На свободе

Ради своего народа, ради Тела Христова – Церкви патриарх не принял высшей земной радости – мученической кончины за Христа, а решил в страшные дни раскола, когда обновленцы готовы были уничтожить вековые устои православия, обличить ложь и тщету «коммунистической церкви» и вернуть российскому народу себя – предстателя за них перед Богом.

На следующий же день по освобождении Святейший после более чем годового перерыва появился на народе – приехал на погребение глубоко почитаемого в Москве протоиерея Алексея Мечева. На Лазаревском кладбище патриарх не вошел в церковь, так как в ней служили обновленцы⁹⁶, дав понять народу, что храм ими осквернен, облачился на паперти и направился к свежей могиле, где и совершил панихиду по почившему московскому старцу.

На имя зам. председателя Совета народных комиссаров А. И. Рыкова патриарх пишет письмо, в котором, подчиняясь воле пасомых, заявляет о своих правах, похитить которые пытались обновленцы, поддерживаемые властью. Но Святейший не требует «приструнить» клеветников, он просит лишь поставить его в равные с ними условия:

«Прошу Вас, как главу нашей республики, оказать должное содействие в легализации при мне органов Центрального управления (Священного Синода, а на местах – епархиальных управлений) в свободном отныне их существовании и в работе исключительно по церковным делам.

Верующие и доселе, решительно все, считают меня, законно и правильно с церковной точки зрения, не бывшим патриархом, а законным, поэтому название меня бывшим патриархом оскорбляет религиозное сознание всего православного народа, и ему не должно быть места ни в устном обращении ко мне, ни тем более в печати, как это делалось и делается доселе.

Спокойная и плодотворная работа по церковным делам возможна только тогда, когда и на местах (в провинциях по епархиям) будет обеспечено свободное существование церковных учреждений во главе с православными епископами.

По ходатайству верующих я посылаю на места православных архиереев для управления православной паствой и для удовлетворения религиозных потребностей и нужд паствы. Назначаемые мною и посылаемые епископы или арестовываются, или высылаются обратно, причем на местах власть запрещает им и служение, и управление верующими только потому, что они «тихоновцы», т. е. признают законным главою Православной Русской Церкви меня, как патриарха.

Между прочим, обновленческим архиереям предоставлена возможность свободно и жить по епархиям, и собирать съезды. Я просил бы и на это обратить внимание. Не в интересах государства и не в интересах мирной церковной жизни лишать возможности народ иметь желанных для них церковных руководителей.

В связи с так называемым обновленческим движением в административном порядке высланы по разным отдельным местам православные архиереи, имевшие общение со мной, как с законным и каноническим главою всей Православной Русской Церкви. Многие из этих преосвященных в довольно преклонном возрасте и находятся в тяжелых условиях. А между прочим, за ними ничего нет контрреволюционного, за что можно бы, по закону, подвергать их административной высылке. Я просил бы дела о высланных в административном порядке архиереях и священниках пересмотреть и принять меры к их освобождению. Список архиереев при сем прилагается».

21 июня/4 июля патриарх читал акафист в Донском монастыре, на следующий день там же служил всенощную, 23 – го – литургию в Сретенском монастыре, 24 – го – всенощную в церкви Николо – Ваганьково, 25 – го – литургию в церкви Иоанна Предтечи на Пресне, панихиду на Ваганьковском кладбище по архидиакону Розову, всенощную в церкви Спаса на Сенной, 26 – го – литургию в Тихвинской церкви в Лужниках, 27 – го – всенощную на Валаамском подворье, 28 – го – литургию на Валаамском подворье и всенощную в Донском монастыре, 29 – го – литургию в церкви Петра и Павла в Лефортове...

И так день за днем патриарх в простенькой рясе на известной всей Москве пролетке катил из конца в конец города к своей многочисленной пастве, которая в самые трудные для него дни не изменила своему архипастырю. Повсюду его ждали с нетерпением...

«Храм, коридоры и паперть его, и весь монастырский двор были усеяны народом... Так как в церковь попала только незначительная часть верующих, то по окончании обедни Тихон в течение нескольких часов благословлял верующих».

«От патриарших покоев до лестницы в собор стоял народ, он вытянулся в две шеренги, образовав живую улицу. Сейчас по этой дороге, среди этого множества людей пройдет патриарх. Дорога устлана сеном, пахнет мятой. Вот и процессия. Впереди идет иподиакон с крестом, вслед за ним несут подсвечник с горящей свечой, затем следуют иподиаконы с трикирием и дикирием. Вот и патриарх... Собор был переполнен молящимися».

«В большом соборе Николо – Угрешского монастыря торжественную литургию совершал Святейший патриарх Тихон в сослужении множества епископов. Весь обширный монастырь был заполнен богомольцами, прибывшими не только из окрестных сел и деревень, но – в большом количестве – из Москвы... Во дворе монастыря, по выходе Святейшего из собора, к нему подвели сопротивлявшуюся кликушу, выкрикивающую непонятные слова. Но несколько человек, невзирая на ее сопротивление, все – таки подвели ее к патриарху, который еще издали, слыша крики и вопли, поглядывал на нее с состраданием. Он благословил ее, положив свою руку ей на голову, причем сказал несколько успокоительных (как всем показалось) слов, расслышать и понять которые среди общей суматохи и криков было невозможно... Она сейчас же как – то осела, смолкла, перестала корчиться, а затем, отойдя немного, уселась в сторонке – бледная и изможденная. Она тихо плакала, утирая и размазывая слезы концом головного платка, сбившегося на затылок».

