Жизнь преподобного Трифона и блаженного Прокопия, Вятских чудотворцев

Среди дремучих лесов Архангельской губернии, вблизи нынешнего города Мезени, селение Малая Немнюжка (ныне село) возрастила в себе сего угодника Божия – первого строителя двух первых монастырей Вятской страны. Отец его, Димитрий, оставил его сиротой в малолетстве, и добродушная мать (имя ей Пелагия) воспитала его в страхе Божием. За то и оставил Трофим – так называли его по крещении – вечную по себе память, о которой в писанин говорится: память праведного с похвалами.

Добронравный и тихий отрок чем более возрастал, тем более любил ходить в церковь и слушать слово Господне, – это духовное семя вечной жизни. Наполняя сердце божественным желанием, он стал тяготиться мирской суетой: скоро наскучила ему эта жизнь ради плоти, и он сделался задумчив и молчалив. Наконец только одно у него и было в помышлении, – покинуть свой дом и куда бы скрыться от родных своих. Старшие приметили такое намерение брата и, по простоте ума, присоветовали молодой своей работнице нарядиться и лаской наедине склонить юношу к супружеской жизни. Лесть не удалась, и сердце целомудренного еще сильнее отвратилось от всего, что в мире: испросив у матери благословение как бы на дело, он, уже более в свой дом не возвращался.

Далеко от своей страны, близь Устюга (города), в одном селении Трофим зарабатывал в поте лица себе пропитание. И здесь такое же искушение: усердие к труду и тихая покорность полюбились всем и, вот предложена невеста, и готово уже все в венцу.

Увидя такое принуждение себе, влекомый всегда одним желанием, – как спасти душу, – Трофим уходит и отсюда тайно. Убегая от прелести мира, Скиталец бедный останавливается в городе Орлове (ныне село Пермской губерния в 10 верстах от Усолья) и здесь проводит плачевное жительство при храме, как неимеющий, где главу приклонить. И вот, по прошествии одного года, постигло его искушение такого рода: тут жил богатый помещик Строганов, и у него было много приказчиков; вышли они прогуливаться по берегу высокому и крутому и встретили на нем пришлеца бедного, изможденного, с печальным взором. Они были одеты на славу, а у блаженного одна одежда была, и та вся в заплатах. Присутствие такового среди тщеславных, всегда бывает несносно: и вот удалые – вероятно, еще молодые – ребята схватили и кинули того, кто тяжел к ведению их, под крутую гору, в глубокий снежный сугроб; и там не видно его стало. Едва с великим трудом выбившись из под снега, последователь учения Христова обращается тотчас к Богу, да не вменит сие во грех враждующим на него безвинно. Тронулось сердце русского человека, и вот, спустившись с горы, более жалостливые отряхают снег с блаженного, снимают с него сапоги, наполненные снегом: и каково же было видеть? – мороз был сильный, а на ногах у святого и подверток не было, и от него исходил пар. Просили прощения и еще более удивились, видя, что и при такой обиде от них, он смотрит на них, как на благодетелей и друзей своих, – с миром и любовью. Обо всем этом они рассказали в тот же вечер, как пришли в дом господина своего.

На другой день, после утрени, подходит в церкви к стоявшему у нищих Яков Строганов, у которого один в живых оставался сын и тот постоянно был хворый. Вельможа ублажает блаженного, хвалит его богомудрую жизнь и просит помолиться Богу о выздоровлении своего сына, обещая всегда помогать ему в нужде. Кто вчера потерпел уничижение от рабов и посмеяние от всех людей, тот только и мог сказать: «кто я такой – червь, а не человек, – и могу ли кому помочь?» – Однако зная, что «всякий, кто призовет имя Господне, спасется» (Деян.2:21) и веруя сему вполне, решился исполнить усердную просьбу господина (великого в той стране); и так как горяча была его молитва о выздоровлении боярского сына, то дотоле больной скоро после сего, к удивлению и радости знатного дома, сделался здоров, как никогда не бывало. Сделавшись чрез то известным всем родным Строганова и не терпя славы, которая бывает помехой к достижению славы Божией, пришлец ушел оттуда и в селе Никольском привитал, яко птица, не имеющая гнезда.

Дом нищелюбивой жены приказного сделался его пристанищем; у ней был двухлетний сын при смерти. Слезы матери, горячие слезы о умирающем мальчике принудили блаженного сказать ей: «печаль свою возверзи только на одного Господа, и Он тебя утешит». Прошла ночь, проведенная святым в молитве, и мальчик пробуждается веселый и начинает играть. Припадши к ногам блаженного, благодарная мать просила – половину имения взять у ней; но кому так близка помощь свыше, тому ли земным обременять себя? И Трофим, чтоб не гонять себя с места на место из-за славы, которая следовала за ним, как тень, приходит в Пыскорский монастырь (ныне село Пыскор, на красивом месте повыше Усоля), – пред сим лет за пять основанный Аникой Строгановым, – и здесь, будучи 22 лет, поступил в монахи. Обновилась, яко орля, юность его и подобно как при крещении, дано было ему новое имя: Трифон.

Среди малого братства немало дел было дано молодому иноку, крепкому духом и потому терпеливому в подвигах: приводилось ему ссыкать свечи, печь просфоры и пономарить; другое послушание: месить хлеб, носить воду и дрова даже из леса на себе, – (монастырь был у самого леса). Доставало усердия на все, – и за больными присматривать, и очищать их келлии от помета и сора; и все это исполнялось в радости, без роптания и лености. А ревность к молитве была такая, что летом он уходил в лес, обнажал себя до пояса, чтобы комары и мошки не давали ему заснуть на молитве. Церковной службы и келейного правила он не любил оставлять, называя это грешным делом: всегда находился в трудах, чтобы отогнать дух праздности и уныния.

Не мимо идут слова пророка: «много скорбей у праведного» (Пс.33:20). «Без беззакония текох», – мог бы сказать о себе Трифон, однако предается болезни, лишается пищи и сна, не может сам поворотиться и 40 дней остается в таком положении Трифон преподобный. Уже ждет себе не живота, а смерти, и предается умильному плачу, – не потому, что не хочется помереть, но об одном всегда его забота: как бы не лишиться вечной жизни. Плач затихает и праведник дремлет: и вот световидный юноша стоит на правой стороне и говорит «я твой хранитель, послан от Бога взять твою душу». И встает он безболезненный, легкий, притом и крылатый; оглядывается и видит землю: ангел несется, и душа за ним. Скоро не видно стало и земли; один только чудный свет окружал их. Но голос с неба остановил молниеносный полет их; «не пришло время принять его сюда; возврати на землю». И ангел принес душу обратно; преподобный пришел в себя. Видение продолжалось с полудня и до вечера; братия были в поле и не видели, как преподобный лежал бездыханен.

Пришедши в себя, он посмотрел на иконы и просил пришедшего в тот час Серапиона покадить пред ними; потом опять долго не переставал плакать, прося Матерь Божию, да поможет ему спастись, и Николая Чудотворца, да исцелит его. И вот видит на яву: седовласый и плешивый старец в светлой ризе стоит у изголовья с крестом в руке и говорит: «что, раб Божий, изнемогаешь? – Зело изнемогаю, – отвечал преподобный. – Востани и ходи. – Не могу никак». – И старец, взяв его за руку, поднял, осенил его крестом и сказал: «востани и ходи». Преподобный вдруг почувствовал, что болезнь его оставила, и от удивления спросил «кто же это ты? – Я, Николай, раб Господа нашего; к тебе послан исцелить тебя за то, что имеешь великую веру в Бога и призываешь меня на помощь; ты же трудись во славу Божию, и я тебе буду во всем помогать». – Чудотворец вдруг стал невидим, и Трифон почувствовал в сердце дивную радость.

