воскресении. Здесь есть утверждение дарованного нам обетования нашего спасения. Здесь осязательно, здесь как бы зрительно нам дается самое непреложное удостоверение всеобщего воскресения. Каждую Божественную литургию мы являемся сопричастниками этому чуду, нам дарованному, постоянно действующему, постоянно с нами пребывающему. Лишь бы очи наши открылись, уши стали бы слышать и наше сердце приняло бы это удостоверение от Господа. Божественная Евхаристия есть начинающееся воскресение мертвых.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ныне мы празднуем Введение во храм Пресвятой Владычицы нашей Богородицы. Совершеннейшая из людей возрастала в молитве, посвященной Богу.

В этот день мы мыслью обращаемся на нашу жизнь и назначение в ней святого Божиего храма.

Много дает нам поводов, оснований, побуждений Святая Церковь возвращаться к просмотру своей жизни. И каждый раз этот просмотр жизни нашей заставляет нас видеть, как она несовершенна, как не соответствует она тому, как мы должны были бы жить, не соответствует тем жизненным задачам, которые раскрыты перед нами в Слове Божием, заставляет нас видеть, как мы плохо идем по тому пути, на котором нас утвердила Святая Церковь и по которому призывает нас идти Христос.

Можно ли сказать, что мы хоть сколько-нибудь ввели свою душу в храм – так, чтобы наша жизнь в храме соответствовала словам «посвятить себя Богу»?

Наша жизнь идет вне храма по законам, которые нам властно и требовательно диктует мир, у которого совсем другой господин, совсем другие задачи, совсем другое основание.

И тем не менее вне храма, дома, мы как будто бы теряем чувствование своего высшего призвания, мы начинаем иногда слабо сопротивляться, а часто и совсем без сопротивления сливаться с мирской, отравленной страстями жизнью.

Но если так несовершенна жизнь, то значит ли, что бесполезен храм?

Не только не значит это, а значит совсем другое – значит, что если мы совсем не задохнулись в нашей жизни и если в нас все же теплится подлинная жизнь, если мы все-таки еще сохраняем в себе хоть малое рвение к спасению, то это потому только, что есть храм, в который мы хоть на единый миг иногда входим, и [где] хоть сколько-нибудь утверждаемся, чтобы вернувшись назад, в мирскую жизнь, не погибнуть окончательно.

Значение храма в жизни нашей не умаляется от нашего общего падения, а наоборот, увеличивается и утверждается, как единого якоря нашего спасения. Это нужно чувствовать, это нужно ценить и с особым благоговением относиться к храму.

Как часто не столько по испорченности, сколько по-мирскому легкомыслию входящие в храм не чувствуют страха и благоговения перед тем, куда они вошли!

Даже верующие, входящие в храм, точно вносят с собой весь дух мирской жизни и не могут сразу отрешиться от всего того, что их там, в миру, окружало.

Постоянно имея перед собой, что есть храм и что в нем совершается – можно ли засмеяться в церкви?

Можно ли говорить о пустяках в церкви?

Можно ли чувствовать себя так, точно ты у себя в комнате?

Это там-то, где на Престоле Господь? Где ежедневно совершается Бескровная Жертва, где в таинстве Евхаристии Господь постоянно являет Свое Чудо. Это тут-то смех? Это тут-то толкотня? Это тут-то разговоры?

Это было бы величайшим преступлением, если бы не было лишь пустым легкомыслием.

Надо проникнуться чувством благоговейного страха в храме, и чем больше будет человек возноситься душей к горнему в Церкви, тем он дольше сохранит свою душу, выйдя из храма.

Если же он и здесь будет все время охвачен тем же духом мирским, который он принес с собой, то и выйдя из храма, он не почувствует, что вынес ту твердость, которая нужна для сохранения духовной жизни, которую нужно вынести из храма, чтобы рано или поздно вовсе не отойти от Церкви.

Чем ближе к антихристу, к последним временам, тем уже путь спасения – тем труднее будет идти по нему.

Не увеличиваться будет благополучие церковное, а все более и более умаляться; об этом свидетельствует нам Слово Божие, Откровение Иоанна Богослова и горящие страницы пророческие в творениях святых отцов.

Но они же утверждают нам и то, что до последних дней вселенной сохранится Бескровная Жертва.

Вот наше утешение, вот наше утверждение, вот назидание сегодняшнего празднества.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ныне я имею побуждение сказать похвальное слово достопочитаемому послушанию.

Св. Иоанн Лествичник рассказывает об одном великом послушнике – преподобном Акакии, о том, как у этого послушника, по словам Великого Иоанна Савваита, был злой недобрый старец, который всячески притеснял, оскорблял и бил послушника Акакия, и когда знавшие это спрашивали Акакия, как он живет, то удивлялись, слыша его ответ: «Как перед Богом – так хорошо».

Девять лет был в послушании Акакий и девять лет переносил эти тяжкие испытания, которым подвергал его злой старец, и преставился к Господу Акакий, и вот пришел злой старец к некоему Великому Отцу и сказал ему: «Умер ученик мой Акакий».

И ответил Великий Отец: «Не может быть».

«Пойди к его гробу и убедись».

И пришел Великий Отец ко гробу почившего послушника Акакия и вопросил его:

«Умер ли ты?»

И вдруг услышал ответ:

«Нет, Отче, ибо тот, кто обязался послушанием, никогда не умирает».

И так был потрясен этим старец, что просил игумена дать ему келлию около того места, где погребен был Акакий, и сам стал подвижником.

Славно и велико послушание!

На послушничестве созидалась вся духовная жизнь. На послушничестве созидалась и великая православная Церковь.

Послушничество лежит в основании всех православных подвигов.

Послушничество дало Святой Церкви ее великую силу и славу.

Послушничеством создавалось в Церкви то лучшее, что мы имеем в нашем руководстве духовном.

Все подвиги святых отцов, все их творения, вся их великая подвижническая жизнь – все в своем основании имело послушничество.

Послушничеством была спаяна и скреплена Святая Церковь. Послушничество лежит в основании незыблемого ее здания.

Да и как же могло быть иначе?

Ведь подвижничество и духовная жизнь – это есть война, это есть невидимая внутренняя брань, каждый подвизающийся есть воин Христов. Как же могло быть иначе, когда земная Церковь есть Церковь воинствующая, Церковь есть воин Христов, который ведет брань с миром, во зле лежащим.

Встает в душе вопрос: так неужели же всегда надо слушаться?

Надо слушаться тогда, когда это приятно, и тогда, когда это неприятно.

Надо слушаться тогда, когда это легко понести, надо слушаться и тогда, когда это трудно понести.

Послушничество есть послушничество.

И сколько изломанных самочинением своим, упованием на свою волю, всегда зиждущихся на страстях людей приходит в этом изломанном, искалеченном внутреннем своем состоянии тоски и смятения, просят пастыря взять их в свое руководство, взять у них эту волю, их измучившую и изломавшую их жизнь. И с какой радостью и готовностью вручают душу свою, чувствуя, что именно здесь тихое пристанище.

Но неужели же во всем слушаться и всегда слушаться? Есть одно, что дает обязательство для воина Христова отказаться от послушания. И то тогда, когда требования идут вразрез с чистотою Православия, и тогда, когда непослушание делается во имя этой чистоты. Только здесь непослушание не расшатывает дух воина Христова, а утверждает и закаляет его!

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«У одного богатого человека угобзися нива и стал он размышлять, что мне сделать с этим большим урожаем – нет помещения, которое бы могло вместить этот большой урожай и решил он тогда: «Вот что сделаю: выстрою большую житницу, соберу туда весь свой урожай, все плоды свои, все добро свое и скажу душе своей: душа, на многие годы теперь у тебя здесь добра, покойся, ешь, пей, веселись». И скажет ему Господь: «Безумец, в эту же ночь душу твою возьмут у тебя, кому же останется все то, что ты сохранил» (см. Лк.12:16–21).

Какая страшная притча!

Страшная потому, что она относится ко всякой человеческой душе, и страшная еще потому, что в ней, когда читает ее человек, он невольно уразумевает, до какой степени сильно в нашей жизни бесовское, диавольское наваждение.

Ужели ко всякой жизни относится эта притча? Или все богатые? Или у всех уродилась нива? Или у всех такое изобилие добра, что не может вместить его дом и приходится строить большую житницу?

Не этим подобна наша жизнь той, которая раскрыта в этой притче, а тем отношением, теми заботами о нивах наших, которыми исполнено каждое человеческое сердце.

Не у всех богатый урожай. У большинства даже тощие колосья на ниве и нужда, и нехватки, но у каждого все же есть, есть эта излюбленная житница, в которую он стаскивает все время, исполненный материальных забот, то, что ему дается в этой жизни.

И у каждого где-то на задворках есть полуразвалившийся сарай, в котором, едва приметное, лежит то, что есть богатство для Господа.

Вот этим каждая жизнь человеческая подобна жизни богача, этой внутренней порабощенностью нашей заботам о внешнем материальном устройстве, и потому к каждой человеческой душе относятся слова Господа:

«Безумец! в эту ночь душу твою возьмут у тебя».

В какую ночь? Сегодня? Завтра? Через 10 лет? Через 30 лет? Какая разница? Эта ночь придет, и душа твоя будет взята у тебя. А ты воистину безумец, который жил только для того, чтобы устраиваться, и устраиваться неизвестно зачем.

И страшна эта притча не только тем, что она относится к каждой душе человеческой, но и тем, что она показует, как властвует над жизнью человеческой злая диавольская сила.

В самом деле, как нам иной раз легко почувствовать все безобразие жизни, когда мы видим ее со стороны, когда сами не участвуем в этом безобразии.

Также и безумие жизни.

Когда мы отойдем несколько от нее и посмотрим со стороны, тогда удивление и ужас объемлют человека. Как же это он сам-то не видит в своей жизни этого безумия, этой нелепости жить для того, чтобы все здесь оставить и туда ничего не взять?!

Но вот в притче, как в малой капле, отражено это безумие. Здесь не свою жизнь видит человек, а ему показуется жизнь людская, и он изумляется: где же его собственные глаза, какое страшное обольщение бесовское! Как же он, в самом деле, мог так жить, зная, что эта жизнь временная, а та жизнь – навсегда?

Как он поддается этому обольщению бесовскому, и все тащит этот хлам в свою житницу, и все старается, все силы свои употребляет на то, чтобы тащить туда как можно больше, как можно больше.

«Безумец!» – пусть каждый скажет это себе со всей твердостью, со всей скорбью, со всем покаянием душевным, пусть повторит эти слова Господа о безумии своем.

Ведь в эту ночь душу твою возьмут от тебя, для чего же ты так живешь? Какое все время собираешь ненужное, временное, тленное. С чем ты пойдешь к Господу? Что ты нажил? Какое богатство для Господа ты собрал в своей душе?

Истинное безумие! Истинный ужас!

Человек пойдет в вечность с пустой душой, без всякого накопленного здесь богатства в сердце.

Все, что ему казалось таким нужным, из-за чего он так сердился, из-за чего он так хлопотал, из-за чего огорчался, за что боролся, за что так ненавидел людей, за что проливал слезы, – все это хлам, все это останется здесь, на земле, ибо придет для каждого та ночь, когда Господь возьмет у человека душу.

Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В сегодняшнем евангельском чтении вы слышали, как Господь Иисус Христос призвал Своих учеников: Петра, Андрея, Иакова и Иоанна. Как проходил Он близ моря Галилейского, и как увидел рыбаков Петра и Андрея и сказал им: «Идите за Мною», и как оставили [они] свою лодку и свои сети и пошли за Ним, и как, проходя далее, увидел Он других братьев, Зеведеевых, Иоанна и Иакова, и их призвал, и как они оставили отца своего и пошли за Господом. Он сказал Петру и Андрею: «Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф.4:19).

Каждого человека призывает ко спасению Господь наш Иисус Христос, каждого зовет за Собою.

Но когда мы слышим этот зов, мы не поступаем, как Иоанн и Иаков. Что же мешает нам? Один инок спросил преподобного Серафима: «Почему ныне нет таких подвигов, как в древности?»

И ответил ему преподобный: «Решимости нет!»

Нет решимости – вот почему призыв Спасителя оставляем мы без ответа.

А придется каждому человеку, как бы он это ни оттягивал, хотя бы до самого последнего своего смертного часа, но все-таки ответить Господу: хочет ли он идти за Ним?

Если ты посмотришь в свою душу со вниманием и постараешься уяснить себе, что же там стоит у тебя за этой твоей нерешимостью, ты уразумеешь, чего хочет от тебя Господь и что ты медлишь дать Ему.

Маловерие твое стоит там, пристрастие к земным вещам стоит там, твоя леность, твое нерадение, всевозможные так называемые мелкие повседневные грехи.

Если ты хочешь освободиться от этих причин, расслабляющих твою решимость, то и начинай не откладывая теперь же, ибо никто не знает, какую даст Господь отсрочку. Теперь же, непременно сегодня же начинай просматривать и освобождаться от этих причин, препятствующих твоему решению встать твердо и окончательно на путь духовной жизни.

Чаще размышляй о смерти для того, чтобы освободиться от пристрастия к земным вещам.

Ведь когда стоишь у чужого гроба, воочию ясно, что жизнь, прожитая этим человеком, была осмыслена и оправдана совсем не тем, что ему казалось важным, что составляло его пристрастие. Когда стоишь и смотришь со стороны на тление человеческого естества, тогда так ясно делается, что жить надлежало лишь для вечного начала, которое перешло туда…

Рассматривай свою жизнь при том постоянном памятовании, что время не ждет, что жизнь сокращается, что время конца ее неизвестно – и пройдет твоя леность, ты поспешишь не откладывая, не тратя времени своего, приводить себя в порядок, готовиться к этому дальнему пути.

Ведь когда мы знаем, что вот сейчас нужно ехать, мы спешно складываем вещи свои – а ты разве не знаешь, что тебе надо ехать туда, в эту вечную страну бытия твоего!

