7. Ложные аналогии и другие риторические приемы

Докинз сравнивает передачу возвещения об Иисусе с «испорченным телефоном» – знакомой многим игрой, когда люди, например, дети на дне рождения, выстраиваются в ряд, крайний в ряду шепчет на ухо соседу какую-нибудь фразу, тот передает его дальше как услышал, наконец, последний в ряду произносит эту фразу громко вслух, и все со смехом убеждаются, как сильно она исказилась, пока шла по цепочке.

Почему аналогия с «испорченным телефоном» совершенно неосновательна? Во-первых, в игре сообщение передается по цепочке толщиной только в одного человека. Во-вторых, никто из участников не стремится передать сообщение неизменным – всё веселье возникает именно при его искажении. Стоит убрать один из этих факторов – и аналогия пропадает. Если мы имеем дело не с забавляющимися участниками вечеринки, а, скажем, с посыльными офицерами, передающими по цепочке важный приказ, мы уже вполне уверены в их способности передать сообщение достаточно точно.

А если цепочка, по которой передается сообщение, намного толще – его слышали и передают дальше десятки и сотни людей, то аналогия с «испорченным телефоном» пропадает полностью.

Рассказы об Иисусе были важны для тех, кто их передавал – важны настолько, что они были готовы умереть за них. Они передавались внутри общины, которая хорошо помнила, что произошло на самом деле.

Мы можем вспомнить примеры того, как в Церкви прихожане вспоминают почившего любимого священника. Они бережно хранят его наставления, вспоминают о случаях, в которых проявился его добрый характер, наконец, выпускают книги воспоминаний о нем, и нам в голову не приходит говорить, что все это неправда, потому что «испорченный телефон». Мы понимаем, что множество живых свидетелей служения этого пастыря не дадут возможности пуститься в необузданные фантазии. Это верно и в светском контексте – мы обычно доверяем воспоминаниям студентов о любимом преподавателе. Конечно, на протяжении поколений исторические фигуры могут обрастать легендами, и Докинз много об этом пишет.

Но мы едва ли можем отнести это к истории Иисуса. По мнению специалистов по Новому Завету, в том числе неверующих (таких, как Барт Эрман), никаких «многих поколений» между земной жизнью Иисуса и возвещением о Его Воскресении не прошло. О Воскресении Иисуса возвещали Его ученики, люди, которые знали Его лично. Конечно, тот же Эрман не признает реальность самого Воскресения – он полагает, что «последователи Иисуса верили, что Он воскрес из мертвых по единственной причине – что некоторые из них (я не думаю, что мы знаем, сколько их было) имели видения Его после смерти».

Конечно, «теорию галлюцинаций», которую тут выдвигает Эрман, трудно счесть убедительной, но мы сейчас не о ней. Эрман признает, что возвещение о Воскресении исходит именно от учеников Иисуса, а не формируется, как миф, на протяжении многих поколений.

Докинз приводит примеры неосновательных слухов и выдуманных историй и пишет: «Это, к несчастью, верно – и интернет делает это ясным как никогда, – что люди выдумывают разные вещи. А слухи и сплетни распространяются, как эпидемия, независимо от их истинности... Не могло ли то же самое произойти с историями о чудесах Иисуса и Его воскресении?»

В чем здесь логическая ошибка? Люди могут врать – это несомненно. Есть множество примеров того, что люди врут. Следует ли из этого, что все люди всегда врут, и никакие вообще сообщения не заслуживают доверия?

Как вообще из той бесспорной истины, что люди могут врать и тиражировать ложные слухи, следует, что данное конкретное сообщение – ложно?

Допустим, я заявлю, что Докинз, еще когда он активно занимался биологией, намеренно фальсифицировал результаты своих исследований. Когда разгневанные сторонники Докинза потребуют от меня доказательств, я заявлю: «Вот, в истории науки множество фальсификаций. Увы, но ученые фальсифицируют исследования, это бывает». Сочтет ли это кто-нибудь доказательством фальсификаций, совершенных именно Докинзом? Как из того, что фальсификация исследований, вообще говоря, бывает, следует, что конкретно Докинз в ней повинен? Как из того, что люди вообще могут врать и распускать неосновательные слухи, следует, что мы можем обоснованно обвинить в этом апостолов?

