Благословенная Вырица

В книге рассказывается о почитаемом всей Россией святом – преподобном старце Серафиме Вырицком, а также об истории Вырицы от древних времен и до сего дня, о ее храмах и подвижниках. Отдельная глава посвящена преподобномученице Марии – небесной покровительнице Гатчинского благочиния, к которому принадлежит поселок Вырица.

На обложке – икона прп. Серафима Вырицкого, выполненная в мастерской Александро-Невской Лавры иконописцем Андреем Усачевым. Преподнесена в дар Константиновскому дворцу.

История дачного петербургского поселка Вырица, ставшего всероссийски известным благодаря подвигам преподобного старца Серафима, в целом интересна и поучительна. На протяжении веков здесь не угасала напряженная духовная жизнь. Истоки этого духовного цветения уходят в седую древность, о чем свидетельствуют археологические раскопки и исторические изыскания.

В годы гонений на веру Вырица стала одним из «молитвенных форпостов России» – сюда съехались многие монашествующие из закрытых обителей. Прп. Серафиму в его молитвенном стоянии за Россию соучаствовали многие вырицкие иночествующие. Во время Великой Отечественной войны в поселке были открыты два монастыря.

После отшествия старца в Небесные обители Господь не оставлял благодатное святое место – в Вырице с начала 1950-х годов и до наших дней подвизались Христа ради юродивые, к которым за советом ехали люди со всей России. В этой книге рассказывается о сонме подвижников, которые воистину сделали Вырицу благодатной и святой на все времена.

Паломники, побывавшие в Вырице, затратив малый труд, могут почтить и еще одну славную святую старицу недавнего времени – в 25 км от поселка находится город Гатчина, в Павловском соборе которого собрано немало святынь, именно там почивают честные мощи преподобномученицы Марии Гатчинской. Старица Мария духовно окормляла многих мирян и монашествующих в годы гонений на веру. И сейчас по молитвам к ней люди обретают утешение, исцеления и вразумления.

Преподобномученица мати Мария, преподобный старче Серафиме, молите Бога о наc!

О жизни прославленных мирских деятелей, особенно тех, кто жил уже в «газетно-телеграфное» время, мы знаем, казалось бы, все до мельчайших подробностей – о многих из них составлены даже многотомные «Летописи жизни» с росписью по годам, дням, а иногда даже и по часам. Особенное внимание обычно уделяется детским годам, так как наукой доказано, что в детстве закладываются все задатки человека. Но, обратите внимание, в детстве великих людей обычно ищут истоки трагедий их взрослой жизни. Потому что, увы, жизнь великих людей, при всех достижениях в различных областях искусства, литературы, науки, политики,– почти всегда бывает трагична. А как быть со святыми и их детством? Их жизнь – это житие, то есть преодоление трагедии земного бывания, исполнение Промысла Божия всегда и во всем. А значит и детство – это начало исполнения этого Промысла, уяснения его, вхождения в него. Как сказал один святой: «Бог человеку креста не творит. Крест этот вырастает на почве наших собственных страстей». И значит, все трагедии вырастают на этой же почве. А святые потому и святые, что боролись всю жизнь со страстями и побеждали их. А еще один подвижник сказал: «Святые молчат». Они не любят о себе рассказывать. Это мирские деятели часто смакуют рассказы о своем «детстве, отрочестве, юности», оглушая читателей и слушателей массой подробностей из жизни (часто, впрочем, и присочиненных), а подвижники могут сказать два слова: «Ты веру мне дала, святая мать» – и это будет весь их рассказ о детстве.

Так и с преподобным Серафимом Вырицким. Мало, очень мало мы знаем о его детстве и юности. Многое можем восстанавливать только типологически, как это часто и делается в житиях святых – поэтому рассказ о детстве прп. Феодосия Печерского во многом похож на рассказ о детстве прп. Сергия Радонежского и прп. Александра Свирского. Пожалуй, в тех же словах мы можем писать и о детстве прп. Серафима Вырицкого. Конечно, он был послушным, глубоко верующим ребенком – иначе откуда бы взялось его целомудрие (то есть целостность души и тела), которые он проявит в зрелом возрасте? Конечно, он любил и почитал своих родителей – иначе как бы он научился почитать своих духовных наставников? Конечно, он был неленостен и трудолюбив – иначе как бы он достиг такого преуспеяния в торговых делах, которыми занимался в миру? И конечно, он был ревностен в деле спасения «от младых ногтей». Потому что, по слову прп. Серафима Саровского, именно духовное рвение, ревностность в деле спасения отличает человека святого от человека грешного. Грешный один раз в год или и того реже, поисповедуется, причастится и считает, что совершил подвиг и может повторять, даже стоя у аналоя: «Я ни в чем не грешен». Кто-то и никогда не приступал к Таинствам Исповеди и Святого Причащения, но грехов своих не видит, не знает. А святой стремится к Богу и Его благодати и постоянно кается, видит свое несовершенство. Он ищет Бога всю жизнь, ищет Его вселения в свое сердце: «Прииди и вселися в ны и очисти ны от всякие скверны», и постоянно старается стирать покаянием каждую соринку, пылинку греховную в своем сердце. Так бывает потому, что, как говорится почти во всех акафистах преподобным отцам: «... от юности Христа возлюбил еси, преподобие, и Тому Единому работати пламенно вожделев». Святые – это те, кто от юности, от раннего детства, несут в своем сердце особую любовь ко Христу и хотят Ему послужить «всем умом своим, всем помышлением, всею крепостию своею». Таким может быть рассказ о детстве и юности прп. Серафима Вырицкого, основанный на аналогиях с житиями других святых. Что же мы знаем из документов и воспоминаний?

