Слово 67

(1) О покаянии. Какой подвиг душевный и какую болезнь сердечную имеет тот, кто кается с духом сокрушенным и смиренным? – (2) Что говорит он и как молится человеколюбивому Богу? – (3) О страхе Божием.

1. Есть ли в мире человек, который, будучи отравлен смертоносным ядом и терпя страшные боли внутри, мог бы приводить себе на ум и заботиться о какой-нибудь маленькой ранке на коже тела своего? Внутренняя боль естественно заглушает у него всякую другую боль, и великое томление сердца не дает ему подумать о внешних ранах или взглянуть на них. Бывает даже, что он от великой боли и несносного мучения руками своими раздирает одежду свою и, забыв о ранах на теле, ногтями своими еще больше разрывает их, забывает родных и друзей и не оборачивается, чтоб посмотреть на человека, который бы случайно бранил его с ожесточением, не печется уже об имении и оставляет расхищать богатство свое всякому кто хочет, даже хлеба не ест и вина не пьет по причине безмерной боли своей, и тем, которые приглашают его к тому, с гневом отвечает: подите все прочь от меня, смерть сокрушает душу мою, – еще немного, и, может быть, она совсем возьмет ее от меня; да я и не хочу больше жить в настоящей жизни, потому что смерть лучше жизни, какою я теперь живу в таких мучениях. – Не имея покоя, катается он по постели своей или сбрасывается на пол с большим криком и рыданиями, не обращая внимания на тех, которые смотрят на это безобразничанье, ни на тех, которые слышат крик его и осуждают его; очи его – два ручья, они больше изливают слез, нежели сколько смотрят. Такой человек ублажает всякого человека, как Ангела, ублажает и живых, и умерших, и тех, кои еще не родились в мир сей, и всякое бессловесное животное и всякое пресмыкающееся, – все это ублажает он и говорит: воистину благословенны все твари Божии, потому что не имеют моих страданий, но проводят жизнь в здоровье и радости. Я один имею такую тяготу и такое бремя грехов, за которые отныне уже осуждаюсь в огнь вечный и еще на земле сей испытываю несноснейшие мучения. Всякую другую душу почитает он благочестною и благоговеет пред нею, как пред святою, – и сторонится от всех, как нечистый. Не различает он праведного от неправедного, но всех равно имеет святыми, и чистых, и нечистых; только самого себя отчуждает от всех тварей, сущих под небесем, сидит на гноище безмерных своих прегрешений, как бы в некоей находясь тме неведения и печали, коей нет конца, и очищает нагноившиеся раны свои не черепком, как Иов, а ногтями рук своих, по причине великой боли сердца своего. Иов хотя был поражен в теле, но душа его была под покровом и охраною Божиею, а у него и душа вместе с телом отравлена и уязвлена грехами, почему раны такого человека несравненно болезненнее ран Иова. После сего оставляют его родные по плоти, и все други и знаемые, каких имел он в мире. Они, посидевши с ним немного и поплакавши, усматривают безутешность и безмерность печали его и, подумав, что он есть некая мерзость, расходятся по домам своим. Тогда, оставшись один и видя вокруг пустоту и заброшенность свою, еще большею поражается он скорбию и болезнию сердечною, и от безмерной душевной боли начинает плакать, и в безнадежии так вопиять ко Вседержителю Господу:

