К преподобному Серафиму в Вырицу

«Всякого, кто исповедает Меня перед людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным».

Мф. 10, 32

Открыто и безбоязненно исповедал Христа перед людьми преподобный Серафим Вырицкий в годы лютого богоборчества и кровавых гонений на Веру Православную. Самой жизнью своей исполнил он заповеди Святаго Евангелия и стал избранным сосудом благодати Божией.

Уже на земле вырицкому подвижнику было открыто Небесное. Милосердый Господь щедро наделил его дарами Святаго Духа, высшим из которых был дар деятельной, сострадательной любви. Любви всепрощающей... Именно любовь соединяет святых с Господом нашим Иисусом Христом и Господа со святыми, ибо Он Сам есть любовь. Святые по любви своей ходатайствуют перед Господом о немощных и малодушных, а Он по любви Своей вдохновляет и укрепляет народ Божий в находящих скорбях и искушениях.

В писаниях преподобного Силуана Афонского приводится удивительный пример из жизни древних подвижников:

«Когда преподобный Паисий Великий молился за монаха, который отрекся от Христа, явился ему Господь и сказал: “Паисий, как ты можешь за него молиться, ведь он же отрекся от Меня?” Тем не менее, святой продолжал просить и умолять Господа о помиловании отступника. Тогда Господь сказал ему: “Паисий, ты Мне уподобился любовью!”»

Такой полноты любви достиг и преподобный Серафим Вырицкий. Своей любовью он обнимал весь мир и желал всем спасения. Чаще всего люди, посещавшие вырицкого старца при земной его жизни, не могут без слез рассказывать о незабвенных минутах общения с батюшкой Серафимом. Эти чистосердечные, порою краткие и простодушные повествования еще раз показывают, каких великих даров сподобился преподобный: молитвы и утешения, прозорливости и пророчеств, исцелений и духовной мудрости, видения происходившего вдали и других. А скольким людям открыл Господь через Своего избранника ощущения неземной радости!

Безусловно, не сразу, а путем многолетнего подвига, путем внутренней работы над собой и горячей молитвой человек достигает такой духовной высоты. Но этот путь открыт каждому.

Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5,48), – назидает нас Сам Господь Иисус Христос. Подвиги и дела святого преподобного Серафима Вырицкого еще раз напоминают нам, что достижение святости есть истинная цель жизни нашей христианской.

Воистину солью земли и светом миру стал вырицкий старец. Его любовь привела к Христу великое множество людей разных возрастов и сословий. Так было в дни его земного жития, так происходит и доныне, а горячее народное почитание свидетельствует о небесной славе вырицкого подвижника.

Живые свидетельства и воспоминания людей, воочию видевших великого русского святого, имеют сегодня особую ценность, когда на наших глазах исполняется его знаменитое пророчество: «Придет время, когда не гонения, а деньги и прелести мира сего отвратят людей от Бога, и погибнет куда больше душ, чем во времена открытого богоборчества. С одной стороны, будут воздвигать кресты и золотить купола, а с другой – настанет царство лжи и зла. Истинная Церковь всегда будут гонима, а спастись можно будет только скорбями и болезнями. Гонения будут принимать самый изощренный, непредсказуемый характер...»

Как сохранить веру, находясь среди мира, который все более и более ожесточается и озлобляется? Среди мира, который бешено несется к огненной бездне, пытаясь увлечь за собой и христиан?

Невозможное человекам возможно Богу (Лк. 18, 27), и Бог, желающий всем спасения, не оставит ищущих Его без Своей всесильной помощи и поддержки. От православных требуется только твердая решимость сохранять верность Христу, отвергая все соблазны века сего. Именно таким путем шли угодники Божии, достигшие Небесного Царства. Они видят наши скорби, знают нашу немощь и неустанно ходатайствуют за нас пред Богом. Среди них и великий молитвенник и печальник земли Русской – святой преподобный Серафим Вырицкий.

(Из дневника Веры Константиновны Берхман)

Вера Константиновна Берхман (†24.03.1969) была духовной дочерью известного петербургского пастыря, прошедшего тюрьмы и лагеря, исповедника Христовой веры, протоиерея Владимира Шамонина. С отцом Серафимом и матушкой Серафимой (Муравьевыми) Вера Константиновна была знакома с 20-х годов XX века. До Великой Отечественной войны она часто ездила к ним в Вырицу не только за духовным советом, но и как к очень близким людям.

Страницы дневника Веры Константиновны сохранили ценнейшие свидетельства о преподобном вырицком старце. Донесли они до нас и живой, одухотворенный образ матушки Серафимы – единомысленной спутницы и сомолитвенницы великого подвижника. Схимонахиня Серафима предстает пред нами богомудрой старицей, человеком большой духовной силы, терпения, мужества, и воистину христианской любви.

...Вырица была освобождена в феврале 1944 года. Но не так-то легко удалось мне получить туда пропуск, в минированную, недавно освобожденную местность. К тому же – живы ли Муравьевы? На два письма-запроса в Вырицкий сельсовет ответа не последовало. И только в июне моя сослуживица получила от своих знакомых известие: отец Серафим жив, а матушка Христина «умерла» – вместо нее появилась и живет в схиме мать Серафима. В первую минуту даже сердце дрогнуло. Но сразу же догадалась, о какой смерти шла тут речь. Мы долго соображали, как мне достичь Вырицы. Пропусков все не давали. Наконец мне посоветовали идти в Заводоуправление и просить пропуск, якобы для обследования пионерлагеря и детдомов завода № 810 (теперь Линотип) – на столько-то дней (не больше 3-х – 4-х).

Ни лагерей, ни детских домов в Вырице сейчас, пока ее не привели в безопасность, не могло быть, но к осени планировали их оборудовать, и обследование могло пригодиться. В силу всего этого, да еще у меня оказались «больные старые родственники» – мне дали направление в Вырицу. Но надо было еще затратить день в филиале НКВД на Невском проспекте для получения форменного пропуска с возвратом. Там были окошечки по железнодорожным направлениям – духота, очереди, теснота, людские сетования, – но все это преодолелось довольно легко. По пропуску я получила билет в Вырицу на 24 июля 1944 года. Ольгин день – мирские именины матушки Серафимы. Я все еще именовала ее в уме «Христина».

Душный, тяжелый день для таких, какими мы были еще в то время. Трудно идти даже и с легкой поклажей трехкилометровый путь. Грозовые облака на небе. Вот-вот хлынет дождь. Пахнет смолой и сосной. Около въезда Пильный проспект параллелен Майскому. Мы всегда доходили до Пильного и шли вверх по нему, а сейчас мне указали краткую дорогу до Майского – через лесок. Ни души в лесу. Ни души на Майском. Птицы уже отгнездились, но все же несется отовсюду то воробьиное щебетание, то стук дятла, то низко-низко пролетит «дождевик». Весь лесок дышит и живет июльской красотой. Я шла по лесным тропинкам, по мшистым корневищам и не верила, что я снова в Вырице. Безлюдье мне говорило о недавней войне, об отторженности пригородов от центра, и все же в этом безлюдье было так хорошо, от всего отъединено! По Майскому проспекту немцы понаставили заборчиков, сарайчиков, кое-где была еще не стерта свастика... Павловск, Пушкин – все пострадало – и как! Но Вырицу они не тронули.

И наконец-то я близка к цели – 30-е номера домов. Мне выпало на долю счастье снова найти своих дорогих, быть одной из первых ленинградских птиц, прилетевших к ним. Я нашла их, чтобы снова приветствовать, сообщить им все нужное и потерять через восемь с половиной месяцев свою дивную старицу. 17 апреля 1945 года ее не стало.

Передо мною – похожий на церковь, деревянный одноэтажный дом. Его можно даже считать двухэтажным из-за круглой галерейки мезонина с высокой куполообразной крышей и еще одной постройкой. Вокруг – цветущий палисадник, левой стороной примыкающий к лесу. Первая входная дверь полуоткрыта. Я вошла, поднялась на несколько ступенек и постучала в боковую, обшитую клеенкой, дверь. Послышались легкие, как бы летящие шаги. «Кто..?» Я сказала: «К батюшке». В ответ на это: «Батюшка болеет, не принимает никого». «Пустите меня, пожалуйста, – попросила я. – Я из Ленинграда, по пропуску... Меня зовут Вера Константиновна». И лишь только я вымолвила имя-отчество, оно сразу же было повторено кому-то, и вслед за этим я сквозь полуотворенную дверь услышала знакомые интонации: «Жива? Слава Богу!.. Где же она?» Шаги навстречу, и впустила меня монахиня в белом апостольнике. «Где же она, пусти!» – сказал кто-то из большой комнаты, залитой вечерним светом – и с той минуты я помню и не помню, как все произошло. Помню, как маленькая, хрупкая старушка в черной скуфейке – с первого взгляда и не узнать мать Христину – открыла мне навстречу руки... Да, это была она – ее живые, внутрь смотрящие глаза: «Слава Богу! Жива!» И все заключилось в нашем объятии. И нет у меня слов передать – как? – но все вокруг нас: и палисадник с цветущими ромашками, дигиталисом, серебряным пустырником и окопником на клумбах, и веранда, насквозь пронизанная лучами вечернего солнца, – все стало потусторонним, все вышло из пределов, все объялось светом незаходимого дня. И моя матушка была уже не Христина, а Серафима. Вместо белого апостольника черная скуфья закрывала лоб, все было другое. Во всем была истина пережитых страданий, и ни в чем – лжи...

И что я особенно ярко восприняла в тот вечер, что меня утешило, это то, что она не ужасалась и не сетовала на ленинградцев, бросавших на произвол общего захоронения своих родных и близких. Она не только не была способна ранить израненное, добивать вопросами измученное, произнести даже самые обычные слова недоумения. Нет, ее могучее сердце не только все покрывало любовью, но оно все понимало... Все, что произошло, ее сердце оправдывало, все. Что я говорю – оправдывало! На меня излились потоки самой искренней материнской любви и нежности. После многих беспросветных дней и ночей страдания я поняла, что есть у меня кто-то на земле, кто не просто терпит и оправдывает, как делают обычно хорошие люди, но – любит. Любит! Узнав от меня, что не пришлось мне проводить в могилу близких людей, она не проявила ни упрека, ни недоумения, наоборот – тут было столько нежности и любви, что сразу упали тяжелые цепи окаянного чувства.

Она состарилась, очень состарилась и изменилась. Как долго – в ее 55 лет и дальше – можно было ей дать 40–45, и даже в Финскую войну – в 67 лет – мать Христина была для нас та же красавица-монахиня, как при первой встрече. Глаза ее то и дело загорались тем же блеском, что и в юности, когда матушка начинала гневаться на какую-то ею замеченную неправду или ересь. Теперь передо мною сидела 74-летняя, тяжелобольная, задыхающаяся от кашля, старица. Щеки ввалились и опали, глаза углубились, их окружала синяя тень, вверху на щеке рдело темно-малиновое пятнышко, и весь вечер эти новые явления открывали мне состояние, в котором она находилась.

Передо мною была схимонахиня Серафима. Сразу же я выслушала ее рассказ, как в прошлом, 1943 году, она, как обычно, вошла вечером в келлию отца Серафима. Результатом их разговора были его слова: «Пора, матушка, ни война, ни болезнь не ждут, дни лукавы суть». День посвящения в схиму назначили на 24 сентября 1943 года. В той же самой церкви в честь Казанской иконы Божией Матери, которую мы всегда посещали в Вырице, мать Христина уступила место схимонахине Серафиме.

«Так и начали мы, два Серафима, жить вместе. Да, и еще у нас появилось новое лицо в доме, тоже мать Серафима – ее войной пригнало к нашей пристани (эта была та самая монахиня, которая меня впустила). Хорошая, смиренная, чтица первоклассная...»

Много чего прозвучало в наших разговорах тем незабываемым вечером. Но о чем бы мы ни говорили, чего бы ни касались, было совершенно ясно: мать Христина осталась в прошлом, и в мир явилась схимонахиня Серафима. Год как в схиме, а вся – другая. И не то, что та была лучше или хуже... Та была прекрасна как мать Христина, эта – как новая схимница матушка Серафима. Та была прекрасна всем – величием осанки, властным жестом, легкой шуткой вовремя, остроумным замечанием, умением во все входить, все сразу увидеть, всем распорядиться, и все же никогда не терять внутреннего света, всегда горевшего. Заботившаяся и обо всех пекущаяся мать Христина! Матерью истинно духовной была она и для меня, грешной... Кто знал все мое и всю меня, как не она? По чести говорю, не знаю, кто лучше, она или мой духовный отец? Он знал, чтобы отпускать и брать на себя, она, чтоб, зная все, молиться и любить. Но сейчас очевидно: со схимой была принята печать высшего служения...

Как изменили ее, как состарили годы войны, оккупации... Да и раньше много скорбей по жизни несла мать Христина, всех она умела любить во Христе, иначе не была бы названа так. «Ждала я имени Евфросиния», – когда-то рассказывала она мне про свой первый постриг. Уж очень любила я княжну Евфросинию Полоцкую, чтила ее память...

Вдруг слышу имя «Христина». Удивительно показалось мне это. При поздравлении мне говорит игуменья: «Ты – Христина, значит, Христова, неси иго Его. Христина, люби всех, как самое себя».

И внешне матушка вся изменилась. Вся она стала меньше. Иссушила ее болезнь, исчезла ее прежняя полнота. Теперь это что-то невесомое, до того легкое и воздушное, что вот-вот улетит. И в этой готовности к полету – передо мною новое существо – мать Серафима.

Разговоры наши, всего того вечера – как их передать? Как связать все слова, вопросы и ответы? Это кануло в вечность, и в глубину души... После первого, затаенного своего рыдания в ответ на мои слова, так сказала она мне: «Ты потеряла за эти три года всех своих ближних... Не горюй, что не схоронила их. Не ищите больше по могилкам – даже в мыслях своих. Все равно у Бога они, не пропадет у него ничто. Так-то, друг мой!» И когда я снова склонилась перед ней, матушка распахнула предо мной руки, обняла меня и сказала так неповторимо, как не говорил никто: «Родимая моя!..»

«Жизнь возвращена, чтобы не коптить и скверниться, а для того, чтобы светить. Если будешь говорить – за тем, да за другим не угнаться, так в этом не смирение, а гордость. Тщеславие, прикрывшееся личиной смирения. Как же нам угнаться за Христом, Который сказал: “Будьте святы, как Я свят”, если не погонишься за ближним примером? Ведь все, несущие свет, – это малые и большие светы одного присносущного Света... Для того, чтобы пустить ростки, потянуться к Свету – надо прозябнуть, умереть и прорасти. Все – мираж, все – призрак: земная дружба, плотская человеческая любовь. Вот хочешь подойти теснее, вплотную к душе родной, присной по духу, глянь, – она тебя ранит... Разве не бывало так?» – говорила матушка. Я ответила ей: «Да, бывало, и от самых близких бывало...»

«Видишь ли, друг мой, в чем тут дело? И это Христова тайна... Разве мы, люди, можем так любить друг друга, как любит нас Христос? То есть искру Его любви отдавать каждому, чтобы воспламенялась могучим огнем. Любить каждого индивидуально в полной мере может только Господь! Он любит так, что каждый чувствует: “я – Твой, а Ты – только мой”. А он-то, Христос, – Он во всех, и во всех – в полной мере. Он – в каждой верующей душе. И Он не только ждет. Он жаждет от каждого из нас великой, и не только общей, но и непременно личной любви к человеку – к ближнему. И дает на такие дела верующим и любящим Его неизреченные силы.

А святые? А преподобные? Как они любили! Слов не хватает... И больше сего сотворили, ибо сказано было: “Я к Отцу Моему иду”. Приглядись после трехлетней разлуки к батюшке, – недалеко ходить, тут, за стеной. Как велик в любви! Он истинно светится любовью небесной. Вот и нам всем надо следовать, особенно теперь, когда нам дана такая ощутимая поблажка во времени – всех люби и каждого люби, крепче, сильнее, раздувай в себе искру любви и пламя любви. Помни, не только адаманта по духовным способностям – Павла, но и мытаря призвал Господь, и блудницу, и Закхея, малого ростом, посетил. Каждого – особо, и каждому – все... – назидала меня матушка. – Вспомни, как дружили святители Василий Великий и Григорий Богослов. Но Григорий был и остался Григорием, а Василий – Василием. Бог-то любит равно! Как того, так и другого. Дело тут не в изглаголании любви, не в признаниях... надо каждому из нас принять каждого и полюбить как чадо Христово, и это можно и должно!»

Когда мы затронули вопрос о немощах, болезнях, кое-каких медицинских проблемах, которыми матушка интересовалась, она вдруг спросила меня: «Скажи, жалуешься ли ты людям на болезни?» Я ответила, что стараюсь жалоб избегать, да и к врачу иду в редких случаях, за больничным листом. Матушка выслушала меня, перебирая свою лестовку, и вдруг твердо сказала, взявши меня за плечо и повернув к своему лицу: «Всегда ко мне приходи, когда болит. А людям, ты права, лучше много не говорить. Все-то больные, и каждый думает, что он один такой. Люди и поболеть вместе, единодушно, даже вдвоем, не умеют. Ты кому-то скажешь: “У меня сердце болит”, а он в ответ: “Это что, ваше сердце, а у меня и голова, и сердце, и ноги”. Или кто оборвет: “Ну, уж вы всегда со своими болезнями носитесь”, – а ты, между прочим, первый раз ему о себе поведала. Ты уж, Верушка, ко мне всегда приходи, без смущения.

Тебя всю перевернуло – говоришь ты, а я – вижу. Так что же? Надо теперь начать жить по-другому. Но как? Это трудно, почти немыслимо, особенно теперь.

В подвиге принятия на себя Христовых язв – скорби, ох, какие скорби будут. Сразу придут и у каждого ведь – свои. Какие искушения! Веруша, миленькая, на что тебе мир? Ну, скажи, на что он нам, мир-то, таким уродам, таким блаженным, таким больным?»

Я попыталась сказать нечто про обновление духовной жизни. «Нет этому миру покаяния! – твердо и властно прервала меня старица, – отдельные души, светильники – они всегда были и будут. Вот такие, как батюшка Иоанн Кронштадтский, инок Владимир¹, ну, наконец, и наш батюшка, и другие...»

Тем первым, незабвенным вечером мы долго с ней сидели на веранде. Стемнело, над высокими елями – зажглась яркая звезда. Сырость все же заставила матушку уйти в комнату. Я должна была ночевать наверху, в мезонине... Матушка позвала новую келейницу Серафиму. «Станем все в ряд. Вот так, и споем “Се, Жених грядет в полуночи”». Это был экспромт, но из тех, которые запоминаются навсегда. Хриплая, с трудом дышавшая матушкина грудь слабо участвовала в пении, но вся ее душа горела в словах: «И блажен раб, его же обрящет бдяща...» Не столько это было пением, сколько исповеданием всей сущностью потрясенной, верующей, скорбящей души того, чего она ждала, к чему готовилась всей жизнью...

Матушка не отрывала глаза от лампады, горевшей перед ликом Богоматери. Затем она благословила меня своим большим, таким знакомым мне Крестом, троекратно прикоснувшимся ко лбу, плечам, груди. Он был как бы насыщен молитвой, он и по сей час как бы отпечатан на мне – этот живой, монашеский Крест. И мы расстались.

Хорошо, дивно было наверху в светелке. Ночь упала на мир – июльская, лунная. Прямо предо мною, за окном – высокий мягкий ельник... Что-то прекрасное посетило меня. Я села на кровати и застыла. Сказка это или сон, что снова я здесь и завтра увижу батюшку Серафима! Как будто нет трех лет разлуки. И каких лет! И не только это наполняло душу радостью. А случилось так, что все скорби и потери отошли куда-то, все грехи и ошибки, что ковали мне цепи, – все было в прошлом. Осенили, засияли литургические слова: «Обновится, яко орля, юность твоя...» И так я долго сидела, то молясь, то плача от радости и умиления, улыбаясь чему-то. Как прекрасен Свет посещения Твоего, Господи!...

Батюшку Серафима я увидела утром 25 июля 1944 года после утреннего правила, прочитанного ему той же новой монахиней, матушкой Серафимой (Морозовой). Три с половиной года разлуки.

Когда я с ним виделась последний раз перед войной на Пасху 1941 года, я еще абсолютно не вникала в смысл слова «старец», старец иеросхимонах Серафим... Больной батюшка, духовник Лаврской братии, находился на покое в Вырице с ухаживавшей за ним монахиней Христиной, бывшей в миру ему супругой. К нему все время ходили люди, обремененные заботами, горем, грехами и скорбями. Ездили последние 10 лет перед войной и мы. Даже гостили у него по неделям, мы считались близкими, своими. Мать Христина кормила нас грибными и рыбными супами, и каждый имел свободный доступ к батюшке, чуть ли не по часу беседовал с ним. Людские эти посещения тогда носили характер «в гости к батюшке приехали».

Увидев его теперь в 1944 году, вскоре после открытия Вырицкой зоны, я не узнала в нем того батюшку, которого знала прежде. Та перемена, о которой я уже писала, говоря о матушке Серафиме, в нем совершилась яснее, строже и... как-то – резче. В Вырице я застала в июле 1944 года ту «паузу» в жизни батюшки, когда новых посетителей из Ленинграда еще не было, а около него сосредоточились свои, вырицкие, да еще две-три монахини из закрытого монастыря, попавшие в оккупацию, да кое-кто из застрявших здесь дачников 1941 года. Въезд по пропускам для многих был невозможен. Люди хлынули в Вырицу много позднее, и их число постепенно разрасталось. В Великом посту 1945 года и до матушкиной кончины 17 апреля 1945 года – уже было значительное количество посетителей, а с лета 1945 года до самого успения батюшки (3 апреля 1949 года) – непрерывная череда, поток людской.

С волнением, с каким-то новым чувством трепета вошла я в его келлию. И келлия была для меня тоже будто новая. Отец Серафим лежал справа в полной схиме. Я подошла к кровати и встала перед ним на колени. На его тонком, бледном лице светилась улыбка. Он благословил меня, сказал ласково: «Увиделись наконец-то. Жива! Слава Тебе, Боже!» Затем спросил: надолго ли? С трудом ли достала пропуск? И затем утешительно так: «Теперь к нам скоро можно будет ездить почаще. Путь откроется. Матушку-то нашу повидала? Каково? Теперь и она – мать Серафима!» – улыбнулся, говоря про нее.

«Бедный, бедный Петербург!.. – просто сказал он после двух-трех моих слов о зиме 41/42 годов. – Мученики... да-да, это мученики...»

Говорить с ним пространно и долго не пришлось. Матушка ему еще вчера рассказала про все мои потери. Он знал все и сам.

Преподобный Серафим Вырицкий.

Около 1944г.

«А знаете ли Вы, Вера Константиновна, для чего мы остались жить? Чтобы их “догнать”. Как теперь говорят: “догнать и перегнать”. Ну, а мы-то – хоть вдогонку – не вперегонку?, так ведь!»

Он смеялся своим добрым полусмехом, полуулыбкой. Он словно знал все, и совсем уж не о чем было рассказывать. Родилось такое впечатление, что здесь я была всего два-три дня назад. Те же образа, лампадочки, тот же отец Серафим передо мною, а главное, что тут не надо было ничего тормошить и много рассказывать. Встречу с матушкой Серафимой пережила я вчера совсем по-другому. Надо было бурно и глубинно ее прочувствовать. В тихой келлии старца – завершение всего. Мирно дышали стены, ласково светились его голубые глаза.

Отец Серафим постарел, но не так заметно, как матушка. Хотя он все время лежал, она же – ходила. Но что воспринялось – это та мудрая во всем духовная высота, принимавшаяся мною раньше на веру, опиравшаяся на общее о нем высокое мнение. Теперь эта духовная мощь явилась мне воочию, ввела меня в свою атмосферу, крепко овладела сознанием. Я слишком долго, чуть ли не смолоду (с 33 лет), знала батюшку, знала его слова, присловки, шутки и поучения. Слово «старец» мне открылось во всей силе только 25 июля 1944 года, после разлуки в три года.