Василий Николаевич Муравьев – будущий старец Серафим – родился 31 марта (12 апреля) 1866 года в Ярославской губернии, в Рыбинском уезде, в селе Вахромеево. Ныне на месте этого села – незасеянное поле, но доброхоты из Петербурга поставили на месте дома Муравьевых поклонный крест.

И внешность его (яркие голубые глаза, красивые русые волосы, правильные черты лица), и смекалистость, деловитость – во многом были наследственными родовыми и местными чертами (вспомним поговорку: «Ярославцы – красавцы»). Рано мальчик лишился отца, а в 10 лет ему пришлось покинуть и мать – односельчанин позвал его на заработки в столицу. Главными учителями будущего старца, как и многих наших святых, от детства были скорби. Каково было сельскому мальчику, оставив любимую мать, поехать в шумный город на услужение, в котором требовалось выказывать беспрекословное послушание, а может быть, даже терпеть и унижения? Но то, что для кого-то может стать источником искушений, для святых становится источником нравственного и духовного совершенствования. С ранних лет Василия отличали незаурядная память, природный ум и стремление к постоянному самообразованию. Всю жизнь он много читал, особенно интересовался русской историей.

В столице Василий стал рассыльным, или «мальчиком на побегушках», в одной из лавок Гостиного двора. Сколько деревенских мальчиков в то время перебиралось в Санкт-Петербург для того, чтобы облегчить жизнь бедствующих семей! Но мало кто из них (а может быть, и никто?) стал впоследствии коммерсантом с мировым именем, владельцем огромного дела, снабжавшим разные страны русскими мехами, каким стал будущий старец Серафим – тогда Василий Николаевич Муравьев. Жизнеописания наших подвижников свидетельствуют – все труды свои они творили во славу Божию, поэтому всякое дело у них спорилось и ничего не делалось «тяп-ляп» да кое-как. Так, небесный покровитель будущего Вырицкого подвижника – прп. Серафим Саровский – тоже происходил из купеческого звания и в ранней юности помогал матери (он тоже рано осиротел, остался без отца), а потом стал отменным столяром, да и всю свою жизнь много трудился.

Василий Муравьев очень быстро из «мальчиков на побегушках» перешел на должность приказчика, а потом и старшего приказчика. Было ему в то время всего лишь 17 лет, а на эту должность обычно назначались люди в возрасте и многоопытные, десятки лет служившие простыми приказчиками. Но, видно, такие незаурядные способности и нравственные качества проявил юноша, что кроме него не нашлось во всей конторе человека, которого можно было бы назначить первым заместителем хозяина, правой его рукой, принимавшим иногда и полномочия владельца предприятия. Хозяин прочил Василия в будущем себе в компаньоны.

Любому другому молодому человеку такой «коммерческий успех» (жалование у него в ту пору было очень высоким, и большую его часть он отправлял родным) и «карьерное продвижение» вскружили бы голову, но не так было с Василием. Уже в это время он твердо избирает свой путь – монашество. Вот что об этом сказано в пространном житии старца Серафима: «Настал момент, когда с непостижимой силой охватило Василия его давнее стремление к жизни монашеской. “Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое” (Пс. 107, 1), – взывала чистая душа отрока...

В горячем порыве пришел он в Александро- Невскую Лавру и просил о встрече с наместником. Однако он в тот день отсутствовал. В ту пору в Лавре подвизалось несколько старцев-схимников, известных всей России. Василию предложили встретиться с одним из них. На коленях, со слезами, поведал отрок старцу о своем заветном желании. В ответ же услышал наставление, оказавшееся пророческим: до поры оставаться в миру, творить богоугодные дела, создать благочестивую семью, воспитать детей, а затем, по обоюдному согласию с супругой, принять монашество. В заключение старец сказал: “Васенька! Тебе суждено еще пройти путь мирской, тернистый, со многими скорбями. Соверши его перед Богом и совестию, Господь вознаградит тебя”».¹

Слово лаврского духовника раб Божий Василий воспринял как волю Божию, которую, как нелегкое послушание, исполнял 40 лет. Ему, как и многим нашим старцам, прежде, чем они вышли на монашеское служение людям, суждено было испытать различные треволнения мирской жизни, радость и скорби отцовства, суждено было столкнуться с разнообразием человеческих судеб и характеров. Ведь в миру Василию Николаевичу Муравьеву пришлось быть начальником над многими людьми – когда он открыл свое «пушное дело», и многим благодетельствовать. В этом ему сопутствовала супруга – Ольга Ивановна, с которой он обвенчался ¹ в 1890 году в возрасте 25 лет, прожив до этого самые трудные годы юношества в полном целомудрии и чистоте, что, несомненно, было подвигом при той многозаботливой жизни, которую ему приходилось вести.