«Последний именинный день Святейшего в 1924 году ознаменовался приездом американской делегации. Помолившись за литургией и молебном святителю Тихону Воронежскому, которые патриарх отслужил сам, американцы тут же, в переполненном молящимися Донском соборе, обратились к нему с прочувственной речью, указывая на ту любовь, которую в течение своего девятилетнего святительства в Америке он стяжал не только среди своей русской паствы, но и у самих американцев. Опустившись перед патриархом на колени, они вручили ему от имени всех его почитателей – американцев золотую митру, усыпанную бриллиантами, и облачение».

«За Земляным Валом, на открытом месте – большой и высокий храм святого Никиты – мученика, широко окруженный каменной оградой. На синеве неба отчетливо выделяются главы, ярким золотом блестят кресты. Народ занял весь церковный двор и прилегающие к нему переулки и улицы. Движение на них почти остановилось, и только трамваи проходят, осторожно замедляя ход. У церковных ворот стоят торговки с корзинами цветов. Женщин и детей, их раскупающих, пропускают вперед, и они становятся по обе стороны пути от ворот до храма. Но вот начался уже колокольный звон. Ликующий, несется он ввысь, в прозрачную небесную лазурь... Подъезжает патриарх на своем неизменном извозчике. Ему под ноги бросают цветы. Точно сотканный любовью народной ковер, стелются они перед ним. А он идет смиренно, замедляя шаги, радостно и любовно осеняя всех своей благословляющей рукой».

«Говорят, что в храме Христа Спасителя в самое Рождество, отпразднованное там по новому стилю, было не более трехсот человек⁹⁷, а вот я был на престольном празднике в храме Василия Кесарийского на Тверской, где служил всенощную патриарх (1 ян. ст. ст. память св. Василия), так там было не менее 5000 человек, да столько же не вошло в храм за переполнением его. И что примечательно: трещал морозище, градусов 16, а ведь не все же 10 000 живут поблизости от храма. Многие, значит, пришли или приехали издалека. Теперь попусту не разъездишься».

...И потекли епископы и священники, изменившие в тяжелую годину своему пастырю, в скромную патриаршую келию. Святейший Тихон не оттолкнул кающихся, но и не прощал всех гуртом. Он заставлял вчерашних обновленцев перед лицом прихода каяться всенародно. Потом церковь освящалась кем – нибудь из архиереев и считалась отторгнутой от «Живой церкви».

...Лишенный моментом покаяния и архиерейской мантии, и клобука, и панагии, и креста, стоит на амвоне митрополит Владимирский и Шуйский Сергий, выдающийся богослов и канонист, по примеру которого сотни епископов и священников признали обновленцев. Низко кланяется Святейшему Тихону; в сознании своего уничижения и признанной вины приносит дрожащим от волнения голосом покаяние. Он припадает до пола и в сопровождении патриарших иподиаконов и архидиаконов сходит с солеи. Снова земной поклон. Постепенно ему вручаются из рук Святейшего панагия с крестом, белый клобук, мантия и посох. Патриарх, смотревший до сих пор на митрополита со строгой скорбью, улыбнулся, с ласковой шутливостью взял раскаявшегося владыку за бороду и, покачав головой, сказал: «И ты, старый, от меня откололся». Тут оба старика не выдержали, заплакали и обнялись. Прерванное чином покаяния чтение часов возобновилось. Митрополит Сергий соучаствует в сослужении с патриархом Тихоном за Божественной литургией.

При патриаршем служении в церкви Иоанна Предтечи, что на Земляном Валу, всенародное покаяние принес обновленческий митрополит Серафим (Мещериков). Он рассказал московским богомольцам о своем грехе:

– В настоящий момент я, бывший архиепископ Серафим, всенародно каюсь в церковно – дисциплинарных преступлениях, которые заключались в следующем. Май 1922 года навсегда останется в памяти современников и, несомненно, явится в истории Русской Церкви исключительной датой. Когда до нас, провинциальных архиереев, докатилась печальная весть о взятии главы Церкви патриарха, то мы растерялись и сразу почувствовали, что на Церковь нашу надвигается великая беда. Действительно, вскоре на Троицком подворье, где имел пребывание патриарх, появилось незаконно заменившее его ВЦУ – этот корень церковного зла наших дней. 16 июня 1922 года⁹⁸ я вместе с бывшим Владимирским, а ныне, после всенародного покаяния перед патриархом, Нижегородским митрополитом Сергием (бывшим Финляндским) и бывшим Нижегородским архиепископом Евдокимом подписал известное всем из газет и в свое время нашумевшее заявление, в котором открыто признавал пресловутое ВЦУ. Сделал я это, во – первых, в силу тягостных для меня обстоятельств жизни и по независящим от меня причинам и, во – вторых, надеясь таким образом спасти общее положение Церкви, причем мы особенно рассчитывали на Собор, но наши надежды не оправдались. Вместо ожидаемых мира и блага церковного самозваные управители только посеяли раздор и смуту, как бы на руку безбожия, словно они взяли у него подряд на разруху Церкви, а на самом деле только добивались тяжелой ценой церковных разделений стяжать себе славу и поистине прославились...

Состоя членом обновленческого Синода, я имел возможность близко присмотреться к главным деятелям его и ответственным руководителям так называемого обновленчества и могу потому засвидетельствовать, что почти все эти люди ничтожные и в умственном, и особенно в нравственном отношении.