Весь остальной день 25 июля мы были до вечера один на один с матушкой. В этот незабвенный день я не отходила от ее ног. Не помню, сколько времени мы сидели с нею тесно, но ни она не отпускала меня от себя, ни я не отходила от ее низенького креслица.

«Приезжай ко мне почаще. Много ли жить осталось. Книг привези. Читать хочу... Как хорошо случилось – ты приехала – и дома никого, кроме нас, нет. А ведь скоро будет людно, хлынет к нему народ. Если знавшие нашего батюшку многие и умерли за эти годы, то другие, живые, узнают и приедут. И скоро они приедут, теперь ведь только вырицкие, да два-три человека по пропуску. Вот и к Великому посту, наверное, приедут». Так и сбылось, и матушка еще застала эти толпы духовно голодных людей.

К вечеру матушке занездоровилось, и я рано ушла от нее наверх в светелку. От всего переговоренного и вспомянутого за эти два дня на меня напал крепкий сон. Рано утром меня разбудила монахиня Серафима:

«Не хотела Вас будить, Вы так крепко спали. Но матушка очень заболела. Все тут у нее вместе – и кашель, и жар, и колет бок, и тошнит ее очень. Послали к врачам. Уж не в первый раз так!»

Матушка была в жару: 39,2°. Она задыхалась, и ее сильно тошнило, пульс невозможно уловить – ниточка с перебоями. Я ей сделала сразу укол – камфара с кофеином. Тут пришел врач, определил воспаление легкого, прописал дигиталис, камфару и ушел. До вечера я ходила за матушкой. Тошнота кончилась, но откашливается сгустками крови... Батюшка сгорбленный, маленький, пробрался в комнату посмотреть матушку, приобщить, но из-за тошноты не решался. Ее приобщили 27 июля, когда я была уже в Ленинграде. А в тот памятный день, 26 июля, я уехала вечерним поездом, так как 27-го надо было работать. Жутко мне было оставлять в таком состоянии вновь найденную матушку. Перед отъездом в четыре часа я сделала ей укол. Когда я уходила, матушка распорядилась мне отдать только что собранный букет из сада: «Это положи на могилку, на любую грядку и верь, что они примут». И благословила меня горячей рукой: «Ну, иди с миром». Когда я уже была в дверях, она сказала мне вслед: «Приезжай поскорее. Я теперь, наверное, выправлюсь». И эти слова меня утешили, как ничто иное.

В Ленинграде я была поздно, в 8 часов вечера, а утром, боясь, что розы опадут (некоторые уже облетели), я перед работой, часов в 7 утра, съездила на кладбище и положила букет на грядку, веруя, что «примут». И в 9 часов приняла от сестры дежурство.

Матушка в этот раз поправилась, и хоть с трудом, но прожила до 17/IV 1945 года.

Вспоминая встречи с матушкой, часто думаю о его великом пути.

Мне думается, что на его последние какие-то – месяцы, годы ли? – легли самые тяжелые испытания от людей. Так он был совсем-совсем одинок с этой толпой к нему приходящих. Они буквально плыли со всех концов города и пригородов. В большинстве своем это были люди совсем не духовные, а затерянные в мире забот и скорбей, и часто они не знали и не решались, куда бы им пойти? В Вырицу, к гадалке, или же к отцу Серафиму.

«Мне посоветовали – и я пошла. Не знаю, что скажет. Кроить или не кроить материал на пальто к зиме. Если скажет “кроить”, значит, несколько лет еще поживу». Другая говорит: «Вот, хочу к отцу Серафиму. Что он посоветует. Если б вот мне знать, что все равно муж к той уйдет, я бы аборт сделала...»

Вторая часть людей – это скорбные, их тоже немало, и с каждым днем растет число таких посетителей.

Скорбные! Сколько их ходит к старцу! «Сын ворует». «Сын квартиру обокрал». «Дочка побивает мать». «А у меня на отца сын донес». «Вдова я, – рассказывает одна из них, – а дочь у меня в бандитки пошла». «У меня дочь карточки унесла». «А мы 4-й год без площади, в сарайчике живем».

«Я слепая, – раздается голос, – сестра меня бьет... Вот добрые люди и привели к старцу...»

Бесконечные, беспросветные жалобы на детей: ушли в бандиты, в пьянку, воровство, крадут у родителей, пропивают, бьют... Из приходящих к отцу Серафиму есть верующие, есть суеверные, есть такие, которые только сейчас, с горя, начали искать святое, – и они просят святой воды, маслица, просфоры. Никому здесь в этом не отказывают, и всем этим наделяет их отец Серафим.

Из келлии его выходят кто с заплаканными, кто с радостными лицами. Но эти люди уже не те, что сюда вошли – мир и умиление светятся в их глазах. «Он посоветовал, – сообщают они, – молиться как за живого. Значит, жив». Делятся друг с другом его словами, советами. Отсюда они выйдут уже другими людьми, с надеждой на лучшее, с упованием на помощь свыше, с решением молиться и терпеть. Эти люди хотят по мере сил поблагодарить отца Серафима. Они приносят ему деньги, булки, крупу, – у кого что есть. А он, терпеливец и любвеобильный пастырь нашего времени, сразу же отдает полученное дальше и дальше, кому надо и что надо.

Смотрела я в его добрые, светящиеся глаза и думала: кажется, – человек, даже великой праведной жизни, но – человек, пусть он земной ангел, но все же – он рода земного. И ему, как человеку, хоть немного, хоть чуть-чуть, изредка, но надо услышать из уст земного какого-то существа что-то общее с ним, такое, что совсем близко с его душой. Чтоб тебе не быть только эгоистом в своих переживаниях, его-то душа всегда ответит, – а ты, ты дай ему не только свою скорбь, нужду, просьбу или скудость, даже дар свой вещественный. Нет, ты дай ему по силе твоей и возможности разумения – отдушину и облегчение в его страдании телесном и служении духовном. Как хочется такого человека почтить чем-то очень свойственным его духу, побаловать каким-то для него приятным вниманием – это не то, что влечет его долу, в мир. Его туда ничем уж не повлечешь. Но иногда надо быть и тебе ребенком с такими великими детьми. И такую часть жизни я силилась до боли, любви и жаления понимать.

Однажды я осмелилась прочитать ему свои духовные стихи – это было в ту пору, когда еще можно было улучить с ним свободное от людей время. Он весь оживился, был очень доволен таким внезапным поэтическим переходом в мир духовный, просил ему переписать. Батюшка был поэтом в душе, и лирика была ему свойственна. Слово за слово – мы разговорились об Александре Блоке, который был ему знаком, о самом поэте, которого он запросто называл «Саша Блок». В конце концов, дорогой наш батюшка вечером перешел из своей келлейки в нашу общую комнату, прилег (он не мог почти ни сидеть, ни стоять) на кроватку матери Серафимы-келейницы, – он говорил в этот вечер о том, каким должен быть по существу настоящий писатель, побуждаемый к творчеству действием Духа Святаго Божия. Весь оживился батюшка, и я поняла, что такая внезапная беседа хоть немного освободила его от уз бремени общих несчастий, падений, ужасов, которыми изобилует современная жизнь.

2-я встреча с матушкой Серафимой произошла в начале сентября... Осень уже кое-где окрасила зелень желтоватым налетом, по кустам потянулись нити паутины, перепадали дожди. Приехала я так же, как и в первый раз, по пропуску. Я знала из писем, что матушка давно встала и ходит. Дверь на веранду я нашла плотно закрытой, постучала во входную дверь сбоку. Открыла мне... сама матушка-схимница. В скуфейке и фартуке через голову она чистила в кухне картошку. Знакомый, приглушенный голос ее порадовал меня своей бодростью и обычными интонациями. «Снова жива, еще жива! Слава Тебе, Милостивый, еще раз увиделись!» И к подошедшей матушке Серафиме обратилась с просьбой дочистить картошку, нарезать и поджарить лук... «Не чаяла я быть живой, а вот. А все вы... тянете меня своими молитвами...»

Пообедали и попили чаю (матушка по-прежнему была чаевницей). Разговор зашел о Церкви, о ее трудах и духовенстве.

«Слишком много у нас было отступничества! Спервоначалу-то как оно пошло! Вот безбожие и превозмогло. А встали бы твердо, дали бы сонм мучеников... Мученики есть, говоришь ты? И я говорю то же: есть мученики! Были и будут. Но хоть их и посчитали много, в ссылках, тюрьмах, лагерях – но для того было все же недостаточно. Тут надо было как-то иначе. У нас как произошло? На одного человека мученика – десятка четыре отступников. При языческих царях было иначе... Единицы отступников – и сонмы мучеников...»

«Как хочется пустыни! – выдохнула она. – Пустыня моя дорогая!.. Была пустыня. Я и он, да Серафима... Птицы щебечут... Была пустыня...»

На другой день я должна была уехать вечером. Утро ознаменовалось тем, что батюшка, крайне редко выходивший в садик, вышел из келлии и заявил, что благодаря солнечному дню, он намерен с нами и с детками погулять в лесочке. Лесок граничил с Муравьевским палисадником. Матушка тоже приободрилась и вышла с нами.

Трогательно было. Сгорбленный, в черной ряске со скуфейкой на голове, с палочкой в руке, батюшка Серафим. Его умело поддерживает Оля. Матушка – с Наташей. Я и мать келейница сзади. Вышли в лесок, и, о, радость, почти сразу – грибы! Маслята, опенки, сыроежки. У Оли корзиночка, набрала ее полную. Гуляли недолго. Батюшке было трудно, но он храбрился и все шутил: «Вот меня сорвите, я самый старый гриб». Мы гуляли менее 15 минут. Вернулись, батюшка тут же лег.

«Наверное, уж в последний раз так далеко ходили, – говорила матушка… – Ты приезжай все же почаще. Разговору много, а сил-то мало, а дни летят…»

(Посвящение дочерей протоиерея Владимира Шамонина)

Ваша жизнь прошла, достойная примера,

Ей назначен свыше был такой удел...

Разве может быть живая вера,

Если в жизни нету добрых дел?

Кто же, как не Вы, при окончаньи века

Оправдается Спасителем вполне?

Нет других наград для человека:

«Сделал людям – значит, сделал Мне!»

Тихо поднялись на высшие ступени,

А теперь горите в Небе, как Звезда...

На земле остались только тени Тех болезней и того труда...

И призрел Господь на ваши все страданья,

На безропотность несения Креста...

Не нужны земные оправданья –

Есть Любовь Воскресшего Христа!

(Из книги: Протоиерей Владимир Шамонин. Страницы жизни петербургского священника. Санкт-Петербург. 1995. С. 354)

По милости Божией в начале XXI века удалось найти человека, который встречался с отцом Серафимом еще в Александро-Невской Лавре. Это Анна Геннадьевна Шувалова из Царского Села. Воспоминания Анны Геннадьевны воистину бесценны, ибо слова ее исходят из глубины простого верующего сердца. Из ее свидетельств стало известно и о том, что подвиг моления на камне вырицкий старец принял на себя задолго до начала Великой Отечественной войны.

...Мне довелось видеть отца Серафима Вырицкого, когда он еще служил в Александро-Невской Лавре. Помню, как моей маме сказала ее сестра: «Этот иеромонах – прозорливый». Я тогда была еще девочкой, но видела этого старца.

А потом, уже будучи взрослой, я очень часто бывала у отца Серафима в Вырице. Бывала, когда батюшка еще жил в доме на Пильном, бывала и на Майском. Бывала с мамой, с соседями, возила к батюшке и детей – Николая и Людмилу. Николай родился в 1932 году. Время было тяжелое.

Когда сыну было три года, он сильно заболел, и врачи поставили диагноз – туберкулез. Я поехала к отцу Серафиму. Был 1935 год. Батюшка сказал мне тогда: «Сходи на камушек, где молился преподобный Серафим Саровский. У нас свой Саров есть. Вот матушка Христина тебя проводит (тогда еще его матушка была жива, и она еще не была схимницей). Приложись к иконке преподобного Серафима – там, на сосенке, висит икона Саровского чудотворца. Постойте там с сыном, погуляйте. Помолись. А потом обязательно зайди ко мне». А это сам батюшка молился на камушке. Это было, когда он еще жил в доме на Пильном проспекте, и там во дворе сосенки были и камушек, где он молился по ночам перед иконой святого преподобного Серафима Саровского.

Когда мы с матушкой Христиной пришли, она сказала поставить сына на камушек. И мы помолились. А когда я вернулась к батюшке, он дал мне просфору и сказал: «Разрежьте ее на 40 частей и давайте каждый день ребенку».

Когда я все это сделала и пошла показать Николая врачу, он сказал: «Туберкулеза нет». Это подтвердили снимки и анализы.

Возила к батюшке Серафиму и малолетнюю дочь. Первый раз в 1938 году, когда ей было три месяца. Тогда поезда только паровые ходили. Возьму дочь на руку, брошу в тамбур узелок с пеленками, ухвачусь за поручни – и в вагон. А раз села, так и поехала. А там – пешком, через Красную Долину.

Спрашиваю у матушки Серафимы: «Примет?» «Нет, – сказала матушка, – отец Серафим не принимает». Я забеспокоилась и стала просить матушку разрешить мне зайти, хоть ребенка перепеленать. Матушка разрешила. Захожу, а отец Серафим уже сам нас зовет: «Иди, иди скорей». И благословил.

Возила я дочь к отцу Серафиму и когда она в школу пошла. Это было уже в доме на Майском. Очень много было народа, когда мы пришли, много-много. Батюшка благословил ее и сказал: «Учись на отлично». И все сбылось.

(По воспоминаниям дочери Анны Геннадьевны – Людмилы Ивановны, батюшка благословил ее и сказал: «Учись хорошо, носи пятерочки, маму не огорчай, а когда будет трудно, молись преподобному Серафиму и преподобному Сергию».)

Я часто ездила к батюшке, – продолжает Анна Геннадьевна. – Даже не помню, сколько раз. Надобно, не надобно – все еду. Как только есть возможность – все еду. Однажды приехала с матерью Евфросиньей. Она была с двумя монахинями. Отец Серафим много с ними говорил. А когда я сказала: «Вот, вы – монахини, а я – мирская...» – отец Серафим ответил: «Ну, ты – послушница наша».

А однажды, уже после войны, батюшка Серафим велел мне, когда я приехала, никуда не уходить, пообедать, попить чаю и быть у него до вечера. «Вечером придут наши птички... Послушаешь, как у нас поют», – сказал он. Вечером пришли певчие из Казанской церкви и из Петропавловской и пели духовные песнопения. И я вместе с ними много пела. Пели мы и многолетие отцу Серафиму, а матушке Серафиме – вечную память. Когда все ушли, я думала, что батюшка и забыл обо мне. Ну, кто я такая? А он неожиданно позвал меня и спросил, как мне понравилось пение.

Я ходила к отцу Серафиму с простою душой. И он всегда благословлял меня. А возвращалась всегда, как на крыльях, летела, как птица.

Как-то накопала я картошки. А картофель розовый такой, крупный уродился. «Как бы там моей картошечки поели, – думаю. – Так хочется батюшку угостить. Надо отвезти ему картошечки». Положила в сумку и поехала. Мать Серафима (тогда уже была матушка Серафима-келейница, которая потом в Пюхтицу ушла) говорит: «Я пойду к отцу Серафиму, отнесу ему картошку, и он ее благословит». Батюшка благословил и сказал: «Всегда будет она с картофелем». И у меня, действительно, все время обильно рос картофель.

Батюшка Серафим мне столько доброго сделал! Вот болела у меня долго рука, и батюшка исцелил ее. Я тогда приехала, а на мне один сарафан был, да кофту наспех наверх набросила. Матушка, узнав о том, что у меня болит рука, сказала: «Иди, батюшка тебя покропит, и все пройдет». Мне неудобно было, что руки у меня открытые, а матушка сказала: «Вот и хорошо». И отец Серафим мне всю-всю руку окропил с молитвою святой водой. Все прошло, и до сих пор эта рука не болит.

Много было и случаев батюшкиной прозорливости.

Пришла я однажды к отцу Серафиму с соседкой. А у нее пропала коза, и она сказала батюшке, что ее муж хочет подавать в суд на пастуха. «А если он не виноват? – отвечал батюшка. – Вдруг он подаст в суд, да нехорошо получится?» Соседка задумалась. «Коза-то сколько стоит?» – спрашивает отец Серафим. Соседка говорит: «Тысячу рублей». «Так ведь найдется тысяча рублей», – сказал батюшка. Наутро муж соседки собрал овощей и продал их ровно на тысячу рублей.

Отец Серафим все знал о посетителях и молился о них. Я как-то и приехать не могла – лежала в больнице. А в это же время заболела и моя дочь. Хотела я кого-нибудь послать к батюшке, да никого не нашла. Но Господь отвел от нас все плохое. Несомненно, что отец Серафим все знал и молился. Он был великий молитвенник.

Во время войны старец продолжал молиться на камне перед иконой преподобного Серафима Саровского. И всем во время войны говорил: «Крепче молитесь!» И его матушка Серафима, схимница, по ночам молилась – он мне об этом рассказывал.

Во время войны довелось нам испытать много страшного и тяжелого. Не успев эвакуироваться, мы с родными попали в концлагерь для военнопленных в Гатчине. Потом по заминированной дороге немцы отправили нас на Псковщину. Невыносимые условия. Бомбежки. А в конце войны, оказавшись на прифронтовой полосе, мы стали живым щитом – через нас стреляли. Было очень страшно. А когда пришли наши десантники, они были удивлены, как мы выжили. Домой добираться было невероятно трудно: до железной дороги мы шли по узенькой, меньше метра, полоске. Ее разминировали наши солдаты, а вокруг все было заминировано. После концлагеря у меня было воспаление мозга, но я чудом выжила. Мы спаслись во время военных ужасов, видимо, только потому, что за нас молился батюшка Серафим...

Очень-очень много народа приходило к отцу Серафиму. Бывало, негде было яблоку упасть в его приемной. И батюшка разговаривал с людьми, утешал, наставлял, давал духовные советы. Он всех просил не забывать Господа. Это старец, наверное, каждому говорил. Моей маме запомнилось, как батюшка сказал: «Когда подаете за упокой или за здравие записочку, не надо прислушиваться и ждать при молитве, когда прочитают имена родных. Здесь же стоит ангел-хранитель и читает имена, вознося их к Богу».

От контузии, полученной во время войны, мама потеряла зрение. Однажды, когда она пожелала сделать отцу Серафиму хоть что-нибудь хорошее, подала ему все, что имела – один рубль. Старец тогда сказал: «За такую лепту сто лет будут лампады во ста церквах гореть».

Ходила к батюшке и известная в те годы многим верующим схимонахиня Мария, которая юродствовала. Она жила при Никольском соборе. Я думаю, что ее батюшка благословил на юродство. Матушка много странствовала по Петербургу, ее часто забирали, но она так и продолжала странствовать. Мать Мария и на погребении отца Серафима была. Мы с ней в этот день даже молились рядом и бросали земельку в могилку.

О том, что я буду на погребении вырицкого старца, мне предсказал сам отец Серафим. Был такой случай. Я находилась в Сусанино и вдруг услышала, что батюшка отошел ко Господу. Я побежала бегом в Вырицу. Прибегаю – никого в доме нет. Села на табурет в кухне и сижу в сильном волнении. Пришла матушка Серафима, келейница, которая в последние годы за батюшкой ухаживала, и спрашивает: «Что же ты так бежала?» «Как батюшка?» – спрашиваю. «Болеет», – отвечала она. «А мне-то сказали, что он скончался», – призналась я. «Посиди, я схожу к нему». Батюшка выслушал это и сказал: «Ну, Анна обязательно будет меня хоронить».

В другой раз, когда старец уже очень сильно болел, я, находясь в его келлии, вдруг подумала: «Вот, отойдет батюшка ко Господу, придет время и будут святые мощи...» И только я так подумала, отец Серафим повернулся ко мне так быстро и говорит: «Ты молись за меня!» И благословил меня в последний раз.

Рассказ Нины Константиновны Андреевой является важнейшим свидетельством проявления духоносных даров вырицкого подвижника.

...Моя крестная знала отца Серафима еще до войны. В 1937 году батюшка благословил ее семью строиться в Вырице. Достроиться они не успели – началась война...

Муж крестной, которого батюшка и благословил строиться в этих местах, владел немецким языком и ушел пешком из Вырицы при наступлении немцев, боясь, что его вынудят работать на них, как знающего язык. Надо сказать, батюшка Серафим не благословил его уходить. И когда муж моей крестной вернулся через несколько месяцев, он был так истощен, что вскоре умер.

Я помню отца Серафима с лета 1945 года. Я уже была большая девочка, перенесла блокаду. Никто из наших близких не знал, где мы, эвакуировалась наша семья или нет. Батюшка Серафим в конце войны благословил крестную добраться до Ленинграда, сказав, что кто-то из родных еще в городе есть. А мы всю войну провели в Московском районе, где и жили до войны. «Иди, – сказал батюшка Серафим, – ты их там сразу встретишь». Крестная добиралась очень долго. Это была весна 1944 года. Как и сказал отец Серафим, крестная сразу нашла нас и точно узнала, кто у нас жив, а кого уже нет.

На все лето я приехала к своей крестной в Вырицу. И в течение лета часто бегала к отцу Серафиму. Я помню девочку Ольгу (правнучку батюшки) и келейницу – матушку Серафиму. Мы с ней любили друг друга, и до сих пор я вспоминаю ее с трепетным чувством – она была такая добрая.

Отец Серафим относился ко мне очень-очень тепло. Может быть потому, что у меня не было отца. Думаю, что он так ко всем относился. Но я ощущала это его особенное, именно ко мне обращенное тепло.

Я росла достаточно крепким ребенком, но в августе того лета я тяжело заболела скарлатиной. В сентябре я не смогла пойти в школу, лежала, прикованная к постели, и, буквально, умирала. У меня уже была кома. И мама, и крестная, и тетя по несколько раз в день бегали к батюшке Серафиму рассказать о состоянии моего здоровья. Он очень молился обо мне – я это чувствовала.

Встал вопрос о том, что меня нужно везти в городскую больницу имени Боткина. А тогда была одноколейка. Нужно было четыре часа ехать, а до поезда нести меня на руках. Это было сложно и тяжело, а батюшка все ждал улучшения и не благословлял меня в больницу. Он сказал: «Не надо ее никуда отвозить. Она будет поправляться».

С этого момента я пошла на поправку, хотя болела очень тяжело. Были осложнения на почки и менингит. Как я выжила, трудно сказать... Только молитвами отца Серафима!

Когда я пришла к батюшке первый раз после болезни, он встретил меня в своей келлии с такой радостной улыбкой! Был сентябрь 1945 года, почти никого из приезжих посетителей у батюшки тогда не было. Он встретил меня сидя и сказал: «Ну, вот, Ниночка пришла, чуть к Богу не ушла... А кем ты будешь?» Я, как ребенок, не задумывалась над этим и не знала, кем буду. «А ты будешь врачом и будешь вот так лечить людей, – отец Серафим показал, как я слушаю фонендоскопом сердце и легкие. – Вот так будешь слушать всех».

Больше об этом батюшка не говорил, и мы к этому не возвращались. Ну, сказал старец и сказал, мы не придали этому значения. И лишь через много лет я вспомнила эти слова отца Серафима. Закончив школу, я поступила в технический ВУЗ, хотя любила медицину. А только потом я поступила в медицинский. И вот уже 40-й год, как я врач-терапевт. Слова батюшки попали в точку, и я до сих пор все еще фонендоскопом слушаю больных.

Я очень хорошо запомнила батюшку в один необыкновенный момент. Это был 1946 год. Отец Серафим еще вставал и ходил. Это было вечером. Народа у него не было. Я пришла и принесла что-то необходимое по хозяйству. Батюшка вышел на крыльцо своей круглой веранды. Он взял в руки цыпленка и показывает мне: «Ниночка, ты посмотри, посмотри, какой он удивительный!» Я смотрела не на цыпленка, а на отца Серафима. Он был в белых одеждах, во всем белом, у него был Крест. И он мне показался таким высоким (хотя он не был высоким)! И какой-то свет был вокруг него. Столько было света, что уже сейчас, будучи взрослой, я думаю: откуда был этот свет? Откуда он падал? Батюшка был такой светлый и сияющий, и глаза его источали такую всеобъемлющую любовь, что я запомнила этот момент на всю жизнь. Запомнила, как батюшка говорил: «Смотри, как божественно и гармонично сотворил Господь все в мире». И сам он тогда весь уже просто сиял и светился.

