Слово 91

(1) Благодарение Богу за полученные от Него благодеяния; о духовной молитве и о преспеянии в ней; о божественном озарении, о необманчивом созерцании и о любви к Богу.

1. Благодарю Тебя, Владыко, Господи неба и земли, что от сложения мира предопределил Ты произойти мне из не-сущего в бытие. Благодарю Тебя и поклоняюся Тебе, Всесвятый Царю, что прежде рождения моего, Ты, единый бессмертный, единый всемогущий, единый благий и человеколюбивый, снисшел с высоты святыя Твоея на землю, воплотился и родился от Святой Девы, чтоб меня воссоздать, меня оживотворить, меня освободить от прародительского греха и приготовить мне восход на небеса. Потом, когда я родился и немного подрос, Ты обновил меня возрождением во святом Крещении, облек меня одеждою благодати Святого Духа, дал мне светлого Ангела Хранителя, и пока пришел я в совершенный возраст, Ты хранил меня невредимым от всякого зла и от всех сетей диавола. Но как Ты праведно постановил, чтоб мы, разумные, спасались не по какому-либо принуждению и насилию, но по произвольному избранию и решению, то оставил и меня явить в себе честь самовластия, чтоб чрез исполнение заповедей Твоих я показал самопроизвольную мою любовь к Тебе. Я же, небрежник и неблагодарный, подумал, что достоинство самовластия есть разрешение такое же, как разрешается неразумное животное от пут; почему, как только почувствовал разрешение, так удалился от господства власти Твоей и вверг себя в ров многих зол. При всем том, однако ж, что находился в том глубочайшем рве в бесчувствии и потерпел большие повреждения, Ты не отвратился от меня и не оставил меня навсегда валяться в этой скверноте, но по благоутробию милости Твоей извлек меня оттуда и почтил меня еще паче, неисповедимыми судьбами Твоими избавив меня от царей и начальников, которые желали обратить меня на служение мирским и житейским пользам, не попустив меня увлечься дарами злата и сребра, хотя я сребролюбив, и расположив меня презреть, как мерзость, славу и честь настоящей жизни, которые мне давали, вместо стяжания святости Твоей. Я же, все такие Твои ко мне благодеяния вменив ни во что (исповедаюсь Тебе в сем, Господи неба и земли), опять вверг себя, бедный, в ров тинный и нечистоту скверных помыслов и дел, – и когда низринулся я опять в этот раз, то попал во власть мысленных разбойников, из рук которых не только я один не мог бы освободиться, но если б и весь мир собрался, то и он не мог бы освободить меня. Но Ты, благоутробный и человеколюбивый Владыка, не потерпел, чтоб я оставался в этом рве в жалком состоянии, был бедственно влачим и посмеваем этими врагами, не попомнил худостей моих, не отвратился от непотребного нрава моего и не допустил долгое время быть мне мучиму теми душегубцами; и хотя я, держим будучи у них в плену, рад был тому, как бесчувственный, но Ты, Владыко, не мог более смотреть, чтоб они составляли из меня безобразные зрелища и, к сраму моему, влачили меня туда и сюда, – а сжалился надо мною и явил милость свою ко мне, не Ангела, и не человека, послав ко мне, окаянному и грешному, но Сам, движимый утробами благостыни Своей, преклонил к тому глубочайшему рву и простер пречистую руку Твою ко мне, который, быв погружен в глубину тины той, не видел Тебя, ибо как бы мог я открыть глаза и видеть, будучи потоплен в ту скверноту и поглощен ею? Так ты взял меня за волоса головы моей, то есть просветил помыслы мои, и, потянув с великим усилием, извлек оттуда. Я чувствовал влечение и понимал, что поднимаюсь наверх, но совсем не знал, кем влеком есмь, или кто есть держащий меня и поднимающий наверх. После же того как Ты извлек меня из того блата наверх и, поставив на землю, передал одному рабу и ученику Своему меня, всего оскверненного, у которого и уста, и уши, и очи завалены сквернотою. Я же, несмотря на то, что вышел на землю, все еще не видел Тебя, кто Ты; только одно то узнал я, что Ты – некто благий и человеколюбивый, извлекший меня из глубочайшего рва всяких нечистот. Но Ты, сказав мне: прилепись к этому человеку и последуй ему, потому что он проведет тебя к источникам и омоет там, – и даровав мне твердую к нему веру, удалился и отошел, не знаю куда. Я же, Всесвятый Владыко, по повелению Твоему, не озираясь вспять, последовал за тем, кого Ты указал мне.

