Глава VI. О МОЛИТВЕ
«Видел я пред собою Господа всегда, ибо Он одесную меня, дабы я не поколебался».
(Деян. 2:25).
«Восподражаем отцам нашим, – пишет преп. Никифор, – и подобно им взыщем сущее внутри сердец наших сокровище и, обретши, крепко держать будем, делая и храня» (Д V, 240).
Храни сокровище – страх потерять его, ищет же его прежде всего молитва.
«Всякая добродетель, – говорит преп. Серафим, – Христа ради делаемая, дает блага Духа Святого, но более всего их дает молитва» (С. 45).
«Хотя на себя ненадеяние, упование на Бога и пребывание в подвигах крайне необходимы в духовной нашей брани, но необходимее всех их молитва, потому что ею стяжеваются и полную силу восприемлют и те первые три орудия (на себя ненадеяние, упование на Бога и пребывание в подвигах), как и всякое другое благо. Молитва есть средство для привлечения и длань для приятия всех благодатей, столь обильно изливаемых на нас из неистощимого источника беспредельной к нам любви и благости Божией. В брани духовной ею ты влагаешь бранный меч свой в десницу Божию, да поборает Он за тебя врагов твоих и побеждает их» (преп. Никодим Святогорец Н, 187).
Так относятся к молитве все святые; поэтому когда они говорят о ней не как о частной добродетели, наряду с другими, а именно как о «преемнице благодати», они находят для нее свои величайшие слова.
«Когда душа, упразднившись от всего внешнего, соединится с молитвою, тогда молитва, как пламя некое, окружив ее, как огонь железо, делает ее всю огненною... Блажен, кто еще в жизни сей таким видетися сподобился, и сам свой бренный по естеству образ видит огненным по благодати» (преп. Илия пресвитер, Д V, 378).
«Молитва, по качеству своему, есть общение (событие) и единение человека и Бога. По действию же она есть стояние мира... мост чрез искушения... пресечение браней, дело Ангелов, пища бесплотных, будущее радование, конца и предела не имеющее делание, источник добродетелей... проявление мер... Для истинно молящегося молитва есть истязалище, судилище и престол Господень, прежде престола будущего» (преп. Иоанн Лествичник, Д V, 346).
У молитвы есть своя «лествица» восхождений, начиная от первого искреннего лепета Богу до высших ее степеней и озарений, доступных только святым, а у нас, современников, есть одна особая причина, по которой мы иногда стремимся к ней больше всего.
«Если ты не получил дара воздержания (пощения), – пишет преп. Иоанн Карпафийский, – то ведай, что Господь ради молитвы твоей и упования хочет услышать тебя, когда воззовешь к Нему. Узнав такое Господнее о тебе присуждение, не тужи о своем бессилии к подъятию подвига пощения, но паче постарайся избавиться от врага молитвою и благодушным терпением» (Д II, 95).
Это как бы предвидение нашего духовно-нищего состояния имеется и у других Отцов.
«Хочешь ли, я покажу тебе и другой путь ко спасению? Докучай Создателю своему, сколько сил есть, молитвами, чтоб не уклониться от предлежащей цели твоей... И бесстрастия не ищи, как недостойный такого дара, но проси притрудно спасения, и с ним получишь и бесстрастие» (преп. Феогност, Д II, 385–386).
Евангельская заповедь о «докучливой молитве» есть радостный исход.
«Неотступно молись, подражая бесстудию вдовицы, склонившей на милость неумолимого судию» (митр. Феолипт, Д V, 172).
Молитва есть первейшее наше оружие, так как мы совершенно безоружны. «Молитву Отцы называют оплотом духовным, – пишет св. Федор Эдесский, – без которого нельзя выходить нам на брань, чтоб не быть уязвленными копьями вражескими» (Д III-349).
«Нищим свойственно просить, а обнищавшим грехопадением свойственно молиться» (еп. Игнатий Брянчанинов Б1 140).
Конечно, это есть общий закон молитвы, ее основание, одинаковое для всех эпох истории и для всех степеней молитвы, но это не уменьшает, а увеличивает ее значение для нас.
«Основание молитвы, – говорит еп. Игнатий Брянчанинов, – заключается в том, что человек есть существо падшее. Он стремится к получению того блаженства, которое имел, но потерял, – и потому молится» (Б1 160).
Первая заповедь Нового Завета есть основание молитвы и восхождение по заповедям нужно начинать с нее, особенно если мы не имеем и того благодушного терпения скорбей, о которой говорил преп. Иоанн Карп.
«Если не переносим скорбей (надо) плакать о недостатке терпения... Бог, увидев нас плачущих и смирившихся, как Сам Он ведает, всесильною Своею благодатию изгладит грехи наши» св. Марк-подвижник (Д1 507).
Путь смиренного взывания к Богу о помощи есть по преимуществу наш путь.
«Кто слаб телом и наделал много тяжких беззаконий, тот да шествует путем смирения... ибо иного пути не найти ему» (св. Иоанн Лествичник Д II, 515).
«Видел я немощных душою и телом, которые за множество согрешений своих покусились на подвиг выше их меры, но не могли понести его. Я сказал им, что Бог судит о покаянии не по мере трудов, а по мере смирения» (он же Д II, 511).
«Молитва и молчание суть из числа добродетелей в нашей власти состоящих; а пост и бдение суть из числа не вполне в нашей власти состоявших добродетелей, так как они зависят и от сложения тела» (св. Илия-пресвитер Д III, 473).
«Смирение и без подвигов многие прегрешения делает простительными, без смирения же и подвиги бесполезны» (св. Исаак Сирин). «Сердце, исполненное печали о немощи и бессилия в делах (подвига) телесных, явных, заменяет собою все сии телесные дела» (он же). «Кто познал, что имеет нужду в помощи Божией, тот совершает множество молитв. И в какой мере умножает их, в такой смиряется сердце его... Как же скоро смирится человек, немедленно окружает его милость... Из сего уразумевает он, что молитва есть прибежище имущих помощи... и что все множество духовных благ делается для него доступным молитвою... По великому желанию помощи Божией приближается человек к Богу намерением своим, в такой и Бог приближается к нему дарованиями Своими, и не отъемлет у него благодати за великое его смирение (он же. Д II-677, 753 и 724).
Вот непреложное основание молитвы, ее «Камень веры», одинаковое и для общего ее стяжания, и для каждого отдельного ее практического шага.
«Или совершая службы свои (молитвенные последования), совершаешь их в смиренномудрии, как недостойный, то они приятны Богу; если же при сем взойдет на сердце твое и помянешь, как другой (в эту пору) спит или нерадит, то труд твой бесплоден» (преп. авва Исаия Д1 323).
«Есть опасность и в том, что, приняв лукаво слова Отцов о «неполучивших дара поста», мы умудримся сделать из молитвы какую-то свою «немощную специальность». Закон триединства совершенствования человека – в молитве, воздержании и любви – всегда в действии, несмотря на разность духовных характеров. Только чистые сердцем узрят Бога. «Молитва бессильна, если не основана на посте», – говорит еп. Игнатий Брянчанинов (Б1 135), хотя бы в малую и смиренную меру нашей немощи. Но телесное воздержание касается, как известно, не только пищи.
«Лобызай чистоту, как зеницу ока своего, да будешь храм Божий и дом Ему желанный, ибо без целомудрия невозможно соделаться своим Богу» (преп. Феогност Д III-424).
Не всякий, говорящий Мне: Господи, Господи, войдет в царство небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного (Мф. 7:21).
«Сила и состоятельность молитвы зависят от исполнения заповедей; вследствие чего праведный имеет сильную и многомощную молитву» (св. Максим Исповедник Д III-299). «Познается христианин не от глаголания «Господи, Господи», но от подвига против всякого греха» (св. Тихон Задонский Т-82).
Искоренение душевных страстей не связано с физическими силами человека, а потому остается всегда в силе, например, и для больного. А ведь при молитвенном искании Бога именно эти страсти приобретают особо вредоносную силу, так как ни гордость или тщеславие, ни ненависть или раздражение, ни осуждение или зависть, – совершенно не совместимы с молитвой.
«Если кто, не имея молитвы, – пишет преп. Макарий Великий, – принуждает себя к одной только молитве, чтобы иметь ему молитвенную благодать, но не принуждает себя к кротости, смиренномудрию, к любви, к исполнению прочих заповедей Господних... – тот если и приемлет благодать молитвенную, то утрачивает оную по приятии и падает от высокоумия, потому что не предает себя от всего произволения исполнению заповедей Господних» (Д I 204, 205).