Каждый раз, когда я потом к нему приходила, он благословлял меня. Меня пускали к нему и тогда, когда он уже очень сильно болел. Я помню, он лежал в своей узкой кроватке в келлии, и когда мы с братом входили, батюшка давал нам яблоки и печенье и благословлял нас.

Ходили к старцу за советом все мои родные: и мама, и крестная, и тетя. Брат очень любил сидеть за рулем, а мать боялась, что, когда он вырастет, будет водить машину. Но батюшка благословил его, и брат проработал за рулем более 40 лет без единой аварии.

1946–47–48 годах в Вырицу приезжало много монахинь из Пюхтицкого монастыря. После богослужений в праздники они всегда останавливались у крестной. Тогда ставились два самовара. Монахини очень много говорили между собой об отце Серафиме. До успения матушки Серафимы, батюшкиной супруги в миру, многие монахини окормлялись и у матушки. Матушка была схимница и очень духовная старица.

Когда я прибегала к отцу Серафиму, у него бывало много народу. Посещали батюшку и очень образованные люди, и разговоры шли об очень многом. Я помню, как однажды старец сказал, что наступит время, когда все будет рушиться. Я до сих пор не могу понять, к чему он это сказал. Наверное, он говорил о таком явлении, которого еще следует ожидать.

Крестная говорила, что батюшка молился на камне, но я на это не обратила внимания, потому что он всегда молился. Когда бы я его ни видела, я понимала, что он непрестанно молится.

Когда батюшка отошел ко Господу, я приходила с ним прощаться. Гроб стоял в доме, в гостиной. Я очень хорошо помню тепло его руки. Когда я приложилась к ней, она была совершенно теплая. Меня это так поразило!

Когда я вспоминаю все, связанное с Вырицким старцем, то сознаю, что я уверовала в Бога именно через отца Серафима. Никогда не забуду того, что я видела – как батюшка Серафим всех-всех любит. Даже трудно представить, чтобы он кого-то не любил и к кому-то не имел бы доброты. Чувство любви вокруг него распространялось повсюду и на всех. Это было не просто добро, а вот именно – любовь! Не знаю, как Бог так сотворил, чтобы от одного человека шла такая любовь! Более в жизни никогда я не испытывала такого сильного и явственного ощущения... Верую, что ныне преподобный отец наш Серафим Вырицкий ходатайствует за нас у Престола Божия.

Велика сила благодати Божией! Это еще раз подтверждают воспоминания Антонины Борисовны Сапегиной, которая после короткой встречи с Вырицким старцем стала глубоко верующей православной христианкой.

...Всю блокаду я работала в госпитале, а в 1944 году, когда фронт пошел дальше, госпиталь закрыли. Меня направили работать в санаторий в Сосновый Бор, кочегаром. Мне было около 22 лет. Потом, когда с фронта пришли мужчины, меня перевели на работу служащей, эвакуатором. Нужно было ездить на станцию, встречать больных. В то время я была совсем малограмотной в духовных вопросах и Православной Вере. Все было запрещено, никто нас ничему не учил. И вот я, не зная ничего о вере и не веря ни во что, сподобилась побывать у такого святого человека – у преподобного Серафима Вырицкого.

Это было, когда я уже за городом работала. И нас иногда отпускали в Ленинград на 3–5 дней. И вот одна женщина на работе, Ольга Кузьминична, узнала, что я еду в Ленинград и говорит мне: «Съезди в Вырицу». Я слышала, что где-то есть Вырица, но что там, я не знала. Ольга Кузьминична мне сказала: «Там есть батюшка, ты от моего имени к нему придешь. Я тебе дам три вопроса, и ты их у него спросишь». Она, видно, была довольно близка к батюшке и вхожа в дом. Вопросы показались мне довольно странными и даже смешными.

Я приехала в Ленинград на Витебский вокзал и отправилась в Вырицу. Ольга Кузьминична мне сказала: «Как приедешь, спроси у любого, как к батюшке пройти, тебе все скажут». Люди мне попались добрые и довели меня до батюшкиного дома. Была снежная, морозная зима. Я обмела метелочкой, что стояла на ступеньках, ноги и вошла в дом. Вижу: сидят несколько человек. Ко мне подошла женщина в черном облачении и говорит: «Раздевайтесь, пожалуйста». Повесили мое пальто, и я села, сказав, что я от Ольги Кузьминичны. Встретившая меня монахиня сказала: «Сейчас я доложу батюшке». Потом выходит и говорит: «Кто от Ольги Кузьминичны, пройдите, пожалуйста». И меня приняли без очереди.

Я вхожу. Узкая комната. Прямо передо мной батюшка лежит. Я обратила внимание: справа – окно, и возле него, высоко, почти у самого потолка, висит очень красочно сделанная картина. На ней была изображена могилка схимонахини матушки Серафимы, батюшкиной супруги в миру.

Батюшка лежит на железной, односпальной, узенькой, как солдатская, кроватке. А я, ничего не зная о вере, спросила у Ольги Кузьминичны перед отъездом, как нужно себя в этом случае вести. Она сказала: «Ты войдешь и скажи: “Благословите меня”. И встань на колени». Я так и сделала.

Батюшка положил мне руку на голову, затем перекрестил и спрашивает: «Ну, что тебе Ольга Кузьминична сказала?» Я отвечаю: «Ольга Кузьминична вот такие вопросы прислала: зовет ее дочка жить вместе. Идти ей туда или нет?» А он говорит: «Нет, скажи, пусть она живет отдельно». «Шубу какую-то ей лисью продавать или не надо?» (Глупым мне казался этот вопрос.) Но батюшка отвечал просто: «Шубу пусть продаст». Задав третий вопрос пославшей меня сослуживицы и получив на него ответ, я не знала, что говорить дальше. Но батюшка сам меня разговорил. А я все наблюдала, какие у него ручки худенькие, и какой он весь прозрачный, белый. Белые волосы, и глаза внимательные и очень добрые.

«Ну, с кем ты, доченька, живешь?» – спросил батюшка. Я сказала: «С братом». «А отец где?» – продолжал батюшка. «Погиб на войне. Сестра на фронте, до сих пор еще в Германии. И еще есть у меня одна сестра с тремя детьми. Она эвакуировалась вот уж несколько лет назад, и мы ничего о ней не знаем», – отвечала я. «Молитесь о ней, молитесь, – сказал батюшка. – Ну, а ты как живешь?»

«Да вот, батюшка, теперь меня на другую работу посылают. Там “служащая” карточка, а здесь у меня “рабочая” – мало». (Это меня на эвакуатора переводили.) Батюшка перекрестил меня и говорит: «Господь тебя благословит. Иди, будешь сыта маленьким кусочком». Я заплакала.

Перекрестил меня батюшка, я встала и вышла. И вы знаете, такое у меня состояние было, что я на улицу раздетая ушла. Потрясение. Необъяснимая радость. И – такая легкость внутри. Я не могу до сих пор объяснить этого состояния – такая благодать на меня сошла. Я так рыдала на этом крылечке, не от горя плакала, а от радости. Зима, трескучий мороз, а я раздетая, в одном легком платьице стояла на улице и плакала. Мороза будто не было. Выплакавшись, я вернулась, оделась и пошла на станцию.

Когда я вернулась и рассказала все Ольге Кузьминичне, она была довольна, что я съездила к батюшке. С ней мы были недолго вместе: меня отправили в Ленинград, и мы с ней потерялись. Но как-то так получилось, что всегда мне попадались люди, которые направляли меня и помогали.

Сестра моя с тремя детьми оказалась жива, мы ее нашли. Но обстоятельства у нее были такие, что правильно сказал батюшка: «Молитесь о ней».

У батюшки Серафима я была еще раз, в 1947 году, опять зимой. Тогда, видимо, он был уже очень болен. Поэтому принимал по 5–6 человек одновременно. Мы входили и, встав на колени, обращались к нему с вопросами. Я тогда только благословения просила.

Затем была в Вырице уже в 1954 или 1955 году, на могилке, со своей маленькой дочерью. Простая могилка батюшки была, как всегда, вся убрана и украшена цветами. Иконочка была и – негасимая лампада.

Вот так сподобилась я в своей жизни с батюшкой Серафимом видеться. Много было в жизни разного, но я всегда чувствовала: если случится что-то тяжелое, батюшка поможет. Я верила, что он знает обо мне все. И я всегда молюсь преподобному Серафиму Вырицкому и чувствую, что он ведет меня по жизни, поддерживает и ограждает от всех бед.

Многочисленные свидетельства показывают, что батюшка Серафим с особой любовью относился к детям, Со слезами повествует о чудесном исцелении дочери по молитвам старца Ольга Павловна Фролова.

...Случилось так, что у моей дочери, которая нормально родилась и стала нормально ходить, примерно к двум годам началось страшное искривление ног. Одна ножка пошла в закругление, а вторая – передать трудно, какой была. Ходить она не могла.

Специалист из института Раухфуса сказал, что это – тяжелый случай, следствие моего пребывания на фронте. «Вы много перетерпели, тяжести большие приходилось носить. Все это отразилось на ребенке. Я лекарства оставлю, будем как-то поддерживать. Но ничего хорошего не обещаю». Другая врач, специалист в этой области, сказала: «Готовьтесь к тому, что ваш ребенок будет инвалидом». Я плакала и молилась.

Буквально в тот же день, когда я услышала эти слова, пришла наша хорошая приятельница, которую мы очень давно не видели, и говорит: «Врачи отказываются? Я тебе найду врача, который девочку вылечит. Немедленно собирай ребенка и поезжай по адресу, который я тебе скажу, в Вырицу, к батюшке Серафиму. Он тебе поможет».

Утром я побежала, отпросилась с работы, схватила дочку и поехала. Дошла я до батюшкиного домика, подошла к крылечку. Вышла матушка, которую я не знала. «Ну что ты, миленькая, устала?» – спросила она. «Скажите, я туда попала, мне нужен батюшка Серафим?» – говорю я. Она отвечает: «Сюда, миленькая, проходи. Маленькую-то поставь на ножки». «Она не может стоять на ножках», – заплакала я.

Я вошла в дом, народу было очень много. Но матушка пошла к отцу Серафиму, вышла и говорит: «Заходи с ребеночком».

Войдя в батюшкину комнату, я в нерешительности остановилась. Такая в комнате белизна, чистота особенная – не забуду. Налево стояло кресло. Батюшка повернулся ко мне и говорит, указывая на кресло: «Ну, сажай сюда маленькую, сажай». Я посадила дочку, а сама смотрю на него, не могу глаз отвести. Думаю: «Господи! Да я недостойна подходить к этому человеку!» А батюшка говорит: «Не расстраивайся, не расстраивайся, что случилось?» «Батюшка, смотрите, какие у нее ножки!» Я чулочки сняла у доченьки, сапожки. А батюшка в ответ: «Да чего ты плачешь, будут у девочки ножки такие, как и были». Я спрашиваю: «Батюшка, а как?» «А я скажу, как. Успокойся только, не надо плакать». «Господи, – думаю я, – я даже не решаюсь к нему подойти». А он положил дочке руку на коленочку – в руке у него крестик был, и зовет матушку: «Матушка Серафима, возьми водички святой, налей этой мамочке. Возьми вот там конфеточки лежат (такие, знаете, кругленькие), возьми просфору. Она так расстроена, что сама, наверное, не сделает ничего. Разрежь просфору на столько частей, на сколько можно разрезать».

Матушка Серафима все сделала и, положив все в кулечек, подала мне. Батюшка говорит: «Завтра с утра, как только встанешь, ничего не давай девочке, а дай ей водички святой, кусочек просфоры и вот эту конфеточку. И так делай, пока все не используешь». «Хорошо, батюшка, – отвечала я все еще со слезами. – А пройдет?» «Ну что я тебе сказал, плакать-то не надо», – произнес батюшка. А я смотрела на него, и мне казалось, что он весь светится. «Будет все в порядке, – сказал отец Серафим. – Иди с Богом. Будем молиться. Когда все сделаешь, что я сказал, приедешь ко мне, и посмотрим, что будет с ножками твоей доченьки. Хорошо?» «Хорошо», – прошептала я и вышла за дверь.

Буквально через неделю дочка пошла! Я спрашиваю: «А ножки-то не болят?» «Немножко», – отвечает она. И постепенно она стала поправляться.

Кончились конфеты, святая вода и просфора, и я уже не на руках понесла Ларису, а повела за ручку. Когда мы пришли к батюшке, он лежит, улыбается и говорит: «Ну, что я тебе сказал? Господь нам помог. Видишь, как хорошо, девочка и прыгает теперь». Я опять плакала, благодарила батюшку. «Благословляю, благословляю, успокойся, больше не плачь», – сказал отец Серафим.

В третий раз мы ехали уже на погребение батюшки Серафима. Народу было очень много, столько было людей – трудно передать. Когда я еще с поезда шла, уже шла вереница людей. И я подойти к батюшке, ко гробу, не смогла. Видела, как выносили его из церкви. Гроб с телом отца Серафима несло священство. «Батюшка, прости меня, – говорила я, обращаясь к батюшке, – я, наверное, не все для тебя сделала». И потом, когда я не раз приезжала к нему на могилку, всегда испытывала здесь покаянное чувство.

Я вспоминаю батюшку Серафима очень часто. Вечером, когда помолюсь, открываю книжечку, там есть очень хорошее стихотворение батюшки, написанное им в 30-е годы: «Пройдет гроза над Русскою Землею...» Я его читаю, молюсь и читаю...

О прозорливости, необычайной силе благословения, святой любви и даре духовного утешения, которыми обладал отец Серафим, рассказывает Галина Ивановна Раевская.

...1945–1946 годы. Заканчивалась война. Мы с мамой всю войну и блокаду пробыли в Ленинграде на иждивенческой карточке. Никакой помощи ниоткуда. Милостию Божией – выжили.

Я поступила в институт советской торговли, хотя мечтала о медицинском. И когда дошла до 4-го курса, заявила маме: «Я не буду в этом институте учиться. Ненавижу торговлю всеми фибрами души». В то время у меня появилась возможность перевестись на 2-й курс медицинского института. Мама говорит: «Мы же – нищие, у нас ничего нет, все голодаем, а ты – снова на 2-й курс? Тебе же остался всего один год!» А я только одно твержу: «Медицинский».

В это время маме кто-то сказал, видя, что она в отчаянии: «В Вырице есть старец. Может быть, он подскажет твоей дочке, как быть». И мама вместе с тетей, у которой было свое горе, поехали к батюшке.

Батюшка посадил их рядом с собою и тихо спрашивает у тети: «Ну, что у вас?» Тетя говорит: «Да вот дочь пропала без вести. Не знаю, как и молиться – за живую или за мертвую?» «Только за живую! – ответил батюшка. – У вас будет радость, великая радость». И действительно, дочь позднее нашлась в Германии.

«А у вас что?» – спрашивает отец Серафим у мамы. И в ответ на мамино недоумение о том, что дочери не нравится избранная профессия, сказал: «Передайте дочери: сейчас не нравится, потом понравится». Мама с этим и уехала.

Я не смела ослушаться батюшку и закончила свой институт. И что интересно: я работала 25 лет, совершенно не касаясь каких-либо практических торговых операций. Я была преподавателем, и каждый день ходила на работу с удовольствием, как на праздник.

В 1947 году в Никольском соборе после чтения акафиста суждено мне было познакомиться с молодым человеком. Сережа был сыном священника. Мы подружились.

Как-то был яркий морозный февральский день. Мы были свободны от учебы и решили поехать в Вырицу, где никогда не были.

Подошли к дому на Майской улице, входим – там полным-полно народу. Был сильный мороз, и люди сидели в шубах, валенках, женщины платками завязаны, закутаны. Старушка-монахиня поит некоторых совсем замерзших чаем за небольшим столиком. Мы протиснулись вглубь комнаты, и вдруг монахиня выходит и говорит: «Батюшка больше принимать сегодня не будет – он плохо себя чувствует. Поэтому пишите записочки». Все стали переговариваться. Мы забились в уголок у окна и думали, о чем писать. Мы с Сережей еще мало знали друг друга и решили написать: «Дорогой батюшка, помолитесь за Сергея и Галину». Пишем записку, вдруг монахиня опять появляется и говорит: «Здесь есть молодые. Батюшка просил молодых к себе». Все стали друг на друга смотреть. Где здесь молодые? И вдруг увидели нас у окна и говорят: «Наверное, вас». Расступились все и нас пропустили.

Входим в маленькую дверку. Батюшка лежит на кровати, улыбается и говорит нам навстречу: «Ну, благословляю! Жить будете хорошо, только уступайте друг другу». Усадил нас и стал с нами разговаривать. Рассказывал, как был гостинодворским купцом, а потом все бросил, и ушли они с матушкой в монастырь. Потом говорит Сереже: «В Америку будут приглашать – не отказывайся». И предсказал нам благополучную в материальном отношении жизнь. «Какая Америка?» – недоумевала я. Сергей только с фронта пришел и, кроме валенок и шинели, у него ничего не было. Но батюшка вновь и вновь повторил свои слова.

Так вот нас, двух нищих студентов, обласкал и приголубил батюшка Серафим. Мы вышли за порог потрясенными и окрыленными. Мне запомнился ласковый-ласковый взгляд отца Серафима. Он как будто обнимает тебя своей добротой, теплом, неземной любовью. Отступают от сердца всякая злоба, нехорошие, порочные мысли.

Прощаясь тогда, мы сказали: «Батюшка, мы к вам обязательно приедем». «Нет, больше не приедете», – отвечал он. «Ну что вы, обязательно приедем», – говорили мы.

Так мы больше и не были у него. А муж мой, преподаватель, через 20 лет стал плавать на судах. И было однажды крушение их судна у берегов Америки. И, действительно, довелось бывать и работать там. А быт наш был всегда вполне обеспечен. Жили мы с Сереженькой всегда в мире.

Мы всегда любили батюшку Серафима, он остался у нас в душе навсегда. Уже после смерти батюшки мы часто ездили в Вырицу, очень часто, даже жили там подолгу на даче. А потом, по молитвам батюшки, мы и домик купили недалеко от Вырицы – через речку. Семь километров к батюшке на могилку. Бывало много случаев благодатной батюшкиной помощи в нашей жизни. И всегда мы благодарили его.

Сегодня, когда я приезжаю на могилку отца Серафима, я всегда испытываю то чувство, что испытали мы, побывав тогда в келлии у батюшки. Ощущение отеческой ласки, нежности, доброты и теплой заботы. И я говорю всегда: «Батюшка, дорогой, родной, помолись о нас, грешных». Привожу с могилки песочек, водичку, раздаю тяжелобольным. А они благодарят и говорят: «Съезди еще, пожалуйста...»

С благоговением и радостью рассказывает о своей встрече с великим старцем Галина Федоровна Королева. Благословение и молитвы отца Серафима хранили ее всю жизнь. Главное же, что эта встреча привела юную Галину к истинной вере.

...Я родилась в Ленинграде. Мы жили в Шувалове. После блокады у мамы из шести человек детей осталась я одна. Я была очень истощена и болезненна, три-четыре раза в год болела воспалением легких. Сильно отставала в учебе, до пятого класса не умела даже толком читать, и однажды меня оставили на второй год.

Была зима 1945 года. Школьные каникулы. У родных моей подруги Галины была дача в Сиверской. Моя мама сказала мне, что там есть батюшка, к которому ходят за советом и благословением, и мне нужно съездить и благословиться. Мама дала мне три рубля, и я поехала. С Галей мы и отправились к отцу Серафиму.

Когда мы пришли к батюшке, там было столько народу, что мы и не ожидали попасть. В тот день посетителей встречала и провожала матушка Мария, впоследствии старица схимонахиня Мария (Маковкина), которая подвизалась в Никольском соборе и была похоронена на Шуваловском кладбище. И вот матушка Мария выходит и говорит: «Вы приехали из Ленинграда, можете пройти к батюшке». Позже я узнала, что батюшка всегда принимал детей в первую очередь.

Мы вошли в небольшую, но как будто осененную каким-то особым светом комнату. Батюшка лежал на кровати, накрытый беленькой простынею. Его будто восковое лицо было бледным. Запомнились голубые глаза и то, что он был улыбающимся. Хотя, наверное, ему было очень плохо, он ведь сильно болел.

Он сказал: «Проходите», – и мы прошли вглубь комнаты. От голубых батюшкиных глаз шел свет. Я замерла, затаив дыхание, и говорить не могла. Батюшка сам спросил, что привело меня к нему. А у меня в 1943 году, осенью, погиб отец, Федор Яковлевич. Была похоронка. Но мы с мамой не верили. «Я хочу узнать, вернется ли отец, который еще на фронте», – сказала я. «Не ждите его, он не придет к вам, – отвечал батюшка. – Он погиб на войне». И действительно, мои, уже взрослые дети впоследствии нашли его могилу на Украине.

Батюшка принял нас с любовью. Он благословил меня и сказал: «Ты очень болеешь. Я помолюсь о тебе». Отец Серафим еще сказал мне тогда, что я постепенно буду лучше учиться, выучусь, буду работать, выйду замуж, буду иметь двух детей. И все у нас будет хорошо. Так и сказал: «Мальчик и девочка».

Так и случилось. Пришло время, когда я вышла замуж и родила девочку. Хотя жизнь в то время была такая тяжелая, что второго ребенка я рожать боялась, врачи сказали: «Надо рожать». И родился сын.

Батюшка Серафим дал мне понять тогда, что, кроме утраты отца, будет в нашей семье еще одно несчастье. И когда в 1957 году умер на севере мой 25-летний брат от рака, а мы даже не смогли из-за отсутствия средств поехать на его похороны, я поняла, о чем тогда говорил батюшка.

Батюшка просил меня не забывать его и подарил мне иконку своего небесного покровителя – святого преподобного Серафима Саровского. Сказал, чтобы я молилась этому святому. Я стала часто ходить в Шуваловскую церковь, всегда молилась преподобному Серафиму Саровскому и ставила свечи у его иконы. А подаренную преподобным Серафимом Вырицким иконку всегда ношу с собой.

Озаренная, вышла тогда я из келлии батюшки совсем другим человеком. Пришло успокоение, и появилась такая легкость, что мне казалось, что я могу, как птица, летать... И я почувствовала, что пришли силы.

Я тогда выправилась. И все было в моей жизни так, как и сказал мне батюшка Серафим. Я благополучно закончила школу и работала на заводе «Светлана» экономистом, а позже – на объединении «Позитрон».

Больше мне не довелось быть у отца Серафима. Уже после прославления батюшки я побывала в Вырице. Мы с детьми помолились, поставили свечи на могилке батюшки и его матушки схимонахини Серафимы, взяли земельки с его могилки, сходили в церковь.

Я всегда признательна и благодарна отцу Серафиму. Он мне сделал столько добра!

С детских лет благоговейно хранит Евгения Петровна Фенина память о встрече с преподобным Серафимом Вырицким, который всегда помогал ей в трудные минуты.

...Я запомнила встречу с отцом Серафимом летом 1947 года. Мы жили в Вырице, мне было 11 лет. К нам приехала тетя, мамина сестра. У нее были проблемы личного характера, она слышала о батюшке и хотела видеть его. За неимением времени мама попросила меня проводить тетю к месту его жительства. И мы пошли. Ждали весь день. Народу было очень много, мы были последними в длинной очереди.

Батюшка был болен и принимал лежа. Пока тетя решала с отцом Серафимом свои взрослые проблемы, я стояла в углу комнаты, за пять-шесть метров от него. И с любопытством поглядывала на него. Именно любопытство руководило мною в тот момент – мне хотелось увидеть отца Серафима, о котором так много говорили. И вдруг батюшка Серафим обратился ко мне и спрашивает: «А что тебе, маленькая, надо?» Вопрос застал меня врасплох. Но тут меня вдруг осенило: «Хочу хорошо учиться». Надо сказать, училась я плохо. Память у меня была очень слабой, задачи я решала с трудом и зачастую просто списывала контрольные. Малограмотные родители помочь мне в учебе не могли. Отец Серафим положил свои руки на мою голову, потом дал мне две конфетки и сказал: «Будешь ты хорошо учиться». И благословил меня.

