О душе

1. О том, что представляет собою душа, я спорил с Гермогеном¹⁴⁷, который предположил, что она образована скорее из скопления вещества, чем из дыхания Бога; теперь мне, обратившемуся к рассмотрению остальных вопросов, похоже, предстоит преимущественно сражаться с философами.

2. Еще в сократовском¹⁴⁸ узилище возникли прения относительно состояния души¹⁴⁹, – не знаю, насколько подходящим для учителя было это время, не говоря уже о месте. Что же вне всякого сомнения могла чувствовать душа Сократа (испытывавшая, конечно, некоторое свойственное природе волнение или, если она вышла за установленные природой границы, повергнутая в ужас) тогда, когда уже вернулось священное судно¹⁵⁰, когда уже была выпита цикута приговора¹⁵¹, когда рядом уже стояла смерть? Ибо душа, сколько бы она ни была безмятежна и спокойна (ее не привели в замешательство, как это обычно случается при проявлении сострадания, ни рыдания супруги, почти вдовы, ни вид детей, уже сирот¹⁵²), конечно, была все же взволнована в том отношении, что старалась не волноваться; сама стойкость была потрясена в борьбе с потрясением, приводящим к нестойкости. Что же другое мог бы чувствовать любой несправедливо осужденный человек, кроме облегчения от сознания того, что он наказан не по заслугам, не говоря уже о философе, рожденном для славы существе, которому подобает скорее насмехаться над несправедливостью, чем, подвергшись ей, нуждаться в утешении?

3. Так, оказавшейся рядом супруге, которая после приговора малодушно воскликнула: «Сократ, ты осужден несправедливо!», он тотчас же ответил, находя в этом утешение: «А ты хотела, чтоб справедливо?»¹⁵³ А потому не надо удивляться, если он, желая и в тюрьме сокрушить «неклейкие» руки¹⁵⁴ Анита и Мелита¹⁵⁵, перед лицом смерти отстаивает бессмертие души, чтобы этим вынужденным предположением перечеркнуть несправедливость приговора.

4. К тому же вся тогдашняя прославленная мудрость Сократа проистекает из его стремления сохранить невозмутимость, а не из уверенности в постигнутой им истине. Ибо кому открылась истина без Бога? Кем познан Бог без Христа? Кто постиг Христа без Духа Святого? Кто стяжал Духа Святого без таинства веры? Сократ же, конечно, находился под воздействием противоположного духа, поскольку говорят, что демон не покидал его с детских лет¹⁵⁶, поистине, наихудший педагог, даже если у поэтов и философов демоны и считаются стоящими после богов и рядом с богами.

5. Ведь еще не были явлены доказательства христианской мощи, которая единственная разоблачает эту опаснейшую силу, никогда не бывающую благой, но являющуюся виновницей всякого заблуждения, уводящую от всякой истины. И если по этой причине¹⁵⁷ Сократ считается мудрейшим, согласно изречению Пифийца, тоже демона, конечно же оказывающего услугу своему сообщнику, то насколько достойнее и последовательнее утверждение христианской мудрости, от дуновения которой отступает вся сила демонов?

6. Эта мудрость небесной школы при отрицании богов мира сего более свободна¹⁵⁸; она не лицемерит, приказывая пожертвовать Эскулапу петуха¹⁵⁹, она не вводит новых богов, но изгоняет старых¹⁶⁰, она не развращает юношество¹⁶¹, но наставляет его во всяческом целомудрии. И потому уже не в одном городе, но во всем мире ей выносится несправедливый приговор – за имя¹⁶² истины, которая, к сожалению, настолько же более ненавистна, насколько полна, чтобы и смерть эта мудрость вкусила не из бокала приятным образом¹⁶³, но на кресте и на костре, со всевозможной изобретательностью и жестокостью. Между тем, в этом весьма мрачном узилище мира сего среди своих Кебетов и своих Федонов¹⁶⁴ христианская мудрость, если нужно провести исследование о душе, направляет его в соответствии с правилами Бога, уверенная, что нет никого, кто объяснил бы душу лучше, чем ее Создатель. То, что эта мудрость имеет от Бога, пусть узнаёт только от Бога и ни от кого другого! Ибо кто откроет то, что Бог сокрыл? От кого следует узнавать? От Того, от Кого и не знать – самое безопасное. Лучше не знать от Бога то, что Он не открыл, чем знать от человека то, что он сам предположил.

1. Конечно, мы не будем отрицать того, что философы порою думали так же, как и мы; истина подтверждается успехом ее дел. Иногда и в бурю, когда смешались небо и море, из-за счастливой ошибки встречается на пути какая-нибудь гавань; даже во мраке можно найти некий вход и выход благодаря слепой удаче. И весьма многое нам подсказано нашей природой – обычным здравым смыслом, которым Бог удостоил одарить душу.

2. Став его обладателем, философия использовала его для прославления собственного искусства еще до того, как пристрастилась (не удивительно, если я назову это так) к красноречию, способному что угодно создать и разрушить и убеждающему скорее при помощи говорения, чем обучения. Философия облекает содержание в формы, рассматривает все то вместе, то порознь; об известном судит как о неизвестном. Ссылается на примеры, словно все подлежит сравнению; всё относит к той или иной категории, хотя даже у похожих вещей оказываются различные свойства¹⁶⁵, и ничего не оставляет во власть Богу¹⁶⁶. Свои предположения она навязала как законы природы. Я смирился бы с этим, если бы философия, оставаясь естественной, доказывала свою правоту как причастная природе, исходя из своего родства с нею.

3. Ей же кажется, что она почерпнула знания из сочинений, как полагают, священных, ибо благодаря древности многие авторы были признаны не просто божественными, но даже богами. Таковы Меркурий египетский¹⁶⁷, к которому преимущественно тяготел Платон¹⁶⁸, Силен-фригиец, которому, когда его привели пастухи, Мидас предоставил свои огромные уши¹⁶⁹, Гермотим, которому после его смерти жители Клазомен воздвигли храм¹⁷⁰, Орфей, Мусей¹⁷¹, Ферекид¹⁷², учитель Пифагора. А что делать, если философы набросились также на те сочинения, которые подверглись осуждению как псевдохристианские у нас, убежденных в недопустимости принятия чего-нибудь из того, что не согласуется с истинным и уже в самом этом веке возникшим пророчеством¹⁷³ (поскольку мы помним и о лжепророках и о гораздо ранее появившихся падших духах-отступниках, создавших благодаря умелому использованию такого рода способностей весь облик мира сего)?

4. Наконец, даже если есть вероятность, что всякий искатель мудрости из любопытства обращается к самим пророкам, все равно ты найдешь у философов больше различий, чем общего, так как и в этом общем обнаруживается их несходство. Ведь всё, что было истинного и согласного с пророками, они или преподносят как произошедшее из другого источника, или приспосабливают к чему-нибудь другому, причем с величайшим ущербом для истины, которую заставляют либо принимать помощь ото лжи, либо оказывать лжи содействие.

5. Итак, наше столкновение с философами, особенно в разбираемом вопросе, произойдет потому, что иногда общие с нами положения они снабжают своими доказательствами, противоречащими так или иначе нашим принципам; иногда же собственные положения подкрепляют общими с нами доказательствами, соответствующими так или иначе их принципам, так что истина оказывается практически отделенной от философии из-за присущего той яда. Из-за существования этих двух приносящих вред истине точек соприкосновения [между нашим учением и философией] мы вынуждены, сверяясь с божественными сочинениями, освобождать наши общие с философами положения от приводимых ими доказательств и отделять общие с ними доказательства от их положений, конечно, исключая то, чем можно будет воспользоваться как простым свидетельством без риска попасть в ловушку какого-нибудь предвзятого мнения. Ибо иногда бывает необходимо и показание соперников, если оно не приносит им пользы¹⁷⁴.

6. Я не пребываю в неведении относительно того, какое обилие материала по этому вопросу есть у философов, если учесть также число их комментаторов; сколь велико многообразие суждений, сколько существует школ, придерживающихся того или иного мнения, сколь разрослись исследования, сколько хитросплетений в изложении. Исследовал я и медицину, сестру, как говорят, философии, также претендующую на знание в этой области. Разве нет? Ведь вследствие ее заботы о теле может показаться, что она в большей степени, чем философия, сталкивается с проблемой души. Потому философия и противится сестре, что та лучше нее постигла душу, изучая ее как бы непосредственно в месте ее нахождения. Однако пусть и та и другая умерят свое желание первенствовать! Ведь в изысканиях о душе философы руководствовались игрой свободного ума, медики же – необходимостью совершенствовать мастерство: подробно исследуется недостоверное, еще подробнее обсуждается предположительное. Сколько затруднений при доказательстве, столько же усердия при убеждении. Так что Гераклит, славящийся своей темнотой¹⁷⁵, видя, как много тумана напустили в своих сочинениях те, кто исследует душу, с отвращением к их поискам справедливо объявил, что он, как ни пытался, не обнаружил никаких границ души.

7. Христианину же достаточно немногого для понимания этого предмета. Ведь и достоверного всегда немного, да и не позволено христианину стараться узнать больше, чем можно. Бесконечные же прения и Апостол запретил¹⁷⁶. Кроме того, нельзя открывать больше того, что открыто Богом; а то, что открыто Богом, есть всё.

1. О, если бы не существовало необходимости возникновения ересей для выявления искусных!¹⁷⁷ Тогда мы вообще не спорили бы о душе с философами, я бы сказал, патриархами еретиков¹⁷⁸; ведь еще Апостол предвидел, что философия станет потрясением для истины¹⁷⁹. Ибо он, побывав в Афинах, понял, что сей город отличается словоблудием, когда убедился на собственном опыте, что все там торгуют мудростью и красноречием¹⁸⁰, потому-то он и сформулировал свое предостерегающее предписание.

2. Точно так же и понимание души было извращено философскими учениями людей, смешивающими воду с вином¹⁸¹: одни отрицают, что душа бессмертна, другие утверждают, что она более чем бессмертна¹⁸²; одни рассуждают о ее сущности, другие – о форме, иные – о ее устройстве. Эти считают ее появление нездешним, те полагают таковым ее конец, – в зависимости от того, убедил ли их авторитет Платона или энергичность Зенона¹⁸³, или размеренность Аристотеля, или глупость Эпикура, или печаль Гераклита, или безумие Эмпедокла¹⁸⁴.

3. Оплошало, думаю, божественное учение, возникнув в Иудее¹⁸⁵, а не в Греции. Ошибся и Христос, послав на проповедь рыбаков, а не софиста. Итак, если где-нибудь ясный и чистый воздух истины подобным образом загрязняется чадом философии, то рассеять этот чад должны христиане, опровергающие первичные, то есть философские, умозаключения и противопоставляющие им небесные, то есть Господни, предписания, чтобы разрушить то, при помощи чего философия улавливает в свои сети язычников, и сломить то, при помощи чего ересь тревожит верных.

4. Одно сражение – против Гермогена – уже закончено, как было сказано в самом начале, ибо мы утверждаем, что душа – из дыхания Бога, а не из вещества, находя поддержку и в этом вопросе в одном из положений божественного учения, которое нельзя затемнить. И вдохнул, – говорит, – Бог дыхание жизни в лице человека, и стал человек душой живою¹⁸⁶, – конечно, из дыхания Бога, и к этой проблеме не стоит более возвращаться; есть посвященный ей трактат¹⁸⁷, есть соответствующая ересь. Перейду к остальным вопросам¹⁸⁸.

1. После определения того, что представляет собой душа, возникает вопрос о том, как она появляется. Нам, признавшим душу происходящей из дыхания Бога, следует приписать ей начало. Платон это исключает, утверждая, что душа не рождена и не сотворена¹⁸⁹. Мы же на основании утверждения о ее начале учим, что она и рождена, и сотворена. В этих наших словах не будет заведомой ошибки: одно, дескать, – рожденное, другое – сотворенное, поскольку последнее соответствует неодушевленному, первое – одушевленному. Но различия, имея свое место и время, порой бывают перемешаны и соединены. Так, говорят «творение» вместо «вызвать к существованию», ведь все, что каким-либо образом начинает существовать, создается. Ведь и сам создатель может быть назван родителем созданного; этим словом пользуется и Платон. Итак, в том, что касается нашей веры в сотворенные и рожденные души, мнение философа опровергнуто – и снова на основании авторитета пророков.

1. Пусть вызовут неких Евбула¹⁹¹, Критолая¹⁹², Ксенократа¹⁹³, и Аристотеля, согласного¹⁹⁴ в этом с Платоном. Пожалуй, они скорее предпочтут отнять у души телесность, если оставят без внимания других, и притом более многочисленных, отстаивающих наличие тела у души.

2. Я говорю не только о тех, которые представляют душу состоящей из явных телесных субстанций: например, Гиппарх¹⁹⁵ и Гераклит – из огня, Гиппон и Фалес – из воды, Эмпедокл и Критий – из крови, Эпикур – из атомов (если и атомы при своем соединении образуют нечто телесное), Критолай и его перипатетики – из какой-то пятой субстанции¹⁹⁶ (если и она – тело, потому что вмещает тела), но причисляю сюда также стоиков, которые, заявляя, что душа – это дух, почти как мы, ибо дуновение и дух близки между собой, будут, однако, без труда доказывать, что душа – это тело.

3. В самом деле, Зенон, определяя душу как посеянный дух, рассуждает таким образом: то, говорит он, с чьим уходом живое существо умирает, является телом; когда уходит посеянный дух, живое существо умирает, следовательно, посеянный дух есть тело. Следовательно, душа – это тело.

4. И Клеанф утверждает, что сходство с родителями наблюдается у сыновей не только в очертаниях тела, но и в свойствах души, то есть в похожести характеров, способностей и склонностей; что сходство и различие тел распространяется и на души и что, таким образом, душа есть тело, поскольку похожими и непохожими бывают тела.

5. Он также утверждает, что между страданиями телесного и бестелесного нет ничего общего, между тем, и душа сочувствует телу, которому, пораженному ударами, ранами, язвами, она сострадает, и тело – душе, которой, удрученной заботой, тоской, любовью, оно соболезнует, лишаясь общей с ней жизненной силы, при этом о стыде и страхе души свидетельствует краска стыда или бледность. Следовательно, душа есть тело, поскольку подвержена телесным страданиям.

6. Но и Хрисипп протягивает ему [Клеанфу] руку помощи, утверждая, что телесное никоим образом не может быть покинуто бестелесным, ибо даже не затрагивается им (отсюда и слова Лукреция: Ведь осязать, как и быть осязаемым, тело лишь может¹⁹⁷), однако люди умирают, когда душа оставляет тело. Следовательно, душа есть тело, так как она не могла бы покинуть тело, если бы не была телесной¹⁹⁸.

1. Платоники запутывают дело скорее из-за желания быть остроумными, чем из-за стремления к истине. «Необходимо, – говорят они, – чтобы всякое тело было одушевленным или неодушевленным. Если же оно неодушевленное, то приводится в движение извне, если же одушевленное – изнутри. Душа же не будет приводиться в движение извне, поскольку не является неодушевленной, и не [будет приводиться в движение] изнутри, поскольку скорее сама движет тело. Итак, представляется, что не является телом та, которая, в отличие от телесного, не приводится в движение ни извне, ни изнутри».

2. Здесь у нас вызывает недоумение, прежде всего, нелепость определения, опирающегося на то, что к душе не относится. Ибо не может душа называться одушевленным или неодушевленным телом, так как сама есть то, что делает тело одушевленным, пребывая в нем, или неодушевленным, когда покидает его. Таким образом, она не может быть тем, что сама создает, чтобы называться одушевленной или неодушевленной. Ведь она именуется душой по названию своей сущности.

(3). И если не может быть названо одушевленным или неодушевленным телом то, что является душой, то каким образом она будет сравниваться с одушевленными или неодушевленными телами?

3. Кроме того, если приводиться чем-либо в движение извне есть свойство тела, а выше мы показали, что душа, когда пророчествует или неистовствует, приводится в движение чем-то иным (разумеется, извне, поскольку иным), то я с полным основанием в соответствии с предложенным примером признаю телом то, что будет приводиться в движение чем-то иным извне. В самом деле, если приводиться чем-либо в движение есть свойство тела, то насколько более подобающим телу свойством будет приводить что-либо в движение? Душа же движет тело, и ее побуждения извне проявляются вовне. Ибо ею и ноги побуждаются к ходьбе, и руки к прикосновению, и глаза к созерцанию, и язык к говорению, как если бы у статуэтки из-за внутреннего воздействия зашевелилась поверхность. Откуда могла бы взяться эта сила у бестелесной души? Откуда у пустой и ничтожной вещи способность толкать плотное?

4. Но каким образом в человеке могут казаться разделенными чувства телесные и интеллектуальные? «О качествах, – говорят, – телесных вещей, например, земли, огня сообщается телесным чувствам, например, осязанию, зрению; качества же нетелесные, например, благосклонность и злобность, могут быть восприняты интеллектуальными чувствами. Итак, не подлежит сомнению, что душа бестелесна, так как ее качества постигаются не телесными, но интеллектуальными чувствами».

5. Конечно, если только я не остановлю победное шествие этого определения. Вот, я показываю, что бестелесное подвластно телесным чувствам: звук – слуху, цвет – зрению, запах – обонянию; подобным образом и душа присоединяется к телу, так что не утверждай, что бестелесное потому проявляется благодаря телесным чувствам, что присоединяется к телесному. Итак, если известно, что бестелесное постигается также и телесным, то почему и душе, которая телесна, не проявляться при помощи нетелесного? Несостоятельность определения, разумеется, доказана.

6. Из доказательств [платоников] заслуживает особого внимания следующее: всякое тело, полагают они, питается телесным, а душа как нетелесная – нетелесным, а именно упражнениями в мудрости. Но и на этой позиции им не удержаться, так как Соран²⁰⁰, весьма сведущий в методической медицине писатель, отвечает им, что душа питается также и телесным, а, ослабевая, подкрепляется по большей части пищей. Разве нет? Если человека полностью лишить пищи, то душа исчезает из тела. Таким образом, даже сам Соран, очень подробно рассмотрев вопрос о душе в четырех томах и изучив положения всех философов, отстаивает телесную сущность души, хотя и отнимает у нее бессмертие. Ведь не всем дано верить в то, во что верят христиане.

7. А потому, как сам Соран фактами доказывает, что душа питается телесным, так и философ пусть докажет, что она кормится бестелесным. Но никто никогда не давал медовой воды платоновского красноречия душе, пребывающей в недоумении относительно смерти, и не насыщал ее крошками от немногословности Аристотеля. Что делать сонмищу объемных душ грубых людей и варваров, испытывающих недостаток в пище мудрости? Будучи неучеными, эти души все же обладают рассудительностью и без академий, аттических портиков и сократовских темниц, воздерживаясь от вкушения философии, все же живут. Ведь пища наук приносит пользу не самой субстанции души, но ее воспитанию, ибо делает душу не сытой, а прекрасной. Хорошо и то, что стоики отстаивают телесность искусств: еще и по этой причине душа телесна, если считать, что она питается искусствами.

8. Но при чрезмерном усердии в занятиях философией в большинстве случаев люди не смотрят под ноги (так Фалес упал в колодец²⁰¹), и из-за непонимания своих собственных высказываний начинают подозревать ухудшение своего здоровья (так было у Хрисиппа с чемерицей²⁰²). Нечто подобное, думаю, случилось с ним, когда он отрицал, что в одном теле могут находиться двое, забыв или упустив из виду беременных, которые в одной утробе изо дня в день не по одному телу носят, но по два и по три. Из гражданского права узнаём о некой гречанке, родившей пятерых, ставшей матерью сразу всех этих сыновей, роженице, ставшей после одних родов многочадной, плодовитой родительнице с одним чревом, которая, будучи наполнена столькими телами, я бы сказал, почти народом, сама была шестым телом. 9. Все творение подтвердит, что тела, которым предстоит выйти из тел, уже находятся там, откуда выходят. Нужно считать вторым то, которое исходит из другого. Ничто, в свою очередь, не исходит из другого, если не существует двух тогда, когда одно рождается.

1. Для философов сказанного вполне достаточно, для нас же, для которых телесность души станет очевидной из слов самого Евангелия, сказанного более чем достаточно. Душа некоего человека страдает в аду и наказывается огнем, и язык ее пылает, и молит она счастливую душу об увлажненном пальце как об утешении²⁰³.

2. Ты считаешь лишь притчей то, что случилось с возрадовавшимся бедняком и с горюющим богачом? Но для чего там имя Елеазара²⁰⁴, если речь идет не об истинном положении дел? Но даже если следует считать это образом, то он и будет подтверждением истинного положения дел. Ведь если бы душа не имела тела, то образ души не принял бы образа тела, и Писание не лгало бы о телесных членах, если бы их не было.

3. Чем же является то, что нисходит в ад после отделения от тела, что удерживается там, что до судного дня хранится и к чему Христос, умерев, сошел (думаю, к душам патриархов), если душа под землей – ничто? Действительно, ничто, если не тело; бестелесность ведь свободна от всякого рода заключений под стражу, не подлежит наказанию, не нуждается в усладе. Конечно, то, что можно наказать или усладить, будет телом. Расскажу об этом подробнее в более подходящем месте.

4. Итак, если душа испытывает боль и получает облегчение – в темнице или в пристанище усопших, в огне или на ложе Авраамовой, то телесность души будет доказана. Ибо бестелесность ничего не ощущает, не имея того, чем могла бы ощущать; а если имеет, то это будет тело. Ведь насколько все телесное способно чувствовать²⁰⁵, настолько то, что способно чувствовать – является телесным²⁰⁶.

1. Все же опрометчиво и потому глупо лишать нечто его принадлежности к телесному на том основании, что оно не походит на другие тела. А как быть с отдельными различиями в свойствах, благодаря которым величие Творца проявляется из несходства одних и тех же тел, дабы они были столь же несхожи, сколь равны, столь же дружественны, сколь враждебны? Ведь и сами философы сходятся в том, что всё состоит из противоположностей, согласно учению Эмпедокла о дружбе и вражде²⁰⁷.

2. Следовательно, хотя телесные вещи и противопоставлены бестелесным, они и сами отличаются друг от друга таким образом, что различия обогащают их виды, не изменяя род, так что они остаются телесными; столь многочисленные во славе Божьей, поскольку они разнообразны, столь разнообразные, поскольку они различны, столь различные, поскольку для восприятия одних их качеств предназначены одни чувства, для восприятия других – другие; поскольку для одних – одно питание, для других другое, поскольку одни видимы, другие невидимы, поскольку одни тяжелы, другие легки.

3. Ведь говорят, что душу и потому нужно называть бестелесной, что с ее уходом тела усопших делаются тяжелее, хотя должны были бы становиться легче, лишаясь веса одного тела, если душа является телом. Но что будет, говорит Соран, если говорящие это начнут отрицать, что море есть тело, на том основании, что корабль становится неподвижным и тяжелым вне моря? Итак, насколько сильнее тело души, которое носит с удивительной легкостью тело²⁰⁸, столь тяжелое впоследствии!

4. Кроме того, хотя душа невидима, она таковая в соответствии с положением своего тела, своеобразием сущности и природой тех (то есть людей), быть для которых невидимой ей выпало на долю. Глаза сов не знают солнца; орлы же выдерживают его сияние и судят о родовитости своих детей по бесстрашию их взора, и не будут кормить, как выродившегося птенца, который отвернется от солнечных лучей²⁰⁹.

5. К тому же невидимое для одного видимо для другого, не являясь бестелесным лишь на том основании, что сила восприятия не одинакова. Ведь солнце – это тело, поскольку оно – огонь, но то, что признает орел, будет отрицать сова, не решая, однако, за орла. Точно так же и тело души, невидимое для плоти, видимо, пожалуй, духу. Так, Иоанн, исполнившись Духа Божьего²¹⁰, созерцает души мучеников²¹¹.

1. Так как мы признали за душой тело особого свойства и рода, это ее своеобразие уже заранее дает нам возможность судить о прочих привходящих признаках телесности: или они присутствуют у той, которую мы показываем как тело, но относятся к особому роду в соответствии с телесной особенностью; или не присутствуют, что и является своеобразием тела души: отсутствие у него признаков, которые есть у прочих тел. Но мы, тем не менее будем утверждать, не считая это непоследовательным, что всё, более относящееся к субстанциальному и бесспорно причитающееся телесности, присутствует также и у души, как, например, облик, пределы и протяженность в трех измерениях²¹², я говорю о длине, ширине и высоте, при помощи которых философы измеряют тела.

2. Как же теперь нам, наделяющим душу образом, возразить Платону, видящему в этом угрозу ее бессмертию?²¹³ Ведь он утверждает, что все, имеющее образ, является составным и сложным; а все составное и сложное разлагается; но душа бессмертна, следовательно, она не подвержена разложению, так как бессмертна, и бесформенна, так как не подвержена разложению. Впрочем, составной и сложной, поскольку имеет образ, она оказывается и у него, описывающего ее вроде бы по-другому – при помощи постигаемых интеллектом черт – прекрасной из-за справедливости и занятий философией, безобразной же из-за противоположных свойств²¹⁴.