На первое место из всех душевных страстей преп. Ефрем Сирин (и другие Отцы) ставит три: забвение, леность и неведение: «Сими тремя страстями, – говорит он, – омрачаемое око душевное, т.е. ум, подпадает господству прочих страстей» (Д II-370).
Наша рассеянность ума и есть забвение, питаемое леностью.
«Три силы сатаны предшествуют всем грехам, – говорили еще Отцы, – первая забвение, вторая – нерадение, третья – греховное вожделение. От забвения рождается нерадение, от нерадения преступное вожделение. Если ум столько будет трезвен, что воспротивится забвению, то он не впадет в нерадение; если не вознерадит, то и не подчиниться вожделению; если не подчинится вожделению, то никогда не падет, вспомоществуемый благодатью Христовой» (От.–490).
«Памятью о Христе Иисусе собирай расточенный ум свой» (преп. Филофей Син. Д III-457).
Ум, через молитву, с самой первой ее ступени, должен начинать собирать свои расточенные силы, чтобы войти в новую жизнь.
«Тому, кто погружает мысль свою в здешние заботы, невозможно вдыхать в себя ощущение оного нового мира» (св. Исаак Сирин Д II-687).
Молитва, даже еще в несовершенной или неумелой своей форме, т.е. в начале молитвенного труда, есть уже выход человека из пяти измерений мира человеческих представлений, дел и забот, из мира тленной телесности, в мир измерений иного века. Человеку и страшно от непривычки, и в то же время он знает, что вступил на верный корабль, уносящий его среди ночи на родину.
«Молитва есть преемница наития Духа Святого» (еп. Феофан Д1 214). Вот почему нам и сказано: непрестанно молитесь (1Фес. 5:17), – это все равно, что сказать: непрестанно стремитесь к Богу. Это для нас труднее всего, так как это существо религии, а не ее периферия, и погрузить всего себя в воды любви Божией, как в неизвестную стихию неумеющим плавать, нам слишком страшно.
«Кто ежедневно принуждает себя пребывать в молитве, тот духовною любовью к Богу воспламеняется к божественной приверженности и пламенному желанию и приемлет благодать духовного осеяющего совершенства» (Макарий Великий Д1 215).
«Когда кто пребудет в собранности ума и в таком его простертии к Богу, тогда, сильным самопринуждением утесняя быстротечность своих мыслей, мысленно приближается он к Богу, встречает неизреченное, вкушает будущего века» (св. Григорий Палама Д5 35).
Собранность ума, по учению Отцов, требует большого принуждения и терпеливой настойчивости, а поэтому молитва есть прежде всего труд. Только личный труд, искание сердцем Бога, особенно под руководством истинно духовного отца, а не книги, может надежно и вполне научить молиться.
«Молитва, – пишет св. Исаак Сирин, – требует обучения, чтобы долговременным пребыванием в ней ум упремудрился (молиться как должно). По нестяжании, избавляющем наши помышления от уз, молитва нуждается в долговременном пребывании в ней, ибо от продолжительного пребывания в ней ум приемлет обучение, познает способы отгонять от себя помыслы, научается многим опытом своим тому, чего не может принять от иного» (От. 334).
Конечно, и тут прежде всего необходим научающий страх Божий.
«Сказал авва Серпион: как телохранители царя, предстоя ему, не могут оглядываться ни направо, ни налево, так и человек, предстоя Богу и ощущая страх Его, не может ни на что иное обращать внимание» (От. 438).
Страх Божий есть страшное ощущение реальности Божественного мира. Вот почему именно он прежде всего другого практически учит вниманию и трезвению – этим составным элементам молитвы.
На почве непонимания того, что царство небесное нудится (Мф. 11:12) возникает теория «настроений», которых надо якобы ждать для молитвы. В христианстве настроение одно – труд, и вся духовная жизнь основана на духовном труде, более реальном, чем физический. В молитве не «настроение» предшествует, а благодать Божия может, по своему произволению, или предшествовать молитве, или последовать за ней или совсем не обнаружить себя, в зависимости от состояния молящегося или для испытания чистоты и смирения его молитвенного подвига.
«Молитва с самопринуждением и терпением рождает молитву легкую, чистую и сладостную» (бл. Зосима Д III-128).
«Приступающему ко Господу надлежит принуждать себя ко всякому добру: принуждать себя к любви, если кто не имеет любви; принуждать себя к кротости, если не имеет кротости.., принуждать себя к молитве, если не имеет духовной молитвы. В таком случае Бог, видя, что человек столько подвизается и против воли сердца с усилием обуздывает себя, даст ему истинную духовную молитву, даст истинную любовь, истинную кротость» (преп. Макарий Великий Д 1 204).
«Всякая молитва, при которой не утрудится тело, а сердце не придет в сокрушение, признается недозревшим плодом» (св. Исаак Сирин. От.–309).
«Многие, отказываясь от тесноты молитвенной добродетели, не улучают просторности дарований» (св. Григорий Палама Д5 325).
О том, как молились святые, дает понятие такое место Патерика: «Авва Аммон сказал: я препроводил четырнадцать лет в скиту, моля Бога денно-нощно, чтоб Он даровал мне победить гнев» (От. 68).
«Когда молишься, – говорит преп. Нил Синайский, – всеми силами храни память свою, чтобы она не предлагала тебе своего... Память приводит тебе на ум во время молитвы или воображения давних дел, или новые заботы, или лицо оскорбившего тебя». «Очень завидует демон человеку молящемуся, – говорит тот же Отец, – всякие употребляет хитрости, чтобы расстраивать такое намерение его; поэтому не перестает возбуждать посредством памяти помыслы о разных вещах, и посредством плоти приводит в движение все страсти» (Д II-212).
«Врачуется же память постоянною памятью Божией, действием молитвы утвердившеюся» (св. Григорий Синаит Д5 208).
«Искренно любящий Бога молится без всякого развлечения, равно и молящийся без всякого развлечения любит Бога искренно. Не может молиться без развлечения тот, чей ум пригвожден к чему-либо земному» (св. Максим Исповедник Д III-193).
По учению Отцов, внимание ума при молитве надо направлять не на то, чтобы каким-то своим усилием представлять себе божественный мир. Это будет потуга воображения, противоположного вниманию, и дерзость, недопустимая в молитве.
«Стой вниманием внутри себя самого» – учат Отцы, имея в виду внимание ума в сердце. Внимание должно быть направлено на смысл читаемых или произносимых слов. Молитвы, составленные святыми, как окна в вечные просторы, дают для молитвы тот выход, которой ей нужен.
«Доброту же ее (молитвы) составляют – держание внимания ума в том, что произносится языком и помышляется при сем умом, и ненасытное всегдашнее вожделение собеседования с Богом» (преп. Феогност Д III-416).
«Лукавый, зная наверное, что непарительно молящийся Богу очень многое может сделать, спешит всякими способами, и благословными и неблагословными, развлечь его ум. Но мы, зная это, вооружимся всячески против врага нашего и, когда стоим на молитве, и колена преклоняем, никакому отнюдь помыслу не дадим войти в сердце наше, ни белому, ни черному, ни десному, ни шуему, ни писанному, ни неписанному, кроме умаливания Бога и с неба сходящего в ум просвещения» (Д5 473).
«Не словом только надо молиться, но и умом, и не умом только, но и сердцем, да ясно видит и понимает ум, что произносится словом, и сердце да чувствует, что помышляет при сем ум. Все же сие в совокупности и есть настоящая молитва, и если нет в молитве твоей чего-либо из сего, то она есть или несовершенная молитва или совсем не молитва» (преп. Никодим Святогорец Н-194). «Молитва только словесная совсем не есть молитва» (он же – Н-195).
«Настоящая молитва есть молитва внутренняя, не словом только, но и умом и сердцем совершаемая. Такая молитва овладевает всем вниманием и держит его внутри у сердца; почему внутрь пребывание есть неотъемлемая черта настоящей молитвы и главное ее условие. С внутрь пребыванием в деле молитвы неотлучна мысль о Боге присущем, видящем и внемлющем молитве, с отражением всякого другого помышления, что именуется трезвением или хранением сердца. Вся потому забота трудящегося над преуспеянием в молитве сюда должна быть преимущественно обращаема, т.е. чтобы всегда неотходно быть у сердца, трезвенно охраняя его от всякого помышления, кроме единого Бога» (он же – Н-204).