По самом тщательном рассмотрении всех обстоятельств обновленческого движения в течение более двух лет я с несомненностью убедился, что оно в самой основе своей исполнено лжи и чудовищного обмана. Ввиду этого я ныне всей душой раскаиваюсь в своем участии в обновленчестве и в доказательство искренности своего покаяния снимаю свою подпись под вышеупомянутым заявлением 16 июня и слагаю с себя титул митрополита всея Белоруссии, полученный мной от обновленцев, а также звание члена самочинного Евдокимовского Синода, какой, равно как и нечестивое сборище 1923 года, отрицаю и отметаю. Вторая вина моя перед Православной Церковью – это мои злобные и необдуманные публичные выступления в Москве с докладом против патриарха, в чем я, по долгом тщательном размышлении, также каюсь.

– Святейший отец наш! Прости меня, блудного твоего сына, за мое пребывание на стороне обновленческого раскола и прими в молитвенно – каноническое общение...

Архиепископ Серафим в пояс поклонился патриарху.

– Прости меня, многогрешного, за мои недостойные выступления против твоей святыни...

Архиепископ Серафим до земли поклонился патриарху.

– Простите меня, ради Пастыреначальника нашего Христа, и вы, архипастыри и пастыри, и своей всепрощающей любовью согрейте и озарите закат моей жизни...

Архиепископ Серафим до земли поклонился священнослужителям.

– Простите меня и вы, братья и сестры, вы – непоколебимые представители исконного русского благочестия, примите от меня земной поклон за то, что своей стойкой преданностью и верностью Православной Церкви сохранили нам драгоценную жизнь патриарха, и помолитесь обо мне Господу Богу, да укрепит Он Всесильный меня противостоять в дальнейшем всем козням дьявольским и оградит от возможных скорбей, бед и нечестий.

Архиепископ Серафим до земли поклонился народу.

– Бог простит, – ответил народ.

В течение нескольких месяцев по выходе Святейшего из темницы обновленцы потеряли в России большую часть присвоенных себе храмов. В Москве за ними остались только три церкви! Высшее церковное управление упразднилось, его бывших нераскаявшихся главарей народ не пускал в православные храмы, всецело отдавая любовь Святейшему патриарху Тихону и верному ему духовенству.

Созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют ей

(Мф. 16:18).

Что значит тюрьма, да и сама смерть для патриарха, еще в 1891 году принявшего монашество и навсегда отрешившегося от земных утех в угоду Церкви! Нет, собственная судьба владыку Тихона не волновала, в темнице, в терновом венце мученика, умереть было легко и радостно. Тяжелее было выбрать жизнь и терпеливо нести свой крест ради спасения Церкви от гонений и внутреннего раздора.

Тем, кто упрекал патриарха в «соглашательстве с Советской властью», он отвечал: «Пусть погибнет имя мое в истории, только бы Церкви была польза».

Англиканскому епископу Бюри, также просившему разъяснить появление «Заявления в Верховный Суд РСФСР», он напомнил слова апостола Павла: Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас (Флп. 1:23 – 24). И добавил, что лично с радостью принял бы мученическую смерть, но судьба остающейся Православной Церкви лежит на его ответственности.

Российскому же народу не пришлось ничего объяснять, он верно понял жертву, принесенную ради Христа и Его паствы Всероссийским патриархом, и поклонился ему до земли.

Да, патриарх Тихон пытался «приспособиться к Советской власти», за что претерпел поношения как от «левой», так и от «правой» оппозиции в церковной среде. В чем же выражалось его «приспособленчество», кроме заявления, что «отныне я Советской власти не враг» и отказа от политической борьбы?..

Он добился отмены обращения к себе правительственных чиновников, как к «бывшему патриарху», и разрешения вновь беспрепятственно возносить его имя за богослужением. При этом отказался пойти на компромисс с чекистами, требовавшими изменить его титул на «патриарха всего Союза Советских Социалистических Республик». Он многого достиг в подготовке организации и регистрации Синода и епархиальных управлений, без чего немыслима полноценная церковная жизнь. Благодаря его настойчивости многие священнослужители были выпущены из тюрем и возвращены из ссылок, временно прекратились судебные процессы и расстрелы духовенства. Он стал совершать как явные, так и тайные возведения в сан епископа, как бы предчувствуя скорые кровожадные времена, в кои из – за отсутствия живых архиереев могла прерваться преемственность в церковной власти. Он назначил себе преемников, чтобы в случае своей насильственной или естественной смерти не вызвать церковную смуту и блюсти патриарший престол до созыва Поместного Собора. Он благословил деятельность полуконспиративной Духовной академии для обучения будущих священнослужителей. Он, подчинившись недовольству верующих его предполагавшимся примирением с обновленческим протоиереем Красницким, внушил народу мысль о необходимости каждому мирянину принимать деятельное участие в делах Церкви.

Далеко не все начинания удалось ему довести до конца, но, как он сказал в ответ на письмо елизаветинского духовенства, «прошу верить, что я не пойду на соглашения и уступки, которые приведут к потере чистоты и крепости православия». И народ верил своему архипастырю, как и патриарх верил народу. Их «совместный труд» был заметен повсюду, но особенно ярко проявился в деле противодействия попытке государства в приказном порядке внедрить в церковную жизнь гражданский стиль летосчисления.

Время постоянно течет, и, чтобы измерить его промежутки, люди еще в глубокой древности придумали календарь. Смена дня и ночи дала первую единицу отсчета – сутки, обращение Луны вокруг Земли вторую – месяц, Земли вокруг Солнца третью – год. На глиняных табличках, каменных глыбах, папирусных листах клинописными знаками и иероглифами каждый народ вел свое летосчисление.