Он с большим трудом повел меня к источникам, то есть к Божественным Писаниям и божественным заповедям Твоим, а я, как слепой, взявшись за него сзади рукою веры в него, которую Ты дал мне, нудил себя следовать за ним. При этом он, как хорошо видевший, поднимал ноги свои и переступал чрез камни, рвы и всякие преткновения, попадавшиеся по пути; я же спотыкался о камни и падал во рвы, и много терпел трудов, прискорбностей и бед. Он в каждом источнике и ручье мылся, и омывался каждый час, а я, не видевший хорошо, большую часть из них проходил так. Ибо когда он не брал меня за руку, не привлекал к источнику и не направлял рук ума моего, то я не мог находить совсем и струи водной, где она. И опять, когда он подводил меня к струе и оставлял одного мыться чистою водою, то я много раз вместе с водою захватывал и сор, какой случался там подле источника, может быть, захватывал иногда в горсти и грязное что и тем замарывал лицо свое. Не раз бывало, что, ища ручья или колодца воды, сталкивал вниз всякий сор, землю и глину и возмущал воду, но как совсем не видел ничего, то, моясь без опаски, пачкал лицо мое грязью, думая, что мою его чистою водою. Ах! Где мне рассказать все неприятности, какие я испытывал опять от этого? Где мне описать также, сколько зла терпел я от тех, кои советовали мне и говорили каждый день: что трудишься попусту, глупый, и последуешь этому обманщику и прельстителю, и бесполезно и тщетно терпишь, чая прозреть? Того, чего ты желаешь, невозможно достигнуть в настоящие времена. Что же и следовать тебе за ним, раздирая и кровеня только ноги свои? Почему бы тебе не пойти к милостивцам сострадательным, которые просят тебя к себе, обещая добре покоить тебя, питать и врачевать? Ибо в теперешние времена невозможно тебе избавиться от душевной проказы и прозреть. И откуда явился этот обманщик-старец таким чудотворцем и обещает тебе такие вещи, которые невозможны для людей нынешнего рода? Горе тебе, что и покой со всяким угодием, какие обещают тебе сострадательные люди, Христолюбцы и братолюбцы, потеряешь, и скорби, и лишения, какие переносишь, протерпишь с тщетною надеждою, не получив ничего из того, что обещает тебе этот обманщик и обольститель. Что может он тебе сделать? Ужели и сам ты не можешь этого рассудить, хотя бы мы и не говорили о том? Что же, и мы все ужели не видим? Или мы слепы, как говорит тебе этот в прелести сущий? Поистине мы все видим, – не прельщайся. Никакого другого зрения и нет, которое было бы лучше того, какое имеем мы.

Но Ты, милостивый и благоутробный Боже, от всех этих заблуждших прельстителей, которые, по Пророку, напаяют подруга своего развращением мутным (Авв.2:15), избавил меня силою веры и надежды, данных Тобою мне. Ими укрепил Ты меня перетерпеть все это и другое многое. Итак, в то время, как я переносил все это и не пропускал ни одного дня, чтоб не мыться и не измываться водою, как научил меня Апостол Твой и ученик, в один день, когда я бежал на источник воды, встретил меня на пути Ты, опять Тот же, что и прежде извлек меня из нечистоты. Тут в первый раз блеснул Ты в слабые очи мои пречистым сиянием божественного лица Своего, – и я тотчас потерял и тот малый свет, который, как мне думалось, имел я, не могши узнать Тебя. И как было возможно увидеть мне Тебя и узнать, кто Ты был, когда я и самого сияния лица Твоего не мог видеть и разуметь? – С тех пор благоволил Ты, снисходительнейший, чаще приходить ко мне, в то время, когда я стоял у источника, брал голову мою и погружал ее в воду, и давал мне видеть чаще свет лица Твоего, – и тотчас отлетал, делаясь невидимым и не давая мне понять, кто был Ты, делавший сие, откуда приходил и куда уходил, – как даже и доселе не даешь мне понять сие.