3. Но мы приписываем ей также и телесные черты, не только на основании возникшей при исследовании уверенности в ее телесности, но и ссылаясь на надежность сообщаемой через откровение благодати. Ведь поскольку мы признаём духовные дары, мы и после Иоанна также удостоились получать пророчества.

4. Есть у нас сестра, сподобившаяся даров откровения²¹⁵, которые получает в церкви во время Господнего торжества через экстаз в духе. Общается с ангелами, порою даже с Господом, и видит и слышит таинства, и узнаёт сердца некоторых, и получает целебные средства для нуждающихся. И в зависимости от того, читается Писание или поются псалмы, произносится проповедь или произносятся молитвы, – из них она черпает материал для своих видений. Я точно не помню, что мы говорили о душе, когда эта сестра пребывала в духе. После завершения богослужения, когда народ был отпущен, она по своему обыкновению возвещать нам то, что узрела (ибо мы это весьма тщательно обсуждаем, чтобы правильно оценить), говорит: «Среди прочего мне была показана душа телесным образом, и казалась она духом, но была не пустой и порожней по качеству, а напротив, такой, которую, кажется, можно удержать, – нежной²¹⁶ и светлой, цвета воздуха, с обликом точно как у человека. Таково было видение». И Бог – свидетель, и Апостол – достойный поручитель будущих Божиих даров в Церкви²¹⁷. И если само дело убеждает в частностях, верь и ты.

5. Ведь если душа является телом, то, без сомнения, среди прочего, о чем мы сказали выше, будет у всякого тела [а, следовательно, и у души] характерный цвет. В таком случае, какой другой цвет ты определишь для души, как не воздушный и светлый? Не так, чтобы сама ее сущность была воздухом, даже если так считали Энесидем²¹⁸ и Анаксимен²¹⁹ (думаю, что и Гераклит, как полагают некоторые), или светом, хотя так полагал Гераклид Понтийский²²⁰,

6. – ведь и у красных самоцветов сущность не огненная, хотя они и переливаются золотисто-красным цветом, и бериллы не состоят из воды, хотя им и присущ блеск светлой волны (сколь много существует и других вещей, которые соединяет цвет, но разделяет природа!), – но потому, что все тонкое и прозрачное как бы соперничает с воздухом, и душа будет таковой, поскольку она происходит от дуновения и духа, ведь именно из-за этой самой ее тонкости и ставится под сомнение ее телесность.

7. А теперь в соответствии со своим ощущением попытайся представить себе образ человеческой души, который окажется не чем иным, как человеческим, и притом того тела, которое носит каждая душа. Между прочим, считать так нас побуждает созерцание ее возникновения. Вспомни, что, когда Бог вдохнул в лицо человека дыхание жизни, и стал человек, разумеется, весь, душою живой. Дух тот, через лицо сразу перешедший во внутренности и по всему пространству тела разлившийся, и сразу же сгущенный божественным дыханием, отобразился в каждом уголке, который он, будучи уплотненным, заполнил и там, словно в форме, застыл.

8. Вследствие этого и телесность души была укреплена сгущением, и образ сформирован посредством вдавливания. Один человек будет внутренним, другой – наружным; дважды один, причем и внутренний человек также имеет свои глаза и уши, которыми народ²²¹ должен был слышать и видеть Господа²²². Имеет внутренний человек и прочие члены, которыми и в мыслях пользуется, и во снах. Так, и у богача есть в преисподней язык, и у бедняка палец, и у Авраама лоно²²³. Благодаря этому и души мучеников под алтарем различимы²²⁴. Ведь с самого начала душа, сгустившаяся в Адаме и принявшая форму тела, образовала семя, как всей сущности, так и ее состояния.

1. Для укрепления позиции нашей веры важно определить душу как простую, согласно Платону²²⁵, то есть как однородную в отношении, по крайней мере, ее сущности, что бы там ни утверждали искусства и науки и что бы ни говорили образы.

2. Ведь некоторые полагают, что в душе присутствует иная природная субстанция, дух, словно одно – жить, способность, которую дает душа, другое – дышать, способность, которую дает дух, [ссылаясь на то,] что не у всех живых существ есть обе эти способности, ибо большинство только живут, но не дышат, потому что не имеют органов дыхания, легких и трахей.

3. Какой прок при исследовании человеческой души принимать во внимание комаров и муравьев, коль скоро БогТворец наделил каждое из живых существ отличными от остальных внутренними органами в соответствии с устройством каждого рода, и, стало быть, любые предположения, сделанные на основании сопоставлений, будут необоснованными?! Ведь человек, если он снабжен легкими и трахеями, не будет по этой причине дышать благодаря одному, а жить благодаря другому, а муравью, если он лишен этих органов, не будет отказано в дыхании как всего лишь живущему [и не дышащему].

4. Для кого же настолько все ясно в Божиих делах, что он сможет предположить, что у кого-то отсутствует способность дышать? Для Герофила, пресловутого врача или, вернее, мясника, который, чтобы исследовать природу, изрезал шестьсот людей и возненавидел человека, чтобы познать его? Не знаю, изучил ли он все человеческие внутренности должным образом, ведь сама смерть изменяет только что жившие органы человека и притом смерть не естественная, но случающаяся из-за ошибки во время операции.

5. Философы объявили как об очевидном о том, что у комаров, муравьев и моли нет легких и трахей. Скажи мне, любознательный исследователь, имеют ли они глаза, чтобы видеть? Тем не менее двигаются, куда хотят, и убегают от того и хватают то, что, увидев, узнали: покажи их глаза и обозначь их зрачки. А моль прожорлива, – укажи, где ее челюсти, достань коренные зубы. Да и комары издают громкий звук, имея слушателей даже в темноте: покажи, где у них во рту труба и копье²²⁶. Любому живому существу, пусть крошечному, необходимо чем-то питаться: покажи пищевод, органы пищеварения и удаления остатков.

(6.) Итак, что мы скажем? Если жизнь возможна благодаря этим органам, они будут у всех живущих, даже если их не видно, даже если их нельзя различить из-за небольших размеров. Тебе, вероятно, будет легче поверить в это, если ты признаешь Бога искусным как в малых, так и в великих делах.

6. Если же ты не считаешь, что в столь мелких тельцах проявляется изобретательность Бога, то признай Его величие, ибо Он дал жизнь маленьким существам, несмотря на отсутствие у них необходимых органов, так что зрение существует без глаз, питание возможно без зубов и переваривание без желудка; точно так же некоторые перемещаются без ног то быстрым струящимся движением, подобно змеям, то в попытках подняться, подобно гусеницам, то ползая и извергая слизь, подобно улиткам.

7. Почему бы тебе не допустить, что и дышат без полостей легких и трубок трахей, на том же основании, на каком ты считаешь возможным принимать в качестве веского доказательства то, что дух присоединяется к человеческой душе, поскольку есть существа, которые лишены духа, а духа они лишены потому, что не наделены содержащими воздух членами? Ты думаешь, что нечто способно жить без духа, но не допускаешь возможности дышать без легких? Что, по-твоему, означает дышать? Полагаешь, испускать из себя дыхание? Что означает жить? Полагаю, не испускать из себя дыхание. Ведь я должен буду так ответить, если не одно и то же дышать и жить. Но не испускать дыхание будет свойством мертвеца: следовательно, свойство живого – испускать дыхание. Но и свойство дышащего – испускать дыхание; следовательно, и дышать – свойство живого. Если бы можно было испускать дыхание и дышать без души, делом души было бы не дышать, а только жить. Но ведь жить значит дышать, и дышать значит жить. Следовательно, все это, – и дышать, и жить, – есть дело того, чьим делом является и жить, то есть души.

8. Наконец, если ты отделяешь дух [от души] по природе, отделяй и по действию: пусть оба делают что-нибудь порознь, отдельно – душа, отдельно – дух; пусть душа живет без духа, пусть дух без души дышит; пусть одно оставляет тела, другое остается; пусть смерть и жизнь совпадают. Ведь если душа и дух будут двумя разными вещами, то могут разделяться так, чтобы благодаря их разделению – одного уходящего, другого пребывающего, происходило смыкание смерти и жизни. Но никаким образом это не произойдет: следовательно, не будут двумя те, которые не могут разделиться, которые могли бы разделиться, если бы были двумя.

9. «Но можно и двум быть сросшимися». Но не будут сросшимися, если одно – жить, другое – дышать: сущности различаются по делам. Насколько теперь надежнее для тебя считать одним и тем же то, в чем ты не находишь различия, что сама душа – это дух, поскольку позволяющее дышать то же самое, что и дающее жить. Ведь что же получится, если ты пожелаешь считать день одним, а свет чем-то другим, что присоединяется ко дню, хотя сам свет и есть день? Конечно, могут быть и другие виды света, как, например, свет от огня. Могут быть и другие виды духа, как, например, дух от Бога и дух от дьявола. Итак, поскольку идет речь о душе и духе, то сама душа и будет дух, как сам день и есть свет. Ибо нечто является тем, благодаря чему оно есть как таковое.

1. Но настоящее исследование побуждает меня назвать душу духом, так как дышать приписывается другой сущности [то есть духу]. Поскольку мы считаем это свойством души, которую мы признаём однородной и простой, необходимо, чтобы мы объявили ее духом при определенном условии: не из-за состояния, но из-за действия, не как сущность, но как дело, потому что она дышит, а не потому, что она собственно есть дух. Ведь и дуть значит дышать. Таким образом, и душу, которую мы определяем, исходя из ее своеобразия, как дуновение, мы объявляем здесь духом по необходимости; как бы то ни было, вопреки Гермогену, который заявляет, что она состоит из вещества, а не из дуновения Бога, мы ее рассматриваем как собственно дуновение.

2. Ибо он, пренебрегая свидетельством самого Писания, дуновение превращает в дух, чтобы считалось, что душа состоит скорее из вещества, чем из духа Божьего, поскольку невероятно, чтобы дух Божий дошел до греха, а потом до суда. Поэтому мы и там утверждаем, что душа есть дуновение, а не дух, согласно Писанию и согласно различению духа, и здесь объявляем ее духом неохотно в соответствии со сходством дыхания и дуновения. Там стоит вопрос о сущности; ведь дышать есть действие сущности.

3. Об этом мы больше не говорили бы, если бы не еретики, которые помещают в душу какое-то непонятное семя, принесенное благодаря тайной щедрости Софии-матери, да еще при незнающем Творце²²⁷, хотя Писание Творца, более осведомленное о своем Боге, ничего более не сообщило, кроме того, что Бог вдунул в лице человека дыхание жизни, и человек стал душою живой, посредством которой он с тех пор и живет, и дышит, поскольку достаточно обозначено различие между духом и душой в следующих свидетельствах, когда Сам Бог объявляет: Дух от Меня вышел и дыхание всякое Я сотворил²²⁸. Ибо дыхание от Духа стало душой. И снова: Который дал дыхание народу на земле и дух попирающим ее²²⁹. Сначала ведь дается душа, то есть дыхание, народу, ходящему по земле, то есть во плоти поступающему по-плотски, потом – дух тем, кто попирает землю, то есть подчиняет дела плоти, ибо и Апостол говорит, что первое не то, которое духовное, но то, которое душевное; духовное – потом²³⁰.

4. Ведь даже если Адам и стал сразу пророчествовать о той великой тайне по отношению ко Христу и Церкви²³¹: Это теперь кость от костей моих и плоть от плоти моей; ради нее оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут оба одной плотью²³², то он испытал случайное посещение Духа: он впал в экстаз, на него снизошла сила Святого Духа, виновница пророчеств.

5. Ведь и злой дух есть нечто случайное. Наконец, как Дух Божий обратил впоследствии Саула в другого человека, то есть в пророка, как только было сказано: Что это с сыном Киса? Неужели и Саул в пророках?²³³ – так и дух зла потом обратил его в иного человека, то есть в отступника. Так же вошел дьявол и в Иуду, довольно долго считавшегося одним из избранных, включая и тот период, когда он, хотя уже и мошенник²³⁴, однако еще не предатель, исполнял свою обязанность при ящике²³⁵.

6. Итак, если никакой дух ни от Бога, и ни от дьявола не присоединяется к душе от рождения, то очевидно, что она пребывает одна до пришествия того или иного духа. Если одна, то простая и однородная по сущности и, таким образом, дышащая ни по какой иной причине, как благодаря своей сущности.

1. Точно так же и под разумным началом²³⁶ (у греков это ум, νοῦς) мы понимаем не что иное, как добавление, присущее душе от природы, привитое и неотъемлемое с рождения, при помощи которого душа действует и размышляет так, что, имея его с собой, движет из себя, вместе с собой и в себя, и, таким образом, возникает впечатление, что она двигается им словно бы другим по сущности, как полагают те, которые утверждают также, что двигателем вселенной является ум – тот самый бог Сократа, тот Единородный Валентина от отца Βυϑῷ и матери Σιγῇ²³⁷.

2. О, сколь запутана мысль Анаксагора! Ибо, придумав, что ум – начало всего²³⁸, подвешивая качели вселенной на его оси и утверждая, что он – чистый, простой и несмешивающийся, главным образом, на этом основании удаляет его от смешения с душой, но, однако, его же в другом месте объявляет душой.

3. Эту непоследовательность отметил также и Аристотель, не знаю, более привычный свое наполнять или чужое опорожнять. Наконец, он и сам, когда давал определение уму, все же заявил, как о другой его разновидности, о божественном Уме, который потом, показав бесстрастным, отделил от общности с душой. Известно ведь, что подверженная страданию душа терпит то, что ей причитается. Поэтому она или, если срослась с умом, будет терпеть посредством его, или с ним, и ум уже нельзя будет считать бесстрастным, или, если она будет терпеть не посредством его и не с ним, то не будет сросшейся с тем, с которым и для которого ничего не претерпевает. Далее, если посредством его и с ним душа не будет терпеть, то не будет чувствовать, не будет разумной и не будет им приводиться в движение, как утверждают [некоторые философы].

4. Ведь Аристотель и чувства делает страданиями. Разве нет? Ведь и чувствовать значит страдать, так как страдать значит чувствовать. Также и быть рассудительным значит чувствовать, и двигаться значит чувствовать. Таким образом, всё значит страдать. Мы видим, что ничего из этого душа не испытывает, так чтобы это не приписывалось и уму, ибо посредством его и с ним это совершается.

5. Следовательно, ум является чем-то, что, вопреки Анаксагору, может смешиваться, что, вопреки Аристотелю, подвержено страданию. Впрочем, если допускается разделение, так что ум и душа становятся сущностно двумя вещами, то одному из них будет принадлежать и страдание, и чувство, и всякое разумение, и действие, и движение, другому же – праздность и покой, и оцепенение, и оно не будет уже считаться побудительным началом, так что либо ум будет бездеятельным, либо душа.

6. А если известно, что все это приписывается им обоим, тогда то и другое суть одно, и Демокрит будет защищать эту точку зрения, отвергая различие; и будет исследоваться, каким образом то и другое суть одно: из смешения двух сущностей или из распределения одной. Мы же говорим, что ум так сросся с душой, что он – не сущностно иной, но свойство сущности.

1. Теперь остается рассмотреть, чему принадлежит преимущество, то есть, что чему предшествует, чтобы считать собственно сущностью то, за чем окажется преимущество, а то, над чем эта сущность главенствует, будет рассматриваться как ее природное свойство. В самом деле, кто не отдаст все главенство душе, по названию которой именуется весь человек?

2. «Скольких душ содержу», – говорит богач, не говорит: «умов», и кормчий желает спасения душ, а не умов, и крестьянин на работе и воин в сражении утверждают, что они душу, а не ум полагают. О чьих опасностях или желаниях – ума или души – чаще упоминают? До чего, говорят, есть дело у находящихся при смерти, – до ума или души? Наконец, сами философы и сами врачи, хотя и намеревались рассуждать об уме, назвали, однако, свои трактаты «О душе»²³⁹.

3. Сошлюсь и на примеры из Писания: чтобы обратить к Себе человеческий ум, Бог всегда обращается к душе, душу побуждает и взывает к ней. Ее спасти приходит Христос, ее угрожает погубить в геенне, запрещает ее высоко ценить²⁴⁰ и Сам, Добрый Пастырь, кладет ее за Своих овец. Ты убедился, что душа имеет преимущество перед умом и единство своей сущности, так что можешь понять, что ум является ее орудием, а не покровителем.

1. Кроме того, душа является одинарной и простой и целой сама по себе, несоставная и неделимая, ибо она – неразложимая. Ведь если бы она была составной и разложимой, то уже не была бы бессмертной. Поэтому, так как душа не смертная, она и неразложимая, и неделимая. Ибо разделяться значит разлагаться, а разлагаться значит умирать.

2. Ее, однако, пытаются разделять на части: Платон, например, – на две²⁴¹, Зенон – на три, Аристотель – на пять, Панэций²⁴² – на шесть, Соран – на семь, Хрисипп – на восемь, Аполлофан²⁴³ – на девять, некоторые стоики – на двенадцать, а Посидоний²⁴⁴ – и на большее число частей. Последний, начав с двух компонентов: ведущего, который называют ἡγεμονικόν, и умозрительного, который называют λογικόν, затем разделил их на семнадцать²⁴⁵ компонентов. Так, один за другим философы делят душу на разное число частей.

3. Таковыми будут не столько части души, сколько силы, способности и функции, как заключил о них и Аристотель. Ибо они являются не членами сущности души, но природными свойствами, таковыми, как способность движения, действия, мышления; или чем-нибудь другим в этом роде, подобно пяти всем известным чувствам: зрению, слуху, вкусу, осязанию, обонянию. Даже если для каждого из них отводят определенные центры в теле, то подобное распределение в душе не приведет к ее расчленению, поскольку и само тело не разделяется так на члены, как не разделяется и душа, как бы ни хотели этого они (мои оппоненты).

4. Но из множества членов составляется одно тело, так что здесь мы имеем дело скорее со срастанием, чем с разделением. Посмотри на в высшей степени необыкновенное сооружение Архимеда, я имею в виду гидравлический орган, – столько в нем частей, столько деталей, столько соединений, столько проходов для тонов, столько кратчайших путей для звуков, столько устройств для вариаций ладов, столько рядов трубок, но все будет одной громадой. Так и дуновение, которое из него исходит благодаря работе водного нагнетательного насоса, не будет разделяться на части по той причине, что подается через разные части инструмента, будучи цельным по своей сущности, разделенным же в процессе действия [органа].

5. Этот пример подходит и для Стратона²⁴⁶, Энесидема и Гераклита: ведь и они оберегают единство души, которая, будучи разлитой по всему телу и всюду присутствующей, словно дуновение через полости в тростнике, различными способами проявляется через чувства не столько расчлененная, сколь распределенная. Как все эти проявления души называются, и по какому своему разделению определяются, и в каких границах тела замыкаются, пусть лучше рассматривают врачи да философы; нас устроит немногое.

1. Прежде всего, есть ли в душе некая высшая относящаяся к жизни и разуму основа, которую называют ἡγεμονικόν, то есть ведущее начало, ибо, если его существование будет отрицаться, всё в душе будет поставлено под сомнение. В самом деле, те, кто его (т. е. ἡγεμονικόν) отрицают, перво-наперво превратили в ничто саму душу.

2. Некий мессенец Дикеарх²⁴⁷, из врачей же Андрей и Асклепиад²⁴⁸ устранили ведущее начало души, утверждая, что в самом уме находятся чувства, главенство которых они отстаивают. Асклепиад несется в бой, вооружившись еще и тем доказательством, что большинство живых существ, когда у них удалены те части тела, в которых, как чаще всего полагают, находится ведущая часть души, некоторое время продолжают еще жить и, несмотря ни на что, что-то ощущают, как мухи и осы, и саранча, если отсечешь им головку; козы, черепахи и угри, если извлечешь сердце; следовательно, ведущего начала души не существует, так как если бы оно существовало, то при его исчезновении вместе с местопребыванием жизненная сила души не сохранялась бы.

3. Но большинство философов не согласны с Дикеархом: Платон, Стратон, Эпикур, Демокрит, Эмпедокл, Сократ, Аристотель; не согласны с Андреем и Асклепиадом и врачи: Герофил²⁴⁹, Эрасистрат²⁵⁰, Диокл²⁵¹, Гиппократ и сам Соран, а теперь и превосходящие их всех числом мы, христиане. Обучаясь у Бога, мы исходим из двух положений: что существует ведущее начало в душе и что ему в теле отведено определенное местопребывание.

4. Ведь если мы читаем о Боге как об исследующем и наблюдающем сердце²⁵², если также пророк Его испытывается при разглашении тайн сердца²⁵³, если Сам Бог размышления сердца в народе предугадывал: что помышляете в сердцах ваших дурное?²⁵⁴ если и Давид: сердце чистое воздвигни во мне, Боже!²⁵⁵ и Павел говорит: сердцем веруют к праведности²⁵⁶, и Иоанн говорит: сердцем своим каждый осуждается²⁵⁷, если, наконец, кто посмотрит на женщину с вожделением, уже совершил с ней прелюбодейство в сердце²⁵⁸, то сразу проясняется и то, и другое: и что есть ведущее начало в душе (с которым соединяется божественное стремление), то есть относящаяся к разуму и жизни сила (ведь то, что обладает разумом, живет), и что оно пребывает в той самой сокровищнице тела, которую постоянно зрит Бог,

5. дабы ты не думал, что это ведущее начало приводится в движение извне, согласно Гераклиту, и не колышется по всему телу, согласно Мосхиону²⁵⁹, и не заключается в голове, согласно Платону, и не в темени председательствует, согласно Ксенократу, и не в головном мозге покоится, согласно Гиппократу, но и не вокруг основания мозга, как считает Герофил, и не в оболочке его, как считает Стратон и²⁶⁰ Эрасистрат, и не в центре бровей, как считает Стратон-Физик, и не во всем панцире груди, как считает Эпикур, но что возвестили уже и египтяне, и те, которые считались истолкователями пророчиц, – это же гласит и знаменитый стих Орфея или, возможно, Эмпедокла: чувство у человека в крови, что около сердца²⁶¹.

6. И Протагор²⁶², и Аполлодор²⁶³, и Хрисипп это понимают, даже если опровергнутый ими Асклепиад исследует своих коз, блеющих без сердца, и отгоняет своих мух, летающих без головы; пусть все те, кто об устройстве человеческой души судит по состоянию животных, знают, что скорее они сами живут без сердца и мозга.

1. Для веры приемлемо и то, что Платон делит душу на две части: на разумное и неразумное начала. Этому определению и мы со своей стороны рукоплещем, лишь бы то и другое не приписывалось природе души. Ибо природным должно считаться такое разумное, которое дано душе изначально, понятное дело, разумным Творцом. Ибо что неразумное Бог мог бы произвести Своим велением, не говоря уже о том, что особым образом выпустить Своим дыханием? Неразумное же надо мыслить как нечто более позднее, что произошло по внушению змия, то есть пресловутое грехопадение, и затем вросшее и укоренившееся в душе наподобие уже чего-то природного, ибо это случилось в самом начале природы.

2. Кроме того, так как тот же Платон природным называет только разумное, как пребывающее в душе Самого Бога, если мы также неразумное приписываем природе, которую наша душа получила от Бога, то равным образом неразумное будет от Бога, поскольку оно природное, ибо Бог есть Создатель природы. Но ведь проникновение греха в мир произошло из-за дьявола, всякий же грех – неразумное; итак, неразумное – от дьявола, от которого и грех, чуждый Богу, Которому чуждо все неразумное. Поэтому, отличие разумного и неразумного вытекает из различия создателей.

3. Поэтому, когда Платон, оставив разумное лишь для Бога, выявил две разновидности неразумного: «вспыльчивое», которое именуют ϑυμικόν, и «вожделеющее», которое называют ἐπιϑυμητικόν²⁶⁴, так что первое у нас оказывается общим со львами, второе с мухами, разумное же – с Богом, я вижу, что из-за того, что открывается нам во Христе, мне нужно пересмотреть и это положение.

4. Гляди, ведь вся эта триада есть и в Господе: и разумное, благодаря которому Он учит, благодаря которому рассуждает, с помощью которого мостит пути спасения; и вспыльчивое, из-за которого Он нападает на книжников и фарисеев²⁶⁵, и вожделеющее, благодаря которому Он страстно желает есть пасху со Своими учениками²⁶⁶.

5. Итак, нам не всегда следует выводить из неразумного вспыльчивое и вожделеющее, каковые начала, как мы знаем, разумно сходились в Господе. Бог будет негодовать разумно, то есть на тех, на кого должен, и будет страстно желать того, что Его достойно. Ведь Он будет негодовать на дурного и желать спасения доброму.