«Произноси стих псалмопения твоего не как бы заимствуя слова из иного... но говори эти слова в молении твоем как бы сам из себя, с умилением, с уразумеванием разума их» (св. Исаак Сирин т-328).
Всякая искренняя молитва, даже несовершенная, есть уже стремление к памяти Божией. Так как преодолеть состояние противоположное памяти Божией – забвение, леность и неведение, – эти три великие болезни души – труднее всего, то понятно, почему Отцы молитвенный подвиг считают наиболее трудным. «Во всяком другом подвиге, – говорили они, – человек стяжевает некоторое упокоение, но молитва до последнего издыхания сопряжена с трудом тяжкой борьбы».
«Помолившись как должно, – пишет преп. Нил Синайский, – ожидай (того), что не должно»... «Когда вселукавый демон, многие употребив хитрости, не успеет воспрепятствовать молитве, тогда потом, когда кончит (человек) молитву, отмщает ему» (он же. ДЛ-212).
«Великий подвиг, – говорили еще Отцы, – и много времени требуется пребыть в молитвах, чтобы обрести невозмутимое устроение ума, – сие второе некое внутрь сердечное небо, где обитает Христос» (Д5 473).
«Если желаем воистину угодить Богу и блаженнейшею возлюблены быть от Него любовью, представим Богу ум наш нагим, ничего от века сего не влекущим с собою и в себе – ни искусства, ни знания, но софистического мудрования» (преп. Иоанн Карпаф. Д III-96).
Если не обратитесь и не будете как дети, то не войдете в Царство Небесное (Мф. 18:3).
Труд молитвы кончается и начинается ее покой, когда благодать Божия начинает приоткрывать себя в молитвенном умилении. Умиление, по учению Отцов, есть конец напряженного внимания молитвы, или точнее переход внимания в то состояние, которое уже легко и радостно.
«Если хочешь, – говорит бл. Каллист патриарх, – научиться как должно молиться, – взирай на конец внимания или молитвы. Конец же сей есть умиление, сокрушение сердца, любовь к ближнему» (Д V 459).
«Благодатное молитвенное настроение характеризуется умилением, посещением которого объятый ум возбуждается к чистой и пламенной молитве (т.е. к переходу на высшие ступени молитвы). Умиление сие находит при разных случаях, как показал опыт... Так (же) разно и выражается оно: иногда обнаруживается оно неизреченною некою радостью духовною; иногда погружает в глубокое молчание все силы и движения души; иногда изводит более или менее обильные слезы» (св. Иоанн Кассиан Д II-137).
«Не вкусившие сладости слез умиления и не ведающие, какова благодать их и каково действо, – говорит преп. Никита Стифат, – думают, что они ничем не разнятся от тех, кои проливаются по умершим, придумывая при сем многие виды предположений пустых и недоуменных умозаключений. Но они естественно нам прирождены и когда гордость ума склонится к смирению, а душа смежит очи свои от прелести видимых благ и устремит их к одному видению первого невещественного света, отрясет всякое к миру чувство и свыше утешения Духа сподобится, – тогда слезы, как воды источника, исторгаются из нее, услаждая чувства ее, и исполняют мысли ее всякого радования и света божественного; и не это только, но и сокрушает сердце, и ум в видении лучшего соделывает смиренномудрым. Умиление от смиренномудрия, и смиренномудрие от умиления Святым порождаются Духом» (преп. Никита Стифат Д5 133, 134).
Стяжание умиления есть стяжание благодати, и для святых понятие молитвы сливается с понятием благодати.
«Благодать не вера только есть, но и действенная молитва. Ибо в явности показывает истинную веру, имеющую жизнь Иисусову, производима будучи посредством любви» (св. Григорий Синаит Д5 226).
О стяжании умиления в молитве Варсонофий Великий учит так: «Умиление в молитве приходит от воспоминания о грехах своих. Молящийся должен привести на память дела свои, и то, как бывают судимы делающие подобное. При чтении же и псалмопении умиление приходит, когда кто возбуждает ум свой ко вниманию произносимых им слов и восприемлет в свою душу силу, заключающуюся в них». «Если несмотря на то, – говорит он же, – нечувствие все еще будет оставаться в тебе, не ослабевай, а все труди себя терпеливо, ибо милостив и щедр и долготерпелив Бог, принимающий наше тщание» (Д II-583, 58;).
Чтение Священного Писания Отцы сливали с молитвенным деланием, входя в него через молитву и, в то же время, в нем почерпая и силу для молитвы, и благодать умиления.
«Непрестанно бодрствуй, поучаясь в законе Божием, ибо чрез сие согревается сердце небесным огнем» (преп. Варсонофий Великий Д II-588).
«Читай Евангелие, завещанное Богом к познанию целой вселенной, чтобы ум твой погрузился в чудеса Божии. Чтение твое да будет в невозмущаемой ничем тишине, и будь свободен от многопопечительности о теле и от житейского мятежа, чтобы ощутить в душе своей, при сладостном уразумении, самый сладостный вкус, превосходящий всякое ощущение» (св. Исаак Сирин Д II-703).
«К словам таинств, заключенных в Божественном Писании, не приступай без молитвы и испрошения помощи у Бога, но говори: «Дай мне Господи приять ощущение заключающейся в них силы». Молитву почитай ключом к истинному смыслу сказанного в Божественных Писаниях». (он же Д II-749).
Ученик спросил авву Филимона: «Чего ради, отче, паче всякого Писания Божественного, услаждаешься ты Псалтирью, и чего ради, поя тихо, ты представляешься будто разговариваешь с кем-то? На это он сказал ему: Бог так напечатлел в душе моей силу псалмов, как в самом пророке Давиде, и я не могу оторваться от услаждения сокрытыми в них всяческими созерцаниями» (Д III-398, 399).
«Чтение Писаний инаково бывает для тех, кои только вводятся в жизнь благочестия, – пишет преп. Никита Стифат, – инаково для тех, кои прошли до средины преуспеяния; инаково для тех, кои востекают к совершенству. Для одних оно бывает хлебом трапезы Божией, укрепляющим сердца их на священные подвиги добродетели... так что они говорят: «Уготовь еси предо мною трапезу сопротив стужающих ми» (Пс. 22:5). Для других оно – вино чаши Божественной, веселящее сердца их, в исступление их приводящее... так что им свойственно говорить: чаша Твоя упоявающа мя, яко державна (Пс. 22:5). А для третьих (оно) – елей Божественного Духа, умащающий их душу, укрощающий и смиряющий ее преизбытком божественных озарений... так что и она хвалясь вопиет: умастил еси елеем главу мою, и милость Твоя пожнет мя вся дни живота моего (Пс. 22:5–6) (Д V 139–140). «Блажен, кто ненасытно яст и пиет молитвы и псалмы здесь день и ночь и укрепляет себя славным чтением Писания, ибо такое причащение доставит душе в будущей жизни неистощимое радование» (преп. Иоанн Карпаф. Д III-105).
Умиление молитвы не домогается, не ищется как нечто такое, что Господь будто бы обязан нам дать. Но в то же самое время утопающий в холоде и одиночестве сухого молитвенного труда, ищет хоть соломинку благодати Божией, хоть единую каплю небесной росы в душевной пустыне. Тут как бы противоречие, разрешаемое только в смирении сердца. Ищется не должное, и не награда, и не высота духовного состояния, а только помощь Божия в Его благодати. Вот почему такой строгий учитель, как еп. Феофан Затворник, пишет в одном письме к мирскому другу: «Добивайтесь ощутить сладость истинной молитвы. Когда ощутите, тогда это будет манить вас на молитву и воодушевлять к притрудной и внимательной молитве» (Ф II, 178).
Но отцы всегда предупреждают: «Внимай, как бы не пострадать из-за обильной радости духовной и умиления; а постраждешь, если подумаешь, что они суть плод собственного твоего труда, а не благодати Божией, потому что за это они взяты будут от тебя, и ты много поищешь их в молитве» (преп. Симеон Благоговейный Д V, 67). «Кто слезами своими внутренно гордится и осуждает в уме своем не плачущих, тот подобен испросившему у царя оружие на врага своего и убивающему им самого себя» (св. Иоанн Лествичник Д II-550). «Бывает плач без духовного смирения и те, которые плачут таким образом, думают, что такой плач очищает грехи. Но они тщетно обманывают себя, потому что лишены бывают сладости Духа, таинственно порождающейся в мысленном сокровище – хранилище души, и не вкушают благости Божией. Почему таковые скоро воспламеняются гневом и не могут совершенно презреть мира» (преп. Симеон Нов. Бог. Д V 29).