Скажем здесь о богоданной супруге Василия Николаевича похвальное слово.¹ В миру матушка носила имя Ольга Нетронина. Родилась в деревне Якушки Рыбинского уезда Ярославской губернии в 1872 году. Тот, кто по документам значился ее отцом, Иван Григорьевич Нетронин, был женат на простой женщине, Анне Тихоновне, и имел в Рыбинске собственный дом. Он держал небольшую портняжную мастерскую. В 1900–1901 годах Иван Григорьевич закрыл ее и переехал в деревню Якушки в 5 верстах от Рыбинска, где и остался жить в собственном доме на доходы, получаемые от хозяйства, оставленного в городе. Кроме Ольги, в семье было еще пятеро детей: братья Иван и Григорий, умершие довольно рано; Александр, родившийся в 1881 году глухонемым, помещенный впоследствии в дом инвалидов около Волховстроя; и Владимир, 1885 года рождения, который окончил Санкт-Петербургский университет и жил с женой Евгенией Александровной и дочерью Татьяной (1907 года рождения) в Петрограде. Сестра Ольги Мария, родившаяся в 1879 году, овдовев, вышла замуж второй раз, получив фамилию Желвакова. В советские годы она жила в Рыбинске на иждивении дочери-учительницы.

Таким образом, оказывается, что Ольга Ивановна Нетронина была землячкой отца Серафима, хотя вокруг матушки упорно ходили слухи, что она принадлежала к Царскому роду. Некоторые даже утверждали², что она была Царской дочерью, так как в ее келлии в Новодевичьем монастыре висел огромный портрет Государя Императора Александра II. Такие слухи могли иметь под собой то основание, что Ольга действительно не помнила свою мать, и не исключено, что она была приемной дочерью Нетрониных. Впоследствии все родственники отрицали какое-либо отношение монахини Христины к Царской Семье, но это и понятно: не могли не отрицать. Подобное признание в 30-е годы означало подписание себе смертного приговора. Но, хотя и вероятно, что разговоры о связи с Царской Семьей основывались на вымысле, однако царственность природы Ольги Ивановны можно ощутить даже по ее фотографиям, сделанным до ухода в монастырь. Особая стать, несуетность, благородство – все это отражено на старинных фотокарточках семьи Муравьевых.

Ольга Ивановна Нетронина и Василий Николаевич Муравьев сочетались законным браком, вероятно, в 1894 году.

Дела шли успешно, торговля мехами приносила немалую прибыль. Ольга Ивановна деятельно участвовала в торговых делах мужа. Когда, видя неотмирность Василия Николаевича, его обманывали подчиненные, не радели в работе, она, обладая горячим темпераментом, не могла спокойно реагировать на неправду, неискренность, фальшь и всегда добивалась добросовестного выполнения работы. По обоюдному согласию супруги постоянно выделяли немалую часть прибыли для благотворительных целей. Помогали монастырям, храмам и просто отдельным людям, постоянно вносили пожертвования на содержание нескольких богаделен, самая крупная из которых находилась на Забалканском (ныне Московском) проспекте при Воскресенском Новодевичьем монастыре. При малейшей возможности дружные супруги, искренне сострадавшие чужому горю, посещали эти дома призрения, утешая одиноких и беспомощных теплым участием, раздавая гостинцы и духовные книги. Не раз принимали они к себе болящих из казенных больниц. Заботу о таких людях брала на себя Ольга Ивановна. Сердечное участие, искренняя любовь и правильный медицинский уход творили чудеса: безнадежно упавшие духом и истощенные тяжкими недугами люди вставали на ноги и возвращались к деятельной жизни. Несомненно, Господь послал будущему старцу Серафиму супругу, близкую по духу, и тем самым дал ему испытать настоящее семейное счастье. Она часто выезжала вместе с мужем в Вену, Варшаву, Париж.

Однажды в Вене ее признали самой красивой женщиной среди многих-многих пришедших со своими мужьями на прием по случаю завершения деловых договоров. Но для нее этот светский успех мало что значил: так же, как и ее супруг, она сокровенно, всей своей жизнью в миру, готовилась к будущему иноческому подвигу.

Постриг она приняла одновременно со своим супругом в 1920 году в Воскресенском Новодевичьем монастыре. В мантии носила имя Христина, а в схиму была пострижена с именем Серафима. На послушании в Новодевичьем монастыре матушка пробыла более десяти лет, а потом, по благословению архиепископа Серафима (Чичагова), стала сиделкой, сотаинницей и служкой преподобного Серафима. Более десяти лет несла матушка Серафима подвиг служения людям в Вырице. По свидетельству знавших ее, она сама стала в это время мудрой старицей, скрывавшей свои духовные дарования в лучах праведности отца Серафима. Схимонахиня Серафима отошла ко Господу в 1945 году. По воспоминаниям правнучек старца, «когда матушку выносили в церковь из дома, дедушку, который не мог ходить, поднесли в кресле к окну. Мы, дети, я и моя сестра, стояли рядом и видели, какой человеческой скорбью было полно его сердце. Слезы текли по его щекам, но тут же пришло то, что выше просто человеческих чувств, и он спокойно сказал: “Там, моя дорогая, незабвенная матушка, будем вместе”».³

На кресте над могилой схимонахини Серафимы (Ольги Ивановны Муравьевой; † 1945) в Вырице было прикреплено четверостишие, которое преподобный Серафим Вырицкий написал о ней:

Не зарастет тропа народная травой

К твоей могилке, матушка родная.

Ты всех любила сердцем и душой,

Не пропадет твоя любовь святая.