6. И Апостол говорит о желании: Если кто епископства желает, хорошего дела желает²⁶⁷; и, называя желание хорошим делом, показывает его как разумное. Разрешает и негодование. Как же иначе, если он и сам его испытывает? О если бы те были исторгнуты, – говорит, – которые вас смущают²⁶⁸. Разумно и негодование, которое происходит из-за любви к дисциплине.

7. А когда говорит: Были и мы некогда по природе сынами гнева²⁶⁹, порицает неразумную вспыльчивость, которая не той природы, что от Бога, но той, которую внедрил в нас дьявол, который и сам назван господином своего строя: Не можете служить двум господам²⁷⁰, и именован отцом: Вы суть от отца дьявола²⁷¹, дабы ты не колебался приписать обладание другой природой, позднейшей и поддельной, также и тому, о ком ты читаешь как о сеятеле плевел и ночном вредителе зернового посева²⁷².

1. Нас также касается исследование тех пяти чувств, о которых мы узнаём вместе с первыми буквами, – кое-что из этой области используется и еретиками. Это – зрение, слух, обоняние, вкус и осязание.

2. Их истинность весьма резко критикуют академики²⁷³, и, согласно некоторым, также Гераклит, Диокл и Эмпедокл; во всяком случае, Платон, объявляющий в «Тимее», что способность чувствовать неразумна и смешана с воображением²⁷⁴. В вину зрению вменяется обман, состоящий в том, что весла в воде кажутся согнутыми или переломленными вопреки знанию об их целости, четырехугольная башня издали предстает как круглая, совершенно правильная колоннада искажается, словно сужающаяся к концу, а поднятое на недосягаемую высоту небо соединяется с морем.

3. Точно так же слух представляется виновным в обмане, когда, например, мы думаем, что гул – в небе, а это – повозка, или когда грохочет гром, а мы уверены, что это – громыхание повозки. Также обстоит дело и с обонянием, и вкусом: поскольку одни и те же благовония и одни и те же вина оцениваются ниже при последующем употреблении. Так и осязание подвергается обвинению, поскольку одни и те же полы кажутся весьма неровными для рук, для ног – достаточно гладкими, и в банях один и тот же бассейн с нагретой водой кажется сначала очень горячим, затем – весьма прохладным.

4. Кроме того, говорят, мы таким же образом вводимся в заблуждение чувствами, когда переменяем мнения. Сдержанные стоики обвиняют во лжи не всякое чувство и не всегда. Эпикурейцы весьма решительно утверждают, что истина у всех чувств одинаковая и неизменная, но объясняют это иначе, дескать, конечно, не чувство лжет, но мнение; в самом деле, чувство испытывает воздействие, а не мнит, душа же мнит. Они отделили и мнение от чувства, и чувство от души.

5. Но откуда мнение, если не от чувства? Если бы зрение не воспринимало круглую башню, не было бы и мнения об округлости ее. А откуда чувство, если не от души? Наконец, душа, лишенная тела, лишена и чувства. Таким образом, и чувство от души, и мнение от чувства, а душа – всё. Впрочем, гораздо лучше будет предположить, что, как бы то ни было, есть нечто такое, что то, что нам сообщают чувства, делает иным, чем оно есть в действительности. Далее, если может быть сообщено то, чего нет в действительности, то почему таким же образом не может быть сообщено то, чего нет в чувствах, но есть в тех обстоятельствах, которые вмешиваются сами собой?

6. Можно исследовать и их. Ведь вода повинна в том, что в ней весло кажется согнутым или сломанным; в самом деле, вне воды весло представляется зрению целым. Мягкость же ее сущности, благодаря которой она на свету делается зеркалом, ломает прямую линию, качая отражение, в зависимости от того, ударили по ней или привели в движение. Так и башня на открытом пространстве из-за большого расстояния кажется иной, чем на самом деле. Ибо равномерно разлитый вокруг воздух, при одинаковом освещении окружая углы, заглаживает линии. Так и однообразная колоннада сужается к своему концу, пока ряд, сходясь в точку, не истончится в том направлении, в каком простирается. Так и небо соединяется с морем там, где из сил выбивается зрение, которое, пока оно может, отделяет одно от другого.

7. Что же иное вводит в заблуждение слух, как не сходство звуков? И если впоследствии благовоние менее благоухает, вино теряет вкус и бассейн менее греет, все равно первоначальная сила всюду остается в целости. Впрочем, относительно шероховатого и гладкого – руки и ноги, то есть нежные и толстокожие члены, вполне естественно расходятся в восприятии.

8. Таким образом, чувства обманываются не случайно. А если не без причин чувства вводятся в заблуждение, а через чувства – и мнения, то уже не в чувствах, которые следуют за вызывающими заблуждение обстоятельствами, надо поместить обман, и не во мнениях, которые определяются чувствами, следующими за вызывающими заблуждение обстоятельствами.

9. Те, которые безумны, принимают одних за других. Так Орест увидел мать в сестре²⁷⁵, Аякс – Улисса в скоте²⁷⁶, Афамант²⁷⁷ и Агава²⁷⁸ – зверей в сыновьях. В этой лжи ты будешь упрекать глаза или неистовство? Для тех, которые страдают разлитием желчи, все является горьким. Ты будешь упрекать в вероломстве их вкус или состояние здоровья? Чувства могут порой притупляться и обманываются лишь в течение какого-то времени, а потому они не лживы.

10. Мало того, даже самим вызывающим заблуждение обстоятельствам нельзя приписать обман. Ведь они объяснимы, а то, что объяснимо, не может считаться обманом. То, что должно происходить именно так, как происходит, не есть ложь. Итак, если и сами вызывающие заблуждение обстоятельства освобождаются от бесславия, то насколько больше чувства, над которым эти обстоятельства неограниченно властвуют! Поэтому нам следует отстаивать за чувствами и истинность, и достоверность, и безупречность на том, главным образом, основании, что они сообщают не что другое, нежели то, что им предписывают обстоятельства, делающие иным, чем в действительности, то, что возвещается чувствами.

11. А что делаешь ты, о наглейшая Академия?! Ты опрокидываешь весь строй жизни, нарушаешь весь природный порядок, обесцениваешь провидение Самого Бога, Который оказывается поставившим чувства лживыми и вероломными начальниками над познанием всех Своих дел, обитанием в них, управлением и пользованием ими. Разве не благодаря им все творение доступно для нас? Разве не благодаря им мир получил свое вторичное оснащение, – множество искусств, знаний, наук, занятий, обязанностей, торговых связей, лекарств, советов, утешений, пищи, нарядов, украшений, – всего того, что придает вкус жизни, когда благодаря именно этим чувствам единственный из всех существ – человек – оказывается разумным, способным к восприятию понятий и знаний, и самой Академии?

12. Но ведь Платон, чтобы не давать никаких свидетельств в пользу чувств, отрицает в «Федре» от лица Сократа, что он может познать самого себя, как советует Дельфийская надпись; а в «Теэтете» прямо отказывает себе в способности знать и чувствовать. А к тому же в «Федре» он откладывает возможность высказать истинное, то есть последнее, суждение на время после смерти. И тем не менее он философствовал, будучи живым.

13. Нельзя, нельзя нам подвергать сомнению истинность этих чувств, чтобы не сомневаться относительно их достоверности и во Христе, чтобы, не дай Бог, не сказали, что Он сатану, низвергнутого с небес²⁷⁹, увидел ошибочно, или что Он ошибочно услышал голос Отца, свидетельствующего о Нем²⁸⁰, или что Он обманывался, когда прикоснулся к теще Петра²⁸¹, или что Он почувствовал позднее иной запах от умащения, которое принял для Своего погребения²⁸², что Он ощутил позднее иной вкус вина, которое освятил в память о Своей Крови²⁸³.

14. Таким образом, ведь и Маркион предпочел верить в Него как в призрачного, отвергая в Нем истинность целого тела. Однако у апостолов Его природа не была изображена неверно; достоверными были их зрение и слух на горе²⁸⁴, достоверным был и вкус того вина, пусть и воды сначала, на браке в Галилее²⁸⁵, достоверным было и прикосновение Фомы, ставшего потом доверчивым. Прочитай свидетельство Иоанна: что мы увидели, – говорит, – что услышали, мы увидели глазами нашими, и руки наши это осязали о Слове жизни²⁸⁶. Ложно, разумеется, это свидетельство, если природа обманывает чувства глаз, ушей и рук.

1. Обращаюсь к интеллектуальному, – каким образом Платон его, отделенное от телесного, вручил еретикам, достигнув познания еще до своей смерти. Ведь он говорит в «Федоне»: Как быть в отношении самого обладания знанием? Будет ли тело помехой или нет, если взять его спутником при исследовании? Нечто подобное говорю я: имеет ли некую истинность зрение и слух для людей? Разве не ропщут на нас постоянно поэты за то, что мы неверно слышим и видим?²⁸⁷ Он вспомнил, надо думать, комика Эпихарма²⁸⁸: ум видит, ум слышит, остальное – глухо и слепо.

2. Вот потому он и повторяет: тот, дескать, превосходит других в постижении, кто, приобщаясь к истине, постигает ее преимущественно умом, не отдавая предпочтение зрению и не привлекая никакого чувства в помощь уму, но пользуясь при размышлении самим чистым мышлением для постижения сущности вещей, при полном отказе от глаз и ушей и (это необходимо сказать) от всего тела как приводящего душу в смятение и не позволяющего ей овладеть истинным знанием, когда к ней присоединяется тело.

3. Итак, мы видим, что вместо телесных чувств предусматривается как гораздо более удобное иное снаряжение, а именно силы души, дающие постижение той истины, суть которой не находится перед глазами и не доступна телесным чувствам, но далеко превосходит возможности бытового познания, пребывая в сокровенном и в вышнем, и у Самого Бога. Ведь Платон полагает, что существуют некоторые невидимые бестелесные надмирные сущности, божественные и вечные, которые он называет идеями, то есть формами, образцами и причинами природных вещей, явных и доступных телесным чувствам, и что первые являются истинными, последние же их копиями.

4. Разве не видны в этом еретические семена гностиков и валентиниан? Конечно, отсюда они заимствуют различие телесных чувств и интеллектуальных сил, которое приспосабливают и к притче о десяти девах так, чтобы пять неразумных символизировали телесные чувства, очевидно, неразумные, ибо легко обманывающиеся; мудрые же выражали интеллектуальные силы, разумные, конечно, ибо они прикасаются к той истине, тайной и высшей, пребывающей у плеромы – сосредоточения еретических идей. Ведь это – их зоны и генеалогии²⁸⁹.

5. Таким образом, они и восприятие разделяют на интеллектуальное – от их духовного семени, и на чувственное – от душевного, ибо оно никак не может воспринять духовное; духовному принадлежит невидимое, душевному же – видимое, низкое и временное, которое, представленное в образах, доступно чувству. Вот почему мы заблаговременно объявили, что ум есть не что иное, как добавление и надстройка к душе, и что дух есть не что-то чуждое ей, но то, что она сама производит при дыхании; впрочем, его следует рассматривать как придаток, который или Бог впоследствии, или дьявол вдохнул.

6. Так вот, мы не усматриваем за различием чувственного и интеллектуального ничего иного, кроме различия, существующего между вещами телесными и духовными, видимыми и невидимыми, открытыми всем и тайными, ибо первые предназначены для чувства, вторые – для познания. Однако и те, и другие считаются подвластными душе, которая точно так же телом ощущает телесное, как умом познает бестелесное, так что у нее сохраняется возможность одновременно чувствовать и познавать.

7. В самом деле, разве чувствовать не означает познавать, а познавать – чувствовать? Или чем будет чувство, если не познанием того, что им воспринимается? Чем будет познание, если не восприятием той вещи, которая познается? Откуда берутся орудия пытки для истязания простоты и терзания истины? Кто мне покажет чувство, не понимающее того, что оно чувствует, или понимание, не чувствующее того, что оно понимает, чтобы доказать, что одно возможно без другого?

8. Если телесное ощущается, а бестелесное познается, то различны лишь роды вещей, а не вместилища чувства и интеллекта, то есть не душа и ум. Наконец, чем воспринимается телесное? Если умом²⁹⁰, то уже и ум – чувственное, а не только интеллектуальное, ведь когда он познает – чувствует, ибо, если не чувствует, то и не познает. Если же душой воспринимается телесное, то уже и сила души интеллектуальная, а не только чувственная, ведь когда она чувствует – познает, ибо если не познает, то и не чувствует. Точно так же, чем, соответственно, постигается бестелесное? Если умом, то где будет душа? Если душой, то где будет ум? Ведь то, что различается, должно поочередно отсутствовать, когда осуществляет свои функции.

9. Ты можешь подумать, что ум отделен от души: ведь порою получается так, что мы не знаем, что увидели или услышали, так как ум якобы был в другом месте. Тем более я настаиваю на том, что и сама душа не видела и не слышала, ибо была в другом месте вместе со своей силой, то есть умом. Ибо, когда человек безумствует, его душа безумствует не потому, что ум ее оставил, но потому, что ум в то время страдает вместе с душой, – впрочем, более всего страдает душа.

10. Чем это подтверждается? Тем, что после ухода души и ум в человеке не обнаруживается; итак, он всюду следует за той, с которой и в конце не разлучается. Поскольку же ум повинуется и приписывается душе, то точно также и понимание приписывается той, которой повинуется ум, которому приписывается понимание. Пусть интеллект превосходит чувство и лучше разбирается в таинствах, все равно он, как и чувство, – неотъемлемая сила души. Для меня это не важно, если только интеллект не предпочитается чувству для того только, чтобы на том основании, на каком он признается более мощным, его считали более несхожим. Вслед за несхожестью мне следует опровергнуть и предпочтение, отдаваемое интеллекту, могущее дойти до веры в лучшего Бога.

11. Но о Боге мы готовы поспорить с еретиками даже на их поле²⁹¹. Трактат же этот посвящен душе, и здесь уместно рассуждать о том, что не следует лукаво предпочитать интеллект чувству. Ведь даже если то, что, будучи духовным, постигается интеллектом, превосходит то, что, будучи телесным, постигается чувством, то это будет превосходство вещей, то есть более высокого над более низким, а не предпочтение интеллекта чувству. Ибо как может интеллект превосходить чувство, которым он информируется для познания действительности?

12. Если действительность постигается через образы, то есть невидимое познается через видимое (и Апостол пишет нам: Ведь невидимое Его от создания мира оказывается познанным из творений²⁹², и Платон пишет еретикам: То, что проявляется, есть облик скрытого и совершенно необходимо, чтобы этот мир был неким прообразом какого-то другого²⁹³), то не кажется ли тебе, что интеллект пользуется чувством как проводником, руководителем и важнейшей основой, и что без чувства истина не может быть постигнута? А потому, каким образом интеллект может быть могущественнее того, благодаря чему он существует, в чем нуждается, чему обязан всем, что познаёт?

13. Так мы приходим к двойному выводу, что интеллект нельзя предпочитать чувству (ведь то [т. е. интеллект], благодаря чему нечто [т. е. чувство] осмысляется, ниже его) и что интеллект нельзя отделять от чувства (ведь то, [т. е. чувство], благодаря чему нечто, [т. е. интеллект], существует, существует вместе с ним).

1. Нельзя не упомянуть и о тех, которые хотя бы на небольшое время отделяют душу от интеллекта. Ведь этим они готовят основание для утверждения, что интеллект, так же как и ум, внедряется позже, а именно в том возрасте, когда интеллект начинает проявляться.

2. Они утверждают, что дети имеют только душу, благодаря которой они лишь живут, но не являются вместе с тем также и разумными, ибо не все разумно, что живет; что, наконец, и деревья живут, но, однако, не разумны, согласно Аристотелю²⁹⁴ или кому-нибудь другому, наделяющему совершенно всё одушевленной субстанцией (которая, согласно нашему учению, принадлежит лишь человеку, являясь не только творением Бога, ибо и остальное таково, но и дыханием Бога, ведь она – единственная, о которой мы говорим как о рождающейся вместе со всем ее оснащением).

3. И если нас вынуждают говорить о деревьях, мы используем этот пример, поскольку не в деревцах лишь этих, но еще и в веточках и даже в черенках, как только они появляются из ямок, присутствует собственная сила души. Однако она до времени медлит, пуская корни и подрастая, и укрепляясь, доколе возраст не сделает внешний вид деревьев таким, в каком природа проявляется во всей своей полноте. По какой другой причине и ветки позже прививаются, и листья позже образуются, и соответственно позже почки набухают, и цветы распускаются, и соки струятся, если все, что необходимо для роста, в них самих не покоится и не увеличивается, укрепляясь в частях?

4. Итак, деревья и разумеют, и живут, благодаря свойству и жить, и разуметь, заложенному в них с раннего возраста. В самом деле, вот я вижу лозу, еще нежную и незрелую, однако знающую уже свое дело и стремящуюся держаться за что-нибудь: так, опираясь и обвиваясь вокруг, она и растет. Короче говоря, не дожидаясь, когда с ней поступят в соответствии с правилами сельской науки, она растет без подпорки, без тычины и, если чего коснется, без принуждения любовно прильнет к нему и обовьет скорее благодаря своему природному свойству, чем твоей воле: спешит оказаться в безопасности.

5. Вижу, что и плющи, сколько их не сдерживай, сразу стремятся к тому, что над ними, и виснут, когда перед ними уже ничего нет, так как предпочитают устремляться переплетенными зарослями по стенам, чем быть вытоптанными на земле кем попало. Напротив, если деревьям из-за строения плохо, они отступают от него по мере роста! Посмотри на ветви, которые по природе должны быть обращены в другую сторону, и по тому, как дерево отклонилось от стены, признай его одушевленность! Оно удовольствовалось малыми размерами знающего свое будущее куста, которые постигло с самого начала, отступая даже от развалин.

6. Почему мне не утверждать, что деревья обладают мудростью и знанием? Если они живут, как полагают философы, если имеют разумение, с чем философы не согласны, если и ветки с самого начала обладают познанием, то насколько больше это относится к человеку, чья душа, словно некий черенок от ствола Адама, для распространения взятая и вверенная плодородной материнской утробе, разрослась со всем, чем она снабжена: интеллектом и чувством.

7. Я солгу, если скажу, что ребенок, как только поприветствовал жизнь криком, не свидетельствует, что он почувствовал и осознал тот факт, что родился, обнаруживая сразу все чувства: и зрение – реагируя на свет, и слух – реагируя на звук, и вкус – чувствуя влагу, и обоняние через запахи, и осязание – коснувшись земли²⁹⁵. Таким образом, вышеупомянутый первый крик ребенка вызван первыми движениями чувств и первыми проявлениями понимания.

8. Более того, глядя на жизнь, достойную слез, некоторые понимают этот жалобный плач как предсказание несчастий, так что душа с самого рождения должна считаться предвидящей, а тем более понимающей. Так, ребенок духом проверяет мать, духом испытывает кормилицу, духом признает няньку, отворачиваясь от чужой груди и отвергая незнакомую колыбель, не желая никого, кроме тех, к кому привык.

9. Откуда у него суждение о новом и о привычном, если он не обладает разумом? Откуда у него это ощущение раздражения и ласки, если он не мыслит? Было бы весьма удивительно, если бы дети были по своей природе полными жизни, не имея духа, и по своей природе впечатлительными, не имея интеллекта. Но ведь Христос, из уст младенцев и детей воспринявший хвалу²⁹⁶, объявил не лишенными разума и детей и младенцев: дети смогли представить Ему свидетельство, побежав навстречу с выражением одобрения²⁹⁷, младенцы, убитые ради Него, испытали, по крайней мере, насилие²⁹⁸.

1. Таким образом, теперь мы заключаем, что все природное души присутствует в ней самой в качестве ее сущностного и с ней растет, и преуспевает с того момента, как появляется она сама. Как говорит и наш Сенека: Присущи нам семена всех искусств и возрастов, и Бог-учитель незаметно производит дарования²⁹⁹, то есть, из семян врожденных и скрытых в младенчестве, к которым относится и интеллект. Ведь из них развиваются таланты.

2. Далее, и в семенах плодов имеется один образ каждого рода, развитие у них, однако, будет разным: одни растения поднимаются в полный рост, другие достигают еще лучшего результата, иные вырождаются: в зависимости от климата и состояния почвы, сообразно с уходом и заботой, в зависимости от времен года, в зависимости от обстоятельств и случайностей. Так и душа может быть однородной по семени, многообразной по росту. Здесь ведь и местность имеет значение.

3. Говорят, в Фивах рождаются вялые и глупые, в Афинах наиболее рассудительные и красноречивые, где в Колитте³⁰⁰ мальчики меньше чем за месяц начинают говорить еще неразвившимся языком. Ведь и Платон утверждает в «Тимее», что Минерва, когда она возводила сей город, учла прежде всего то, что природа края обещает замечательные таланты. Поэтому и сам он в «Законах» Мегиллу и Клинию предписал заботиться о месте создания государства. Но Эмпедокл причину природного остроумия или тупоумия видит в качестве крови, совершенство и преуспеяние выводит из обучения и воспитания. Однако говорить о национальных особенностях стало уже обычным делом. Комедиографы насмехаются над боязливыми фригийцами; Саллюстий³⁰¹ порицает суетных мавров и диких далматийцев; лживых критян даже Апостол клеймит³⁰².

4. Возможно, кое-что зависит и от телосложения, и от здоровья. Тучность препятствует рассудительности, худосочие благоприятствует, паралич истощает ум, чахотка сохраняет. Гораздо больше будут признаваться, помимо дородности и здоровья, те факторы, которые заостряют или притупляют ум. Заостряют науки, образование, искусства, практика, дела, профессии; притупляют незнание, праздность, бездействие, страсти, неопытность, безделье, пороки, а кроме этого некие начальствующие силы³⁰³.

5. В самом деле, начальствуют, по крайней мере, согласно нашему учению, Господь Бог и дьявол – [Его] соперник; согласно же общему мнению, – провидение, рок, необходимость, судьба и свобода воли. Ведь это различают философы, и мы уже пообещали в посвященном этому вопросу трактате³⁰⁴ разобрать это в соответствии с верой.

6. Очевидно, сколь велики те воздействия, которые одну и ту же природу души располагают так разнообразно, что они обычно приписываются природе, в то время как являются не видами, но уделами одной природы и сущности, той именно, которой Бог наделил Адама и которую сделал матрицей всех; и они останутся судьбами, а не видами одной субстанции, то есть это различие – нравственное: сколь бы великим оно не было бы теперь, оно таковым не окажется в самом начале рода, в Адаме. Ведь все это должно бы находиться в нем как в источнике природы и оттуда со всем разнообразием изливаться, если бы существовало различие природы.

1. И если природа души однородна в Адаме с самого начала, прежде возникновения стольких дарований, то, стало быть, не многообразна, так как при наличии стольких дарований однородна, и не тройственна³⁰⁵ по примеру все еще разрубаемой валентиниановской триады, которая и в Адаме не обнаруживается.

2. Ибо что в нем духовного? Если оно в нем есть потому, что он предсказал ту великую тайну о Христе и Церкви: Это – кость от костей моих и плоть от плоти моей, она будет названа женщиной, потому оставит человек отца и мать свою и прилепится к жене своей, и будут оба одной плотью³⁰⁶, то это случилось впоследствии, когда Бог навел на него беспамятство, духовную силу³⁰⁷, от которой зависит пророчество.

3. Если в нем проявилось также и зло, когда он нарушил заповедь, то не надо думать, что является природным то, что он совершил по наущению змея; оно столь же не природное, сколь и не вещественное, ибо веру в вещество мы уже исключили³⁰⁸. А если не духовным и не, как говорится, вещественным было то, что принадлежит лично ему (если бы он был из вещества, сам был бы семенем зла), то остается, чтобы в нем одним и единственным было то природное, что называется душевным, которое, как мы утверждаем, является по своему состоянию простым и однородным.

4. После этого остается выяснить, следует ли считать изменчивым то, что объявлено природным. Ведь еретики отрицают, что природа изменчива, чтобы наделить каждую часть своей триады характерными постоянными чертами³⁰⁹, ибо дерево доброе дурных плодов не приносит, и дурное – добрых, и никто с колючего растения не срывает смоквы, и с терновника – винограда³¹⁰. Следовательно, если дело обстоит таким образом, то и из камней Бог не сможет воздвигнуть сынов Аврааму³¹¹, и исчадья змеиные не смогут принести плодов покаяния³¹², и Апостол ошибся, написав: Были и вы когда-то от тьмы³¹³ и были и мы когда-то по природе сынами гнева³¹⁴ и среди них были также и вы, но теперь вы омыты³¹⁵.

5. Но святые изречения никогда не будут противоречить одно другому. Не даст ведь дерево дурное добрых плодов, если не будет привито, а доброе даст дурные, если о нем не будут иметь попечения, и камни станут сынами Авраама, если будут преобразованы в соответствии с верой Авраама, и исчадья змеиные принесут плоды покаяния, если извергнут яд злобы³¹⁶.

