Деятельность и значение Боярской думы в вопросах внешней политики Московского государства
Дошедшие, до нас в значительном количестве дипломатические документы Московского государства, начиная со времени великого князя Ивана III, дают возможность проследить деятельность и значение Боярской думы в вопросах внешней политики Московского государства. Боярская дума принимала участие в решении самых разнообразных вопросов, возникавших вследствие приезда в Москву посла того или другого государства. Если приезд этот вселял какое-либо сомнение, вопрос предлагается великим князем Боярской думе на рассмотрение и решается великим князем при участии ее. В сентябре 1536 г. в Москве получено было известие о приезде посла Крымского царевича Ислама, тестя последнего. «И князь великий говорил с бояры: пригоже ли ему Исламова посла почтити, как царевых послов чтят: на Дорогомилово (окраина Москвы) ево встретити послати, и о здоровье вспросити, и на подворье к нему сына боярского послати о Исламове здоровьи вспросити, и шуба к нему и с ествами послати, – или ево так почтити, как калгиных (калги – наследник хана) чтят?». Ответ получился в пользу посла: «и приговорил князь великий с бояры, что его пригоже почтити, қак царевых послов чтят»7. В 1514 г. великий князь прислал «с поля» боярина и казначея в Москву, «а велел бояром всем быти на дворе, да о том говорити: пригоже ли послати кого встречу против турецкого посла Камала князя, занеже он истомен, кони поустали и сами голодни?» Бояре приговорили, что «пригоже против турецкого посла послати людей, а и корму ему подослати». Они постановили не только, чтобы на встречу ему еxал наместник Рязанский «со всеми резанцы», но и чтобы «великая княгиня (рязанская) послала своих людей»8.
Боярская дума обсуждает вопрос – где принять посла. 18 мая 1522 г. великий князь в бытность свою в Коломне приговорил с боярами, что у него «турецкому послу Скиндерю быть в Коломне непригоже, а пригоже к нему послать сказать, что великий князь на своем деле, ино ему у него быть нельзя, и он бы был на Москве». А через несколько дней в июне месяце думе предложено было на решение – как смотреть на этого посла, в виду того, что он называет себя послом, а русскому посланнику, бывшему в Константинополе, «говорили от салтана, что Скиндеря салтан посылает к великому князю не посольством». Великий князь приговорил с боярами: «ино тому верити, что паши говорили, а тому не верити что Скиндерь говорил». – С Боярской же думой великий князь решает вопрос об отпуске посла и отправлении ответного посольства. В июне 1524 г. великий князь Василий, выслушав грамоты, присланные султаном с упомянутым выше послом его Cкиндером, «говорил с бояры, что ему Скиндеря к султану отпустити, а с ним своего добраго человека послати не пригоже того деля, что салтан большаго посла не прислал и с Скиндером приказу нет – каким межи иx крепостям (договору) быти"9. В мае 1533 г. великий князь Василий приговорил с боярами, что ему «прихоже турецкаго салтана человека (Ахмата) к султану отпустити, а с ним послати к салтану своя грамота»10. 4 декабря 1533 г. князь с боярами приговорил отпустить в Нагаи присланного гонца и к мирзам послать своих казаков, а в Крым бывших в то время гонцов11. В августе 1508 г. великий князь приговорил с боярами, что «пригоже ему к Максимилиану цесарю послать грамоту»12. 15 декабря 1512 г. великий князь Василий ІІІ приговорил «с своею братьею» послать в Константинополь поздравить нового султана со вступлением на престол»13. В апреле 1517 г. великий князь Василий ІІІ поговорил с боярами, что «у него от турского салтана весть никакова не бывала, как и посол его Василий Коробов прише к нему; инобы к нему послати об его здоровье вспросить сына боярского». В 1522 г. великий князь Василий III, выслушав посольство от короля польского, «приговорил с братьею и с бояры, что ему пригожа к королю послати своего человека»14.
Ведение переговоров с приезжавшими в Москву иноземными послами возлагалось великим князем также на Боярскую думу, из состава коей каждый раз назначалась особая комиссия, состоявшая из бояр и дьяков, в сообщении послам называвшихся «советниками» и большими людьми, «которые у великого князя в избе живут»15. По подаче послом на аудиенции грамоты, он обыкновенно удалялся в одну из палат велико-княжеского дворца (обыкновенно – в Набережную или Ответную), куда являлась и назначенная для переговоров с ним комиссия. Выслушав речи посла, комиссия передавала их государю и Боярской думе, от которых получала наставление о дальнейших переговорах. 22 апреля 1517 г. вел. князь Василий III, выслушав речи цесарского посла Сигизмунда Герберштейна, «приговорил с бояры, что против его речей ответ ему велети учинити»; а 19 июля – чтобы посол был «на дворе и тем делом, что говорил на подворье Шигоне (боярину), ответ учинити». 10 ноября того же года князь, «поговоря с братьею и с бояры», послал к тому же Герберштейну с ответом относительно г. Смоленска боярина и 2-х дьяков16.