Приходя таким образом ко мне и отходя довольно долгое время, Ты мало-помалу все яснее и яснее являлся мне, все больше и больше омывал меня водами Своими и даровал мне видеть свет все более и более чисто, более и более обильно. Делая это для меня многое время, Ты наконец сподобил меня увидеть и некое страшное таинство. Однажды, когда Ты, пришедши, орошал и омывал меня, как мне казалось, водами и многократно погружал меня в них, я видел молнии, меня облистававшие, и лучи от лица Твоего, смешивавшиеся с водами, и, видя, как омываем был водами световиднейшими и блестящими, пришел в исступление. Как же это было и от чего, и кто был податель сего, не знал, – только, омываем будучи, радовался, возрастая в вере, окрыляясь надеждою и воспаряя созерцанием даже до небес. Обманщиков же тех, которые говорили мне ложные и обольстительные слова, я возненавидел сильно, и хотя жалел о них, по причине заблуждения их, но не хотел входить с ними в беседу и бегал встречи с ними, почитая и одно воззрение на них вредным. А пред содейственником и помощником моим святым, разумею, Твоим учеником и Апостолом, я благоговеинствовал и почитал его, как Тебя Самого, Создателя моего, любил его от души, припадал к ногам его день и ночь, и просил его помочь мне восколько может, уверен будучи, что он все может у Тебя, что захочет.

Проведши так благодатию Твоею довольное время, я опять увидел другое страшное таинство. Я видел, что Ты, взяв меня, восшел на небеса, вознесши и меня с Собою, – не знаю, впрочем, в теле ли Ты возвел меня туда, или кроме тела, Ты один то знаешь, сделавший сие. После того, как я пробыл там с Тобою довольный час, удивляясь величию славы (чья же была та слава и что она такое – не знаю), я пришел в исступление от безмерной высоты ее и вострепетал весь. Но Ты опять оставил меня одного на земле, на которой я стоял прежде. Пришед в себя, я нашел себя плачущим и дивящимся скорбному обнищанию своему. Потом, немного спустя после того, как я стал долу, Ты благоволил показать мне горе, на небесах отверзшихся, лице Свое, как солнце, без образа и вида. Впрочем, и тогда Ты не дал мне познать, кто Ты был. Ибо как можно было мне познать Тебя, когда Ты не сказал мне ничего, но тотчас скрылся? Я искал Тебя, Которого не знал, сильно желая увидеть образ Твой и познать точнейшее, кто Ты. Почему от сильного желания Тебя и от пламенной любви к Тебе всегда плакал, не зная, кто Ты, приведший меня из небытия в бытие, извлекший меня из пропасти греховной и соделавшийся для меня всем тем, о чем я сказал прежде.

Так, часто являлся Ты опять мне и опять, ничего не сказавши, скрывался и не показывался уже более. Я же, видя в водах, как видал прежде, молнии и блистания лица Твоего, которые меня окружали, которых, однако ж, я не мог ухватить, часто воспоминал, как видел Тебя однажды горе, и, думая по своему невежеству, что тот был другой, все искал и искал со слезами увидеть Тебя. Когда наконец, подавленный печалию и скорбию, я забыл всецело и себя самого, и мир весь, и все, что в мире, не держа на уме совершенно ничего из всего видимого; тогда опять явился Ты, невидимый, неосязаемый, неуловимый. Я чувствовал тогда, что Ты очищал ум мой, открывал пространнее очи души моей и давал мне видеть славу Твою обильнее, и что Сам Ты увеличиваешься паче и паче и блистанием паче и паче расширяешься, и мне казалось, что с удалением тмы Ты приближаешься ближе и ближе, – как это часто испытываем мы и в чувственных вещах. Ибо когда сияет луна и облака бегут, гонимые ветром, тогда кажется, что и луна бежит скорее, хотя на деле она нисколько не скорее бежит обыкновенного своего течения.