Сегодня почти весь мир пользуется солнечным календарем, унаследованным от древних римлян, но значительно усовершенствованным.

В 45 году до Рождества Христова римский император Юлий Цезарь установил юлианский календарь. Тогда полагали, что годовой оборот времени совершается ровно за 365 и 1/4 дня, и для введения в календарь этой четверти постановили через три года к февралю прибавлять один день. Этот удлиненный год на Руси прозвали високосным. В действительности тропический солнечный год несколько короче – 365 дней 5 часов 48 минут 36 секунд, и юлианский календарь отстает от него на одни сутки за каждые 128,2 года. К концу XIV века отставание достигло десяти дней, и папа Григорий XIII повелел, чтобы следовавшая за четвергом 4 октября 1582 года пятница считалась 15 октября. Во избежание ошибок в будущем положили из годов, оканчивающихся двумя нулями, лишь каждый четвертый считать високосным (то есть 1700, 1800, 1900 годы – простые, а 2000 год – високосный).

Точность нового григорианского календаря по сравнению со старым юлианским очень высокая, но и здесь ошибка будет нарастать со временем, а главное, нарушается подвижный цикл традиционной христианской пасхалии, мистический символ которой независим от фиксированного времени.

К 1900 году разница между старым и новым стилями летосчисления достигла тринадцати дней.

На новый стиль еще в XVIII веке перешли западноевропейские страны. Старый юлианский стиль остался лишь в России, так как «такая перемена, колеблющая исконный и много раз освященный церковный порядок, несомненно, сопровождалась бы некоторыми потрясениями в церковной жизни, а между тем в настоящем случае такие потрясения не находят для себя достаточного оправдания ни в исключительной правоте предполагаемой реформы, ни в назревшей церковной потребности» (Послание Святейшего Синода к Вселенской патриархии от 25 февраля 1903 года).

Но 1 февраля 1918 года Совет народных комиссаров особым декретом принудил население России перейти на новый стиль, постановив считать этот день 14 февраля. Лишь Православная Церковь в лице Всероссийского Собора отказалась от реформы календаря: «Во исполнение поручения Священного Синода, Отдел⁹⁹ в заседании 15 марта 1918 года вошел в подробное рассмотрение вопроса о возможности введения нового стиля в Православной Российской Церкви и определил: 1) ввиду важности вопроса о реформе календаря и невозможности, с церковно – канонической точки зрения, скорого самостоятельного решения его Русской Церковью без предварительного сношения по сему вопросу с представителями всех автокефальных Церквей, оставить в Русской Православной Церкви юлианский календарь во всей полноте как на наступающий 1919 год, так и на следующие за ним годы, впредь до решения вопроса всею Православной Церковью...»

Одним из настойчивых требований ГПУ к патриарху по выходе его на свободу был переход Церкви на новый стиль летосчисления. Для чего вдруг властям понадобилась подобная церковная реформа? Судя по всему, единственная цель – посеять раздор среди верующих. Протоиерей Михаил Польский вспоминает:

«Архиепископу Илариону¹⁰⁰, ближайшему сотруднику патриарха, в первые месяцы после освобождения последнего агент власти говорил:

– Уговорите патриарха завести новый стиль. Неужели он не может сделать маленькой уступки власти? Если Советская власть завела этот стиль, то пусть и Церковь покажет, что она солидарна с нею,

В то же время при встрече с другим архиереем этот же агент власти говорил:

– Вы слышали, что патриарх заводит новый стиль? Для чего это? Кому это нужно? Неужели вы согласитесь с ним? Отделитесь от патриарха – вас вся Москва любит и за вами пойдет. Мы вас поддержим».

В конце концов, уступая настойчивости властей и введенный в заблуждение позицией по отношению к новому стилю восточных патриархов, патриарх Тихон обратился к православному народу с посланием о реформе церковного календаря. И тут же Святейший буквально был завален устными просьбами и письмами с мольбой не делать этого. Повинуясь своей пастве, патриарх отменил свое решение и в заявлении во ВЦИК от 17/30 сентября 1924 года тактично объяснил властям свой отказ следовать их требованию.

«Реформа церковного календаря в смысле уравнения его с календарем гражданским хотя и представляет некоторые трудности в согласовании с ним пасхалии и дисциплины постов, однако принципиально допустима. Юлианское летосчисление не возведено Церковью в неприкосновенный догмат веры, но, связанное с церковным обрядом, допускающим изменения, само может подлежать изменению. Замена юлианского стиля григорианским представляет собой значительные практические удобства для самой Церкви, так как новый стиль принят в гражданский оборот православными странами, и им определяется деловая жизнь и дни отдыха, к которым Церковь приурочивает дни молитвы.

Тем не менее немедленное осуществление реформы календаря встречает на своем пути большие затруднения.

Во – первых, для закономерного введения нового стиля требуется согласие всех автокефальных Православных Церквей. Православная Церковь есть Церковь кафолическая, состоящая из отдельных независимых Церквей, связанных между собою в неразрывное единство общностью догматов, обрядов и канонических правил. Для сохранения вселенского единства важно, чтобы во всех Православных Церквах возносились одновременно одни и те же молитвы и совершались одни и те же празднества. Сверх того юлианский календарь, принятый во всех Православных автокефальных Церквах, освящен вселенским авторитетом и не может быть изменен церковной властью одной из них, так как эта власть является низшей инстанцией по отношению к авторитету вселенскому. Отсюда вытекает необходимость решения этого вопроса согласным голосом всей Православной кафолической Церкви.