С тех пор чудодействующая вера еще сильнее стала действовать в нем и скоро проявилась в следующих чудесах: некто из зырян близ живущих привел в обитель бесноватую дочерь и, допросившись, кто есть Трифон, стал у преподобного просить ей исцеления (вероятно, понуждаемый силой Божией, бес в ней начал просить). Видя страдающую от беса и веру отца ее, к тому же вспоминая слово апостола: «много может усиленная молитва праведного» (Иак.5:16), преподобный Трифон долгое время не исходил из келлии, постился и все молился со слезами. Потом окропил и напоил больную святой водой, велел приложить к образу Богоматери, и больная с тех пор избавилась от духа мучителя. Еще у крестьянина в монастырской слободе двухлетний сын был при смерти; отец, испросив дозволения у строителя (начальника монастыря), принес своего больного к преподобному в келлию и с плачем просил его помочь великому его горю. – «Что ты много думаешь обо мне? – говорил ему преподобный; – я хуже всех, а ты понуждаешь к такому делу; но если уж так веришь, то помолимся вместе». – И вскоре больной оздоровел.

Всеобщая молва, а еще более зависть некоторых из братии принудили преподобного уйти из монастыря. Преданный упованию на одного Бога и огражденный от врага, как щитом, постом и молитвой, один в малой лодке плывет преподобный вниз по Каме более ста верст и слезно Бога просит показать ему место, где бы он не в погибель, а во спасение мог пожить как себе, так и ближним. И вот, в одно тихое утро, вдали, – среди дремучего леса, послышался голос внятный: «раб мой, Трифон! здесь вселись». – Преподобный подумал: «кто я, чтобы мог слышать голос Божий?» – Тогда голос тот же еще два раза повторился, и душу преподобного объяла дивная радость. Он поворотил на голос и плыл вверх пo реке Муле около пяти верст до места, где две Мулянки соединяются в одну. Здесь показалось очень пустынное место; между речками, на поляне, усеянной цветами, стояли громадные, древние деревья; они высоко поднимались к небу. Поставив вблизи сего места малую хижину, Трифон начал производить безмолвную жизнь со многими слезами; сарана (трава, у которой луковицу едят) служила ему пищей, ибо ее здесь было много.

Дивное для души озарение бывает в безмолвной жизни, – там, где нет никаких разговоров, кроме беседы с Богом, и нет иных помышлений, как только о Боге. Но этот свет, просвещающий всякого человека, сидящего во тьме смертной, светится лишь только тому, кто разумно внимает откровениям Вышнего. Преподобный же хотя и творил чудеса, – ибо по вере своей все получал просимое у Бога, – однако не мог еще понимать всех Божественных изречений и потому умыслил сотворить прилежную Богу молитву, да отверзет ум его –"разумети книжное писание». – Часто преклоняя колена, проливал он многие слезы; тужил, когда чего не понимал при чтении Божественного Писания, и взывал, подобно Давиду: «истомилась душа моя желанием судов Твоих во всякое время; яви милость рабу Твоему, открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего» (Пс.118:17–20). И так как молитва его была усердна, с благоговением, то и был он услышан: с тех пор, всегда пребывая во свете Господнем, он видел свет живота вечного ясно для ума и ощутительно для сердца. Это служило для него бытием бессмертным, начатком вечного блаженства; и за то в радости преподобный благословлял Господа во всякое время, и выну (всегда) хвала Ему была в устах его.

Близ места, где жительствовал преподобный, было жилище остяков – идолопоклонников, которые любили жить в лесах и боготворили или чтили какую либо рощу и в ней поклонялись пред великим деревом. Собралось раз к преподобному остяков до 70 (он тогда копал землю, чтобы посеять хлебные зерна на ней), и спросил его старшина их: «ты кто? откуда пришел? зачем живешь здесь и что делаешь»? – И Зевендук при этом объяснил еще: «ибо я много видел: то поднимается над этим местом пар, то дым, то огненный стоит столп, и затем пришел посмотреть сюда». – Преподобный отвечал: «имя мое Трифон, я раб Бога моего Иисуса Христа и сюда пришел послужить Ему». – «А кто Бог твой и почто ты стал Его рабом»? спросил еще старшина; и преподобный рассказал ему о жизни Иисуса Христа, – какие он творил чудеса, как был распят и воскрес из мертвых и вознесся на небо. Проповедал еще об ожидании воскресения всех мертвых, о страшном суде и Судии, сидящем на облаках; при сем указывал и на то, – что есть истинный Бог, Которому должны работать или служить все люди. После, рассказывая о сем своему князю (Амбалу), остяки с старшиной говорили: «ни мы, ни отцы наши не слыхали такой повести ни от кого».

На поляне, где было кладбище остяков, стояло древнейшее дерево (елевое), толщиною в три обхвата cлишком; прутья были по четыре сажени и более. К нему из дальних мест приезжали остяки и вогулы приносили свою жертву за удачи в звериной ловле; и висели на нем шкурки звериные, ширинки и ceрги: так мужчины и женщины украшали своего лесного бога. Раз пришел к преподобному русский торговец и рассказал, как некто из города Чердыня посмеялся над служением остяков этому дереву и к вечеру занемог и умер. Преподобный захотел срубить это дерево, служившее соблазном и погибелью многих душ, и тот дал ему стальной топор, который мог рубить железо. Чтобы избавить остяков от владычества духа тьмы, князя века сего, власть которого разрушается, как Господь сказал, постом и молитвой, – преподобный Трифон четыре недели пребывал в посте и непрестанной молитве, да явит Господь этим людям милость Свою; и тогда взял на себя икону Спасителя с предстоящими Богородицей и Крестителем и срубил, и сжег то дерево.

О сем тотчас донесено было Амбалу, и князь со множеством народа пришел к преподобному и тихим голосом спросил его: «удивляюсь, как ты мог срубить дерево то, которое почитали за бога мы и отцы наши; этого никто до тебя не сделал, хотя бы и был кто веры вашей. Бывало и посмеется кто над ним, и за то погибал; а ты сжег его и остался жив. Скажи же, какой бог это сделать помог тебе; или ты сильнее наших богов?» Преподобный на сие отвечал: «разве не слыхал о том Боге, Которого я проповедую вам? Его силой я, – меньший Его слуга, – сделал то, чему вы удивляетесь, чтобы не служило дерево то в погибель вам и детям вашим». И все слушающие говорили: «велик христианский Бог, сильнее нашего бога»!

Однако князь ездил в Сольвычегодск и жаловался городничему: «Господин! Есть у нашего поля живет вашей веры, в худой черной одежде; было у нас на кладбище молебное дерево нашего бога, и он его погубил. Не знаем, что с ним сделать; a он велит нам креститься, веровать в вашего распятого Бога». – Тут случилось быть приказчику Строганова, который знал о преподобном и говорил остякам: «что вы гневаетесь на святого? Он вас учит веровать в Бога истинного; веруйте и получите блаженство. – Пусть так будет», – отвечали те и возвратились в радости.

Но и дух поднебесной злобы свое творил: он произвел в ту пору нашествие черемис на страну эту, и они грабили суда на Каме и ловили людей. Остяки на своем совете решили убить Трифона, чтобы он не показал их жилищ в лесу, когда черемисы к нему придут. За толпой убийц пошли и русские, бежавшие из плена от черемис, – им хотелось посмотреть на кончину мученика. И что же? долго искали и не нашли даже келлии его, в которой он стоял тогда и молился Богу. Впоследствии уже, когда черемисы удалились в свое место, остяки снова увидали келлию преподобного, с удивлением говорили: «велик христианский Бог! хорошо хранит своих рабов: веруем и мы в Heгo».

Первые из принявших святое крещение были дочери князей Амбала (остяцкого) и Бебяка (вогульского). Новокрещенные от радости приносили святому мед, воск и хлеб, он из любви к ним принимал сие и благодарил Бога за спасение людей сих. И прожил тут преподобный около 6 лет.

Между тем события не радостные произошли в Пыскорском монастыре, – течение соляного рассола испортилось, и завистники праведного мучились разными болезнями; потому и просили братия, чтобы Строганова приказчик послал за Трифоном и привезли бы его в обитель. (Всяк ищет выгоды себе и не смотрит на душевную пользу ближних). Посланные, одни из лучших, чуть не потонули, бурей разбило лодку; на новой доплывши, усердно просили преподобного возвратиться в свой монастырь. Преподобный плакал и говорил: «кто я, чтобы искать моего окаянства? Дайте мне сидеть здесь и плакать о грехах моих». – Посланные отвечали: «мы должны волю начальника исполнить: а ты можешь, как хочешь, и опять уйти».

