2. О молитве и надежде

Многие люди – церковные и нецерковные, верующие и атеисты (втайне я сам был молящимся атеистом) – молятся. Люди молятся о самых разных вещах – о спасении перед лицом смерти или об избавлении от финансовых трудностей; о примирении враждующих, выздоровлении больных родственников или успешной сдаче экзаменов. Иногда люди молятся, благодаря за что-то хорошее – например, за прекрасный вид из окна; чаще– прося помощи в минуту беды или опасности. Иногда люди молятся готовыми молитвами, которые есть в молитвословах; иногда – своими словами; иногда – в Церкви, принародно, иногда – прячась и стыдясь, как политрук в фильме “Они сражались за Родину”. Но за любой молитвой стоит хотя бы смутная вера в то, что есть Тот, Кто её услышит. Молитва предполагает определённое представление о Том, к Кому взывают.

Господи! к Тебе взываю: поспеши ко мне, внемли голосу моления моего, когда взываю к Тебе (Пс.140:1).

Это кто-то личностный – не безличная сила или энергия, не что-то, а именно Кто-то, к Кому обращаются на “Ты”: “Ты, Господи”. Это Тот, Кто обладает всеведением – Он знает, что я взываю к Нему. Это Тот, Кто обладает всемогуществом – у Него есть власть над обстоятельствами моей жизни, Он может помочь мне. Это Тот, Кто будет добр ко мне – иначе мне бессмысленно взывать к Нему.

Разумеется, не все разделяют эту веру. Атеизм говорит, что ничего сверхъестественного не существует, и молитва есть крик, обращённый в пустоту. Как пишет Альбер Камю в своём “Эссе об абсурде”: “Человек изгнан навек, ибо лишён и памяти об утраченном отечестве, и надежды на Землю обетованную <…> Он стоит на коленях перед пустотой, с руками, протянутыми к молчащим небесам, за которыми, как это ему известно, ничего нет”.

Молитва – это росток надежды, пробивающийся через асфальт; человек верит – или хотя бы смутно надеется – на то, что ледяной холод безбожия – это просто морок, наваждение, что небеса не пусты. Молитва – знак надежды, дерзновенной и переходящей всякие границы. Надежда не только ищет помощи Бога в каких-то земных обстоятельствах; она приходит к вере в то, что Бог приготовил для нас что-то очень, очень хорошее. В надежде есть ожидание чуда – мы даже не всегда можем понять, какого, но чувствуем его как далёкую, едва различимую мелодию или едва уловимый аромат – что-то, разлитое в воздухе, предчувствие, “трепет перед вратами Рая”, как сказал преподобный Исаак Сирин. Произойдёт что-то такое, о чём мы не смели мечтать, и мы возрадуемся, и радости нашей никто не отнимет у нас.

Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей святой горе Моей, ибо земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море (Ис.11:6–9).

Это чем-то напоминает переживание ребёнка в ожидании новогодней ночи (когда я был ребёнком, Рождество не праздновали, но Новый Год сохранял какой-то рождественский отсвет). Конечно, ребёнок ждёт подарков; но дело тут не только в подарках – в ощущении того, что в обыденную жизнь сейчас войдут Чудо и Тайна и всё переменится. Первое января может быть очень грустным не потому, что ребёнок недоволен подарками, а именно потому, что это переживание приближающегося чуда ушло.

Иногда люди – не дети, взрослые – совершают самоубийство после праздников, потому, что они ожидали какого-то чуда, каких-то перемен – и ничего не произошло. Они не могут – даже физически – этого пережить. У людей есть глубокая потребность в надежде – независимо от того, верят они в Бога или нет. Есть просто потому, что мы, человеческие существа, чувствуем, что созданы для чего-то очень хорошего.

Люди могут подавлять это чувство – в частности, из-за того, что жизнь обычно не оправдывает их ожиданий. У популярного когда-то певца Юрия Лозы есть песня, которая хорошо передаёт то, как утраченная надежда переходит в мечтательность:

Многое не повторится, многое будет не так.

Вот и мне стало за тридцать, самое время мечтать

О далеких мирах, о волшебных дарах,

Что когда-нибудь под ноги мне упадут.

О бескрайних морях, об открытых дверях,

За которыми верят, и любят, и ждут меня.

Человек прекрасно понимает, что никаких даров ему не упадет, и ни за какими дверями его не ждут – он ищет утешения в мечтах, которые, как он понимает, так и не осуществятся. Ничего особенно хорошего – настолько хорошего, чтобы это отвечало нашему внутреннему ожиданию – уже не случится, остаётся, так сказать, есть, что дают.