Матушка Серафима не прославлена «иже во святых», но, основываясь на по собственном опыте, можем сказать, что личная молитва к ней (и келейная, и у ее гробницы) не бывает напрасной. Матушка так много скорбела при жизни, что и теперь может услышать и помочь скорбящим матерям и женам. Надеемся, что придет время, и она также будет канонизирована, ведь Церковь прославила, например, святую Наталию с ее супругом Адрианом. Он был мучеником за Христа, а она явила подвиг сострадания супругу.

В Акафисте прп. Серафиму Вырицкому о начальном периоде его жизни в супружестве сказано так:

Ангелоподобную красоту души имел еси, светоносне отче, сердцем пламенея ко Господу сил и Тому Единому в иночестем чине служити от юности восхотел еси, но, отвергнув человеческое мудрование, истинное послушание Творцу своему явил еси, и путь, указанный тебе свыше, совершил еси. Темже Промышлению Божию о тебе дивяшеся, с верою зовем ти:

Радуйся, благочестивых родителей достойный сыне,

Радуйся, воспитанный в милосердии и трудах. Радуйся, всею душой Господа возлюбивый.

Радуйся, Истиною просвещенный с юных лет. Радуйся, службы церковной благоговейный служителю.

Радуйся, мира духовного умиленный тайнозрителю.

Радуйся, молитвы чистое кадило благовонное. Радуйся, имеяй сердце, всецело к Богу устремленное.

Радуйся, отроком дом отеческий покинувый, и кормильцем семьи ставый.

Радуйся, столицы северныя отринувый соблазны.

Радуйся, схимнику лаврскому желание сердца своего поведавый.

Радуйся, от него волю Божию о себе познавый. Радуйся, преподобный Серафиме, Вырицкий чудотворче!

«Ангелоподобная красота души» – так можно сказать о всяком святом, но при обозначаемом этими словами родстве, сходстве «внутреннего человека» у всех святых, земные пути их бывают различными. Некоторые в детстве и юности живут в миру, как в пустыне, почти ни с кем не общаясь, и в ранней молодости уходят в монастырь и подвизаются на одном месте до самой смерти. А кому-то суждено пройти долгий и непростой путь жизни в миру для того, чтобы только на склоне лет исполнить желание сердца – стать членом монастырского братства. Но всегда и везде в жизни подвижников действует один святой закон – закон послушания, исполнения воли Божией. Кому-то предназначено, как, например, прп. Феодосию Печерскому, мальчиком поселиться в монастыре, кому-то прийти в обитель после мирской славы и успехов, как, например, прп. Варсонофию Оптинскому, кто-то приходит в обитель «не познав жены», а кто-то, вырастив детей своих и приняв множество внуков. А часто бывает и так: кто-то желает всем сердцем стать монахом, а его благословляют на жизнь в браке, а того, кто мечтал о семье, благословляют на монашество. Подлинные старцы, духовники видят душу человеческую лучше, чем сам вопрошающий. Им, иногда и помимо их человеческой воли, Господь возвещает судьбы людей и народов и велит открыть Промысл Божий тому, кто хочет ему следовать.

Таким старцем, таким духовником станет впоследствии и сам прп. Серафим Вырицкий. Но прежде ему суждено было пережить немало лишений и скорбей в миру.

Первой скорбью была смерть годовалой дочери, после которой чета Муравьевых взяла на себя обет воздержания от плотских отношений при сохранении общего супружеского жития. Второй серьезной скорбью (и на всю жизнь до самой кончины) была судьба их первенца – сына Николая. Об этой, доселе скрытой от постороннего взгляда скорби, мы узнали из недавно обнаруженных архивных документов. Сын Николай, придя в сознательный возраст, учась на юридическом факультете университета, под влиянием модных веяний того времени принял католичество. И не отошел от него до конца своих дней.

Скорбной была жизнь сына великого старца, и в самые трудные минуты он всегда прибегал за помощью к родителям, и так всю свою недолгую жизнь, которая была прервана насильно по ложному обвинению в 1941 году. Арестован он был в Вырице, неподалеку от дома старца на Пильном проспекте, где Николай жил с женой и сыном. Трудно представить, какую муку перенесли родители, получив известие об аресте сына, а потом долгие годы не зная, где он и что с ним. Только теперь из архивных материалов мы узнаем о том, что расстрельный приговор был приведен в исполнение 4 сентября 1941 года в Екатеринбурге. Родители же не имели возможности даже посетить могилу своего сына. Скорбь о сыне, так и не вернувшемся к Православию, жила в душе родителей-подвижников до последних дней.

По учению святых отцов Церкви, именно скорби делают человека способным воспринять святость, дарованную Богом. Об этом замечательно писал духовный друг старца Серафима – исповедник Христов архимандрит Варлаам (Соцердотский):

Помните – верно сказано: в скорбях человек ближе к Богу, да это и понятно, в такие минуты многие земные связи ослабевают и надежда на человеческое отпадает, перед Богом один остаешься... Писал я вам слова прп. Исаака Сирина о чистоте ума и сердца; основная мысль там такая: совершенная и полная чистота достигается многими лишениями и скорбями, А сейчас как раз и надо готовиться к принятию многих скорбей и лишений.