6. Это будет сила божественной благодати, которая, разумеется, могущественнее природы, имеющая в нас зависимое от нее начало – свободу выбора, называемое αὐτεξούσιον, которое, так как и само является природным и изменчивым, к чему бы ни склонялось, склоняется в соответствии с природой. То, что в нас находится τὸ αὐτεξούσιον сообразно с законами природы, мы уже и Маркиону³¹⁷ показывали, и Гермогену³¹⁸.

7. А может, и природному состоянию надо будет дать определение так, чтобы оно определялось двояко: как состояние рожденного и нерожденного, сотворенного и несотворенного? И, таким образом, у того, что окажется рожденным и сотворенным, его природа будет допускать изменение: ведь и возрождаться сможет, и восстанавливаться. Нерожденное же и несотворенное пребудут неподвижными. Поскольку это соответствует одному лишь Богу как единственному нерожденному и несотворенному, а потому бессмертному и неизменному, то, очевидно, что природа всех прочих рожденных и сотворенных обратима и изменчива, так что, даже если троичность должна быть приписана душе, ее следует объяснять исходя из случайных изменений, а не из устройства ее природы.

1. Гермоген уже слышал от нас о прочих природных свойствах души (о них мы говорили в связи с их защитой и доказательством), благодаря которым душа познается скорее как родственная Богу, чем как родственная веществу. Эти свойства будут здесь лишь названы, чтобы не казалось, что они пропущены. Ведь мы, как было сказано выше, наделили душу свободой выбора и господством над вещами, а порою и пророческим даром, отличным от того, которым по Божьей благодати обладают пророки. Итак, я уклонюсь от повторного рассмотрения ее устройства, чтобы перейти к исследованию истории ее появления.

2. Мы определяем душу как рожденную издыхания Бога, бессмертную, телесную, имеющую образ, простую по сущности, рассудительную в том, что ее касается, разнообразно развивающуюся, свободную в принятии решения, подверженную случайностям, благодаря своим дарованиям изменчивую, разумную, владычицу, прорицательницу, происходящую из одной души³¹⁹. Теперь следует рассмотреть, каким образом она из одной [души] происходит, то есть откуда, когда и каким образом она возникает.

1. Некоторые считают себя сошедшими с неба с такой же уверенностью, с какой говорят о своем неминуемом возвращении обратно, как показал Сатурнин, ученик Менандра-симонианина, утверждая, что созданный ангелами человек, будучи вначале творением хрупким, слабым и нестойким, извивался на земле наподобие червя, так как у него отсутствовали силы твердо стоять на ногах; затем он по милосердию Высшей Силы (по образцу которой, не вполне, однако, постигнутому, он был наудачу создан) обрел искорку жизни, которая его подняла и поставила прямо, которая постоянно его одушевляет и после ухода из жизни отнесет к первоисточнику.

2. Но и Карпократ³²⁰ так много требует для себя небесного, что его ученики свои души уже и со Христом, не говоря уже об апостолах, совершенно уравнивают и, когда хотят, ставят выше³²¹, якобы от высшей силы получив эти души, презирающие начала, властвующие над миром.

3. Апеллес сообщает, что души были подвигнуты огненным ангелом, Богом Израиля и нашим, при помощи земной пищи на то, чтобы они оставили свои наднебесные обиталища; после этого он образовал вокруг них грешную плоть.

4. Валентинова толпа втискивает в душу семя Софии, благодаря которому они по видимым образам узнают истории и «милетские рассказы»³²² о своих эонах.

5. Мне поистине жаль, что Платон стал «поставщиком пряностей» для всех еретиков. Ведь это его мнение, высказанное им в «Федоне»³²³, что души и отсюда идут туда, и оттуда – сюда, а также в «Тимее»³²⁴, что порождения Бога, когда им было поручено создать смертных, взяв для души бессмертное начало, окружили его смертным телом словно ледяной коркой; затем, – что этот мир есть образ какого-то другого.

6. Чтобы придать достоверность тому, что душа прежде пребывала с Богом в небесах, соприкасаясь с идеями, а оттуда приходит сюда и здесь по образцам вспоминает то, что узнала раньше, он разработал новое доказательство, μαϑήσεις ἀναμνήσεις, что означает, что учения – это воспоминания; ведь, приходя оттуда сюда, души забывают то, среди чего они находились прежде; затем, узнав от видимых вещей, припоминают. Итак, таким доказательством Платон вводит то, что заимствуют еретики, и я полностью опровергну еретиков, если разобью доказательство Платона.

1. Во-первых, я не соглашусь с тем, что душа склонна к забвению: ведь Платон признал за ней такую божественность, что она оказывается равной Богу. Он делает ее нерожденной, – одно лишь это я мог бы использовать для доказательства полной божественности. К тому же он признает ее бессмертной, нетленной, бестелесной (ибо он полагает, что и Бог таковой), невидимой, неизобразимой, однородной, главенствующей, разумной, интеллектуальной. Чем большим он мог бы объявить душу, если бы намеревался провозгласить ее Богом?

2. Мы же ничего к Богу не приближаем и тем самым ставим душу гораздо ниже Его, ибо признаем ее рожденной и вследствие этого менее причастной божественности и блаженству, рассматривая ее как дыхание, а не как дух. Признавая ее бессмертной, так как это в ней от божества, говорим, что она подвержена страданию, так как это в ней следствие рождения, а потому она с самого начала допускает отклонения, а значит, способна забыть. Об этом достаточно сказано в моей полемике с Гермогеном.

3. Впрочем, чтобы душу можно было считать Богом на основании полного уравнивания всех свойств, она не должна быть подвластна никакой страсти, стало быть, и забвению, так как забвение – это настолько великое оскорбление, насколько велик предмет гордости того, кому оно наносится, то есть память, которую и сам Платон объявил спасением для чувств и рассудка³²⁵, а Цицерон – сокровищем всех научных занятий. Не подвергается сомнению то, могла ли божественная душа утратить память, а вызывает сомнение, могла ли она вновь обрести то, что утратила. Ведь та, которая не должна была забывать, если забыла, сомневаюсь, сможет ли вспомнить. Таким образом, и забвение, и воспоминание более подходит той душе, о которой говорю я, а не той, о которой говорит Платон.

4. Вторым моим возражением будет следующее: делаешь ли ты душу по природе постигающей идеи или нет? «Конечно, по природе», – говоришь ты. Следовательно, никто не согласится, что исчезает природное знание природного; исчезнет знание искусств, профессий, наук, дисциплин; исчезнет, возможно, знание своих дарований и страстей, которые кажутся природными, однако таковыми не являются, поскольку, как мы уже показали, они зависят от случайностей, связанных с местом, образом жизни, полнотой тела, здоровьем, с господствующими силами и со свободой воли.

5. Знание же природного даже в зверях не слабеет. Лев совсем забудет о свирепости, наученный в процессе дрессировки кротости, и, потрясая своей огромной гривой, станет забавой какой-нибудь царицы Береники³²⁶, облизывая языком ее щеки. Повадки покинут зверя, знание же природного сохранится. Не забудет он о естественной пище, о природных лекарствах, о естественных страхах. И если царица ему предложит еду из рыбы и пирогов, он пожелает мясо; и если больному приготовит средство от ядовитого укуса, лев будет искать обезьяну; и хотя никакое охотничье копье против него не приготовлено, петуха³²⁷, однако, устрашится.

6. Также и у человека, пожалуй, самого забывчивого из всех, не изгладится из памяти лишь знание природного, будучи единственным природным. Он всегда будет помнить о еде, когда голоден, и о питье, когда испытывает жажду, и о том, что глазами смотрят, ушами слушают, носом нюхают, устами пробуют на вкус и рукой трогают. Это, конечно, есть те чувства, которые философия недооценивает, предпочитая умозрительное.

7. Итак, если природное знание чувственного сохраняется, каким образом знание умозрительного, которое считается лучшим, пропадает? Откуда берется сама сила забвения, предшествующая воспоминанию? «Она возникает, – скажет кто-нибудь, – за большой промежуток времени». Достаточно опрометчивое заявление. Ведь протяженность времени не имеет отношения к вещи, которая провозглашается нерожденной и, благодаря прежде всего этому, считается вечной. Ибо то, что вечное, – потому что оно нерожденное, – не имея ни начала, ни конца, не допускает по отношению к себе никакой меры времени. А то, для которого не существует никакой меры времени, не подчинено времени вследствие какого бы то ни было изменения, и для него не имеет значения продолжительность времени.

8. Если время является причиной забвения, почему память начинает подводить с того момента, как душа вводится в тело, словно бы после этого стала испытывать на себе воздействие времени та, которая, несомненно, до вселения в тело, существовала не вне времени? Но, войдя в тело, она забывает сразу или несколько позднее?³²⁸ Если сразу, то какова будет продолжительность времени, которую еще нельзя вычислить? Если немного позднее, то, значит, в этот промежуток до времени забвения душа все еще была помнящей. И как получается, что позже она забывает и потом опять вспоминает? И сколь продолжительным должно считаться то время, за которое забвение овладевает ею? Думаю, всей жизни не хватит для уничтожения памяти о столь длительном до вселения в тело веке.

9. Но Платон снова изменяет свое объяснение, указывая как на причину на тело, словно можно верить, что рожденная сущность лишает силы нерожденную. Велики же и многочисленны различия тел в зависимости от национальности людей, размеров, внешности, возраста, здоровья. Следовательно, обнаружатся и различия в степени забвения? Но забвение у всех одинаковое. Следовательно, телесность во всем своем многообразии не будет причиной одинакового результата.

10. Многие доказательства, которые мы уже приводили Гермогену, подтвердили, по свидетельству самого Платона, наличие у души дара прорицания. Но нет никого из людей, кто бы и сам иногда не ощущал свою душу вещей, авгуром знамения, опасности или радости. Если тело не заглушает способность прорицания, то, думаю, оно не будет мешать и памяти. Души забывают и вспоминают, конечно, в одном и том же теле. Если телесное состояние каким-либо способом вселяет забвение, то каким образом оно допускает противоположное ему воспоминание (ибо само воспоминание после забвения есть возобновляющаяся память)? То, что противодействует первой памяти, почему не противится и второй?

11. Наконец, кто обладает лучшей памятью, нежели дети, как души более свежие, еще не окунувшиеся в домашние и общественные заботы, занимающиеся одними лишь науками, изучение которых становится воспоминанием? Почему не все мы одинаково вспоминаем, а только философы, хотя все одинаково забываем? Причем и философы не все. Платон, надо думать, единственный среди столь великого леса язычников, на столь обширном лугу мудрецов идеи и забыл, и вспомнил.

12. Итак, если это важнейшее доказательство оказалось уязвимым во всех отношениях, то опровергнуто равным образом и все то, что с ним связано: души считаются нерожденными, обитающими в небесах, причастными там божественному, оттуда спустившимися и здесь вспомнившими, – надо думать, для оказания помощи еретикам.

1. Только теперь я обращусь к причине этого заблуждения, чтобы изложить, каким образом души происходят из одной, когда, где и каким образом зачинаются. Не имеет значения, предпринимается ли исследование философом, еретиком или простым народом.

2. Нет никакого отличия между учителями истины и ее противниками, особенно теми из них, которые настолько дерзки, что предполагают, что душа не зачинается во чреве матери и не одновременно с формированием плоти создается и производится, но запечатлевается извне на еще не живущем младенце после родов; что, кроме того, семя, переданное женским половым органам при совокуплении и естественным движением усиленное, сгущается в простую сущность плоти; что она, произведенная на свет, при выходе из утробной печи испускающая пар, размягченная жаром, словно раскаленное и тут же погруженное в холодную воду железо, пораженная холодом воздуха, получает животворящую силу и издает звук. Так думают стоики с Энесидемом и, порой, сам Платон, когда он учит, что чуждая телу, в другом месте находившаяся и не допущенная в утробу душа с первым дыханием младенца вводится, а с последним выдохом исходит. Посмотрим, не выдумал ли он это в соответствии со своим желанием. Среди же врачей был Гикесий, предавший природу и свое искусство.

3. Думаю, им было стыдно утверждать то, что и женщины знают. А насколько позорнее быть опровергнутым женщинами, чем одобренным! Ибо никто не будет в этом деле более подходящим учителем, судьей, свидетелем, как сам их пол. Ответьте, матери, и вы, которые беременны, и вы, роженицы! Бесплодные же и мужчины пусть молчат! Исследуется истина вашей природы, вопрошается достоверность вашего страдания³²⁹. Не чувствуете ли вы некую постороннюю жизненную силу в рождающемся плоде, из-за которого трепещут внутренности, дрожат бока, волнуется вся область живота, постоянно меняется положение бремени? Не приносят ли эти движения вам радость и чувство безопасности, так как благодаря им вы уверены, что ребенок живет и играет? Если прекращается его беспокойство, не пугаетесь ли вы сначала за него? Не слышит ли он уже в вашей утробе, когда в ответ на новый звук начинает волноваться? Не требуете ли вы для него ненужной вам пищи, не чувствуете ли из-за него отвращение к определенной еде, не делитесь ли болезнями, по крайне мере, не получает ли он от вас все, вплоть до ваших ушибов, которые запечатлеваются на тех же его членах, на каких и у вас, так что он, находясь внутри, берет себе и материнские повреждения?

4. Если синяк или покраснение – это излияния крови, то крови не будет без души. Если болезнь всегда приступает к душе, то болезни не будет без души. Если питание, голодание, рост, убыль, страх, движение, осязание принадлежит душе, то тот, кто испытывает это, будет жить. И тот перестает жить, кто перестает испытывать. А ведь рождаются и мертвые. Каким образом это происходило бы, если бы они не были [ранее] живыми? Кто такие мертвые, если не те, кто прежде был живым? Даже и в самом чреве ребенок умерщвляется по жестокой необходимости, когда, при выходе повернув в бок, отказывается выйти наружу, – убийца матери, если не погибнет.

5. Так, есть среди медицинских орудий инструмент с гибким устройством, которым сначала принуждают открыться отдаленные места, с ножом кольцевой формы, которым в соответствии с отчаянным решением рассекаются члены внутри утробы, с тупым крючком, которым все злодеяние совершается при насильственном «рождении». Есть также медное жало, которым осуществляется само убийство при этом тайном разбое. Его по производимому им детоубийству называют ἐμβρυοσφάκτην– губителем живого, разумеется, младенца. Этот инструмент был и у Гиппократа, и у Асклепиада, и у Эрасистрата, и у Герофила, который резал и взрослых, и у более мягкосердечного Сорана, уверенных, что зачато было живое существо, и выказавших сострадание к подобным несчастнейшим младенцам таким образом, что те должны были быть прежде убиты, а не терзаться живыми.

6. Относительно необходимости этого преступления не сомневался, думаю, и Гикесий, хотя он и утверждал, что душа к уже родившемуся добавляется из удара холодного воздуха, потому что само наименование души у греков соответствует охлаждению³³⁰. Неужели варварские и римские народы иначе одушевляются, так как назвали душу иначе, чем ψυχήν? Однако какое множество людей, живущих под раскаленным небом, опаленных так, что изменился цвет их кожи? Откуда получают душу те, у которых нет холодного воздуха? Я уж молчу о тепле в спальных покоях и обо всех способах поддерживать там высокую температуру, необходимую роженицам, для которых, конечно, очень опасны сквозняки. Чуть ли не в самих банях рождается плод, и сразу слышится крик.

7. Впрочем, если холод воздуха был бы сокровищницей душ, то за пределами Верхней и Нижней Германии, скифских стран, Альп и Аргейских гор никто не должен был бы рождаться. Однако на теплом Востоке и на Юге и народы более многочисленные, и дарования более яркие, в то время как все сарматы отличаются косным умом. Более острые умы должны были бы возникать на холоде, если бы души приходили из морозца, ведь сила (ум) сопровождает сущность (душу).

8. После такой подготовки мы можем вспомнить также и тех, которые после рассечения живота матери живыми вдохнули воздух некие Либеры³³¹ и Сципионы³³². А если кто-нибудь, как например Платон, равным образом не допускает, чтобы две души как и два тела сходились в одном теле, я ему показал бы не только две души как и два тела, находящиеся в одном теле – у беременных, но многое другое, соединенное с душой, а именно демоническую сущность, представленную не одним, как в самом Сократе, но семью духами, как в Магдалине³³³, и числом легион, как в Геразене³³⁴. Душа же [плода] легче будет соединяться с душой [матери] на основании общности сущности, чем нечистый дух из-за различия природы.

9. Но он же (т. е. Платон), призывая в шестой книге «Законов» остерегаться, чтобы порча семени из-за некоей низости совокупления не передала недуг телу и душе, не знаю, в прежнем ли своем высказывании более отходил от своего учения, или в этом. Ведь он показывает, что душа вводится из семени, о котором советует заботиться, а не из первого дыхания новорожденного. Откуда, спрашиваю, берется сходство души, из-за которого мы напоминаем в том, что касается наших дарований, родителей, согласно свидетельству Клеанфа, если мы не происходим из семени души? Почему же и древние астрологи считали рождение человека с момента зачатия³³⁵, если не тогда же появляется и душа, к которой имеет прямое отношение дыхание, если оно действительно есть?

1. Но всякое непостоянство человеческого мнения – до установленных Богом границ. Я уже направляюсь, замедляя шаг, в наши рубежи, чтобы доказать христианину истинность того, что я ответил философам и врачам. Брат, воздвигни веру на своем собственном фундаменте³³⁶, посмотри на преисполненные жизнью утробы святейших женщин, и не только на уже дышащих там младенцев, но и пророчествующих.

2. Вот лоно Ревекки волнуется³³⁷, а далеко еще до времени родов, и нет никакого толчка воздуха. Вот двойной плод бьется в материнском чреве, а никоим образом еще не два народа³³⁸. Пожалуй, была необыкновенной резвость младенцев, борющихся раньше, чем они начали жить, приобретших боевой дух раньше, чем дыхание, если они, подпрыгивая, всего лишь встревожили мать. Но когда плод обнаруживается, и число детей выясняется, и предсказание вспоминается, думаю, подтверждается уже не только наличие душ у младенцев, но и их битвы.

3. Тот, кто опережал при рождении, удерживался отстающим, еще не до конца вышедшим, родившимся только рукою³³⁹. И если он сам душу впитал от первого вздоха платоновским способом, или из холодного воздуха вобрал, как учат стоики, как быть с тем, кто ожидался, кто все еще удерживался внутри и уже удерживал снаружи? Еще, думаю, не дыша, овладел стопой брата, оставаясь все еще горячим, страстно желал выйти первым из матери. О, дитя! – и соперничающее, и сильное, и уже неуступчивое, думаю, потому что живое.

4. Посмотри также на исключительные в своем роде зачатия и притом весьма необыкновенные, – зачатие бесплодной и Девы, – которые по этой причине могли бы произвести на свет неполноценных детей в соответствии с потрясением природы, так как одна – глуха к семени, к другой не прикасался мужчина. Может быть, надлежало без души родиться тем, кто был зачат не как обычно, но и они живут, каждый в чреве своей матери. Ликует Елизавета, ее толкнул изнутри Иоанн³⁴⁰. Прославляет Бога Мария³⁴¹, Христос внутри Ее к этому побудил. Матери узнают своих детей, узнанные равным образом ими самими, конечно, живущими, обладавшими не только душой, но и духом.

5. Так, ты читаешь голос Бога и к Иеремии: Прежде, чем Я тебя образовал во чреве, я познал тебя³⁴². Если Бог образовывает человека во чреве, то душу в него вдыхает так, как сделал это вначале: И образовал Бог человека и вдохнул в него дыхание жизни³⁴³. Бог мог познать человека во чреве только всего целиком: И прежде, чем ты вышел из лона, Я освятил тебя³⁴⁴, – неужели еще остающегося неживым телом? Конечно нет: ведь Бог – Бог живых, а не мертвых³⁴⁵.

1. Итак, каким образом было зачато живое существо? Одновременно ли были отлиты сущности тела и души или одна из них предшествовала другой? Мы говорим, что обе они, конечно же, одновременно и зачинаются, и образовываются, и совершенствуются, так же как и выходят наружу, и что нет промежутка в зачатии, благодаря которому можно было бы определить очередность³⁴⁶.

2. Суди о первом по последнему: если смерть определяется не иначе, как разделение тела и души³⁴⁷, то противоположность смерти, жизнь, не иначе будет определена, как соединение тела и души. Если разделение для обеих сущностей происходит одновременно через смерть, то причиной этому служит характер соединения обеих сущностей, происходящего в одно и то же время через жизнь.

3. Далее, мы признаём, что жизнь начинается с момента зачатия, так как утверждаем, что душа существует с момента зачатия; ведь жизнь начинается с того момента, с какого появляется душа. Следовательно, одновременно соединяется для возникновения жизни то, что одновременно разъединяется, чтоб вызвать смерть. Если мы одному отдаем первенство, другому – второе место, то время оплодотворения тела и души в зависимости от очередности должно быть разным. В этом случае, когда попадет семя тела, а когда души?

4. Если время оплодотворения будет разным, то (из-за различия времени) будут считаться раздельными и вещества, образующие то и другое семя. Ведь даже если мы признаем две разновидности семени, телесную и душевную, мы, однако, будем утверждать, что они нераздельны и, таким образом, возникают одновременно, в одно и то же мгновение. И да не устыдимся неизбежного толкования. Природу нужно почитать, а не стыдиться. Совокупление позорится похотью, а не обстоятельствами, при которых оно совершается. Непристойно отклонение, а не нормальное состояние, поскольку последнее благословлено Богом: Растите и умножайтесь³⁴⁸, уклонение же проклято, – прелюбодеяния, разврат и публичные дома.

5. Итак, при этом обыкновенном половом акте, который соединяет мужчину и женщину, при обычном, говорю, совокуплении, как известно, и душа и тело действуют одновременно, душа – вожделением, тело – старанием, душа обеспечивает вдохновение, тело – движение. Итак, когда единым порывом их обоих потрясается весь человек, проливается семя всего человека, получающее жидкость от телесной сущности, жар – от душевной. А если душа у греков – «холодное» имя, то почему тело хладеет, когда она удаляется?

6. Наконец (пусть уж я буду рисковать стыдливостью, а не правдоподобием), в том самом жаре величайшей страсти, когда выбрасывается порождающая жидкость, разве мы не чувствуем, что нечто исходит также и от души, и даже слабеем и утрачиваем силу, так что темнеет в глазах? Это и будет душевное семя, тотчас возникающее из истечения души, как и то выделение, телесное семя, – из очищения тела.

7. Примеры происхождения человека – наиболее достоверные: плоть в Адаме – из ила. Что другое ил, как не наилучшая влага? Из нее будет происходить жидкость семени. Душа – из дуновения Бога. Что другое дуновение Бога, как не пар от дыхания? Из него будет происходить то, что мы испускаем вместе с той жидкостью.

8. Так как при сотворении два различных и разделенных начала, ил и дуновение, образовали одного человека, две соединенные в одно сущности свое семя также смешали и передали затем эту форму человеческому роду для его продолжения, чтобы и теперь два начала, пусть различных, однако также соединенных вместе изливались и, проникнув вместе в борозду на своей ниве, вместе из обеих сущностей производили человека, в котором, в свою очередь, будет его семя по роду его³⁴⁹, как предназначено всему, что порождает.

9. Итак, из одного человека происходит все это изобилие душ, поскольку природа выполняет, надо думать, Божие предписание: Растите и умножайтесь³⁵⁰. Ведь и в самом вступлении к одному из дел: сделаем человека³⁵¹ были предсказаны все потомки употреблением множественного числа: и пусть владычествуют над рыбами морскими³⁵². В этом нет ничего удивительного: в семени – залог будущих посевов.

1. Что за сказку, теперь уже устаревшую, вспомнил Платон о круговороте душ³⁵³: они отсюда уходят и опять сюда возвращаются и рождаются, и, таким образом, получается, что они вновь из мертвых делаются живыми? Пифагорова выдумка, как утверждают некоторые. Альбин³⁵⁴ считает ее божественной, возможно, принадлежащей египетскому Меркурию. Но ничто не является божественным, если оно не принадлежит единому Богу, громовой голос Которого слышен в пророках, апостолах, в самом Христе. Моисей намного древнее даже Сатурна, примерно на девятьсот лет³⁵⁵, не говоря уже о Сатурновых правнуках; во всяком случае, гораздо божественнее Моисей, который дал описание человеческого рода от начала мира по отдельным поколениям, поименно, по годам, достаточно подтвердив божественность своего труда божественностью речи.

2. Если же самосский софист является вдохновителем Платона в вопросе о постоянном круговращении душ, возможном благодаря попеременному замещению мертвых и живых (разумеется, это Пифагор), то, хотя он в остальном и хорош, однако, чтобы подкрепить это мнение, предавался не только гнусному, но и безрассудному обману. Знай, если не знаешь, и верь нам. Он симулирует смерть, прячется в подземелье, обрекает свое терпение на семь лет пребывания там; между тем то, что он намеревался сообщить в подкрепление своих слов о тех, кто умер впоследствии, узнает от единственной посвященной в его план помощницы – матери. Как только ему показалось, что его тело приобрело ужасный вид древнего мертвеца, он появился из ложной гробницы, словно бы вернувшийся из преисподней.