Здесь к неосновательным аналогиям добавляется избирательное недоверие. Докинз и другие авторы, которые полагают, что мы не можем доверять апостолам, потому что людям вообще случается выдумывать, в то же время доверяет историкам вообще, как и свидетельствам, на которые они опираются. Это не исключительная особенность Докинза, но он проявляет эту черту с какой-то поразительной непосредственностью.

Почему-то когда речь идет о сообщениях, которые можно употребить в целях антирелигиозной пропаганды, они воспринимаются с полным доверием. Предположения, что сами эти сообщения (об ужасах инквизиции, например) могут быть недостоверны, преувеличены или прямо созданы пропагандой в ходе многочисленных исторических конфликтов, даже не рассматриваются. Но вот когда речь идет о свидетельствах в пользу христианства, включается крайнее недоверие, которое совершенно лишило бы нас возможности заниматься какой бы то ни было историей, если бы мы применяли его в других случаях.

В главе «Религия и дружелюбие – результат эволюции?» (Did we evolve to be religious? Did we evolve to be nice?) Докинз предлагает свои, материалистические объяснение религии – вернее, даже не свои лично, а принятые в атеистической среде. Одну из причин возникновения религии Докинз (видимо, следуя своему другу и соратнику, философу Дэниэлу Дэннету) описывает примерно так: для наших предков в саваннах Африки было гораздо безопаснее принять камень за хищника, чем хищника за камень. В первом случае вы просто зря понервничаете, а во втором – лишитесь жизни. Поэтому мы склонны видеть повсюду «кого-то», а не «что-то» – это не ветер шевелит высокую траву, а к нам подкрадывается тигр.

В итоге мы, люди, склонны одухотворять безличные явления природы – не огонь, а личностный бог огня, с которым важно наладить отношения, не ветер, а бог ветра, и так далее. А там дело дошло и до библейского Бога...

Есть несколько причин, по которым эта (и аналогичные) теории ничуть не годятся для опровержения христианской веры, и мы рассмотрим их подробно.

Первое. Подобного рода квазинаучная критика религии исходит из того, что если вы придерживаетесь каких-то представлений по внерациональным причинам, эти представления, должно быть, ложны. Если мы укажем на какие-то внерациональные причины религии, мы тем самым ее опровергнем. Но это – логическая ошибка.

Субъективные причины, по которым люди придерживаются каких-то представлений о мире, ничего не говорят нам об истинности или ложности самих представлений.

Приведу пример. Я нередко читаю (в англоязычном интернете) рассказы о так называемой «деконверсии», то есть отпадении от веры в атеизм. Конечно, история каждого человека уникальна, но многие из них похожи. Юноша из маленького американского городка, воспитанный в строгой верующей семье, уезжает в колледж и, как это бывает с юношами, «и жить торопится, и чувствовать спешит», так что воспринимает библейское требование воздерживаться до брака как невыносимо тягостное. И тут, кстати, ему объясняют, что Бога нет, и он – с огромным облегчением – волен следовать своим желаниям. Причины, по которым этот юноша избирает атеизм, носят гораздо более гормональный, чем рациональный характер, чего он особенно и не скрывает. Но доказывает ли это ложность атеизма? Нет. Человек может разделять – или не разделять – какие-то воззрения по самым разным причинам. Ему так комфортнее. Его обидели в одном лагере и ласково приняли в другом. Он влюбился в верующую/неверующую девушку. Ему хочется вписаться в компанию. Все это вообще никак не соотносится с истинностью или ложностью самих воззрений. Причины, по которым люди принимают определенные взгляды, могут быть самыми глупыми и иррациональными, а сами взгляды объективно истинными. Допустим, что мы верим в Бога, потому что наши африканские предки предпочитали видеть в траве тигра, даже если его там не было. Это никоим образом не очевидно, но допустим. Что это доказывает в отношении устройства мироздания? Абсолютно ничего.