Соловки, 1924 год.⁴

Человек, переносящий скорби, знающий их тяготу на личном опыте, становится сострадательным, старается соучаствовать в скорбях других людей.

Чета Муравьевых постоянно вносила пожертвования на строительство и восстановление храмов и монастырей, на содержание нескольких богаделен. Много благотворительных деяний совершил В. Н. Муравьев, принимая участие в работе «Ярославского благотворительного общества». Но забота о бедных и больных не ограничивалась только денежными пожертвованиями. Одна из облагодетельствованных Муравьевыми насельниц богодельни при Новодевичьем монастыре, монахиня Иоанна (Шихобалова; †1944), спустя многие годы рассказывала, что Василий Николаевич и Ольга Ивановна взяли ее из больницы к себе домой, и на их иждивении она находилась 12 лет! И не одна она была на таком положении. Муравьевы постоянно принимали к себе болящих из казенных больниц – для того, чтобы они скорее поправились в домашних условиях. Так что еще в миру будущий старец стремился к христианскому совершенству, то есть к самоотвержению. На этот путь наставил супругов Муравьевых их духовных отец – великий старец-утешитель преподобный Варнава Гефсиманский. Он составил особые правила, следуя которым можно достигать христианского совершенства на всяком месте и в любом положении:

1. Надобно избегать всех случаев ко греху, всяких мест, лиц, вещей, которые могут быть для вас соблазнительными и внушают греховные желания.

2. Надобно непрестанно памятовать последняя своя: смерть, Суд, Воскресение, будущую жизнь.

3. Как можно чаще представлять себе вездеприсутсвие Божие, размышлять о благодеяниях Божиих, особенно о жизни Господа нашего Иисуса Христа на земле, Его страданиях и смерти и вообще – о главных истинах православной христианской веры.

4. Сердечная и усердная молитва и частое призывание имени Господа Иисуса Христа весьма способствуют удерживаться от греха.

5. Надобно внимать себе, то есть бодрствовать, наблюдать за собою, за своими чувствами, желаниями, поступками.

6. Как можно чаще прибегать к Таинству Покаяния, исповедоваться перед отцом духовным, просить у него помощи, слушаться его советов и достойно причащаться Святых Таин.

7. Не упускать случая и возможности присутствовать при церковном богослужении и дома читать духовные книги.

8. Чаще беседовать с людьми благочестивыми и избегать разговоров праздных.

9. Постоянно в свободное от богослужения время иметь какое-либо полезное занятие, нести должность, заниматься какой-либо работой, чтобы не быть в праздности.⁵

Мы намеренно полностью процитировали наставления старца Варнавы, потому что они могут быть обращены ко всем нам – современным христианам, живущим в миру и стремящимся «не впасть во искушение».

Благодать старческого служения отец Варнава передал своему верному духовному сыну еще при жизни своей. Из откровений богоносных отцов мы знаем, что благодать Божия передается ученику не только через словесные поучения, не только путем сугубого послушания, но таинственным, непостижимым образом переливается из сердца в сердце – и тогда происходит таинственное преображение мыслей и чувств ученика, и он становится воистину духовным наследником своего отца. О том, как это произошло с Василием Николаевичем Муравьевым, рассказал он сам:

Это было во время одной из встреч со старцем Варнавой в Гефсиманском скиту. Преклонив колени, долго молились они вдвоем у аналоя перед образами в келлии великого старца. Затем отец Варнава встал, трижды благословил духовного сына, возложил ему на главу руки и вновь помолился. То, что произошло после этого благословения, трудно поддается описанию – в душе и на сердце Василия Николаевича разлилось какое-то необыкновенное спокойствие, которое не оставляло его уже на протяжении всей последующей жизни (курсив мой.– Л.И.), вместе с тем, у него необычайно обострилось духовное зрение, окрепла и без того удивительная память.⁶

Так на будущем старце Серафиме почила и всю жизнь пребывала благодать «старческого рода» – ведь прп. Варнава Гефсиманский возрос духовно в обители великого старца, «игумена всея Руси», «наставника монахов» – прп. Сергия, под руководством богопросвещенных старцев из лаврских скитов. Но подивимся, читатель, тому подвигу, который пронес через всю свою жизнь великий Вырицкий подвижник, чтобы не потерять дарованную благодать, а преумножить ее и передать другим людям.

Особая, духовная, таинственная связь от юности существовала между Вырицким и Саровским старцами – «огнезрачными Серафимами». В.Н. Муравьев был на прославлении прп. Серафима Саровского в 1903 году. «Радости и благодати, обретенных там, просто не передать», – говорил впоследствии Вырицкий Преподобный. Более 200 свидетельств самых разных людей о старце Серафиме, собранных В. П. Филимоновым, сходятся в одном: «Как будто Серафим Саровский воскрес!» Тут вспоминаются слова пророчества, которое перед смертью оставил преподобный Серафим Саровский своим ученикам: он сказал, что еще воскреснет во плоти и придет к людям с проповедью всемирного покаяния. В келейке старца Серафима Вырицкого люди обретали покаяние, как всегда это бывает рядом со святостью – становятся видны малейшие нечистые движения души.

О том, что Вырицкий подвижник носил в сердце образ Саровского подвижника, свидетельствует духовный стих, написанный им в 1930-е годы:

Ночью безмолвные зрители –

Звездочки смотрят с небес;

Тихо, вокруг от обители

Дремлет дивеевский лес...