Но она должна быть не только закономерной, но и безболезненной, а такой она может быть только при согласии верующего народа. По учению Православной Церкви, хранителями чистоты веры и отеческих преданий является не только глава Церкви и не иерархия церковная только во всей своей совокупности, но все тело Церкви, а следовательно, и верующий народ, которому также принадлежат известные права и голос в церковных делах. Предстоятель отдельной Православной Церкви и патриарх Всероссийский, в частности, – не Римский папа, пользующийся неограниченной и беспредельной властью; он не может управлять народом Божиим тиранически, не спрашивая его согласия и не считаясь с его религиозной совестью, с его верованиями, обыкновениями, навыками. История показывает, что даже в том случае, когда предстоятель Церкви, проводящий ту или другую реформу, прав по существу, но, встречая противодействие народа, прибегает к силе вместо того, чтобы воздействовать на него словом пастырского увещания, он становится виновником волнений и раздоров в Церкви. Патриарх Никон был прав, когда приступил к исправлению богослужебных книг, но, столкнувшись с ропотом народа и не желая убедить его в необходимости этой меры, а желая заставить его подчиниться своей власти, создал старообрядческий раскол, тяжелые последствия которого ощущаются Российской Православной Церковью до настоящего времени.

После этих принципиальных разъяснений необходимо коснуться истории попыток введения нового стиля в Русской Церкви начиная с 1918 года. Декретом Советского правительства во время заседаний первого Всероссийского Церковного Собора был введен в гражданский календарь новый стиль. Сознавая желательность согласования церковного календаря с гражданским, Собор выделил из себя комиссию для предварительного обсуждения этого вопроса. Комиссия признала переход на новый стиль возможным под условием согласия на это преобразование со стороны прочих Православных Церквей, и патриарху Всероссийскому было поручено войти в сношение с ними для совместного проведения этой реформы в жизнь. Во исполнение поручения Собора мы обратились тогда с письмом к патриарху Константинопольскому Герману и предложили ему обсудить вопрос об изменении календаря, но ответа от него не получили, вероятно, вследствие затруднительности в то время заграничных сношений...

Когда летом 1923 года обновленческое духовенство приступило к введению нового стиля в церковном употреблении, против него единодушно восстал почти весь народ. Везде повторилась одна и та же картина: в праздники по новому стилю не приходил в церковь народ, в праздники по старому стилю, несмотря на требования народа, не решалось отправлять богослужение духовенство. Иногда народ заставлял насильно священников совершать богослужение по старому стилю. Не прошло и месяца, как священники, перешедшие на новый стиль, под давлением своей паствы вынуждены были возвратиться на старый, а несколько позднее сам обновленческий Синод разъяснил подведомственному ему духовенству, чтобы постановление о новом стиле проводилось в жизнь лишь там, где это по местным условиям представляется возможным.

После нашего возвращения к управлению Церковью представителем ГПУ Е. А. Тучковым от лица правительства нам было предъявлено требование о введении гражданского календаря в обиход Русской Православной Церкви. Это требование, много раз повторенное, было подкреплено обещанием более благоприятного отношения правительства к Православной Церкви и ее учреждениям в случае нашего согласия и угрозою ухудшения этих отношений в случае нашего отказа. Хотя такое требование казалось нам нарушением основного закона республики о невмешательстве гражданской власти во внутренние дела Церкви, однако мы сочли нужным пойти ему навстречу... Как только распространился слух о введении нового стиля со 2/15 октября, в среде верующих возникло сильное возбуждение. Правда, почти все московские приходы послушно, хотя и не со спокойным сердцем, подчинились нашему распоряжению. Но из окружающих Москву епархий, с юга, из Крыма и из далекой Сибири к нам потянулись вереницы депутаций от верующих, чтобы осведомиться, действительно ли предполагается реформа календаря, и чтобы просить нас от лица народа воздержаться от нее, так как введение нового стиля всюду возбуждает тревогу, опасения, недовольство и сопротивление. Одновременно с этим мы были завалены письменными сообщениями того же содержания. Ввиду этого мы сочли своим пастырским долгом принять во внимание голос верующих, чтобы не произвести насилия над совестью народной, и 26 октября/8 ноября 1923 года сделали распоряжение: «Повсеместное и обязательное введение нового стиля в церковное употребление временно отложить». После этого канцелярия наша была опечатана агентами правительства, из нее были взяты неразошедшиеся экземпляры нашего, тогда уже отмененного послания о введении нового стиля и оказались расклеенными по улицам столицы без нашего ведома и согласия. Верующие усмотрели в этой репрессии, явившейся в результате нашего распоряжения о приостановлении реформы календаря, и доказательство вмешательства гражданской власти во внутренние дела Церкви. Но из епархий мы получили изъявления великой радости верующих по поводу нашего распоряжения от 26 октября/8 ноября, а вся Москва облегченно вздохнула и немедленно возвратилась к старому стилю.

В декабре прошедшего года, когда правительством днями отдыха были объявлены Рождественские праздники по новому Стилю, мы поспешили разрешить празднование Рождества Христова по григорианскому календарю там, где это будет желательно и удобно для рабочего населения. Но этим разрешением почти нигде не пожелали воспользоваться, в чем снова проявилось единодушное желание народа сохранить старый обычай. Это побудило нас обратиться к народному комиссару юстиции Д. И. Курскому с просьбой не настаивать на введении нового стиля в церковном употреблении, и мы получили от него словесное заверение, что гражданская власть вовсе не заинтересована в этом.