Ложное умиление разоблачает себя гневом – вот показатель! Только смирение-любовь может дать чистую воду слез. Корень слова «смирение» – мир. Смиренное сердце – это мирное сердце, и «Царство Божие есть правда, радость и мир». В сердце богоугодно молящихся «мир Божий, который превыше всякого ума», и который несовместим со смятением гнева.
«Если Дух Святый есть мир души, а гнев есть смятение сердца, то ничто не полагает такой преграды пребыванию Его в нас, как раздражительный гнев» (св. Иоанн Лествичник Д II-532).
«Умиление, – говорит еп. Игнатий Брянчанинов, – есть ощущение обильной милости (Божией) к себе и ко всему человечеству» (От. 67). В истинном умилении человек обретает ощущение Божественного мира и любви.
«Мир Божий есть и начало, и непосредственное следствие смирения; он – действие смирения и причина этого действия. Он действует на ум и сердце всемогущею Божественною силою. И сила, и действие ее непостижимы» (свят. Игнатий Брянчанинов).
«Стяжи мир души, и тысячи вокруг тебя спасутся», – как-то сказал преп. Серафим. «Начало безгневия – молчание уст, при возмущении сердца. Средина – молчание помыслов при тонком смущении души. Конец – непоколебимая тишина, при дыхании нечистых ветров» (преп. Иоанн Лествичник Д II-532). Но, конечно, не только страсть гнева есть «смятение сердца». В учении Отцов все страсти, в том числе и самые скрытые, душевные, как нечистая буря, противополагаются миру Божию и Его божественной тишине. Об этом так хорошо говорится в службе Иоанну Предтече, который всегда почитался как особый наставник покаяния и монашества: «Крестителю и Предтече Христов, погружаемый всегда сластьми телесными ум мой управи и волны страстей укроти, яко, да в тишине божественной быв, песнословлю тя... Потоцы страстей и воды злобы до души моея внидоша. Блаженне Предтече, потщися скоро изъяти мя, иже речными струями измыл еси бесстрастия тишайшую пучину».
Постепенно привыкая к молитвенному труду, у человека невольно возникают желания: во-первых, уменьшать многосложность своих просьб, и, во-вторых, уменьшать многословность самих молитвенных обращений. Оба эти желания, – учат Отцы, – есть признак, что молитва, как жизненная сила, начала входить глубоко в душу, точно воды моря и прорытый канал. В том и цель начального молитвенного обучения, чтобы многовидность просьб и количество слов, при одновременном сохранении или даже увеличении времени молитвенного стояния, постепенно рассеивались, как туман при восходе солнца.
Очень ценные указания о видах молитвенных просьб (или о содержании молитвы) дает преп. Нил Синайский. Ищи в молитве своей только правды и Царствия, т.е. добродетели и ведения, – и прочее все приложится тебе (Мф. 6:33). «Молись, во-первых, о том, чтобы очиститься от страстей, во-вторых, о том, чтобы избавлену быть от всякого искушения и оставления» (он же). «Праведно молиться (надлежит молиться) не о своем только очищении, но и об очищении всякого человека, в подражание Ангельскому чину» (он же). «Прежде всего молись о получении слез, чтобы плачем умягчить сущую в душе жесткость» (он же. Д II-211, 208).
Молитву о церкви, о властях и других людях святые вводят в число необходимых устремлений молитвы.
«Поминать в молитве о мире Святых церквей и прочее, за сим последующее, – хорошо, ибо о сем Апостольское есть завещание: но исполняя сие (надобно сознавать себя) недостойным и не имеющим на то силы; и о просящем (молитвы) хорошо помолиться. И об Апостолах молились некоторые» (преп. Варсонофий Великий В-98).
Авва Зенон говорил: кто хочет, чтобы Бог скоро услышал молитву его, тот когда станет для совершения ее и прострет руки горе, прежде всякой другой молитвы, даже прежде молитвы о душе своей, да принесет молитву о врагах своих, и ради этого Бог услышит всякую молитву его» (От. 148).
За сокращенным видом молитвенных прошений следует искание краткой молитвы. Душа должна искать краткую молитву, – учат Отцы.
«Тому, кто много говорит о молитве своей, неудобно (трудно) сознавать все, что говорит. Но кто молится немногословно, тот может сознавать, что говорится в молитве» (преп. Симеон Нов. Бог. Д5 62).
«Узда неудержимому помыслу – однословная молитва» (св. Илия-пресвитер Д III-148).
Кроме того при всей своей краткости молитва может быть сохраняема при общении с людьми и занятости делами, только при своей краткости она может стать непрестанной, т.е. сделаться прочным хранителем памяти Божией. Известно молитвенное правило преп. Серафима для людей, обремененных мирскими делами, а также для неграмотных: после краткого утреннего молитвословия (трижды «Отче наш» и «Богородице» и один раз «Верую») – всякий христианин, – учил преподобный, – пусть занимается своим делом, на которое поставлен или призван. Во время работы, дома или на пути куда-нибудь пусть читает тихо: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного»; а если окружают его другие, то, занимаясь делом, пусть говорит только: «Господи, помилуй» (ДС-296).
Но непрестанной может быть только такая краткая молитва, которая воспринимается как совсем своя, из своего сердца исходящая, как самая теплая и родная. Потому еще до перехода к непрестанной молитве, человек начинает невольно искать свои слова для молитвы, начинает молиться своими словами. «Навыкайте, – пишет еп. Феофан, – молиться своей молитвой... И поутру и вечером изъявляйте Господу свои кровные нужды, паче душевные, а то и внешние, говоря Ему детски: видишь, Господи, болезнь и немощь! Помоги и уврачуй!» (Ф.П.–116, 117).
«Какими желаем быть во время молитвы, – говорит св. Иоанн Кассиан, – такими должны мы себя уготовить прежде молитвы, и чего не желали бы мы видеть теснящимся в нас, когда молимся, то поспешим прежде того изгнать из сокровенностей сердца нашего, да возможем исполнить Апостольскую заповедь: непрестанно молитесь (1Фес. 5:17)(Д II-131, 132).
Заповедь о непрестанной молитве есть такая же заповедь, как и другие, если не высшая, и она обращена ко всем христианам. Только исполнением ее можно сохранить, по учению Отцов, непрестанную память о Боге и, тем самым, очистить сердце. «Желающий очистить сердце свое, – пишет бл. Диадох, – да разогревает его непрестанно памятью о Господе Иисусе, имея это одно предметом богомыслия и непрестанным духовным деланием. Ибо желающим сбросить с себя гнилость свою, не так следует вести себя, чтоб иногда молиться, а иногда нет, но всегда должно упражняться в молитве с блюдением ума, хотя бы жил далеко от молитвенных домов... Тот, кто иногда памятует о Богу, а иногда нет, что кажется приобретает молитвою, то теряет пресечением ее... (необходимо) всегдашнею памятью о Боге потреблять земляность сердца, чтобы жить таким образом, при постепенном испарении худа под действием огня благого памятования, душа с полною славою совершенно востекла к естественной своей светозарности» (Д III-74). «Без непрестанной молитвы невозможно приблизиться к Богу» (св. Исаак Сирин Д II-730).
Если, по определению св. Иоанна Лествичника, совершенная молитва есть событие человека с Богом, то по существу только непрестанным, как единство дыхания, это событие может быть. Непрестанность молитвы есть духовно-логический вывод из самого понятия ее. Вот почему учение Отцов о непрестанной Иисусовой молитве, особенно в ее высшей и сокровенной форме молитвы сердечной, есть и самое важное, и самое страшное из всего того, что они нам оставили. Приводимые ниже выписки имеют дать целью общий и внешний очерк учения Отцов о сокровенной молитве, никак, конечно, не претендуя на практическое руководство в ее обучении.
«Сия божественная молитва, – говорит бл. Симеон Арх. Солунский, – есть следующая: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя. Она есть и молитва, и обет, и исповедание веры... да имеют правилом всегда творить молитву сию все – и освященного чина лица, и монашествующие, и миряне» (Д V 481, 483).