Встретили преподобного на берегу братия с настоятелем, поклонились ему до земля, обливаясь слезами, и он просил у каждого прощения. Ему дали келлию, и жил он в безмолвии, как сказано в его жизнеописании: «не излазя из келлии, но присно молящеся Господеви». Вскоре строитель и братия стали его просить помолиться Богу, чтобы течение рассола было по-прежнему, но он говорил: «сотворим молитву вси вкупе». – И сколь сильна молитва праведного, Бог показал и при сем; ибо хотя и ранее был мастер послан от приказчика (управляющего заводамии г. Строганова), но при всем старании его не помогла очистка труб; теперь же лишь только начали, по совету преподобного, молиться – «внезапу пойде разсол вяще прежнего». – И была у всех радость; только Василий дьячек, наносивший обид преподобному более всех, лежал еще в расслаблении и просил, чтобы пришел к нему Трифон. Вскоре, как преподобный к нему пришел и помолился Богу, сделался здоров и Василий. Но вот и еще чудо: мальчик четырех лет, не говоривший от рождения ни слова, приведен был к преподобному и, по молитве его, вдруг заговорил. Это так удивило отца, что он после сам поступил в монахи.

Слава о преподобном опять понудила его искать безлюдного места; и к тому же был у него обычай уединяться более и совершать молитву, как сказано, – «нетщеславну и немятежну.» – Испросив у Якова и Григория Строгановых дозволения поселиться в их отчине на безмолвном месте, он обошел много пустынных гор и лесов, и в бору, в 70 верстах от нынешнего города Перми, на высокой и крутой горе при реке Чусовой построил себе хижину. Это место, по своим видал грозное и величественное, наводило ужас на суеверных жителей сего края; иным мнились неистовые крики и хохот лесного, и от испуга сии впадали в болезнь. Но когда преподобный освятил сие место своим вселением и своими молитвами, жители перестали бояться кикиморы, как думали они, живущей на том месте. Здесь была построена преподобным часовня и в ней поставлено много икон. Многие приходили к нему помолиться и уходили в радости.

Случились и здесь события замечательные: у крестьянина, за 7 верст от пустыньки преподобного, жена была бесновата; и видела она во сне жену, похожую на образ Богоматери, которая сказала ей: «пойди в часовню к Божию рабу, Трифону, там ты получишь исцеление.» – Муж привел ее, и бес стал здесь жестоко ее мучить. Преподобный же был сострадателен, молился о ней со слезами, читал молитву на прогнание злого духа, потом окропил ее святой водой, и она затряслась, – бес тотчас вышел. Еще в 10 верстах мучил оного мужичка дух неистовый, и когда его подводили к пустыньке, он упирался, ревел на разные голоса, как зверь и скотина, лаял подобно собаке и кидался на всех. С трудом несколько человек притащили его в часовню, где он ударился о землю и лежал без дыхания, точно мертвый. Преподобный помолился, окропил водой. И когда пришел тот в чувство, то спросил: «почто бился и кричал»! и он отвечал: «много черных людей окружило меня; они не давали идти сюда, хотели убить». – И многие иные выздоравливали, когда приходили к преподобному и молились у него. У одного болели глаза и, по молитве у преподобного, ему стало легче; но он подумал, что болезнь прошла сама. Скоро опять ослеп и, приведенный к преподобному, кланялся и просил прощения. Отпуская в добром здравии, преподобный говорил ему: «не будь неверен, но верь; все Божиею благодатию совершается, но по вере и согласно добрым делам».

Но "беды, – как описал апостол, – бывают во лжебратии, беды и в пустыне» (2Кор.11:26). Близ пустыньки преподобного была заготовка дров: сюда привозили их из бору, складывая на берегу реки и отправляли на солеваренные заводы Строгановых. Трифон преподобный, по обычаю жителей лесных стран, расчищая место под посев хлеба, запалил свою подсеку; ветер усилился, огонь забрался в лес, и три тысячи сажен Строгановских дров дотла сгорели. Озлобленные приказчики бросили преподобного с горы к реке; но, видя, что он не ушибся, кинулись за ним; он же бросился в лодку, которая тут случилась на счастье только одна, и без весла, с помощью Божьею, переправился на другой берег.

Григорий Строганов приказал однако же отыскать виновного, и вот приведенного осыпал бранью и посадил в оковы. Пророческий дух возвестил ожесточенному новую беду: «не по мнозе времени и ты таковая понесеши», – кротко сказал преподобный боярину. Только три дня минуло, как приехали от царя Иоанна Грозного посланники к Строганову, и оковали ему руки и ноги, и всячески бранили его; только великими дарами умилостивленные, дали, наконец, ему свободу. Напуганный тотчас освободил и своего узника, поклонился ему в ноги и со слезами просил – помолиться об укрощении царского гнева; однако и при сем говорил: «отче святый! благоволи отъити от моея вотчины и иди, аможе хощеши».

С плачем провожали жители деревень, соседних с пустынькой, где жил преподобный 9 лет; но он им говорил: «не скорбите; оставляю вам вместо себя строителя месту сему, ученика моего Иоанна»¹. Село на сем месте зовется Монастырьком доныне, потому что тут был монастырь.

Какими удивительными судьбами Господь ведет своих избранных к предназначенной им цели! To теми, то другими обстоятельствами отовсюду гонимый или гонящий себя, преподобный Трифон, наконец, узнает, что «Вятская страна многолюдна есть и изобильна всякими потребами, а еже о душевном спасении скудостью одержима, и монастыря несть тамо»; – посему и идет к бывшему своему настоятелю и духовнику Варлааму принять от него совет и благословение на великое дело, – начальное строительство монастыря на Вятке².

Шествуя далее до городка Кая, он встречает в нем вятчанина и узнает, что вятчане давно желают иметь монастырь, но не находят, кто бы это сделал. Сделавшись более благонадежным, пошел он зимним путем до Слободского лесами около трех сот верст и, дошедши до верховья реки Вятки, в первый раз напился воды вятской, которая показалась ему, как мед, сладка. Затем увидел во сне: на высоком месте стоит много дерев, а посреди их одно выше и лучше всех; и показалось, что он влез на это дерево, и прочие все приклонились к нему, и душа его обрадовалась. Это усилило в нем надежду, и шел он к вятчанам с поспешностью.

18 января 1580 года пришел Трифон преподобный в г. Слободской и оттуда скоро ушел в Хлынов, который увидел издали, на крутой горе, обрадовался и возблагодарил Господа. Вошедши в него, он прямо устремился в храм Господень и пред чудотворным образом Николая чудотворца (с Великой реки) усердно помолился. Здесь заметил его диакон (Максим Мальцев) и пригласил в дом свой. Вскоре и другие из благочестивых приглашать стали его его к себе, когда узнали, что он желает потрудиться у них в строении монастыря. И преподобный, видев простоту в вятчанах и веру их чистосердечную, возымел к ним великую любовь.

Чтобы иметь в виду место удобное для обители, преподобный ходил вокруг города, и полюбилось ему одно место больше всех, – на кладбище, за засорой, где стояли две церкви, у реки над озером. Сотворив здесь молитву, он в пророческом духе сказал: «се покой мой во веке века! Здесь вселюся». – И затем приходит в земское собрание и просит согласия на постройку монастыря, обещаясь потрудиться в деле сем. Скоро была написана челобитная царю, и преподобный отправился в Москву, где был (24 марта) рукоположен в иеромонаха и утвержден в должности строителя. 20 июля возвратился в Хлынов и стал производить сбор добровольных пожертвований на монастырь, и едва две, три келлии мог построить на скудную жертву: «понеже, как замечает жизнеописатель, ему тогда мало знаему сущу и мало радяху о нем, еще же и от иных презираем, яко странну и пришельцу».

Церкви были стары и холодны, и при наступлении следующего лета преподобному весьма хотелось построить новый храм, но вятчане не старались о сем.

«Обычаи бо есть миряном о суетных века сего паче пещися, нежели о духовных прилежати». К счастью, у города Слободского стояла церковь на пустом месте: кто–то хотел строить монастырь, но помер, и два года была (церковь) не освящена; ее и выпросил преподобный у Слобожан. Замечательно, когда стали ее разламывать, накануне Успеньева дня, 1581 года: при сильном ветре один рабочий возмог снять и спустить с церкви крест такой, что когда он был на земле, – «тот же работник с другими едва подняша». Разломали церковь до матиц в тот день, и всю ночь был проливной дождь; поутру пришли и увидали, – церковь раскатана до низу и всякое бревно лежало в порядке; делателей же такова дела нигде не отыскалось. «Такое чудо молитв ради преподобного бысть».