2. Ты все видишь, Господи, и ничего нет, чего бы не видел Ты. Я, хотя и есмь дело рук Твоих, однако ж дел по заповедям Твоим не делал, но по великому неразумию своему делал всякое худо, не помышляя, что Ты, Творец мой и Бог, сколько благ, столько же и правосуден. Ныне же, приведши сие на память, вострепетал я и не знаю, что делать. Чувствую осуждение Твое, и слова оправдания не нахожу в устах моих. Не имею я никакой добродетели и не сделал никакого дела покаяния, достойного того, чтоб за него простить мне хоть одно праздное слово уст моих. К тому же, кто и все имеет добродетели и делает всякие добрые дела, делает то, как раб и должник, за грех же свой никакого во всем этом не найдет он заменения: тут единая милость Твоя предваряет. Грех есть смерть, и кто из умерших чрез него может воскреснуть сам собой? Воистину никто. Один Ты умер и воскрес, потому что греха не сотворил и не обретеся лесть во устах Твоих. Так, Владыко Вседержителю, наделавши много злых дел, каюсь я, но одно покаяние несильно оправдать меня. Покаяние есть познание грехов своих; снимает их милость Твоя. Ты видишь, Вседержителю Господи, что я ничего теперь не имею кроме тела, но никакой нет для меня пользы от этого оставления всякого богатства. Я весь – одна рана; не осталось во мне никакой надежды спасения – и ад готов поглотить меня живого. Ты Один можешь спасти меня и уврачевать болезни сердца моего. Рука Твоя сильна на все; она досязает до самых глубин бездны, и все творится по мановению Твоему. Не дерзаю говорить: помилуй мя, Господи! – потому что недостоин милости Твоей, как праведнодостойный всякого мучения. Ты же, Господи, знаешь все, и как знает человеколюбие Твое, сотвори со мною, недостойным и самой жизни.

Почему благоутробный Бог скоро услышит его и без промедления подаст ему утишение болезней его и свободу от скорби его. Ибо Бог человеколюбив и не терпит видеть, чтоб творение рук Его находилось в такой великой нужде и в такой нестерпимой печали. С таким человеком, который неопустительно делает все сказанное, равно как и с теми, которые слышат сие с верою и подражают сему истинному образу покаяния, Бог сотворит великую и неизреченную милость Свою и изменит болезнь его в радость, и печаль сердца его в веселье, расположив изблевать яд дракона, пожиравший внутренность его. С сего времени и потом не вспомнит уже он прежних трудов своих и болезней и ни одного из тех зол, какие перестрадал, не обратится также, чтоб взыскать денег или вещей, какие оставил во время болезней покаяния своего, и ничего подобного не пожелает. Всевышний Бог даст ему здравие, которое будет для него лучше всех сокровищ земли. Это здравие будет приносить сердцу его неизреченную радость, несравненно большую прежней скорби его, а радость сия опять будет отгонять от сердца его всякую болезненность, причиненную внешними прискорбностями. Человек этот познает, что с сего времени и потом сердце его не чувствует ран тела своего и что внешняя скорбь не приближается к радости, которая бывает внутрь сердца его. Узнавши же это, он еще более возрадуется, между тем как сродники его и друзья, видя все внешние скорби его и не зная пришедшей к нему сокровенной радости, воздыхают по нем и говорят: «Этот человек никогда не испытывал радости в жизни своей; жизнь его полна скорби и печали, и дни его ничем не разнятся от дней осужденников, которых наказывают в судилищах за злые дела их». – Он один, зная, что время жизни его стало полно радости и веселия и что радость сердца его посмевается смерти, и ад не одолеет ее, потому что она не имеет конца, радуется сему тьмами тем (бесчисленным множеством. – Ред.) раз более всех царей земли и всех тех, которые имеют здравие и красоту телесную, и всех богачей, облекающихся в порфиру и виссон, и всех, которые ублажаются в сем мире устами, глаголющими лжу. Знает человек тот, что бедность при радовании оном лучше всего мира и благ его, ибо все, что есть в теле его и в мире сем, покроет земля и поглотит смерть, а радости той, которую приял он по причине здравия души своей, ничто такое не может взять от него, потому что она не от мира сего. Эта радость породилась в нем не от славы человеческой, не от богатства многого, не от здравия телесного, не от похвал людских, не от другого чего, сущего под небесем, но уготовилась горькою болезнию души его и сретением действа Святого Духа Божия, сущего превыше небес. Почему смерть не будет иметь над нею власти, потому что в ней не найдется ничего, достойного укора, но будет она как очищенное вино, которое против солнца светится насквозь и чистейше являет цвет свой, и радует и осиявает лицо того, кто пьет его против солнца.