Еп. Игнатий Брянчанинов, рассматривая вопрос о пользовании всеми этой молитвой, прежде всего уточняет ее различные виды и степени. Устное употребление ее, – говорит он, – преподано как общее правило для всех христиан. Вслед за устным употреблением этой молитвы идут, – говорит еп. Игнатий, – две высшие степени ее:
1) «Умная (молитва), когда произносится умом с глубоким вниманием, при сочувствии сердца».
2) «Сердечная, когда произносится соединенными умом и сердцем, причем ум как бы нисходит в сердце, и из глубины сердца воссылает молитву» (БП-218).
«Кто с постоянством и благоговением, – говорит свят. Игнатий, – занимается внимательно молитвою (устной), произнося слова ее громко или шепотом, смотря по надобности, и заключая ум в слова; кто при молитвенном подвиге постоянно отвергает все помыслы и мечтания, не только греховные и суетные, но по-видимому и благие; – тому милосердый Господь дарует в свое время умную, сердечную и душевную молитву».
«Слова (молитвы), – говорит он же, – первоначально должно произносить языком... заключая, по совету св. Иоанна Лествичника, ум в слова. Мало-помалу молитва устная перейдет в умственную (умную), а потом в сердечную. Но на переход этот нужны многие годы. Не должно искать его преждевременно; пусть он совершится сам собою или, правильнее, да дарует его Бог в известное Ему время, смотря по духовному возрасту и обстоятельствам подвижника. Смиренный довольствуется тем, что сподобляется памятовать Бога» (БП-202, 200, 257).
Имея в виду опасность прельщения при пользовании сердечной молитвой мирянами, еп. Игнатий считает, что они могут совершать Иисусову молитву или как устную, или же в сочетании устной с «умною».
«Первым образом, – говорит он, – могут и должны заниматься Иисусовой молитвою не только монахи, живущие в монастырях и занятые послушаниями, но и миряне. Такая внимательная молитва может назваться и умною и сердечною, как совершаемая часто одним умом, и в тщательных делателях всегда при участии сердца, выражающимся чувством плача и слезами по причине умиления» (свят. Игнатий Брянчанинов, там же).
«Так страшна эта вещь, т.е. молитва не просто умная, но действующая умом в сердце (сердечная), – что и истинные послушники всегда находятся в страхе и трепете, боясь и трепеща, чтоб не пострадать в этой молитве (от) какой-нибудь прелести. Тем более мирским людям, жительствующим без послушания, если они от одного чтения книг понудятся (на эту) молитву, предстоит опасность впадения в прелесть» (преп. Паисий Величковский БП-260).
Как мы увидим далее, опасения этих двух близких нам по времени духовных руководителей идут от древних Отцов. Как говорили они, высшая степень этой молитвы есть «меч Божий», и именно поэтому они опасались, что, вместо поражения врагов, он будет употреблен на самозаклание... Но удивительно не это справедливое опасение, а то, что несмотря на него, все они – и древние, и новые Отцы – упорно и настойчиво все же учат этой молитве. Точно какая-то величайшая опасность для человека, провидимая ими, ощущаемая ими, понуждает их пренебречь опасностью меньшей. Это величайшая опасность в том, что в мире совершенно скудеет память Божия. В эпоху казалось бы полного внешнего благополучия православной Византии, в 14 веке, св. Григорий Синаит не нашел на Афоне почти ни одного монаха, который бы знал сердечную молитву Иисусову и жил в ней. Все уже переходило на внешность и все больше забывалось то истинное, внутреннее, пламенное единение с Богом в благодатной молитве, о котором все учение древних Отцов.
Человек обретает в непрестанной молитве искомую им краткость, и, в то же время, ища своих собственных теплейших слов к Богу, он в этих, не им составленных словах, находит свое самое нужное и свое самое собственное: исповедание Христа – Богом, а себя – грешником, к Его любви взывающим. Основание молитвы – земля ее – полнейшее смирение, восхождение ее или небо – любовь Божия.
«Начало всякого боголюбезного действования есть с верою призывание спасительного имени Господа нашего Иисуса Христа... и с сим призыванием мир и любовь» (бл. Каллист и Игнатий Д5 337).
«Память о Тебе греет душу мою, и ни в чем не находит она покоя на земле, кроме Тебя, и потому ищу Тебя слезно и снова теряю, и снова желает ум мой насладиться Тобою» (авва Силуан. ЖМП, 1956, №1, 2, 3). «Кто любит Господа, тот всегда Его помнит, а память Божия рождает молитву. Если не будешь помнить Господа, то и молиться не будешь, а без молитвы душа не пребудет в любви Божией, ибо через молитву приходит благодать Святого Духа» (он же, там же).
«Таково свойство любви! – она непрестанно памятует о любимом, она непрестанно услаждается именем любимого. Имя Господа – паче всякого имени: оно источник услаждения, источник радости, источник жизни» (еп. Игнатий Брянчанинов БП-252).
Укореняя в себе, всей своей жизнью, исполнением всех Евангельских заповедей любовь – память Божию, человек тем самым неизбежно будет идти к тому, чтобы укоренять в себе непрестанную молитву-любовь. А когда любовь этой молитвы оскудевает и молитва становится суха, как сухие травы в пустыне, человек все продолжает в своем смирении идти по этой пустыне к любви Божией, к светлым водам благодати. Любовь-память рождает молитву, без труда молитвы душа не пребудет в памяти-любви. Вот почему Отцы саму молитву называли «памятью Божией»: в их святом совершении она была уже вполне и памятью, и любовью к Богу. «Монах, – говорили они, – должен иметь память Божию, предваряющую дыхание».
Память Божия, или умная молитва, – говорит св. Григорий Синаит, – выше всех деланий, она есть глава и добродетелей, как любовь Божия» (св. Григорий Синаит Д5 247, 241, 242).
В этой взаимозаменимости терминов памяти и любви раскрытие содержания истинной сокровенной молитвы.
При сухости молитвенного труда, тем более усиливается смиренное сознание своего ничтожества и искание помощи Божией в Его благодати. Поэтому и в этом сухом труде будет доказательство любви к Богу, столь страшной демонам.
Варсонофия Великого спросил ученик: «Когда молюсь и не ощущаю силы произносимых слов, по причине сердечного нечувствия, то какая мне польза от сего (моления)? Старец отвечал: «Хотя ты и не ощущаешь (силы того, что произносишь), но бесы ощущают ее, слышат и трепещут. Итак не переставай упражняться в молитве, и мало-помалу, с помощью Божией, нечувствие твое преложится в мягкость» (В – 473).
«Непрестанно молиться, – говорит св. Максим Исповедник, – значит содержать ум прилепленным к Богу, с великим благоговением и теплым желанием» (Д III – 161).
Непрестанная молитва есть искание непрестанной любви, с одновременным непрестанным признанием себя грешником, т.е. ее недостойным, а поэтому посягательство на эту молитву вне этого смиренного устремления к любви есть не только безнадежное дело, но и великое безумие. Нестерпимей всего для молитвы – это подмена ее устремления – детской любви к Богу. Всякая фальшь в этом, всякое искание стать каким-то «доктором молитвенных наук», есть духовное уродство, гибельное для человека.
«Бесстыдно и дерзностно желающий внити к Богу, – говорит св. Григорий Синаит о молитве, – удобно умерщвляем бывает от бесов, если попущено им будет сие» (Д V – 242).
«Когда предстаешь в молитве пред Богом, сделайся в помысле своем как бы немотствующим младенцем» (св. Исаак Сирин, Д II-682).
«С простотой и доверчивостью младенцев примем учение о молитве именем Иисуса; с простотой и доверчивостью младенцев приступим к упражнению этой молитвой: один Бог, ведающий вполне таинство ее, преподаст нам его в доступной для нас степени» (еп. Игнатий Брянчанинов, БП-251).
«Брат сказал авве Сисою (Великому): усматриваю, что память Божия (умная молитва) постоянно пребывает во мне. Старец сказал: это невелико, что ум твой постоянно направлен к Богу; велико то, когда кто увидит себя худшим всякой твари» (От. 431). Еп. Игнатий делает к этому рассказу такое примечание: «Старец сказал так по той причине, что истинное действие умной молитвы всегда основано на глубочайшем смирении и проистекает из него. Всякое иное действие умной молитвы неправильно ведет к самообольщению и погибели» (От. 432). Тут было очевидно «иное действие» – была потуга на молитву, была «умная молитва», но не было памяти-любви, которая есть ее живоносный источник, исходящий из земли смирения. По учению Отцов очевидно и то, что если такая потуга не приведет к душевной гибели, то сама собою прекратится.