Когда я подошла к батюшке, меня поразили его глаза. Эти лучистые голубые глаза, от которых как будто исходил свет, я не забываю, хотя прошло уже более полувека. И – белая-белая, чистая борода. Это сочетание голубого цвета и белоснежной чистоты я запомнила на всю жизнь.

Благословение батюшки укрепило меня, а его предсказание сбылось. Я была у него, когда перешла из четвертого класса в пятый. И вот в пятом классе у меня уже не было ни одной тройки, в шестом – я была отличницей, в седьмом, восьмом, девятом – тоже, и шла на золотую медаль. Медаль мне, правда, не дали, так как я не была комсомолкой, и все знали, что я верующая. В Ленинградский университет я поступила, преодолев большой конкурс и сдав экзамены по пяти предметам. Закончив ВУЗ, я получила диплом с отличием.

Трудно представить себе, что было бы со мной, если бы не эта встреча с отцом Серафимом и не его благословение. Вот как много дал мне батюшка! Но теперь я понимаю, что здесь была и духовная причина. И эта встреча была не случайной, как и все у Господа. Верующей я была еще с детства, и Господь привел меня к отцу Серафиму, чтобы укрепить мою веру. И всегда, когда у меня бывали трудные минуты в жизни, я вспоминала батюшку, его сияющие глаза, и теплота его любви подкрепляла меня, я ощущала, что он со мной рядом.

В апреле 1949 года мы участвовали в погребении отца Серафима. Целый день я стояла в очереди к его гробу. Народу было настолько много, что я боялась, что не выстою – просто не хватит сил. Это был поток – люди шли, шли и шли. Они были плохо, легко одеты, плохо обуты – такое было время после войны. На улице было очень холодно, ветрено, сыро; слякоть и размякшая от дождя дорога. А люди шли, шли и шли, много часов подряд, не обращая внимания на неудобства и на то, что можно заболеть. У меня была только одна мысль: «Господи! Да помоги Ты мне, помоги, дай силы, чтобы выстоять и подойти к батюшке».

И теперь, когда я часто бываю на могиле отца Серафима, я ощущаю состояние покоя. Все проблемы уходят куда-то. Никаких земных волнений не остается. Это всегда – соприкосновение с другим, неземным миром. И это – укрепляет меня. В нашем суетном, быстротечном, земном мире вера порой затухает. И у меня было много соблазнов, зла, несправедливости. Но через отца Серафима, как через посредника между нами и Богом, я соприкасалась с благодатью Божией. И я ему благодарна за это.

Я и теперь чувствую его живым, хотя столько лет прошло! Это ощущение Божьего напутствия, дуновения Духа Святого Божия и глубокое смирение батюшки перед Богом, людьми, своими скорбями и телесными недугами – у меня всегда в душе.

Надо сказать, что с отцом Серафимом наша семья была знакома еще до войны, мама приезжала в Вырицу и ходила к батюшке. Дорога была очень длинная, и я, будучи маленьким ребенком, капризничала, не хотела идти, а мама меня упрашивала, чтобы я немножко потерпела. И так, несмотря на все трудности, мы все-таки там появлялись. Но отца Серафима я до войны не помню, только кое-что отрывочно, а осознанно помню с 11 лет.

Теперь я понимаю, что отец Серафим сохранил нам тогда, в 1939–1940 годах, своими молитвами и благословением, жизнь (Господу угодно было прислать маме во сне умершую свекровь с сообщением, чтобы мы успели уехать в Вырицу перед самым началом войны). Если бы мы остались в Ленинграде, то, вероятно, погибли бы. Помню, как мама торопилась пришить нам метки на наших вещах, чтобы отправить в эвакуацию. Но эвакуироваться мы не успели, уехав в Вырицу. А все вагоны с эвакуированными тогда детьми попали под бомбежку, и дети погибли...

Сегодня трудные времена. Этот мир, как никогда, тянет, влечет к себе своими соблазнами. И мне очень хотелось бы, чтобы молодежь училась на примере наших святых противостоять вызовам греховного мира и хранить Веру Православную. Молодые люди должны знать, что любой человек, если он очень захочет, может стяжать благодать Духа Святого Божия, как и говорил об этом небесный учитель вырицкого старца святой преподобный Серафим Саровский. Жизнь и подвиги преподобного Серафима Вырицкого – пример для каждого. Глядя на него, очень хочется подражать ему. Он всегда искал Бога, искал благодать Божию, а для этого оставил все: и богатство, и положение в обществе, да и сам этот мир – чтобы служить Богу и людям.

Извилистая лесная дорога долго плутала по болотистым низинам и высоким холмам. За очередным поворотом неожиданно открылась удивительная картина – к подножью величественной горы прилепилась умытая грибным дождем деревенька. Над нею, на вершине горы, среди елового частокола, сиял взмывающий в небеса Божий храм.

У странника, поднявшегося на шатровую колокольню, захватывает дух от неописуемого зрелища и головокружительной высоты. С птичьего полета видны исчезающие в серебристой дымке необъятные лесные дали Новгородской земли с голубыми овалами озер и желтыми квадратами покосов. Кажется, что отсюда видна вся Россия...

Сюда, на святую гору Внуто, в середине XVI века удалился от мира в поисках Царства Божия и Правды Его сын валдайского купца Никандр. Здесь жил он в земляной пещере, усердно подвизаясь в посте, бдении и молитве. По великим трудам своим стяжал смиренный инок благодать Духа Святаго Божия и в назначенный Господом срок вышел к людям из уединения и безмолвия. Вместе с несколькими учениками основал отец Никандр монастырь на берегу озера Городно в десяти верстах от святой горы. Множество чудес и исцелений явил милосердый Господь по молитвам подвижника, как при его земной жизни, так и после блаженной кончины. В XVII веке преподобный Никандр Городноезерский был прославлен Русской Православной Церковью. Ныне в храме в честь Успения Пресвятой Богородицы на горе Внуто почивают его святые нетленные мощи, обретенные в 1992 году.

Не прекращается на Руси сей род ищущих Господа. И вот уже более 60-ти лет подвизается при Внутовском храме монахиня Антония (Гаврилова). На монашеский подвиг благословил ее преподобный Серафим Вырицкий. С благоговением и радостью вспоминает матушка Антония о своих встречах с великим подвижником.

...Жили мы с родителями в деревне Заговень Боровичского района Новгородской области. Сразу после войны сильный голод был. Выживали каким-то чудом. Раз поехали мы с сестрой в Питер – думали хоть отрубей купить. Еще в своей деревне мы слышали, что есть здесь, недалеко от города, поселок Вырица, где подвизается великий молитвенник – старец иеросхимонах Серафим. И к нему ходят люди. Вот и мы к нему отправились.

В тот день народу было немного. И так хотелось что-нибудь принести батюшке, а у меня с собой ничего не было, только немного чеснока. «Батюшка, – сказала я, – вот, хоть чесночку-то немножечко, более ничего у нас нет». «Вот, вот, я ведь чесночок-то люблю, люблю», – улыбнулся старец. Принял.

Отец Серафим посадил нас рядом с собой и позвал мать Серафиму, которая за ним ухаживала. Она в это время вышла в коридор, а батюшка не ходил. Принимал сидя. Он взял ложечку, постучал, и мать Серафима пришла. Батюшка ей и говорит: «Матушка, смотри, монахиня к нам пришла». Я смотрю, где монахиня – нигде нет. Осматриваюсь, осматриваюсь, а мать Серафима улыбается: «Да ведь батюшка про тебя сказал – монахиня». «Ой», – удивилась я, – так я же недостойна». «Так пойдешь в монастырь?» – спрашивает батюшка. А голос у него такой чудный – духовный! «Да я же грешная... Я недостойна идти в монастырь», – опять говорю я. «Да мы все грешники, – отвечал отец Серафим, – а кто раскается, тот святым будет». Потом батюшка с теплом отзывался о священнике Вырицкой церкви в честь Казанской иконы Божией Матери. «У нас протоиерей батюшка Алексий – очень хороший батюшка». Это он об отце Алексии Кибардине говорил. Я тогда не знала отца Алексия. А отец Серафим его похвалил. Старец Серафим показал рисунок могилки матушки Серафимы: «Матушка моя, схимница, здесь у храма похоронена».

Попросила я у отца Серафима совета: «Батюшка, да ведь меня брат хочет устроить в Питере на работу». «Нет, нет, пока не ходи, живи пока с мамой», – последовал ответ. Батюшка благословил меня вернуться домой. И сказал, что можно остаться в Вырице ночевать. Он дал адрес старушки, где мы и остановились. Ночевали. Потом уехали.

Наша деревня расположена в 20-ти километрах от Внуто, где находится старинная Успенская церковь. Вот стали меня в эту церковь приглашать: «Давай, иди, мол, у нас поработай». Я отвечала: «Поеду к схимнику Серафиму, спрошу благословения». И опять поехала в Вырицу.

«Батюшка, меня приглашают работать в церкви», – сказала я отцу Серафиму. «Вот теперь я и благословляю тебя трудиться во славу Божию в этом храме, – отвечал старец. – Там монахиня будет, там будет монахиня», – повторил он снова, как и в прошлый раз. И вот благословил меня вырицкий старец служить здесь в храме. Здесь я всю жизнь и работаю.

Тогда мне было необыкновенно радостно оттого, что схимник Серафим со мною так беседовал. Мне запомнилось: «Молиться надо, – сказал он, – молиться надо всегда и везде». Дал мне батюшка просфору, такую большую, служебную. «Разрежьте ее на сорок частичек и принимайте, – сказал отец Серафим. – И мать пусть принимает, все принимайте».

Я ощущала ту благодать, которая исходила от отца Серафима. Он светлый, радостный такой был, когда к нему приходили. Принимал, утешал, наставлял и благословлял. Батюшка так усердно, с любовью, принимал всех приходящих.

Бывала я у батюшки Серафима в Вырице и после его успения. Подойду к могилке, помолюсь, поплачу... Место там благодатное. Когда вы приходите к нему на погост, он вас чувствует и видит. Душа его вездесуща. Он-то всех помнит и видит, это мы – слепые. Отец Серафим всех знает и молится обо всех. Он такой благодатный, принимает всех молитвенников, радуется, когда к нему приходят, и благословляет...

Постригал матушку Антонию в 1963 году исповедник Православной Веры архимандрит Иосиф (Софронов), прошедший Соловки и северные сталинские лагеря. Придя в 60-е годы в Новгородские края, отец Иосиф 30 лет прослужил во Внутовском храме в честь Успения Пресвятой Богородицы. Крестил, отпевал, благословлял, служил, молился, проповедовал и много сделал для сохранения веры в этих местах, где на сотни километров вокруг в безбожные годы не было ни одного храма. Трудами архимандрита Иосифа были обретены святые мощи преподобного Никандра Городноезерского и перенесены во Внутовскую церковь.

Ездила матушка Антония за духовным советом к известным старцам – приснопамятному схиигумену Савве (Савченко) и иеросхимонаху Симеону (Желнину), ныне прославленному в лике святых как преподобный Симеон Псково-Печорский. «Когда я исповедовалась преподобному Симеону, он положил мне на голову Крест и благословил», – вспоминает матушка.

С большим теплом говорит она о протоиерее Алексии Коровине, который около 40 лет прослужил настоятелем в храме в честь Казанской иконы Божией Матери в поселке Вырица, где все эти годы с любовью принимал паломников со всех концов России и из других стран мира. Много поспособствовал отец Алексий официальному прославлению старца иеросхимонаха Серафима Вырицкого.

«С батюшкой Алексием Коровиным мы давно не видимся, но вместе Духом, – говорит матушка Антония. – Всегда поминаю его в своих молитвах. Он не простой человек, он – духовный...»

По благословению преподобного Серафима Вырицкого матушка Антония многие годы трудилась в Успенском храме деревни Внуто – мыла полы в церкви, ремонтировала и красила стены, сама изготовляла кирпичи и клала из них печи, рубила дрова, стирала облачения, пекла просфоры, пела в хоре, звонила в колокола на высокой внутовской колокольне, копала огород, растила овощи, принимала и кормила гостей и паломников.

Сегодня многие верующие люди приезжают сюда, чтобы помолиться преподобному Никандру Городнозерскому, почтить память архимандрита Иосифа и побеседовать со старицей Антонией – воистину земным ангелом и человеком очень высокой духовной жизни. Общение с матушкой Антонией – это несравненный опыт живого богословия, которого никогда не дадут никакие книжные знания.

Ведь самым важным из всех трудов в ее жизни был труд молитвенный.

«Как отец Серафим благословил меня, так я и жила, – говорит матушка. – Батюшку Серафима я помню всегда. Всегда благодарю его и обращаюсь к нему в молитвах каждый день. Все прошу, как и просила еще до его прославления: “Помолись обо мне, отче Серафиме, у Престола Господня”. И так я его всегда прошу. И ощущаю, что преподобный Серафим молится о нас...»

Юрий Борисович Максимов ныне живет в Москве. В отрочестве он сподобился неоднократно общаться с преподобным старцем Серафимом. Яркие впечатления от этих встреч Юрий Борисович сохранил до наших дней.

...Впервые привела меня к батюшке Серафиму Вырицкому бабушка, Александра Петровна Сироткина. Это было после войны, в 1947 году. Отца Серафима бабушка знала на протяжении многих лет, еще до его переезда в Вырицу. Она была его духовной дочерью и часто бывала у него.

Перед началом войны бабушка, по совету отца Серафима, переехала из Ленинграда в Вырицу (сестры ее, не пожелавшие переехать вместе с ней, умерли от голода во время блокады). После прихода немцев в Вырицу бабушка была по доносу арестована (ее сын и зять служили в Красной армии). Она подверглась тяжким истязаниям, от которых частично потеряла слух, и была отправлена на работы в Германию. Из плена ее освободили части нашей армии в Литве, в Паневежисе, и она вернулась в Вырицу. Возвращение это ей, задолго до всех происшедших событий, предсказал отец Серафим.

Бабушка много рассказывала мне о его даре предвидения и прозорливости. Подтверждают ее рассказы и посещение отца Серафима немцами, и его предсказание о том, что Германия проиграет войну. К сожалению, в памяти сохранились лишь отрывочные воспоминания. Но даже те фрагменты, которые могу вспомнить, говорят о необычном даре прозрения отца Серафима.

Так бабушке он сказал, что она немного не доживет до своего 72-летия. Так оно и случилось, она умерла в феврале 1960 года, не дожив 2-х месяцев до этой даты.

У меня сохранилась фотография отца Серафима, которую он подарил бабушке, с надписью, сделанной его рукою: «От иеросхимонаха Серафима духовной дочери Александре». Во время пожара, когда все наши вещи в квартире сгорели, уцелел лишь бабушкин паспорт, в котором находилась фотография отца Серафима. Края ее обгорели, она немного потемнела, но практически осталась нетронутой. Я храню ее и всегда ношу с собой...

В памятный день, 3 апреля 1949 года, бабушка рано ушла в церковь, а вернулась очень поздно, заплаканная, и сообщила нам, что ночью отошел к небесным обителям дорогой наш отец Серафим. Келейница, бывшая при нем, рассказала, что незадолго до успения батюшки келлия его озарилась неземным светом, таким ярким, что всех охватил трепет. Из слов батюшки Серафима близкие догадались, что его посетила Царица Небесная – Пресвятая Богородица.

Бабушка водила меня к отцу Серафиму несколько раз. Во время одного такого посещения батюшка благословил меня, возложив руки на мою голову. Он лежал в углу под образами, на одре. В келлии был полумрак, горели свечи. Я стоял, склонив голову. Помню его лицо – бледное, но сиявшее каким-то внутренним светом. И еще – глаза, которые, кажется, видели тебя насквозь, такой у него был проницательный и вместе с тем добрый взгляд.

В тот момент, когда отец Серафим благословлял меня, у меня было ощущение, что я нахожусь в присутствии какой-то вышней силы. Я даже не слышал, что отец Серафим спросил у меня. Матушка, стоявшая рядом, подтолкнула меня: «Батюшка спросил, что тебе хочется больше всего». Помню, я ответил: «Хорошо учиться». «Будешь хорошо учиться», – отвечал отец Серафим. И я, действительно, хорошо учился в школе и позже, в институте...

Благословение батюшки осталось со мной на всю жизнь, и оно хранит меня от всех напастей по сей день. И скольких людей спас отец Серафим своим предстательством перед Господом и продолжает спасать, будучи уже в вечности, молясь перед Престолом Божиим! Он в полной мере исполнил заповедь о любви к ближнему, данную нам Господом, и тем самым исполнил завет Христов, спасся сам и спас тысячи людей вокруг себя. И потому он так дорог и близок нам, и потому дорого все, что связано с его земной жизнью.

Необъяснимое чувство радости и благоговения охватывало меня всякий раз, когда я находился рядом с отцом Серафимом. Это ощущение я испытываю и по сей день, когда посещаю его могилу. Все суетные заботы и жизненные невзгоды кажутся такими ничтожными на фоне того умиротворения и покоя, которые наполняют душу во время каждого такого общения со старцем...

Своими впечатлениями от встреч и общения с Вырицким старцем Тамара Алексеевна Сиверцева поделилась в день прославления святого преподобного Серафима Вырицкого.

...Мои родители познакомились с батюшкой Серафимом в 1931 году. Мне тогда было три года, и эти встречи не остались в памяти.

Я хорошо помню батюшку с послевоенных 40-х годов. Тогда, в 1946 году, после войны, мы с мамой остались без жилья. И батюшка очень помог нам. Он устроил мою маму к себе жить. Это было, когда отец Серафим жил на Майском проспекте. Она готовила пищу, поила чаем притекающих к батюшке людей. А я училась в Ленинграде, и каждые выходные, в течение трех лет, приезжала к маме в гости. И каждый раз благословлялась у батюшки. Может быть, тогда я чего-то недопонимала, но он был для меня, как и для его родных и близких, родным дедушкой. И только позже я стала называть его батюшкой. И все его родственники остались для меня родными.

Матушку Серафиму я знала мало, так как она умерла раньше. Но я помню ее образ. Она запомнилась мне строгой и внешне очень сдержанной.

Впечатление от встреч с отцом Серафимом на всю жизнь осталось очень яркое. Притяжение батюшкиных глаз, излучавших какой-то особый внутренний свет. Мягкие-мягкие, ласковые батюшкины руки. Много, очень много икон и благоухание в келлии. И встречал нас батюшка всегда очень ласково, добро и так гостеприимно. Как хорошо было с ним! И каждый раз он что-то советовал, подсказывал, учил. Он многое видел. А у меня не было дедушки, отец погиб во время войны, и некому было мне что-то подсказать, кроме отца Серафима. Батюшка всегда гладил по головке, давал гостинцы – конфеты, пряники. Всегда давал в руку пакетики. Он так ласково и нежно относился ко мне! А может быть, он так ко всем относился.

Переступая порог келлии отца Серафима, все попадали в иной мир, такой, который, может быть, словами не пересказать. Было ощущение радости, какой-то свободы, бессознательное ощущение легкости. Не передать!.. Это окрыляло. Приходишь с одним грузом, а выходишь – с другим.

Так и сегодня. Вчера у меня был сердечный приступ. Дочь говорит: «Не езди никуда». «Нет, – говорю я, – если я доеду до Вырицы, то уж обратно вернусь». И действительно – боль прошла, и я полетела, как птица. От батюшки всегда вылетала, как на крыльях. Да и теперь, когда приезжаю на могилку, разговариваю с ним, как с живым, испытываю то же ощущение легкости и радости. И мои студенты сюда приезжают... Много было трудностей в жизни, но я счастлива тем, что я всегда рада. И это все – от батюшки.

Запомнились очереди к отцу Серафиму. С левой стороны во дворе был гамак, и я качала в нем правнучек отца Серафима или читала им книги. А вдоль забора собиралась очередь – и люди в форме, и просто народ. Это осталось в памяти – длинная-предлинная очередь.

Матушка выходила, приглашала кого-то пройти к батюшке. Что говорили, я не прислушивалась... Было два крыльца. В одно входили родные, в другое – посетители. Пришедших угощали чайком. Батюшка всегда говорил: «Надо подкрепить». И всегда давал гостинцы. Ему приносили, и он раздавал. Батюшка болел, и к нему нельзя было приходить. Но он всегда принимал людей.

Был вход на кухню и в большую комнату. В большой комнате стояли кушеточки для посетителей. Другой вход был в келлию... У отца Серафима очень вкусно готовили. Запомнился аромат грибного супа. Но это – на кухне и в большой комнате, даже во дворе, а в келлии батюшки – другое, совсем другой воздух – благоухание.

Батюшка на фотографиях выглядит очень строго. Но он был очень ласковый, бережливо, с нежностью относился к людям. При этом он был всегда ровен ко всем и спокоен. Никогда я не видела его неуравновешенным или с выплескивающимися эмоциями.

Батюшка мне сказал, что я буду легко и хорошо учиться. И я прямо из 7-го класса перешла в 10-й. Правда, после 7-го я закончила – 2 курса техникума, потом – 10-й класс. Мне очень нравилась геология. И, закончив школу, я пошла на геологический. В институте тогда было 12 человек на место. Это неимоверный конкурс даже по нашим временам. Без благословения батюшки я бы туда не поступила.

Затем я устроилась на работу во ВСЕГЕИ и участвовала в геологических экспедициях.

Я и после успения отца Серафима приезжала в Вырицу. С годами, когда сложились свои жизненные обстоятельства, захватили быт, семья, работа, я стала реже посещать Вырицу. Но всегда, во всех трудностях, а их было немало, мне помогал Господь, и я уверена – молитвами отца Серафима.

Запомнилась переправа через Ладогу. Это было спустя полтора года после начала блокады. Бомбежка, вокруг гибнут люди. Машина, в которой были мы с мамой, пошла под лед. Мы оказались на льдине, потом с этой льдины нас сняли и посадили на баржу. Чудом мы остались живы.

В геологических экспедициях была масса непредвиденных случаев и трудностей. Вот пример. Привезли нас в место на границе с Китаем. Там нужен был пропуск, но экспедицию собирали срочно, было некогда и решили нас, двух студенток, провезти контрабандой. Ночью нагрянули пограничники. Было сказано: чтобы утром их не было... Ночь. Алтай. 2 лошади, 2 проводника, мы – посередине. Я никогда в жизни не сидела на лошади. А нужно было на лошади подняться на гору, которая выше вот этих вырицких сосен. За плечами – рюкзак и спальный мешок. Мне тогда было 22 года... Я обняла лошадь за шею, ногами вцепилась в ее бока и взмолилась о помощи. Я осталась жива. Лошадь была – чудо! Так ступала – камни летели из-под копыт... А спускаться было еще труднее. Она спускалась на животе...

Этот случай и случай на льдине – это были буквально чудеса.

И в работе, и в общественной жизни (а я и теперь занимаюсь ею, как в былые времена), я всегда ощущала невидимое присутствие и помощь отца Серафима. Он помогал всегда, все время. Батюшка вел и ведет меня по жизни. Слава Богу за все!

«По молитвам святого преподобного Серафима Вырицкого устроилась вся моя жизнь», – рассказывает Алексей Владимирович Журавлев, ученый, кандидат медицинских наук.

...Когда мне довелось общаться с отцом Серафимом, он уже был прикован к постели. Это было в 1947–48 годах. Время было непростое. Многие шли со своими бедами к отцу Серафиму. Люди приходили к его дому и ждали того момента, когда можно будет увидеть батюшку или передать ему записку с волнующими их вопросами, попросить его святых молитв. Келейница – матушка Серафима и близкие отца Серафима старались оберегать его от излишних встреч, но народ шел и шел к великому старцу.

Мы были с мамой. Когда мы вошли, батюшка Серафим лежал на белоснежной подушке и был такой тихий, благостный. Лицо его светилось добротой. Батюшка спросил нас: «Что вас привело ко мне? Что вас беспокоит?» Я изложил свои житейские и духовные вопросы. Так важно было поделиться с человеком праведным...