Для решения вопроса о порядке реформы церковного календаря следует вникнуть в этот общий протест народа и его причины. Во – первых, наш народ очень ценит обряд и его традиционную неизменность. Эта свойственная русскому народу форма благочестия породила уже старообрядческий раскол. Во – вторых, церковный год тесно сплетается с народным бытом и экономическим годом крестьянина. В деревне до сих пор считают по праздникам и праздниками определяют начало полевых работ. Введение нового стиля в церковный календарь сталкивается с народным бытом, всюду отличающимся консерватизмом и стойкостью...

Ныне вопрос о введении нового стиля в церковное употребление снова возбуждается правительством, и с его стороны заявлено настоятельное желание, чтобы нами были приняты решительные меры к согласованию церковного календаря с гражданским. Принимая во внимание свои прежние опыты, мы считаем себя вынужденными заявить, что решительно не находим возможным их повторять. Новое наше распоряжение о реформе календаря, пока не достигнуто общее согласие по этому вопросу всех Православных Церквей, и в глазах верующих, и по существу дела было бы лишено канонического основания и оправдало бы противодействие народа. По нашему глубокому убеждению, такое распоряжение, настойчиво проводимое нами и, может быть, поддержанное мерами государственного воздействия, послужило бы причиной больших волнений и несогласия в Церкви.

Церковь в настоящее время переживает беспримерное внешнее потрясение. Она лишена материальных средств существования, окружена атмосферой подозрительности и вражды, десятки епископов и сотни священников и мирян без суда, часто даже без объяснения причин, брошены в тюрьму, сосланы в отдаленнейшие области республики, влачимы с места на место; православные епископы, назначенные нами, или не допускаются в свои епархии, или изгоняются из них при первом появлении туда, или подвергаются арестам; центральное управление Православной Церковью дезорганизовано, так как учреждения, состоящие при патриархе Всероссийском, не зарегистрированы, и даже канцелярия и архив их опечатаны и недоступны; церкви закрываются, обращаются в клубы и кинематографы или отбираются у многочисленных православных приходов для незначительных численно обновленческих групп; духовенство обложено непосильными налогами, терпит всевозможные стеснения в жилищах, и дети его изгоняются со службы и из учебных заведений потому только, что их отцы служат Церкви. При таких условиях произвести еще внутреннее потрясение в лоне самой Церкви, вызвать смуту и создать в добавление к расколу слева раскол справа канонически незакономерным, неосмотрительным и насильственным распоряжением было бы тяжким грехом пред Богом и людьми со стороны того, на кого Промыслом Божиим возложен тяжелый крест управления Церковью и заботы об ее благе в наши дни.

Патриарх Тихон».

Патриарх Тихон, как и обещал народу, не пошел на уступки, которые могли бы нанести вред чистоте православия. И по сей день в нашей стране существует гражданский (новый) и церковный (старый) стиль летосчисления.

* * *

Пятидесятидевятилетний патриарх Тихон, всю жизнь отличавшийся отменным здоровьем, почти ослеп и стал подвержен обморокам.

С него сняли стражу, предоставив умереть «собственной смертью». И, чтобы она пришла поскорее, каждодневно искусно издевались. Мелкие чиновники, вроде «уполномоченного по управлению зданиями бывшего Донского монастыря Кочеткова», издевались над патриархом Московским и всея России:

«Декабря 5, 1924 г. Василию Ивановичу Беллавину.

Мною неоднократно Вам сообщалось, что Вы никакими юридическими правами не пользуетесь иметь в своей квартире канцелярию, но до сего времени масса приходящих посетителей в б. Донской монастырь спрашивают не Вас лично, а Вашу канцелярию. Последний раз предупреждаю, если мною будут обнаружены канцелярские занятия и прием, кроме Вас, другим духовенством, я вынужден буду об этом сообщить в милицию, а также опечатать Вашу комнату, дабы снять с себя всякую ответственность перед административно – судебными властями за нарушенный Вами порядок».

Несмотря на хитрости и угрозы, выдумываемые Кочетковыми, люди шли и шли каждодневно к своему архипастырю. Одни по делам церковным, за получением письменных распоряжений, другие – ради патриаршего благословения, третьи – за утешением в горе. Доступ к патриарху был свободный, келейник лишь спрашивал посетителей о цели прихода. Святейший Тихон для каждого из них находил ласковые слова, его простота, дружелюбность в беседе производили на всех сильное впечатление.

Московский корреспондент парижской газеты «Энформасьон» сообщил своим читателям: «Спокойный, умный, ласковый, широкосострадательный, очень просто одетый, без всякой роскоши, без различия принимающий всех посетителей, патриарх лишен, может быть, пышности, но он действительно очень дорог тысячам малых людей, рабочих и крестьян, которые приходят его видеть. В нем под образом слабости угадывается крепкая воля, энергия для всех испытаний, вера непоколебимая... Постоянные изъявления сочувствия и преданности, которые он получает со всех концов России, делают его сильным и терпеливым... Густая молчаливая толпа ожидала приема. Странники, заметные по загорелым лицам, большой обуви и благочестивому виду, ожидали, сидя в тени башенного зубца. Они сделали несколько тысяч верст пешком, чтобы получить благословение патриарха. Сельский священник, нервный и застенчивый, ходил вдоль и поперек... Женщина припала к скамье и закрыла лицо руками. Тяжелые рыдания судорожно вздергивали ее плечи. Несомненно, она пришла сюда искать облегчение в каком – то большом несчастий, и невольно пришли в голову тысячи и тысячи расстрелянных... Горожане и крестьяне, люди главным образом из народа, долгие часы, порою дни ждут, чтобы открылась маленькая дверь и мальчик – певчий ввел их к патриарху Тихону».