И вот, молясь, мы поворачиваемся навстречу надежде; мы решаем поверить тому голосу, который говорит, что мы предназначены для чего-то гораздо лучшего, чем мы можем себе представить. Нам действительно уготованы Дары, перед нами действительно открыта Дверь, нас действительно любят и ждут. Это та надежда, о которой говорит Финрод в книге Дж.Толкина “Речи Финрода и Андрет”:

–Что такое надежда? Когда ждёшь чего-то хорошего, и знаешь, что оно может не сбыться, но может и сбыться, ибо есть основания тому? Нет у нас такой надежды. Есть две надежды, – ответил Финрод. – То, что зовут “надеждой” люди, мы называем “амдир”, “взгляд вперёд” (букв. ‘взгляд вверх’). Но есть ещё другая надежда, её основания – глубже. “Эстэль”, “вера”, зовём мы её. Никакие события в Мире не могут поколебать её, ибо она зиждется не на опыте, но на нашем естестве и изначальном бытии. Ибо если мы воистину Эрухини, Дети Единого, Он не позволит лишить Себя Своего достояния – не позволит ни Врагу, ни даже нам самим. Вот первооснова эстэль, и мы не теряем её даже в предвидении Конца: что все Его замыслы неизменно ведут к радости Его детей.

Эта надежда не является чем-то самоочевидным, и мы наверняка столкнемся с массой возражений, изнутри и снаружи – не самообман ли всё это? Не отличаемся ли мы от героя песни Юрия Лозы – в худшую сторону – только тем, что не отдаём себе отчета в том, что за нашими мечтами и надеждами ничего нет?

Не является ли чувство того, что мы предназначены для счастья, и счастья гораздо большего, чем может дать весь этот мир, иллюзией, каким-то сбоем человеческой психики, галлюцинацией?

Конечно, дальше мы можем говорить о том, что делает выбор в пользу надежды разумным и обоснованным – о свидетельстве Писания, свидетельстве опыта Церкви и свидетельстве природы– но сейчас важно отметить, что он в любом случае не перестаёт быть выбором – никто не может сделать его за нас самих. Одни утверждают надежду, а другие её отрицают – и вам решать, чью сторону вы примете.

В надежде есть призыв и ответ – призыв, когда некий опыт, внутреннее переживание указывает вам на то, что вам уготовано, и ответ – когда вы принимаете этот опыт и решаете держаться того, на что он указывает, даже тогда, когда само ощущение надежды вас оставит.

В этом отношении надежда активна, даже воинственна; человек выбирает надеяться, он присягает известной стороне, становится под определённое знамя. Надежда – это как стяг, поднятый посреди битвы, как боевой клич, который выкрикивают в лицо смерти. Я приведу пример из сказки К.С.Льюиса “Се­ре­бряное кресло”. Герои оказываются во власти колдуньи, правительницы подземного мира. Она пытается заставить их забыть о надземном мире и поверить, что подземье – единственная реальность. Один из героев, Лужехмур (в другом переводе – Квакль) ступает босыми ногами в горящий камин и, когда одуряющие чары спадают от резкой боли⁵, говорит:

“…Допустим, мы и впрямь увидели во сне или придумали деревья, траву, солнце, луну, и звёзды, и даже самого Аслана. Допустим. В таком случае вынужден заявить, что наши придуманные вещи куда важнее настоящих. Предположим, что эта мрачная дыра – ваше королевство – и есть единственный мир. В таком случае он поразительно жалкий! Смешно. И если подумать, выходит очень забавно. Мы, может быть, и дети, затеявшие игру, но, выходит, мы, играя, придумали мир, который по всем статьям лучше вашего, настоящего. И потому я за этот придуманный мир. Я на стороне Аслана, даже если настоящего Аслана не существует. Я буду стараться жить, как нарниец, даже если не существует никакой Нарнии. Так что спасибо за ужин, но если эти двое джентльменов и юная леди готовы, то мы немедленно покидаем ваш двор и побредём через тьму в поисках Надземья. Этому мы и посвятим свою жизнь. И даже если она будет не очень долгой, то потеря невелика, если мир – такое скучное место, каким вы его описали”.

Человек, который говорит Надеюсь на Господа, надеется душа моя; на слово Его уповаю (Пс.129:5) принимает решение и твердо его держится – особенно когда это нелегко. Пророк говорит: Хотя бы не расцвела смоковница и не было плода на виноградных лозах, и маслина изменила, и нива не дала пищи, хотя бы не стало овец в загоне и рогатого скота в стойлах, – но и тогда я буду радоваться о Господе и веселиться о Боге спасения моего (Авв.3:17:18).

Итак, молитва ведёт к надежде – Бог уготовал нам что-то невыразимо прекрасное; мы принимаем решение поверить этому и жить, исходя из этого.