3. Кто не поверил бы, что ожил тот, кого он считал умершим, особенно когда слышал от него то, что об умерших позже он не мог, кажется, узнать нигде, кроме как в преисподней? Таким образом, изречение, что живые делаются из мертвых, – весьма старое. А что, если бы оно было более новым? Истина не требует древности, и ложь не избегает новизны. Я узнаю явную ложь, освященную древностью. Как может быть не обманом то, подтверждение чего также строится на лжи? Как я поверю, что не лжет Пифагор, который лжет для того, чтобы я поверил? Каким образом он убедит меня в том, что раньше, прежде чем стать Пифагором, он был и Эфалидом³⁵⁶, и Евфорбом³⁵⁷, и Пирром-рыбаком, и Гермотимом (все это для того, чтобы убедить, что живыми делаются из мертвых): как сможет это сделать тот, который ложно поклялся, что он – воскресший Пифагор? Ведь насколько вероятнее то, что он сам, как он есть, однажды вернулся к жизни, чем то, что он возвращался столько раз и каждый раз в образе другого человека, настолько обманул в более серьезном тот, который солгал в менее важном.

4. «Но он узнал щит Евфорба, некогда посвященный Дельфам, и назвал своим, и доказал это на основании знаков, не известных всем». Вспомни про подземелье его, и верь, если можешь. Ведь тот, кто выдумал такую хитрость, вредную для здоровья и обкрадывающую жизнь, истерзанную семилетним пребыванием под землей, недоеданием, праздностью, сумраком, тот, у которого столь велико было презрение к небу, как не решится на безрассудство, как не попытается удовлетворить любопытство, чтобы узнать о знаке на том щите?

5. Может быть, он нашел сведения о нем в каких-нибудь тайных исследованиях? Может быть, до него дошли какие-нибудь отголоски молвы – остатки уже исчезнувшей традиции? Может быть, он узнал от храмового служителя, тайно заплатив за осмотр? Мы знаем также, что магия способна для разведывания тайного [пользоваться] катаболическими («сбивающими с ног»), паредрическими («сидящими рядом») и пифоническими («чревовещающими») духами. И Ферекид, учитель Пифагора, не предсказывал ли при помощи таких хитростей (чтобы не сказать, бредил)? Может быть, тот же демон находился в Пифагоре, который в Евфорбе совершил кровавые подвиги? Наконец, почему тот, кто доказывал, что он – Евфорб, ссылаясь на щит, не узнал также ни одного из своих троянских боевых товарищей? Ведь и они уже ожили бы, если бы живые возникали из мертвых.

1. Известно, что становятся мертвыми из живых, однако из этого не вытекает, что и живые – из мертвых. Ведь от начала живые предшествуют мертвым, а отсюда равным образом следует, что от начала мертвые приходят позже, появляясь не откуда-нибудь, а из живых. Те имели возможность, из чего им лучше возникнуть, только бы не из мертвых; эти не имели, откуда им лучше произойти, кроме как из живых.

2. Итак, если от начала живые не из мертвых, то почему впоследствии из мертвых? Неужели иссяк тот первоисточник, каким бы он ни был? Или способ возникновения стал вызывать недовольство? А каким образом он остался прежним в том, что касается мертвых? Тот факт, что мертвые изначально – из живых, не говорит ли о том, что они – всегда из живых? Ведь или в обоих случаях первоначальный способ возникновения должен был бы оставаться прежним, или в обоих случаях измениться, чтобы, если живым следовало впоследствии возникать из мертвых, точно так же следовало бы мертвым не возникать из живых.

3. Если доверие к этому построению не обязано быть полным, (3.) противоположное не всегда и всюду возникает из противоположного. Ведь и мы можем противопоставить в качестве противоположного рожденное и нерожденное, зрячесть и слепоту, молодость и старость, мудрость и неразумие; но, однако, нерожденное из рожденного не появляется из-за того, что противоположное возникает из противоположного; и зрячесть не появляется после слепоты на том основании, что слепота появляется после зрячести; и юность не восстанавливается после наступления старости потому, что юность увядает, сменяясь старостью; и мудрость не притупляется, сменяясь вновь неразумием, из-за того, что мудрость вытесняет неразумие.

4. И Альбин, робея перед своим Платоном, старается тщательно распределить подобные виды противоположностей, словно они не столь разъединены в своем абсолютном отличии друг от друга, сколь те, которые он объясняет в соответствии с мнением своего учителя, – я говорю о жизни и смерти. Но ведь не возвращается назад жизнь после смерти, на том основании, что смерть наступает, когда заканчивается жизнь.

1. Что же мы ответим на остальное? Во-первых, если живые были бы из мертвых, как и мертвые – из живых, то оставалось бы всегда одно и то же число всех людей, а именно то, которое в самом начале вступило в жизнь. Ведь живые появились раньше мертвых, потом мертвые из живых, и опять из мертвых – живые. И поскольку это заимствование всегда происходило бы из числа одних и тех же людей, то всегда было бы постоянным количество людей, которые происходили бы из одних и тех же. Ибо уходило бы их не больше и не меньше, чем возвращалось.

2. Однако мы находим в сочинениях о человеческих древностях, что род людской постепенно разрастался, тут аборигены, кочевники, изгнанники, честолюбцы захватывают земли (например, скифы – парфянские, темениды – Пелопоннес, афиняне – Азию, фригийцы – Италию, финикийцы – Африку), тут обычные переселения, которые называют ἀποικίας, цель которых – уменьшить число жителей [в метрополии], приводят к тому, что множество народа врывается в другие области. Ведь метрополии, пребывая и по сей день на своих прежних местах, одолжили другим странам еще больше своих соплеменников, чем осталось в них самих.

3. Конечно же, и сам земной шар у всех на глазах становится день ото дня все более ухоженным и более заселенным, чем прежде. Все уже доступно, все известно, везде видны плоды человеческой деятельности, восхитительнейшие поместья вытеснили из памяти образ пользующихся раньше дурной славой пустошей, пашни подчинили себе леса, домашний скот обратил в бегство диких зверей, засеиваются пески, покрываются насаждениями скалы, осушаются болота, городов столько, сколько раньше не было хижин. Уже и острова не внушают ужас, и горные вершины не устрашают; повсюду дома, везде народ, везде государство, везде жизнь³⁵⁸.

4. Лучшее свидетельство человеческой многочисленности: мы обременительны миру, нам едва хватает средств к существованию, и нужда стала сильнее, и жалобы у всех, и это при том, что природа нас уже не выдерживает. Действительно, зараза, голод, войны, гибель городов при землетрясениях, должны считаться лекарством, словно подрезание разросшегося человеческого рода. Однако, хотя подобные секиры сразу срубают великое множество смертных, мир еще ни разу не устрашился возвращения этого множества живых из мертвых сразу спустя тысячу лет³⁵⁹. А ведь равные условия утраты и восстановления сделали бы это весьма заметным, если бы живые получались из мертвых.

5. Почему же через тысячу лет, а не сразу из мертвых возникают живые: ведь если не сразу присоединяется то, что уничтожено, существует опасность полного истребления при опережающем восстановление уменьшении, так как эта передышка жизни была бы не сопоставима с тысячелетним промежутком времени, будучи, разумеется, гораздо более короткой и поэтому более способной прежде угаснуть, чем вновь вспыхнуть? Итак, поскольку та (т. е. жизнь), которая таким образом прекратилась бы, если бы живые возникали из мертвых, не прекращается, то не следует верить в то, что живые возникают из мертвых.

1. А если живые и возникают из мертвых, то, конечно, каждый отдельно из каждого отдельно. Итак, следует, чтобы души отдельных тел, каждая поодиночке, возвращались в отдельные тела. Но если по две, по три и по пять принимаются одной утробой, то живые уже не будут возникать из мертвых, ибо не каждый отдельно из каждого отдельно, но так проявится первоначальная форма, ведь и ныне множество душ выводятся из одной.

2. Затем, хотя души отделяются в разном возрасте, почему они возвращаются в одном и том же возрасте? Ибо все с младенчества наполняются душой, возвращающейся как младенец. Как же получается, что умерший старик возвращается младенцем? Если душа при движущейся вспять жизни уменьшается вне тела, то насколько лучше было бы, чтобы через тысячу лет душа возвращалась более преуспевшей, конечно, в том же возрасте, в каком ее застала смерть, чтобы вторично воспринять тот возраст, который оставила?

3. Но даже если бы они возвращались всегда одними и теми же, они, конечно, должны были бы приносить с собой пусть не те же самые формы тел и не те же самые судьбы, но, по крайней мере, прежние отличительные черты своих дарований, занятий и склонностей, ибо они напрасно считались бы теми же самыми, будучи лишены того, благодаря чему подтверждалось бы их тождество. «Откуда тебе известно, – говоришь ты, – что все тайным образом не происходит именно так, но тысячелетний век отнимает способность воспоминания, из-за чего души возвращаются тебе неизвестными?» Но я знаю, что всё происходит не так, когда ты мне представляешь Пифагора-Евфорба.

4. Ведь действительно хорошо известно, что Евфорб имел отважную и воинственную душу: о его славе говорят щиты. Пифагор же имел душу столь бездеятельную и невоинственную, что, избегая сражений тогдашней Греции, предпочел покой Италии, посвятив себя занятиям геометрией, астрономией и музыкой, будучи далеким от занятий и склонностей Евфорба. Пирр занимался ловлей рыбы, Пифагор, напротив, ее не ел, воздерживаясь от употребления в пищу живых существ. Эфалид же и Гермотим набрасывались на бобы, считая их обычной пищей, Пифагор, напротив, завещал своим ученикам даже не переходить через бобовые посадки³⁶⁰.

5. Итак, каким образом возвращаются те же самые души, тождество которых не подтверждается ни дарованиями, ни привычками, ни пищей? Наконец, из столь большого числа греков учтены лишь четыре души. И почему только у греков ежедневно случается переселение душ и перевоплощение, а не у всякого народа, с людьми любого возраста, звания, пола, в конце концов? Почему один лишь Пифагор помнит себя то одним, то другим, а не я?

6. Или если это – преимущественное право философов, и, в особенности, греческих, словно бы ни скифы, ни индийцы не занимались философией, почему ни Эпикур, ни Хрисипп, ни Зенон, ни даже сам Платон, которого мы, пожалуй, сочли бы Нестором³⁶¹ благодаря меду его красноречия, не помнят, что они были кем-то раньше?

1. Но ведь и Эмпедокл говорит: «кустом и рыбой я был», считая недостойным вспомнить себя каким-нибудь героем, думаю, потому, что в своем безумии он возомнил себя богом. А почему он не возомнит себя тыквой, столь пошлый, и хамелеоном, столь надутый? Совершенно как рыба, он предпочел поджариться, бросившись в Этну, чтобы не гнить в какой-нибудь тайной могиле. И после этого для него закончились перевоплощения, как летний обед после жареного.

2. Следовательно, точно таким же образом здесь нам нужно бороться с еще более странным предположением, выводящим зверей из людей и людей из зверей. Оставим в покое кусты и травы, чтобы не быть принужденными более смеяться, чем учить. Мы говорим, что человеческая душа никаким образом не может переходить в животных, даже если ее выводить, согласно философам, из первоначальных сущностей.

3. Ведь если душа – огонь или вода, или кровь, или дух, или воздух, или свет, мы должны вспомнить, что любые животные враждебны какому-нибудь одному из этих видов; огню – хладнокровные: (водяные) змеи, звездчатые ящерицы, саламандры³⁶² и все те, кто происходит от соперничающего элемента, то есть из воды. Равным образом враждебны воде сухие и лишенные соков: засухе радуется саранча, мотыльки и хамелеоны. Так же враждебны крови те, кто лишен ее пурпурного цвета: улитки, червяки и большая часть рыб. Духу же враждебны те, которые, кажется, не дышат, будучи лишенными легких и трахей: комары, муравьи, моль и маленькие существа такого рода. Так же воздуху враждебны те, которые, всегда живя под землей и под водой, лишены возможности его вдыхать (ты их знаешь лучше, чем их название). Так же свету враждебны те, кто совершенно слеп или имеет глаза, способные видеть только во мраке: кроты, летучие мыши, совы. Все это мне нужно для того, чтобы учить на примере явных и очевидных сущностей.

4. Впрочем, если бы я удержал атомы Эпикура или увидел числа Пифагора, или натолкнулся на идеи Платона, или захватил энтелехию (внутреннюю целеустремленность) Аристотеля, то и в этих видах я нашел бы, пожалуй, животных, которых противопоставил бы друг другу, исходя из их противоположности. Ведь я утверждаю, что из какой бы упомянутой выше сущности ни состояла человеческая душа, она не могла бы преображаться в столь враждебных каждой отдельной сущности животных и при своем переходе приносить с собой свою основу тем, от которых она скорее должна была бы удаляться и отталкиваться, чем усваиваться и приниматься, – из-за существования между ними того важнейшего противоречия, которое обеспечивает различие сущностного порядка, а также из-за прочих противоречий, вызванных присущим каждой природе развитием.

5. Ведь человеческая душа обрела особые и местопребывание, и пропитание, и устройство, и ощущения, и склонности, и способы совокупления и рождения, а также дарования, затем дела, радости, отвращение, пороки, страсти, удовольствия, болезни,лекарства, свой, наконец, способ жизни и смертельный исход.

6. Следовательно, каким образом та душа, которая прильнула к земле, отнюдь не лишенная страха перед высотой и глубиной, утомляемая восхождением по лестницам, могущая утонуть при погружении в пруды, прыгнет впоследствии в воздух в орле или спрыгнет в море в угре?³⁶³ Каким образом она, вскормленная на пище изысканной и тонкой и притом старательно приготовленной, будет пережевывать, не говорю мякину, но шипы и горечь дикорастущей листвы, червей, обитающих в навозных кучах, даже ядовитых тварей, если превратится в козу или в перепела; мало того, [как она будет есть] мертвечину, даже человечину, помня, разумеется, себя, находясь в медведице и льве? Подобным образом ты приведешь и другие примеры несоответствия. Чтобы нам не задерживаться, подробно рассказывая об отдельных случаях, – какой бы ни был образ самой человеческой души, какой бы ни была ее величина, что она будет делать в гораздо более крупных или мелких, чем она, животных? Ведь необходимо, чтобы всякое тело наполнялось душой и чтобы всякая душа покрывалась телом. Каким образом в этом случае душа человека наполнит слона? Каким образом она будет покрываться плотью в комаре? Если настолько она растянется или сожмется, разумеется, подвергнется опасности.

7. А поэтому я прибавляю: если никоим образом она не приемлет подобного перемещения в животных, не сопоставимых с ней ни по размеру тел, ни по прочим законам, которым подчинена их природа, неужели будет изменяться в соответствии со свойствами родов и в соответствии с их жизнью, противоположной человеческой жизни, став и сама в результате изменения противоположной себе – человеческой? В самом деле, если она допускает изменение, утрачивая то, чем была, то не будет той, какой была; и если такой, какой была, не будет, то уничтожается и перевоплощение, не могущее быть приписанным той душе, которая, если изменится, не будет существовать. Ведь то явление будет названо перевоплощением души, после которого она сохраняет свое прежнее состояние.

8. Итак, коль скоро она и измениться не может, чтобы остаться собой, и пребывать в прежнем состоянии не может, ибо не приемлет противоположное себе, я не нахожу сколь-либо достойной доверия причины такого перемещения. Ведь если даже некоторые люди сравниваются со зверями в соответствии со своими нравами, дарованиями и склонностями, ибо и Бог говорит: Уподобился человек неразумным вьючным животным³⁶⁴, – из-за этого из хищных людей не получатся коршуны, из грязных и распутных – собаки, из злобных – барсы, из скромных – овцы, из болтливых – ласточки, из стыдливых – голуби, словно бы одна и та же сущность души везде вновь и вновь проявляла свою природу в характерных особенностях животных. Ведь одно – сущность, другое – природа сущности, так как сущность у каждой вещи своя, природа же может быть общей.

9. Вот тебе пример: сущностью является камень и железо; жесткость камня и железа есть природа сущности. Жесткость их соединяет, сущность различна. Есть мягкость шерсти и мягкость пуха: природные качества уравнивают их, качества же сущностей не уравнивают. Таким же образом, если человек и будет назван лютым или добродушным зверем, не одна и та же будет у них душа: ибо сходство природы и тогда отмечается, когда наблюдается несходство сущностей. Ведь самим тем, что ты считаешь человека похожим на зверя, ты признаешь, что душа у них не одинаковая, говоря «похожая», а не «та же самая».

10. Так утверждает и божественное речение, сравнивающее человека с вьючными животными по природе, а не по сущности. Впрочем, и Сам Бог не обозначил бы человека таким образом, если бы признал его вьючным животным по сущности.

1. Конечно, под предлогом справедливого суда защищают это учение, согласно которому человеческие души в соответствии с жизнью и заслугами получают соответствующий вид животного: те, которые должны быть заколоты, находятся в животных, подлежащих закланию; те, которых надо укротить – в пресмыкающихся; те, которых следует утруждать – в рабочем скоте, те, которые должны быть опозорены – в нечистых животных; точно так же те, которых следует прославлять и любить, и о которых нужно заботиться и к которым нужно стремиться – в животных прекраснейших, отличнейших, полезнейших, нежнейших. На это я скажу: если они изменяются, то награда, которую они заслужат, будет присуждена уже не им самим.

2. Суд будет бессмысленным, если у подсудимого не будет осознания его вины. Осознания же вины не будет, если изменится состояние душ. Состояние же душ изменится, если они не будут оставаться одними и теми же. Равным образом, если души сохраняются до суда, о чем знает и египетский Меркурий, который говорит, что покинувшая тело душа не вливается назад в душу мира, но остается обособленной, «чтобы дать отчет Отцу о тех делах, которые совершила в теле», то я хочу оценить справедливость, строгость, величие, достоинство божественного суда: не располагается ли правосудие человеческое на более высоком престоле, будучи более совершенным благодаря славе обоих приговоров, – наказаний и милостей, более строгим в отмщении, более щедрым в воздаянии.

3. Чем, ты думаешь, будет душа убийцы? Неким, полагаю, животным, предназначенным для мясной лавки и мясного рынка, чтобы она точно так же закалывалась, ибо и сама закалывала, точно так же с нее сдирали шкуру, ибо и сама грабила, точно так же шла в пищу, ибо и сама сделала угощением для зверей тех, кого умертвила в лесах и пустынных местах.

4. Если правосудие будет осуществляться таким образом, разве та душа не получит более утешения, чем наказания, ибо обретает похороны среди высокооплачиваемых поваров, ибо погребается приправами Апиция³⁶⁵ и Луркона, ибо доставляется на столы Цицерона, ибо выносится на сверкающих чашах Суллы, ибо похоронными обрядами для него служит пир, ибо поедается равными ей, а не коршунами и волками так, что кажется, что она захоронена в теле человека и что, вернувшись в свой род, воскресла, похваляясь перед людскими судами, если ей довелось их изведать?

5. А ведь те отдают убийцу на растерзание разнообразным отборным, обученным действовать вопреки природе диким зверям, и притом живого, мало того, не умирающего легко, так как сделано все, чтобы для полноты кары отсрочить его конец. Но если душа и избежит последнего удара меча, тело не спасется от железа; после того как будут пронзены обе ключицы и пробиты ребра, все же наступает расплата за его преступление. Затем тело предается огню, чтобы оно было наказано и при погребении. Иначе с преступниками не поступают. Но, однако, не так сильно заботятся о костре, чтобы останки не нашли другие звери; конечно, и кости не щадятся, и к лишенному погребения праху не проявляется снисхождения.

6. Столь же велика кара за убийство у людей, сколь велика та, которая осуществляется природой. Кто не предпочтет мирскую справедливость, о которой и Апостол засвидетельствовал, что она не зря вооружена мечом³⁶⁶, которая священна из-за ее лютой мести за человека. Если мы представим себе также возмездие за прочие преступления, – шейные колодки³⁶⁷, сожжения живыми, кожаные мехи³⁶⁸, багры³⁶⁹ и скалы, то для кого не будет лучше получить приговор у Пифагора и Эмпедокла?

7. Ведь и те, кто, подлежа наказанию трудами и рабством, облекутся в ослов и мулов, сколь радостно будут поздравлять себя с мельницами и колесами аквилега³⁷⁰, если вспомнят о рудниках, каторжных тюрьмах, общественных работах и самих темницах, пусть и без трудов! Точно также и люди добрых нравов, доверившие жизнь судье, – я ищу награды, но нахожу скорее наказания. Бесспорно, велика награда для праведников – возрождаться во всяких животных!

8. Гомер вспомнил себя павлином, так Энний увидел во сне³⁷¹; но я не поверю даже бодрствующим поэтам. Даже если павлин очень красив и может придавать своему наряду любой оттенок цвета, перья его молчат, и его голос неприятен, а поэты предпочитают не что иное, как петь. Итак, Гомер осужден быть павлином, а не прославлен этим. Он более будет радоваться награде мира сего, считаясь отцом благородных искусств, ибо предпочтет красу своей славы красе хвоста.

9. Ну что ж, пусть поэты превращаются в павлинов или лебедей, если у лебедей красивый голос, но в какое животное ты поместишь справедливого мужа Эака? В какого зверя безупречную женщину Дидону? Какую птицу получит в удел терпение, какое домашнее животное – благочестие, какую рыбу – невинность? Все они подвластны человеку, все подчинены, все отданы ему в собственность. Если он станет кем-то из них, умалится тот, которого за заслуги в жизни награждают изображениями, статуями и надписями, общественными почестями, привилегиями, которому курия и народ жертвует голоса на выборах.

10. О, божественные суды после смерти! – более обманчивые, чем человеческие, достойные презрения за наказания, отталкивающие своими милостями; суды, которых ни злодеи не страшатся, ни праведники не желают, к которым скорее преступники, чем святые стремятся, те – чтобы быстрее ускользнуть от мирского правосудия, эти – чтобы дольше пользоваться его плодами. Хорошо вы учите, философы, с пользой убеждаете, что наказания и награды после смерти незначительнее, хотя, если какой-нибудь суд ожидает души, он должен считаться более строгим в конце, чем в течение ее, ибо нет ничего более полного, чем совершенное, нет ничего более совершенного, чем божественное.

11. Таким образом, Бог будет судить полнее, ибо совершеннее, вынося окончательный приговор, как обвинительный, так и оправдательный, причем души возвратятся не в зверей, но в свои тела, и это произойдет один раз, в тот день, который знает лишь Отец³⁷², чтобы полная тревоги вера испытывалась грозным ожиданием, всегда высматривая этот день и никогда не зная его, постоянно трепеща перед тем, на что постоянно надеется.

1. Впрочем, безумное суждение такого рода, воплощающее человеческие души в животных, пока еще не высказывалось еретиками. Но мы сочли необходимым и его вынести на обсуждение и опровергнуть как связанное с предыдущими, чтобы положить конец болтовне о Гомере-павлине также, как и об Евфорбе-Пифагоре и чтобы после нанесения удара по этой вере в переселение душ или в перевоплощение таким же образом разбить и веру, которая кое в чем помогает еретикам.

2. Ведь и Симон Самаритянин, покупатель Святого Духа в Деяниях Апостолов³⁷³, после того как, будучи осужденным на гибель вместе со своими деньгами самим [Апостолом], без пользы оплакал грех, вновь стал покушаться на истину, словно бы утешая себя местью: поддержанный силой своего [магического] искусства, чтобы создать видимость некоей добродетели, из места публичной похоти выкупил за те же деньги какую-то тирийку Елену, достойное себе вознаграждение за Духа Святого.

3. При этом он возомнил себя Высшим Отцом, ее – своим первым побуждением, которым он помыслил создать ангелов и архангелов³⁷⁴; а она, зная об этом замысле, бросила Отца, спрыгнула вниз и там, упредив осуществление отцовского замысла, породила ангельские силы, не знающие об Отце, – создателей этого мира. Потом она, захваченная этими силами (руководствовавшимися иным, нежели она, чувством) для того, чтобы после ее отшествия им не казаться порождением кого-то другого, и потому преданная всякому унижению, препятствующему ей, опозоренной, уйти куда-либо, ниспала в человеческий облик как обреченная узам плоти;

4. так, проходя в течение многих веков через все новые и новые женские обличья, она была также той Еленой, пагубнейшей для Приама, а позже для глаз Стесихора, которого лишила зрения за поношение в песне, а потом вновь одарила способностью видеть, удовлетворясь прославлением; подобным образом переселяясь из тел в тела, она дошла до крайнего бесчестия, став презренной блудницей Еленой; итак, она и есть та погибшая овца³⁷⁵, к которой спустился Высший Отец, то есть Симон, и, сначала освободив ее и вывезя, не знаю уж, на плечах ли или на коленях, обратился затем к спасению людей, которых ему нужно было избавить посредством вновь обретенной [Елены] от тех ангельских сил, для обмана которых он также и сам обрел облик, и для людей прикинулся человеком, и выступил в Иудее как Сын, в Самарии же – как Отец.