«Когда душа возмущается гневом или отягчается многоядением, или сильной печалью омрачается, – говорит бл. Диадох, – тогда ум не может держать памятование о Боге, хотя бы и понуждаем был к тому как-нибудь... Когда же она бывает свободна от таких возмущений, тогда, если иногда и успеет забвение на мгновение украсть мысль о возлюбленном Господе, ум, восприяв свою энергию и живость, тотчас опять с жаром емлется за многовожделенную оную и спасительную молитву; ибо тогда сама благодать сбогомысльствует душе и созывает: Господи Иисусе Христе! Подобно тому, как мать, уча дитя свое, многократно повторяет вместе с ним имя – «отец», пока не доведет его до навыка... Посему Апостол говорит, что Сам Дух способствует нам в немощах наших; о чесом бо помолимся, якоже подобает, не вемы, но Сам Дух ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными (Рим. 8:26). Ибо, так как мы младенчествуем пред совершенством сей молитвенной добродетели, то всеконечно имеем нужду в Его помощи; чтобы когда неизреченная Его сладость обымет и усладит все наши помыслы, мы всем расположением подвиглись памятовать о Боге и Отце нашем и любить Его» (Д III – 42).
«Молитва наша взойдет в свойственное ей совершенство, – говорит св. Иоанн Кассиан, – когда в нас совершится то, о чем молился Господь к Отцу Своему: Да любы, еюже Мя возлюбил еси, в них будет (Ин. 17:26), и еще: якоже ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в нас едино будут (Ин. 17:21). Это будет тогда, когда вся наша любовь, все желание, вся ревность, все стремление, вся мысль наша, все, что видим, о чем говорим, чего чаем, – будет Бог и когда то единение, которое есть у Отца с Сыном, у Сына с Отцом, излиется в наши сердца и умы, – чтобы как Он искреннею чистотою и неразрывною любит нас любовью так и мы соединены с Ним чистою и неразделимою любовью. Достигший сего вступает в состояние, в коем не может не теплиться в сердце его непрестанная молитва. Тогда всякое движение жизни его и всякое устремление сердца его будет единая непрерывная молитва, предвкушение и залог вечно блаженной жизни» (Д II – 139).
Поэтому все учение Отцов приводит к тому, что к воспитанию в себе тех нелицемернейших чувств смирения и любви к Богу и отречения для Него от всякого зла, которыми дышит Апостольское время, – этот золотой век любви, непрестанно молившейся, – и нужно прежде всего обращаться в рассуждении о непрестанной сокровенной молитве. Тогда все учение о ней делается простым и ясным. Надо, по слову Апостола, чтобы мы не уклонялись от простоты во Христе (2Кор. 11:3), а эта простота есть простая к Нему любовь, осуществляемая в жизни. «Святые соединены с Богом простотою своею. Простоту найдешь в человеке, исполненном страха Божия. Имеющий простоту совершен и подобен Богу; благоухает он благоуханием сладчайшим и благодатным; исполнен он радости и славы; покоится в нем Дух Святый» (преп. Антоний Великий. От. 7). Память Божия – любовь соединяет ученика с учителем, и тогда, по благодати Божией, начинается истинная молитва. «Бог есть даяй молитву молящемуся».
Благодаря несовершенству человека, память-любовь не пребывает всегда. Больше того: она все время теряется. И вот труд непрестанного молитвенного стояния в сухости сердца, как бы оставленного благодатью, и нужен, чтобы роса божественного утешения опять спустилась в пустыню души. Двойное определение аввы Силуана совершенно точно, и хочется еще раз его повторить: любовь-память рождает молитву, без молитвы душа не пребудет в любви. Первая часть определения – дело благодати Божией, огненный след явления душе Христа, вторая часть – наш труд по взысканию Бога. Говоря о подвиге стяжания умной молитвы, св. Григорий Палама пишет: «Хотя терпение следует само собою за любовью, ибо любовь все покрывает (1Кор. 13:4, 7), но мы научаемся с самопринуждением добре совершать дело терпения, чтобы через него достигнуть любви» (Д V – 320).
«Любовь к Богу можно возжечь в душе только одной непрестанной молитвой» (Парфений Киево-Печерский, ПВ – 476). «Непрестанная молитва (память Иисусова) едино есть с любовью к Господу» (св. Каллист Тиликуда, Д V, 433).
О приучении себя к постоянной молитве сердца еп. Феофан пишет так: «Существо дела есть приобресть навык стоять умом в сердце. Надо ум из головы свесть в сердце и там его усадить, или, как некто из старцев сказал: «сочетать ум с сердцем». Как этого достигнуть? Ищи и обрящешь. Удобнее всего достигнуть хождением перед Богом и молитвенным трудом, особенно хождением в церковь. Но помнить надо, что наш только труд, а само дело, т.е. сочетание ума с сердцем есть дар благодати, подаемый когда и как хощет Господь» (Д V – 507).
«Признак духовной жизни, – говорил преп. Серафим, – есть погружение человека внутрь себя и сокровенное делание в сердце своем... Предочистив душу покаянием и добрыми делами, при искренней вере в Распятого, закрыв телесные очи, должно погрузить ум внутрь сердца и вопиять непрестанно, призывая имя Господа нашего Иисуса Христа. Тогда, по мере усердия и горячности духа к Возлюбленному, человек в призываемом имени находит услаждение, которое возбуждает желание искать высшего просвещения» (ДС – 171, 174).
«Бога любящий вожделевает всегда с Ним пребывать и беседовать. Достигается же сие чистою молитвою. О ней и следует нам пещись, сколько сил есть. Она присвояет нас Владыке нашему... Боже, Боже мой! К Тебе утреннюю, возжажда Тебе душа моя (Пс. 62:1). Ибо утреннюет к Богу тот, кто, удалив ум свой от всего худого, непрерывно уязвленным бывает Божественною любовью» (св. Федор Эдесский, Д III – 370).
«Любовь рождает знание», – божественное просвещение души, та любовь, которою, по слову св. Исаака Сирина, «упоевались некогда Апостолы и мученики». Все учение Отцов о непрестанной молитве не по форме, по содержанию есть не только возвращение к первохристианству и вместе с тем продолжение его. Так это ими и понималось. Говоря о пути сердечной молитвы и подводя итог всему многовековому учению о ней предыдущих Отцов, бл. Каллист и Игнатий пишут: «Сей путь, сие духовное по Богу жительство и священное делание истинных христиан есть истинная, во Христе сокровенная жизнь. Его продолжил и к нему тайноводствовал Сам Богочеловек, сладчайший Иисус; по нему прошли божественные Апостолы, по нему проследовали бывшие после них, и им, как и должно, последовавшие славные руководители наши» (Д V – 452, 453).
Говоря о непрестанной молитве, св. Максим Исповедник пишет: «Божественное Писание не повелевает ничего невозможного. Сам Апостол, чрез коего изречено сие, и пел, и читал, и исправлял дела служения своего – и однако же непрестанно молился. Непрестанно молиться значит – содержать ум прилепленным к Богу с великим благоговением и теплым желанием, висеть на уповании на Него и о Нем дерзать во всем, – в делах и приключениях. Так расположен будучи, Апостол говорит: Кто отлучит нас от любви Божией? (Рим. 8:35) Так расположен будучи, Апостол непрестанно молился, ибо во всех, как сказано, делах и приключениях своих висел на надежде Божией. Да и все святые всегда радовались скорбям, в чаянии чрез них придти в навыкновение божественной любви» (Д III – 161).
«Молитва есть проповедь Апостолов... оживление любви... Евангелие Божие» (св. Григорий Синаит, Д V – 223). И все наше непонимание или ужасание перед этой молитвой имеет своим объяснением только то, что в нас-то нет первохристианства – его любви, смирения и отречения от мира. – У христиан Апостольского века ум был всегда в сердце, как птица в гнезде. Им обучения не требовалось: ум сам молился в смиренном дыхании любви. А в средние и новые века христианской истории это чистейшее дело – труд непрестанного нищего взывания к Богу – люди стали делать в своем безумии источником питания гордости.