Второе. Мы можем придумать совершенно аналогичное объяснение атеизму. Сам Докинз пишет, что склонность повсюду видеть «кого-то»: крадущихся тигров, духов огня и воды, которых надо задабривать приношениями, и т.д., должна уравновешиваться способностью блокировать ложные сигналы тревоги, иначе наш предполагаемый эволюционный предок будет слишком напуган воображаемыми тиграми, чтобы заниматься поисками пищи и самок.

Но если объяснять религию ошибочным срабатыванием сигнала тревоги – мы считаем, что там «кто-то», хотя там только ветер подул, то с таким же успехом можно объяснять атеизм ошибочным срабатыванием блокировки сигнала.

Эволюционное объяснение атеизма могло бы выглядеть примерно так: «Те особи, которые повсюду видели опасность, тигров, разгневанных духов, божеств огня и воды, очень нервничали, хирели, непродуктивно тратили время и силы на попытки задобрить духов и в итоге не могли нормально искать пищу или ухаживать за самками и не оставили потомства. Зато те, которые проявляли храбрость и смело шагали в неизвестное, хотя иногда и погибали, в целом были гораздо более успешны. Они и передали нам гены атеизма, научающие нас, чтобы мы смело утверждали, что нет тут никаких тигров, а также сверхъестественных существ. А поскольку у атеизма есть простое и понятное эволюционное объяснение, он должен быть ложен». Примут ли наши оппоненты такое «опровержение» атеизма всерьез? Едва ли. Но почему?

Потому что атеизм есть некая система воззрений, которую нужно критиковать рационально, а не рассказывая истории про предполагаемых африканских предков? Ну так и христианский теизм есть система воззрений, против которой ее оппонентам также мало помогают художественные рассказы из жизни обезьян.

Мы можем обратить внимание на интересный эффект «слепого пятна»: атеистическим критикам веры в голову не приходит подойти к собственным воззрениям с теми же приемами, что и к воззрениям оппонентов.

Третье. Этот эффект слепого пятна проявляется и в том, что эволюционная (как и вообще биологическая) критика религии, сведение нашего религиозного сознания и мышления к природным, до-рациональным, до-сознательным причинам совершенно упускает из вида, что в материалистический картине мира, которой придерживаются Докинз со товарищи, не только наша религиозность или нравственность, но и вообще любые наши черты, качества и способности, включая нашу рациональность и способность к познанию, имеют эволюционное происхождение. Если это подрывает доверие к нашему религиозному мышлению, то почему не к любому мышлению вообще?

Можно нападать на мою веру, говоря, что она детерминирована эволюционно и биологически, но ведь в таком случае и атеизм Докинза точно так же детерминирован эволюционно и биологически. Более того, в атеистической картине мира его атеизм, как и моя вера, определяется поведением материи в коре его головного мозга, то есть неизбежно сводится к до-рациональным и до-сознательным причинам. И если сведение к таким причинам дискредитирует мой теизм, то почему не атеизм самого Докинза?

Как мы вообще можем быть уверены в нашей способности познавать истину, если все нашим способности, включая когнитивные и интеллектуальные, сформированы слепым и, как предполагается, никем не направляемым процессом эволюции?

Как отмечает, например, американский философ Альвин Плантинга, эволюция не поощряет поиск истины – она поощряет поведение, которое помогает особи выжить и оставить потомство, а это совершенно не обязательно связано с познанием истины.

Конечно, бывают истины узко практического характера: тигры кусаются, огонь жжется, такие-то коренья съедобны, а такими-то можно жестоко отравиться. Но бывают истины, о которых мы спорим с Докинзом: как устроено мироздание? Каков смысл жизни? Каковы наши нравственные обязанности?

К истинам такого рода эволюция, как минимум, равнодушна.