5. О, Елена, пострадавшая у поэтов и еретиков! – тогда опороченная прелюбодейством, теперь развратом, разве что из Трои ее освобождают более славно, чем из публичного дома, – тысячей кораблей из Трои, а не тысячей денариев из публичного дома. Устыдись, Симон, более медлительный в поисках, более непостоянный при возвращении. А Менелай сразу следует за увезенной, сразу требует назад похищенную, десятилетней войной ее вырывает, не прячась, не обманывая, не изворачиваясь. Боюсь, уж не тот ли скорее был Отцом, кто при избавлении Елены показал себя более смелым, неутомимым и щедрым.

1. Но не одного тебя учение о переселении душ снабжает этой сказкой: ей пользуется также Карпократ, тоже маг, тоже развратник, хотя и без Елены. Разве нет? Ведь он, чтобы извратить божественное и человеческое учение, доказывал, что души вновь облекаются плотью; что никому эта жизнь не зачитывается, если в ней не осуществлено все, что делает ее порочной, ибо вещи считаются дурными не по природе, а по мнению³⁷⁶. Итак, необходимо, чтобы происходило переселение душ, если при первой жизненной попытке не дается удовлетворение всему недозволенному (то есть, жизни приписаны преступления!); впрочем, душа столько раз может призываться обратно, сколько раз она, недоимщица грехов, будет выплачивать меньше того, чем нужно, доколе не уплатит последний кодрант³⁷⁷, сбрасываемая постоянно в темницу тела.

2. Ведь он ослабляет всю эту аллегорию Господа, которая понятна без изощренных объяснений и с самого начала должна истолковываться просто. Ибо и язычник является нашим противником³⁷⁸, идущим по той же самой, что и мы, общей дороге жизни. Впрочем, нам следовало бы уйти из мира³⁷⁹ если бы не было позволено с ними³⁸⁰ общаться. Итак, Господь предписывает доброе отношение к такому человеку (ведь Он говорит: «любите недругов ваших и молитесь за злословящих вас»³⁸¹), чтобы тот, раздраженный обидой при каких-нибудь деловых отношениях, не увлек тебя к своему судье, и, отданный под стражу, ты не был бы в стесненных обстоятельствах до погашения всего долга³⁸².

3. Затем, если слово «противник» в этом наставлении относится к дьяволу³⁸³, значит, тебя убеждают также с ним прийти к такому соглашению, которое допускается после принятия веры; ты ведь пообещал отречься от него, его великолепия и его ангелов. В этом заключается согласие между вами. Это будет дружба, заключающаяся в соблюдении обязательства, чтобы ты впоследствии вновь не взял ничего из тех его вещей, от которых отрекся, которые возвратил ему, чтобы тебя как обманщика и нарушителя договора он не выдал Богу-Судье (как мы читаем в другом месте о дьяволе – обвинителе святых³⁸⁴ и доносчике по самому своему имени³⁸⁵) и чтобы Судья не отдал бы тебя ангелу наказания, и он не вверг бы тебя в подземную темницу, откуда ты не будешь выпущен, если не будет оплачен задержкой воскресения любой незначительный проступок. Какое понимание притчи более приемлемое, чем это? Какое толкование более достоверное?

4. Впрочем, вернемся к Карпократу: если душа – должница в отношении преступлений, то кто должен пониматься под ее недругом и противником? Думаю, [врагом души является] благая мысль, побудившая душу сторониться греха, так что та должна вновь и вновь загоняться в тело, доколе не окажется совершенно чуждой праведной жизни³⁸⁶. Это означает, что дерево доброе по дурным плодам узнается, то есть учение истины познается из наихудших наставлений.

5. Я полагаю, что такого рода еретики набрасываются также и на притчу об Илии, будто бы так воспроизведенном в Иоанне Крестителе, что слова Господа оказываются подтверждающими переселение душ: Илия уже пришел, и не узнали его³⁸⁷, и в другом месте: И если вы хотите слышать, это есть Илия, который был должен прийти³⁸⁸. Итак, неужели и иудеи вопрошали Иоанна: Ты – Илия?³⁸⁹ – исходя из пифагорейского представления, а не на основании божественного предсказания: Вот, Я пошлю вам Илию Фесвитянина?³⁹⁰

6. Но ведь переселение душ у них есть возвращение души, уже прежде вкусившей смерть и возобновленной в другом теле; (6.) Илии же предстоит прийти не после ухода из жизни, но после переноса из нее; и не для того, чтобы быть восстановленным в теле, из которого он не был изъят, но чтобы быть возвращенным в мир, из которого был перенесен; не благодаря праву возвращения жизни, но благодаря исполнению пророчества; тот же самый, со своим именем, и со своей индивидуальностью³⁹¹. Но каким образом Иоанн – Илия? Имеешь слово ангела: И сам, – говорит, – пойдет перед народом в силе и в духе Илии³⁹², – не в душе его и не в теле. Ведь эти, последние, у каждого человека свои собственные; дух же и сила привносятся извне по милости Бога; таким образом, и быть перенесенными в другого могут по воле Бога, как случилось прежде с духом Моисея³⁹³.

1. В этих исследованиях мы, полагаю, отклонились от того, к чему теперь нужно вернуться. Благодаря мнениям, конечно, соперничающим, философов и еретиков, а также благодаря тому пустому диалогу Платона мы установили, что душа сеется в самом человеке и из самого человека, и от начала существует только одно семя души, как и плоти, для всего человеческого рода. Теперь мы по порядку разбираем вытекающие отсюда трактовки.

2. Душа, посеянная в чреве вместе с плотью, сразу получает и пол; эти действия совпадают во времени таким образом, что ни одна из этих сущностей не оказывается причиной, обусловливающей пол. Ведь если бы между семенем одной и семенем другой сущности их зачатие допускало некий промежуток, чтобы или плоть, или душа зачиналась прежде, то тогда было бы возможно закрепить признак пола за одной из них на основании временного перерыва между тем и другим семенем, чтобы пол назначала или плоть душе, или душа плоти,

3. ибо и Апеллес, не художник, а еретик, утверждая, что до вселения в тела души являются мужскими и женскими, как он это узнал у Филумены, делает плоть, как более позднюю, принимающей пол от души. Те, которые после рождения вводят душу в прежде сформировавшуюся плоть, присуждают душе мужской или женский пол по плоти.

4. Нераздельное же семя той и другой сущности и их одновременное разлитие обусловливает общий удел рода, где некая природная закономерность, какой бы она ни была, проведет границы [того или другого пола]. Конечно, и здесь дает о себе знать характер истоков, когда мужчина образуется раньше (ведь Адам был создан прежде), а женщина – несколько позже (ведь Ева была создана впоследствии). Итак, плоть длительное время остается бесформенной, каковой она была взята из ребра Адама; она, однако, уже является живым существом, ибо я признаю, что и эта часть Адама тогда была душой. Впрочем, и ее оживило бы дыхание Бога, если бы в женщине не было бы отводка как плоти, так и души Адама.

1. Некая сила божественной воли в качестве помощницы обеспечивает всем необходимым сеяние, создание, формирование человека в утробе, владея способом, каким бы он ни был, осуществлять это. Исходя из этого, римское суеверие³⁹⁴ измыслило Алемону³⁹⁵ для вскармливания плода в чреве, Нону и Дециму, получивших имя по наиболее тревожным месяцам³⁹⁶, Партулу³⁹⁷, которая руководит родами, и Луцину³⁹⁸, которая выводит на свет. Мы считаем эти божественные функции ангелами.

2. Итак, человеком плод в чреве становится с того времени, как сформировался его облик. Ведь и закон Моисея в том случае осуждает виновного в выкидыше на соответствующую преступлению кару³⁹⁹, когда дело уже касается человека, когда ему уже приписывается состояние жизни и смерти, когда ему уже назначается судьба, даже если он, все еще живя в матери, с матерью преимущественно разделяет свою участь.

3. Скажу кое-что и о сроках рождения души, чтобы изложить все по порядку. Нормальное рождение обычно случается в начале десятого месяца. Те, которые рассуждают о числах, чтят число десять как основу всех остальных чисел и как творца человеческого рождения.

4. А я по Богу скорее буду обосновывать целесообразность этого промежутка времени тем, что десять месяцев лучше посвятят человека в десять заповедей, что мы рождаемся за такое же число месяцев, каким числом заповедей возрождаемся. Но и в том, что рождение происходит чаще на седьмом месяце, чем на восьмом, я узнаю оказываемое субботе почтение: Божий образ воспроизводится порой в тот же по счету месяц, в какой по счету день было освящено Божье творение. Рождению позволено поспешить и произойти, однако, надлежащим образом в седмицу в предзнаменование воскресения, покоя и царства. Поэтому восьмерица нас не творит: тогда ведь браков не будет⁴⁰⁰.

5. Мы уже давно доказали общность плоти и души от самого соединения их семени вплоть до завершения формирования человека. Точно так же теперь и после рождения мы будем отстаивать ее, прежде всего потому, что они вместе растут, но по-разному в соответствии с характером собственного вида: плоть – размером, душа – дарованием, плоть – наружностью, душа – чувством. Впрочем, следует отрицать, что душа прирастает сущностью, чтобы не было также сказано, что сущность убывает, и чтобы из-за этого не считалось, что она и исчезает. Но ее сила, в которой содержатся ее природные, засеянные в ней богатства при остающейся неизменной величине сущности, при которой она в самом начале была вдунута, понемногу вместе с плотью увеличивается.

6. Возьми определенное количество золота или серебра, еще необработанный слиток: по внешнему виду он плотный и пока меньше того, каким будет впоследствии, однако содержит в своих пределах все, чем является природа золота или серебра. Далее, когда слиток превращается в пластину, то становится больше, чем был вначале, из-за расплющивания при данной массе, а не из-за присоединения к нему чего-нибудь при его растяжении и при расширении, даже если он также расширяется, когда растягивается: можно ведь увеличиваться по виду, в то время как по состоянию нельзя.

7. При этом усиливается и сам блеск золота и серебра, который был и у слитка, более мутный, но все же был. При этом возникает каждый раз новый внешний вид сообразно с податливостью вещества, благодаря которой его выберет тот, кто будет с ним работать, ничего не добавляя к нему, кроме формы. Так и прирост души должен считаться не сущностным, но пробужденным.

1. Хотя еще раньше мы установили, что все естественное, что есть в душе, относящееся к чувству и интеллекту, в силу присущего душе от рождения состояния принадлежит самой сущности, но понемногу в том или ином возрасте обнаруживается и по-разному из-за случайностей проявляется в зависимости от мастерства, привычек, места, начальствующих сил⁴⁰¹, однако, поскольку это говорит в пользу рассматриваемой теперь общности плоти и души, мы также утверждаем, что душевная возмужалость совпадает с плотской и что равным образом и та благодаря накоплению чувств, и эта благодаря росту членов начинается приблизительно с четырнадцатого года, не потому что Асклепиад с этого времени вычисляет рассудительность, и не потому, что гражданское право с этого времени позволяет вести дела, но потому, что так было установлено от начала.

2. Ведь если Адам и Ева ощутили, что надо прикрывать срам, познав добро и зло, то и мы заявляем о своем познании добра и зла с того времени, как начинаем ощущать то же самое. Начиная с этого возраста, каждый пол становится стыдливее и старается тщательнее прикрыть свою наготу; и вожделение пользуется глазами как наблюдателями, делает совместным удовольствие, понимает существующее положение вещей, свои чресла словно фиговым покровом подпоясывает похотью, выводит человека из рая непорочности, горя желанием совершить затем и прочие грехи, в том числе, и противоестественные, так как действует уже не в соответствии с устройством природы, а в согласии с пороком.

3. Впрочем, собственно естественное вожделение – лишь одно: желание пищи, которое вложил Бог в первоначале. От всякого дерева, – говорит, – вы будете есть⁴⁰², и для второго после потопа творения Он к этому добавил: Вот, Я дал вам все, словно зелень скошеннои травы, в пищу⁴⁰³, предусмотренную не столько для души, сколько для тела, хотя и ради души. Ведь нельзя давать удобного повода спорщику, который, так как ему кажется, что душа нуждается в пище, на этом основании желает, чтобы она также считалась смертной, поскольку поддерживается пропитанием, и когда питание ограничено, душа утрачивает силу и, лишившись пищи, в конце концов погибает.

4. Далее, надо учитывать не только то, кто нуждается в пище, но и для кого; и если ради себя, то почему, когда и до какой степени; в этом случае, надо учесть, что одно – желать по природе, другое – желать по необходимости, одно – согласно свойству, другое – по определенной причине. Итак, для себя душа будет желать пищи по необходимости, для тела же – в соответствии с природой его свойств. Ибо дом души – плоть, а жилец плоти – душа.

5. Следовательно, жилец будет желать по определенной причине и по необходимости (поскольку он – жилец), намереваясь быть полезным для всего дома во время своего жительства, не как тот, кто сам должен быть снабженным фундаментом и отштукатуренным и укрепленным, но только как тот, кто должен быть вмещаемым, ибо не может быть вмещаемым нигде, кроме как в укрепленном доме.

6. Впрочем, душа сможет после разрушения дома из руин прежнего убежища уйти невредимой, имеющей свою опору и соответствующую ее состоянию пищу – бессмертие, разумность, способность чувствовать, познавательную способность, свободу выбора.

1. Все эти дары, данные душе при рождении, пытается скрыть и исказить людской завистник от века⁴⁰⁴ так, чтобы их нельзя было заметить непосредственно или чтобы ими пользовались неправильно. К кому из людей не пристанет нечистый дух, стремящийся уловить души уже при самих дверях рождения, либо каким-то образом приглашенный всеми этими связанными с родами суевериями?

2. Таким образом, все мы рождаемся при повивальной бабке – идолослужении, когда сами материнские утробы, обвязанные сделанными перед идолами священными повязками, объявляют своих отпрысков посвященными демонам, когда при родах взывают к Луцине и Диане, когда в течение всех семи дней Юноне предлагается трапеза, когда в решающий день призываются Судьбы Скрибунды⁴⁰⁵, когда даже первый шаг младенца по земле посвящен богине Статине⁴⁰⁶.

3. Кто после этого или всю голову сына не посвящает греху, или не выдергивает какой-нибудь волос, или все их не срезает бритвой, или не клянется ею совершить жертвоприношение, или запечатлевает жертвой, – в качестве родового, наследственного, общественного или частного обета? Так и Сократа, когда он еще был ребенком, нашел бесовский дух; так и за всеми людьми закрепляются «гении» (это – имя демонов). К тому же почти никогда рождение не бывает чистым (речь идет о рождении язычников).

4. По этой причине и Апостол говорит, что от одного освященного пола рождаются святые благодаря как преимуществу семени, так и способу воспитания. Иначе, – говорит, – рождались бы нечистыми⁴⁰⁷, словно бы желая, чтобы предназначенными святости и, следовательно, спасению считались сыновья верующих, чтобы, дав в залог такую надежду, защитить браки, которые, по его мнению, должны быть сохранены. Впрочем, он помнил о Господнем предписании: если кто не родится от воды и духа, не войдет в Царствие Божие⁴⁰⁸, то есть не будет святым.

1. Итак, всякая душа до тех пор оценивается по Адаму, пока не будет переоценена во Христе, до тех пор нечистая, пока не будет переоценена; грешница, ибо нечистая, принимающая также и бесчестие плоти из-за их общности.

2. Ведь, хотя плоть и грешница, поступать в соответствии с которой нам запрещено⁴⁰⁹, дела которой, желающей вопреки духу⁴¹⁰, осуждаются, из-за которой порицаются люди, живущие по плоти⁴¹¹, однако она бесславна не своим именем. Ведь она не сама по себе нечто воспринимает или чувствует для того, чтобы склонить или побудить к греху. Разве не так? Она является прислугой, и прислугой не такой, как раб или младший друг, – названия живых существ, – но как кубок или какое-нибудь другое подобное тело, а не душа. Ведь и кубок служит жаждущему; однако, если испытывающий жажду не поднесет к себе кубок, тот ему никак не послужит.

3. Кроме того, нет никакого признака человека в прахе земном, и плоть не является человеком так, как если бы была иной силой души и иной личностью, но представляет собой вещь совершенно другой сущности и другого состояния, врученную, однако, душе как утварь, как орудие для обслуживания жизни. Следовательно, плоть порицается в Писании потому, что душа без плоти ничего не может совершить в делах похоти, обжорства, пьянства, жестокости, идолослужения и прочих плотских не чувствах, но действиях.

4. Кроме того, душе вменяются в вину также греховные чувства без действий. Кто посмотрит с вожделением, уже прелюбодействовал в сердце⁴¹². Впрочем, что есть плоть без души также и в делах порядочности, справедливости, терпения, стыдливости? С другой стороны, как можно приписывать преступления тому, кому ты не приписываешь его собственные хорошие черты? Но она (плоть), с помощью которой грешат, также вызывается на суд, чтобы та (душа), из-за которой грешат, могла быть обвинена и при обвинении прислуги. Больше враждебности к господину, когда бьют его слуг; больше секут того, кто приказывает, хотя и тот, кто повиновался, не получает оправдания.

1. Итак, порок души, кроме того, что прибавляется к ней после встречи с нечистым духом, происходит от первоначальной ее вины, будучи некоторым образом естественным. Ведь, как мы сказали, порча природы есть иная природа, имеющая своего бога и отца, то есть самого виновника порчи; при этом, однако, остается и добро души, то самое, первоначальное, божественное и собственно естественное.

2. Ведь то, что от Бога, не столько гасится, сколько затемняется. Ведь оно может затемняться, ибо не является Богом, быть погашенным же не может, ибо происходит от Бога. Итак, как свет, натолкнувшись на некую преграду, остается, но не проявляется, если слишком велика будет плотность препятствия, так и добро в душе, подавленное злом сообразно его природе, или полностью бездействует, не находя средства к спасению, или каким-то образом проявляется, сияет, получив возможность вырваться.

3. Так, существуют люди очень плохие и очень хорошие, но тем не менее все души относятся к одному роду; и в самых плохих есть частица добра, и в самых хороших – что-то от зла. Ведь только Бог без греха, и лишь один человек без греха – Христос, ибо Он – и Бог, и Христос. Так и божественность души в силу своего первоначального добра прорывается в предсказания, и понимание ею Бога подтверждается словами: «Боже правый», «Бог свидетель», «с Богом»⁴¹³. По этой причине нет души без греха, ибо нет души без семени добра.

4. Поэтому, когда она приходит к вере преображенной через второе рождение от воды и высшей силы, когда сорвана завеса старинной порчи, она замечает весь свой свет. Ее принимает Дух Святой так же, как при прежнем рождении ее принял дух нечистый. За душой, вступающей в брак со Святым Духом, следует, как отданная в приданое собственность, плоть, служанка уже не души, но духа. О, счастливый брак, если в нем не будет совершено прелюбодейства!

1. Еще остается сказать о смерти; предметом исследования станет посмертное существование души, хотя Эпикур, выражая достаточно распространенное мнение, отрицал, что смерть нас касается. Ведь то, что разлагается, – говорит, – лишено чувства; то, что лишено чувства, нас не касается⁴¹⁴. Разлагается же и не имеет чувств не сама смерть, а человек, который ее претерпевает. А Эпикур претерпевание отдал той, кому принадлежит действие. И если свойство человека – претерпевать смерть, разрушительницу тела и губительницу чувств, то сколь нелепым будет говорить о таковой силе, что она не касается человека!

2. Гораздо точнее говорит Сенека: После смерти все заканчивается, даже она сама. Если это так, то смерть уже и себя самой будет касаться, раз и она заканчивается; тем более человека, при кончине которого среди прочего заканчивается и она сама. «Смерть к нам не относится», следовательно, и жизнь не относится. Ведь если мы разлагаемся чем-то, нас не касающимся, то также и образуемся чем-то, не имеющим к нам отношения. Если отнятие чувств нас не касается, то и приобретение чувств к нам не относится.

3. Но тот, кто уничтожает душу⁴¹⁵, уничтожает также и смерть. Мы будем исследовать как посмертную жизнь и иную область души, так и смерть, к которой, конечно, мы имеем отношение, даже если она нас и не касается. Наконец, и зеркало ее – сон – не является чуждым нашему исследованию предметом.

1. Сначала мы будем рассуждать о сне, затем о том, как душа проходит через смерть. Разумеется, сон не является чем-то сверхъестественным, как считают некоторые философы, объясняющие его теми причинами, которые кажутся сверхъестественными.

2. Стоики утверждают, что сон – это ослабление чувственной энергии, эпикурейцы – уменьшение животворящего духа, Анаксагор с Ксенофаном⁴¹⁶ – его утомление, Эмпедокл и Парменид – его охлаждение, Стратон – отделение засеянного духа, Демокрит – недостаток духа, Аристотель – вялость околосердечного жара. Я сразу замечу, что никогда не спал так, чтобы признать что-нибудь из этого. Ведь нельзя предположить, что сон – это утомление, скорее – нечто противоположное утомлению, которое он устраняет, поскольку человек сном более освежается, чем утомляется. Кроме того, сон не всегда возникает из-за утомления, и, когда все же возникает из-за него, утомления уже нет.

3. Я не допускаю, что сон – это охлаждение или некая вялость жара, так как тела во сне настолько нагреваются, что распределение пищи во время сна протекало бы с затруднениями при ускоряющем [переваривание] жаре и замедляющем его холоде, если бы во сне мы охлаждались. Более того, на происходящее при высокой температуре переваривание пищи указывает пот. Наконец, говорится, что мы «перевариваем пищу», а это – действие жара, а не холода.

4. Равным образом бессмертие души не позволяет верить в уменьшение животворящего духа, в недостаток духа или в отделение засеянного духа. Душа погибает, если уменьшается.

5. Нам остается, пожалуй, в союзе со стоиками определить сон как ослабление чувственной энергии, ибо он приносит покой только телу, а не душе. Ведь душа, будучи всегда подвижной и взбудораженной, никогда не нуждается в покое как чуждом бессмертию; ведь ничто бессмертное не допускает завершения своего дела, сон же есть завершение дела. Наконец, одному лишь телу, которому присуща смертность, покой сулит окончание дела.

6. Итак, тот, кто усомнится в естественном характере сна, пусть вспомнит о знатоках диалектики, подвергающих сомнению существование какого бы то ни было различия между естественным и сверхъестественным. Пусть он знает, что и то, что он сочтет находящимся вне природы, может быть приписано природе, от которой оно получило в свой удел возможность существовать так, чтобы казаться находящимся вне её. Во всяком случае, или всё относится к природе, или ничего. У нас же можно будет услышать о том, что нам дается при созерцании Бога – Творца всего того, о чем идет речь.

7. Ведь мы верим, что природа, если она что-нибудь собой представляет, является неким разумным деянием Бога. В свою очередь, подчинен разуму и сон, столь подходящий для человека, столь полезный и столь необходимый, что без него не может обойтись ни одна душа, в нем – обновление тел, восстановление сил, рекомендуемое при болезнях, умиротворение после трудов, средство от страданий, наслаждение, которому день законно уступает место, которому ночь, лишая вещи даже их цвета, придает силу закона. Поэтому, если сон – нечто животворное, целебное, помогающее, то относящееся к нему не может быть неразумным, ничего нет неестественного в том, что разумно⁴¹⁷.

8. Так и врачи изгоняют за ворота естественного все, что противоположно животворному, целебному, помогающему. Ведь они, объявив соперничающие со сном болезни, безумство и расстройство желудка, противоестественными, заранее признали сон естественным; а обозначая сон в летаргии как неестественный, делают это в ответ на его естественное свидетельство, когда он нормален. Ведь все естественное разрушается или изъяном, или чрезмерностью, сохраняется же при неизменных характерных для него параметрах. Таким образом, по своему состоянию будет естественным то, что может оказаться неестественным из-за ослабления или излишества.

9. Неужели и еду, и питье ты не будешь считать естественными вещами? Ведь в них – отличное приготовление ко сну. Конечно, с самого начала своего существования человек от них зависит. Если будешь учиться у Бога, узнаешь, что вышеупомянутый родоначальник человечества, Адам, впитал в себя крепкий сон⁴¹⁸ прежде, чем возжелал отдыха, спал прежде, чем работал, мало того, прежде чем ел и прежде чем пророчествовал⁴¹⁹, чтобы все видели, что сон – естественный человеческий признак, предшествующий всем естественным проявлениям.

10. Исходя из этого, мы склонны уже тогда рассматривать его как образ смерти. Ведь если Адам являл собой образ Христа⁴²⁰, то сон Адама означал смерть Христа, Которому предстояло уснуть в смерть, чтобы из Его бока⁴²¹, поврежденного точно так же, была образована истинная мать живущих – Церковь. Поэтому и сон, столь же целительный, сколь разумный, представляется прообразом обычной, общей уже всем смерти.