Так складывайся же, устраивайся, приводи в порядок душу свою, чтобы не заставала врасплох минута твоего отъезда. И пройдет тогда твоя нерешительность, исчезнет в тебе нерадение.

Надо выбрать сразу, решительно и окончательно – вот так, как просто, как ясно, как совершенно выражено это в сегодняшнем евангельском чтении. Не рассуждали, не спорили, не прекословили, не торговались с Господом ученики Петр, Андрей, Иоанн и Иаков. Они оставили все и пошли за Ним.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы впервые будем раздавать антидор, то есть ту оставшуюся часть просфоры, из которой вынимается Агнец.

Каков смысл этого церковного установления?

«О времена, о обычаи! Напрасно жертва приносится, напрасно стою у Престола – никто не причащается!» – так восклицает св. Иоанн Златоустый, обличая, установившийся уже в его времена обычай не всегда за Литургией причащаться Святых Таин.

Это было в конце IV века. В первые времена христианства даже помыслить не мог христианин, что он может присутствовать на Литургии и не причаститься Божественной евхаристии, настолько это казалось ни с чем не сообразным, что если бы даже по болезни человек не мог прийти к Божественной литургии, то диаконы ему приносили Евхаристию на дом.

Литургия для того и совершалась, чтобы на ней было преломление хлебов и причащение Тела и Крови Спасителя, и не причащаться было бы так же несообразно, как прийти на пир и не принимать яства. Сей пир совершается для того, чтобы мы вкушали на нем Тело и Кровь Спасителя.

В IV веке, в то время, когда св. Иоанн Златоуст так обличает уклоняющихся от Евхаристии, Евхаристия вкушалась четыре раза в неделю, как об этом свидетельствует Василий Великий.

Но время мало-помалу шло, и это отторжение верующих от Таинства Евхаристии все более и более укоренялось и в конце концов привело к ужасающим последствиям.

В самом деле, жить в миру, ежедневно отравляться мирскими понятиями, мирскими чувствами, мирскими обычаями, жить среди безбожников, самому постоянно жить в грехе и в то же время раз в год причащаться Святых Таин – это такое безумие, это такая самонадеянность, такое страшное дело пред душой, что пора, наконец, осознать это и вновь с Божией помощью понемногу возвращаться к церковному правилу о причащении.

Св. Иоанн Златоуст слышал те же самые слова, которые и сейчас слышат пастыри в ответ на это обличение о редком причащении: «Недостоин».

И св. Иоанн Златоуст, отвечая на это «недостоин», говорит:

«Если ты недостоин принять Святой Евхаристии, то ты недостоин слушать Слово Божие, недостоин участвовать в псалмопении, недостоин тогда и присутствовать на Божественной литургии».

Но все же по немощи нашей и сейчас присутствуют на Божественной литургии не только те, которые причащаются Святых Таин.

И вот с древних времен, когда началось отхождение от причащения Святых Таин, в Церкви установился обычай раздавать антидор как вещественный знак участия верующих в священнодействии при Божественной литургии.

Посему и я прошу ныне брать и вкушать антидор сей лишь тех, кто сегодня не причащался Божественной евхаристии.

Кто не причащался, примите антидор!

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Единая мысль, единое чувство должны быть всегда в нашем существе. Эта мысль должна быть всегда, какое бы дело мы ни делали, в каких бы обстоятельствах мы ни пребывали: в скорбях наших, в радостях наших, в житейских наших заботах; эта мысль, это чувство – как нам наследовать жизнь вечную, как нам спастись.

И когда человек уже пришел в некий разум и уже не может не видеть, что дорога жизни мирской ведет его к гибели, каким ему кажется трудным достигнуть спасения! Каким он кажется себе одиноким, беспомощным, сколько врагов спасения, сколько встает этих врагов и внутри и вовне! Изнемогает дух наш!

Как же нам спастись?

И подошел к Спасителю юноша и спросил Его: «Как наследовать жизнь вечную?»

И сказал ему Господь, перечисляя заповеди Божии: «Не убивай, не прелюбодействуй, не укради, не лжесвидетельствуй, люби ближнего своего, как самого себя!»

И сказал юноша Ему, что все это он соблюл с юности своей. И сказал ему тогда Господь:

«Если хочешь быть совершенным, пойди продай имение свое, раздай нищим и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи, и следуй за Мною!»

И опечалился юноша, потому что был богат. И сказал Господь: «Истинно говорю вам трудно богатому войти в Царство Небесное» (См.: Мф.19:18–23).

Какой путь жизни раскрывается нам в этом евангельском событии? Какая тайна в этих словах Спасителя?

В лице юноши здесь Ветхий Завет.

Юноша подходит и вопрошает Господа о спасении, о том, как наследовать жизнь вечную, и слышит в ответ, чтобы сей ветхий человек исполнил заповеди Божии. Но «если хочешь быть совершенным» – это новая возможность совершенства в Боге, это новый Завет, это новое откровение, это уже новый призыв.

Быть совершенным можно только во Христе Иисусе, быть совершенным можно только идя за Господом.

Совершенство – дорога, которая открывается лишь для рождения свыше, для христианских душ.

Заповеди Божии, нравственная чистота жизни – это есть преддверие к большему призыву, к новому откровению, к жизни во Христе, к пути бесконечного богосовершенствования. У каждого на этом пути к совершенствованию высшему стоит свое богатство, стоит свое препятствие.

И если этому юноше было сказано, что он должен для того, чтобы идти за Христом, отрешиться от богатства, раздав [его] нищим, освободив дух свой от тех земных цепей, которые держали его в рабстве, то здесь, в этом богатстве, открывается для каждой человеческой души необходимость пути подвига, освобождения духа от порабощения земным страстям, земным привязанностям.

Только освободившись от этих преград, только раздав «богатство», препятствующее идти за Христом, можно встать на путь того совершенства, к которому нас призывает Господь.

Когда почувствуешь перед собою такую задачу, тогда хотя бы на миг придешь в разум, опомнишься от всего, что нас оглушает и заполняет в мирской нашей суете, и как бы руки опустятся иной раз у человека; ему думается, что это не для нас, ведь мы не можем идти по этому пути; где нам жить в Боге, для нас ли высшее совершенство, когда нас не хватает на то, чтобы исполнить «Ветхий Завет», когда мы все в грязи, когда мы все в блуде, во лжи, в неправде, когда каждая из этих заповедей Божиих, о которых сказал юноша, что он соблюл их, каждая обличает нашу совесть, когда каждую из этих заповедей ежедневно, ежечасно нарушает каждый из нас!

И слышатся тогда радостные слова Спасителя, приводящие в трепет наше сердце:

«Человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф.19:26).

Мы не дерзали бы уповать на наше спасение, если бы не эти слова!

Кто ныне, подойдя к Святой Чаше, мог бы сказать, как юноша, что он соблюл все сии заповеди? Никто!

Но каждый да дерзает, покаявшись, уповать на Господа, что, причащаясь святого Тела и Крови Спасителя, он будет сопричастником спасению.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Когда мы умрем, нас не спросит там Господь, как мы здесь провели нашу плотскую жизнь, как мы ели, пили, одевались, устраивались, какие у нас были успехи по службе, какие были у нас здесь житейские неудачи или удачи – нас спросят там о том, что мы сделали со своей душой. Что человеку, если он весь мир приобретет, а душу свою погубит ¹.

Этот мир при всем своем величии и блеске – ничто для человека. Здесь все преходящее, мелькнувшее, как сновидение!

Ну, а что же для души, для вечности, для спасения, для жизни навсегда? Что там приобретено, что туда положено и положено ли что-нибудь?

Мы не только не приумножили нашими житейскими заботами и удачами то, что есть в душе нашей, но еще [больше] расстроили, затоптали в этой мирской грязи. Господь спросит нас, как мы поработали для Него, что мы сделали, чтобы отчитаться перед Ним за ту драгоценность, которую Он нам дал.

Есть грозный признак того, как мало мы принесем туда, в сокровищницу души нашей, – это ощущаемая всеми пустота. Кому недосуг от мирской сутолоки заглянуть в свою душу, те долго иной раз живут, не замечая этого страшного своего опустошения.

Когда прорвется через мирскую суету настроение тягостное, щемящее сердце, человек, живущий по- мирскому, скорее старается прогнать это неприятное «настроение».

Но о чем оно свидетельствует?

Душа, как и тело, имеет свои потребности, которые, чтобы сохранить ее жизнь, надо так же удовлетворять, как потребности тела.

Нельзя душу напитать житейскими заботами, успехами, даже самою как будто бы счастливою мирскою жизнью – душа не может этого впитать в себя, ей нужна иная пища, иное содержание, дабы в ней была полнота внутренней духовной жизни.

Нельзя бросить в душу человеческую лишь крохи, почти за ненадобностью остающиеся у нас от нашего мирскими делами заполненного времени, и потом удивляться, что душа немощная, что она не чувствует полноты жизни.

Да, это тягостное ощущение душевной пустоты всегда сопутствует нам!

Надо начать жизнь духовную, почувствовав, что все это не «между прочим», что это не хорошее лишь прибавление к земному устроению, как некая роскошь, как нечто такое, что хорошо, если есть, для полноты земного счастья.

Это есть главное, это есть то, для чего стоит и нужно жить, это именно «то самое», а остальное все «приложится».

Ни о какой скуке, ни о какой внутренней пустоте, ни о какой внутренней независимости тогда не может быть речи. Ибо тогда каждый миг человека, каждое внешнее впечатление, каждое случайное событие, каждое движение души – все заставляет человека связывать свою жизнь с вечной жизнью, с вопросом его спасения.

Она вся становится полновесной, каждая черта, каждое движение жизни твоей приобретает значение для вечной твоей жизни. И окружающий тебя мир, и окружающие тебя люди, и вопросы о Боге, о спасении, и каждое внутреннее твое движение – словом, все, что есть в тебе, приобретает особый смысл, особое содержание, особое значение. И тогда душа твоя наполняется особою духовною жизнью, и так станет странно, что ты мог чувствовать «скуку».

Душа человека делается как бы прекрасно настроенным инструментом, который постоянно звучит, потому что постоянно касаются его невидимые руки.

И тогда, если человек с Божией помощью не останавливается на этом пути, он входит уже в сферу высшего порядка духовной жизни.

Вот что значит приумножать таланты свои!

Это значит отдать душу свою не опустошающим житейским заботам, а вознести ее ко Господу, приготовить для вечности и с Божией помощью стяжать свое спасение.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Господь учил народ на озере Генисaретском. Он стоял в лодке Симона Петра, а потом, окончив, повелел Петру закинуть сеть в глубину моря. И сказал Ему Петр:

«Мы трудились всю ночь и ничего не могли поймать».

Но по слову Господа закинули сеть и поймали великое множество рыб, так что сети прорывались и надо было помочь с другой лодки, и все наполнилось рыбой. И в страхе, и в благоговейном трепете Апостол Петр припал к ногам Иисуса Христа и сказал: «Выйди от меня, Господи, ибо я человек грешный!» (см.: Лк.5:3–8).

Ныне мы причащаемся Святых Божественных Таин; ныне Господь Иисус Христос входит в нашу душу, и да объемлет ее благоговейный трепет и евангельское чтение сегодняшнего дня да научит нас, с каким чувством нам надлежит принять Господа!

Видя знамение в этом чудесном улове рыбы, новое подтверждение Божественного достоинства Спасителя, апостол Петр ощутил с особой силой все свое недостоинство, всю свою греховность, ему показалось невозможным, чтобы около него, грешного, недостойного, здесь был Сам Господь, и он воззвал к Нему:

«Выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный».

Это научает нас, с каким чувством своего недостоинства, с каким сознанием своей греховности мы должны дерзать приступать к Святой Чаше.

Все грехи, к которым мы так привыкли и которые кажутся нам не столь страшными потому, что мы сравниваем свою жизнь не с тем, как мы должны жить, а с тем, как живут окружающие нас люди, и думая, что если мы не хуже их, не какие-нибудь преступники, которых надо тащить в суд и тюрьму, мы уже как будто бы не так грешны. Но если мы посмотрим на жизнь свою перед лицом Божиим, перед Тем, Кого мы ныне дерзаем принять в свою душу, то мы должны по-новому вновь и вновь пережить эти мелкие свои грехи, эти тяжкие свои прегрешения, и нам вспомнится сразу, сколько в нас всякой нечистоты, сколько в нас лживости, неискренности, самолюбия, гордыни, как мало мы делаем для Господа и как много делаем мы напоказ из тщеславия, теша лишь свое собственное самолюбие, когда мы делаем добро.

А сколько мы делаем явного зла!

Не отдавался ли ты раздражительности, не впадал ли в уныние, не забывал ли ты, что Господь искупил тебя Своею Пречистою Кровью, не забывал ли ты зачем живешь на свете, не погружался ли ты весь в эти мирские заботы? А хульные твои грязные помыслы, а твоя душевная нечистота, которую никто не видит, но которую знает твоя совесть?

Разве ты не брал чужого, разве ты не завидовал, разве ты не ревновал, разве весь твой день не есть сплошное тяжкое пред Богом прегрешение?

«Выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный».

Но Господь утешил апостола Петра. Он сказал ему, что он будет ловцом человеков.

Если бы нас Господь сподобил быть ловцами своей собственной души, ее уготовать для вечного спасения!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В житии Саввы Освященного говорится о том, как родители упрашивали преподобного Савву оставить иноческие черные одежды и вернуться в мир. И как ответил им инок Савва!

«Как я могу предпочесть вас Богу, вашу суетную жизнь моему кресту, ваше мирское военное служение – духовному воинству? Если земные цари наказывают тех, кто убегает из полка, то как же Царь Небесный должен немилосердно наказать того, кто оставляет духовное воинство, бежит из избранного полка».

И заключил эти слова так:

«Если вы будете еще убеждать меня оставить это прекрасное воинство, вы больше мне не родители».

Так враг устами родителей преподобного Саввы отвлекал его от пути спасения, и так мы должны научиться словами преподобного Саввы отражать врага, нападающего на каждую жизнь человеческую.