Таким образом, о Владыка, мне казалось, что Ты, недвижимый, – грядешь, неизменяемый – увеличиваешься, не имеющий образа – приемлешь образ. Ибо как бывает с слепым, что он мало-помалу привыкает видеть и ясно обнимать весь образ человека, или все очертание человеческого тела, и мало-помалу живописует его в себе, как он есть, – как, говорю, у слепого не изменяется и не переделывается в глазах образ человека, но глаза слепого, более и более очищаясь, видят, наконец, образ человека, как он есть, когда начертывается все подобие образа человека в сих глазах, и чрез них проходит в ум и рисуется в памяти человека, как на доске, так и Ты, когда очистил совершенно ум мой, явился мне ясно во свете Духа Святого, и как ум мой видел Тебя яснее и чище, то мне и казалось, что Ты будто выходишь откуда-то, являешься светлейшим и даешь мне видеть черты беззрачного зрака Твоего. Тогда Ты сделал, что я вышел из мира сего, мне кажется, скажу так, и из тела моего, потому что Ты не дал мне уразуметь сие до точности. Но Ты сиял чрезмерно и, как мне казалось, явился весь во мне всем, видевшем добре. Когда я спросил Тебя, говоря: о, Владыко, кто Ты? – тогда Ты в первый раз сподобил меня, блудного, услышать и сладчайший глас Твой, и столь сладко и кротко беседовал со мною, что я пришел в исступление, изумлялся и трепетал, помышляя в себе и говоря: как это славно и как блистательно! Как и за что удостоился я таких благ? – Ты сказал мне: Я – Бог, соделавшийся человеком, по любви к тебе. Так как ты взыскал Меня от всей души, то се отныне будешь ты братом Моим, и другом, и сонаследником. Слыша это, я весь вострепетал, иссякла вся сила моя и едва не вышла душа моя. Опомнившись немного, я отвечал: и кто есмь я, Господи, и какое добро сделал я, окаянный и бедный, что Ты удостоиваешь меня толиких благ и делаешь меня соучастником и сонаследником славы Твоей, – держа при сем на уме, что эта слава и радость выше всякого ума? – Ты же, Владыко мой Христе, опять сказал мне: Я говорю с тобою, как друг с другом, чрез Духа Святого, Который вместе со Мною говорит тебе. Это даровал Я тебе за одно твое произволение и веру, – и дам еще больше сего. Ибо ты, созданный Мною нагим, кроме произволения своего, что другое имеешь ты, или имел когда-либо собственно твоего, чтоб Я принял то от тебя и вместо того даровал тебе это? Впрочем, если не отрешишься ты совершенно от тела, то не увидишь совершенного и не можешь получить его все здесь. – Когда я сказал на это: Господи! И что другое блистательнее или выше сего? Для меня довольно в такой славе быть и по смерти. – Тогда Ты опять ответил мне: чрезмерно мала душа твоя, человече, когда ты довольствуешься только таким благом. Ибо оно, в сравнении с будущим, похоже на то, как если б кто нарисовал небо на бумаге и держал ее в руках: сколько разнится нарисованное небо от истинного, столько, или несравненно более, разнится будущая слава от той, какую видишь ты теперь. Сие сказал Ты и умолк, – и мало-помалу скрылся от очей моих Ты, сладчайший и добрый Владыка мой. И не знаю, я ли отдалился от тебя, или Ты отошел от меня. Впрочем, мне думалось, будто я пришел откуда-то и вошел в мое жилище, а тут и совсем пришел я в себя.