И действительно, что-то не совсем обыкновенное происходило тогда и в природе: с 15 августа и до 8 сентября шел беспрестанно дождь с сильным ветром, и плоты с церковным строением, ставшие на мель у Хлынова, закидало песком. Была страшная буря, и волны необыкновенные: не признак ли это гнева Господня на нерадивых вятчан?! Но Господь и при сем показал милость свою преподобному: сделалась великая прибыль воды, и поднявшиеся плоты могли пройти даже в подмонастырское озеро, вплоть к обители. Когда хранящие суетная и ложная милость свою к преподобному оставили, тогда, не видя помощи от людей, обратился он с слезной мольбой к усердной Заступнице всех христиан, да ими же весть судьбами, устроит Она обитель и в ней храм себе. И упование на пресвятую Госпожу не посрамило усердного молитвенника.

В ночь на 8 сентября один набожный крестьянин, живший в 5 верстах от Хлынова, видит сон; много людей стоит в Хлынове и небесная Царица с ангелами и Предтечей пред ними; и говорит Она людям: «как это обещались вы строить во имя Мое монастырь и почто обещание свое забыли? Уже и строитель дан вам от Бога, а вы презираете его; и вот он скорбит и плачет пред Господом многое время. Если же ныне не исполните повеленного Мною, то будете наказаны огнем, или голод, или мор потерпите». Сказав сие, Она пошла на место, где строится монастырь, и здесь, указывая на средину, произнесла: «тут воздвигните Мой храм». За сим и Предтеча говорил: «смотрите, христиане, Матерь Божия гневается на вас; постарайтесь строить монастырь, чтобы не постиг вас гнев Божий». Это сновидение поутру было передано многим, и весть разнеслась по всему городу. В тот день – праздник рождества Богородицы – был крестный ход из соборного храма в монастырь, и была там, после молебна, закладка церкви (Благовещенской). В тот же день перестал дождь идти и сделалась хорошая погода. Готовая церковь скоро была освящена, и преподобный успокоился.

По прошествии лет шести явилась ему новая забота. «Страннолюбив бо бяше, сказано о преподобном, и яко отец благоприятный ко всем бываше; посему и слава о нем всюду прохождаше, и мнози от вятчан и от дальних стран к нему в обитель прихождаху иноческаго жития ради». Братии собралось человек до сорока, и церковь оказалась тесна; построить же новую средств не было; однако и на сей раз Господь дивно помог рабу своему. Был тогда на Вятке воевода (Василий Овцын) смирный, боголюбивый, или как сказано: «муж благочестив, земному царю праведно служаше и небесному угодная творяше. Сей, видя воздержную и люботрудную жизнь иноков во бдении и посте и смиренном повиновении своему отцу духовному – особенно сего последнего, украшенного нестяжанием, кротостию и состраданием ко всякому – зело возлюби его, и в монастырь милостыню довольно творяше, и самаго преподобного, яко ангела Божия, почиташе, и собеседник ему начасте бываше». Беседующим им о душевной пользе, раз привелось преподобному указать воеводе на тесноту храма просить его милости помочь такой нужде.

И вот в Пасху – «сотвори воевода в дому своем пир великий, и созва вся нарочитые (знатные) и изобильные вятские жители, яко да обедуют в дому его». Тут, был и преподобный Трифон. Когда все угостились, как должно, и развеселились, воевода завел речь о монастыре: «слышал я, – так он начал речь, – что вы, православные, сами пожелали иметь монастырь, и вот вам Бог послал строителя (указав на преподобного, примолвил) и, просто сказать, отца и богомольца, наставника ко спасению душ наших. И, как угодно Господу, собрать при нем ищущих спасения много уже, церковь же мала и обитель скудна; притом же, когда он молит за нас Бога, да будет милостив к нам, и мы должны быть милостивы к требующим нашей помощи. Итак: чтобы преподобный построил побольше храм, поможем ему, кто что может дать Богу от имения своего». Услышав такое умное суждение воеводы, гости поклонились низко и заговорили: «такова есть Божия воля, и мы рады помочь такому делу». Тогда воевода первый подписал в книжку и велел писцу записывать, кто что жертвует. Так он делал по три дня, «с любовию призываше к себе от первых даже до последних». Пожертвований было собрано более шести сот серебряных рублей, (каждый весом треть фунта; значит – более пяти пудов серебра). И сбылось то сновидение преподобного, в коем, под видом высоких дерев, все знатные земли вятской склонились пред волею воеводы; чрез то и обрадовали святого отца. В то лето был построен храм Успенский, и воевода покрыл главу белым железом на свой счет. Таков был этот боголюбец! Он еще пожертвовал в обитель от себя «деревни и сенные покосы с иными угодьми.

За сим привелось преподобному ехать в Москву по делам монастырским, и там, как надо полагать, по письмам вятского воеводы узнают близкие к царю и патриарху о его богоугодной жизни. Ибо так сказано в житии его: «благоверный царь Феодор Иоаннович и святейший Иов, патриарх Московский и всея России, преподобного отца Трифона зело любляху; ведяху бо его богоугодное житие, труды и подвиги, смирение и кротость, я яко истинный раб Божий есть». Посему вскоре от патриарха и «во архимандрита поставляется, иже и благословенную грамоту и антиминс на освящение церкви преподобному даде». Многие из вельможных лиц тогда принимали преподобного в дома свои, и «по его прошению: наипаче даяху ему иконы и книги, и ризы, и прочие церковны потребы». И так как всего «даяния» набралось много, то «благочестивый царь повеле вдати преподобному дванадесять подвод с Москвы и по городам, даже и до Вятки. И тако преподобный отпущен бысть с Москвы с честью». Это было в 1588 г.

В следующем году (1589) и потом еще в 1595 и 1596 годах приводилось преподобному ездить опять в Москву, и тогда «ходатайством его, благоверные цари пожаловали села и деревни с людьми, и озера и рыбные ловли» на монастырское строение и братии на прокормление. Братство все еще умножалось, и преподобный «пребывая в своем монастыре, пасяше стадо словесных овец, яко воистину добрый пастырь, а не яко наемник, и зело о братии печашеся, поминая реченное: ему же дано много, много и взыщется». Он усердно заботился о спасения своих чад духовных и учил их как словом, так и жизнью: «сам бо показоваше собою путь ко спасению, вина же и пива, и всякого пьянственного пития отнюдь не вкушаше: ни риз мягких, ни пищей сладких требуя: на теле своем имяше вериги железные, верху же ношаше ризы власяны, ветхи и многошвенны. Мягких же и цветных риз не токмо носити хотяше, но и гнушашеся ими. В келлии же у себе ничто же имяше, точию святые иконы и книги, душевные ради потребы. Тако преподобный отец наш Трифон свою жизнь провождаше».

Был же он муж свят и прозорлив. Будучи в Москве приглашен в дом князя Воротынского, мужа благочестивого, но бездетного и много о сем скорбящего и, видя его усердие, с каким принимает сей вельможа инока странного и убогого, преподобный тотчас призвал в уме своем милость к нему Божию и сказал; «о, князь! как это Бога ради почитаешь ты меня, худого старца, так не меня грешного, но самого Бога почитаешь, то да будет тебе известно, супруга твоя родит сына, по именя Алексея». Князь, вглянув на жену, опустил голову (усумнился было немного в словах); но, посмотрев опять на преподобного и уразумев, что он говорит по внушению Божию, весьма сему удивился и, припав к ногам его, сказал: «отец святой! пусть по слову твоему будет, и молись о нас, да предречение твое исполнится». И затем, вручив обильную милостыню, отпустил преподобного с миром. Когда же исполнилось, по прошествии года, предсказание преподобного Трифона, тогда князь еще более возымел веры о святости его и не только сам много жертвовал в его обитель, но и царя расположил подарить село Полянки (бывшее тогда в Казанском уезде) с рыбными ловлями и сенными покосами «братии на пропитание». От князя сего была послана преподобному соболья шуба и пять рублей; но он серебро и шубу пожертвовал в обитель. Так чужд он был сребролюбия и, как великий дар Божий, хранил нестяжание! По истине служил Богу духом и непритворным послушанием Его закону; за то и по кончине его этот князь не переставал благотворить его обители. Раз беседовал еще преподобный в Казани с митрополитом Гермогеном и сказал ему, что он будет патриархом, в Москве и мучеником; и во время междуцарствия он действительно был замучен.

Но как Господь сказал: «несть пророк без чести, токмо во отечествии своем и в дому своем» (Мф.13:57), – так точно и с преподобным Трифоном случилось: привелось ему испытать и людскую неблагодарность, лишиться чести и быть даже изгнанным из обители, которую основал и ради которой так много потрудился в продолжении 20 лет и более. За его управление, конечно богомудрое, за его неуклонное направление своих чад к царствию Божию возненавидели его сыны сопротивления, лукавые монахи, подвластные духу мира сего. По пословице «в семье не без урода», и в каком избранном обществе, – как например в лике апостолов, был, и всегда быть может по делам, как Иуда предатель, и по праву, как диавол лукавый – лицемер. Так и в обители преподобного, подобно как в неводе, захватившем с хорошей и худую рыбу, попались люди злонравные, имеющие вид благочестивый, а сердцем преданные духу мира сего, – слуги сатаны. Они вознегодовали на преподобного за то, что он не допускал их предаваться мирским обычаям, – заводить именины, предаваться угощению и попойке, что и доныне остается в обычае у мирских богатых людей. Из числа таких некоторые поступили в монастырь с значительными пожертвованиями и за то требовали себе освобождения от строгих монастырских уставов, хотели, чтоб им дозволено было делать то, что им нравится. Так как в миру при богатстве, – этом сильном препятствии к достижению вечных благ, – они привыкли уже жить богопротивно, то и в монастыре не могли или не хотели исправиться, но, озираясь назад, то есть делая, что и прежде, оставались преданными сластолюбию и пьянству. Что же с такими мог сделать один, хотя и святой, когда их было быть может десять? Всех изгнать? Но точно так и хотели поступить ангелы, когда увидели, как сказано в притче, что вместе с пшеницей стали расти и плевелы; однако Господь их не допустил до этого и сказал: пусть вместе растут до жатвы. Верно уж таковы судьбы Господни за грехопадение рода нашего, чтобы в жизни сей терпели притеснения добрые от злых, как и Сам Господь потерпел всякие обиды и даже смерть от сынов века сего. А что привелось и преподобному Его потерпеть бесчестие и изгнание, то это служит верным признаком того, что он был чист от греха сластолюбцев, – с ними не сочетался и не уподобился им от того и произошло разделение, гонение и разлучение. Ибо какое может быть общение света со тьмою, правды Божией с беззаконием? И так как «сыны века сего, по свидетельству истины, догадливее сынов света в своем роде» (Лк.16:8), то и восторжествовали, наконец, лукавые люди над преподобным Трифоном. Но послушаем самого жизнеписателя, как совершилось такое, можно сказать, неудобомыслимое злое дело.

«Егда преподобный архимандритского сана сподоблен бысть», – в это время некто из московских дворян, человек ученый, Иона Мамин – «прият от преподобного иноческий образ. Изначала быв послушлив, и сего ради святый любляше его, и при животе своем, в телесной своей немощи написав духовную грамоту³, нарек его Иону вместо себе быти наставником и вождем братии». – Вот сей то и сделался после предводителем недовольных иноков, кои, «забывши свое иноческое обещание, не восхотеша своего учителя учения слышати и смесишася обычаи с миряны, начаша ко преподобному приходити и безмерного, противного уставу монастырскому, покоя просити. Преподобный же, безчинному их совету ни мало внимая, глаголаше с тихостию: достоит нам по преданию св. отец, вкупе за единою трапезою доволитися, и то в уреченное время, а пития пьянственного отнюдь не повелено нам имети. – Преподобный не повелеваше во обители своей хмельного пития держати, ни в келлиях столов (угощений) творити, – Они же (невежды), злобою напь возъярившеся, пачасте ко святому прихождаху и безчинием и укоризнами поношаху ему, и всякие досады и пакости творяху, глаголющее, или покой телесный по их хотению даст, или от настоятельства да отстанет. Еще же и ученика его Иону Мамина от него отлучают и ко своему совету привлачают, и вместо преподобного – (понеже бо святому тогда не бывшу в обители своей, но бысть в северных странах собрания ради монастырских потреб) – во архамандрита выбирают, и выбор составной Ионе Мамину отай преподобного написаша, к святейшему патриарху к Москве на поставление во архимандрита посылают и преподобного отца осуждают. И по их выбору и челобитию ученик вместо учителя своего в той обители архимандрит бывает».

И так коварство и клевета, а с ними и мзда, как сильнейший на земле господин, помогли неправде восстать выше правды; чрез то и водворились в обители раздор, насилие и всякого благочиния разорение. Первого начальника и основателя св. обители возненавидели мнимые иноки, возлюбившие век сей привременный и – «иногда как сказано, хотящие его биением оскорбити, иногда же и ключи церковные и иных служеб насилием отнимаху и из монастыря его изгоняху». – Конечно и заодно с ними и первенстволюбец Иона Мамин делал: «сей восхоте жити пo своему обычаю, и начать в монастыре вино и пиво держати, и старейшин градских и прочих мирян всякаго чина к себе в келлию звати, и сам к ним в дома ходити и пиры частые творити, и безмерно упиватися. Еще же немогий терпети обличения о своих безчиниях от преподобнаго повеле слузе своему, – имяше у себе слугу зело злонравна, – яко да творить пакости (обиды) преподобному; и той посмеянием же и укоризнами поношаше ему сквернословием, охуждаше его, и руками дерзок бываше, и в темницу ввергаше. Видев же предодобный братское насилие, паче же сих и ученика своего ненависть, и сего ради слезы от очию испушаще, и по сем конечно от обители изгоним бывает, и в последней нищете быв, не имяше, где главы подклонити».

Будучи уже близко 60 лет от роду, преподобный прибыл в Москву и там убедил его Никита Строганов отправиться в г. Сольвычегодск, чтобы там в обители доживать свой век. Но не долго преподобный пожил там. «Якоже младенец ищет матерь свою, так говорил о нем Строганов, и сей преподобный, плачася, ищет Вятскую страну и рыдает духовне о разлучении созданныя им обители успения пресвятыя Богородицы; понеже бо в ней и телом почивати хощет». – Посему, скоро отправясь оттуда в Соловецкий монастырь, возвратился опять в Вятскую страну и пришел в город Слободской. Жители сего города, еще во время управления Хлыновской обителью преподобным Трифоном, недовольные на дороговизну вкладов в монастырскую казну от вновь постригаемых, просили у патриарха Иова разрешения на создание монастыря в их городе, на что и последовала им в 1599 году благословенная грамота, в коем строителем обители был назначен иеромонах Иоасаф (казанец). До прибытия преподобного здесь построен был только один храм Богоявленский; но был он еще не освящен. Трифон же преподобный, желая помочь сему делу, берет с собою инока Досифея и отправляется в Сольвычегодск; здесь является опять к Никите Григорьевичу Строганову с прошением – «на монастырские потребы». Никита же, как сказано, – «возъярися на преподобного, глаголы нелепы изрек»; – и сей, видя его смущение, смиренно удалился от него. Однако после вечерних молитв, Трифон преподобный сказал Досифею: «брате! воутрие иди в соборную церковь и егда узриши Никиту с братиею, не устыдися лица его и проси у него милостыни на монастырское строение и братии на потребу».

Досфей заутра исполнил повеленное отцом; и Никита спросил: «не ты ли ученик преподобного Трифона?» И взял его за руку, отвел в сторону и стал говорить со слезами на глазах: «воистину он раб Божий! Вчера я оскорбил его и за то в ночь сию много пострадал, без сна пребых, стеня и трясыйся. Ты же, отче, послушай, коея ради вины враг воздвиже гнев в сердце моем: егда преподобный бысть на Вятке архимандритом, некто на его место воста ин архимандрит Иона, нарицаемый Мамин, бяше бо родом честных московских дворян, и мнози ему о архимандричестве помогаху, яко им обычай бе честь воздавати друг другу по мзде, а не Бога ради. Преподобный же Трифон, видя его неправду и насилие, изыде из своего монастыря и прииде к Москве, странствуя яко един от убогих. Мне же поведано бысть, и аз сжалився зело, и сего ради шед в соборную церковь, и государю царю и святейшему патриарху бил челом о нем и просил его к себе, дабы ему сотворил место покойно, и государь и патриарх, ведая преподобнаго и добродетельное его житие, пожаловали меня, – велели взяти его покоити. И аз умолих его честию, и привез его до сего града Сольвычегодска в Веденский монастырь, и устроих ему келлию особую, для келейного правила дал ему священноинока; пищу же и питие ово монастырское, ово же из дому моего посылах к нему в келлию. Он же по мале времени не изволи ту пребывати, и восхоте ити в обитель Соловецкую помолитися, и испросил у меня судно, и людей, и запасу: и отпустих его с любовию. Он же, ехав по Двине, и умысли: отпустив работников, запас весь и судно продав, сам же по своему обычаю нищим достиже Соловецкой обители и, мало пребыв тамо, паки прииде к Вятке; и се ныне прииде семо, аз же его оскорбих, и в том Богу согреших. Ныне же желаю прощение от него получити; ты же, отче, шед скоро, рцы ему, да приидет и обедует в дому моем». Преподобный в тот же день пришел к Строганову, и сей, испросив прощение, «даде преподобному милостыню; икон и книг, и риз, соли и железа, и братии на потребу, елико преподобному довольно бысть, и отпусти его из дому своего с честию». – Так вот, Господь заступается за незлобивых и дивно им помогает во всем! Чрез что и преподобный был дивен в своих делах.

Когда он ходил в той стране по сбору на Слободской монастырь, его молитвами совершались многие чудеса. С ним были иконы Спасителя, Богородицы и Николая чудотворца (Можайского); и «бывшу ему в монастыре Николы Коряжемского, мнози от православных прихождаху и повелеваху преподобному молебен пети. Преподобный же, по данней ему от Бoга благодати, в молебном пении ни мало без слез пребываше, но яко воды от благотекущего источника непрестанно исходят, тако и от очию преподобного слезы точахуся. Видев же преблагий Бог раба Своего тако творяща, прослави его, и бысть от образа Николая чудотворца знамения и чудеса велия. И того ради народи наипаче начаша велию веру держати ко преподобному, да его ради молитв обрящут от Бога милость».

Сколь же усерден в молитвах был преп. Трифон, ο том инок Никольского монастыря Дионисий так свидетельствует: «во един от дний, по отпусте вечернего пения, оста преп. Трифон един в трапезе, возжег свещи пред иконами, их же с собою имяше, и фимиамом облаговонив, начен по обычаю благодарные молитвы возсылати, и слезы многи проливаше, яко и с воплем проглаголаше, и начасте падаше пред святыми иконами, и на долг час на земли лежаше; и тако моляся во всю нощ даже и до утреннего благовеста». Дионисий же находился в ту ночь рядом с трапезою, в кладовой, где «такожде правило свое совершаше в молитвах и коленопреклонениях многих». – Утром, когда он вышел и встретился с преп. Трифонон, то увидел, что он – «в поте и слезах весь мокр бысть». Так утруждал он себя поклонами даже до поту! И это он так молился ночью, днем опять совершал молебны, «видя к себе народ мног стекающ».

Продолжая сбор на обитель, когда преподобный, изшедши из Коряжемского Никольского монастыря, пришел в город Сольвычегодск, – «тамо наипаче слава о нем прохождаше всюду, и стекахуся к нему мнози ту живущии люди, иже во Усольском и Устюжском уездах, во градех же и селах, по Вычегде и по Двине; и прихождаху знамения ради и чудес, бываемых от икон, яже бяху с преподобным, и поведающе друг другу преславная она, яже бывают молитвами преподобного. И припадающе к нему с великим усердием, от него благословение приимаху; приношаху же ему всяких чинов люди, кийждо по обещанию своему, от имений своих, ов злато, ов же серебро, ов же книги и ризы, и всяких прочих потреб довольно. Мнози же тогда и от нищих прихождаху и от убогих сирот, благословения ради; он же всем требующим от приносимых удовляше и никого же от себе тща и без упокоения отпускаше. А яже от образа Николая чудотворца каковая исцеления быша, и кому именем, и от которого града, или кия веси, и коим недугом кто одержим бысть, и како исцеление получи, о том вся писана в книге чудотворения великого святителя Николая (книга эта потеряна), числом пятьсот чудес».

Из сих чудес памятны еще два, подобные тому, что случилось с Никитою Строгановым за гнев на преподобного. – «Бывшу, сказано, преподобному отцу в Усольском уезде с чудотворными иконами, враг научи некоего человека, дабы хулил преподобного и святыню, сущую с ним. И той нача поносити и укоряти преподобного нелепыми глаголы: что, черноризче, показываешися глупым людям, яко быти то и святу; несть же тако, но волхвуеши и тем человеки прельщаеши. Хотя имение приобрести себе, твориши тако». И ина многая нелепая той глаголаше к преподобному, всячески его охуждая. И в том часе обя его болезнь люта внутрь чрева его, и нача вопити велиим голосом: «рабе Божий, Трифоне, помилуй мя!» – и пришед, припаде к ногам его, и плача моляшеся, дабы его простил и умолил бы Господа, да не зле скончается живот его. Преподобный же взем святую воду, покропи того; и человек той пременися от злобы, прииде в чувство и бысть здрав.» Такое же чудо было, «егда преподобный Трифон возвращашеся от вычегодских и двинских стран к Вятской земли. Жена некоего селянина нача хульные и укоризненные глаголы поносити на чудотворные иконы и на преподобного отца Трифона; и в той час внезапу обят ее болезнь люта внутрь чрева ее, и уже бывши ей близь смерти, помысли о своем согрешении и желаше грех свой поведати пред преподобным, и помалу нача аки от сна пробуждатися, и прииде во ум. И пришед пред чудотворные иконы, нача молитися со слезами, и припаде к ногам преподобного, просяше прощения, и певше молебная пения, бысть здрава, и иде в дом свой, славя Бога и преподобного отца Трифона».

По прибытии преподобного в город Слободской, граждане весьма обрадовались, – «и воздаша ему честь велию, и о монастырском строении всячески ему помогающе, келлии братиям поставляше, и ограду, и святые врата сострои, и над теми враты церковь созда во имя собора архистратига Михаила⁴. И многи того града, поревновавше житию преподобного, к нему прихождаху и во иноческий чин постригахуся».

А какое было смиренномудрие у преподобного и как он всегда его хранил, о сем в житии его сказано так: «в едину от нощей бывшу святому в хлебопекарне, с ним же точию ученик его Досифей; и, по вечернем правиле, нача с воздыханием и слезами творити молитву Иисусову (Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного), и сам себе охуждати глаголя: «о, окаянне и грешне Трифоне! Земля еси ты и пепел, copy и всякого праха худший! Почто высокая о себе мыслиши и чесо еще желаеши? Неси ли ты был поп и еще строитель? Ты же был и архимандрит. Неси ли чести изыскал и красных мира сего насладился? и что ти еще не достало? Точию гроб ожидает тя и час смертный, и не веси, с какими делами явишися Богу. Но отселе плачися горько, грешный Трифоне, и кайся о гресех своих, и не мысли о себе высокая, да не с гордым фарисеем осуждение приимеши, но держися мытарева покаяния; да, видя тебе, Господь в смирении, может и поставить с праведными».

Поучая же иноческому терпению, преподобный Трифон во многие времена говорил ученику своему Досифею – не выходить из Слободской обители и в пророческом духе предсказывал ему: «и аще изыдеши, паки в том же монастыре будеши, и многи скорби и напасти от бесов и злых человек приимеши; точию внимай, яко по смерти своей в сем монастыре почиеши, и в память мою многим на пользу будеши, яко мой еси ученик». – Действительно отцу Досифею привелось в течении пятидесятилетней иноческой жизни своей много оскорблений потерпеть в сем монастыре, – «и бысть в велицей старости, успе и погребен бысть» в Слободском, монастыре, против алтаря Введенской церкви, где и построена в недавнее время деревянная часовня над его могилою⁵.

Преподобному Трифону, при конце своей жизни, еще пожелалось потрудится в подвиге святых апостолов, о коих Павел писал: «в путных шествиях множицею» (2Кор.11:26), – «и яко пчела люботрудная, прохождаше многи грады и монастыри; дойде же и до самаго моря океана, до пречестныя обители Соловецкия». – Здесь игумен и братия, видя Трифона в глубокой старости и великом смирении, «зело, как сказано, возлюбиша его и не восхотеша от себе отпустити». Они говорили ему, что «в мале времени от жития сего преставитися имать». Преподобный же прослезился и рече: «простите мя, отцы святии, и аз вем, по благодати Христа Бога, яко близ время исхода души моея; но молю вы: Господа ради, молите Бога, дабы сподобил мя видети на Вятке дом Пресвятыя Богородицы, и тамо свое обещание исполнити. Желаю бо телу моему в той обители положену быти. Много бо о сем Бога молил, да и ваших ради молитв получу от Бога милость». Видя святаго о своей обители зело скорбяща, братия мир и благословение давше друг другу, отпустиша его, и тако преподобный возвратися к Вятке».

He доходя до Хлынова верст 35, преподобный заболел, и от села Подрельского «прииде рекою Вяткою в своем карбасце под град Хлынов месяца июля в 15-й день». – Посланный слуга к архимандриту Ионе, возвратившись, сказал преподобному: «яко не внят прошения твоего и в монастырь внити не повеле.» И преподобный ни мало о сем не поропташе: обычай бо бяше ему вся скорбная с радостию терпети».

Тогда послал преподобный своего слугу к диакону Максиму, и тот поспешно приехал за ним, привез его, уже весьма изнемогшего, в дом свой, «и положи на одре своем, служаше ему с благоговением». Узнав о прибытии преподобного, граждане, «судии и всяких чинов люди стекахуся к нему благословения ради». – Из монастыря же приходил к преподобному бывший его духовник Варлаам. И с 15 июля до 23 сентября Трифон преподобный пробыл, в доме диакона.

По просьбе преподобного ходили соборные протопопы и священники к архимандриту Ионе, и он наконец послал к преподобному звать его в обитель. «И сей возрадовася зело, повеле вести себя в монастырь» немедленно. Иона с братиею встретил его в св. вратах и припал к стопам его, со слезами прося прощения. – Чадо! Господь простит тя, сказал ему преподобный; сие бо дело диавола есть». – И пошли в соборную церковь и служили там молебен; преподобный же, благословив всю братию крестом честным, «пойде в келлию свою; и немногие дни поживе, приим преблагого себе спутника, божественных и животворящих таин, мир дав всем и последнее целование, наконец рече Господеви: на Тя, Господи, уповах, да непостыжуся во век, – тако представися в вечную жизнь октября 8 дня 1613 года», будучи 70 лет.

Слава за преподобным следует, как тень за телом. Келлия, по кончине Трифона преподобного, исполнилась, взамен мертвецкого зловония, чудным благоуханием; руки его были сложены на груди крестообразно, на главе надета схима и лицо сияло небесной радостью. А вериги (железная цепь около 9 фунтов, которой была окована грудь), которые он носил до кончины своей, оказались снятыми каким то образом чудесным; как оковы с ап. Петра; и лежали возле умершего. Это всех удивило. И Иона с глубоким раскаянием сам отер многотрудное тело святого отца своего и положил его во гроб, приготовленный еще за 20 лет самим преподобным Трифоном. И честные мощи его похоронили в церкви, и, согласно его завещанию, творили память о нем «по вся субботы».

По прошествии 71 года от кончины преподобного стали строить новый соборный храм на месте, где лежало тело его; одни из братии хотели каменную стену поставить на этом самом месте, где была могила преподобного, а другие не соглашались; наконец предложили о сем на рассуждение Вятского архиепископа Ионы. Сей, «пришедши на место, идеже быти церкви, повеле принести образ пресвятыя Богородицы и преподобного отца Трифона⁶, и поставиша на гроб преподобного». – Написаны были два жребия, положены на гробницу, отслужен молебен и взят один жребий, и «выйде быти рву прямо гроба». 2-го июня, святитель архимандрит и старшие иноки, после молебного пения, «в нощи начаша копати своими руками место, идеже бысть гроб преподобного, и в час четвертый нощи обретоша честныя мощи Вятскаго чудотворца, и преложиша его в новый дубовый гроб и поставиша во уготованной часовне, яже близ той каменной церкви с южной страны, и певше надгробныя, и верх гроба поставиша прежнюю гробницу, иконы и лампы устроиша, якоже и прежде быша».·По прошествии 6 лет в новопостроенной церкви мощи вновь были сокрыты на месте, где и до ныне почивают.

При освидетельствовании мощей оказалось: «преподобный телесным возрастом бяше низок, плоск лицем, тощав, браду име круглу, густу, не велику, русу, с пробелью седин. Ус велик, висящ над устне».

Яко светозарная звезда, возсиял еси от востока до запада; оставл бо свое отечество, дошел еси Вятския страны и Богоспасаемого града Хлынова, в нем же обитель во славу Пресвятыя Богородицы создав; и тамо на добродетель вперився, собрал еси иночествующих множество, и сих наставляя на путь спасения, был еси ангелом собеседник и постником сопричастник, Трифоне Преподобне; с ними Христа Бога моли спастися душам нашим.

Волнений множество не влажно преходя, бесплотные враги струями слез твоих крепко погрузил еси, Богомудре Трифоне преподобне, и чудес дар приим, моли непрестанно о всех нас.

В шести верстах от Хлынова (нынешней Вятки), близь села Бобинского, в деревне Корякинской, Максим и Ирина Плишковы, после долгого ожидания и многих молитв, родили наконец (1578 года) сына, сего блаженного Прокопия. Будучи 12 лет, он ехал верхом в поле и от сильного громового удара, лучше сказать, от испуга он упал на землю и лежал, как мертвый. Родители принесли его домой и, плача, призывали на помощь скорого помощника в бедах Николая чудотворца, и отрок, как от сна, пробудился. Однако, как точно полуумный, рвал рубашку на себе и ходил нагим. Когда же приведен был в монастырь и преп. Трифон отслужил молебен и окропил св. водой – «от болезни своея и всего страхования прият исцеление».

После, когда подрос, не захотел дома жить, но ушел в г. Слободской и там у отца Илариона, священника Екатерининской церкви, три года прислуживал. Когда же возвращен был в дом свой и принуждаем жениться, умыслил подражать Прокопию Устюжскому и Максиму Московскому, Христа ради юродивым. Чтобы еще более утаить себя от мира, он стал показывать себя подобным тому, о котором в Евангелии говорится: «и в ризу не облачешеся, и в храме не живяше» (Лк.8:27). Если и учение о кресте, который велит Господь взять своему последователю, учение о злострадании в мире сем показывается безумием для сынов века сего, или как говорит апостол: «слово крестное погибающим юродство есть» (1Kop.1:18), то тем более жизнь согласная с Божиим словом, жизнь беспопечительная, совершенно преданная Богу, поставляет человека на виду у прочих как бы умалишенным, точно дурачком каким: и потому все такого отталкивают от себя и гонят прочь. – «И хождаше блаженный Прокопий, так сказано в житии его, на всяк день от церкви к церкви, по торгу и по улицам, и речи его никтоже уведе, токмо в молчании пребывая. Вси же мняху его, яко юрода суща и ум погубльша, почему и многия досаждения и укорения, и раны даяху ему; он же, яко в чужем телесе, все с благодарением терпяше».

Скитаясь среди града и не имея, где главу приклонить, самовольный страдалец «покоя телеси своему приимаше овогда в паперти церковной, овогда же на улицах градских и за градом на гноищах, имея себе одр – землю, а покров – небо. Всегда Христа ради буйственное житие прохождаше, и одежды никогда на себе ношаше, но хождаше бос и наг, велие терпение показа от зимняго мраза и солнечнаго вара, также от комаров и мшиц великодушно терпя».·

Такими изнурениями Прокопий смирил себя совершенно, и Господь наградил его даром предвидения. «И прихождаше, как сказано, святый во многие домы с жителям града Хлынова, идеже зрит болящаго человека, и которому возстати от болезни, того приемля рукама своима, со одра возставляет и радуется о нем; а которому в болезни той умрети, над тем начнет плакати и лобзати руце свои, к персем прилагающе и указанием веляше творити погребальная». Когда же предузнавал, что будет пожар в городе: «и сей блаженный прежде запаления за многие дни восхождаше на церковныя колокольницы и бияше колокола часто, якоже обычай во время огненнаго запаления звонити». – Когда должно быть от царя каким строгим указам на Вятке, тогда «ходя по торгу, поставляше деревца по ряду и бияше те, аки людей».

Видя, что блаженный предузнает будущее, воевода, князь Ростовский, и особенно жена его Наталия «призываху его в дом свой, и служаху ему сама княгиня, тело блаженнаго обмывающе своима рукама и облачающе его в новыя срацицы, и приводяше его с собою к церкви Вознесения (стоящий посреди трех рядов лавок, против Спасскаго собора). Блаженный, повинуяся ей и мало время срачицу на себе носяще, паки раздираше ее; тело же свое видя от всякаго праха очищено, вхождаше в градския бани и в корчемныя избы, и в кабацкия поварни, и валяшеся по земле дотоле, пока тело его паки очернится, и хождаше, якоже и прежде». – Случалось, и прочие обували его, одевали, давали хлеба и денег; но он рвал одежду и обувь, а хлеб и деньги бросал нищим; чаще же случалось – ничего не брал. Любил ходить в Вознесенский храм; здесь у священника исповедывался и каждое воскресенье причащался святых таин. С духовником своим, отцом Иоанном, говорил «якоже и прочие человецы, не яко нем и юрод»; но под клятвою, – «да не кому же поведает о глаголании его, дóндеже от земли преселится».

При своем благоюродстве блаженный поступал иногда так: раз у калачника сбросил с плеч сельницу с калачами и потопал их ногами; после тот духовнику признался, что он их стряпал после брачного ложа неумытыми руками. Еще раз пришел он в приказную избу и с воеводы Жемчужникова снял шапку (воеводы присутствовали в шапках, по татарскому обычаю) и надел ее на свою голову. Тот с улыбкою уступил ему и место свое; Прокопий же взял его за руку и увел в арестантскую, бывшую при суде. Прошло немного дней, и по царскому повелению воевода арестован был за неисправность по службе на семь дней.

Был на Вятке ссыльный боярин Михаил Татищев и сидел в тюрьме. Прокопий приходил к нему, бил по замку, стучал в двери, приносил хлеба и воды и показывал, что он вытащит его в окошко. После боярин тот был освобожден. Еще приходит он раз в дом своего духовника во время обеда и, будучи посажен за стол, берет нож и машет над головою сына его, тоже священника, то как будто хочет его заколоть в грудь. Все перепугались, и Прокопий, бросив нож, обнял молодого отца Иоанна и горько заплакал, – «аки по мертвом, и отъиде». По прошествии года его сродники закололи его ножом до смерти. У сего же духовника (Прокопиева) жена страдала зубной болью, и сей, в Предтеческой церкви встретив блаженного, сказал: помолись, рабе Божий, да подаст Господь здравия жене моей, страждущей зубной болезнию. И Прокопий вырвал свой зуб и, отдавая ему, «проглагола ясно: возьми». – Этот зуб прекратил болезнь у попадьи, когда она взяла его в свой рот.

Однажды утром рано пришел Прокопий в избу одного, в роде полицейского чиновника, Даниила Русских, влез на печку и кинул оттуда младенца его на пол; сам лег на его место. Пришедши от заутрени, отец нашел сына своего на полу уже мертвым. He почитая Прокопия за святого, приготовил Даниил гроб младенцу, призвал на вынос причт церковный и, когда запели над мертвым, Прокопий слез и потурил из избы всех, потом взял ребенка на руки, и тот вдруг закричал; и отдал его матери. Дитя это выросло; но сделался народный бунт и Данилыча столкнули с моста и ушибли до смерти. Тогда и догадались родители, что показал поступок дурачка, как прежде думали они, блаженного Прокопия.

Был Прокопий в Слободском, и священник тамошний Иоанн Юлиин звонил к вечерне с паперти с маленьким сыном; взял его на руки блаженный, но тот заплакал. Отпустив его, Прокопий лег на паперти, протянул ноги и положил руки на грудь; и не в долге после того мальчик тот умер. В том же городе, у Предтеченской церкви, некто Корнилий Карасков пел литургию; Прокопий пришел и встал на клирос; потом взял за руку певца молодого, повел до царских врат и попехнул в алтарь. Прошло шесть лет и Корнилий стал священником, а после, когда овдовел, был игуменом Киприяном.

Прокопий стал юродствовать Христа ради, будучи лет двадцати; а лет пятидесяти окончил дни свои, предузнав отшествие свое к Богу, как заметно из следующего: 21 декабря 1628 года, в последний день своей жизни, он стоял у заутрени в Пятницкой церквии, потом зашел, в Преображенский девичий монастырь (основанный 1624 года), после видели его на мосту, где долго стоял и смотрел к востоку, заметили еще, как он спустился в засору (глубокий овраг) и там отирал тело свое снегом. Тут и нашли его лежащим в снегу с сложенными на груди руками крестообразно и лицом, сияющим небесной радостью. Секретарь приказной избы, Симеон Павлов, испросив у воеводы дозволение, устроил на свой счет все нужное к погребению; и в монастыре мужском, под рундуком Успенского собора, сокрыто его тело при стечении множества людей.

В 1666 году, 3 марта, Слободского уезда девица Марфа Тимофеева, одержимая злым духом, видела, после молитвы в Вятском мужском монастыре: явились ей два светоносные мужа, называя один другого Трифоном и Прокопием, и обещали ей скорое исцеление, что действительно она и получила в скором времени.

Иже на земли Христа ради волею в буйство претворися, и мира сего красоты отнюд возненавиде; и плотская играния увядив постом и жаждею и на земли леганием, от зимы студению и мразом и от зноя солнечнаго и дождя и прочая тяготы никогда-же уклонися под кров, и на теле своем не имея одеяния, Божиею помощию покрываем, и душу очистил еси добродетельми своими, яко злато в горниле, Прокопие премудре, с верою творящих память твою, честно и усердно притекающих к раце мощей твоих, прославляюще твое святое успение, Христу Богу молися, благоюроде, да избавит Господь от варварскаго нашествия и междоусобныя брани, и мир мирови дарует, и душам нашим велию милость.

Мира сего красоты возненавидел ecи, плотская мудрования увядил ecи постом и жаждею, студени мраза, снега и зноя и дождя и прочия воздушныя тяготы никогда же уклонися и очистил еси себе, яко злато в горниле, Прокопие Блаженне, всей Вятской земли похвала и утверждение.

Достойно примечания: для того, чтоб мы не сомневались в таком сверхестественном подвиге блаженного Прокопия, что он и зимой ходил нагим и босоногим, и в текущем столетии, в конце первой половины, ходил по улицам г. Вятки, подобный Прокопию, Увар, тоже босоногий, только в рубахе, и не мерз в мороз градусов до 30; видно, что Бог так уж ему благословил быть бесчувственным к холоду. Он почти тоже не говорил, или мало что; был сухощав, ходил наклонивши голову, и весьма нескоро шагал. – Рассказывал один чиновник, как ночью стучался Увар у ворот дома, близ церкви Предтеченской, но его не пустили; и по утру видел тот, как Увар вылез из глубокого снега подле забора, где он пролежал всю ночь. Еще жена серебренника Г–на, больная зубами, встретила Увара и он схватил ее за губу, чего никогда не делал так; и что же? С тех пор зубы у ней никогда больше не болели. Он скончался в сороковых годах; тело его нашли мертвым, стоящим на коленях, с распростертыми руками, поднятыми к верху, против Трифонова монастыря, в засоре, в глубоком снегу, и не окоченелым, а удободвижимым всеми членами, что удивило и доктора, который осматривал его.