Письмо № 7.Н.С.Фуделю

30 Х 1947, с. Большой Улуй ⁴⁵

Дорогой мой сынок. Опять порадовался твоему письму. Пишу мало сам, так как и

работа, и разные хлопоты, и беспокойства. Ведь письмо тоже, как стихи, требует известного покоя. Рад тому, что ты пишешь о маме. Дрова в Загорске меня, конечно, беспокоят, да и как же иначе: дрова там все. Представь себе, если Варенька мерзнет! Варенька – это мой ничем не прикрытый кусок сердца. Помогать отсюда я ничем не могу, тем более что за последнее время мое материальное положение ухудшилось, я лишился одной работы, самой большой. Хотелось бы подольше сохранить Вареньку в Загорске. Это ее дом, она там родилась и провела свои первые 6 лет, в счастливом одиночестве ⁴⁶.

Мое одиночество менее счастливо, и я его (это одиночество) ненавижу. Настроение у меня хорошее, есть еще сколько-то бодрости, но если бы ты только знал, как я страдаю оттого, что я один. Это, наверное, у всех людей на склоне лет. Это тургеневские «вешние воды», и «розы» ⁴⁷, и вообще вся тоска стареющего человека в пустыне жизни. Разница только, что Тургенев тосковал в теплом кресле, а я пишу это письмо при моргаске ⁴⁸ и хотя вы все живы, но я вас не вижу и не знаю – увижу ли. Повторяю: у меня совсем приличное настроение, особенно когда есть приличная папироска, и об этой части своих чувств я пишу как бы отвлеченно, как врач, констатирующий наличие скрытого нарыва. Конечно – пес с ним, с нарывом, пусть будет, если уж иначе нельзя, но написать о нем можно, поделиться. Сакулина ⁴⁹ я не читал и читать не очень желаю, а над какими-то повестями Тургенева и я когда-то пролил слезу. Жалостливо писал, старик!

Между прочим: в основе многих его сюжетов лежит древняя тема – упущенного счастья. «Могло бы быть, да не вышло». Это основной стержень «Евгения Онегина», где эта тема дана с потрясающей драматической красотой (вспомни сцену последнего разговора Татьяны), и здесь интересная параллель не только с «Вешними водами», но и с другими вещами. Потом у Тургенева интересны сны.

А я снов почти не вижу. Зато от этого идиотского одиночества привык разговаривать сам с собой, лежу по вечерам на кровати и разговариваю как дурак.

Для изучения не творчества, а личности писателя, конечно, в первую очередь ценны его письма, дневники, записки о нем и его, весь комплекс, я бы сказал, «бытовой биографии». Дело в том, что, по старому афоризму, «поэты слишком много врут», и хотя и в жизни они врут, но уж особенно врут в писательстве. Бумага все стерпит, а в жизни-то соврать труднее: глядишь, жена может поленом ударить или друг может обидеться, а я, скажем, не хочу, чтобы он обижался и т.д. Но это тема долгая и забираться в нее я не могу. Целую тебя, дорогой мой. Целую маму, и Машу, и Вареньку, и тетю Марусю. Я очень люблю всех вас и остаюсь ваш – покорный слуга, а твой к тому же папа.