После сего, воспоминая красоту славы Твоей и Твои слова, Владыко, я плакал, – и когда шел, и когда сидел, и когда ел, и когда пил, и когда молился, – и имел неизреченную радость, что познал Тебя, Творца всяческих. Да и как мог я не радоваться? – Впрочем, потом пришла и печаль, – печаль о том, что давно не видел Тебя. Но когда, сильно желая Тебя опять видеть, пошел я однажды приложиться к святой иконе Пречистой Матери Твоей и припал к ней, умоляя ее, Ты, прежде чем я встал, явился внутрь бедного сердца моего, сделав его все светом. Тогда я познал, что воистину имею Тебя в себе. С того времени я стал любить Тебя, не от одной памяти, то есть не от того только, что вспоминал Тебя и славу Твою, но от того, что уверовал воистину, что имею внутрь себя Тебя, ипостасную Любовь, ибо истинная любовь – Ты, Бог. Когда таким образом насадилась надежда в вере, воспоилась покаянием и слезами, просветилась собственным Твоим светом, вкоренилась и возросла добре, – тогда пришел Ты, добрый художник и делатель, ножом искушений, то есть смирением, отрезал излишние отростки помыслов, поднявшихся было высоко вверх, и привил к единой надежде, как к какому корешку древесному, святую любовь Твою. И я, видя, как сия любовь растет день ото дня и беседует со мною всегда, или, лучше сказать, видя, как Ты чрез нее учишь меня, осияваешь и просвещаешь, радуюсь и веселюсь, как превзошедший уже всякую веру и надежду, как и Павел говорит: еже бо видит кто, что и уповает (Рим.8:24).

Итак, если я имею Тебя, чего и надеяться мне более? И Ты опять сказал мне, Владыко: слушай, чего надеяться тебе. Как, когда видишь солнце в воде, самого солнца не видишь, потому что тогда смотришь вниз, так разумей и то, что бывает в тебе; затвори себя самого и старайся всегда видеть Меня чисто и ясно внутрь себя, как солнце в чистой воде. Поступая так, ты удостоишься потом по смерти увидеть Меня, как Я предсказал тебе. Если же не станешь так делать, то все дела твои и труды, и эти слова, не принесут тебе никакой пользы, а напротив, послужат к большему осуждению твоему и причинят тебе большую скорбь, ибо, как слышишь в Писании, сильнии сильне истязани будут (Прем.6:6). Бедность не причиняет такой печали и стыда тому, кто беден с самого начала рождения своего, какой стыд и какую печаль причиняет она тому, кто был прежде и богат, и славен, и в дружбе с царем, потом испал от всего этого и пришел в совершенную бедность. Так бывает и в духовном порядке вещей, хотя земные и видимые дела текут не совсем так, как духовные и невидимые. Испавшие, например, от дружбы царя земного по какой-либо причине могут удержать при себе имущество свое, пользоваться им и жить. Но кто испадает от Моей любви и дружбы, тому невозможно уже жить. Тотчас обнажается он от всех благ и предается в рабы врагам Моим и его, которые, как только примут его, устремляются на него с крайним неистовством и зверством, по причине прежней любви его ко Мне.

Так, Всесвятый Владыко, так воистину бывает. И я верую Тебе, Богу моему, и, припадая, умоляю Тебя: сохрани меня, грешного и недостойного, Ты, явивший милость свою ко мне, и росток любви Твоей, какой привил Ты к древу надежды моей, укрепи силою Твоею, да не поколеблют его ветры, не сломит буря, не похитят враги, да не опалит огонь нерадения, не иссушат парения ума, не уничтожит совсем тщеславие. Ты, даровавший мне его, знаешь, что ради сего ростка любви Твоей я остался беспомощным от всякого человека, так как помощника и содействователя моего и Твоего Апостола Ты удалил от меня телесно, как восхотел. Ты ведаешь немощь мою, знаешь бедность и совершенное бессилие. Сего ради умилосердись ко мне паче отныне, Ты, многоблагоутробный Господи. Припадаю к Тебе всесердечно и умоляю Тебя, не оставляй меня на волю мою Ты, даровавший мне столько благ. Но восприими в любовь Твою душу мою, и в ней укорени любовь к Тебе, да будешь ты во мне, и я – в Тебе, по утешительному, святому и неложному обетованию Твоему, – да любовь Твоя покрывает меня, и я покрываю и блюду ее в себе, – да Ты взираешь на меня с любовию, и я да сподоблюсь воззревать с нею к Тебе в настоящей жизни, по сказанному, яко зерцалом в гадании, тогда же, в другой жизни, да узрю со всею любовию всего Тебя, сущего любы и благоволившего именоваться любовию. Яко Тебе подобает всякое благодарение, держава, честь и поклонение Отцу и Сыну и Святому Духу ныне и присно, и во веки веков. Аминь.