Мятется человеческая душа. И едва ли есть хоть один человек, который не услышал бы этих слов, подобных словам родителей Саввы, этих всевозможных уговоров врага сбросить черные одежды духовной жизни и пойти по дороге мирской.

И если ты услышишь соблазняющие слова врага об измене избранному тобой пути духовной жизни, то сейчас же восставь перед собою слова преподобного Саввы и скажи:

«Как я могу предпочесть вас Богу, как могу я предпочесть суетную мирскую жизнь кресту своему, как я могу оставить духовное воинство?»

Если человек еще молод, враг убеждает его бросить этот трудный крестоносный путь и пожить, отдаваясь своим плотским влечениям. Это так легко, это так приятно, это так естественно – так делают все.

«Как я могу предпочесть вашу суетную жизнь кресту своему?»

Если ты имеешь талант, твои мечты будут увлекать тебя с дороги духовной жизни к тем сладостям мирским, которые дают там, в миру, человеческие дарования, но ты отдай их Богу.

Если у тебя какие-нибудь скорби, которые ты несешь как христианин, ибо труден путь христианина в миру и ему постоянно приходится терпеть, страдать, отказываться от всевозможных мирских благ, удобств, всего того, что дается отрекшимся от Христа, – ты восставь перед собою слова св. Саввы.

И в семьях – сколько здесь трудностей для христианина! Как постоянно упрашивают «родители Саввы» бросить все – «и здоровье испортишь, и жизнь свою погубишь, и все это пустое увлечение, а время уйдет». Вспомним слова преподобного Саввы:

«Как я могу предпочесть вашу суетную жизнь кресту своему?»

Ныне наша мысль постоянно возвращается к первым временам христианства. Нужно ослепнуть, чтобы не видеть этого возрождающегося сходства нашего времени с эпохой первоначального христианства. А это есть признак начинающегося последнего периода жизни мира. Это уясняет и то, почему так усилились в жизни каждого человека уговоры «родителей преподобного Саввы», и почему в наше время так трудно и так нужно отражать эти уговоры.

Это потому так, что к последним временам Церковь Христова должна приготовиться, и это приготовление Церкви должно быть через тяжкие испытания, а не через благоденствие – для того чтобы та Церковь, судьбы которой нам открыты, в последнее время достойно могла понести тяжкий крест, которому Господь попустит быть возложенным на нее.

Чтобы она могла достойно понести его, для этого надлежит приготовиться постепенными испытаниями – крестоношением. Не тянуться за благоденствием, а с радостью понести испытания. И жизнь каждого человека, как члена Церкви, отражает на себе общецерковную задачу и общецерковную судьбу. Как Церковь должна быть приготовлена постепенными испытаниями к последним апокалипсическим временам, так и каждая человеческая душа, составляющая сию Церковь на земле, должна приготовиться этими испытаниями.

Чем ближе к последним временам, тем тяжелее будет ложиться на плечи каждого христианина его крест, тем сильнее будут уговоры его сбросить, и тем тверже должны быть в ответ слова, которым нас научает преподобный Савва:

«Как я могу предпочесть вашу суетную жизнь кресту своему?»

Аминь.

За всенощной, в воскресенье

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Велик и славен сонм святых угодников Божиих в Православной Церкви.

Это воистину вершины, которые указывают путь идущим дорогой спасения. Но среди этих вершин есть величайшая – это святитель Николай Чудотворец, великий молитвенник, подвижник, ревнитель веры. Кто исчислит все чудеса, совершенные святителем Николаем Чудотворцем: воскрешал мертвых, исцелял болящих, вразумлял заблудших, спасал погибающих, защищал в темницах сущих. Из каких бед, из каких напастей, от каких [только] скорбей не избавлялись люди по молитвам святителя Николая, чудесным его заступлением!

Святитель Николай Чудотворец так вошел в жизнь человеческую, что сделался постоянным покровителем, соблюдающим жизнь каждого верующего христианина. И не только христиане, но и нехристианский мир с величайшим благоговением относится к памяти святителя Николая Чудотворца. Особенно близок святитель Николай простому православному народу, который верует не мудрствуя лукаво, чистым сердцем. О том, как он сохраняет это свое звание простоты, свидетельствует одно церковное предание, о котором повествуется в его житии. Там рассказывается о том, как некоему Феофану, человеку благочестивой жизни, странноприимцу, явился святитель Николай и сказал:

«Сходи к иконописцу Агдею и закажи ему три иконы: Спаса, Божией Матери и Николая Чудотворца.

И сделай трапезу и пригласи патриарха с собором в свой дом».

И исполнил Феофан повеление святителя Николая. И были принесены в его дом три великие иконы: Спаса, Божией Матери и святителя Николая. И сделал он трапезу, и пригласил патриарха Афанасия с собором, и пришел патриарх в его дом с собором своим и увидел эти три иконы. И поклонился он Спасу и сказал: «Хорошо ты сделал, что у тебя великая икона Спаса». И поклонился он иконе Божией Матери и сказал: «Хорошо ты сделал, что у тебя икона Божией Матери». А посмотрев на икону святителя Николая, сказал: «Напрасно ты сделал такую великую икону святителю Николаю Мирликийскому: у него были простые родители – поселяне».

И велел вынести икону святителя. С великой скорбью исполнил повеление патриарха Феофан. Но сам попросил одного из клириков, чтобы тот во время трапезы совершал бы там, где будет стоять унесенная икона святителя Николая, ему хвалу.

И стал пиршествовать патриарх с собором. И не хватило ему вина. И Феофан, в смущении, что не может принять как должно высокого гостя с сонмом его соборным, стал молиться святителю Николаю, чтобы он совершил чудо и восполнил недостающее. И совершилось чудо: послал ему по молитвам просимое святитель Николай.

И вот прошло некоторое время, и пришел вельможа по имени Феодор. И просил патриарха прибыть к нему и исцелить единственную его дочь, страдавшую беснованием. И отплыл на корабле патриарх. Дорогой началась буря, и опрокинулся корабль. Тогда, изнемогая в волнах, стал молиться святителю Николаю утопающий патриарх. И явился ему святитель Николай и сказал: «Или я, происходящий от простых родителей, нужен тебе, чтобы поднять из пучины морской?»

И принес покаяние патриарх. И протянул ему руку святитель Николай и спас утопающего. И раскаявшийся патриарх воздвигнул церковь в память святителя Николая, Мирликийского Чудотворца.

Близок простым душам святитель Николай. Близок ко всей жизни человеческой, вошел в нее, чувствуется в ней и всегда ее соблюдает. Наипаче в наши дни.

Да прославим святую ревность о чистоте Православия святого угодника Божия Николая.

На I Никейском Соборе, на котором была осуждена ересь Ария и сам Арий, возгорелся великий спор с еретиками. Ревнуя о чистоте веры, святитель в пламенном порыве сей ревности дерзнул ударить хулителя и еретика по ланите.

Собор возмутился, и встал вопрос о лишении святителя Николая сана. И было тогда видение участникам Собора. Открыто им было в том видении, что угодна Господу пламенная ревность святителя Николая – защитника веры православной.

Видели они Спасителя и Божию Матерь и около Них – святителя Николая Чудотворца.

Многому научают нас жития святых, многое они нам раскрывают. Научают, как нам идти путем спасения. Но наипаче нуждаемся мы в ревности, в пламенной вере. И этому по преимуществу научает нас житие святителя Николая Чудотворца – пламенного ревнителя о чистоте Православия.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В житии преподобного Спиридона, епископа Тримифунтского, рассказывается о таком событии. Это было на заседании I Вселенского Собора. Были туда допущены языческие философы перипатетики, последователи Аристотелевской философии.

Среди них один был особенно искусным в споре. И вот преподобный Спиридон стал просить отцов Собора разрешить ему вступить в спор с ученым философом. Св. Спиридон был человеком простым, неученым, и отцы Собора препятствовали его выступлению, так как боялись, что Спиридон будет посрамлен в этом споре знаменитым философом. Но преподобный Спиридон все же обратился к философу со следующими словами:

«Во имя Господа Иисуса Христа выслушай, что я скажу тебе».

И согласился выслушать его ученый языческий философ. И сказал преподобный Спиридон:

«Мы веруем, что Господь, создавший небо и землю, создал человека и весь видимый и невидимый мир. Мы веруем, что Он создал Словом! Который воплотился, жил среди людей, страдал, умер, воскрес и совоскресил с Собою весь род человеческий, и Духом Святым. Мы веруем, что Он вновь придет в день Страшного суда дать воздаяние за добро и зло. Мы не дерзаем постигнуть этой тайны любопытствующим умом. И ты не вопрошай, как это может быть, ибо это превышает силы человеческого разума».

И смолк… И потом обратился к философу со словами:

«А ты не так же ли думаешь?»

И, к общему изумлению, философ, испытанный в казуистических спорах, молчал. А потом вдруг сказал:

«Да, и я думаю так же».

И обратившись к тем, кто пришел с ним, сказал:

«Друзья мои, пока споры велись доказательствами от разума, я мог выставлять против одних доказательств другие, но когда из уст этого старца стала исходить какая-то особая сила, я чувствую, что здесь доказательств от разума уже не может быть, ибо никто не может противиться Богу. Те из вас, кто может думать так же, уверуем во Христа и пойдем за этим старцем, ибо через него говорит Бог».

И, к великой радости всего Собора, принял православную веру.

Вот это событие, рассказанное в житии, многому нас научает и многое нам разъясняет. Оно научает нас, как нам надлежит утверждать нашу веру. Оно раскрывает в деле утверждения веры значение доказательства от разума. Эти доказательства от разума так мало могут иметь значения в деле веры. Они скорее служат для уничтожения препятствий от разума, мешающих укреплению веры.

Эти мудрые философские знания нужны не столько для того, чтобы утвердить веру, сколько для того, чтобы разум не мешал ей. А сама вера утверждается тем, что человеческое сердце открывается благодатной силе, которая содержится в Святой Церкви, в Богослужениях, в Слове Божием, в подвижнических творениях святых отцов. Если не любопытствующим умом, а открытым и жаждущим истины, и правды, и веры сердцем подойдет человек к этому благодатному источнику, то и он получит то, что дал языческому мудрецу преподобный Спиридон.

Прошедшие путь языческой мудрости, оглядываясь назад, чувствуют, как бессильно было то знание от разума, через которое они искали путь к вере. Это такой окольный, такой запутанный, такой бесплодный путь, когда есть прямой, ясный и открытый.

Разъясняет нам и еще нечто это событие. Оно открывает нам причину действенности слова, ту благодатную силу, которая за ним и в нем должна быть.

Если человек хочет передать какое-нибудь знание другому, совершенно безразлично, как он живет, достаточно ясно выразить то, чему он хочет научить другого. Вера так не передается. Вера передается лишь в меру той благодатной силы, которая стоит за словами истины. Это указание больше всего относится к нам, пастырям.

Если так малодейственна сила нашей проповеди, то это наш грех, немощность нашей жизни духовной, неполнота благодати Божией, которая содержится в словах наших.

Проповедь о Боге преподобного Спиридона не содержит в себе никаких необыкновенных доказательств, но она победила непобедимого мудреца. Можно очень искусно проповедовать о Боге, и безбожникам это совсем не будет страшно, они будут легко мириться с этой проповедью, прекрасно чувствуя, что она бесплодна и не действенна, хотя бы и была сопровождаема самыми искусными и тонкими доказательствами и самой сильной эрудицией.

Пусть говорит такой человек где и сколько ему угодно – от этого ни одним безбожником не станет меньше.

Это нас научает и еще одному, раскрывая нам, в чем состоит сила не только отдельного исповедника веры, каким был преподобный Спиридон, но вообще всей Церкви.

Эта сила заключается в благодати.

Не то утверждает Церковь и дает ей победу над антихристом, что может давать победу в миру, а то, что исполнено благодати, и силы, и Духа Божия. Как и апостол Павел научает нас:

«И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении Духа и силы» (1Кор.2:4).

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Много званых, а мало избранных» (Мф.20:16). Мы все – званые православные христиане.

Не только в Крещении призывает нас Господь – Он зовет нас в течение всей нашей жизни. Когда мы ощущаем в нашем сердце стремление к высшему, чувствуем неудовлетворенность обыденной земной жизнью – это Господь зовет нас на Свой пир.

Когда в нашем сердце [рождается] доброе движение к тому, чтобы совершить какой-либо хороший поступок, сделать что-либо не для себя, а для другого – это Господь призывает нас на Свой пир.

Когда посещают нас телесные немощи и мы начинаем просматривать свою жизнь и как-то по иному относиться к ней – это Господь нас зовет к Себе.

И когда скорби, несчастья житейские посещают нас – все это зов Господа.

Каждое Евангельское слово – это зов Спасителя на пир, каждое молитвенное воздыхание, каждое молитвенное слово, которое нам оставили святые отцы и подвижники, научающие нас молиться, – все это зов Спасителя.

Но что же мешает нам слышать его? Что делает таким нечутким слух нашего сердца?

«Первый сказал ему: я купил землю и мне нужно пойти посмотреть, ее; прошу тебя, извини меня. Другой сказал: я купил пять пар волов и иду испытать их; прошу тебя, извини меня. Третий сказал: я женился и потому не могу придти» (Лк.14:18–20).

«Имей мя отречена»… Кто перечислит все отговорки человека, [которые он пускает в ход,] лишь бы только уклониться ему от Божественного пира.

У каждого своя земля, у каждого своя воля, а все вместе – пустые дела земные, которые все оставит здесь человек с последним своим вздохом.

Но что же променял человек на это?

Что за пир? Или нам дано только откровение о Нем, но не дано удостоверения, свидетельства и залога?

Этот пир, на который зовет нас Господь наш, Домовладыка, и которым мы пренебрегаем, есть ли только обещание и слово о вечном блаженстве и Царствии Божием? Разве здесь еще, в пределах нашего земного бытия, нам уже не видятся черты этого таинственного Божественного пира вечного Царствия Божия, нашего спасения?