Варсонофия Великого спросил его ученик: «Враг внушает мне, что непрестанное призывание имени Божия ведет к возношению, ибо человек может при том думать, что он хорошо делает. Как надлежит помышлять о сем?» Великий Старец ответил: «Мы знаем, что болящие всегда требуют врача и врачеваний его, и обуреваемые непрестанно спешат к пристанищу, дабы не постигло их потопление... Итак, научимся тому, что во время скорби непрестанно надобно призывать милостивого Бога. Призывая же имя Божие, да не возносимся помыслом. Кто, кроме безумного, превозносится, получая от кого-либо помощь? Мы же, как имеющие нужду в Боге, призывая имя Его в помощь на сопротивных, если не безумны, не должны возноситься помыслом, ибо по нужде призываем и скорбя прибегаем. Сверх сего мы должны знать, что непрестанно призывать имя Божие есть врачевание. Как врач изыскивает врачевание или пластырь на рану, и они действуют, причем больной и не знает, как сие (делается), так точно и имя Божие, будучи призываемо, убивает все страсти, хотя мы и не знаем, как сие совершается» (В – 304).
«То, чтобы молиться непрестанно, явно противится гордости... Тот наклоняет себя к смирению, кто, зная, что не может совершить никакой добродетели без помощи Божией, не перестает всегда молиться Богу, чтобы Он совершил с ним милость. Почему непрестанно молящися, если и сподобится совершить что-либо, то зная, почему он совершил сие, не может возгордиться... все свои успехи относит к Богу, всегда благодарит Его и всегда призывает Его, трепеща, как бы ему не лишиться такой помощи... Он со смирением молится и молитвенно смиряется» (св. авва Дорофей, Д II – 607).
Для первохристианства потому было невозможно возгордиться от молитвы, что оно жило всецело в ощущении благодати, в сознании того, что совершение молитвы есть дело Духа Божия. Мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (Рим. 8:26). Молясь Духом Святым, сохраняйте себя в любви Божией (Иуд. 1:20–21). Именно об этом же учили и Отцы.
«Молиться с разумным сознанием никак не возможно, не сделавшись причастником Духа Святого. То, силою чего мы молимся, как должно, есть Дух Святый» (преп. Симеон Нов. Бог., Д5 – 62, 63).
«Ум наш, когда памятью Божиею затворим ему все исходы, имеет нужду, чтобы ему дано было дело какое-нибудь, в удовлетворении его приснодвижности. Ему должно дать только священное имя Господа Иисуса, Которым и пусть всецело удовлетворяет он свою ревность в достижении цели. Но ведать надлежит, что, как говорит Апостол, никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1Кор. 12:3), (бл. Диадох, Д III – 40).
Чтобы не принять учение Отцов о непрестанной сокровенной молитве в известной нам ее форме за какую-то магию слов и не спутать смиренного взывания христианской любви с какими-то заклинаниями факира или же с медитацией праздного ума, полезно знать еще один факт. Не все древние Отцы оставили нам учение о ней в привычной нам форме молитвы Иисусовой. Апостольский век тоже не оставил нам его, хотя в Посланиях раскрываются высочайшие тайны Царства Божия. Св. Иоанн Кассиан так пишет в IV веке о непрестанной молитве: «Для достижения последнего совершенства в молитве надлежит утвердиться в памятовании о Боге неотходном, к чему средством служит краткая, часто повторяемая молитва. Отцы наши нашли, что стремящийся к всегдашнему памятованию о Боге должен приобресть навык непрестанно повторять следующую молитву: Боже, в помощь мою вонми, Господи, помощи мне потщися (Пс. 69:2) (Д II – 140).
Принцип непрестанности и «последнего совершенства» памяти Божией тот же, а слова другие, хотя, конечно, с теми же самыми чувствами нищеты человеческой и могущества Божиего. И вот эта разность форм и одинаковость содержания есть исключительно важный факт. И те Отцы, которые не оставили нам известного нам учения о сокровенной молитве Иисусовой в Апостольский век, – пребывали в том же состоянии благодатного молитвенного просвещения, которое достигается этой молитвой в привычной нам форме. Это именно тот единый Евангельский путь сокровенной во Христе жизни, о которой писали бл. Каллист и Игнатий, и который для своего выражения и осуществления может иметь несколько иные слова. Дело не в магии слов, а в том, чтобы в человеке был создан храм для вселения Святому Духу. Существует дело – любовь к Богу, смирение перед Ним, чистота для Него, – как три стороны пирамиды, восходящей к Богу. Всяким молением и прошением молитесь на всякое время духом, – говорит Апостол (Еф. 6:18). И чистейшее дыхание первохристианства во «всяких молениях» пребывало во все той же, или еще большей любви к Богу, которую позднейшие Отцы достигали путем молитвы Иисусовой в привычной нам форме. Всякая попытка доказать непрерывность от Апостолов именно этой формы, помимо своей несостоятельности, есть уже уклонение в формализм.
«Дело не в словах, – пишет еп. Феофан, – а в краткой молитовке. Такая не одна была в употреблении. Св. Кассиан пишет, что в Египте употребляли такую молитву: Боже в помощь мою вонми... В других местах другие были в ходу молитовки... Между ними и молитва Иисусова. Но потом отдано преимущество молитве Иисусовой» (Ф4 – 53).
Поскольку мы видим только форму, а не понимаем существа, Отцы настойчиво учат о крайней осторожности в искании сокровенной молитвы. Наша сердечная неграмотность в том, что мы не понимаем, что подход к сокровенной молитве – это вся жизнь, действующая Евангельски, или по терминологии Отцов, вся та «деятельная добродетель», которою очищается сердце. А только чистые сердцем... Бога узрят (Мф. 5:8) в молитве.
«Никто из непосвященных, или еще млека требующих (Евр. 5:12) да не касается того, чего касаться не в свое время запрещено... Ибо незнающему букв невозможно читать книг» (блаж. Каллист патриарх, Д5 – 458).
«Знание букв» – это прежде всего знание своей греховности. Человек сначала должен понять, что дом его горит, что он в смертельной опасности, чтобы действительно искренно возопить к Богу: «Господи помилуй!» Только при таком вопле смертельно испуганного сердца возможна всякая истинная молитва, и только при нем она станет жизнью души.
«С дыханием твоим соедини трезвение и имя Иисусово или помышление о смерти незабвенное и смирение», – говорит преп. Исихий Иерусалимский (Д II – 199), т.е., вся жизнь Евангелия должна быть в дыхании.
«Не ищи прежде времени, – говорили еще Отцы, – что будет в свое ему время: ибо доброе и не добро, если не добре делается». «Но полезно, прежде делания первейших дел, знать о вторых: ибо знание без делания надмевает, а любовь созидает (1Кор. 8:1), потому что все терпит» (бл. Каллист и Игнатий, Д5 – 410, 411).
«Тщащийся достигнуть чистой молитвы (сердечной) в безмолвии должен шествовать к сему в трепете великом, с плачем и испрашиванием руководства у опытных, непрестанно слезы проливая о грехах своих... Величайшее есть оружие держать себя в молитве и плаче, чтобы от молитвенной радости не впасть в самомнение, но сохранить себя невредимым, избрав радосто-печалие. Ибо чуждая прелести молитва есть теплота с молитвою к Иисусу, ввергшему огнь в землю сердца нашего, теплота попаляющая страсти, как терния, вселяющая в душу веселие и тишину, и приходящая не с десной и не с шуей стороны, или свыше, но в сердце источающаяся, как источник воды от животворящего Духа» (св. Григорий Синаит, Д V – 244).
Царство Божие внутрь вас есть (Лк. 17:21).
«Духовное действие Божией благодати в душе совершается великим долготерпением... Дело благодати тогда уже оказывается (в человеке) совершенным, когда свободное произволение его, по многократном испытании, окажется благоугодным Духу» (преп. Макарий Великий, Д 1 – 200, 201).
«Ведая, что в молитве успеть нельзя без успевания вообще в христианской жизни, неизбежно необходимо, чтоб на душе не лежало ни одного греха, неочищенного покаянием... И постоянно держи в сердце смиренное сокрушение» (преп. Никодим Святогорец, Н – 213).
«Только тот, чей ум, отрешившись от уз всех страстей, глубоко умиротворится и чье сердце всем устремлением наикрепчайше прилепится к Богу, может в совершенстве исполнить Апостольскую заповедь: (1Фес. 5:17) (св. Иоанн Кас., Д II – 133).
«Ум страстный не может войти в тесную молитвенную дверь» (св. Илия-пресвитер, Д III – 475). «Если желаешь стяжать молитву, отрекись от всего, да все наследуешь» (преп. Нил Синайский, Д5 – 375).