Впрочем, в том, что сказал я, одно кажется мне неудобопонятным, – не знаю, что больше радует меня, созерцание или услаждение, то есть красота ли и радостотворное блистание чистых лучей солнца, или питие и вкушение вина, которое имею в устах моих. Хочу смотреть на то, то есть на лучи солнца, а меня влечет это, то есть вино сокрушения, кажущееся сладчайшим; и когда опять обращусь к тому, то есть к свету Божественной благодати, опять большее ощущаю услаждение от сладости вкушения вина; не насыщаюсь ни зрением тех лучей солнца, ни питием сего вина. Когда кажется мне, что насытился питием, тогда красота ниспосылаемых лучей заставляет меня еще больше жаждать, и я оказываюсь опять алчущим и жаждущим; и чем больше усиливаюсь наполнить утробу мою, тем в десять раз больше палим бываю жаждою и вожделением блестящего пития того.

Таким образом, всякий, судимый сим добрым судом покаяния, не будет уже бояться никакого другого суда или мучения, не будет страшиться и искушений, находящих на него, ибо жаждание его (духовное) не престанет ввек, и питие оное, сладкое, светлое и блестящее, не пресечется никогда; а эта сладость, подаемая питием, и это радостотворное блистание, исходящее от солнца, отгоняет от души всякую печаль и делает человека всегда радующимся; и никто не может повредить ему, никто не может воспрепятствовать ему напаяться вдоволь от источника спасения. Миродержитель, господствующий над миром злобою своею, властитель земного, начальник тмы лукавый диавол, царствующий над всеми водами морскими и играющий миром, как иной играет малою птичкою, держимою в руках, не посмеет и со всем воинством своим, и со всею силою своею приблизиться к нему и прикоснуться даже к пяте ноги его, а не только смело взглянуть на него. Ибо блистание вина и лучи солнца сильно сияют в лице того, кто пьет его, проходят во внутренности его и передаются рукам, ногам и всем членам его, и делают его всего огнем, сильным во всех частях его, чтоб опалять врагов, приближающихся к нему. И бывает он любимцем света, другом солнца и возлюбленным ему сыном, в силу чистого и светлого вина того, изливающегося в него подобно лучам солнца и света. Питие сего вина бывает для него питанием и очищением скверны загнивших плотей его, а очищение сие – совершенным здравием; здравие же такое не позволяет ему вкусить другой какой-либо вредной снеди, но производит в нем некое безмерное и теплейшее вожделение пить одно то вино, чтоб питием таким очищать себя паче и паче и тем созидать свое здравие, ибо красота здравия и благодать благообразия, приносимого здравием, не знает насыщения.

3. Таковым наконец делается, чада мои возлюбленные, тот, кто согрешил пред Вседержителем Богом и приходит в чувство страха, то есть устрашается будущего суда, отвержения и гнева Божия. Страх Божий и чувство праведного Его воздаяния истнивают (истаптывают. – Ред.) плоть и сокрушают кости, подобно камню, некоею машиною спускаемому и сильно давящему виноград, прежде истоптанный в точиле. Ибо обыкновенно прежде ногами истоптывают виноград, а потом сдавливают его камнем, чтоб выжать последние соки его. Так и страх Божий делает то, что человек становится попранием всех людей, а когда сотрется вконец гордыня его и тщеславное мудрование плоти его, тогда ниспадает на него свыше мысленный камень, легчайший и благий, то есть святое смирение, и выжимает из него всю сырость плотских удовольствий и страстей, и делает благоугодною и добротною душу, таким образом смирившуюся и сокрушившуюся; при сем орошает ее слезами, истекающими, как река, и ее самую делает источником, источающим живую воду, врачующую раны грехов и отмывающую смрадные крови их, и человека того всего делает белейшим паче снега.

Блажен человек, слышащий слова сии, принимающий их с верою и творящий их. Он обретет великие блага, превосходящие и ум, и слово, и помышление, и ублажит убогую руку мою, написавшую сие, и прославит щедрого и милостивого Господа, преподавшего сие посредством скверного моего языка и нечистых уст моих в образец покаяния и обращения и в показание незаблудного и истиннейшего пути тем, кои от всей души желают спастись и наследовать царство небесное, в Самом Боге и Спасителе нашем, Коему слава во веки. Аминь.