Итак, Боярская дума принимала участие в решении почти всех вопросов, касавшихся внешних сношений Московского государства; она же обсуждала и все дела, возникавшие вследствии их. Такое большое значение во внешних сношениях она имела не только во весь ХVI век, но и в первую половину XVII века до тех пор, пока во главе специального учреждения, ведавшего иностранные дела, – Посольского приказа, не стали быть назначаемы (1667 г.) члены той же самой Боярской думы – государственные сановники17.
* * *
Крымский статейный список № 8, л. 294.
Турецкий статейный список № 1, л. 10 об.
Там же, л. 293.
Там же, л. 336.
Нагайский статейный список № 2, л. 2.
Австрийский статейный список № 1.
Турецкий статейный список № 1, лл. 95–108.
Литовская метрика, книга № 2, лл. 150–156.
Посольские записи говорят только о двух исключениях из этого правила, в 1501 и 1504 гг., когда литовским послу и гонцу «отвечал сам великий князь».
Австрийский статейный список № 2.
Должно быть отмечено также, что в ХVI–XVII вв. внешние сношения происходят не между главами только государств, но и между московскими боярами и митрополитом с одной стороны и литовскими панами радными с другой. Сведения об этих сношениях бояр начинаются с қонца 1502 г., когда литовская рада прислала к боярам человека своего с верющей грамотой. Они происходили затем в 1503, 1506, 1520, 1521, 1533, 1536, 1562, 1568, 1565, 1566, 1970, 1579, 1578, 1580, 1583, 1586, 1589, 1590, 1593, 1595 (а также 1618, 1620, 1622) с литовскими боярам и виленским бискупом. К митрополиту московскому те же паны и бискуп обращались в конце 1552 г., в 1555, 1562, 1565 и 1586 гг. Предметом сношений были вопросы о присылке послов для мирных переговоров, о выдаче «опасной» грамоты для них, о размене пленных, о пограничных делах и т. п. Обыкновенно литовская рада присылала грамоту, на которую московские бояре и отвечали; но бывали случаи, когда сношения начинали последние. Так в 1589 г. царь приговорил с боярами «в Литву послати от бояр с грамотою к панам paдам легкого гончика припомянути о соединенье да и вестей проведати». Московские бояре принимали гонцов и послов или на дворе вел. князя или старейший боярин у себя на дворе; но в том и другом случае при сем присутствовали бояре и дьяки, по назначению вел. князя, царя, которые потом и доносили о сделанных им предложениях и отдавали привезенные им грамоты. – Сношения с митрополитом с 1565 г. стали получать неодобрение царя Ивана IV. Так, прибывшему в августе 1565 г. литовскому гонцу сказано было, что «у митрополита быть ему непригоже», а он должен быть у боярина кн. И. Д. Бельского. Подобный же ответ получил н литовский посол Гарабурда, прибывший в апреле 1586 г. с грамотой от панов радных к митроп. Дионисию и боярам. Царь приговорил, что ему «у митрополита и у всем бояр быти не пригоже, а взяти у него грамоты боярам, которые в ответ». Посланники принимались митрополитом в его палате, в которой кроме духовных властей обыкновенно сидели и бояре 2–3 и государев дьяк, по назначению царя. Грамоту, привезенную гонцом, принимал митрополичий дьяк, но потом она пересылалась к царю. Царем же делались распоряжения и о том – как митрополит должен был принять гонца. Литовского посланника 1562 года велено было так принять: по его входе в палату, «митрополиту против его поклона не вставати и не отвечивати ничего. Да призвати метрополиту к себе владык да дву архимандритов и бояр да дьяка Андрея Васильва, и грамота литовского посланника перед митрополитом прочести себе тайно». На грамоту митрополит отвечал также посылкой грамоты (1555 г. Польский статейный список № 7, лл. 40–107) – В царствование Феодора Ивановнча его шурин Борис Годунов имеет также отдельные сношения с иностранными государями, которые кроме грамот царю присылают грамоты и ему лично, на которые Годунов шлет отдельные ответы. Эти сношения начались кажется в октябре 1587 г. посылкой Годуновым грамот к панам радам литовским с отправленными тогда в Литву посланниками. Паны рада ответили грамотой и с того времени Годунов продолжает с ними обсылаться. Кроме Литвы он сносится с Крымом (с августа 1588 г.), цесаревым братом Максимилианом (июнь 1590 г.) и турецким сулатаном (февраль 1592 г.). Приезжающие в Москву послы и гонцы являются к нему и он устраивает торжественные приемы их, подобные царским. Так в мае 1589 г. он принимать цесарева посла Н. Варкача, в марте 1593 г. – посланца литовского канцлера Льва Сапеги, в августе 1593 и 1594 гг. Крымских гонцов, при чем вторые из них имели от крымского хана «тайной приказ» к Годунову. Последний вообще имел большое влияние на дела московской политики и посольские дьяки напр. речи крымских гонцев «сказывали конюшему боярину Б. Ф. Годунову».