«Все наследуешь» – это не условная фраза, а точное учение Отцов.
«Начнем дело молитвы, – пишет св. Марк-подвижник, – и, преуспевая постепенно, найдем, что не только надежда на Бога, но и твердая вера и нелицемерная любовь, и незлопамятность, и любовь к братии, и воздержание, и терпение, и ведение внутреннейшее, и избавление от искушения, благодатные дарования, сердечное исповедание и усердные слезы – через молитву подаются верным; и не только сие, но и терпение приключающихся скорбей, и чистая любовь к ближнему, и познание духовного закона, и обретение правды Божией, и наитие Духа Святого, и подаяние духовных сокровищ, и все, что Бог обетовал дать верным здесь и в будущем веке. Одним словом, невозможно иначе восстановить в себе образ Божий, как только благодатью Божиею, и верою, если человек с великим смиренномудрием пребывает умом в неразвлеченной молитве» (то же у Исих. Иерус., Д1 – 506).
У древних Отцов иногда трудно различить, о какой из трех степеней Иисусовой молитвы – устной, умной или сердечной – они говорят, и относится ли говоримое ими только к монахам, пребывающим в безмолвии, или ко всем христианам. Но вот слова еп. Феофана Затворника к мирской девушке: «Когда сердце ваше затеплится теплотою Божиею, с того времени начнется собственно внутренняя ваша переделка... Когда вещь долго лежит под лучами солнца, она сильно нагревается: так будет и с вами. Держа себя под лучами памяти Божией и под чувствами в отношении к Нему, вы будете все более и более нагреваться неземною теплотою, а потом и совсем станете горячая, и не горячая только, но и горящая. И исполнится на вас: огня приидох воврещи на землю сердец человеческих, и ничего столько не желаю, как того, чтобы он у всех поскорее возгорелся» (Лк. 12:49) (ФП – 188). «Дело молитвы, – пишет он же, – не безмолвников только есть дело, а всех христиан, и это до самых высших ее степеней. Все степени молитвы – Божие суть дело. У Бога же все равны и смотрит Он только на сердце. Как сердце к Нему, так и Он к сердцу, где бы сие сердце ни было. Надо всегда держать молитву. Бог везде есть и все видит, очи Его светлейшие паче солнца. Память об этом надо внедрить в сердце или слить с сознанием» (Хр).
В другом месте еп. Феофан опять говорит о том же: «Не возноситься к Богу молитвенно мы не можем, ибо природа наша духовная того требует. Вознестись же к Богу мы иначе не можем, как умным действием. Есть, правда, умная молитва при словесной или вышней – домашней или церковной – и есть умная молитва сама по себе, без всякой внешней формы или положения телесного; но существо дела там и здесь одно и то же. В том и в другом виде она обязательна и для мирских людей. Спаситель заповедал – войти в клеть свою и молиться там Богу Отцу своему втайне (Мф. 6:6). Клеть эта, как толкует св. Дмитрий Ростовский, означает сердце. Следовательно заповедь Господня обязывает тайно в сердце молиться Богу. Заповедь эта на всех христиан простирается... Непрестанно молиться иначе нельзя, как умною молитвою в сердце. Умная молитва для всех христиан обязательна; а если обязательна, то нельзя говорить, что едва ли возможна: ибо к невозможному Бог не обязывает» (еп. Феофан, Ф III – 381, 382).
Очевидно, не различая мирских и не мирских, еп. Феофан следует пути некоторых древних Отцов.
«Возможно и в келии сидящему, – читаем мы в одной записи Патерика, – помыслами блуждать вне, и по рынку ходящему быть трезвенну, как в пустыне, в себя возвращать и Богу единому внимая, не принимая впечатлений, толпою нападающих на душу... Ибо истинно мудрый человек, имея тело как бы... безопасным местом убежища для души, на рынке ли бывает, или на праздничном торжестве, на горе или на поле, или среди толпы людской, – сидит в своем естественном монастыре, собирая ум внутрь и любомудрствуя о подобающем ему» (Д5 – 472).
Варсонофия Великого спросили: «Как может человек непрестанно молиться? – Старец дал такой ответ: «Когда кто бывает наедине, то должен упражняться в псалмопении и молиться устами и сердцем; если же кто будет на торгу и вообще вместе с другими, то не следует молиться устами, но одним умом. При сем надлежит соблюдать глаза, для избежания рассеяния помыслов и сетей вражиих» (В – 472). Этот же автор сказал: «непрестанную память Божию каждый может сохранять по своей вере» (В – 247). «Имеют долг все христиане, от мала до велика, – читаем мы в житии св. Григория Паламы, – молиться всегда умною молитвою: Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Так чтобы ум их, сердце навык имели всегда изрекать священные слова сии... Бог не заповедал нам ничего невозможного... Почему и это можно исполнить всякому ревностно ищущему спасения души своей. Ибо если бы это было невозможно (для мирян), то было бы невозможно для всех вообще мирян, и тогда не нашлось бы столько и столько лиц, кои среди мира исправляли сие дело непрестанной молитвы, как следует, из коих да будет представителем многих других такого рода лиц отец святого Григория Солунского, дивный оный Константин, который при всем том, что... занимался каждодневно государственными делами, кроме своих домашних дел, как имевший большое имущество... жену и детей, при всем был неотлучен от Бога и... привязан к умной непрестанной молитве. Премногое множество было и других подобных, которые, живя в мире, всецело были преданы умной молитве» (из жит. св. Гр. Пал. – Доброт. V, 517, 518).
Всю силу своего учения о сокровенной молитве Отцы направляют на то, чтобы воспитать в учениках своих, т.е. у всех христиан, ясное понимание духовного существа и смысла молитвы: смирения и любви. Смирение в молитве плачет, а любовь обретает свет божественный.
«Слезы в молитве, – говорит св. Исаак Сирин, – суть знамение милости Божией, которой сподобилась душа покаянием своим, знамение того, что она была принята и начала входить в поле чистоты слезами» (От. 329).
«Начало плача, – говорит св. Григорий Палама, – есть как бы некое искание обручения Божия, которое кажется недостижимым. Почему при сем произносятся некоторые как бы предобручальные слова теми, кои по сильному желанию сего плачут... Конец же плача – брачное в чистоте совершенное сочетание... Истинная жизнь души есть божественный свет, от плача по Богу приходящий... Почему некто из Отцов сказал: «плач делает и хранит» (Д5 – 304, 302, 303).
«Молитва, со вниманием и трезвением совершаемая внутрь сердца, без всякой другой мысли и воображения какого-либо, словами: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий – невещественно и безгласно воспростирает ум к самому призываемому Господу Иисусу Христу; словами же помилуй мя – опять возвращает его и движет к себе самому, так как не может еще не молиться о себе. Но когда он достигнет опытом совершенной любви, тогда всецело воспростирается он к единому Господу Иисусу Христу, о втором (т.е. помиловании) прияв действенное извещение. Почему, как говорит некто, взывает только: Господи, Иисусе Христе! (бл. Каллист и Игнатий Д5 – 398, 399).
«Непрестанно убо пребудь с именем Господа Иисуса, – да поглотит сердце Господа и Господь сердце, и будут два сии воедино» (св. Иоанн Златоуст, Д5 – 365).
Крепка яко смерть любы... Миро излиянное имя Твое (Песн. 8:6, 1:2).
«Достигший непрестанного пребывания в молитве, – говорит св. Исаак Сирин, – достиг высшего предела всех добродетелей и отселе делается жилищем Святого Духа. Если кто не приял действительно благодати Утешителя, тот не может со свободою и радостью совершать этого пребывания в молитве. Дух, как сказано, когда вселится в человека, не престает от молитвы: ибо Сам Дух непрестанно молится (Рим. 8:26). Тогда и в сонном, и в бодрствованном состоянии молитва не прекращается в душе человека; но употребляет ли он пищу и питие, спит ли, или что иное делает, даже при глубоком сне благоухание и испарение молитвы беструдно источается из его сердца. Тогда эта молитва не разлучается с ним, но ежечасно она в нем и с ним. Таковая молитва, если и умолкает извне человека, то опять она же совершает в нем служение свое тайно. Молчание чистых называет молитвою некто из мужей Христоносных; потому что помыслы их суть божественные движения; движение же чистого сердца и ума суть кроткие гласы, которыми сокровенно воспевается Сокровенный». (От. 324).