Келия там одинокая,

В ней Серафим обитал;

Знала лишь пустынь далекая

Подвиг, что он совершал.

Лето и зиму холодную

Он, не смыкая очей,

Выстоял с волей свободною

Тысячу долгих ночей.

Весь без участия к внешнему

В сердце молитву слагал:

«Боже, будь милостив грешному!» –

Тихо и часто взывал...

Еще одним духовным наставником В. Н. Муравьева во время его мирской жизни был епископ Феофан (Быстров). Племяннице владыки Марии Григорьевне Преображенской старец Серафим рассказывал уже на склоне своих дней:

Мы были большими друзьями с твоим дядей, когда он был духовником Царской Семьи. Тогда же он преподавал в Духовной Академии, был ее ректором. Это был настоящий инок и большой ученый-богослов. Каждое воскресенье после обедни он приглашал меня на чай, и мы вели с ним долгие беседы о едином на потребу, о творениях святителей Игнатия (Брянчанинова) и Феофана Затворника... Как многому я научился у архиепископа Феофана Полтавского! От него я перенял многое из опыта внутренней жизни. Владыка Феофан жил в миру, как в пустыне. Ему было многое открыто, он всегда старался жить по воле Божией...⁷

Владыка Феофан (Быстров) два года был ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии, и если почти каждое воскресенье В. Н. Муравьев имел возможность брать у него духовные уроки, то можно сказать, что он получил от него «келейное богословское образование», подкрепленное аскетическим опытом «нового Затворника» (как впоследствии будут звать епископа Феофана). Очевидно, что духовное окормление от Преосвященного владыки Феофана В. Н. Муравьев получал с благословения своего старца – прп. Варнавы Гефсиманского, потому что сам владыка Феофан часто ездил к старцу в Гефсиманский скит.

Настоящим «монахом в миру» был купец 1 гильдии, всемирно известный торговец пушниной Муравьев – видимо, по благословению своих духовных наставников научился он творить умную молитву, справляя все свои торговые дела, и таким образом, как сам он признался, «жил в миру, как в пустыне». Опытные духовники говорят, что «если человек не стал монахом в миру, не приготовил себя в миру к монашескому житию, то ему очень трудно будет, резко поменяв свою жизнь, стать не только по одежде, но и по духу монахом, вступив в монастырь». Поэтому неправы те писатели, которые изображают уход В. Н. Муравьева в монастырь как подвиг, необъяснимый поступок, невероятную жертву своим мирским процветанием. Мы знаем, что будущий старец Серафим уже в ранней юности мечтал о монастыре, вся его жизнь была подготовкой к монастырю (ему ведь было предсказано, что рано или поздно произойдет его постриг в монашество), и он воспринимал возможность стать насельником обители «воинов Христовых» как Божий дар, Божию милость, а не как проявление своей самоотверженности.

Бог благословил Василия Николаевича Муравьева осуществить свое давнее намерение – послужить Ему в иноческом чине уже после грозных и катастрофических событий 1917 года. Нужно сказать, что у семьи Муравьевых была возможность скрыться от «кровавого бреда революции» – ничто не мешало богатому купцу, имеющему связи во многих европейских странах, открыть прибыльное дело за рубежом и, подобно многим их знакомым, поселиться в «старушке Европе», тихо и мирно доживая оставшуюся земную жизнь. Но именно в это время Господь поставил его перед выбором: возможность осуществить давнюю мечту – принять монашеский постриг – появилась именно тогда, когда это грозило наибольшими испытаниями, требовало настоящего исповедничества. Можно не сомневаться, что Василий Николаевич и Ольга Ивановна получили на этот шаг благословение, мы не знаем – от кого (прп. Варнава уже скончался, а со свт. Феофаном связи не было), но духовно просвещенных людей в то время и в Петербурге, и в других городах и весях России было еще много.

В 1920 году В. Н. Муравьев стал послушником Александро-Невской Лавры. При этом особое знамение указало на то, что все его купеческие труды были тоже праведными: капитал его не пропал (как у большинства «капиталистов» в революционные годы), и, вступая в лаврское братство, он успел внести щедрые пожертвования на нужды Александро-Невской Лавры, Воскресенского Новодевичьего женского монастыря и Иверского Выксунского монастыря в Нижегородской губернии, основанного его духовным отцом старцем Варнавой.

Здесь мы позволим себе сделать небольшое «лирическое отступление» и сказать несколько слов о святом купечестве, чтобы было понятно, что неслучайно старец Серафим пришел к святости именно из этого сословия. ⁸

Образы торговли, купли-продажи мы постоянно обнаруживаем в Священном Писании.

Мудрые девы сказали неразумным: Чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас, пойдите лучше к продающим и купите себе. Когда же пошли они покупать, пришел жених, и готовые вошли с ним на брачный пир, и двери затворились (Мф. 25, 9–10). Так что продажа елея, т. е. чего-то угодного Богу, с евангельской точки зрения вполне приемлема. О продаже упоминается в притче о зарытом в поле сокровище и о купце, нашедшем драгоценную жемчужину (Мф. 13, 44–46).

При этом Христос выгнал торгующих из храма. И Иисус пришел в Иерусалим; и нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда, и дома Отца Моего не делайте домом торговли (Ин. 2,13–16).