11. Ведь Бог, и в других случаях ничего не создав в Своем установлении без прообразов, пожелал ежедневно вместе с нами проводить символические границы, в особенности границы человеческого начала и конца, простирая руку для того, чтобы помочь вере через образы и сравнения как слов, так и дел, а это эффективнее, чем то, что делал Платон. Итак, Он являет тебе тело, сокрушенное благотворной силой глубокого сна, поверженное ласковой необходимостью покоя, неподвижное по положению, каким оно лежало до жизни и каким будет лежать после жизни в свидетельство того, что ранее оно было вылеплено и позже будет погребено, ожидающее душу как бы еще не вдунутую и словно уже исторгнутую.

12. Но и душа претерпевает нечто такое, что кажется проводящей время в другом месте, постигая будущее свое отсутствие в теле благодаря скрытому от нее самой присутствию (ниже мы узнаем о Гермотиме), и при всем том она еще и грезит: откуда в тот момент берутся ее сновидения? Душа не находится в покое, не становится полностью бездеятельной и не отдает свою бессмертную природу в рабство глубокому сну. Она доказывает, что она всегда подвижна; странствует по земле и по морю, торгует, волнуется, трудится, играет, скорбит, радуется, гоняется за дозволенным и недозволенным, показывает, что прекрасно может обходиться без тела, что снабжена своими членами, но тем не менее вынуждена снова приводить тело в движение. Таким образом, когда тело проснется, оно, возвратившееся к своим обязанностям, доказывает тебе воскресение мертвых. В этом будет заключаться и природная разумность сна, и его разумная природа. Также через этот образ смерти ты посвящаешься в веру, размышляешь о надежде, учишься умирать и жить, учишься бодрствовать, пока спишь.

1. Впрочем, о Гермотиме. Как говорят, он во время сна лишался души, словно бы уходящей из тела под предлогом того, что человек собирался отдохнуть. Жена это выдала. Враги, завладев спящим, сожгли его как усопшего. Душа, вернувшись позднее, полагаю, вменила себе в вину убийство. Клазоменские граждане утешили Гермотима храмом. Женщинам запрещается входить туда из-за позора жены.

2. Для чего я говорю об этом? Чтобы (поскольку распространено мнение, что сон есть отделение души) легковерие не находило поддержки в этом случае с Гермотимом. Это была разновидность более глубокого, чем обычно, сна, так что возникает предположение, что это – ночной кошмар (инкуб) или даже тот недуг, который Соран, не допуская существование инкуба, ему противопоставляет, или что-то вроде того порока, который Эпименида⁴²², бывшего сонным почти пятьдесят лет, сделал притчей во языцех. Но Светоний в отношении Нерона, а Феопомп⁴²³ в отношении Фрасимеда⁴²⁴ отрицают, что они когда-либо видели сны, если только Нерон не видел их в конце жизни после своих страхов⁴²⁵.

3. А что если и с Гермотимом все обстояло таким же образом, что покой ничего не совершающей во снах души был принят за ее отделение от тела? Ты, пожалуй, предположишь все, что угодно, только не это право души, и притом постоянное, быть беглянкой до наступления смерти. Если бы говорилось, что нечто подобное происходит однократно: как затмение солнца или луны, так и затмение души, то я, конечно, был бы склонен считать, что это случилось чудесным образом по воле Бога, ведь следует, чтобы Бог вразумлял или устрашал человека подобным вспышке молнии ударом длящейся одно мгновение смерти. Но лучше считать сновидением то, что если бы не должно было считаться сновидением, скорее должно было бы случиться с бодрствующим.

1. Здесь мы обязаны изложить христианскую точку зрения на сновидения как на случайности сна и как на весьма значительные колебания души, которую мы объявили всегда деятельной и беспокойной из-за ее беспрестанного движения, служащего доказательством божественности и бессмертия. Итак, когда обретают отдых тела, чьей собственной отрадой он является, душа, не нуждаясь в чуждой ей отраде, не почивает и, поскольку лишена помощи телесных членов, пользуется своими.

2. Представь себе гладиатора без оружия или возницу без колесницы, изображающих жестами все позы и усилия своего ремесла: дерутся, состязаются, но бесполезны телодвижения. Тем не менее кажется происходящим то, что все же не кажется происходящим. Ведь, судя по действию, оно происходит, судя же по результату, не происходит.

3. Эту силу мы называем экстазом, уходом чувства и подобием безумия. Так и в самом начале сон показан вместе с экстазом: И наслал Бог экстаз на Адама, и тот уснул⁴²⁶. Ведь сон посетил тело, чтобы дать покой, экстаз же охватил душу, чтобы лишить покоя, и отсюда уже возникла закономерность, соединяющая сон с экстазом, а из закономерности – естественность.

4. Далее, в сновидениях мы и наслаждаемся, и печалимся, и пугаемся, – о как сильно! с какой тревогой и страданием! – хотя мы не были бы взволнованы ничем таким, то есть пустыми образами, если бы мы видели сны, владея собой. И благодеяния в сновидениях бесполезны, и преступления безобидны; ведь мы не будем осуждены за видение разврата, как не будем увенчаны за видение мученичества.

5. А каким образом, говоришь ты, помнит о сновидениях душа, которая не может владеть собой? Это будет особенностью этого безумия, ибо оно возникает не из-за недостатка здоровья, а по природе; ведь оно не изгоняет, но отзывает ум. Одно дело – потрясать, другое дело – двигать; одно – разрушать, другое – волновать.

6. Итак, то, что память сохраняется, есть признак здорового ума; то, что здоровый ум ослабевает при сохраняющейся памяти, есть род безумия. И потому не говорят, что мы безумствуем, но – грезим; потому мы и разумные, если вообще таковыми являемся. Ведь наш разум хотя и помрачается, однако не уничтожается, разве только в тот момент может казаться отстраненным; экстаз же – действующим в этот же момент своими средствами так, чтобы внести в нас образы мудрости наравне с образами заблуждения.

1. И вновь мы вынуждены говорить об истолковании самих сновидений, которые тревожат душу. А когда мы дойдем до [рассмотрения] смерти? И здесь я скажу: «Когда Бог даст». Не будет долгой задержки того, что произойдет.

2. Эпикур считал сны совершенно пустыми, освобождая божество от хлопот, разрушая порядок вещей и рассыпая все без разбора как предоставленное случайностям и непредсказуемое. Даже если дело обстоит так, то случайно можно будет натолкнуться и на истину, ибо недопустимо, чтобы она единственная была избавлена от причитающейся всему случайности. Гомер выделил для сновидений двое ворот, роговые для истины, для обмана – из слоновой кости; говорят, что через рог можно смотреть, слоновая же кость – сплошная⁴²⁷.

3. Аристотель, считая большую часть [сновидений] лживыми, признает в них и правду. Жители города Тельмессы не пренебрегают никакими сновидениями, обвиняют лишь неспособность человека истолковать их. Кто же столь чужд человеческой природе, чтобы когда-нибудь в своей жизни не узреть правдивое видение? Упоминая немногое из более значительного, я пристыжу Эпикура.

4. Астиаг, властелин мидийцев, увидел во сне, что из мочевого пузыря его дочери Манданы, еще девы, произошло наводнение Азии; об этом сообщает Геродот⁴²⁸; точно так же в первый год после ее брака виноградная лоза, оттуда же появившись, простерлась по всей Азии. Это раньше Геродота передает и Харон Лампсакский⁴²⁹. Те, кто истолковал это как указание на ее сына, не обманули, поскольку Азию Кир и затопил, и придавил.

5. Филипп Македонский, еще не став отцом, увидел во сне, что орган деторождения его жены Олимпиады запечатан перстнем: печатью был лев; и решил, что путь рождению прегражден, ибо лев становится отцом лишь однажды. Аристодем (или Аристофон), предполагая, что, напротив, ничего пустое не запечатывается, решил, что предвещается сын, отличающийся к тому же величайшей доблестью. Те, кто знает Александра, узнают льва⁴³⁰ на перстне. Об этом пишет Эфор⁴³¹.

6. Но и некая жительница города Гимеры видела во сне тиранию Дионисия Сицилийского. Об этом сообщил Гераклид. И то, что Селевку достанется власть над Азией, предвидела его мать Лаодика еще до своих родов. Известным это сделал Евфорион⁴³². У Страбона⁴³³ я узнаю, что Митридат также в соответствии со сновидением овладел Понтом; у Каллисфена⁴³⁴ нахожу, что Баралир Иллирийский в соответствии со сновидением властвовал над территорией, простирающейся от молоссов до Македонии.

7. И римляне признали вещие сны. Марк Туллий⁴³⁵ узнал из сновидения уже как Августа и умиротворителя гражданских смут ему неизвестного будущего преобразователя Империи, тогда еще ребенка и, конечно, не занимавшего никакой должности, тогда еще только Юлия Октавия. Об этом сне сообщается в «Вителлиевских записках».

8. Но существуют сновидения, предсказывающие не только высшую власть, но опасности и гибель: например, когда Цезарь⁴³⁶ в сражении со своими противниками Брутом и Кассием под Филиппами⁴³⁷, предупрежденный сновидением Артория⁴³⁸, спасается, оставив шатер (хотя был болен⁴³⁹ и ожидал для себя в другом месте большую опасность со стороны врагов); или когда дочь предвидит крест Поликрату Самосскому, исходя из увиденных ею во сне умащений Солнца и омовений Юпитера⁴⁴⁰.

9. В снах открываются почести и дарования, обнаруживаются целебные средства, раскрываются кражи, находятся сокровища. Так, достоинство Цицерона, еще ребенка, разглядела во сне его няня. Лебедь с груди Сократа услаждающий людей оказывается его учеником Платоном⁴⁴¹. Кулачного борца Леонима в сновидениях лечит Ахилл. Когда пропал золотой венок из афинского кремля, Софокл-трагик находит его в сновидении⁴⁴². Трагический актер Неоптолем у мыса Ретей, что близ Трои, наученный во сне Аяксом, спасает от разрушения его гробницу и, убрав ветхие камни, возвращается оттуда с большим количеством золота.

10. А сколько толкователей и поручителей в этом деле?! Артемон⁴⁴³, Антифон⁴⁴⁴, Стратон, Филохор⁴⁴⁵, Эпихарм, Серапион, Кратипп⁴⁴⁶, Дионисий Родосский, Гермипп⁴⁴⁷, вся литература язычников. Я посмеюсь, пожалуй, лишь над тем из них, кто вообразил, что он докажет, что первым из всех видел сны Сатурн, разве что Сатурн и жил раньше всех. Аристотель, извини смеющегося!⁴⁴⁸

11. Между прочим, первенство среди разных видов прорицаний сновидениям присудили Эпихарм с Филохором Афинским. Ведь мир полон подобными оракулами, например, прорицалище Амфиарая у Оропа⁴⁴⁹, Амфилоха у Малла⁴⁵⁰, Сарпедона в Троаде, Трофония в Беотии, Мопса в Киликии, Гермионы в Македонии, Пасифаи в Лаконике. О прочих оракулах, об их основании, обрядах и людях, описывавших оракулы, обо всей истории сновидений ты узнаешь более чем достаточно в пяти томах Гермиппа Беритского. Но и стоики склоняются к утверждению, что Бог, будучи весьма заботливым по отношению к человечеству, среди прочих средств, нужных для искусства и науки прорицаний⁴⁵¹, дал также сновидения как особое утешение при естественном предсказании.

12. Все эти примеры нужны также и нам для подтверждения достоверности сновидений, но при другом, нежели у язычников, понимании ее причины. Ведь о прочих оракулах, около которых никто не спит, что другое мы можем сказать, кроме того, что это – бесовские дела тех духов, которые уже тогда обитали в самих людях или старались завладеть их памятью для того, чтобы любым образом проявить свою злобу? Они изображают из себя божество и с этим же умыслом обманывают, даруя лекарства, предостерегая и предсказывая; помогая так, они больше причиняют вреда, поскольку своей помощью они уводят людей от поисков истинного Божества, внушая им представления о ложном.

13. И, конечно, их сила не заперта и не очерчена границами святилищ; она – блуждающая, летучая и при всем том необузданная. Поэтому никто не усомнится, что дома открыты демонам и что не только в святилищах, но и в комнатах люди окружаются и обманываются видениями.

1. Ведь мы устанавливаем, что сновидения в большинстве случаев внушаются демонами; хотя сновидения и бывают иногда истинными и приятными, но, завлекающие и пленяющие человека с тем намерением, о каком мы сказали, они тем более пусты, обманчивы, беспорядочны, смехотворны и нечисты! И это не удивительно, если видения принадлежат тем, кому и сущность.

2. От Бога же, обещавшего и благодать Духа Святого всякой плоти, и то, что Его рабы и Его прислужницы будут пророчествовать и видеть сны⁴⁵², должны считаться исходящими те сновидения, которые будут соединены с самою благодатью: достойные, святые, пророческие, содержащие откровение, домостроительные, призывные; их щедрые дары имеют обыкновение изливаться и на непосвященных, так как ливни и солнце Свое Бог дает одинаково справедливым и несправедливым⁴⁵³, поскольку и Навуходоносор от Бога увидел сон⁴⁵⁴, и большая часть людей узнаёт Бога из видений. Следовательно, как почтение к Богу есть и у язычников, так и искушение лукавого – у святых, которых оно не оставляет ни днем, ни ночью, чтобы подкрадываться по возможности даже к спящим, если не в состоянии подступать к бодрствующим.

3. Третьим видом сновидений будут те, которые, кажется, душа сама себе вызывает из-за напряжения, вызываемого внешними обстоятельствами. Далее, каким образом душа, которой не дано произвольно видеть сны (ведь и Эпихарм так полагает), сама для себя станет причиной некоего видения? Должен ли этот вид сновидений считаться природной формой, позволяя душе даже в экстазе испытывать то, что с ней происходит?

4. А то, что будет казаться происходящим не от Бога, не от демона и не от души, случающимся вопреки ожиданию и неподдающимся истолкованию и объяснению того, как это произошло, будет приписано собственно экстазу и сопровождающему его состоянию.

1. Утверждают, что более определенное и ясное снится в конце ночи, будто тогда уже проявляется сила души, так как рассеивается глубокий сон. Что касается времен, то весной сны более спокойные, так как лето расслабляет души, зима в известной мере ожесточает, а осень, приносящая болезни, размягчает пьяным соком плодов.

2. Равным образом, в зависимости от положения человека во время самого отдыха, – лежит ли он навзничь, на правом боку, с перегнутыми внутренностями, словно бы их полости оказались смежными, – местопребывание чувств будет колебаться, или, при сжатой полной печени, обиталище ума будет потревожено. Но я скорее допущу то, что такие суждения высказываются остроумно, чем то, что они доказываются основательно, даже если их высказывал Платон⁴⁵⁵; возможно, все это возникает случайно. Впрочем, произвольными будут сновидения, если их можно будет направлять.

3. Ведь надо тщательно исследовать тот факт, что и предубеждение, и суеверие устанавливает для сновидений правила, касающиеся распределения пищи или отказа от нее: суеверие – тогда, например, когда людям, намеревающимся спать у оракулов, предписывается отказ от пищи, чтобы добиться ритуальной чистоты; предубеждение – тогда, например, когда пифагорейцы, руководствующиеся этим же представлением, отвергают бобы как пищу тяжелую и для вдохновения. Но те три брата с Даниилом, довольствуясь только стручками, чтобы не оскверниться царскими кушаньями, кроме остальной мудрости, приобрели у Бога особенный дар восприятия и толкования сновидений⁴⁵⁶.

4. Я же, будучи голодным (не знаю, один ли я), большей частью так вижу сны, что не чувствую, что я их видел. Следовательно, скажешь ты, воздержанность ничего в этом деле не значит? Наоборот, она настолько важна в этом, насколько и в любом другом; если она важна для суеверия, то гораздо более для благочестия. Так, ведь и демоны требуют воздержанности у своих сновидцев в качестве своднической платы за дар пророчества, ибо узнали, что воздержанность близка Богу, ибо тот же Даниил в течение трех седмиц изнывал без пропитания⁴⁵⁷; но он делал это для того, чтобы смиренным усердием растрогать Бога, а не для того, чтобы подготовить чувство и разумение души для сновидения; [Даниил делал это], словно бы его душе и не предстояло пребывать в экстазе. Таким образом, воздержанность не содействует наступлению экстаза, но ожидает его появления от Бога.

1. Те, кто считает, что младенцы не видят сны, на том основании, что все относящееся к душе, осуществляется в жизни сообразно с возрастом, пусть обратят внимание на дрожание, кивки и улыбки детей во сне, чтобы, исходя из этого факта, понять, что движения видящей сны души без труда прорываются на поверхность из-за нежности плоти.

2. Но и то, что, как говорят, Атланты, обитающие в Ливии, спят сном без сновидений, противно, конечно, природе души⁴⁵⁸. Итак, или Геродот был обманут молвой, подчас клевещущей на варваров, или могущественные демоны господствуют в том климате. Ведь если и Аристотель указывает на некоего героя с Сардинии, освобождающего тех, кто проводит ночь в его капище, от видений, значит – изгонять сновидения и вызывать их зависит от капризов демонов; из чего можно заключить, что чудо с Нероном, поздним сновидцем, и Фрасимедом⁴⁵⁹ произошло по этой причине.

3. Но мы утверждаем, что сновидения происходят и от Бога. Почему бы, следовательно, и Атлантам [теперь] не видеть сны от Бога, – хотя бы на том основании, что никакой род уже не является чуждым Ему, так как по всей земле, от конца и до края мира сияет свет Евангелия? Итак, или молва солгала Аристотелю⁴⁶⁰, или еще и теперь нужно принимать во внимание козни демонов? Лишь бы не считалось, что некая природа души свободна от сновидений!

1. Я сказал достаточно о подобии смерти, то есть о сне, а также о делах сна, то есть о сновидениях; теперь перейду к источнику этого ухода из жизни, то есть к самой смерти, ибо ее нельзя оставить без исследования, хотя она – и конец всех исследований.

2. В соответствии с общепринятым мнением мы провозглашаем смерть долгом природе. Это обусловило Божье повеление, это предвещает всё, что рождается, чтобы после этого уже не распространялась глупость Эпикура, отрицающего, что этот долг к нам относится, а также было отвергнуто безумие еретика-мага Менандра Самаритянского, говорящего, что смерть к его [последователям] не только не относится, но и не приходит к ним: именно для того он был послан высшей и сокровенной силой, чтобы бессмертными, нетленными и сразу же причастными воскресению становились те, которые примут его крещение.

3. Мы же читаем о многих удивительных родах вод, но [они не воскрешают]: или опьяняет подземная винная струя линкестов⁴⁶¹, или делает одержимыми бесовский родник Колофона⁴⁶², или убивает Александра ядовитый Нонакрис Аркадии⁴⁶³. Был и в Иудее до Христа целебный водоем. Поэт ясно сказал об удаляющих смерть Стигийских болотах, но и Фетида оплакала сына⁴⁶⁴. Хотя, если и Менандр окунает в Стикс, все равно нужно будет умереть, чтобы прийти к Стиксу; ведь говорят, что эта река находится в преисподней.

4. Каковы же и где находятся эти счастливые воды, которые ни Иоанн Креститель не дал, ни Сам Христос ученикам не показал? Что это за баня у Менандра? Как в комедиях⁴⁶⁵, думаю. Но почему столь мало посещаема, столь скрыта та, в которой моются очень немногие? Ведь подозрительной я сочту величайшую редкость спокойнейшего и безопаснейшего таинства, при котором и за Самого Бога нет правила умирать, хотя все народы⁴⁶⁶ все же восходят на гору Господню и в храм Бога Иакова⁴⁶⁷, требующего смерти через мученичество⁴⁶⁸, смерти, которую Он взыскал даже со Своего Христа. Никто не допустит, что магия способна устранять смерть или, словно виноградную лозу, обновлять жизнь, возвращая ушедшие годы. По крайней мере, Медее это не было дано совершить по отношению к человеку⁴⁶⁹, даже если она смогла это сделать по отношению к барану⁴⁷⁰.

5. Перенесены Енох⁴⁷¹ и Илия⁴⁷², и смерть их не была обнаружена, то есть, была отложена; впрочем, они сохранены для смерти, чтобы обезвредить своей кровью антихриста⁴⁷³. Умер и Иоанн, напрасной была надежда, что он проживет до Пришествия Господа⁴⁷⁴. Ереси обыкновенно жадно бросаются к примерам, взятым из нашей религии, находя себе поддержку в том, с чем борются. В заключение скажу коротко: где те, которых облил сам Менандр, которых окунул в свой Стикс? Пусть придут [эти] вечные апостолы, предстанут перед нами, пусть увидит их мой Фома, пусть услышит, пусть потрогает и уверует⁴⁷⁵.

1. Дело же смерти всем известно: это – разделение тела и души. Но некоторые для доказательства бессмертия души, которое они, не будучи наученными Богом, защищают неосновательно, так выпрашивают, подобно нищим, аргументы, что склоняются к мысли, что даже после смерти некоторые души держатся за тела.

2. Для этой цели и Платон, хотя он и отпускает души по своему желанию сразу к небу, в «Государстве»⁴⁷⁶, однако, изображает труп некоего непогребенного, долгое время сохранявшийся без всякого повреждения из-за нераздельности, надо думать, с душой. Сверх этого и Демокрит отмечает у погребенных рост ногтей и волос в течение некоторого времени.

3. Однако и свойство воздуха могло способствовать сохранности мертвого тела. А что, если воздух был суше, чем обычно, и почва более соленая? Что, если и само тело было худосочнее обычного? Что, если и род смерти еще прежде уничтожил материал для порчи? Ногти же, являясь концами жил, естественно кажутся более выступающими при вытянутых разложением жилах и исходящими из ежедневно уменьшающейся плоти. А питание волос – от головного мозга, которому довольно долго позволяет сохраняться его особое устройство. Наконец, и у живых также в зависимости от качества головного мозга волосы или растут в изобилии, или выпадают. Спроси об этом врачей.

4. Кроме того, невозможно оставаться в теле какой-то малой части души, которой предстоит когда-нибудь уйти и самой, когда все тело будет уничтожено временем. А ведь некоторые признают существование этого остатка души; по этой причине они, щадя его, говорят, что нельзя сжигать тела умерших. Есть и другая причина этого добросердечия, но не ради остатка души, но из-за ненависти к жестокости по отношению к телу, потому что оно, дескать, будучи человеком, не заслуживает быть уничтоженным казнью.

5. Впрочем, душа, являясь неделимой, поскольку она бессмертна, требует, чтобы и смерть также считалась неделимой, не как бессмертной, но как неделимой душе неотделимо принадлежащей. Так же и смерть будет разделяться, если будет разделяться душа, – именно из-за остатка души, который когда-нибудь умрет; таким образом, будет оставаться часть смерти с частью души.

6. Мне известно, что такое мнение существует. Я узнал об этом от одного из наших: некая родившаяся в воцерковленной семье женщина после единственного и кратковременного супружества, красивая и в расцвете лет, почила в мире; когда над ней, еще не погребенной, священник читал молитву, эта женщина при первых словах молитвы, отделив руки от боков, привела их в положение молящейся и, как только воцарилась тишина, возвратила на место.

7. Известен среди наших и такой рассказ: на кладбище тело, чтобы другое тело могло быть положено рядом, уступило ему место. А если и среди язычников передается нечто подобное, значит везде Бог показывает знаки Своей власти: Своим в утешение, чужим – в свидетельство. Ибо я скорее поверю в то, что все это случается в свидетельство от Бога, чем от каких-нибудь останков души, которые, если бы они находились внутри тела, приводили бы в движение также и другие члены, а если только руки, то не для молитвы. А тело не только своему собрату уступило бы место, но, переместившись, заняло бы удобное для себя положение.

8. Во всяком случае, по какой бы причине эти явления, которые следует рассматривать скорее как знаки и знамения, ни происходили, они не могут быть природными. Смерти, если она не сразу вся, не существует; если что-то от души сохраняется, то является жизнью; смерть, тогда, не более соединится с жизнью, чем ночь со днем.

1. Итак, это – дело смерти: разъединять плоть и душу; оставив исследование судеб и случайностей, люди разделили смерть на два вида – на обыкновенный и необыкновенный, считая обыкновенный вид (вид всякой спокойной смерти) присущим природе, необыкновенный же вид (вид всякого насильственного конца) считая противным природе.

2. Мы же, знающие о происхождении человека, смело определим смерть как воспоследовавшую не из природы человека, но из вины, и притом не природной. Легко ведь присвоить имя природы тому, что кажется приставшим к ней случайно с самого начала. Смерть приписывалась бы природе лишь в том случае, если бы человек был прямо предназначен смерти. Более того, то, что человек не был создан для смерти, доказывается самим законом, который содержит запрет с исполняющейся при определенном условии угрозой и обрекает человека на смерть по его собственному решению. Короче говоря, если бы он не согрешил, он никоим образом не умер бы. Следовательно, не будет природным то, что произошло в соответствии с решением относительно предложенного [выбора] – по воле, а не в соответствии с тем, что предписывает закон [человеческого] общежития – по необходимости.

3. Поэтому, даже если смертельные исходы – разные из-за того, что разнообразны вызвавшие их обстоятельства, мы не называем никакой исход столь легким, чтобы он не был сопряжен с насилием [над нашей природой]. Сам этот принцип, вызывающий смерть, – пусть простое, однако насилие. А разве нет? Ведь он разрывает и разъединяет столь крепкое объединение души и плоти, столь крепкое от самого зачатия сплочение сестер-сущностей. Ведь если даже от радости кто-нибудь испускает дух, как спартанец Хилон⁴⁷⁷, когда обнимает сына, ставшего Олимпийским победителем, если даже из-за славы, как афинянин Клидем⁴⁷⁸, когда увенчивается золотом за превосходство его исторического стиля, если даже во время сна, как Платон, даже если во время смеха, как Публий Красс, гораздо более свирепа смерть, которая нападает, пользуясь тем, что ей чуждо, которая изгоняет душу посредством благоприятного, которая наступает тогда, когда жить милее, – в ликовании, в почете, в покое, в наслаждении.

4. И это – насилие над кораблями, когда они, плывущие далеко от Кафарейских скал, никакими смерчами не атакованные, никакими девятыми⁴⁷⁹ валами не разбиваемые, при ласковом ветерке, при скользящем беге, с веселой командой из-за внезапного толчка внутри погружаются на дно, несмотря на всю свою безопасность. Именно такими кораблекрушениями жизни являются даже спокойные кончины. Безразлично, с невредимым корпусом гибнет корабль или с разрушенным, когда плавание души завершается катастрофой.

1. Куда затем душа, нагая и освистанная, удаляется, мы обязательно проследим в соответствии с порядком нашего изложения; прежде, однако, скажем еще и о том, что относится к данной теме, чтобы никто не ожидал от нас, заявивших о разных смертельных исходах, объяснения отдельных кончин, которое скорее следует оставить врачам, особым наблюдателям всех дел смерти, ее причин и самих телесных состояний.

2. Для того чтобы и здесь, при упоминании смерти, отстаивать бессмертие души, я добавлю нечто о такого рода кончине, при которой душа тает понемногу и постепенно; ведь она уходит, неся на себе отпечаток болезни; при этом она кажется уничтожаемой и позволяет предполагать возможность своей гибели из-за постепенного ухода из жизни. Вся же причина этого заключается в теле и возникает благодаря телу. Ведь каким бы ни был смертельный исход, несомненно, при нем происходит разрушение или веществ, или области, или жизненных путей, – веществ, например, желчи и крови; областей, например, сердца и печени; путей, например, вен и артерий.

3. Итак, пока они, каждое по причине своего дефекта, опустошаются в теле вплоть до окончательного разрушения и уничтожения жизненных (то есть естественных) границ, строения и функций, поневоле и душа, сама вынужденная мало-помалу переселяться при постепенном распадении ее орудий, жилища и пространства, кажется убывающей по той же причине, по которой предполагается, что и сам возница также ослабевает, когда утомление лишило силы коней; речь идет о том положении, в котором оказался оставленный без помощи человек, а не его действительном состоянии. Точно так же и возница тела, дух животворящий, слабея из-за средства своего передвижения, не слабеет сам по себе, он отказывается от дела, а не от энергии, угасает движением, а не состоянием, лишается стойкости, а не сущности, потому, что перестает проявляться, а не потому, что перестает быть.

4. Таким образом, всякая быстрая смерть (как, например, усекновение головы, однократно и столь широко распахивающее дверь [для души], как падение, за один раз выбивающее из человека все жизненные силы, как апоплексический удар – внутреннее падение) не предоставляет душе никакой задержки и не истязает, растягивая ее уход на длительное время. Но когда смерть долгая, душа в зависимости от того, как ею пренебрегают, сама пренебрегает [своими делами]; однако она при этом не разрубается, но изгоняется, и, пока изгоняется, делает так, что ее остаток кажется ее частью. Но ни одна часть сразу не отрезается из-за того, что она последняя; и из-за того, что она незначительная, она не обречена на гибель сразу. Ее исход следует за целым, и незначительное извлекается из основного, и связанные с ее полнотой остатки ею ожидаются, а не бросаются. Итак, я, пожалуй, осмелюсь сказать: последняя часть всего есть все, ибо, она, хотя и является меньшей и последующей, принадлежит этому целому.

5. Поэтому часто получается, что душа при отделении от тела сильнее возбуждается благодаря более внимательному взгляду и необыкновенной говорливости, когда с большей высоты, находясь уже в свободном состоянии, посредством остатка, который все еще задерживается в теле, сообщает то, что видит, что слышит, что начинает знать. Ведь если это тело, по платоновскому мнению, – темница⁴⁸⁰, впрочем, по апостольскому – храм Бога⁴⁸¹, когда во Христе, но все же душу своей оградой оно заслоняет, затемняет и пачкает материальностью плоти, из-за чего для нее свет вещей, словно проходя через роговое окно, весьма затемнен.

6. Без сомнения, когда душа силой смерти выдавливается из материальной плоти и при этом самом выдавливании процеживается, она, конечно, вырывается из телесной оболочки на простор, к истинному и чистому своему свету, сразу признает себя в освобожденной сущности и возвращается к пророческому дару благодаря самой свободе, словно выныривает из сна – от призраков к действительности. Тогда душа и возвещает, и видит, тогда ликует или трепещет, в зависимости от того, какое, уготовано ей пристанище, о котором она сразу же узнает по самому лику ангела, вызывателя душ, Меркурия поэтов.

1. Теперь, таким образом, мы начинаем рассказывать, куда уводится душа. Почти все философы [делятся на тех], которые, хотя и по-разному, отстаивают бессмертие души, как Пифагор, Эмпедокл, Платон, и на тех, которые для нее отводят некоторое время после выхода из тела вплоть до всемирного пожара, как стоики, помещающие в вышних пристанищах только свои, то есть мудрецов, души.

2. Платон же его дает не всем подряд душам философов, но душам тех, кто философию облекает любовью к мальчикам⁴⁸². Столь великое преимущество у философов имеет порочность! Итак, у него мудрые души поднимаются в эфир, у Ария⁴⁸³ – в воздух, у стоиков – под Луну.

3. Глядя на последних, я удивляюсь, поскольку они оставляют неразумные души около Земли, хотя утверждают, что тех обучают мудрые души. Где будет находиться местопребывание школы при столь великом различии прибежищ? Каким образом ученицы к наставницам будут ходить, находясь на столь большом расстоянии? Какая польза и прибыток в посмертном обучении тем, которым предстоит вот-вот погибнуть во всемирном пожаре?

4. Остальные души [философы] низвергают в преисподнюю. Ее Платон описывает в «Федоне» как лоно земли, куда все бедствия мирских нечистот сливаются и, там оседая, испаряются и, испарениями своих нечистот затрудняя дыхание, наполняют тамошний воздух⁴⁸⁴.

1. Мы не верим ни в лишенную растительности впадину преисподней, ни в некую клоаку мира под открытым небом, но верим, что в стремнинах и хлябях земли находится пустынная область, а в самом чреве ее – сокровенная пропасть⁴⁸⁵, поскольку читаем о трех днях смерти, проведенных Христом в сердце земли⁴⁸⁶, то есть в глубочайшей и потаенной впадине, запрятанной в самой земле, и внутри нее замкнутой, и находящейся ниже самых глубоких бездн⁴⁸⁷.

2. И если Христос, будучи Богом, умер, поскольку Он также и человек, согласно Писаниям⁴⁸⁸, и, согласно им, был погребен⁴⁸⁹, тоже отдал долг этому закону, по образу человеческой смерти почив в преисподней, и не прежде взошел к высоте небес, чем спустился в преисподнюю земель⁴⁹⁰, чтобы там патриархов и пророков сделать причастными Себе⁴⁹¹, то ты должен верить, что преисподняя – это нижняя область, и вести себя решительно с теми, которые столь надменны, что не считают, что души верных достойны преисподней; они ведь – рабы, которые выше господина, и ученики, которые выше учителя⁴⁹², не пожелавшие получать утешение, ожидая воскресения на лоне Авраама⁴⁹³.

3. «Но для того, – говорят они, – Христос в преисподнюю вступил, чтобы мы не вступали. Впрочем, какое различие между язычниками и христианами, если темница для умерших одна и та же?» Каким же образом ты испускаешь душу в небо, когда Христос там все еще сидит одесную Отца, и еще не услышано повеление через трубу Архангела⁴⁹⁴, и еще те, которых Пришествие Господа застанет в мире, навстречу Ему не восхищены в воздух, вместе с теми, которые, умерев во Христе, воскреснут первыми?⁴⁹⁵ Никому не открыто небо, пока земля цела, чтобы не сказать заперта. Ведь с окончанием мира откроется Царствие Небесное.

4. В эфире успение наше с платоновскими мальчиками или в воздухе с Арием, или около Луны с Эндимионами стоиков? «О нет, – говоришь ты, – в раю, куда и патриархи, и пророки в довершение к Господнему Воскресению из преисподней уже переселились». А каким образом явленная Иоанну в духе область рая, которая расположена под алтарем⁴⁹⁶, не показала никаких душ, кроме душ мучеников? Но почему же Перпетуя⁴⁹⁷, мужественнейшая женщина, в день мученичества в откровении увидела там одних лишь мучеников, если не потому, что никому меч⁴⁹⁸, привратник рая, не уступает, кроме тех, кто умер во Христе, а не в Адаме?

5. Новая смерть за Бога и необычайная смерть за Христа принимается иным и особым пристанищем. Итак, постигни различие между язычниками и верными в смерти: [тебя можно будет отнести к последним,] если ты погибнешь за Бога, как призывает Утешитель, не от нежных лихорадок на мягких постелях, но в мученичестве; если поднимешь свой крест и последуешь за Господом, как велел Он Сам⁴⁹⁹. Единственный ключ от рая – твоя кровь. Ты знаешь о рае из нашей книжки⁵⁰⁰, в которой мы устанавливаем, что всякая душа в преисподней сохраняется на день Господа.

1. Предстоит рассуждение – происходит ли это сразу после кончины, или некоторые души по какой-то причине некоторое время удерживаются здесь, и позволено ли отпущенным из преисподней душам по своему усмотрению или по чужому повелению появляться здесь?

2. Ведь нет недостатка в речах, защищающих это мнение. Верят, что души непогребенных низводятся в преисподнюю не прежде, чем получат причитающееся, как это было с гомеровским Патроклом, требующим в сновидениях погребения у Ахилла, так как иначе он не мог войти во врата преисподней, поскольку его отгоняют прочь души погребенных⁵⁰¹. Мы же усматриваем здесь не только вольность Гомера, но и его благочестие. Ведь он, уделив внимание заботе о погребении, осудил при этом также его отсрочку как несправедливую по отношению к душам, чтобы никто, держа умершего дома, не томился вместе с ним сильнее из-за ненормального утешения, которое подпитывается скорбью. Для того Гомер выдумал жалобы непогребенной души, чтобы соблюдались своевременность погребения и оказание почестей телам и чтобы притупилось воспоминание о переживаниях.

3. Впрочем, как это глупо, что душа разделяет почести, оказываемые телу, словно что-то из этих почестей забирает с собой в преисподнюю! Еще глупее, если ущербом для души будет считаться откладывание погребения, которое следует, пожалуй, принимать как милость. Во всяком случае, душа, которая и умирать не желала, предпочтет быть уведенной в преисподнюю с опозданием: будет любить нечестивого наследника, благодаря которому продолжает наслаждаться светом. Или если каким-то образом несправедливость для нее на самом деле заключается в том, чтобы быть вытесняемой под землю с запозданием, название же несправедливости – задержка погребения, то совершенно неправильно считать, что душа поражается несправедливостью, которая не виновна в откладывании погребения, за которое отвечают ее близкие.

4. Говорят, что и настигнутые преждевременной смертью до тех пор блуждают здесь, пока не будет исполнено недостающее число лет, которое они прожили бы, если бы не погибли раньше срока. Допустим, что или для каждого человека установлено его время, но тогда я не поверю, что установленное может быть отнято; или, если оно установлено, однако Божией волей или какой-либо властью сокращается, то без пользы сокращается, если в состоянии быть восполненным; если же не установлено, то не будет никакого недостающего времени, которое не было установлено.

5. Еще я добавлю: вот, к примеру, умер грудной младенец или безбородый еще юнец, или уже возмужалый, которому предстояло прожить восемьдесят лет. Как может быть, чтобы его душа прожила здесь после смерти эти похищенные годы? Ведь она не может дожить до определенного возраста без тела, ибо возраст достигается благодаря телу. Наши же (т. е. христиане) также пусть вспомнят, что души при воскресении воспримут те же самые тела, находясь в которых, они ушли.

6. Стало быть, будут ожидаться и те же самые размеры тел, и те же самые возрасты, которые обусловливают размеры тел. Следовательно, каким образом душа младенца может провести здесь отнятые годы, чтобы восьмидесятилетней воскреснуть в одномесячном теле? Или, если будет необходимо, чтобы здесь исполнились те годы жизни, которые были определены, неужели душа должна пережить здесь и ряд распределенных по этим годам жизненных событий, чтобы и училась, перейдя из детства в отрочество, и воевала, устремившись от юности к зрелости, и, обремененная грузом прожитых лет, принимала решения, направляясь от зрелости до старости, и к барышу стремилась, и на поле трудилась, плавала на корабле, судилась, вступала в брак, страдала от недугов, претерпевала то печальное и радостное, что ее ожидало с течением времени?

7. Но каким образом все это будет совершено без тела? Жизнь без жизни? Незанятым будет время, которое будет наполнено лишь одним прохождением через него, [по твоему мнению]. Но что в этом случае мешает ему быть проведенным в преисподней, где оно точно так же никак не используется? Таким образом, мы говорим, что всякая душа, в каком бы возрасте не оставила тело, остается в этом возрасте вплоть до того дня, в который ей обещано доведенное до степени ангельской полноты совершенство.

8. Точно так же изгнанницами из преисподней представляются те души, которых считают исторгнутыми насильно, преимущественно при жестоких казнях, я имею в виду казни посредством креста, топора, меча и диких зверей; но не будут насильственными кончинами те, которые присуждает правосудие, карающее за насилие. «Потому, – скажешь ты, – каждая преступная душа и изгоняется из преисподней». Тогда я попрошу тебя определить, хороша или плоха преисподняя: если она представляется тебе плохой, туда как раз должны низвергаться наихудшие души; если хорошей, почему также души преждевременно умерших, не состоящих в браке и в соответствии с возрастом чистые и невинные ты считаешь все же недостойными преисподней?

1. Или быть удержанным здесь является самым лучшим, если иметь в виду ahoros⁵⁰², или самым худшим, если иметь в виду biaeothanatos⁵⁰³, если уж пользоваться теми самыми названиями, которые можно услышать у создательницы таких мнений – магии: у Остана, Тифона, Дардана, Дамигера, Нектабис и Береники.

2. Уже доступна литература, которая обещает, что она вызовет из жилища в преисподней даже те души, которые почили в надлежащем возрасте, были отделены от тела обычной смертью и сподобились скорого погребения. Итак, чем мы назовем магию? Тем, чем ее считают почти все – обманом. Но суть обмана не ускользает лишь от христиан, которые духов лукавства постигают не дружеским пониманием, но вражеским знанием, которые расправляются с различной заразой человеческого ума, зачинщиком всякого заблуждения, губителем спасения и души не при помощи призывающего действия, но благодаря заставляющей покориться власти. [От христиан не ускользает] также [и суть] магии, то есть второго идолопоклонства, в котором демоны точно так же выдают себя за мертвых, как в первом – за богов. Разве не так? Ведь и боги – мертвецы⁵⁰⁴.

3. Таким образом, [маги] вызывают ahoros и biaeothanatos на основании веры в правдоподобие того, что совершают насилие и несправедливость преимущественно те души, которых насильно или несправедливо удалила из тел лютая и преждевременная смерть, как если бы они мстили за нанесенную им обиду.

4. Но под видом этих душ действуют демоны и, скорее всего, те, которые находились в них самих во время их жизни и подтолкнули их к подобной смерти. Ведь мы заметили выше⁵⁰⁵, что почти никто не лишен демона; и большинству людей известно, что под влиянием демонов наступают преждевременные и жуткие смерти, которые объясняются несчастными случаями.

5. Этот же обман нечистого духа, скрывающегося под масками усопших, мы, если не ошибаюсь, также доказываем на деле, когда при экзорцизме этот дух иногда утверждает, что является кем-то из родителей [одержимого им] человека, иногда – что гладиатором или бестиарием⁵⁰⁶ (подобно тому, как при других обстоятельствах он объявляет себя богом), заботясь только об одном: опровергнуть то, что мы проповедуем, чтобы затруднить веру в то, что все души низводятся в преисподнюю, и чтобы поколебать веру в суд и воскресение. И, однако, тот демон, после того как попробовал обвести вокруг пальца стоящих вокруг, побежденный силой божественной благодати, бывает вынужден признать то, что есть в действительности⁵⁰⁷.

6. Так и у той, другой разновидности магии, которая, как считают, уже успокоившиеся души вызывает из преисподней и являет взору, не иная природа обмана: здесь она, конечно, действеннее, ибо и призрак обнаруживается, и тело к нему прибавляется; и не трудно ввести в заблуждение наружные глаза тому, которому очень легко поразить внутреннее зрение ума.

7. Именно телами казались фараону и египтянам змеи магических жезлов, но истина Моисея поглотила ложь⁵⁰⁸. Маги Симон и Элима⁵⁰⁹, конечно, многое предпринимали против апостолов, но не смогли никого ввести в заблуждение при помощи своего надувательства. Что нового в соперничестве с истиной у нечистого духа? Вот сегодня столь сильно и необоснованно превозносится искусство того самого еретика Симона, что [маги] клятвенно обещают доставить из преисподней даже души пророков.

8. Я этому верю, ибо они это могут при помощи обмана. Ведь пифоническому («чревовещающему») духу еще тогда было позволено изобразить душу Самуила, когда, оставив Бога, Саул совещался с мертвецами⁵¹⁰. Впрочем, пусть не посетит нас вера в то, что душа какого угодно святого, не говоря уже о пророке, извлекается из преисподней демоном; ведь мы научены, что сам Сатана превратится в ангела света⁵¹¹, а тем более в человека света, намереваясь провозгласить себя в конце даже Богом⁵¹² и произвести необыкновенные знамения для ниспровержения, если такое может случиться, и избранных⁵¹³. Едва ли [злой дух] не решался объявить себя тогда пророком Божиим и тем более поступить так с Саулом, в котором уже пребывал сам.

9. Так что не думай, что один был тот, кто исполнял роль призрака, а другой тот, кто рекомендовал [вызывать душу], но один и тот же дух и в лжепророке, и в отступнике без труда ложно показал то, во что заставил поверить; из-за него сокровище Саула было там, где и сердце его⁵¹⁴, то есть там, где не было Бога. И поэтому Саул увидел того, благодаря которому он поверил, что увидит, ибо и поверил тому, благодаря которому увидел.

10. Если некоторые ссылаются на ночные сновидения, что, мол, неспроста часто показываются мертвые (ведь и насамоны⁵¹⁵ получают оракулы, оставаясь у гробниц родителей, как пишет Гераклид, Нимфодор⁵¹⁶ или Геродот⁵¹⁷; и кельты, как утверждает Никандр⁵¹⁸, по этой же причине ночуют на местах сжигания трупов храбрых мужей), то действительные появления мертвых в сновидениях мы допускаем не более, чем появления живых; причем, рассматривая появления мертвых, живых и всего, что может пригрезиться, мы руководствуемся одним и тем же принципом. Ведь истинное является таковым не потому, что оно кажется истинным, а потому, что исполняется. Достоверность сновидений проверяется по результату, а не по видимости.

11. То, что преисподняя не открыта [для выхода] ни для одной души, достаточно ясно подтвердил Господь от лица Авраама в известном рассказе об отдыхающем бедняке и сетующем богаче, [сказав,] что невозможно оттуда быть выпущенным для возвещения положения дел в нижней области, – тогда бы это могло быть разрешено хотя бы для того, чтобы поверили пророкам и Моисею⁵¹⁹.

12. Но даже если некоторые души Божья сила возвращает в тела для подтверждения своего права, то, несмотря на это, не будет ничего общего между верой и дерзостью магов, обманом сновидений, вольностью поэтов. Но из примеров воскресения, когда Божья сила или через пророков, или через Христа, или через апостолов возвращает души в тела, благодаря плотной, ощутимой и полной подлинности [тел] становится ясно, что таков [должен быть] их настоящий облик, чтобы всякое бестелесное явление мертвецов ты считал обманом.

1. «Итак, всякая душа находится в преисподней?» – спрашиваешь ты. Хочешь – не хочешь, и мучения уже там есть, и утешение: у тебя есть пример бедняка и богача. А так как я отложил нечто на конец моего труда, то уже настало время в заключение изложить это.

2. Почему ты не думаешь, что душа и наказывается, и поощряется в преисподней, ожидая либо то, либо другое решение суда, заранее подчиняясь будущему обвинительному или оправдательному приговору? «Потому что, – говоришь ты, – нерассмотренным должно быть ее дело до божественного суда, без какого-либо предвкушения (ослабления) приговора; и потому что тогда следует ожидать восстановление плоти, как соучастника дел и воздаяния».

3. А что же будет происходить в это время? Мы будем спать? Но ведь души и в живущих людях не спят; сон принадлежит телам, которым принадлежит и сама смерть со своим отражением – сном. Или ты хочешь, чтобы ничего не происходило там, куда увлекается все человечество и где помещаются все надежды? Предвкушается там, по твоему мнению, суд или начинается? Неоправданно ускоряется или заранее совершается? Но сколь несправедливым будет отдых в преисподней, если и виновным там все еще будет хорошо, а невинным еще нет! Что ты предпочитаешь впоследствии: насмехающуюся смерть при неясной надежде и неопределенном ожидании или осмотр жизни и грозное определение суда?

4. Всегда ли душе требуется тело, чтоб страдать или радоваться? Разве ей не достаточно того, что принадлежит ей, чтобы испытывать то и другое? Сколько раз при невредимом теле она одна терзается досадой, гневом, отвращением, которое в большинстве случаев ей непонятно? Сколько раз при пораженном теле душа находит для себя скрытую радость и избегает неуместного тогда общения с телом?

5. Лгу, если лишь она одна не привыкла гордиться самими телесными страданиями и радоваться им. Вспомни и о душе Муция, когда он сжег свою правую руку, вспомни и душу Зенона, когда Дионисиевы орудия пытки не затронули ее⁵²¹. Укусы диких зверей суть украшение молодости, как, например, на Кире рубцы от медведя⁵²². Тем более она будет в состоянии и в преисподней радоваться и страдать без плоти, ибо и в плоти, и притом невредимой, если ей угодно, страдает, и в поврежденной, если ей угодно, радуется. Если она так делает по своему произволу в жизни, то насколько больше в соответствии с Божиим судом после смерти?

6. И не все дела душа разделяет со служением плоти; ведь даже одни лишь мысли и невоплощенные желания преследуются Божественной властью: Кто посмотрит с вожделением, уже прелюбодействовал в сердце⁵²³. Следовательно, только по одной этой причине весьма подходит душе, не дожидаясь плоти, быть наказываемой за то, что она совершила отдельно от плоти. Так и за благочестивые и благие мысли, для обладания которыми она не имела нужду в плоти, без плоти будет поощряться.

7. Что же теперь, если в делах плоти главной является та, которая задумывает, которая планирует, которая поручает, которая заставляет? И даже если против воли, она первой, однако, исследует то, что намерена совершить посредством тела; никогда понимание не бывает позднее того, что сделано. Таким образом, в соответствии с этим порядком надо, чтобы раньше получала воздаяние та, которой первой оно причитается.

8. В общем, если мы понимаем ту темницу, которую показывает Евангелие как преисподнюю, и последний скромный кодрант⁵²⁴ как проступок, который надо искупить отсрочкой воскресения, никто не усомнится, что душа искупает нечто в преисподней, при остающейся нетронутой полноте воскресения, которое осуществится также посредством плоти. Это и Утешитель весьма многократно передавал, если кто принимает Его речения, признавая обещанные дары⁵²⁵.

9. Исследовав все, как полагаю, мнения людей о душе на основании учения веры, мы удовлетворили, по крайней мере, законное и неизбежно возникающее любопытство; непомерному же и досужему до тех пор будет не хватать знания, пока ему будет [присуще] желание искать его.