Обретенная свобода не дала покоя главе Русской Православной Церкви. В газетах было объявлено, что трудящиеся могут не беспокоиться – следствие по делу «гражданина Беллавина» продолжается. За каждым шагом патриарха велось наблюдение, как и за близкими к нему людьми, вскрывались письма, шедшие на его имя через государственную почту, устраивались обыски. Верующие, опасаясь, что их архипастыря тайно увезут в темницу, не спускали с него глаз, днем и ночью в Донском монастыре толпился народ, надеясь, что, когда люди повсюду, Святейшего не посмеют тронуть.

Постоянно, ежечасно патриарх мучился вопросом: «Доколе можно уступать безбожной власти?» Где та грань, когда благо Церкви он обязан поставить выше благополучия своего народа, выше человеческой жизни, притом не своей – жизни верных ему православных чад?

Незадолго до кончины патриарх поведал о своих тяжелых раздумьях первому кандидату в местоблюстители патриаршего престола митрополиту Казанскому и Свияжскому Кириллу.

– Ваше Святейшество, – ответил только что вернувшийся из заточения митрополит, – о нас, архиереях, не думайте, мы теперь только и годны на тюрьмы.

Через несколько дней митрополит Кирилл, после допроса у чекиста Тучкова, был вновь арестован и больше не увидел свободы до своего расстрела в 1937 году.

В другой раз в беседе с тюремным врачом Жижиленко, будущим епископом, патриарх говорил о своих мученических сомнениях в пользе дальнейших уступок Советской власти. Делая эти уступки, он убеждался, что предел требований Советской власти лежит за пределами верности Христу и Церкви и что, по – видимому, единственная возможность для Церкви сохранить свою верность Христу – уйти в катакомбы, как первые христиане.

Но понимал патриарх Тихон и иное – скрыться архипастырю не дозволено, он должен нести свой крест до конца.

Гонения на Церковь продолжались. Воинствующий атеизм опирался на учение большевиков, стоящих у власти. Главный редактор газеты «Правда» Н. И. Бухарин утверждал в популярной книжонке «Азбука коммунизма», что вера в Бога есть выдумка буржуев. Бывший же до него редактором «Правды», а позже членом ЦКК и Верхтруда А. А. Сольц призывал: «Все религии, все боги – одинаковый яд, опьяняющий, усыпляющий ум, волю, сознание, – всем им беспощадная война».

Подобные призывы достигали ушей как одурманенных мечтой о мировом коммунизме жестоких юношей – романтиков, так и расплодившихся на дрожжах советского бюрократизма расчетливых карьеристов. «Отречемся от старого мира» и построим земной рай – без Бога, без христианской совести, без послушания заветам предков – повторяли как молитву воинствующие атеисты. А кто не захочет нашего земного рая – того уничтожим. Кто не пожелает верить в нас – того уничтожим. Кто по дороге к земному раю засомневается в нас – того уничтожим. Но прежде – унизим, чтобы не осталось ни праху, ни памяти от тех, кто не с нами. Унизим Церковь, превратив ее в нищенку, запретив ей напутствовать и причащать умирающих в больницах и тюрьмах, воспламенив костры из икон и богослужебных книг, насадив во всех учебных заведениях наше атеистическое вероучение, забрав под наши нужды Московский Кремль и все монастыри России, создав сеть агентов из духовенства и скостив им за доносительство налог, отменив празднование христианских праздников, поместив мощи русских святых в музее комиссариата народного здравия как анатомический материал, запретив крестные ходы, продав церковную утварь за рубеж, конфисковав колокола для переплавки в металл, разрушив церкви в целях расширения улиц... Будем заставлять школьников расстегивать ворот рубахи и срывать с их груди нательные крестики. Сломим волю вашего патриарха, и вы забудете его. Как забудете и Бога и с прочищенной от памяти головой станете строить наш, земной рай.

Но ошиблись гонители Русской Православной Церкви: Бог поругаем не бывает, терпят поругание пастыри и овцы стада Христова, терпят и славят Господа, ибо жизнь не имеет той цены, как любовь к Церкви. Они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца (Откр. 7:14).

Патриарх продолжал почти ежедневно совершать богослужения в московских храмах. Однажды во время Божественной литургии, когда архидиакон со словами: «Со страхом Божиим...» – вынес из Царских врат святую чашу, один из двух высоких мужчин, выделявшихся своим полумонашеским одеянием, выхватил из – под одежды дубинку и с криком: «Тихон, мы убьем тебя!» – опустил ее на митрополита Петра, приняв его по ошибке за патриарха. К счастью, удар пришелся только по плечу. Стоявшие рядом со свечами иподиаконы моментально обезвредили святотатцев. Архидиакон тоже не растерялся и, поставив святую чашу на престол, закрыл Царские врата. Одновременно раздался голос ктитора¹⁰¹, призвавшего народ к спокойствию. Негодяев вывели из храма и передали в руки милиции.

А в это время в алтаре, облокотившись на святой престол, горько плакал Святейший Тихон...

Так же горько пришлось плакать патриарху и 26 ноября/ 9 декабря 1924 года, когда в 20 часов 15 минут тремя выстрелами в упор из револьвера был убит его келейник, секретарь и телохранитель Яков Анисимович Полозов. Сын Полозова записал по воспоминаниям матери: «10 декабря моей матери должно было исполниться двадцать пять лет, хотели эту дату хорошо отметить, и 9 декабря она спустилась вниз и стала давать указания Клеопатре (крещеной татарке, работавшей кухаркой при патриархе и нашей семье). В это время моя мать услышала что – то вроде щелчков наверху. Она побежала наверх, дорогу ей преградил патриарх и сказал: «Наташа, твоего мужа убили». Мать увидела отца, который хрипел... Убийцы убежали. Но моментально приехали работники ГПУ во главе с Тучковым, который сразу же заявил, что здесь дело рук белогвардейцев. Откуда он это взял?»

Патриарх был потрясен циничным убийством близкого человека, четверть века заменявшего ему родного сына. Москвичи, не зная даже подробностей покушения, решили, что мученик Полозов пал жертвой своей преданности Божиему избраннику, что он вытащил смертный жребий, предназначавшийся Святейшему Тихону. Москвичи вспоминали покушение на патриарха, совершенное в день памяти первоверховных апостолов Петра и Павла 29 июня/12 июля 1919 года. Тогда при выходе архипастыря из храма Христа Спасителя женщина ударила его ножом в бок. Ее сумели задержать, и спустя четыре месяца Совнарсуд при участии знаменитого безбожника Красикова постановил обвиняемую «от наказания освободить и озаботиться помещением ее в условия, наиболее соответствующие ее психическому состоянию».

На паперти храма Христа Спасителя патриарха спас кожаный пояс на подряснике под рясой, смягчивший удар ножа. Вся Москва в те дни возносила моления к Господу об избавлении Святейшего от смерти. Поправившись после покушения, смиренный патриарх Тихон в храме, возле которого пытались прервать его мученическую жизнь, принес народу душевную благодарность за добрые чувства.

– Покорный воле Божией, я остаюсь спокоен и за свою участь. И посему, если исполнятся пожелания ваши мне многих лет, если Господь пошлет мне мирную кончину и удостоит меня великой чести почивать с отцами моими и предшественниками в древнем святом Успенском соборе, буди имя Господне благословенно. Но если мне суждено прожить мало дней и умереть от ножа, или от расстрела, или иною наглою смертью и не будут знать места погребения (Втор. 34:6) – да будет воля Божия: я не лучше собратий моих (3Цар. 19:4), которые уже так умирали. Желал бы только, чтобы такая смерть послужила во очищение многих грехов моих и была принята Господом как жертва благовонная за люди...

Подходило к концу медленное умирание за родной народ и Русскую Православную Церковь священномученика Тихона. Через неделю после похорон Я. А. Полозова, когда патриарх посетил могилу Полозова на Донском кладбище, в него выпустили две пули, но промахнулись.

Три месяца оставалось земной жизни Всероссийскому архипастырю. Семь лет прошло с тех пор, как он возглавил Церковь и предрек свою судьбу: умирание во вся дни.

«Святейший Тихон, – сообщал архиепископ Серафим митрополиту Антонию, главе Русской Церкви за рубежом, – поправляется после третьего дерзкого покушения на его жизнь, но он сильно ослабел и страшно переутомился. Он часто служит и ежедневно делает приемы. К нему едут со всех концов России. У него заведен такой порядок: он принимает каждый день не более пятидесяти человек, с архиереями говорит не более десяти, а с прочими не более пяти минут. Он сильно постарел и выглядит глубоким старцем. Около него нет ни Синода, ни канцелярии. Письменных распоряжений он избегает делать во избежание осложнений с властями».

В январе 1925 года у патриарха участились приступы «грудной жабы». К тому же обнаружили, что неизвестные две ночи подряд пилили решетку на одном из окон его домика. Патриарха положили в частную лечебницу Бакуниных на Остоженке, а пока он будет лечиться, решили подыскать ему более спокойное жилище.

Но и в больнице невозможно было скрыться от человека, которого патриарх полушутливо назвал «некто в сером» – от чекиста Е. А. Тучкова, устраивавшего ему длительные допросы, усевшись в большое кожаное кресло рядом с кроватью больного. Тучков выжидал момента, чтобы предъявить ослабевшему патриарху заготовленное его помощником М. Д. Соловьевым постановление об аресте «гражданина Беллавина», обвиняемого по статье 73 Уголовного кодекса за то, что глава Русской Церкви «составлял сведения о репрессиях, применяемых Соввластью по отношению церковников, пользуясь сведениями из недостаточно верных источников, имел целью дискредитировать Соввласть». Уже и примерная дата ареста стояла на бланке: «1925 г., марта...» Оставалось вписать день...

Не ведавший о близившемся новом заточении патриарх помаленьку поправлялся, написал очередное заявление в НКВД о регистрации при нем Синода, стал выезжать на богослужения. 9/22 марта совершил Божественную литургию в церкви Сорока мучеников возле Новоспасского монастыря по случаю храмового престольного праздника и, вручая архиерейский жезл новопосвященному епископу Тихону (Шарапову)¹⁰², напомнил ему, что ныне архиерейская служба «есть путь креста и мученичества».

Последний раз патриарх совершил Божественную литургию 23 марта/5 апреля в церкви Большого Вознесения на Никитской, намереваясь на днях покинуть больницу. Не успел...