Это приговор всем, кто не в Бога богатеет (Лк. 12, 21). Дело не в самом торге, который благословлен Господом, как земное устройство людей, а в его осуществлении – честном или с обманом, во славу Божию или ради личной выгоды.

Из купеческого сословия вышли многие русские святые, в первую очередь, преподобный Серафим Саровский. Его родители, купец Исидор и Агафья, выстроили в Курске собор, который до сих пор является кафедральным. Неслучайно в знаменитой «Беседе с Н.А. Мотовиловым о цели христианской жизни» Саровский старец употребляет образ купеческого барыша, иначе прибыли, чтобы разъяснить своему собеседнику, что такое стяжание Святого Духа:

Стяжите благодать духа Святого и всеми другими Христа ради добродетелями, торгуйте ими духовно, торгуйте теми из них, которые вам большой прибыток дают.

Собирайте капитал благодатных избытков благости Божией, кладите их в ломбард вечный Божий из процентов невещественных... примерно: дает вам более благодати Божией молитва и бдение, бдите и молитесь; много дает Духа Божиего пост, поститесь; более дает милостыня, милостыню творите; и таким образом о всякой добродетели, делаемой Христа ради, рассуждайте.

Вот я вам расскажу про себя, убогого Серафима. Родом я из курских купцов. Так, когда не был я еще в монастыре, мы, бывало, работали товаром, которым нам больше барыша дает. Так и вы, батюшка, поступайте, и, как в торговом деле, не в том сила, чтобы лишь только торговать, а в том, чтобы больше барыша получить, так и в деле жизни христианской не в том сила, чтобы только молиться или другое какое-либо доброе дело делать... Если рассудить правильно о заповедях Христовых и апостольских, так дело наше христианское состоят не в увеличении счета добрых дел, служащих к цели нашей христианской жизни только средствами, но в извлечении из них большей выгоды, то есть в вашем приобретении обильнейших даров Духа Святого.⁹

Из купеческого сословия вышел преподобный Иринарх Ростовский, в миру Илья. У него был духовный друг, купец Агафоник, с которым они вместе читали Божественные книги, посещали церкви и монастыри, коими был богат Ростов Ярославский, и творили милостыню. По достижении тридцати лет Илия принял постриг и из 38-ми лет монашества тридцать неисходно прожил в строгом затворе. Именно он благословил Минина и Пожарского на борьбу против иноверных захватчиков и тем способствовал выходу России из Смутного времени.

Из купцов происходили многие Оптинские старцы. Среда торговых людей дала России братьев Путиловых – игумена Оптиной пустыни Моисея, игумена Саровской пустыни Исаию, игумена Малоярославецкого Никольского монастыря Антония. Три брата были родом из древнего города Мологи Ярославской губернии – «Русской Атлантиды», ведь сегодня Молога пребывает на дне Рыбинского водохранилища.¹⁰

Первый Оптинский старец иеросхимонах Лев в молодости вращался в купеческом быту, служил приказчиком в пеньковском деле. Отец преподобного Нектария также работал приказчиком. В купеческой семье родился последний Оптинский старец-исповедник Никон (Беляев).

Из купцов был местночтимый святой Вятской епархии преподобный Матфей Яранский. 18 лет работал он приказчиком у вятского купца Столбова. Хозяин доверял трудолюбивому помощнику ведение самых важных дел. Вскоре молодой приказчик завел свое небольшое торговое дело.

Митрофан Козьмич, таково мирское имя угодника Божия, был глубоко верующим человеком. Вел аскетический образ жизни, ходил в храм, самостоятельно освоил Псалтирь. Все чаще посещали его мысли об иноческом житии. Он обрел себе духовного руководителя в лице праведника Вятского края благодатного иеросхимонаха Стефана (Куртеева), но тот до времени не благословил его на этот шаг. «Научись сердечной, умной молитве, рассудительности, покорности воле Божией, – советовал старец Стефан. – Не принимай свое “я” за призыв Божий. Молись, смиряйся, и Господь подскажет, как поступить».

И час пробил: после открытия в селе Филейка Александро-Невского монастыря 36-летний Митрофан Козьмич продал свое дело и переехал в обитель. Потом его перевели в Яранский Пророчицкий монастырь.

В годы революционного лихолетья, когда многие верующие были в смущении и отчаянии, отец Матфей был духовной опорой людям. Он предсказал мученическую кончину владыке Нектарию Трезвинскому, укрепив его в грядущем подвиге. В 1997 году преподобный Матфей Яранский был прославлен в лике святых.

А сколько непрославленных святых (и не святых, а просто благочестивых людей) из купеческого звания отстраивали храмы, монастыри, богадельни, детские приюты, больницы! Традиционно именно в купеческом сословии Православие было незыблемой основой жизни.

То, что сегодня кажется диковиной, подвигом, чем-то из ряда вон выходящим, еще сто лет назад являлось естественным состоянием души русского человека, испытывающего настоятельную внутреннюю потребность делиться с ближними, менее обеспеченными и удачливыми, чем он. Такими щедродателями процветала и богатела в Боге Святая Русь.

В истории культуры яркий след оставили благочестивые купцы-меценаты – Третьяков, Рябушинский, Мамонов, Морозов, пожаловавшие Отечеству собрания картин, антикварные ценности, уникальные коллекции. Купеческий сын из старообрядцев Павел Васильевич Щапов (1848–1888), знаток-библиофил старопечатной старины, подарил грядущим поколениям редчайшее по ценности книжное собрание, которое хранится ныне в Российской исторической библиотеке.¹¹

К этой славной плеяде принадлежал и В. Н. Муравьев. Он не только материальное богатство приобретал себе в купеческом звании, а «в Бога богател». И Бог благословил его всегдашнее сердечное намерение, принятие монашества тем, что и супруга его не воспрепятствовала этому намерению.

Тут мы не побоялись бы произнести слова одного из наших классиков: «Так кончилась жизнь и началось житие».

Православным сердцем Санкт-Петербурга называли и называют Александро-Невскую Лавру. В XIX- начале XX столетия этот монастырь был действительно «цветником духовным» – столько подвижников здесь собралось. О них мы расскажем в третьей части книги – духовные связи, дружба, зародившая у монаха Варнавы, а потом иеромонаха Серафима, с этими людьми в стенах Лавры, не прекращалась до конца его дней. И мы, когда говорим о великих благодатных дарах Вырицкого старца, должны помнить, что он жил не в «безвоздушном пространстве», что рядом с ним, одновременно с ним, подвизалось немало подвижников – и тех, имена которых мы знаем, и тех, о ком, «Господи, Ты веси».

Как прекрасно об этом сказано в художественном памятнике тех лет – повести В. Никифорова-Волгина « Дорожный посох »:

Я проходил мимо оскверненных храмов, сожженных часовен, монастырей, превращенных в казармы и торговые склады, был свидетелем надругательства над мощами и чудотворными иконами, соприкасался со звериным ликом человека, видел священников, ради страха отрекавшихся от Христа... Был избиваем и гоним не раз, но Господь помог мне все вытерпеть и не впасть в уныние. Да разве могу я ослабнуть духом? Когда вижу я... сотни пастырей, идущих с котомками и посохами по звериным тропам обширного русского прихода. Среди них были даже епископы, принявшие на себя иго апостольского странничества... Все они прошли через поношение, заключения, голод, зной и ледяной ветер. У всех грубые обветренные лица, мозолистые руки, рваная одежда, изношенная обувь, но в глазах и в голосе сияние неизреченной славы Божией, непоколебимость веры, готовность все принять и благословить...¹²

Так было по всей бескрайней Руси, и в Александро-Невскую Лавру до ее закрытия стекались тысячи паломников со своим горем, ища утешения. Старцем-утешителем для них уже в это время становится отец Варнава. В Лавре иеродьякона Варнаву поставили на послушание заведующего кладбищенской конторой. Погребения, отпевания, панихиды, заказные богослужения, расчеты с плачущими заказчиками... Горе народное обступает будущего старца-утешителя и не отпустит уже до конца его дней. В 1921 году иеромонах Варнава получил новое послушание – главного свечника Лавры. Но уже в это время самым важным становится духовническое служение.

«Варнава» в переводе – «дитя милости, сын утешения»; и смиренный лаврский инок воистину оправдывал это имя. Для многих верующих, терпящих страшные лишения в годы революционного террора, он стал источником жизненных сил для терпеливого перенесения всего, выпавшего на их долю. При этом отец Варнава не был строгим нравоучителем, он просто жалел народ и никого не осуждал. Он не был «борцом за Православие», он просто жил православно и вокруг него, по слову его будущего монашеского покровителя – прп. Серафима Саровского, «спасались тысячи». И потому именно его, после постановления Поместного Собора 1917–1918 гг. о необходимости при каждом монастыре иметь избранного настоятелем и братией духовника-старца, выбрали на это служение. При постриге в великую схиму иеромонах Варнава был наречен Серафимом и стал, так же как и его небесный покровитель, «народным духовником» – старцем не только для братии монастыря, но и для всех, «требующих помощи и заступления». На том месте, где была келья старца Серафима в Александро-Невской Лавре, ныне устроен храм, и можно прийти туда и помолиться великому печальнику земли русской...

Сбылось бывшее Василию Николаевичу Муравьеву в 1907 году сонное видение, о котором он помнил всю жизнь:

Виделось мне, будто иду я на богомолье в Никольский монастырь, что близ моей родины в Гороховецком уезде. Во сне дорога показалась мне незнакомою, и я блуждал по лесу. Вдруг вижу: впереди меня идет старец с сумой за плечами и в руках топорик. Поравнявшись со старцем, я спросил у него, как пройти в Никольский монастырь. Старец сказал: «Пойдем, проведу тебя, я туда же иду». Вглядываясь в своего спутника, я признал в нем отца Серафима и сам спросил его: «Батюшка, вы будете отец Серафим?» «Да, я Серафим»,– ответил мне старец, и мы продолжали свой путь по лесу. Отец Серафим остановился подле попавшегося нам большого пня и сел на него, положив около ног суму и топорик. Сел рядом с ним и я. Вдруг с другой стороны от меня неожиданно явился батюшка Варнава и сел подле меня так, что я оказался среди обоих старцев, которые были очень радостны, облобызались между собою и стали что-то говорить. Но что они говорили между собой, я не мог понять и проснулся.¹³

Старец Серафим – духовник Александро-Невской Лавры, а потом Вырицкий чудотворец – станет в трагическом XX столетии для страждущего народа таким же утешителем, наставником, любящим и строгим отцом, какими были прп. