Письмо № 88. Н.С. Фуделю

10 IV [1952, Усмань] ⁵⁰²

Милый мой Николаша.

Спасибо за письмо тебе и Ляле, очень было приятно получить такое теплое письмо. Читали его вслух, сидя за чаем с белыми булочками, мама очень улыбалась и утешалась, а Варенька пищала: «а где мне приписка?» Она любит тебя и Лялю. К сожалению, она уже не здорова, лежит в постели, темп<ература> 37,4, не то грипп, не то сердце, очень страдает от мысли, что на Пасху еще будет больна и нельзя будет ей на дворе катать яйца. Но мы думаем, что, может быть, она к тому времени окрепнет. Я теперь вижу, какая она слабенькая. Мама тоже болела, но поправилась. У нее все связано с едой. Живем мы тесно, но дружно, занимаемся, читаем, дни проходят незаметно и, когда не налетают, как птицы, страхи за будущее, то совсем хорошо.

Страхи естественны. Время идет, маме здесь работы не выясняется, как будет с продажей дома, неизвестно. Я уже писал тебе, что надо дать объявления о продаже. Как только они будут даны, надо тебе или Маше увидеть Марью Мих<айловну> ⁵⁰³ и просить ее (или Зину) ⁵⁰⁴ дойти до Козьей горки ⁵⁰⁵ и сообщить Антониде Федоровне ⁵⁰⁶ о даче объявления: она обещала маме показывать и говорить с покупателями. Зина должна быть в Москве 15 IV. Мама и М<арье> М<ихайловне> и Зине об этом писала. Я вижу, что все это крайне сложно, и предчувствую, что в мае мама, не дождавшись свершения чего бы то ни было, поедет обратно в Москву. А за этой поездкой опять темнота и чувство, что на маме опять непосильное бремя. Поэтому живем мы здесь «днем», радуясь тем солнечным лучам, которые осветили наше содружество и укрепляясь надеждою, что все-таки Господь все устроит и как-то нас троих приютит. Как сказано: «сверх надежды поверить с надеждою» ⁵⁰⁷.

Еще ждем ответа от Сони и из Калача ⁵⁰⁸, еще знаем, что впереди Пасха, самое светлейшее время, когда опять вся земля согрета своим святейшим теплом. Мама готовит творог, запасает песок на куличи, куплены 1,5 дес<ятка> яиц, и Варенька делает из цветной стружки розы. Как ты пишешь: «как много всего, даже если жизнь коротка». Лично за себя я действительно бесконечно благодарен за все Богу, благодарен до слез восторга и слез молчания, когда все благовиденное в жизни воплощается в одном луче, сияющем перед глазами. Труднее уметь отвечать за другую жизнь, уметь не фальшиво предавать в волю Божию жизнь близких. Это трагический вопрос Ивана Карамазова о страдании ребенка ⁵⁰⁹. Но Алешу и этот вопрос не испугал. Христос тоже был ребенком Божиим и пошел и был послан на Голгофу за все вопросы и за всех людей.

Нас с мамой порадовало, что ты чаще с Лялей и что у вас и просто и хорошо. Дай Бог, чтобы все было хорошо, я был бы очень рад и утешен. И, конечно, все может быть хорошо, если будет смиренномудрие. Да! «Боткин зажирел» (а судя по письмам Герцена 60-х годов, просто сгнил со своей гастрономией) ⁵¹⁰, Тургенев съежился ⁵¹¹, Анненков забарствовал ⁵¹². Но в связи с этим тем более интересны «Инженеры-бессребреники» Лескова (том IV п.с. соч. 1902 г.), которые не зажирели. Без них галерея лишних людей неполна и тем самым неверна. Прочти.

Кстати, история третьего из инженеров – Фермера ⁵¹³ – в некоторой части впадает в твою проблему об «интеллигентной ложной совестливости», о границах, которые нельзя сдавать «из деликатности». Фермер был, конечно, и действительно как-то больной и не все должно от него приниматься буквально, но в то же время он выразил определенную правду. Оказывается, он именно дал материал для «Доктора Крупова» Герцена ⁵¹⁴. Это предел честности души лишних людей 30-х годов 19-го века. Все дело, очевидно, в том, что любовь к людям («деликатность») не должна вытеснять в душе любви к Богу, т<о> е<сть> к «принципу», к «идее», к Истине.

Но в том-то и несчастье наше, что Бог в душе нашей чаще всего только схема, а не живая и животворная плоть и кровь. И потому-то, чем более он плоть и кровь, чем горячее в нас любовь к Нему. тем тверже мы за сохранение своих границ, своих идей, всего того, чем мы живем в Нем и от Него.

Если мы не хотим огорчить своего собеседника-человека, то, с другой стороны, разве мы можем оскорбить своей изменой живущего в нас Бога? Тут антимония только видимая, а по существу, – если твердо и ясно утверждается в душе отношение к Богу – то и антимонии нет. Людям из деликатности многое уступается, но не во имя интеллигентности, а во имя Божие, не по мягкотелости, а по любви, всегда памятуя, что Бог есть причина и источник всякой любви и что тем самым эти уступки оправданы только тогда, когда они как-то ведут к славе Божией, а не к его оскорблению. Собираемое в душе сокровище надо очень беречь.

Целую тебя, Николаша, и Лялю. Дай вам Бог всего хорошего, светлой весны.

Твой п.

О получении 200 руб. я извещал в прошлом письме.