Письмо № 157. Н.Н. Третьякову
2 Х [1964, Покров] 1055
Дорогой Ник<олай> Ник<олаевич>.
Хочется поговорить хоть в письме.
Я так рад, что Вы были на погребении 1056, что у нас с Вами теперь есть одно общее большое воспоминание – светлый свет в душе, точно вместе пережитая Пасха. Я именно так воспринял эти утренние часы золотого сентябрьского дня: обручение жизни вечной, радостный и тихий благовест, что «мы не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем» 1057. Это и есть русский Китеж, в душу которого Вы стараетесь проникнуть. Мне, конечно, очень обидно, что мой Коля был вечером, но не утром. На Вас лежит – хоть как-нибудь передать ему ощущение правды. Вера Макс<имовна> начала с Вами тогда на дороге говорить об этой девушке 1058, которая тоже была на погребении. Она художница, кончает худож<ественно>-технич<ескую> школу в Хотькове, ее бабушка – инструктор художеств<енных> ремесел. А она мечтает только о реставрационной работе в древнерусском искусстве. Этим летом она была во Владимир<ском> соборе и сумела, воспользовавшись ремонтными лесами, прекрасно, в красках снять фрески Рублева, в том числе ангела Стр<ашного> Суда и «море отдает своих мертвецов» 1059. Вам было бы наверно интересно их посмотреть, а нам хотелось бы вас познакомить: может быть (кто знает), Вы сумели бы выяснить возможность где-н<ибудь> ее устроить. Она иногда бывает у нас и, может быть, и Вы когда-ниб<удь> выбрались бы?
Посылаю Вам прекрасно написанную статью из Комсом<ольской> правды, хотя, может быть, Вы ее знаете.
Мое здоровье улучшилось в связи с переходом на строгую язвенную диету. Это очень скучно, но зато живешь. Пренебрежительно относился к постам, вот и посажен на пост принудительный. Из-за этой диеты очень сложно бывать в Москве, и я почти не вижу своих. Вера М<аксимовна> вся в страдании, все время меня чем-то кормит, что-то протирает, и дел у нее прибавилось. Как здоровье Ваше и Ирины Н<иколаевны> и младенца? 1060 Вы теперь не то, что прежде, – Вам теперь надо беречь свое здоровье и для нее, и для него. Это тоже скучно, вроде моей диеты, но «не так живи, как хочется, а как Бог велит».
Нам всего труднее заставлять себя делать не то, что хочется, например Великим постом не есть колбасы и не курить хотя бы натощак. Мы все надеемся, что золотые дни вернутся и мы еще погуляем в лесу, ведь он здесь рядом.
Крепко жму руку и обнимаю Вас, всегда помню и надеюсь на всякие милости Божий к Вам. Сердечно приветствую Ир<ину> Н<иколаевну>. Как здоровье Ир<ины> Евг<еньевны>?
Ваш С.Ф.
* * *
Датируется по почтовому штемпелю на конверте: письмо послано из Покрова Владимирской области 3 Х 1964 г. и получено в Москве (А-315, ул. Усиевича, 15, кв. 2) 5 Х 1964 г.
Очевидно, речь идет о годовщине смерти о. Николая Голубцова и о погребении его в сентябре 1963 г. Есть, однако, вероятность некой путаницы с датировкой письма и почтовыми штемпелями на конверте, так как содержание письма более естественно соотносится с событиями 1963 г., нежели с откликом на эти события год спустя.
Имя молодой художницы, которая по рекомендации С.И. Фуделя однажды была у Н.Н. Третьякова и показывала ему свои работы, установить не удалось.
Сюжет из «Откровения Иоанна Богослова»: «Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим» (Откр. 20,13).
Сын Н.Н. Третьякова, Николай.