Мы с мамой посоветовались с отцом Серафимом и о том, следует ли маме возвращаться в школу, с которой связана вся наша жизнь. Это была школа для слепых. Мама работала там, пока школа не была эвакуирована, и теперь хотела вернуться туда... Разговаривая с батюшкой, мы чувствовали себя в его присутствии просто и спокойно, как с родным человеком.

Батюшка спросил меня: «Что тебя волнует?» «Хочу хорошо учиться», – отвечал я. «Будешь учиться хорошо, только не сомневайся», – сказал батюшка. И мы не сомневались ни на секунду, что услышим из уст старца именно волю Божию о нас.

Тогда, после той встречи, я понял, что отец Серафим – это человек глубокой души и величайшей доброты, пастырь, который тонко понимает человеческие души.

Мы вышли из келлии вырицкого старца утешенными и умиротворенными. У меня было ощущение, будто я стряхнул с себя все наносное, все преходящее, будто я прошел через какую-то купель очищения. Прикосновение небесного света, который нес в себе отец Серафим, я запомнил на всю свою жизнь.

Мысленно я общаюсь с батюшкой Серафимом и по сей день. У меня всегда было чувство постоянного присутствия батюшки, которое осеняло всю жизнь нашей семьи, всегда глубоко почитавшей его.

Отец Серафим благословил меня, и это благословение замечательного духовного пастыря и великого подвижника я пронес через всю свою жизнь.

Моя жизнь устроилась так, как и сказал преподобный Серафим Вырицкий. В 1959 году я закончил 1-й Медицинский институт, а в 1973 году защитил диссертацию и получил ученую степень. Вот уже много лет работаю в медицинской науке.

Все эти годы и я, и мама ежегодно посещали могилку отца Серафима. Обязательно бывали мы здесь перед началом учебы. Перед любым ответственным делом надо прийти к батюшке Серафиму. Испросить его благословения. Помолиться. Посидеть и подумать о своих делах, и все устроится.

«Пока жива, спешу сообщить свое свидетельство о преподобном Серафиме Вырицком», – предварила свой рассказ жительница блокадного Ленинграда Раиса Григорьевна Хлыстова.

...В октябре 1947 года мы с мамой побывали у батюшки. Был будний пасмурный день. Встав рано утром, мама не отправила меня в школу. Мы поспешили с ней на Витебский вокзал, на паровик, отправлявшийся в Вырицу.

В просторном деревянном доме в большой комнате собралась уже большая толпа. Мы были в очереди последними. Я спряталась за мамину спину и стала ее упрекать, зачем она взяла меня с собой, ведь я пропустила школу, а сегодня вернемся поздно, и я не успею сделать уроки. Да и в очереди мы последние.

Вдруг выходит монахиня и спрашивает: «Кто здесь с ребенком, с девочкой?» Оглянулись – кроме нас, таких нет. Мы вошли первыми.

Войдя в узкую келлию с большими иконами на всех стенах, мы увидели отца Серафима, лежащего на кровати у окна. Первое, что я запомнила, – его восковое гладкое лицо. Тело было настолько исхудавшее, что казалось, его вовсе нет под покрывалом. Я подошла к его ногам, в конец келлии. Он попросил маму: «Пусть девочка подойдет ближе ко мне». Я подошла, и мама стала расспрашивать батюшку о том, что ее волновало.

«Отец Серафим! Мой деверь, брат моего мужа, осужден на 10 лет. Он был директором галантерейного магазина на Московском проспекте. При проверке обнаружили, что нитки или пуговицы были завышены в цене на какие-то копейки. Его арестовали в тот же день, отправили в Кресты и осудили на 10 лет тюрьмы», – сообщила мама.

«Ну, что же, отсидит 6 лет, а там будет амнистия», – ответил отец Серафим. В действительности так и вышло. В 1953 году летом была амнистия после смерти Сталина.

Спросила мама и о своем старшем сыне, 1922 года рождения, по документам погибшем в 1945 году в Польше. Похоронная на него сообщает: погиб в десантном полку, похоронен ли – нет сведений. Его сослуживцы, переписка с которыми длилась два года, также не имели сведений о его захоронении.

«Как мне молиться: об упокоении или о здравии?» – спросила мама. Отец Серафим ответил: «Что они вам пишут! Молитесь вы о здравии».

Мой брат Веня, о котором шла речь, был очень способный, владел прекрасно немецким языком, играл на аккордеоне, пианино, хотя его никто не обучал, дома даже не было инструмента. В 1940 году он отлично закончил школу. Его мечтой было стать инженером. Но тут вышел приказ Ворошилова, чтобы все, окончившие школу, поступали в военные училища. Его направили из Ленинграда в Саратовское танковое училище. Больше мы его не видели. Он прошел всю войну, был на Орловско-Курской дуге. Писал регулярно вплоть до января 1945 года. Последние письма были странными, было похоже, что его куда-то готовят. Не исключено, что в разведчики. В то время, в 1947 году, он был жив.

Спросила мама и о своем младшем сыне, который в следующем 1948 году должен был заканчивать 10-й класс. Он собирался поступать в военно-строительное училище.

Отец Серафим сказал: «Пусть он идет на доктора, лучше ему будет».

Володя, мой второй брат, не сразу внял совету отца Серафима. Сдал все экзамены на 4 и 5, но медицинская комиссия нашла, что у него в одном глазу упало зрение. Предложили ему другое военное училище – училище связи. Тут мама ему напомнила совет отца Серафима. Володя с детства очень любил лошадей, и он пошел поступать в Ветеринарный институт. Когда он вошел в институт, как позже рассказывал, понял, что это его родной дом. Окончил он институт с отличием, потом аспирантуру, был прекрасным специалистом, заведовал научно-исследовательской станцией по борьбе с болезнями животных и был счастлив.

На вопрос мамы, как учить детей, ведь здоровье ее после блокады и гибели старшего сына очень плохое, а муж после ареста брата впал в депрессию и не может работать, отец Серафим ответил: «Учи, матушка, Бог тебе поможет».

Действительно, так и случилось. У мамы, которая была отличной портнихой, появились постоянные заказчики: артисты филармонии (они уже тогда ездили за границу на гастроли), профессора – отбоя не было от заказов. Она работала дома часто сутками, порой даже ночью. Стала зарабатывать в 3–4 раза больше, чем муж, инженер Ленэнерго. Мы все получили прекрасное образование. Так сбылось и это предсказание отца Серафима.

Обо мне мама ничего не спросила, я училась тогда в 6-м классе, и отец Серафим ничего сам не сказал. Но его благословение помогло и помогает мне всю мою жизнь.

Хочется рассказать еще об одном свидетельстве, о котором слышала от прихожан в те годы. Пришла к отцу Серафиму одна верующая девушка 19 лет. Он посмотрел на нее и сказал только два слова: «Христова невеста». Все были в недоумении, что бы это значило. В Пасхальную ночь она стояла в ограде церкви около металлической приставной лестницы. Расшалившиеся подростки опрокинули лестницу, она упала на девушку и убила ее тут же насмерть.

А в 2002 году, когда я лежала в больнице, женщина 80 лет из нашей палаты рассказывала, как она в 1945 году побывала у отца Серафима в Вырице вместе со своей подругой. В то время отец Серафим еще мог сидеть в кресле. Эта женщина была еще не замужем и спросила у него, как сложится ее жизнь. Он посмотрел на нее и сказал: «Хорошо». После чего благословил ее. Действительно, она вышла замуж за добропорядочного человека, родила 2-х прекрасных дочерей, имеет 4-х внуков и живет благополучно с мужем до сих пор.

Случай чудесного исцеления, о котором рассказывает Александра Николаевна Полировнова, еще раз показывает великую силу молитвы и любви вырицкого старца.

...Это был 1945 год. После получения мною извещения о том, что мой муж погиб на фронте, у меня стала сильно болеть левая рука – вся, от плеча и до локтя. Боль была острая, как зубная. Она постоянно изматывала меня.

Пришлось, обратиться к врачу в свою поликлинику. Он выписал необходимые мне лекарства. Я регулярно их принимала, но боль не прекращалась ни днем, ни ночью. Пошла я на Невский проспект к гомеопатам. Доктор сказал мне: «Возьмите себя в руки». И выписал новые лекарства. Однако и они улучшения не принесли. Боли только усиливались. И вот наша знакомая, монахиня матушка Анна, как-то говорит мне: «Хочешь, поедем в Вырицу к батюшке Серафиму. Только вначале я съезжу к нему и благословлюсь». «Конечно, хочу», – сказала я. Получив благословение приехать, мы отправились к старцу. Дни были Пасхальные. Въезд в Вырицу только открыли.

Когда мы приехали в Вырицу и вошли в дом, где проживал батюшка Серафим, мы увидели, что женщины, которые жарили на кухне корюшку, плакали. Я спросила, почему они плачут. «Сегодня сорок дней со дня успения матушки Серафимы, – отвечали они, – а она любила корюшку».

И вот мы вошли в келлию старца. В первый момент от волнения я ничего не видела. Только, не сказав ни слова, заплакала. А батюшка ни о чем меня не спросил и произнес: «Через неделю приезжай к нам копать огород». Он велел матушке-келейнице принести святой воды и просфорку. «Будешь с молитвой кропить руку святой водой», – сказал он и благословил меня.

Дома я выполнила все по слову старца, и боль стала уходить. А через неделю я, как и благословил отец Серафим, приехала к нему в Вырицу копать огород и сажать картошку. Рука совсем перестала болеть.

С тех пор я стала очень часто ездить к батюшке. Всегда с радостью. Вернувшись из Вырицы, летала, как на крыльях. Ездила и днем, и вечером. Если ездила вечером, то там и ночевала. Однажды я всю ночь не могла уснуть, и батюшке сказали: «Шура всю ночь не спала». «Сегодня будет спать крепко», – отвечал он. И действительно, на следующую ночь я спала необычайно крепким сном.

Однажды, когда я вошла в келлию старца, он велел мне сесть в кресло, и мы с ним о многом говорили. Тогда, как бы в шутку, он сказал: «Александра, ты сшей карман». Я поняла, что у меня всегда на хлеб будет, за это ежедневно и благодарю Бога.

Возила я к батюшке и детей. Сыну было тогда 3 года, а дочке 8 лет. Отец Серафим дал им сладости и благословил. Знаю, что его благословение и молитвы хранят нас и по сей день.

О том, как преподобный Серафим Вырицкий помогает людям решать сложные жизненные проблемы и при этом одаривает их небесной радостью, рассказ раба Божия Сергея.

...Это было в середине зимы 1949 года. Моя мама Александра Александровна привезла моего старшего брата и меня в поселок Вырица.

Тяжелое, послевоенное время. Все мои родственники перенесли блокаду. Потери в нашей семье следовали одна за другой. Сначала бабушка в 30-х годах потеряла своего мужа, затем старшего сына, потом младшего – моего отца – на фронте. Жили мы тогда за счет своего огорода, да на небольшую пенсию, которую получала бабушка за погибшего младшего сына. Мама, подорвавшая здоровье во время войны непосильным трудом, нуждалась в операции и была очень слаба физически.

Несмотря на все трудности и скорби, бабушка и мама не опускали рук, трудились и старались по мере возможности посещать Шуваловскую церковь. Мама одно время даже пела на клиросе. Бабушка была человеком очень твердой веры и никогда не пропускала воскресных богослужений. Крестил меня у нас дома, тайно, священник Шуваловской церкви отец Владимир.

В конце 1948 года на нашу семью обрушилась новая беда. На наше жилье стали претендовать, воспользовавшись доверием моих родных, посторонние люди.

После войны население Удельной, Озерков, Шувалова было небольшим. Многие поумирали во время войны от голода. Людей, ходивших на службы в церковь, все знали, а факт посещения церкви тогда воспринимался по-разному. Теперешнему поколению трудно представить себе то время, когда люди боялись сказать лишнее слово. Все всего боялись. Ну, а некоторые пользовались слабостью беззащитных.

Маму вызвали в суд для раздела жилья. У часовни Ксении Блаженной на Васильевском острове пожилая монахиня, увидев слезы мамы, посоветовала съездить к старцу Серафиму в Вырицу.

В первую свою поездку мама поехала одна, и, как она говорит, ноги сами привели ее к храму в честь Казанской иконы Божией Матери. Почти у самой церкви мама встретила монахиню (это была келейница отца Серафима, как выяснилось позже). Она и рассказала, как найти батюшку. Но предупредила о том, что батюшка советует всем своим посетителям сначала сходить в храм, помолиться, а потом приходить к нему. Мама так и сделала. После этого быстро нашла розовый дом на Майском проспекте. В тот день, как всегда, у отца Серафима было много народу. Люди приходили и уходили. Затем келейница сказала, что отец Серафим уже сегодня никого не примет: он молится и очень устал. Узнав мамину историю, мать Серафима посоветовала приехать на следующий день и, конечно, захватить с собой детей.

Через несколько дней мы были в Вырице в Казанском храме. После службы и принятия Святых Тайн мы пришли в дом к батюшке, где было опять много народу. Матушка Серафима подходила к каждому и тихо спрашивала посетителей о причине прихода. Те тихо отвечали. Опросив всех, матушка прошла в келлию отца Серафима, а через некоторое время вышла и, подходя к каждому, очень ровным голосом, лаконично передавала слова старца каждому. «А вам батюшка сказал, что надо дом купить»; «Дочь замуж выдавайте, батюшка благословил»; «Вам батюшка корову не советует покупать», – запомнились маме некоторые ответы отца Серафима.

Подойдя к маме, матушка Серафима сказала: «А вы подождите». Затем, проводив всех посетителей, открыла дверь в батюшкину келлию и тихо произнесла: «Проходите к батюшке». И мы... вошли.

Я прошел к батюшке первым, за мной брат, за ним мама. Увидев лежащего на постели старца, мы с братом подошли к изголовью и встали. Мама остановилась сзади, у ног старца. Батюшка погладил нас с братом по голове, перекрестил. Он протянул руку, подал мне два небольших мандарина и сказал, обратившись к маме: «Мандарины вашим ребятишкам, а квартиру вашу никто не тронет. Ни у кого это не получится. Ничего не бойтесь, ни у кого ничего не получится». Благословил всех троих и добавил: «Идите с Богом, все у вас будет хорошо». И мы вышли.

1949 год, заснеженная Вырица, и вдруг – мандарины. Откуда? Впоследствии мы узнали о том, что все, принесенное посетителями батюшке, он раздавал таким же обездоленным, какими были мы.

Хорошо отложились в памяти фрагменты той поездки: чудесный старец батюшка Серафим, обратная дорога на станцию – путь в несколько километров, слезы матери, завьюженная метелью узенькая тропинка среди снега, зеленый паровоз с большими колесами, запах паровозного дыма... Но самое главное – чувство радости и покоя. И это осталось на всю жизнь в памяти.

Дальше, по рассказу мамы, было так. Районный прокурор при разборе дела о квартире почти полностью повторил слова батюшки Серафима: «С разделом вашего жилья ни у кого ничего не получится. Ничего не бойтесь!» То же самое повторилось и в городском суде, куда истцы подали апелляцию. Их пристыдили: «Вы не имеете никаких прав на это жилье, и ничего у вас не получится».

Кроме того, уже после успения отца Серафима замечательный хирург чудесным образом сделал маме нужные ей сложнейшие операции. Она быстро поправилась и устроилась на работу.

Впоследствии мы с мамой часто приезжали в Казанскую церковь Вырицы и на могилку батюшки Серафима. И каждый раз, как в далеком детстве, меня посещало то особое чувство радости, надмирности и покоя, которое я испытал при первой встрече с батюшкой. Ощущение, что отец Серафим незримо находится где-то совсем рядом...

Учась в аспирантуре, я заболел тяжелой формой ревматизма, несколько месяцев пролежал в больнице, перенес операцию. Врачи для меня сделали много, однако лечение зашло в тупик. Наступил предел знаний в медицинской науке. Состояние мое все время ухудшалось, и тогда мой двоюродный брат Николай помог мне приехать к батюшке Серафиму в Вырицу. Батюшка снова взял меня, грешного, под свое покровительство перед Богом. После этого вдруг за мое лечение взялся главный артролог города. Он сказал: «Ты несомненно тяжело болен, но как тебя лечить – неясно. Будем бороться за твое здоровье вместе – я и ты». Я же мысленно часто обращался к батюшке Серафиму. Через полтора месяца я выписался из больницы почти совершенно здоровым, хотя методика лечения была прежней, как и в первой больнице. Такого рода примеров молитвенной помощи батюшки Серафима в моей жизни можно привести много.

Совсем недавно я узнал, что священник Шуваловской церкви отец Владимир Шамонин, крестивший меня после войны, также бывал у батюшки Серафима в Вырице. В книге «Петербургский батюшка» (Жизнь, служение, творчество протоиерея Владимира Шамонина. Москва. 2006. С. 8, 61) говорится о том, что преподобный Серафим Вырицкий перед своей блаженной кончиной утешал своих духовных чад: «Не плачьте, у вас остаются два больших светильника: отец Владимир и отец Борис».

Об отце Борисе Николаевском, о своей поездке к старцу Серафиму в Вырицу и о его благодатной помощи страждущим рассказывает Галина Леонидовна Тойкка.

...Моя бабушка Валентина Александровна и мама Ирина Петровна много лет духовно окормлялись у известного многим верующим в те годы протоиерея Бориса Константиновича Николаевского, с которым были знакомы с 1922 года. Мы жили в Парголово и ходили в храм святого Иосафа Белгородского, где служил батюшка. Отец Борис был не просто священник, но пастырь, который зажег в душах многих людей веру и любовь ко Господу. Господь наделил его даром молитвы, даром слез и даром вызывать в сердцах людей покаяние. В 1933 году, когда батюшка был арестован и выслан, мама провожала его, а из мест заключения отец Борис писал нам. После 13 лет ссылки и возвращения в Ленинград отец Борис служил, когда ему разрешили служить, в храме Святой Троицы на Большой Спасской (церковь разрушена в 1967 году), служил в этом храме до конца своей жизни. А отошел он ко Господу в 1954 году. Когда батюшка стал служить здесь, и мы пришли сюда и стали прихожанами этого храма.

Сюда, в любую погоду, стекались люди со всех концов города, услышать Слово Божие, которое так просто и доходчиво излагал отец Борис. А на исповеди – стояло сплошное рыдание. Батюшка помогал советом, словом, молитвой и материально многим-многим людям.

Сам отец Борис исповедовался у известного петербургского батюшки, также исповедника и воина Христова – протоиерея Владимира Шамонина, служившего в Спасо-Парголовском храме. А отец Владимир исповедовался у отца Бориса.

Отец Борис знал и иеросхимонаха Серафима Вырицкого, бывал у него. С отцом Борисом мне и довелось побывать у старца. Была осень 1948 или 1949 года. Отец Борис, моя бабушка и чтец нашего храма Алексей Петрович поехали в Вырицу. Когда мы пришли в дом, где жил вырицкий старец, было очень много народа. Нас встретила монахиня и проводила к батюшке. Я увидела лежащего на кровати старца в черном облачении. Худенький, глаза глубоко посажены, голос тихий, ласковый. Он подозвал меня, благословил, погладил по голове и говорит: «Ну иди, отличница». Когда мы шли обратно, я спросила у отца Бориса, почему батюшка Серафим назвал меня отличницей, ведь у меня и тройки, и четверки были. Отец Борис сказал, что старцу виднее, да может быть, он и не школу имел в виду.

Возвращаясь обратно, мы делились впечатлениями о встрече. Алексей Петрович, который страдал запоями, сказал, что отец Серафим благословил его и дал ему карамельку, сказав при этом: «Пить больше не будешь». Жена Алексея Петровича говорила, что он бросил пить после поездки в Вырицу.

Мне известны и другие случаи чудотворной помощи иеросхимонаха Серафима Вырицкого людям. Приехала к отцу Серафиму как-то женщина, нуждающаяся в деньгах. С грудным ребенком на руках она сидела в коридоре и ждала своей очереди. Отец Серафим позвал монахиню, встречавшую гостей, и сказал, что в очереди есть женщина с ребенком: «Отдай ей 25 рублей и передай мое благословение. Пусть с миром возвращается домой».

Другой случай рассказала раба Божия Анастасия. Ее сестра сразу после войны заняла комнату, из которой позже ее выселили. Она обратилась в суд, но дело затягивалось. Тогда она поехала за советом к отцу Серафиму. Он благословил ее и сказал, чтобы документы из суда не забирала. Батюшка велел ей отслужить три молебна: Спасителю, Пресвятой Богородице и преподобному Серафиму Саровскому. И она все выполнила. Вскоре суд решил дело в ее пользу. До сих пор ее родные (сама она уже скончалась) занимают эту жилплощадь.

Обычно тяжелые онкологические больные в последние дни своей жизни испытывают нестерпимые боли, которые невозможно устранить даже с помощью сильнейших обезболивающих и наркотических средств. О великом милосердии вырицкого старца и силе его молитв рассказ Ариадны Александровны Ладыгиной.

...В нашей семье всегда почитали отца Серафима Вырицкого. Моя тетя, Вера Ильинична Игнатьева, была его духовной дочерью. В 1939 году она заболела раком. Состояние стремительно ухудшалось. Тетя говорила, что боится физических страданий. Она просила свою духовную сестру съездить к батюшке и рассказать о ее состоянии. Батюшка сказал: «Она страдать не будет».

Метастазы пошли в мозг. Опухоль все увеличивалась. Но никаких страданий тетя не испытывала. Умерла она в полном сознании, все время молилась, произносила: «Господи, помилуй!» А в момент кончины сказала как-то умиротворенно и, точно удивляясь: «Ах, вот как умирать!»

Ей было 45 лет. Так как она была целомудренна, хоронили ее во всем белом. Лицо было красивое и спокойное. Кто бы мог подумать, что умерла она от такой тяжелой и, обычно, мучительной болезни.

Мне было тогда 13 лет, но все это живо помню, так как мама часто рассказывала друзьям, что страданий при успении тетя не испытывала по молитвам отца Серафима.

Хочу привести еще случай из жизни моего духовного отца Григория Дмитриевича Селиванова, почившего в 1984 году. Он очень почитал отца Серафима и поведал мне этот случай, свидетельствующий о прозорливости вырицкого подвижника.

Будучи студентом университета, он пошел на исповедь в Александро-Невскую Лавру, где духовником в те годы был отец Серафим. Жизнь студента была тогда очень-очень скудная, и, сидя в трамвае, батюшка, тогдашний студент, размышлял, что бы он мог купить на имеющиеся у него три рубля. Вспомнил про чай, селедку, хотелось и отцу Серафиму денег дать.

Но вот состоялась исповедь, и Григорий, просветленный и окрыленный, забыл обо всем на свете. Не зная, как выразить любовь свою и признательность, он подал отцу Серафиму свои последние три рубля. Но отец Серафим, ласково посмотрев на него, вернул ему деньги и благословил купить на них чай и селедку.

Вспоминаю, как в 1948 году поехали мы с подругой в Вырицу, очень хотелось попасть к отцу Серафиму. Но около его дома никого не было. Мы постучались в дверь, вышла женщина и сказала, что батюшка болен и никого не принимает. Грустно было уезжать, не повидав батюшку, о котором люди, общавшиеся с ним, рассказывали так много чудесного.

Уже после смерти отца Серафима, в 50-е годы, мы ездили на его могилку с моей духовной сестрой. Теперь она уже более сорока лет в монастыре в Пюхтице. Мать Евстафия и теперь мне пишет и вспоминает нашу поездку к батюшке Серафиму на могилку.

У меня есть очень хорошая фотография отца Серафима, доставшаяся мне от моего духовного отца. И когда мне бывает трудно, я обращаюсь к преподобному с молитвой и с верою в его помощь.

Из письма схимонахини Пюхтицкого монастыря, матушки Евстафии, Ариадне Александровне Ладыгиной (Протоиерей Борис Николаевский. Духовные беседы. Воспоминания духовных чад. Сост. Корытин С.Н., Егорова Н.Б. Санкт-Петербург. 2003. С. 403–405):

20 июня, воскресенье, поздно вечером (23 ч. 30 мин.).

Ариаднушка, милая, милая, родная, благодарю тебя за письмецо, очень, очень благодарю.

Мне дорого и радостно слышать об отце Борисе, дорогом Батюшке нашем...

И пасхальное письмецо твое я получила, не ответила тебе, так как уже предварила тебя своим поздравлением и не думала, что ты будешь сомневаться в получении мною твоего поздравления. Теперь ты еще яснее описала, с добавлением о твоей поездке с Наташей на место служения нашего Батюшки и о посещении могилки отца Серафима Вырицкого...

...Помнишь, как мы с тобой беседовали, когда ты у нас оставалась ночевать? И на могилке у отца Серафима когда-то мы были с тобой вместе. Слышно было, что отец Серафим перед своей кончиной говорил: «А теперь будете ходить к отцу Борису». Сейчас мне подарили книгу об отце Серафиме 1999 года выпуска. Хорошая.

Прости меня. Прошу святых молитв.

Гр. М.Е.

«Когда едешь в хмурую погоду в аэропорт, то кругом такая серость и безотрадность, солнца не видно. Но вот садишься в самолет, он взлетает, набирая высоту, и вдруг происходит чудо! Самолет взмывает над плотным слоем серых туч и теперь не видно земли. Но зато здесь, выше туч, такое яркое, радостное солнце, небо чистое, ясное и душе хочется петь. Возникает ощущение простора и безграничности. Оказывается, солнце есть, было и будет. Но чтобы его увидеть, надо подняться высоко над землей, а чтобы видеть его постоянно, надо не опускаться на землю. Так и в духовной жизни: даже если будет плохо, уныло, невзрачно или безобразно, то человек, хотя бы раз поднявшийся духовно над безотрадной суетой мира, знает, что здесь, в надмирной выси, был, есть и будет Бог и Господь наш Иисус Христос – Отрада для души, Свет миру, Вечное Солнце. Есть и люди, которые нашли силы, чтобы оторваться от земли, подняться над тщетою мира и никогда больше не возвращаться назад. Это наши святые. Через них Господь дает и нам вознестись над суетой будней. Вот таким человеком и был преподобный Серафим Вырицкий. Приходили к нему люди мрачные, огорченные, не видевшие просвета в жизни. А уходили светлые, умиротворенные, радостные, отогретые, утешенные и окрыленные. Я лично испытала и испытываю чудотворную помощь отца Серафима и живой отклик на мои вопросы и просьбы, порою и не произнесенные, а хранящиеся в помыслах и в глубине души», – говорит Тамара Васильевна Лашутина, которой в детстве довелось видеть отца Серафима, получить его благословение и предсказание всей ее будущей жизни. И сегодня очень и очень многое связывает ее с Вырицким старцем.

...В детстве меня возили в церковь. Ездили мы в Никольский собор, прихожанкой которого была моя тетя. Часто ездили на Смоленское кладбище к Ксеньюшке Блаженной. Неоднократно бывали мы и в Вырице... Позже, когда я вступила в пионеры, началась другая, безбожная жизнь. Все, что было связано с Богом, стало стираться из памяти, забываться. Но даже и в минуты этой окаменелости мне доводилось бывать на могилке отца Серафима в поисках помощи и заступления. Когда у меня сложились очень трудные семейные обстоятельства, отец Серафим сразу помог мне. Жаль только, что поблагодарить его я забыла.

Когда, будучи уже зрелым человеком, я стала вновь воцерковляться, я вспомнила тогда и Вырицу, и храм, и встречу с батюшкой Серафимом. А после прославления отца Серафима я прочитала книгу «Преподобный Серафим Вырицкий и Русская Голгофа». Как будто луч солнца осветил мою память и оживил, воскресил мою душу. Я так явственно вспомнила, что испытала, когда впервые мы попали к батюшке Серафиму. Вспомнила, как тяжело мне было стоять своими ножками в храме – мне было четыре года, и как мама с бабушкой по очереди держали меня на руках. Как меня причащали, какое радостное, трепетное состояние возникало, когда мы возвращались домой. Как мы шли пешком от станции. Домов тогда было мало, и участки леса один от другого отличались цветом почвы и воды. Они были то темно-коричневыми, то красными, то песок, то черная почва, то зеленая трава. Все это меня забавляло и делало неутомительным мой путь.

Помню, как много раз мы пытались попасть к батюшке Серафиму. Было много народа, мы долго стояли в очереди, в ожидании. Потом выходила келейница, что-то говорила и все расходились. Видимо, тогда уже отец Серафим сильно болел... И вот однажды мы все-таки попали к нему.

Открылась дверь, и мы вошли в келлию. Она была вся озарена светом, как солнышком. И я увидела лежащего на кровати батюшку. Лицо его светилось и излучало доброту. От батюшки как будто шел свет. Но я почему-то боялась подойти к нему. Сердечко мое билось, как птичка. Когда я все-таки подошла, и он поднял руку, чтобы возложить мне на голову, меня охватил трепет... Но вот батюшка положил руку мне на голову, и как будто что-то темное отлетело от меня, как будто упала какая-то завеса. И сердце мое радостно заликовало, и стало на душе легко и спокойно. Да, стало радостно!

Батюшка сказал маме, какова будет моя судьба. Разрешил он и мамины вопросы. А бабушке насчет без вести пропавшего сына сказал: «Молись как за живого».

На прощание батюшка дал мне конфетку. И я помню, как по дороге и в поезде я все спрашивала: «Мама, где конфета, которую дал мне добрый дедушка?» Отец Серафим воспринимался тогда мною как родной дедушка. Ведь у меня не было дедушки. Правда, был у моей крестной жилец – у них с женой не было детей, и он очень по-доброму относился ко мне, делал мне игрушки, и я его очень любила в течение всего детства, чувствуя его доброту и любовь. А тут – всего немного времени общения, а любовь, тепло и доброта отца Серафима переполняли мою душу...

Теперь я часто бываю в Вырице. А в праздник Казанской иконы Божией Матери я всегда стараюсь быть здесь. Этот праздник для меня особый, проходит на духовном подъеме, и сердце ликует.

Я ездила в Вырицу и с сыном, и с духовными сестрами, и с соседями, и одна. И всегда, всегда я получала и получаю здесь, у могилки отца Серафима, какие-то все новые духовные уроки. Уроки общения с людьми, уроки любви, кротости и смирения. И – помощь в духовных вопросах, и поддержку в земных, порою житейских, скорбях. Батюшка и теперь видит и знает каждую нашу даже малейшую надобность и помогает. Если нет денег на дорогу, кто-то подвезет туда и обратно, если нечего есть – накормят добрые люди или купят продуктов. И сколько случаев помощи отца Серафима людям в неразрешимых для них вопросах видела я здесь, у святой могилки! Видела, как батюшка Серафим выпрямляет пути притекающих к нему. И теперь, после своего успения. И это еще одно явственное подтверждение – у Бога все живы!

А когда я встаю на колени и склоняюсь головой на могилку батюшки, отец Серафим, как любящий отец, откликается любовью, сердце сердцу весть подает. И тогда душа трепещет, она переполнена радостью и чувствует любовь ко всем. Батюшка и теперь учит нас любить. И обличает порою, но вразумляет он нас осторожно и бережно. Вот, казалось бы, его нет, но он невидимо и явственно присутствует и так же, как и при земной жизни, помогает и наставляет. И много, много было таких случаев во время моих поездок в Вырицу – со мною и моими спутниками. Пожалуй, эти уроки мы получаем при каждом таком посещении. Здесь ничего не бывает случайного.

И всегда в Вырице я получаю какие-то духовные подарки. То кто-то иконку подарит, то книгу, и именно ту, которая нужна. Очень часто дарил людям книги об отце Серафиме батюшка Алексий Коровин. Видя, что у человека нет возможности приобрести книгу, говорил: «Возьмите. А деньги привезете, когда будут». Помню, однажды он с такой радостью сказал мне: «Новая книга вышла о батюшке!» («Житие, подвиги и чудотворения преподобного Серафима Вырицкого».) Денег у меня не было. И вдруг он говорит: «А хотите, я вам ее подарю?» Я обрадовалась. И батюшка Алексий был рад, он был весь в этот момент светлый-светлый, и от него нахлынула на меня такая волна любви...

Обласканные Господом, Пресвятой Богородицей, преподобным Серафимом и батюшкой Алексием, мы возвращались домой всегда утешенные, умиротворенные и обновленные. И все, кто бывал в Вырице у батюшки Серафима, замечают, что обратный путь легче и быстрее. Возникает ощущение окрыленности, и после этого пути не испытываешь усталости, только – легкость, ощущение покоя, отдыха.

О многих случаях чудотворной помощи преподобного Серафима Вырицкого приходилось слышать мне у его святой могилки. Вот один из них. Его рассказала одна из моих духовных сестер – Валентина.

«...У моей мамы 17 лет на ногах были трофические язвы, и врачи никак не могли излечить ее. И вот однажды, а я тогда была молодая, и было мне 18 лет, приходит к нам соседка. У нее были какие-то проблемы с мужем, и ей посоветовали поехать к отцу Серафиму. Но одна ехать она не решалась. И вот она просит меня поехать вместе с нею. Я всячески отнекивалась, но затем сердце мое смягчилось, и я, пожалев соседку, согласилась поехать с нею. О том, что это могло бы быть полезно для меня или моих родных, я тогда и не подумала.

И вот мы приехали и узнаем, что батюшка не принимает. Но можно через келейницу передать записку с просьбой о молитве или с вопросом. Ну, все начали писать записки. А я отошла от них и чувствую себя спокойно – у меня-то ничего не болит. И вдруг меня осенило: ведь у мамы 17 лет страшно болят ноги. И я решила тоже написать батюшке записку. Но написала как-то коряво и засмущалась, отдав записку. Думаю: не поймут, что я там написала. Через некоторое время вынесли ответы батюшки. Все присутствующие разобрали свои записки с ответами, а моей – нет. Ну, думаю, действительно плохо написала, и не разобрались с моею просьбою. Но все-таки решилась подойти к келейнице и спросить. И вдруг она достает из кармана большую алтарную просфору и говорит мне: “А эту просфору батюшка Серафим велел передать твоей маме. Пусть она разрежет ее на 30 частей и каждое утро натощак принимает со святой водой”. Так мама и сделала. А через две недели мама и говорит мне: “Валя! Посмотри, что с моими ногами!” Смотрю – раны затянулись и покрылись тонкой розовой кожицей. А через месяц мама даже и забыла, что у нее болели ноги».

Лидия Ивановна Савельева, которую преподобный Серафим Вырицкий буквально исхитил из «сени смертной», когда она была еще в младенческом возрасте, рассказывает об этом случае, о встрече с батюшкой и о своем чудесном исцелении по молитвам вырицкого старца со слов своей мамы Дарьи Ивановны.

...Я со дня рождения практически была приговорена. Врачи предрекали мне всяческие трудности, вплоть до летального исхода. У мамы было трое детей, а я была третья, послевоенная, самая слабая. У меня были болезненные легкие и рахит. Кости были такие хрупкие и слабые, что я не могла ходить. А после сильного падения стали намечаться два горба. Я была настолько болезненна, что порою врачи посещали меня по два раза в день.

И вот мама пошла просить помощи у отца Серафима Вырицкого. Принесла меня к батюшке. Было это за полтора года до успения отца Серафима. Мне было тогда около двух лет.

Когда мы пришли к батюшке, у него было очень много народа. Батюшка тогда, видно, уже очень утомился, и келейница мать Серафима несла ему чай. Как нам потом матушка Серафима рассказала, батюшка сказал ей: «Матушка Серафима, там пришла женщина с младенцем. Я сначала ее приму, а потом чайку попью».

Когда мама вошла со мной на руках к батюшке, он сказал: «Лучше было бы, если ангельская душа пошла бы к ангелам...»

Но мама стала уговаривать и просить его, чтобы помог мне. Отец Серафим сказал: «Что же, тогда будем молиться». Еще сказал маме: «У вас дома есть две бутылочки с микстурами, выписанные врачами. Одну из них нужно заменить на святую воду и принимать ее. Помолимся. Бог даст – будет жить. И да будет возлюбленная всеми», – напутствовал меня отец Серафим и благословил.

Батюшка благословил меня на жизнь, но предупредил, что будет очень трудно. Я выжила, и хотя недугов у меня много, все они, милостию Божией и молитвами вырицкого старца, преодолеваются. Я всегда ощущала, что живу под молитвенным покровом отца Серафима.

А в 1954–1955 годах дом на Пильном проспекте, где жил когда-то отец Серафим, был отдан хозяевами в аренду под пионерский лагерь. И мне довелось оказаться и жить в комнате, где жил батюшка Серафим, в его келлии.

Постепенно все в моей жизни устроилось. Я закончила педагогическое училище и всю жизнь проработала с детьми. И всегда, как и сказал батюшка, меня окружали очень хорошие люди. Работать я стала уже в 15 лет. Отработала в детских учреждениях и в железнодорожной больнице 26 лет. Получила почетное звание «Ветеран труда» и в 48 лет оформила пенсию по выслуге лет. А когда вышла на пенсию, устроилась... на Вырицкий механический завод.

Всю свою жизнь воспринимаю как вечную школу, а скорби и трудности – как испытание веры.

Многое в моей жизни давалось мне с большим трудом и скорбями, но я всегда ощущала незримую поддержку отца Серафима.

Я постоянно ношу с собой песочек с его могилки, всегда помню батюшку и часто молитвенно обращаюсь к нему.

Клавдия Федоровна Курыпова с семьей 21 год живет в Любани. Приобрести здесь дом ей довелось по молитвам святого преподобного Серафима Вырицкого.

...С 1973 года по 1980 я жила в Вырице на даче, – рассказывает Клавдия Федоровна. – Тогда детские ясли снимали частные дома у жителей поселка. Я жила в доме на Пильном проспекте. Тут я и узнала от хозяина, Павла Фомича, о батюшке Серафиме Вырицком. Он много случаев рассказывал о чудотворной помощи отца Серафима людям. Сидим, бывало, вечером и слушаем. Многие случаи я забыла, а некоторые помню.

Я и сама испытала на себе силу молитвы отца Серафима, получив его небесную помощь в трудных для меня обстоятельствах.

Это произошло в 1980 году. Тяжело заболел муж. Мы жили в Невском районе Петербурга, рядом заводы «Большевик» и «Звезда». А у мужа – аллергия на дым. Ночью задыхается, все время встает, очень сильно отекает все лицо. Два раза лежал в больнице им. Мечникова. Профессор сказал: «Вывозите его за город».

Стала искать дом в поселке. А в то время по закону не разрешали покупать дом, если уже есть жилье. Показывала справки о состоянии здоровья мужа. Начальник отвечал: «Мы таких справок много можем сделать». Отказывали. Павел Фомич подсказал мне, что делать. Ведь отец Серафим часто говорил притекающим к нему за помощью: «Я и после смерти буду помогать. Приходите ко мне на могилку, как к живому». «Пойду-ка и я на могилку», – с надеждой подумала я.

Вошла в церковь в честь Казанской иконы Божией Матери, помолилась, заказала панихиду и после службы пошла на могилку к отцу Серафиму. Положила две конфетки на могилку, села на скамейку. На могилке лампада горела. Стала я всем сердцем и умом просить батюшку: «Отец Серафим, помоги купить в поселке дом, чтобы муж не болел». Так я посидела, помолилась. Потом подошла женщина, очень печалилась, плакала, свой случай рассказала о встрече с отцом Серафимом при его жизни. И я пошла.

Жили мы в то время с дочкой и грудной внучкой во времянке. Я уснула и вижу, будто вдруг кто-то стучится. Открываю – стоит старичок, небольшого роста, с седою бородой. Я и говорю ему: «Проходите, пожалуйста». Он прошел и подходит прямо к окну. Показывает на окно: «Смотри». А там, прямо через двор, дом стоит. Кусты, домов рядом нет. Проснулась я и думаю: «Наверное, все же купим дом».

Дочка проснулась, спрашивает: «Мама, что ты не спишь?» Я говорю: «Миленькая, да сейчас Серафим Вырицкий приходил и показал дом...» «Да ты что!» – удивилась она. «Да, – говорю. – Наверное, мы купим дом».

Это было где-то в воскресенье вечером, а через неделю муж приезжает, привозит открытку, которую прислала одна наша знакомая: «Продается дом в Любани».

Вот так. И поехала я сюда. Подошла, смотрю – да это же тот самый дом, что показывал батюшка Серафим! Я как раз была в отпуске. Приехали муж, зять. Место очень понравилось. Мы даже особо не торговались и дом почти не смотрели. Причем, когда пришли покупать, хозяйка, Анна Матвеевна, говорит: «Пойдем к председателю». А я, помня про отказы, страшусь. Говорю: «Может, лучше к заместителю?» «Нет, нет, – говорит она, – у председателя власти больше». И пошли. Пришли к нему в кабинет, а он все к Анне Матвеевне обращается, спрашивает: «Почему уезжаете? Куда? Есть ли там жилье?» А меня ни о чем не спрашивает. Только в конце спросил: «Что, купить хотите?» И мгновенно подписал заявление. Приезжаю домой в город – муж до потолка подпрыгнул от радости... Вот так и купили мы дом.

И стали жить. У мужа ни разу больше не было приступов аллергии. Слава Тебе, Господи!.. Это было со мной... Отец Серафим Вырицкий мне помог.

А когда я сидела у могилки отца Серафима, прося его небесного заступления, подошедшая женщина рассказала мне случай о предсказании ей отцом Серафимом еще при его жизни будущих ее семейных обстоятельств. «Случилось это давно, – сказала она со слезами, – еще до войны. Мы подружились с парнем, полюбили друг друга. Накануне войны зарегистрировались. Началась война, забрали его на фронт. И осталась я одна в Вырице. Потом пришла похоронка, что он погиб. Долго я плакала и печалилась. А когда закончилась война и наши войска стояли в Вырице, стали по домам военных расселять. У нас остановился майор. Мы понравились друг другу и расписались. Он уехал, а я забеременела и родила мальчика. Он писал письма, высылал деньги. А после демобилизации приехал, и стали мы жить. Он такой человек хороший был, замечательный! Вдруг через два года является первый муж. Я в ужасе! Пустила его, показываю похоронку. Он говорит: «Ты не виновата, война виновата... Давай, разводись со вторым мужем. Будем жить вместе, мы ведь так любили друг друга. А сын мне будет как родной».

Я не знала, что и делать. Побежала к отцу Серафиму. Это был 47-й год, и он тогда еще был жив.

Когда я пришла к батюшке и все ему рассказала, он долго молчал. Я сижу и думаю: «Надо уходить, батюшке Серафиму, видно, плохо». Келейница говорит: «Сиди». А через некоторое время батюшка и говорит: «Ну, вот что, миленькая, хочешь, живи с первым мужем, хочешь – со вторым. Но жизнь у них обоих – короткая. Оба утонут».

Иду обратно, плачу. Решила жить со вторым мужем, здесь все же ребенок. А первому сказала: «Здесь женщина есть хорошая, у нее муж погиб. Может быть, она тебя примет». Так и случилось. А через пару лет он возвращался домой навеселе и утонул.

Я стала переживать и оберегать мужа. Не пускала на речку и никуда к воде. А однажды зимой заболела ангиной. Температура – 40⁰. А дома нет воды. Надо сходить к колодцу, и нет сил. «Ну ладно, – думаю, – придет, молока попьет». В 11 часов приходит муж. И, как я его ни просила отложить, пошел за водой. Лежу-лежу, жду его жду, а его нет. Побежала во двор, подхожу к колодцу, вижу – одно ведро висит, а второго нет. Побежала, позвала мужчин. Покричали-покричали – нет его. Тогда было очень скользко, может, ведро хотел подхватить и наклонился вниз... Утром сколотили лестницу и достали его...

О безграничном милосердии Господа, явленном по молитвенному предстательству преподобного Серафима Вырицкого, рассказал Евгений Сергеевич Вакуленко.

...В октябре 1995 года я попал в тяжелую автокатастрофу и получил сильный перелом левой ноги. Около 2-х лет с перерывами скитался я по разным больницам. Вначале был в районной больнице, потом меня взяли в институт травматологии и ортопедии. Перенес три операции. Мне кажется, их делали только для того, чтобы оттянуть крайнюю меру. В конце концов, все врачи отказались от меня. Меня выписали с таким диагнозом: «Замедленно консолидирующийся перелом костей левой голени». Голень была инфицирована, и я терпел острые боли. Держался только на уколах. Грозила ампутация.

Мне довелось в то время попасть к известному профессору-травматологу. Это – светило большой величины в медицине. Он взялся меня лечить, но тоже ничего не гарантировал. Лечение длилось восемь или десять месяцев. И вот весною он мне говорит: «Неплохо бы тебе съездить куда-нибудь на дачу в Ленобласть». А у меня были знакомые в Вырице, и мы сняли там дачу.

Ничего не зная о батюшке Серафиме, мы побывали на службе в Вырицком храме в честь Казанской иконы Божией Матери. Посетили мы и могилу вырицкого старца, о котором услышали здесь. Поклонились отцу Серафиму, помолились у его могилы и пошли к тому месту, где снимали дачу. Неожиданно мы заблудились, хотя были с человеком, который прожил в Вырице буквально 30 лет. Мы долго блуждали, и мне пришлось на одной ноге, опираясь на костыли, пройти больше пяти километров.

Вскоре после этого я вернулся в Петербург. Когда я пришел к профессору, который меня лечил, он, ни на что не надеясь, сказал: «Давайте сделаем снимок». Сделали мы снимок. Увидев рентгенограмму, профессор очень удивился и сказал, что такого быть не может, что это – чудо. За всю его практику не было случая, чтобы такие сложные переломы так вылечивались, да еще за такое короткое время. Он сказал мне отбросить костыли, походить какое-то время с палочкой, а потом разработать ногу.

Теперь я хожу нормально, практически не хромаю. А профессор и сейчас иногда просит мои снимки, чтобы учить по ним своих студентов.

Я думаю, что мое исцеление произошло по молитвам отца Серафима Вырицкого, потому что медицина была бессильна, и никаких надежд на выздоровление не было. После чудесного исцеления я ездил в Вырицу, был на могилке отца Серафима и благодарил его. Всегда вспоминаю батюшку с чувством благодарности. Благодарю Господа за Его неизреченное милосердие и человеколюбие, явленное по молитвам угодника Божия.

«Фото отца Серафима всегда со мной», – говорит Нина Михайловна Хомутова. И рассказывает свою историю встречи с Вырицким старцем.

...Я очень тяжело и мучительно болела, не находя средств к облегчению. Каждое движение вызывало боль, распухли и болели суставы, пальцы были так скрючены, что не могла даже писать. Ночами не спала от ноющей боли. Раздражительность, бессонница и ограничение подвижности мешали жить и работать. В 1995 году врачи поставили диагноз: полиартрит, невралгия, остеохондроз, артроз плечевых суставов. Официальная медицина предлагала только обезболивающие уколы, прогревания и физиотерапию.

Я обратилась к известному экстрасенсу. И, казалось, – произошло исцеление. Но облегчение было временным. Чувствовала себя лучше, чем прежде, всего три месяца. Затем начались еще более сильные боли. Стало сводить пальцы.

В это же время я, милостью Божией, почувствовала тягу к Православной Вере и к молитве. Стала понимать, что существует мир невидимый. Но после посещения нетрадиционного «доктора» сложить пальцы для троеперстного крестного знамения не получалось.

Из православных газет я узнала об отце Серафиме Вырицком. Да и одна из моих православных знакомых рассказывала мне о вырицком старце. На мой вопрос: «Как он выглядит?» – она сказала: «У него есть такая особая шапочка. И он такой же сильный, как святой преподобный Серафим Саровский».

Весной 1996 года я оказалась в Вырице. Храм. Могилка батюшки Серафима с простым деревянным крестом. Ощущение тишины...

В тот день в Вырице были паломники из Новгорода. Когда я была у могилки, один из них поинтересовался: «Почему не берете земельку?» Я поправила свечи, прижала руки к батюшкиной могилке и некоторое время перебирала земельку больными пальцами. У меня была одна мысль: «Батюшка, помоги!..»

Через два дня боли прошли навсегда.

В творчестве фотохудожника Людмилы Сергеевны Ивановой отражены особые, сокровенные, моменты жизни Святой Руси. Это трогательные картины, пронизанные незримым светом, тихой радостью и несомненной любовью. По богоугодным трудам своим получила Людмила Сергеевна подарок от преподобного Серафима Вырицкого.

... 3 апреля 1999 года. Закончилась панихида на могиле батюшки. Отсняв пленку и зарядив другую, я осталась стоять у деревянной оградки. «Простите, вы – фотограф?» – спросил незнакомый мужчина благообразной внешности. «Да», – ответила я. «Можно подарить Вам “Зенит” со сменными объективами?» – спросил он. «Спасибо, у меня это есть», – отказалась я от подарка. «...А широкоугольник 20 мм нужен?» – «Тоже есть, – кивнула я и спросила, – А почему вы мне все это предлагаете?» «Просто я бывший фотолюбитель, но уже давно не занимаюсь фотографией». Он помолчал, потом тихо вздохнул: «Ну, чем же мне перед батюшкой Серафимушкой отличиться?» Снова спрашивает: «...А объектив “Рыбий глаз” тоже у вас есть?» Я засмеялась и призналась, что давно мечтаю о такой оптике. «Вот я вам его и подарю!» – обрадовался мой собеседник. После небольшой паузы он пытливо спросил: «И фоторужья нет?» «Нет!.. Вообще это дорогие объективы, их можно продать», – посоветовала я, но мужчина отрицательно покачал головой.

Попросив оставить телефон, он попрощался.

Через неделю я позвонила подруге (я дала номер ее телефона, так как своего в Вырице не имела). Она сообщила, что для меня оставлен тяжелый пакет.

Когда я открыла пакет, в нем лежали два совсем новых объектива и записка со скромной надписью: «Александр».

«Блаженны милостивые...»

О чудесном случае небесного заступления отца Серафима Вырицкого, который произошел незадолго до прославления вырицкого старца, рассказывает Валентина Яковлевна Давыдова.

...Я давно почитала отца Серафима. И мне очень хотелось иметь книгу о нем. И вот, купив долгожданную книгу в церковной лавке одного из петербургских храмов, я, радостная, ехала с поздней службы домой. Ехала в метро.

Когда я вошла в вагон, народа почти не было. И я увидела группу молодых разнузданных людей. Трое – здоровые, крепкие, разбитные, а четвертый – худенький и жалкий какой-то, может, и не из их компании. Парни ругались нецензурно и били своего худощавого спутника. То кулаками ударят, то ногой, что-то требуя от него. Он отказывался выполнять какие-то их требования и очень сильно кричал.

Люди, находившиеся в вагоне, освободили скамейку, где происходило побоище, и стояли в стороне. Когда я вошла, я тоже испугалась, услышав этот крик, мат, ругань. И я тоже отошла и стояла поодаль. На протяжении всего времени, пока поезд шел, они били свою жертву. Паренек кричал, вопил, а они еще больше распалялись.

Когда поезд приближался к остановке, они хотели вытащить избиваемого из вагона и стали толкать его к дверям. Но он сопротивлялся, уцепился за поручни и стал еще громче кричать. Был момент, когда эти трое подошли к нему очень близко с какой-то страшной злобой и озверелостью. Видимо, они хотели его убить, потому что они его плотно окружили и так сжали его все трое! Может, у кого и нож блеснул...

А люди еще дальше отпрянули в конец вагона. Три года прошло... Мелкие детали сглаживаются, но помню: я тогда четко поняла, что сейчас будет убийство. Мне это стало понятно и стало очень страшно. И вот я думаю: как это так – сейчас на моих глазах человека убьют! И ведь никто из присутствующих ничем и никак не собирается ему помочь.

А я до того читала об отце Серафиме, думала о нем, видимо, была духовно связана с ним, как это бывает, когда мы читаем о святых. И теперь, в эту минуту, я взмолилась к нему и очень просила, чтобы он мне помог. И сразу такая решимость у меня появилась, и пришло спокойствие.

Я подошла к ним и говорю: «Мальчики, не берите грех на душу! Оставьте его, что вы делаете?» Я ожидала, что они ответят мне что-то дерзкое или сделают еще что-то. Но они вдруг замолчали и опешили. Настала небольшая пауза. А потом вдруг один из них говорит: «Ладно, мать, все в порядке, успокойся, все». Тут поезд подошел к остановке, и они тихо, спокойно вышли.

Ну, а я удивилась, увидев, что книга об отце Серафиме Вырицком, которую я обложкой с фотографией батюшки прижимала к себе, была у меня в эти тревожные минуты повернута так, что портрет преподобного Серафима был обращен прямо к дерущимся. Я в волнении прижимала книгу к груди и мысленно очень просила батюшку Серафима о помощи, а батюшка смотрел с портрета прямо на них. И Господь отвел руку убийцы. Это была небесная помощь отца Серафима. Благодарю Господа, что все так хорошо закончилось!

После этого случая я стала почитать и матушку схимонахиню Серафиму. Молюсь и за его родителей – Николая и Хионию. Всегда благодарю отца Серафима Вырицкого и испрашиваю его молитвенной помощи.

Каждое наше сердечное движение открыто Господу и святым Его. Они видят всю нашу жизнь и знают все наши скорби. Это еще раз подтверждает свидетельство Ларисы Кулешовой.

...Дорогие братья и сестры! Хочу рассказать вам две истории о чудесной помощи батюшки Серафима Вырицкого мне, грешной. Дважды я столкнулась с нуждой обратиться за помощью к отцу Серафиму и оба раза по молитвам великого старца получала просимое.

В 1999 году я закончила медицинскую академию. Примерно за год до этого по Санкт-Петербургу вышел указ о том, что все выпускники медицинских ВУЗов обязательно должны проходить интернатуру – то есть, практику в течение одного года, и без нее получить сертификат врача с правом работы – невозможно. Казалось бы, дело доброе... Да вот только маленькая незадача – интернатура будет платной. И стоимость ее прохождения даже на самых захудалых, «неперспективных» кафедрах – 600 долларов. Ну, а если есть желание поучиться, например, на кафедре неврологии, то платите 1200 долларов. И лишь незначительная часть выпускников сможет учиться в интернатуре бесплатно. Это, большей частью, – «краснодипломники». У меня красного диплома не было и таких денег тоже. Выходит, напрасно я училась столько лет, врачом работать возможности у меня не будет.

Я, конечно, надежды не теряла и пыталась попасть в интернатуру бесплатно. Без счета раз ездила на Малую Садовую в отдел здравоохранения, но все напрасно. Ответ был один: «Собирайте деньги...» А когда в сентябре прием в интернатуру официально закончился, то пропала и последняя надежда. Надо было идти устраиваться куда-нибудь на работу, а это означало окончательно распрощаться с медициной. Я все тянула. На душе было тягостно и беспросветно. В это время я прочитала книгу «Преподобный Серафим Вырицкий и Русская Голгофа». Я и до этого слышала про отца Серафима, но теперь он стал таким близким. Очень захотелось съездить в Вырицу.

Я так нуждалась в помощи, а от людей ее уже не ждала... Молилась я как бы без надежды получить просимое. Но, может быть, в таких обстоятельствах люди и обращаются к святым, когда надежды уже нет.

В тот день была на редкость плохая погода: и дождь, и ветер, и холодно. Я с большим трудом добралась до Вырицы. Успокоило то, что во «владениях» батюшки Серафима было тепло и безветренно.

Часовенка тогда только строилась. Я долго сидела у могилки батюшки и почти не молилась. Даже как будто вылетело из головы, что хотела сделать и о чем хотела попросить. Вокруг было тихо, безлюдно, и я, первый раз за долгие месяцы, заплакала. И так было это хорошо и отрадно, и со слезами выходила душевная тяжесть. Так мало возможности в нашей сумасшедшей жизни просто поплакать – мы ведь всегда на людях. А тут свидетель слез – дорогой батюшка Серафим, который все понимает. Да и проблемы мои показались мне совсем ничтожными. Интернатура какая-то. Разве это главное? Может, и не нужна мне она, раз так сложилось?

От батюшки я уехала умиротворенной, успокоенной, и уже этого, казалось, было достаточно.

Приехав из Вырицы домой, я уснула, как убитая. Домашние меня жалели, никаких дел в тот день я делать не стала. А на другой день произошли удивительные события. Я никак не была готова к тому, что случилось. Выспавшись, я стала хлопотать по хозяйству. А спустя какое-то время позвали к телефону. Обычный звонок – моя бывшая однокурсница. Узнав, что я еще до сих пор не устроилась, она между делом говорит, что сегодня от знакомых узнала, что на одной кафедре освободилось «интернское» место. Кафедра хорошая, и, может быть, мне стоит туда съездить, пока место свободно.

Я была потрясена и даже не испытывала радости. Я вдруг начала осознавать всю степень своего маловерия. Трудно объяснить мое смущение. Меня охватил трепет от ощущения того, что небо совсем рядом, что меня слышат, и пришло какое-то чувство ответственности за все, что делаю. Поездка в Вырицу оказалась делом более серьезным, чем я осознавала.

На другой день я поехала в академию. Все оказалось правдой. Меня встретили приветливо, сказав, что я им вполне подхожу. Пропущенные два месяца мне великодушно простили. А через неделю я уже официально была зачислена в интернатуру по терапии. Очень неслучайной была для меня именно эта кафедра. Через эту учебу я познакомилась со многими добрыми, верующими людьми и много полезного, нужного вынесла оттуда. Через год я получила сертификат врача-терапевта. Когда знакомые спрашивали, сколько денег я заплатила за прохождение интернатуры, я честно отвечала: «Нисколько». Тогда они понятливо кивали головами: «Ну, понятно, значит, знакомство». «Да, “знакомство”, и на самом высоком уровне», – мысленно отвечала я.

Это было мое первое «личное знакомство» с батюшкой Серафимом. Второй раз я получила помощь по молитвам батюшки в другое время и по другому поводу. И на этот раз это не было связано с поездками в Вырицу. Просто, находясь в трудных обстоятельствах, я горячо молилась отцу Серафиму, и молитва моя была скоро услышана. Нелепые обвинения, возведенные на меня, рассеялись, как дым, по молитвам вырицкого старца. Я тогда взмолилась: «Господи, помилуй меня! Батюшка Серафим, помоги мне, грешной! Не оставь меня!» Недоумение разрешилось в тот же день. А вечером, включив радио, я услышала православную программу и голос ведущего: «Добрый вечер, братья и сестры! Напоминаем, что сегодня день памяти отца Серафима Вырицкого, в 1949 году в этот день старец отошел к Вечности...» А я и забыла!.. Вот такие две истории... «Дивен Бог во святых Своих». Слава Богу за все!

Я – Юричева Валентина Георгиевна, 72-х лет, житель блокадного Ленинграда. Тогда, к сожалению, о батюшке Серафиме Вырицком я не знала. А вот теперь, когда пришла к Православию, в моей семье, по молитвам святого преподобного Серафима Вырицкого, произошло совершенное чудо.

...Моему крестнику Сергею был поставлен тяжелый диагноз: болезнь позвоночника. В одной из известных клиник Петербурга врачи посмотрели снимки. Сразу сказали, что его нужно положить на полгода в больницу на растяжку. (Растяжка – это страшная вещь: на голове и на ногах груз, и корсет на позвоночнике.) Уже и место приготовили, и 5 тысяч долларов затребовали. Причем, почти все врачи, даже главные, не ручались за благополучный результат лечения. А Сергей собирался ехать в Болгарию по путевке, он занимался бальными танцами. Ему тогда (это было примерно 1999 год) было еще 17 лет. И в семье было много горя: лишились старшего брата Сережи и бабушки. И вот с Сережей такая беда!

Вдруг одна православная знакомая говорит: «Да вы что! Какие растяжки! Поезжайте к батюшке Серафиму Вырицкому, помолитесь на его могилке, попросите помощи, и он поможет». Мы сразу сели в машину и поехали в Вырицу. В то время часовни еще не было, была просто могилка – с травой, цветами, дерном.

Как только я вышла из машины, меня охватило необыкновенное чувство! Я поняла, что батюшка Серафим встречает нас своей любовью. А тут и отец Алексий Коровин выходит из храма. Он нас благословил, и мы пошли. В тот момент было совсем безлюдно, стояла какая-то особенная тишина. К могилке мы буквально подползли на коленях. Молились, уткнувшись в землю могилки, плакали и просили. Сколько времени мы молились, я не помню. Тут народ стал подходить. И все стали молиться и ставить свечи. Затем мы встали, поклонились батюшке, храму, Казанской иконе Божией Матери и вошли в храм. Помолившись в храме и подав записочки, уехали.

После этого, милостию Божией, мы попали к православным врачам. Они посмотрели снимки и сказали, что у Сергея врожденное сползание позвоночника, и оно уже приостановилось. Ничего делать не надо. Лечить и делать операцию не нужно. Только изредка, раз в 2–3 года, делать контрольные снимки.

Сейчас Сережа, слава Богу, уже на 3-м курсе института, прошел все комиссии, и все у него нормально. Даже страшно подумать, что в этой платной клинике, да еще за большие деньги, могли испортить парню всю жизнь.

По молитвам нашего дорогого святого преподобного Серафима Вырицкого Господь оградил нашу семью от такой большой беды, и страшная буря миновала ее. Слава Тебе, Господи! Слава Тебе!

Юрий Иванович Соколов вложил в конверт со своим письмом святыни из Лавры преподобного Саввы Освященного – камешек, взятый от горы, на которой стоит монастырь, и листья оливковых деревьев, что там произрастают. К сему еще были приложены три иконы, освященные в Иерусалиме на Живоносном Гробе Спасителя и Господа нашего Иисуса Христа.

...Примите благословение, иже со Спасителем и Господом нашим Иисусом Христом!

Направляю мое свидетельство о помощи, от батюшки нашего Серафима Вырицкого полученной.

Нынче, 1 октября 2000 года, схватил меня мой недуг – дала знать о себе сердечная аритмия. Да и давление подскочило. Прошел ливень – первый дождь на Святой Земле. И это после жары в 30 градусов. Такой резкий перепад нам, гипертоникам – это тяжкий удар. Слег я, и уже молиться нет сил, только и могу, что «Отче наш» читать.

Иконочки отца Серафима у меня нет. Взял с полки книгу о батюшке издательства «Сатисъ» города Санкт-Петербурга. Есть там, среди фотографий, фото иеросхимонаха Серафима Вырицкого с скуфеечке, в 1929 году, в Александро-Невской Лавре. Глаза живого человека. Смотрит так на меня, строго!

Я давай просить о выздоровлении. Чувствую, что и полегчало сразу. А тут, видно, батюшка подсказал мне мысленно искать ответа в книге «Добротолюбие». И вот первое, что прочитал: «Даны нам болезни, чтобы о вере в Господа не забывали». А у меня такое дело вышло, что за мирскими заботами и скорбями я в последнее время, хоть и молился, а сердце к Господу не поворачивал, и душа была иным занята. Вот все и ясно стало! И вслед за этим покаянным чувством болезнь моя стала отступать. А через несколько дней и совсем легко стало, как будто крылья за спиной выросли. Вот так старец наш батюшка Серафим на ноги меня поставил. И наставил!

Из моего окошка видно святую гору Фавор. Солнце всходит как раз над Фавором, нам видно Восток – такую имеем милость и благодать! И утром сегодня с благодарением читал акафист Пресвятой Богородице в честь чудотворной иконы Ее Казанской.

Пишу письмо, а батюшка Серафим с портрета смотрит на меня сейчас, улыбается, и сколько радости, любви и света в этой улыбке!

История, которую поведал Владимир Александрович Карпов, прихожанин храма Марфо-Мариинской обители во имя преподобномученицы великой княгини Елисаветы в городе Владивостоке, – это урок для каждого человека, ибо все мы – пришельцы на земле. Любое мгновение этой временной жизни может стать для нас последним. Готовы ли мы к ответу на Судище Христовом?

...Родился я в тяжелые годы. В страшном 1937-м году арестовали моего деда, который в свое время защищал большевистские завоевания и воевал в партизанском отряде. А всех родственников отправили в ссылку: кого-то в Сибирь, а моих родителей – в Магадан с двухлетним сыном – моим старшим братом. Мать в то время ожидала второго ребенка – она была на седьмом месяце беременности.

Магадан в 1937 году представлял собой сплошные лагеря из палаток, так как строить дома было не из чего – леса там нет. Был только один деревянный дом – Управление лагерей. Родители поселились в ситцевой двухслойной палатке с буржуйкой. Отапливались все палатки углем, который завозился в порт пароходом. Уголь надо было носить за 800 метров. Воды в Магадане не было – выручал снег, который, кстати, спасал и от тридцатиградусных морозов – палатки просто заваливало снегом. Через два месяца брат умер, не выдержав суровых испытаний. Отец постоянно бывал в разъездах, и мать часто оставалась одна. Похоронить брата мать даже не смогла сразу, так как зимой вырыть могилу не было возможности. Усопших хоронили весной в одной братской могиле, а смертность в Магадане и окрестных городах была огромна.

Второй мой брат родился в палатке, зимою, и сразу же заболел туберкулезом, но не умер. Эта болезнь спасла нашу семью от страшного существования в Магадане – медицинская комиссия разрешила выезд с целью лечения в Хабаровск. Я родился уже в этом городе. Милостию Своею Господь оставил меня жить. Большинство детей умирало. Не зря ребенка регистрировали тогда только после года. Но с самого рождения я постоянно чем-нибудь болел и перенес семь операций. Несколько раз я был на грани смерти, но Господь, буквально чудом, сохранял мне жизнь...

В юности я вел очень активный образ жизни, много занимался спортом, закончил два института, служил в армии, потом работал до пятидесяти пяти лет. Все шло своим чередом. Но в 1999 году начались испытания. Я начал чувствовать боли внизу живота и усталость. Обрушился на мою семью и ряд других неудач, оставивших нас без средств. А в августе 2000 года мне был поставлен страшный диагноз: рак мочевого пузыря 2-й степени с метастазами. Лечение одно – химиотерапия, которая мне противопоказана из-за болезни почек.

Впервые в жизни я ощутил, что стою на краю могилы. Это состояние не передать словами – нужно испытать... Первое, что я сделал, – начал усердно молиться. Меня крестили в пятнадцать лет, и я верую, молюсь, хожу в церковь. Тем не менее – грешил, грешил, грешил... А в эти минуты душа вывернулась наизнанку, вся моя грешная жизнь встала у меня перед глазами. И вопрос себе: «Зачем я так жил, зачем так поступал?» И возникало искреннее чувство осуждения своих греховных поступков и глубочайшее покаяние в бездарно проведенной жизни. И как будто впервые увидел я, что жизнь – прекраснейший Божий дар, за который нужно непрерывно благодарить и прославлять Создателя, даровавшего мне эту жизнь. Потом была исповедь в храме Марфо-Мариинской обители на реке Седанке...

Молитвы, церковь, пост, исповедь, причастие и ожидание чего-то. Господь услышал молитвы пастырей и мои грешные моления. Произошло следующее: к нам приехала родственница и рассказала, что произошло чудесное событие с ее мужем.

Он был большим начальником, но любил выпить, а было ему уже 60 лет. И вот – инфаркт миокарда. А затем – инсульт, паралич и грозный приговор врачей – будьте готовы к худшему – из таких положений не выходят. А у знакомой нашей была возможность ездить в командировки в Санкт-Петербург. Ей там рассказали, что есть под Петербургом поселок Вырица, где жил старец, исцелявший паломников. Он почил уже лет 50 назад, а на могилку к нему иногда приходят 200–300 человек ежедневно, чтобы поклониться, и просят старца молитв за них перед Господом Богом. Она на следующий день по приезде поехала туда и, припав к могиле старца, залилась потоками слез. Посидев там, помолившись усердно, взяла песочку с могилки, тут же в храме взяла святой воды.

Приехав домой, она стала прикладывать святую воду и песочек к голове и сердцу больного мужа. В течение десяти дней, не теряя надежды, с молитвой. Однажды утром перед работой наша знакомая, как обычно, отправилась в больницу: накормить мужа, перестелить ему постель. В коридоре больницы вдруг встречает мужа. Она опешила, да и врачи были в шоке. Паралич прошел. Через два месяца он выздоровел, а через два года эта семья уехала жить в Вырицу.

Я как будто этого и ждал. И уже на следующий день отправился в Санкт-Петербург, а оттуда – в Вырицу. Приезд мой совпал с праздником Успения Божией Матери. Сутки я прожил при церкви. Побывал на службах, исповедался, причастился и взял песочка с могилки, святой воды в храме в честь Казанской иконы Божией Матери. Затем посетил святые места Санкт-Петербурга.

Уже 28 августа, в день Успения Владычицы нашей, я почувствовал, что во мне что-то происходит, какие-то изменения в душе и теле. Я ощущал такую радость, как будто на меня пролилась целая река Божией благодати...

По приезде во Владивосток я отправился в Краевую клиническую больницу, где меня должны были оперировать. Врачи сделали мне выговор за легкомыслие, что в таком состоянии отправился путешествовать, и сказали, что «спасение» мое на «операционном столе». На мои слова, что чувствую себя здоровым, и на просьбу посмотреть на УЗИ, врач сказал, что мою опухоль видно невооруженным глазом, но все же принялся смотреть. Через минуту он позвал моего лечащего врача. Вдвоем они долго обследовали меня. А потом врач сказал: «Странно, опухоль куда-то исчезла, а где были корни в стенке, образовалась ниша». Потом посмотрел историю болезни, направление на операцию и говорит: «Ну что, операция, конечно, отменяется, оперировать просто нечего, но я не знаю, что это. Так вообще-то не бывает. Заходите через четыре месяца».

Прошло уже более года, мой нормальный вес восстановился, чувствую себя здоровым и жизнерадостным. Стараюсь бороться со своими грешными привычками. И мне хочется сейчас сказать всем: главное – ощущать огромную, непрекращающуюся радость от того, что Господь даровал нам этот бесценный дар – жизнь. А ее каждый может сделать залогом жизни будущей, вечной.

Конечно, Господь дал врачей и лекарства, но бывают ситуации, когда, при смертельной болезни, медицина уже бессильна помочь, время уже потеряно, и тогда – только одна надежда на Бога и святых Его.

Утреннее солнце золотило верхушки вырицких корабельных сосен. По улицам, ведущим к храму в честь Казанской иконы Божией Матери, на воскресную службу ручейками стекался народ.

У часовни, где почивают святые мощи преподобного Серафима Вырицкого, стояла особая молитвенная тишина. Перед началом богослужения прихожане и паломники делились с великим старцем своими сердечными тайнами. Неспешной молчаливой вереницей входили они в часовню, возносили свои нехитрые прошения, прикладывались ко святыням. Выходили утешенными и умиротворенными. Было видно, что в этот день милосердный Господь по молитвам святого щедро одаривал всех Своими небесными посещениями.

Благостную тишину внезапно нарушил звероподобный рев: «Здесь слишком много благодати! Ненавижу Серафима Вырицкого, ненавижу! Не хочу, не хочу сюда...»

Возмутительницей спокойствия оказалась довольно молодая женщина вполне интеллигентного вида, которая остановилась на пороге часовни. Какая-то неведомая сила не позволяла ей войти внутрь. Несомненно было одно – через нее говорила преисподняя. Искаженное лицо несчастной выражало одновременно страх и злобу. Успокоилась она только после того, как ее отвели на значительное расстояние от места, где покоятся мощи преподобного...

В храме болящая чувствовала себя весьма неуютно. Во время Божественной литургии она несколько раз выкрикивала что-то несуразное, а когда вынесли чашу со Святыми Дарами, вновь раздался раздирающий душу нечеловеческий голос, который верующие слышали утром у часовни: «Все, кто смотрит телевизор, нам поклонятся!» Это стало в тот день апофеозом бесовских откровений, после чего болящую с трудом смогли удерживать несколько крепких мужчин...