Статистически люди верующие имеют больше детей, то есть продвигают свои гены гораздо успешнее атеистов. Эволюция явно не поощряет атеизм, и мы должны признать, что: либо атеизм ложен, либо эволюция поощряет «религиозные заблуждения». Но если эволюция поощряет заблуждения – лишь бы они помогали выжить и размножиться – то как вообще наша способность к познанию истины могла бы выработаться в ходе эволюции?

Четвертое. Является ли такое объяснение религии сколько-нибудь «научным»? Научная теория должна удовлетворять ряду критериев, в частности, так называемому критерию фальсифицируемости – то есть допускать возможность получения данных, которые бы ее опровергали. Этот критерий выдвинул в 1935 году теоретик науки Карл Поппер, который обратил внимание, что некоторые теории, претендующие на научность (например, марксизм или психоанализ), невозможно подвергнуть экспериментальной проверке – их сторонники будут интерпретировать абсолютно любые события и любое поведение людей как подтверждающие их взгляды.

По этой же причине объяснения религии, которые выдвигает Докинз, также не могут быть подвергнуты проверке. Мы можем найти «эволюционные причины» чему угодно. Религии, атеизму, распущенности, верности, жадности, щедрости, агрессии, кооперации – не существует в принципе и не может существовать вообразимого явления человеческой психики, которому бы Докинз (и иже с ним) не нашел бы эволюционного объяснения. Но это уже выводит его построения за рамки собственно науки.

Пятое. Возникновение какой именно религии это должно объяснять? Примем на минуту, что анимизм возник из эволюционной склонности людей одушевлять неодушевленные предметы и явления природы. Как это опровергает христианскую веру, которая с анимизмом никак не связана? Как мы видим в тексте Докинза, он не может провести различение между анимизмом, суевериями вида «если я одену полосатые носки, мне повезет в карты», идеей, что раз огонь надо кормить, он, видимо, является живым существом, и библейской верой в Бога. Это обычная проблема «научных атеистов», которые делят человеческие воззрения на «атеизм» и «религиозные верования», не отдавая себе отчета, что эти верования являются очень разными, и критика, высказанная в отношении некоторых из них, просто не будет иметь никакого отношения к другим.

Здесь мы, как в примере с «воскресшим Элвисом», имеем дело не с «объяснением путем указания причин», а «объяснением путем ложных аналогий». Люди в африканской саванне думают, что в траве прячется тигр, хотя её просто колышет ветер, а тигр порожден их слишком настороженным воображением – подобно этому люди в церквях поклоняются воображаемому Богу. Но подобного рода объяснение обращается к нашему воображению, а не к логике. С логической точки зрения оно совершенно неосновательно.

Завершая этот обзор последней книги Ричарда Докинза, хочется охарактеризовать ту разновидность атеизма, которую она представляет. Ассоциация, от которой тут трудно отделаться, – это персонаж сказочных повестей шотландского писателя Дж. М. Барри Питер Пэн – мальчик, который не хочет взрослеть, и ему это удается. Атеизм Докинза напоминает о пятнадцатилетнем подростке, которому никогда не будет шестнадцать. Есть вещи трогательно-естественные для этого возраста, и кто в пятнадцать лет не считал себя умнее всех? Но со временем неизбежно происходит какое-то развитие: юноша читает книги, беседует с людьми, приобретает знания и опыт, и та простая, ясная и убедительная картина мира, в которой он мог свысока смотреть на этих глупых взрослых, которые не понимают элементарных вещей, неизбежно разваливается.

Но у Докинза с 2006 года, когда вышла книга «Бог как иллюзия», и до 2019 года, когда была издана «Перерастая Бога», не произошло никакого развития; он застрял на тех же доводах, которые были уже многократно рассмотрены и опровергнуты.

Этот извод атеизма оказывается поразительно чужд тем добродетелям, которые он прославляет – интеллектуальной открытости и честному поиску истины, и склонен к копированию пороков, которые обличает – слепой приверженности сложившимся взглядам и нежеланию рассматривать данные, которые могут поставить их под вопрос.