Разве здесь в нашей собственной душе, когда мы переживаем самое лучшее, самое светлое в жизни нашей, нам не открывается грядущий пир для званых и избранных?

А Божественная Литургия?

Ведь в Божественной Литургии содержится все, что нам дается в обетовании о жизни будущей.

Здесь как бы прикровенно, втайне, но так ощутительно сердцем, является Тот Господь, Царь Славы, в близости к Которому и будет заключаться Царство Небесное.

Или здесь нам не сослужат Ангелы?

Или здесь нам не открывается безмерная любовь Божия, Его Милосердие?

Или здесь мы не созерцаем Божественной жертвы за мир? Или здесь не прозревают очи наши нетления и воскресения? Или здесь, за Божественной Литургией, не видится нам вечная жизнь? Или мы здесь не принимаем в наше сердце Господа и сами не отдаемся Ему? Молитва, Божественные песнопения, Ангельские Лики, весь сонм святых, вся Церковь Божия, Сам Господь Наш Иисус Христос – вот что есть Божественная Литургия!

Чудо, данное нам, недостойнейшим! Это есть пир Господень, начинающийся еще здесь, на земле.

Да сподобит нас Господь быть не только зваными на него, но и избранными.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня наша мысль невольно обращается к первым временам христианства, когда всенощное бдение было живым молитвенным действованием, когда первые христиане в молитвенной ревности своей проводили ночи в молитве. И есть что-то особенно сближающее наше время с временами первоначального христианства. И тогда думающие о мирском были резко отделены от Церкви Христовой. И ныне все резче утверждается грань между людьми веры и неверующим миром.

Враг спасения думал уничтожить Церковь и всевозможными напастями мнил добиться этого уничтожения. Но это лишь утверждало ее.

И в наши дни мир также стремится к тому, чтоб вовсе не существовала Церковь, и все так же утверждается в духе и истине Церковь Христова. И в те времена еще не ушли верующие в затворы за монастырские стены. И ныне христиане должны жить в миру и не могут заключаться в затворы.

Эта общность, таинственная общность духа первоначального христианства и нашего времени, общность, которую, может быть, нужно искать в близости грядущего Христа, – эта общность объясняет нам неосознанную ими сердечную жажду питаться тем, о чем нам свидетельствует жизнь первоначального христианства.

Когда раньше было такое стремление к чтению великих творений святых отцов? Когда у людей было такое стремление к духовной жизни, к посту, молитве, послушанию?

И встает перед нами все, к чему нас призывает Господь, в такой силе, в такой ясности, в таком близком касании душ наших, что охватывает священный трепет перед мыслью: да, может быть, это потому так, что уже грядет Христос, близится Его второе славное пришествие!

Ведь первоначальное христианство так преизбыточествовало благодатию Божией, было исполнено таких великих даров Духа Святого, потому что Церковь как бы ощущала еще присутствие на земле воплотившегося Господа Иисуса Христа; еще как бы слышались слова, произносимые Его устами. Как бы виделся Его образ, который лицезрели многие современники, когда сама земля как бы носила еще отпечаток стопы Его. Все это было так близко, все это было так благодатно, потому что Святая Церковь точно видела еще жившего среди людей Господа Иисуса Христа. Голгофский Крест точно стоял еще на Голгофе, и мученическая кровь угодников Божиих как бы сливалась с этой голгофской Кровью, которая текла по Кресту.

И в наше время точно некое чудо совершается.

И в наше время делается таким осязательным, близким пришествие Господа Иисуса Христа.

Как будто бы нет этих девятнадцати веков, и как будто бы вновь переживается душой все то, что переживали люди первоначального христианства.

Почему же это так?

Не потому ли, что воистину «близко, при дверях»?

Но какое великое время! Какое ответственное, какое страшное время!

Надо веровать, надо молиться!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Когда я размечал Типикон к сегодняшней службе, я не думал, что моя проповедь будет надгробным словом.

Уже за Богослужением пришел сюда человек и сказал о кончине духовного моего сына Иоанна.

Многие из вас его знают.

Это старый старик, почти слепой, с перевязанным глазом, который причащался в это воскресенье.

В его смерти есть нечто, что связывается для меня с тем, что я предполагал сказать вам и не в надгробном слове.

Придя домой, раб Божий Иоанн сказал:

«Вот как хорошо было бы умереть после Причащения».

И через полчаса после этого он умер.

В душевном состоянии покойного было нечто, что сейчас мне так живо вспоминается и о чем мне хотелось говорить вам, не думая, что это будет иметь некую связь с его душой и его кончиной.

Необычайна судьба его. Всю жизнь прожить, мало думая о Господе, в большом богатстве, во всевозможных суетных житейских заботах, и вот, почти одной ногой уже стоя в гробу, решить: надо спасать душу. И каждый раз, уходя с исповеди и беря благословение, он неизменно спрашивал:

«Батюшка, а спасусь я?»

И каждый раз я ему отвечал одно и то же: что Господь милосерден. Но вот вся-то жизнь ушла, ушла для того, для чего жить совсем не стоит, и только кончик этой жизни, маленький-маленький, в несколько лет, оказался для того, для чего жить нужно.

Строил дома, покупал имения, скапливал богатство, и все казалось, что это то самое, а когда смерть, когда состарился и жизнь прожита, оказывается, что это ни для чего не нужно.

Вот жизненный пример.

Но что же нужно, чтобы нам эту жизнь нашу не растратить, для того чтобы час смертный не застал нас в неуравновешенном нашем душевном состоянии. Надлежит постоянно стремиться ко спасению.

Чтобы не было лености, чтобы не было упадка, чтобы не было откладывания, чтобы не было у нас недостатка в терпении и настойчивости.

Самое трудное и самое нужное – это всегда гореть духом, всегда памятовать о высшем, всегда стремиться ко спасению, всегда чувствовать вечность, никогда не угасать духовно.

Вот об этой-то основной стороне нашей жизни я и хотел, думая о второй проповеди, сказать вам, не думая, что я начну ее словом погребальным.

Для того чтобы наша жизнь не прошла для нас так, как проходит она у людей неверующих, для того чтобы она привела нас к спасению, для этого нам надлежит постоянно быть устремленными к Богу.

Вот смысл и назидание и нашей ночной службы.

Мне хотелось, чтобы вы потрудились помолиться эту ночь. Пусть останется в нашей памяти бодрственное состояние в ночи как некий образ того, что надлежит нам испытывать в нашей жизни всегда. Это бодрственное стояние в молитве, бодрственное стояние в духовной жизни, бодрственное стояние в служении Господу. Не каждому Господь пошлет такую кончину, не каждый умрет, только что причастившись Святых Таин. И посему жить надо, как учат нас святые подвижники так, как будто бы каждый час готовишься к смерти.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Не в славе, не в могуществе земном пришел на землю Господь Иисус Христос. В уничижении, в яслях, в вертепе.

Не указуется ли нам в этом рождении Господа Иисуса Христа нечто раскрывающее судьбы Церкви Христовой на земле?

Господь Иисус Христос пришел не для владычества земного, хотя многие стремились сделать из Него владыку, дать Ему власть мирскую, сделать Его царем.

Господь шел голгофским путем, отринув эти мессианские чаяния иудейского народа.

В уничижении был Господь наш Иисус Христос, подъявший грехи мира, распятый за них.

Святая Церковь Христова не есть Церковь, которая обещает людям земные блага, земное торжество, земное могущество.

Сколько было разочарованных людей, насмехавшихся над Спасителем, не оправдавшим их чаяний – вместо владычества земного приявшим зрак раба.

Сколько людей смущается духом, когда перед ними встает образ грядущей Церкви Христовой, не во внешнем Ее могуществе и славе, а в земном уничижении, поругании, изгнании в пустыню.

Неисповедимы судьбы Божии.

Для блага Святой Церкви были почему-то нужны времена некоего земного прославления и могущества.

Может быть, искушенная здесь Святая Церковь вразумлялась и очищалась для грядущих времен.

Может быть, в эпоху внешнего могущества Церкви ей давалась возможность осознать истины веры, выраженные в святых догматах Церкви.

Судьбы Господни неисповедимы, но в Слове Божием так ясно свидетельствуется о Церкви как о Церкви, уничижаемой здесь, на земле, так же, как был уничижаем Ее Божественный Основатель.

Никогда в Слове Божием не обещается верующим, что Святая Церковь будет иметь земную славу, земное могущество.

Все, что нам открывается о грядущих судьбах Церкви, – все это говорит совсем об ином.

Никогда в Слове Божием не изображается эта будущая Церковь как Церковь миллионов людей – напротив, там говорится: найдет ли Спаситель веру на земле, когда придет?

Вот как немного останется верных.

Не миллионы, составляющие Святую Церковь, уйдут в пустыню в последние времена. Не миллионы будут попираемы, как прах, не миллионы, а отдельные люди будут всегда гонимы, как об этом говорит Слово Божие: «Верующие во Христа Иисуса будут гонимы».

Многих соблазнило то, что Господь Иисус Христос не пришел во внешнем могуществе и славе, и многих соблазнит это уничиженное состояние Церкви последних времен. Многим казалась несбывшейся мечта о Мессии, когда Господь Иисус Христос не явился в образе могущественного земного царя, о котором мечтали иудеи.

Многие поколеблятся в вере, когда Святая Церковь не явит собой многочисленности, внешнего могущества, внешнего торжества. Сердца верующих должны жить, устремляясь к будущей Святой Церкви.

Они должны научиться веровать не потому, что верует большинство, не потому, что Церковь прославляется в здешней земной жизни, не потому, что она являет собой могущество и силу.

Они должны привыкнуть к радостной мысли, что сила Церкви в Спасителе нашем, Господе Иисусе Христе, что она в правде, что она непобедима не по мирскому, внешнему и призрачному, земному, а по внутреннему, тайному, непостижимому, что содержится в ней.

Это устремление очей наших к будущему Церкви, когда мы прозреваем Церковь грядущую, – оно должно нас утверждать на скорбном пути, когда истина требует идти не туда, куда идет большинство, а туда, куда зовет Христос.

Нам дают в житиях святых такие дивные примеры этого утверждения в истине, а не на мирском чувстве большинства и силы. Вот там мы должны утешаться сердцем, там мы должны утверждаться в вере, там мы должны закалять свой дух и учиться дерзновению.

Безумию для мира, дерзновению пред Господом.

И вот в сегодняшнем житии св. священномученика Евфимия нам на двух страничках повествуется о том, как научают нас жить и исповедовать нашу веру святые угодники Божии, святые мученики Церкви.

Долгие годы, почти 30 лет, был в изгнании Евфимий.

Была о нем великая слава, и было нужно поколебать его твердость. И после 30 лет изгнания, когда приведен был св. Евфимий перед судьями, стремившимися заставить его уклониться от истинной веры и иконопочитания, он громко свидетельствовал:

«Кто не поклоняется образу Господа Иисуса Христа, того анафематствуем». Большинство было с отступниками, но не спрашивал св. Евфимий, какое благо Церкви принесет его исповедание, не думал он о том, большинство ли приняло ложь, он знал лишь одно – что христиане должны исповедовать правду, и провозгласил эту правду, и мучили его за правду сию.

Но Святая Церковь это слово Евфимия пронесла чрез долгие века – и мы теперь, читая слово сие, воспламеняемся духом, утешаемся, утверждаемся и как бы благословляемся св. Евфимием на таковое же исповедание веры, без мирских расчетов, без мирской арифметики, с одной лишь мыслью и единым чувством: всегда оставаться верными Господу Иисусу Христу.

Надо учиться так решать те или иные встающие перед нами жизненные вопросы, надо учиться в этой сокровищнице истины, правды и святости. Тогда не будет наших шатаний, тогда не будет нашего смущения, тогда мы всегда с благословения Божия будем преследовать не личное благо, а жертвенно отдавать себя на служение Господу – мы всегда будем с Господом нашим Иисусом Христом, хотя бы большинство избрало путь гибели.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Церковь не есть Церковь лукавствующих. Это есть Церковь святых, мучеников, преподобных, угодников Божиих, Небесных Сил и немощных душ человеческих, приносящих покаяние. Отсюда и единство Церкви есть единство святое, единство во истине, в правде, в любви.

Это не есть мирское и внешнее единство – это единство внутреннее, таинственное, совершенное.

Божественная литургия раскрывает нам внутреннее содержание этого единства: Дискос, на котором Агнец Божий, частица во имя Божией Матери, частицы, вынутые в воспоминание пророков, апостолов, мучеников, и частицы, вынутые в очищение грехов усопших рабов Божиих. Это есть образ церковного единства.

Церковное единство дано миру голгофской жертвой, оно скреплено кровью Искупившего мир Спасителя.

Это единство в Божественной литургии показуется нам как единство истин веры, единство святости и любви, которому мы делаемся сопричастниками в Божественном Таинстве Евхаристии.

Никогда это единство Церкви не может достигаться мирскими путями, мирскими средствами, оно никогда не может иметь в своей основе лжи, неправды, никогда оно не может утверждаться на насилии.

Как бы ни казалось, по наваждению диавольскому, подобием этого церковного единства то, что зиждется на лжи, неправде, насилии, это никогда не будет истинным церковным единством, а всегда будет вражеским обманом, диавольским обольщением.

Если вспомнить великую жизнь Церкви, как часто этим призраком внешнего единства могли соблазниться идущие как бы на церковные разделения, и всегда этот соблазн отметается служителем истинного церковного единства, ибо всегда перед совестью человека есть возможность проверить, истинное ли стремление к церковному единству руководит им или обманчивый призрак мирского и внешнего единства Церкви.

Нарушал ли это единство Максим Исповедник, когда говорил: «Если вся вселенная причастится с еретиком патриархом, я один не причащусь!»

Нарушал ли сие единство св. Григорий Богослов, когда в Константинополе оставалась одна отделившаяся от еретиков Святая Православная Церковь?

Нарушалось ли церковное единство, когда погрязший в страстях и грехах народ бесновался, заглушая Божественную службу в Софийском соборе, и когда лишь один великий глас Иоанна Златоустого говорил: «Опять беснуется Иродиада!»

Был ли такой пример в жизни Церкви, когда церковное единство требовало от людей лжи и неправды?

Великие жертвы приносились для утверждения единства церковного, но никогда не были приносимы в жертву веления совести.

Много пролито крови мученической за единство Церкви, но был ли когда-либо хоть один пример того, чтобы Святая Церковь во имя этого единства требовала от людей, чтобы они делали противное совести – то, что считают ложью и неправдой?

Святая Церковь требовала для своего единства, по примеру Божественного Своего Учителя, отдавшего Себя за спасение мира, чтобы верующие отдавали все, что у них есть, самую жизнь свою. Но было ли когда-нибудь, чтобы во имя этого единства под угрозой требовали того, что противно желанию совести человеческой?

Это – не истинное церковное единство, если оно утверждается на лжи, насилии и неправде!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Когда Василия Великого склоняли принять арианскую ересь и он на все угрозы – лишением имущества, ссылкой и самою смертью – отвечал неустрашимо, властелин с изумлением сказал: «Никогда я не встречал такого бесстрашия».

На это Василий Великий ответил: «Ты, вероятно, никогда не говорил с епископом. Мы послушны, сказал он, и смиренны, но когда говорим о Боге, мы не знаем страха – мы дерзновенны».

Русская Церковь дает два образа угодников Божиих, которые как бы воплощают эти слова Василия Великого. С одной стороны святители – митрополит Филипп, Гермоген – дерзновенные исповедники Православия. Им приходилось жить в миру, им приходилось являть свое дерзновение в моменты великих потрясений.

С другой стороны – те, которые шли в пустыни, в затворы, в дремучие непроходимые леса, проходили путь терпения, смирения, послушания.

Преподобный Серафим Саровский есть образ великого смирения, великого терпения, великих уединенных подвигов, близкий родной русской душе и русскому народу великий старец. Старчество русское как бы благословлено и утверждено им.

Сколько за долгие десятилетия своей уединенной подвижнической жизни явил нам преподобный Серафим примеров необычайного смирения, полного послушания, молитвенного делания в таких условиях, которые требовали послушания до конца, смирения до конца.

Преподобный Серафим говорил, что других учить – это все равно что камни бросать с колокольни вниз, а самому исполнять – это то же самое, что камни носить на колокольню вверх.

Преподобный Серафим пронес эти камни на самую вершину, и потому он учитель, слова которого действенны, исполнены правды.

Тогда ли, когда искушала его братия всевозможными мирскими нападками и пересудами, вторжением в его смиренную подвижническую жизнь, тогда ли, когда нападали на него разбойники и истязали его, или тогда, когда ему препятствовали осуществить самую излюбленную, благословленную Божией Матерью мысль о создании Дивеевской обители – он всегда являл безусловное смирение и послушание.

Преподобный Серафим сравнивает Дивеевскую обитель с роем пчел, где вокруг матки объединяется весь рой. Так и вокруг образа преподобного Серафима объединяется и поныне рой верных православных христиан.

Так поучает нас ныне празднуемый праздник преподобного Серафима.

Но образ великого смирения и образ великого дерзновения – это есть единый путь спасения.

Без смирения дерзновение становится дерзостью. Без дерзновения смирение становится слабостью. Истина только в соединении двух этих требований духовного устроения, требований христианского идеала. Надо быть смиренным в личной своей жизни, надо сломить здесь свою гордыню, надо вырвать с корнем из себя тщеславие и самолюбие, питающие гордость человеческую. Надо любить врагов, надо прощать им до конца, надо принять смирение и послушание без оговорок. Но когда мы говорим о Боге, когда мы говорим о Церкви, когда мы исповедуем Православие, то здесь да будет с нами святое дерзновение!

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему».

Так говорит Евангелист Марк, начиная Евангелие Царствия (Мк.1:3).

Этот глас вопиющего в пустыне был гласом величайшего из пророков Иоанна Предтечи. Этот глас призывал людей к покаянию, к нравственному возрождению, к милосердию, к очищению сердец, дабы вместить ту благую весть, которую должен был принести на землю Господь наш Иисус Христос. Этот глас вопиющего в пустыне как бы оживотворял пустынные сердца человеческие, вызывал в них жизнь, делал их достойными вместить источник вечной жизни. Так было перед пришествием Господа нашего Иисуса Христа. Мысль человеческая, сердце человеческое устремляются ко Христу грядущему. И когда бы ни исполнились времена и сроки, но Церковь уже живет чаянием Христа грядущего. Не нужно нам знать, не велено нам испытывать, когда придет Сын Человеческий, но велено нам ждать, велено нам готовиться, велено нам бодрствовать, чтобы не застал Он нас спящими. И посему в этом чаянии Христа, грядущего для нас, вновь оживает, новую силу приемлет этот глас пророка Предтечи. И ныне нам надлежит повторять сии слова:

«Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу».

Ответственные, страшные времена переживает и Святая Церковь, и каждая человеческая душа.

Как и в те времена, когда Господь наш Иисус Христос пришел на землю, так и ныне, когда ожидаем славного Его второго пришествия, надлежит нам сделать прямыми стези Ему.

«Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем возлюбившим явление Его» (2Тим.4:7–8). Так говорит апостол Павел в послании к Тимофею, которое вы слышали сегодня.

Вот и ответ на то, как нам надлежит сделать прямыми стези Ему, как надлежит готовиться ко второму пришествию Господа. Это не о себе только сказал апостол Павел, эго не Тимофею только завещал он – это сказано и нам грешным, особенно тем, кому судит Господь жить в преддверии к последним временам.

Подвигом добрым надо подвизаться, веру надо соблюсти, чтобы сподобиться венца правды. Прошли те времена, когда можно было обольщать себя, что христианство не есть крестоношение, что оно удобно уживается с привычной мирской жизнью и можно жить кое-как. Прошли времена, когда можно было думать, что можно сохранить веру как привычное наследие, вынесенное от отцов наших. Жизнь христианская стала крестом, и надо брать этот крест и возлагать на себя безбоязненно, не малодушно, отдавая себя на служение Господу без двоящихся мыслей, не стоя одной ногой в жизни безбожной и мирской, а другой думая утвердиться в Царствии Божием. Надо веру соблюсти, надо ее защитить от всех нападок внешних, от всех искушений внутренних. Чем оправдаться, как не словами «веру соблюдох» – делами ли нашими, святостью ли нашей, подвигами нашими, чистотою ли сердца, преданностью ли заповедям Божиим?

«Веру соблюдох» – вот что да сподобит нас по праву сказать Господь в день Страшного суда.

Ныне эпоха, когда Церковь потрясается мирскими стихиями, которые всегда стремились поглотить ее, которые не могут примириться с бытием Царствия Божия и Церкви Христовой на земле. Посему и от нас ныне особенно требует Господь чистоты веры, твердости исповедания, стояния за Православие.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Велико в наши дни значение прошлого Церкви, и нужно часто всматриваться в это прошлое, чтобы научиться жить.

Но надо всматриваться в прошлое Церкви не для того, чтобы ложными сравнениями оправдывать свои недостатки и слабости, не для того, чтобы искать подтверждения своим заблуждениям, а для того, чтобы научиться там истинному самоотверженному служению Господу, для того, чтобы черпать силы не малодушествуя идти истинным путем спасения.

Житие Филиппа, митрополита Московского – одна из прекраснейших страниц русской церковной истории. Какое страшное свидетельство мирской неправды и какое свидетельство великой правды Божией являет собою это житие!

С одной стороны стоит смиренный соловецкий инок, молитвенник и постник. С другой стороны – грозный царь, одного гневного взгляда которого было достаточно, чтобы заставить людей трепетать от страха. Все, что вздумалось бы царю самодержавному, все он мог сделать с любым из своих подданных. Но он ничего не мог сделать с митрополитом Филиппом. Он мог только кричать: «Молчи, отче, молчи!»

Но Филипп говорил правду. И этот царский крик похож был больше на жалобный стон побежденного, чем на властный голос самодержавного царя.

Иоанн Грозный задушил митрополита Филиппа. Но царь был побежден им, побежден был совестью, которая в лице митрополита Филиппа свидетельствовала Иоанну о всех его злодеяниях. Не мир, но меч принес на землю Господь. Не мир, но разделение. И это сказал Тот, Кто жертвенной Голгофской Кровью Своею создал Божественное единство в Духе и истине в Своей Святой Церкви.

Какой же меч? Какое же единство?

Не может быть единства тьмы и света, не может быть единства лжи и правды, не может быть единства страстей и духовной жизни. Единство во Христе строится и зиждется на любви, на правде, на истине, и оно разделяется оттого, что есть тьма, ложь, неправда, предательство.

Когда молодой царедворец вошел в храм, он услышал слова: «Нельзя служить двум господам». И эти слова почему-то на этот раз так поразили сердце, что вошел в церковь царедворец, а ушел – инок. Митрополит Филипп избрал себе одного Господина.

Вот на чем зиждется единство, и вот ответ на то, что значит разделение. Разделение в нас и в нашей жизни от желания служить двум господам. Наше лжеединство зиждется на том, что выражается грубой народной пословицей: хотим, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Во Христе это невозможно. Нельзя служить двум господам, нужно выбрать себе одного Господина. И тогда разделение, тогда меч. Тогда разделение в твоей душе, ибо она будет постоянно бороться со страстями. Тогда разделение в семье, ибо всегда будет разделение идущих разными путями. Тогда будет разделение и между Церковью и миром, ибо они должны служить двум разным господам.

Мы живем в великое, ответственное время. Вспоминаются времена арианские, вспоминаются времена иконоборчества. Вновь в Святой Церкви потрясения. Вновь верующие души охвачены у одних ревностью, у других смятением. Вновь вопрос спасения становится жгучим и неотступным вопросом совести. Мы живем в ответственное время, потому что оно есть подготовление к тому времени, когда с таким трудом, тугой будут различать верующие дух Христа от духа антихриста. Это будет время всевозможных обольщений; время, когда скажут: здесь Христос или там Христос. И когда верующим не по внешним формальным признакам, а по духу, по совести, по сердцу придется различать, где Христос и где антихрист. К этому времени и должна быть подготовлена Святая Церковь. Это не может быть дано ей без испытаний, без особого научения истине. Весь смысл совершающихся событий лежит именно в том, что это есть преддверие к последним временам Церкви Христовой.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!» (Мф.3:2).

Так начинал свою проповедь величайший из пророков – Иоанн Креститель. «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!» – так возвестил Свое Евангелие Господь Иисус Христос. Ибо спасение человеческое начинается с покаяния, сознания тяжких прегрешений, с изменения пути жизни. Грех человеческий препятствует делу спасения, стоит на дороге, заваливает эту узкую дорогу спасения нашего.

Сколько грехов на душе каждого человека, тех мелких грехов, которые объемлются словами «повседневные грехи», которые так трудно различать, в которых так трудно каяться, которые так трудно почувствовать как грех – так они привычны, так они «незначительны» и в то же время так они расслабляют душу, засоряют сердце, мешают человеку идти ко спасению! Св. Иоанн Златоуст поучает нас, чтобы мы, раскаиваясь в грехах наших, не впадали в уныние от их повторяемости и сколько бы раз ни падали, столько бы и каялись: «Как на площади идешь, – говорит он, сколько раз упадешь, столько и встанешь».

Так и в жизни нашей: сколько раз ни согрешишь, столько раз должен встать, а встать – это значит покаяться.

Немощен человек, трудна жизнь духовная в миру: властвуют над нами страсти наши, на каждом шагу жизни нашей подстерегает нас враг. Но милосердный Господь, зная немощь нашу, дал нам эту радостную весть о прощении грешника, призывает нас к покаянию, и мы омываемся в страшном Таинстве Евхаристии от наших тяжких преступлений и от наших повседневных грехов.

Но есть грех, который делает невозможным это омовение – страшный грех перед Церковью, когда человек отступает от Церкви Христовой или по неверию, или по малодушию, или по иным козням диавольским. Для того чтобы спастись, надо каяться в своих грехах; для того чтобы спастись, надо пребывать в Святой Церкви. Церковь Христова – наша мать, которая с любовью, с милосердием, с жалостью, со снисходительностью великой относится к нашим слабостям, но она требует от нас непреложного исповедания истинной веры, чтобы нам иметь возможность быть сопричастниками жизни вечной через покаяние. За отпадением от веры в самой глубине всегда прячется маловерие, за малодушием в исповедании веры всегда укрывается неверие.

Вот две дороги перед тобой – одна ведет тебя в жизнь вечную, дарует тебе спасение, и ты всем сердцем веруешь, что это истинно так, что эта дорога приведет тебя к спасению, к Царству Небесному. А другая дорога идет в сторону, и там, в конце ее, видишь погибель и смерть. И ты всем сердцем веруешь, что это истинно так, что если ты пойдешь по этой дороге, то ты погибнешь, умрешь, будешь отвержен от Господа Бога. Если есть в душе эта вера: там спасение, а здесь погибель, – какие угрозы, какие страхи, какие препятствия могут помешать тебе встать на эту открытую перед тобой дорогу спасения?

Какое может быть малодушие, какое лукавство перед собою и людьми, что могут сделать люди с человеком, который верует, что там – спасение, а здесь – погибель?

Или, может быть, враг сумеет прикрыть отпадение от исповедничества красивой одеждой, что ты не за себя боишься исповедовать веру свою так, как повелевает тебе твоя совесть, а что ты боишься за других, что им ты много сделаешь добра, если сохранишь свою драгоценную жизнь. Но как ты сделаешь добро людям без благодати, как ты сделаешь добро без Христа, как ты его сделаешь, когда враг ослепил твои духовные очи, какое тут руководство и спасение других? Диавольское наваждение, которое ослепит мир, по непреложному слову Спасителя, в последние времена!

И будут утешаться погибающие люди, что их много – предателей всегда больше, чем исповедников!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Церковь празднует поклонение святым веригам святого всехвального апостола Петра.

Ирод, убивший Иакова, увидел, что это нравится иудейскому народу, и отправил в тюрьму апостола Петра. Чудесно ночью апостолу явился Ангел и вывел его из темницы. Упали вериги, которыми был скован апостол. Тайно взяли эти вериги христиане и благоговейно стали чтить и поклоняться им. Из поколения в поколение передавалось это благоговейное почитание вериг апостола Петра.

Когда царица Евдокия, жена Феодосия Младшего, ехала из Иерусалима в Царьград, патриарх Ювеналий передал ей в дар эти вериги. Одна из них положена в храм Царьградский в честь апостола Петра, находящийся внутри Софийского собора. А другую веригу она послала дочери своей Евдоксии, жене Валентиниана, в Рим, где был воздвигнут храм в честь апостола Петра, в котором и положены его вериги.

Почитание святых честных вериг апостола Петра есть почитание святыни, через которую верующие таинственно получали благодатное исцеление, благодатные дары.

Почему Господу было угодно через некое вещество, видя почитание в душах людских, послать благодатные дары и чудеса – сие непостижимо для нас, но сие есть утверждение веры нашей. Но в святых честных веригах было и еще нечто, что делало их столь благоговейно почитаемыми христианским народом с самых первых времен. Эти вериги напоминали верующим о тех страданиях, которые были понесены апостолом за Христа. Святая Церковь всегда с особым благоговением относилась к жертвенной исповеднической любви ко Христу. Как бы ни были высоки слова человека, как бы ни было возвышенно состояние его духа, запечатленные жертвенной любовию ко Христу, они приобретали особый действенный смысл для верующих. Это было свидетельство о духе Христовом, о духе исповедничества, о той правде, которую нес в мир святой апостол, кончивший жизнь свою мученическим венцом. Для верующих христиан это было свидетельство истины, для них это был источник укрепления веры, источник благодатных сил. Какое великое значение имело мученичество – это с самых первых дней сознавалось Церковью, а не только по истечении долгих лет.

Апостолы шли по стопам Спасителя. Господь принес Себя в жертву за грехи мира, Господь принял голгофские страдания и смерть, Господь жертвенной любовью и кровью Своею искупил мир.

Какой же иной путь указывает Он своим ученикам, как не тот путь, голгофский? Господь основал Церковь Свою Голгофскую Кровью Своею, и она создавалась и укреплялась кровью мучеников.

Да что я своими слабыми словами могу сказать в похвалу мученичества, когда у нас есть слова св. Иоанна Златоустого? Прочитаем сии слова в похвалу мученичества христианского, и мы увидим, что не только через долгие века открылось то, что дало мученичество Церкви Христовой, а что это видели и богоносные отцы – современники этих страданий.

«Блаженны вы в темничном заключении, – пишет св. Иоанн Златоуст епископам, пресвитерам и диаконам, заключенным в узах, – в ваших цепях и узах блаженны троекратно; тысячекратно блаженны вы, возбудившие во всей вселенной нежное участие к себе и соделавшие своими приверженцами даже людей, далеко от вас отдаленных. Повсюду – на море, на суше – прославятся ваши подвиги, ваше мужество, ваша непреклонная воля, ваш чуждый раболепства образ мыслей. Ничто не сломило вас из всего, что считается страшным – ни судилище, ни палач, ни бесчисленные пытки, ни тысячекратные угрозы смертию, ни судья с пламенем в устах, ни враги, скрежещущие зубами и воздвигающие всевозможные роды интриг, ни бессовестная клевета, ни постыдные обвинения, ни ежедневно перед глазами являющаяся смерть. Зато все открыто возлагают на вас венцы и провозглашают вашу славу – не друзья только, но и сами враги и виновники ваших истязаний, если же иные и не открыто, то стоит только заглянуть в их совесть, в глубине ее и у них окажется великое удивление вам. Таково свойство добродетели: ей удивляются даже и те, кто ее преследует. Таково свойство зла – его презирают даже те, кто его делает».

И иное письмо к епископам и пресвитерам, находящимся в заключении:

«Вы содержитесь в темнице, вы скованы цепями, вы заключены вместе с людьми грубыми и грязными. Но по этому самому есть ли еще кто блаженнее вас?»

«Радуйтесь и веселитесь, почтеннейшие и благоговейнейшие господа мои, и непрестанно благодарите за все Бога, нанося тем самым удар диаволу и уготовляя себе великую награду на небесах».

Это не пустые слова, это писалось кровью сердца, это писалось из тяжкого изгнания таким же изгнанником, как и они. Что же, за все эти долгие века уменьшилось ли наше удивление и благоговение перед этими страданиями, на которых Господь утвердил Свою Святую Церковь? Умножилось, увеличилось благоговение наше, лишь возросло, ибо нам видно то, что как бы лишь прогревалось великими богоносными отцами. Нам видится уже то, что возросло на этой мученической крови Святой Церкви, все, что мы имеем в ней, все то, что утешало, исправляло, перерождало людей, что вело мир по пути спасения.

Все, что дала человечеству Святая Церковь, – все это утвердилось на страданиях мучеников, которыми они принесли себя в жертву за правду и дело Христово.

Вот почему мы ныне совершаем память и торжествуем честные вериги апостола Петра.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее» (Мф.18:11)– так говорит Господь. Все ли будут взысканы? Все ли будут спасены?

Нечто требуется и от нас, чтобы Господь по Своему великому милосердию взыскал и спас нас.

От нас требуется то, что нам показано в нынешнем евангельском чтении о Закхее. Для того чтобы Господь спас нас и взыскал нас, для этого надо желать видеть Его, для этого надо потщиться, чтобы увидеть – для этого надо послушать Его, для этого надо принять Его в дом своего сердца, для этого надо принести некую жертву Ему, как принес ее Закхей: «Половину имения моего я отдам нищим, и, если кого обидел, воздам вчетверо» (Лк.19:8).

Желать видеть Господа – это значит стремиться к истине, к правде, к совершенству, это значит не удовлетворяться жизнью только для услаждения плоти, это значит не порабощаться страстям и стихиям мира сего – это значит стремиться к тому, чтобы осуществлять в жизни высшую правду, чтобы понять высший смысл бытия и жаждать жить не для того лишь, чтобы усладиться здешней временной жизнью, а чтобы открылась тебе истинная правда Царства Небесного.

Это значит потрудиться, потщиться, чтобы увидеть Господа. Это не дается без труда, не дается без усилий, без борьбы, без всевозможных и внутренних и внешних препятствий. Это значит приготовить дом свой к принятию Господа, и когда Он придет к тебе, принять Его с честью. Куда ты Его примешь, когда твое сердце полно нечистоты? Как ты услышишь зов Его, если все заграждено грехами твоими? Как ты можешь достойно принять сего Божественного Гостя в твое сердце, когда ты не приготовился для того, чтобы воздать Ему должную честь? Примешь ли ты в своей здешней жизни уважаемого Гостя твоего, когда у тебя беспорядок и нечистота в комнате твоей? Как же ты примешь в сердце своем Божественного Гостя, когда там такая грязь?

И нужно принести жертву Господу, нужно засвидетельствовать Ему, что ты воистину хочешь Его видеть, что ты воистину хочешь Его принять, что не пустые слова твои о том, что ты принесешь в жертву Господу то, что Он тебе повелит.

Закхей, укоряемый [за то], что он грешный мытарь, потщился принести в жертву половину имения своего и вчетверо воздать за обиды.

Но не всегда Господь требует в свидетельство преданности Себе жертвы нищим, жертвы воздаянием. У каждого своя жертва, которую должен принести человек.

Нужно быть готовым на эту жертву для того, чтобы Господь взыскал и спас тебя. Это, может быть, не всегда будет отказом от имущества твоего, может быть, это не всегда будет материальным воздаянием за то материальное зло, которое ты сделал, может быть, придется тебе принести в жертву иное.

Но здесь указуется лишь то, что эта жертва есть необходимое условие, дабы Господь взыскал и спас нас.

Христианство без жертвы пустой звук. Как Господь наш Иисус Христос принес Себя в жертву за грехи мира, так и нас научил жертвовать собою, жертвовать для любви ко Христу, жертвовать во имя веры во Христа, жертвовать во свидетельство своей Ему преданности.

Эта жертва требует от человека понести тяжкие скорби, иногда сия жертва с большой болью приносится во имя Христово, иногда самое дорогое в жизни земной призывает [тебя] Господь отдать в жертву, дабы быть достойным Его учеником.

Но если не пустые для тебя слова о спасении и взыскании, то все отдашь, самую жизнь свою.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Горе вам, фарисеям, что даете десятину с мяты, руты и всяких овощей, и нерадите о суде и любви Божией: сие надлежало делать, и того не оставлять» (Лк.11:42).

Так обличает Господь фарисеев – не отдельного грешного человека, а целое направление, которое заменило внутреннее содержание внешней формой. Эта великая опасность, которая не изжита доныне. Она всегда сопутствует человеческой жизни. Она стоит, эта опасность, и перед каждой человеческой душой, она стоит и перед христианским миром.

«Сие надлежало делать, и того не оставлять» – это самое трудное, что предлежит человеку в деле его устроения.

Ведь и христианство не отвергло закон, и оно не отвергло правил, внешней формы – оно утвердило их. Но как высоко оно вознесло дух, как оно провозгласило свободу сего духа, как оно наполнило новым содержанием этот внешний закон и внешнюю форму! И как трудно так строить жизнь и спасение, чтобы и то соблюсти, и в этом не погрешить.

И в личной нравственной жизни человека его постоянно подстерегает опасность фарисейства – не как нравственного падения, а как направления, как устроения.

Апостол Павел говорит: «Все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1Кор.6:12).

Какое свободомыслие, какой великий дух Божественной свободы – и в то же время такая строгая нравственная дисциплина, такой строгий нравственный закон. Разве нельзя превратить в мертвую букву самое правило и закон нравственности? Разве нельзя и здесь омертвить этот великий дух свободы и нравственной жизни?

Но разве нет другой опасности – отринуть этот внешний и нравственный закон и пуститься в безбожную, беспринципную, недопустимую для христианина злую свободу безнравственной жизни?

Особенно встает этот вопрос перед пастырями в деле их руководства душами человеческими, здесь постоянно встречается руководитель духовной жизни с опасностью или подойти к душе человеческой только со стороны этого внешнего закона и внешней формы, или, напротив, совершенно забыть о ней. Для пастыря каждая душа должна быть сама по себе единственной в своем роде, ему приходится решать вопросы по духу, стараться не исходить лишь от одной внешней установленной формы, но постоянно чувствовать живую душу человека и, руководя им и ведя его ко спасению, иметь дерзновение применять внешний закон тогда, когда это нужно, а когда нужно, и ослаблять его.

Многие из присутствующих здесь, как и я, грешный, бывали в Оптиной пустыни и многие из вас знали старцев оптинских. Вот там научались пастыри этому великому делу свободы в духовничестве при строжайшей дисциплине.

Там преподавалось понимание живой человеческой души, умение подходить к ней не с внешней лишь буквой закона, а с живым пониманием.

Все сие особенно надлежит сказать о жизни Церкви. Здесь все зиждется на каноне и здесь все зиждется на истинном духе Христовом. Канон в руках фарисейских превратится в мертвую букву и канон в руках верующих, живущих духом Христовым, будет великим законом, ограждающим Церковь от всевозможных потрясений.

Можно играть и перебрасываться канонами, как мертвыми камнями, и можно чувствовать в каноне внутренний дух и жизнь Церкви. И если безумие отвергнуть канон, то вдвойне безумие – отвергнуть его внутреннее содержание, то, что он ограждает и что он дает Церкви. Нечеловечески трудная задача, не для человеческих сил выполнить ее. «Когда нужно воструби, когда нужно умолчи». На сие нужна мудрость, говорит преподобный Серафим. В жизни у христианина постоянно эта трудность перед глазами, постоянно опасность погрешить в ту или иную сторону – или в безбожность, или в формализм.

Где найти человеку силы, чтобы не погрешить ни против буквы, ни против духа? Как и всегда, только в одном – в благодатной помощи Божией.

Не упование на свою мудрость и на свои силы, а всецелое и смиренное упование на благодатную помощь Божию.

Чтобы не было здесь ничего личного, ничего своего, ничего ради себя, ничего ради своего блага. И тогда благодать Божия научит человека и в решении личных вопросов нравственности, и в решении вопросов духовничества, и в решении общецерковных вопросов.

К какому бы вопросу спасения мы ни подошли, мы всегда изумляемся и благоговеем перед тем, как Господь ведет нас через испытания, через страдания к истинному нашему оцерковлению.

Перед людьми не стояли раньше эти вопросы с такой неотступностью, как они стоят теперь.

Нас точно немножко застало все это врасплох.

Думалось ли нам когда-нибудь, что придется решать эти вопросы так ответственно и страшно, как их приходится решать теперь?

Так Господь ведет и научает нас, и если мы по немощи и по неподготовленности нашей жизни иной раз и ошибемся, то эту ошибку нашу Господь простит нам, если она не лукавая, не притворная, не возникла как самообман и обольщение, не явилась для того, чтобы обольщать себя и оправдывать свою жизнь.

Господь ведь ведет Церковь Свою не к внешнему благоденствию. Надо помнить то, что Господь открыл нам о Церкви последних времен. Где это сказано, что Церковь будет все больше и больше благоденствовать? Нигде не сказано этого – ни в Слове Божием, ни у святых отцов. Нам говорится совсем другое.

И вот, видя эту Церковь грядущих времен, открытую Откровением Божиим, невольно связываешь наступающее с грядущим, ибо для того чтобы ввести души христианские в грядущую Церковь, нужно их приготовить к благодатному пониманию и решению труднейших вопросов как в личной жизни, так и в жизни Церкви. Ведь наступят времена, когда верующим придется узнавать антихриста, и узнавать не по внешним признакам, а по духу, и к этим временам Церковь должна быть подготовлена, чтобы не впасть в обольщение.

Вот нас теперь Господь к этому и приготовляет.

Аминь.

В Прощеное Воскресенье.

Вечерня.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Завтра Великий пост. Дни покаяния, слез, просмотра всей нашей жизни.

Великий пост – это путь, по которому подготовляется душа к достойному предстоянию на Голгофе, дабы достойно встретить Светлое Христово Воскресение.

Много преград встречает человек на своем пути спасения.

Но есть нечто, что преграждает этот путь такою преградою, через которую нельзя перейти, если ее не разрушить. Эта преграда есть осуждение ближнего, нежелание простить ему обиды. Как строго обличал Господь в притчах эту закоснелость человеческого сердца, не желающего прощать ближним! Как строго вменяет это Святая Церковь в обязанность для верующих, приходящих к Святому Причащению, наипаче в дни Великого поста.

Здесь не надо путать ревность о славе Божией с ненавистью к врагам своим: «Гнушайтесь врагами Божиими и любите враги ваша».

Но призывая верующих гнушаться врагами Божиими, Святая Церковь сурово предостерегает: если не простит человек согрешений ближнему своему – и Господь не простит человеку его согрешений. И кто на своем собственном опыте, на своем собственном сердце не убеждался в великой истине этих слов?

Как нам неспокойно, как нам тягостно, когда мы чувствуем к себе вражду, но еще неспокойнее, еще тягостнее, когда эту вражду несешь в своем собственном сердце. И как она мучает и тяготит того, кто испытывает эти не новые чувства к какому-либо человеку! Так хочется самого себя освободить от этой тяготы прощением. Но для этого надо сделать усилие. Нелегко выходит из сердца эта тягота, и гонит человек ее, и не выходит она, мучая ее носителя.

Дает Святая Церковь благодатные силы для того, чтобы справиться с этим тягостным для сердца и души чувством. И в Богослужении Великого поста сколько есть великой благодатной силы, помогающей человеку, чтобы сердце его очистилось, освободилось от всего злого, житейского, личного.

Мы немощны и не можем быть постоянно в должной сосредоточенности и внутренней собранности.

И вот всем тем, что дает Богослужение Великого поста, Святая Церковь помогает очистить свое сердце, сосредоточить внутреннее внимание и освободиться от вражды.

Вспомни, что у тебя есть против ближнего, зорко осмотри свое сердце, чтобы там где не притаилось прикровенное ядовитое чувство вражды – пусть совершенно очистит себя от этого загрязнения душа, чтобы очищенными приступить нам к великим дням постным.

И я, грешный, осматриваю сердце в отношении всех духовных детей моих, и в нем вижу свои прегрешения вольные и невольные, видимые и невидимые.

Может быть, кого обидел, не был достаточно внимателен к скорби и покаянию, иной раз по усталости, а иной – по небрежению.

А сколько слышал я слов: «Помолитесь, батюшка!» – может быть, погрешил немощностью и невнимательностью своей молитвы!

Разве перечтешь все грехи и все вольные и невольные обиды? Но видит Бог, хочу, чтобы вы простили меня за все и от души сам, если кто против меня согрешил, прощаю.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Мы веруем в Господа нашего Иисуса Христа, распятого на кресте, воскресшего в третий день, по Писанию, и голгофской Своею кровию спасшего мир; кто не верует, тот – анафема и антихрист.

Но мы не только веруем, что Господь наш Иисус Христос был распят и воскрес, мы чаем и грядущего славного Его пришествия. Это чаяние, оно раскрывает нам грядущую судьбу Церкви и оно должно постоянно жить в сердце человека, ибо дает ему правильное направление в духовной жизни, указывает, куда ему идти в минуты тяжких и трудных сомнений.

Это чаяние грядущего славного пришествия и образ грядущей Церкви даст особое чувствование, которое по-иному раскроет и Слово Божие о последних временах. Это понимание и этот образ грядущего Церкви и судеб ее по-иному научат смотреть на окружающую жизнь, видеть ее не так, как виделось раньше. Иное освещение получат события окружающей жизни, по- иному человек будет относиться к ним.

Этот образ грядущего Церкви, эта судьба Церкви последних времен заставит его по-иному относиться и к духовной, и к церковной жизни. Перестанет многое человека тогда смущать, перестанет многое прельщать и по-иному определится вся его жизнь.

Так важно носить в своем сердце это чувствование Господа, грядущего во славе, так важно всегда иметь в сердце своем образ Церкви последних времен.

Мы вступаем в великие дни поста. И если вся наша жизнь будет теперь проходить при этом постоянном чувстве страшных последних дней мира, это чувствование отразится и на том, как мы будем переживать наступающие великие дни.

Великий пост – это есть восхождение на Голгофу, Великий пост – это есть очищение нашего сердца, чтобы достойно встретить Христово Воскресение. Великий пост – это есть просмотр всей нашей жизни, это есть отчет за все прожитое перед своей совестью, это есть дни Страшного суда, это есть дни наших слез и покаяния. Это есть дни наших надежд и упования на милосердие Божие. Это есть дни, в которые нам надлежит все пересмотреть в своей душе и вступив в которые, надлежит простить все прегрешения нашим ближним, памятуя, что лишь тогда Господь простит нам прегрешения наши.

Таков Великий пост всегда.

Если Святая Церковь, понимая всю трудность этой внутренней задачи Великого поста, дала нам столько средств, помогающих его осуществлению, то как же нам надлежит, чувствуя всю ответственность нашего времени, всю ответственность за нашу теперешнюю жизнь, как нам надлежит употребить все усилия, чтобы при помощи средств, данных Святой Церковью, достойно провести великие дни поста?

Какие преступления перед Церковью совершены верующими христианами, не соблюдающими пост?

Когда мы читаем устав постный, нас поражает, что не допускаются до причащения те, кто осмелился нарушить пост Четыредесятницы. Многим это кажется суровым и ненужным. Не говоря уж о безбожниках, которые вообще стоят вне Церкви, но даже те, которые считают себя членами Церкви, и они не чувствуют преступности нарушения постного устава. Не заграждает ли это нарушение поста для нас то, что должен нам дать Великий пост, что нам предлагает принять в эти дни в свою душу Святая Церковь?

Надо видеть перед собою апокалипсические времена жизни Святой Церкви, чтобы с трепетом и благоговением относиться к тому, что нам повелевает соблюдать Святая Церковь. Ибо это было нужно не только раньше, но это нужно теперь.

Это можно было делать кое-как, пока жизнь казалась текущей посередине бывших дней и грядущих страшных последних дней мира. Но когда мы приближаемся к ним, когда все события явно говорят нам о том, что мы уже видим перед собою грядущие черты апокалипсической Церкви, нам надлежит вспомнить и о том, какие мы преступники перед Церковью в нарушении ее святых правил, и здесь прежде всего нам надлежит вернуться к подвигу постному и подвигу молитвенному. Мы утверждаемся в вере нашей в Господа Иисуса Христа, и кто не верует в Него, тот анафема и антихрист, но мы утверждаемся и в чаянии Христа грядущего, и это должно нас возродить, воспламенить в нас ревность такую, какая была у первых христиан в первые времена золотого века христианства, ибо та Церковь и Церковь грядущая являют собою образ единого золотого века.

Ныне наступает век грядущих золотых последних дней Церкви. Тогда Церковь была гонимой – и после она будет гонимой. Тогда она была Церковью мучеников – и после она будет Церковью мучеников. И тогда она была Церковью исповедников – и грядущая Церковь будет Церковью исповедников. И тогда ей говорилось: «Не бойся, малое стадо» (Лк.12:32) – и этой грядущей Церкви Господь скажет то же.

Черты эти Церкви бывшей и грядущей совпадут.

Вот почему так близко делается многим, и ощутимо, и ясно это прошлое Церкви Христовой – потому что мы вступаем в ту полосу церковной жизни, которая открывается нам в Откровении Иоанна Богослова.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Я потрясен одной исповедью. Несколько лет женщина жила с одним человеком незаконно и всю свою жизнь отдала этому человеку. И вот стал ее мучить голос, говорящий ей, что она должна уйти. И решила она кончить свой грех и уйти от этого человека. И пошла она к одному священнику, и он сказал ей: «Брось». И пошла она к другому, и тот сказал ей: «Брось». И пошла она к третьему, и он сказал ей: «Брось, иначе я не причащу тебя».

И бросила. И когда она от него уходила, он сказал ей: «Я без тебя жить не буду». И через несколько дней повесился.

И вот в страшном смятении пошла эта женщина к первому священнику, и он сказал ей: «Ты права». И пошла она ко второму священнику, и он сказал ей то же. И пошла она к третьему, и он сказал ей то же.

Это было десять лет тому назад. И вот десять лет непрестанных слез, постоянной тоски, постоянного смятения духа и неуверенности в том, где же была правда. И спрашивает она меня: «Батюшка, а если и там мы не увидимся, ведь он самоубийца, грешна ли я?» Грешна ли? О, фарисеи, бездушные законники. Оправдаешься ли ты буквой закона? Где была мысль о живой человеческой душе?

И спросил я ее: «А вы ему поверили, когда он сказал, что не будет без вас жить?»

"Поверила».

О, фарисеи! Не повелевает ли Господь, чтоб закон был для человека, а не человек для закона? В чем же вина ее? Будем ли оправдывать беззаконие? Никак! Но что-то было сделано не так. Она виновна в гибели человека. Это ее грех. Надо памятовать о законе для спасения души. Но не может закон убить душу человеческую.

Фарисейством погублено иудейство. Фарисейство было злейшим врагом Христа. Фарисейство распинает Его и доныне. Фарисейство всегда не право, хотя бы оно и было право!

Вот потому-то Святая Церковь после Великого канона, после покаянных слез и сознания страшных прегрешений завершает первую седмицу евангельским чтением о фарисеях, о том, как они осудили Спасителя и учеников Его. И как Спаситель оправдался перед ними.

Нам надлежит всегда быть в духе, в благодати, чувствовать внутреннюю правду, а закон лишь облекать в эту правду.

Надлежит нам, чувствуя свои прегрешения, чувствовать не эту букву закона, а нашу внутреннюю неправду в этом прегрешении.

Как мы каемся – сухо каемся! Как мы говорим: «Грешен!» – сухо говорим. И все это потому, что перед нами стоит мертвая буква закона, а сами мы не чувствуем, как душу свою убили грехом, и не чувствуем, как мы живую человеческую душу оскорбляем грехом. Для того чтобы каяться со слезами, оплакивая грехи свои, нужно жить не по букве, а по духу.

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Господь наш Иисус Христос, Спаситель мира, воскрес из мертвых.

Быть христианином значит прежде всего веровать во Христа воскресшего. Вот почему таким страшным грехом считается в Церкви уныние. Это есть отказ от Воскресения, это есть скрытое признание власти смерти. Когда душа впадает в уныние, все как бы теряет радость бытия, жизни.

К концу приходит первая седмица Великого поста.

Вы слышали Великий канон Андрея Критского. Какой плач о грехах, какое страшное сознание своих преступлений, какой вопль к Господу о помиловании, о спасении, какая бездна раскаяния открыта здесь для всех, кто читает и ныне этот канон плача!

Но там прославляется Святая Троица, но там возвеличивается Божия Матерь, но там за каждым словом покаяния, за каждой слезой стоит упование, надежда, вера. Там, все время чувствуя смерть как последствие греха, прославляется Христово Воскресение.

Святая Церковь научает нас каяться, надеясь на спасение. И Великий пост, в который мы вступили с таким плачем о грехах, Великим каноном, он будет плодотворен для нас только тогда, когда мы все время будем чувствовать, к чему нас подготавливает Святая Церковь этим постом. И пусть вся жизнь каждого человека будет просмотрена в этом уповании на Божие милосердие, на прощение, на снисхождение. И все время пусть в каждом из нас горит вера в воскресение падшей души нашей.

Нет человека, который бы не согрешил. Каждый день мы пополняем рукописание грехов своих. И если б не было у нас надежды на милосердие Божие, как бы могли мы жить с этой постоянной тяжестью сознания греховности жизни нашей?

Но у нас есть куда прийти, есть где от этих грехов омыться, есть сила, которая может дать нам освобождение от этих грехов.

Это не есть человеческая сила, ибо человек не может вменить грех ни во что, это есть сила благодатная, сверхъестественная, Божественная, чудесная, это та сила, которая содержится в Святой Церкви. Здесь все свято, здесь все чисто. Приходя в храм, присутствуя на Богослужении, слушая церковные песнопения, видя священнодействие, участвуя в молитве, мы соприкасаемся с этой святостью и, принимая ее в таинствах, становимся облагодатствованы ею.

Из грязного, суетного, скверного, гордого, пустого, ничтожного мира вступая в святость Церкви, мы как бы поднимаемся от земли к небесам. И здесь все дает нам упование на прощение грехов наших, на снисхождение, на милосердие, на спасение.

Ведь каждое слово, вами здесь услышанное при совершении Богослужения, каждое имя, каждое воспоминание – все это есть выражение истинной чистоты, истинной правды, истинного подвига, истинного мученичества, истинной веры, истинной любви.

Здесь все в Боге, здесь все в благодати.

Как же, войдя на это небо, не ощутить при всей ничтожности, при всей греховности жизни нашей радостной надежды на спасение, которая в вере нашей, что смерть побеждена Воскресением?!

Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Гнушайтесь врагами Божиими, любите враги ваша». Так говорит в одном из своих поучений митрополит Филарет.

У нас как раз наоборот: мы не столько гнушаемся врагами Божиими, сколько врагами нашими. Именно здесь, в вопросе о наших врагах, мы забываем заповедь Божию о любви.

Жития святых дают много для уразумения того, какое значение в деле нашего спасения имеют недобрые чувства наши к нашим ближним.

Житие преподобного Тита Печерского, пресвитера – один из таких великих примеров.

Пресвитер Тит имел близкого духовного друга, монаха Евагрия. Это была близкая, тесная, духовная дружба. И вот враг без всякой видимой причины посеял между ними вражду. Явилась такая ненависть, что не могли друг друга видеть: когда один шел с кадильницей, другой бежал прочь, когда случалось одному с кадильницей проходить мимо другого – тот не мог ему кадить.

И вот заболел пресвитер Тит тяжким недугом и послал сказать монаху Евагрию, чтобы тот простил его и примирился с ним. Евагрий не только не примирился, но стал еще больше поносить пресвитера Тита. Пресвитер Тит умирал. Братия, видя близость его кончины, решила силою привести Евагрия и заставить его помириться с умирающим.

И вот когда вошел Евагрий к Титу, ведомый братией, умирающий больной встал с одра и, опустившись на колени, умолял простить его. И тогда сказал Евагрий, что он не примирится с ним ни в этой жизни, ни в будущей, и вырвался из рук братии. И в то же время упал мертвым. Братия в ужасе увидела, что руки умершего сразу так закоченели, что их нельзя было сложить, как будто бы он умер уже давно, и глаза и уста его были открыты и их нельзя было закрыть.

Пресвитер Тит получил чудесное исцеление. И вот спросила братия пресвитера Тита, что же произошло, почему произошла смерть Евагрия и как случилось чудо исцеления его самого. И поведал братии пресвитер Тит, как все случилось. Он сказал, что когда он, не примиренный с Евагрием, лежал больной, то увидел, как Ангелы Божии плачут над его душой, не примирившейся со своим братом. И тогда объял его ужас, и послал он к Евагрию, прося простить его и примириться с ним. И вот когда привели Евагрия и он отвергнул просьбу о прощении, пресвитер Тит увидел Ангела, который огненным копием пронзил Евагрия. Это событие так потрясло братию, что все стали с особенным вниманием следить за тем, чтобы никакое гневное движение не поражало сердце, а сам пресвитер Тит до последних дней своих никогда ни на кого не гневался, никогда ни против кого не имел зла.

Вот это житие св. Тита для нас столь назидательно, особенно в дни Великого поста, в дни нашего покаяния и говения. Трудно прощать врагов, трудно примиряться с врагами своими, но когда подумает человек о том, какое опустошение в душе его произведет это чувство, каким препятствием на пути спасения оно явится, то он возымеет силу преодолеть эту трудность.

Вражда между людьми иногда бывает совершенно необъяснима.

Вот подобно тому, как рассказывается в житии Тита Печерского.

Человек иной раз с недоумением видит, как закипает в его сердце злое и враждебное чувство к другому. А раз отдастся этому чувству, поводов, чтобы его воспитать и возрастить, найдется сколько угодно.

Жития святых нам открывают и невидимый мир, стоящий за этими видимыми событиями жизни. Но некоторые из этих событий, нас окружающих, приобретают для нас особый смысл после того, как нам раскрывается то, что за ними стоит невидимо.

Когда мы гневаемся, Ангелы плачут о душах наших. Когда мы не прощаем обиду, огненное копие Ангела пронзает нас. Когда мы прощаем, мы исцеляемся. Когда мы пребываем в гневе, мы умираем. Вот все сие и надлежит восставить перед собой в те дни особого просмотра души, каковыми являются дни Великого поста.

Подходя к Святой Чаше, будем видеть перед собой и преподобного Тита, умиравшего и вставшего с ложа и просящего простить его, и страшную судьбу Евагрия, утвердившегося в своем гневе.

Ведь все обиды, которые нам наносят близкие, – какие они пустые и ничтожные по сравнению с нашими грехами пред Господом!

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил!» – так воззвал на кресте человечеством Своим Господь наш Иисус Христос ко Отцу Своему.

На Голгофе в этот миг было явлено миру величайшее одиночество, какое могло быть когда-либо на земле.

Чем выше дух человека, тем страшнее одиночество богооставленности. Каждый человек имеет свой крест и свою Голгофу и каждый человек переживает моменты богооставленности.

Страшно душевное одиночество.

Господь принял крестную смерть и любовью искупил мир, и любовью преодолеваются богооставленность и одиночество. Так одиноки люди потому, что среди них иссякла любовь.

В этом величайшее значение Таинства Евхаристии как источника любви, как источника единения, как источника преодоления богооставленности и одиночества.

При всей греховности нашей жизни, когда мы приступаем к Чаше, в которой все та же излиянная на Голгофе Кровь, и когда делаемся через нее сопричастниками любви Божественной, мы, в сем страшном и великом таинстве теснейшим образом соединяясь со Христом, преодолеваем наше отхождение от Господа, богооставленность нашу.

Чем ближе к миру антихрист, тем сильнее будет испытывать душа человеческая холод и ужас своего одиночества и тем нужнее, тем необходимее будет Таинство Евхаристии. Посему в последние времена вражеская сила будет особенно нападать на Церковь, дабы лишить души человеческие возможности вкушать истинное Тело и истинную Кровь Господа Иисуса Христа. Потому будут создаваться антихристом всяческие церковные разделения, чтобы лишить людей истинного причащения.

Будет колебаться истинная Церковь, и будут отторгаться от нее и именоваться истинными лжецеркви. И все это, по слову Божию, создаст мерзость запустения на месте святе.

И в Церкви есть своя Голгофа, и в Церкви на ее славном пути крестоношения есть моменты как бы богооставленности. Для живущих не мирской мелькающей жизнью, а устремляющих взоры горе, чувствующих, согласно откровению Слова Божия, судьбы Церкви, – для них уясняется и смысл наших страшных дней. Эти страшные дни наши имеют тот же смысл приготовления нас и Церкви Святой к дням последним.

Нас научает Господь не соблазняться мирским в жизни церковной, не искать поддержки и сил там, где должна быть единая поддержка благодати.

Научает нас утверждаться на истине, а не на большинстве, научает жертвовать собою, а не искать земных благ в деле церковном.

Научает нас духу смирения, исповедничества, а не покорного предательства. Выковывает души человеческие, дабы сделать их такими, что даже тогда, когда не дух лишь антихриста, который ныне веет в мире, а сам он предстанет пред лицом Церкви, воины Христовы не дрогнули бы, отвергли бы всемогущего на. земле антихриста и с верою встретили Грядущего Христа.

Аминь.

За Литургией

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Верую, Господи, помоги моему неверию!» О чем скажу слово? О своей ли страждущей душе? О своем ли страждущем сердце или о страждущих людях, открывающих сердца свои на исповеди?

Почему столько пролито слез? Не по маловерию ли?

Дети отошли от Церкви, дети погибают. И говорю: «Подождите, многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Небесное. Жизнь еще долгая, может быть, Господь и приведет их ко спасению».

Но почему же не утишаются скорби и не осушаются слезы?

«Верую, Господи, помоги моему неверию!»

И остался человек одиноким здесь, на земле: иные умерли, иных убили… И плачет безысходными слезами горе человеческое… И говорю я: «Ведь загробная жизнь не пустое слово, ведь жизнь вечная есть истинная правда, все туда придем, все увидимся, все воскреснем. Так не надо же плакать от этой скорби».

Но почему-то не осушаются слезы…

«Верую, Господи, помоги моему неверию!»

И почему не можешь ты вымолить у Господа душу, которую любишь, за которую как будто и жизнь свою готов отдать?!..

«Верую, Господи, помоги моему неверию!».

И почему иногда охватывает такая страшная духовная тоска, когда видишь торжествующее вокруг зло и насилие, когда видишь столько предательства, лжи и лукавства! Почему? Когда ты знаешь и веришь, что воистину пришел Господь на землю?..

«Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, приведый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз».

Так почему же тоска так сжимает сердце и делается непереносимым жить?..

«Верую, Господи, помоги моему неверию!» Аминь.

За всенощной

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Господь открыл мне, что будет время, когда архиереи земли Русской и прочие духовные лица уклонятся от сохранения Православия во всей его чистоте, и за то гнев Божий поразит их. Три дня стоял я, просил Господа помиловать их и просил лучше лишить меня, убогого Серафима, Царствия Небесного, нежели наказать их. Но Господь не преклонился на просьбу убогого Серафима и сказал, что не помилует их, ибо будут учить учениям и заповедям человеческим, сердца же их будут далеко от Меня».

Эти слова преподобного Серафима были сказаны почти 100 лет тому назад, а опубликованы 16 лет тому назад, когда и мыслей не было о тех потрясениях, которые переживаются ныне.

Будем ли пророчествовать о скором конце мира? Будем ли дерзать говорить о временах и сроках? Но если не надлежит нам знать о конце мира, о дне и часе пришествия Спасителя, то надлежит нам готовиться к тем временам.

Впадем ли мы в уныние, читая слова преподобного Серафима, или научимся из них, как надлежит готовиться нам?

Не отучимся ли утверждаться не на людях, а на самой истине?

Готовиться к последним временам – это значит бояться духа антихриста, это значит утверждать монашеское отношение к миру, это значит чувствовать страх перец всем, что обмирщает Церковь, это значит сохранить ревность о чистоте Православия и бояться всякого приноравливания Церкви к миру, во зле лежащему.

Это значит в своей церковной жизни все, от малого до самого великого, проверять духом церковности. Ведь из мелочей создается повседневная жизнь, из мелочей строится жизнь духовная и церковная.

В жизни каждого храма есть чем оградиться от духа обмирщения и есть над чем поработать для утверждения духа церковного. С самых пустяков начиная, врывается в Церковь мирская стихия, и с этих пустяков надлежит преграждать ей путь в храм.

Когда в церкви ведутся пустые разговоры, допускается пустой смех – это врываются в храм улица, мир, пустота мирская.

Это пустяки, но можно подняться выше и там научиться, как ограждать Святую Церковь от приноравливания к миру.

Когда тяготит молящихся церковный устав, когда они не достаивают службу, когда им кажется тягостным и сокращенное Богослужение, когда в храме начинают выбрасывать все лучшее, драгоценнейшее в Богослужении для того, чтобы приноравливаться к вкусам и потребностям обмирщенных людей, – это преступление перед Церковью. И когда мы подымемся еще выше и начнем приноравливаться к жизни, введем «общую исповедь», начнем выбрасывать пост, молитву, а там и самые заповеди Божии, считая их неприложимыми к нашей жизни, – это есть преступление перед Церковью.

Нас научают Слово Божие о последних временах и святые отцы, что это будут времена столь тяжкие не только по состоянию душ человеческих, по нравственному их самочувствию, но и по этой трудности найти истинный путь, каким идти к спасению.

Ибо скажут: здесь Христос, скажут: там Христос. Скажут: здесь Церковь, скажут: там Церковь.

И в эти страшные времена так будет трудно узнать истину по внешним признакам и люди будут так беспомощны в утверждении себя на внутреннем своем чувстве! Но впадем ли в уныние от этих предсказаний Слова Божия и святых отцов?

Будем утешаться словами Господа, что Он даст премудрость исповедникам.

Если наше упование на спасение и наша ревность о Церкви будут от чистого сердца, если не будут они утверждаться на гордыне, если не будет в ней ничего ищущего земных благ, если она будет проникнута искренней жертвенной любовью к Церкви, если не будет в этой ревности ничего личного, эгоистического, земного, того, что питает наши стремления к земному благополучию, то тогда не страшны будут эти последние времена, ибо тогда Господь будет близ и вразумит и научит благодатию Своею каждую верующую душу.

Аминь.

За Литургией в Великий Четверг

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Какой великий, какой страшный сегодня день! Сколько бы мы должны были пролить слез, какую бы неизреченную радость должно было вместить наше сердце!

О чем слезы? О душе человеческой, о безмерном ее падении и прегрешениях.

За 30 сребреников продал ученик Спасителя…

Пришел на Тайную вечерю и когда Господь сказал: «Один из вас предаст Меня», спросил Его: «Не я ли?»

Какой ужас, какой грех, какое страшное человеческое падение! Была ночь, когда вышел Иуда с Тайной вечери.

Какая ночь в душе человеческой!

Кто не продает Спасителя за эти сребреники?

Все продают!..

Как же не плакать ныне, когда вспоминается это предательство наше.

А апостол Петр, который так любил Господа, который обещал душу свою положить за Него, – как он клялся, как он отрекался, как он боялся! А он ли не видел всего того, что совершил Иисус…

Какое падение, какой грех, какой ужас – душа человеческая!

И в Гефсиманском саду молился Господь, обливаясь кровавым потом, и тужил, и страдал…

Это мы заставили Сына Божия проливать кровавый пот – мы, ученики Спасителя. А эти пришедшие с оружием взять Сына Божия…

Какое издевательство над правдой, над святостью, над лучшим, что было дано людям. Какое оплевание, какое заушение! Как изощрялись люди, чтобы измучить своего Бога!

Как они Его наряжали в шутовской костюм, как они Его били, как глумились над Ним!..

Какой ужас, какой грех, какая бездна беззакония – душа человеческая!

Как же не плакать ныне, когда все это проходит перед тобой и во всем этом ты узнаешь себя, и Иуду-предателя, и Петра отвергшегося, и воинов, бичевавших Господа.

Какой страшный сегодня день!.. Но ведь Господь умыл ноги ученикам Своим, умыл и Петру, который должен был отречься. Но ведь Господь, Который мог низвести легион Ангелов, чтобы защитить Себя, Он ни одного слова не сказал в Свою защиту. Но ведь Господь о нас, о распинающих Его, молился на кресте.

И когда текла по Голгофскому Кресту кровь Спасителя, ведь это Его Божественная любовь омывала мир.

Ведь Христос всех призвал к Себе и самого апостола Петра восстановил в его апостольском достоинстве. И Господь воскрес. И Господь дал нам на Тайной вечере величайшее Таинство Евхаристии, Божественную Свою Кровь, Святое Свое Тело.

Это нам-то, иудам-то, Петру-то, воинам-то!..

Какую же неизреченную радость должно вместить наше сердце ныне?!

Нам дана таинственная, благодатная возможность быть постоянно со Христом, Который нас простил, Который нас сделал сопричастниками Воскресению.

Какой страшный, какой великий, какой радостный ныне день!