Описанный случай – далеко не единственный из тех, когда падшие духи, вселившиеся в тела человеческие, сразу обнаруживали свое присутствие у святых мощей вырицкого подвижника. Как правило, одержимые не могут находиться рядом со святыней, причем обладающие ими духи проявляют себя весьма агрессивно. Свидетелями подобных сцен не раз были прихожане вырицкого Казанского храма и многочисленные паломники.

Остается вспомнить, что преподобный Серафим еще при земной своей жизни имел от Господа дар власти над лукавыми духами и не раз исцелял страждущих.

О чуде исцеления и других проявлениях милости Божией по молитвам к святому Серафиму Вырицкому рассказала пенсионерка из Москвы Екатерина Абрамовна Погребняк.

...Я уже много лет страдаю аллергией, особенно на домашнюю пыль. К тому же у меня хронический бронхит с астматическим компонентом. 9 марта 2001 года, махнув рукой на болезни, я стала делать уборку дома и пылесосить. Когда, закончив дела, пошла в храм, почувствовала приступ астмы, но не обратила на него внимания, приняв его за одышку. Поздно вечером, дома, мне стало совсем плохо. Позвонила мужу на работу, и он сказал, что помолится обо мне. Врачей вызывать боялась, ибо после уколов «Скорой», вызванной в предыдущий раз, у меня был тяжелый лекарственный шок. Теперь я задыхалась и не знала, что делать.

Рядом с кроватью лежала только что прочитанная мною книга «Житие преподобного Серафима Вырицкого». Я взяла ее в руки и, глядя на фотографию преподобного, стала просить его мне помочь, ведь он и сам болел астмой. Потом посмотрела на его фотографию и икону, изображенные на 3-й странице обложки, и снова обратилась за помощью к батюшке. Есть еще фотография преподобного в схиме (на 75-й странице книги). Я, глядя на нее, продолжала взывать к батюшке Серафиму. Вдруг я три раза глубоко выдохнула воздух и приступ закончился. Все это происходило в течение нескольких минут. Я еще не верила себе, но никаких неприятных ощущений больше не было. Радуясь, я помолилась и спокойно уснула.

Утром я все же боялась идти в храм, опасаясь нового приступа, но к всенощной собралась. В церкви заказала благодарственный молебен. А в воскресенье еще раз отслужили молебен. На душе стало светлей. Неожиданно стала отходить старая обида, мучавшая меня 2-й год. А еще прошла сильная боль в животе, от которой я страдала последнее время и днем, и ночью. Я теперь совсем не чувствую этой боли.

Я слышала, что чудо нужно не верующим, а неверующим. Поэтому я и написала так подробно.

Слава Богу за все!

Замечательное свидетельство раба Божия Владимира еще раз убедительно показывает, что болящие, которые приходят с верою к месту земного упокоения вырицкого старца, всегда получают небесную помощь.

...В конце ноября 2001 года мы с женой гостили у родственников в Сосновом Бору под Петербургом. После Божественной литургии в местном храме мы узнали, что для прихожан организуется паломническая поездка к мощам святого преподобного Серафима Вырицкого. Обещали взять и нас, если найдется место. В это время мы как раз зачитывались книгой об этом великом подвижнике. Эта книга была у наших родных, у них была и икона отца Серафима с тропарем ему. Придя из храма, мы с женой вдохновенно трижды пропели тропарь, и сразу после молитвы раздался телефонный звонок. Мы узнали, что для нас есть два места в автобусе.

Надо сказать, что нам далеко за 60, мы оба – инвалиды. Последние два года мне пришлось претерпеть три операции (две – на сердце). Постоянные мои атрибуты – костыль и раскладной стульчик. Боль в ногах – труднопереносимая.

Утром в понедельник мы благополучно разместились в автобусе и отправились в Вырицу, едва сдерживая радость. Утро было морозное. Солнце едва виднелось неясно очерченным пятном в дымке. А последний час мы ехали в воротах из яркой радуги! До того всю дорогу мы слушали духовные рассказы, а тут все стихло. Все были потрясены при виде зимней радуги. Так мы с ней и въехали в Вырицу.

Сопровождавший нас священник отслужил молебен у святых мощей преподобного Серафима. Все мы горячо молились. И молитвы наши были услышаны. С тех пор я не ношу с собой стульчик, а костылек беру с собой только в гололед, хотя много времени провожу на службе в храме (я – чтец), стою на ногах по 6–7 часов. Не скажу, что у меня какие-то новые стали ноги и совсем не болят. Но преподобный Серафим Вырицкий своими молитвами утешил меня смирением и терпением боли.

Утром на следующий день в безлюдном храме (службы не было) мы вдвоем с супругой молились с большим духовным подъемом и пели акафисты во весь голос. Уехали мы домой только тогда, когда закончили читать книгу о батюшке Серафиме.

Святой преподобный Серафим Вырицкий, моли Бога о нас!

По молитвам преподобного Серафима Вырицкого милостивый Господь укрепляет верующих в критических ситуациях и порою подает им утешение самым непостижимым образом. Об этом – рассказ рабы Божией Елены.

...Весной 2002 года мы с мужем ждали появления на свет нашего шестого ребенка. Я очень волновалась в ожидании родов, так как прежде рожала в страшных муках, особенно двух последних детей. На протяжении этой беременности меня не покидали мысли о смерти при родах. В последних числах марта наступил предполагаемый срок появления на свет ребенка.

В это время мне попалась на глаза давно приобретенная, но до сих пор не прочитанная книга «Святой преподобный Серафим Вырицкий и Русская Голгофа». Я начала ее читать и прочитала за три дня, со слезами покаяния и умиления молясь батюшке Серафиму.

Шел Великий пост, когда многие православные христиане участвуют в Таинстве соборования. Надо сказать, что в прошлые годы всю нашу семью соборовал на дому один священник, с которым мы знакомы очень давно. На эти соборования мы приглашали друзей и верующих соседей. Но в этот раз я уже не надеялась пособороваться – как-то не сложились обстоятельства. И вот тогда ко мне неожиданно зашла соседка и попросила снова пригласить этого батюшку для проведения Таинства соборования.

Я, не очень надеясь, что батюшка сможет приехать без предварительной договоренности, позвонила ему и с удивлением услышала о его готовности приехать на следующий день.

2 апреля мы пособоровались всей семьей, а меня, ввиду моего положения, батюшка пособоровал и причастил. Помню, как мне стало легко и радостно, а все страхи исчезли. Это был канун праздника преподобного Серафима Вырицкого.

Глубокой ночью я почувствовала наступление родов. Дети спали, а мы с мужем поехали в роддом. Впервые у меня не было чувства ужаса и мучительного томления души. А вместо этого – крепкая надежда на милость Божию и заступничество батюшки Серафима. Хотя я и волновалась, но это было не то, что я испытала ранее: теперь совсем не было предчувствия невыносимых страданий, а была вера, что батюшка Серафим рядом и до конца не оставит меня. Я молилась непрерывно, ощущая явную помощь.

С момента нашего прибытия в роддом прошло чуть более часа, и на свет появилась наша Марусенька. Это были самые легкие мои роды. Хотя она родилась самой крупной – 4 килограмма 350 граммов, а мне в то время уже исполнился 41 год.

Марусенька родилась 3 апреля, в день памяти святого преподобного Серафима Вырицкого. У меня было явственное ощущение, что батюшка Серафим сам пришел ко мне на помощь в такой трудный момент моей жизни. Все произошло благополучно, благодаря его небесному предстательству.

Хотелось бы здесь вспомнить еще об одном случае. В начале зимы 1998 года, когда батюшка Серафим еще не был официально прославлен, я с дочерьми (7 и 9 лет) приняла участие в автобусной паломнической поездке в Вырицу. Организация этого паломничества вызвала у меня сильное раздражение. Все было очень скомкано. Дети плохо переносили дорогу, а мы почему-то по пути незапланированно заезжали в другие святые места и из-за этого прибыли в Вырицу позднее, чем договаривались. Одновременно с нами к храму в честь Казанской иконы Божией Матери подъехали 2 других паломнических автобуса. Народа скопилось очень много, все встали в очередь, чтобы подать записки на молебен и панихиду. Сам настоятель, батюшка Алексий Коровин, смиренно принимал наши записочки вместо свечницы.

Я, расстроенная тем, что дети устали и проголодались, заняла очередь и вышла с ними на воздух. Помню, что храм был весь в лесах – шел его ремонт. Мы пошли к могилке батюшки Серафима. Около нее были всего 3 или 4 женщины. Все молча молились, одна стояла на коленях. Мы с девочками остановились прямо напротив Креста. И вдруг... с могилки на нас повеяло неземным благоуханием, которое стало волнами находить на нас. Я с изумлением подумала: откуда может быть такое сильное благоухание (помню, оно было с хвойным ароматом)? И тут мои дочки стали шептать: «Мама, ты чувствуешь?» Я была так поражена, что как-то не могла поверить до конца, что это чудесное благоухание – небесный дар от самого старца Серафима.

Когда мы подали в храме записки и вернулись к могилке отца Серафима вместе с батюшкой Алексием и всеми другими паломниками, чтобы отслужить панихиду, этого благоухания уже не было.

Позднее, вспоминая об этом, я всегда поражалась милости к нам батюшки Серафима. Я так роптала на организаторов поездки, так жалела, что поехала, ворчала всю дорогу, а преподобный Серафим утешил меня – вместо того, чтобы наказать. Мои дочки на всю жизнь запомнили этот случай, когда батюшка Серафим дал нам ощутить свою любовь.

Благодарю тебя, преподобный отче Серафиме, моли Бога о нас, грешных!

Я, Кубанцева Галина Михайловна, живу в поселке Новозавидово Тверской области.

Хочу рассказать о чуде, которое произошло со мной – о помощи святого преподобного Серафима Вырицкого.

Споткнувшись, я очень сильно упала, как будто кто-то приподнял меня и бросил о землю. На мгновение я потеряла сознание. Очнувшись, не могла даже сразу подняться.

Ушиб был очень тяжелый, а здоровье у меня – после удаления желудка и части 12-перстной кишки – слабое. К тому же я состою на онкологическом учете. Я чувствовала боль во всех внутренностях, в ребрах, в груди. Особенно пострадала от ушиба правая нога. Я с трудом двигалась.

Мне довелось однажды побывать в поселке Вырица в храме в честь Казанской иконы Божией Матери. Я привезла с могилки святого Серафима песочек и масло, а на столике у меня лежит книга о святом Серафиме Вырицком и стоит его маленькая иконка.

Перед сном я взяла книгу о вырицком старце, открыла страницу с его фотографией и со слезами попросила его утихомирить боль. Рассказала, как живому, о своих страданиях. Выпила святой водички, настоянной на песочке с его могилки. Так помолившись и не сделав обычных компрессов, которые поддерживают меня, просто упала на постель. Все тело саднило и болело.

Утром я боялась шевельнуться и не знала, как встать с наименьшей болью. Но... о чудо! Боль исчезла совсем. Словно я и не падала. Больше боль ко мне не возвращалась. И даже внутренние швы, а их много, не болят.

Каждый день я обращаюсь к преподобному Серафиму Вырицкому с великим моим благодарением за помощь его мне, грешнице великой.

Он, по просьбе моей об исцелении моих телесных недугов, помогает мне.

Я всем своим знакомым рассказываю о великих чудотворениях преподобного Серафима, и при последнем моем посещении его могилки я получила песочек с маслом и привезла его в Завидово всем моим знакомым.

Замечательное письмо, свидетельствующее о молитвенной помощи вырицкого старца, пришло из города Балтийска от Ирины Фокиной.

3 апреля 2003 года, в день памяти преподобного Серафима Вырицкого, я проснулась с радостью на сердце, и мне захотелось рассказать о чуде, происшедшем по молитвам батюшки Серафима.

К Богу нас привели постоянные болезни сына Юрия. Когда ему было 5 лет, после очередного лечения в больнице я привела его в храм. Незаметно его болезни прошли, но на службы он ходил с неохотой, часто выходил из храма.

Летом 2000 года, еще до прославления преподобного Серафима, нам довелось быть в Петербурге. Мы с сыном (было ему тогда 7 лет) поехали в Вырицу. По дороге читали книгу о чудесах, происходящих по молитвам старца. Запомнились случаи, когда батюшка помогал тем, кто не мог находиться в церкви.

На могилке я молитвенно попросила отца Серафима о том, чтобы сын ходил в храм без принуждения. Нам дали масло из негасимой лампады с места упокоения великого старца.

Дома, перед тем, как будить сына на воскресную службу, я с молитвой помазывала его маслом. Масло еще не закончилось, а необходимость в нем отпала. Я как-то спросила сына, с каким чувством он ходит в храм, может ему кажется, что я его заставляю? Он ответил, что над этим не задумывался, раз воскресенье, значит, надо идти в церковь.

А в этом году, на Рождество, настоятель нашего храма благословил сына помогать в алтаре. Для меня это настоящее чудо еще и потому, что сын у нас не «маменькин сыночек» и доставляет нам немало хлопот и волнений.

Это сообщение жительницы Риги Ларисы Соловьевой, как многие другие, говорит само за себя.

...Более 20 лет я страдала невралгией тройничного нерва. Боли преследовали меня постоянно. Понять, насколько это мучительно, может только тот, кто сам испытал это.

24 ноября 2004 года ночью я проснулась от сильной боли: болела левая половина головы и лица – глаз, часть носа, зубы.

Как-то непроизвольно я встала на колени, голову положила на подушку и стала молиться и плакать. Я долго плакала и молилась и вдруг так явственно представила себе, что я стою на коленях в часовенке преподобного отца Серафима Вырицкого. Я стала просить батюшку Серафима о помощи, потом прикоснулась к стеклу, покрывающему раку преподобного, и как будто ощутила холод стекла. Все это мне представилось очень ясно. Так, прося о помощи и молитвенно взывая к вырицкому старцу, я незаметно уснула. Когда утром я проснулась, ничего и не вспомнила. И только через несколько дней я вдруг отчетливо поняла, что у меня ведь не болит левая половина головы. И вспомнилось все...

Я дважды была у батюшки Серафима – в 2003 и в 2004 годах, и вот сейчас, через два года, я опять здесь, в Вырице.

Я не знаю, какими словами благодарить Господа и своего небесного заступника за исцеление, просто не могу найти таких слов, чтобы описать то, что я чувствую, испытав на себе чудотворную, неземную помощь в телесной немощи и скорби. Спасибо Господу, спасибо батюшке Серафиму!

Особое отношение у рабы Божией Соломонии к Казанской иконе Пресвятой Богородицы. И вот, в январе 2007 года довелось ей побывать в Вырице. Вот как она рассказывает об этом событии и о своей незримой встрече с преподобным Серафимом Вырицким.

...Милостию Божией я – в Вырице. Храм в честь Казанской иконы Пресвятой Богородицы – чудо! И так мне стало хорошо. Прислонилась лбом к иконе, творю молитву и вдруг: никого вокруг не вижу, во мне – тишина, и я как будто невесомая, и слезы ручьем, и уходить не хочется... Потом была в часовне старца Серафима. Прошу: «Прости ты, отче Серафиме, меня ради Бога! Ничего тебе не принесла, вот только три свечи из Иерусалима. Помоги мне, родной, наладить отношения с дочкой, чтобы они стали добрыми и сердечными. Так у меня об этом сердце болит...» А о том, что в моей личной жизни так много печали – молчу и уходить не хочу. Так и пробыла в этом святом месте весь день с ощущением надмирности и с покаянным чувством.

А вечером звонит мне зять, просит приехать, и – «лед тронулся». Весь следующий день так плакалось мне – слезами умывалась. И стало легче, и сердце почему-то не болит. И для себя нашла решение, которое так долго не давалось мне.

Отец Серафим, как велик дух твой, если даже за незримой, молчаливой завесой ведаешь и врачуешь давно наболевшее!

Хвала Господу за те незримые нити, которыми соединяет Он нас с нашими небесными защитниками! Душа так и тянется оказаться вновь под небесным покровительством отца Серафима.

Кто может определить границы милосердия Божия? Воистину известно только одно: Господь пришел спасти не праведников, но грешников. И любой из них может вернуться в объятия Отца Небесного через покаяние и творение дел благих. Рассказ раба Божия Юрия – это современная притча о блудном сыне.

...Я родился в Ленинграде в 1975 году. Крещен был во младенчестве. О моем духовном воспитании заботилась бабушка, будучи истинно верующим человеком. В детстве она часто водила меня на церковные служения, учила молитвам, пытаясь привить мне мысль, что Господь и Заповеди Его – неотъемлемая часть жизни. Однако мне это казалось малопонятным и слишком суровым из-за строгостей, присущих такому образу жизни. Школа укрепила мои сомнения в существовании Бога.

Молитвами бабушки я хорошо учился и долгое время был отличником в школе. Но поведение мое оставляло желать лучшего. Больше того, я был хулиганом. В старших классах я стал отставать в учебе, забросил спорт. А в 13–14 лет начал курить, употреблять спиртное, затем, позже, и «легкие наркотики» – дышать «Моментом» и бензином. Я слонялся по подвалам и чердакам своих новостроек. В то время я очень любил тяжелый рок. Мне казалось, что это «честная музыка», и она содержит истину для настоящего мужика: «весь мир – полное дерьмо, мы – часть его, и не надо себя убеждать в обратном». Это была самая мрачная музыка, которая на тот момент существовала. Неотъемлемой атрибутикой были пентаграммы, перевернутые кресты, три шестерки. Вся моя комната была увешана плакатами с изображением всякой нечисти. И часто, находясь «под кайфом», я представлял себя предводителем подземных темных сил...

Чудом я закончил школу... В какой-то момент я стал ощущать потребность в иной жизни, более светлой, духовной. Как будто Господь мне сказал: «Остановись!» Я стал замечать, сколько я зла причинил людям. Бросил курить, а перед поступлением в институт отказался от спиртного и стал соблюдать пост.

Господь явил мне мир совсем другим – светлым, радостным, полным добра и тепла. В ту пору я молился Богу, чтобы он не оставил меня и даровал любовь. Я произносил единственную молитву, которую помнил с детства, «Отче наш», а все остальное говорил своими словами. Дома между родителями был глубокий разлад. А моя душа тяготела к любви, чистой и непорочной, как в сказках, которые я любил читать в детстве. И Господь наградил меня сильной любовью к девушке, которую я знал со школьной скамьи. Мы в 19 лет заключили брак и венчались в церкви в честь Вознесения Христова.

Жизнь складывалась самым успешным образом. Жили в отдельной квартире, которую нам подарили на свадьбу родители жены. В учебе проблем не испытывал. Подрабатывали с женой на различных работах. Денег было более чем достаточно. Планы на будущее были оптимистичными. И, как только все стало складываться удачно, я забыл о Боге. Перестал молиться, стал вести себя небрежно, легкомысленно и греховно, вернувшись к своим прежним страстям и впадая в новые. Мне нравилось быть самостоятельным, думать, что теперь все зависит от меня. Тогда я еще не задумывался над Промыслом Божиим, над тем, что все в незримой руке Владыки. И когда я был уверен, что меня ждет полное благополучие во всем... мой брак внезапно распался. Это было, как гром среди ясного неба.

Я был потрясен, пытался что-то изменить. И совершил много ошибок. Чуть было не совершил и самый страшный грех. Но – Господь милосерд, и я остался жив.

Меня мучили тоска, страх и отчаяние. Я метался в поисках тепла, любви, близкого человека. Не ладилось и с работой. Здоровье мое пошатнулось.

Вновь Господь явил мне Свою милость. Я познакомился с девушкой, в которой почувствовал родственную душу, стремящуюся уйти от суеты. В дальнейшем она стала спутницей моей жизни.

Но стабильность материальная, спокойствие и уверенность в будущем дне были мною утрачены. Да еще навалилась непонятная сильная слабость и не проходящая усталость, с пониженной температурой и упадком сил. Я превращался в беспомощного человека, не способного нести элементарные нагрузки.

Скитания по «нетрадиционным» докторам и целителям облегчения не принесли, а ввергли меня в чтение философской литературы, раскрывающей принципы восточных учений. Тогда она даже заинтересовала меня.

Несмотря на все мои плутання, Господь не оставлял меня, как будто указывая, что нужно делать. Мысль о покаянии в грехах и во всяком зле, какое я только мог причинить людям, крепла во мне.

Как раз в те дни в Петербург, в Свято-Троицкий собор, была привезена чудотворная икона Божией Матери из Почаевского монастыря. На этот раз я не стал противиться Промыслу Божию и отправился в храм. Слезы раскаяния я не мог удержать. Я сердечно просил Пресвятую Богородицу о прощении моих грехов.

В то же время я узнал о святом преподобном Серафиме Вырицком – чудотворце и угоднике Божием. Я твердо решил побывать в Вырице и посетить могилку святого старца.

Не передать, с каким воодушевлением я отправился в путь. Храм в честь Казанской иконы Божией Матери нашли мы легко, рядом с храмом – часовня. По счастью, людей почти никого не было, и я оказался у могилки батюшки наедине с ним. Горячо попросил наставить меня на путь истины, даровать исцеление и помощь в делах. Мы с женой уже ждали прибавления в семействе, поэтому я попросил сугубой помощи отца Серафима.

Через два дня по возвращении из Вырицы мне позвонил один из давних партнеров по работе и сообщил, что хочет вернуть мне достаточно крупный денежный долг, который уже 2-й год не мог отдать. Я уже и не надеялся его получить... Не сомневаюсь, что это произошло по молитвам отца Серафима. Но самой большой радостью стали для меня прекрасные отношения в семье, восстановление здоровья и, прежде всего, конечно же, – ростки новой жизни во Христе.

Я стал постоянно молиться, ежедневно обращаясь за помощью к отцу Серафиму. Стал посещать церковь, впервые исповедался и причастился Святых Христовых Таин. В Вырице купил книгу о святом преподобном Серафиме Вырицком, о его пути к Истине, о подвигах и исповедничестве, о его личной и о нашей Русской Голгофе. Подвиг святого преподобного Серафима дает настоящий толчок к постижению Истины. Следующей была книга об отце Варнаве Гефсиманском – духовном отце вырицкого старца. Купил книги об отце Паисии Афонском, святителе Игнатии (Брянчанинове) и святом преподобном Александре Свирском. Подвижнический пример этих святых лучше всего укрепляет в единственно спасительной Вере Православной и духовно просвещает. Начинаешь понимать, что истинное назначение человека – не для земли, а для Неба...

Вырицу теперь посещаю регулярно. Буду рад, если хоть пара строк из моего рассказа послужит памятью святому преподобному Серафиму Вырицкому и святым отцам нашим.

Слава Богу за все!

Поминайте наставников ваших...

Евр. 13, 7

Путь преподобных – это путь к святости через великие подвиги покаяния, отвержение страстей и творение добрых дел Христа ради. Преподобный – это человек, который, будучи в земном теле, уподобился Богу в смирении, кротости, милосердии и любви.

Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем (1Ин. 4,16). Эту любовь преподобный источает, он весь светится этой Божественной любовью. По любви своей он жалеет всех человеков и за всех молится, ибо любовь... есть совокупность совершенства (Кол. 3, 14).

Преподобный – это благоуханный сосуд благодати Божией, это орудие Духа Святаго Божия – через него действует Господь в Духе Святом, ибо соединяющийся с Господом есть один дух с Господом (1Кор. 6, 17).

Преподобный несет свет Христов погрязшему во грехах человечеству. Он хочет, чтобы все стали причастниками Духа Святаго Божия и достигли Небесного Царствия.

В то же время преподобный – это живой пример для всех людей. Жизнь преподобного – это урок ко спасению для каждого из нас, ибо Сам Господь говорит: Будьте святы, потому что Я свят (1Пет. 1, 16). Ему вторит и апостол Павел: Ибо воля Божия есть освящение ваше (1Фес. 4, 2). Итак, святость – это воля Божия для каждого христианина, а преподобные – наши путеводители на пути к христианскому совершенству.

Крест приим свой, преподобие, радуйся, нераздельным помыслом последовал еси Христу, был купец воистину преславный, яко не земное, но небесное сокровище стяжа, сего ради спасеся тобою мнози чада твоя, ихже возлюбил еси. И ныне, отче наш Серафиме, молися покаяние нам даровати и в разум истины приити.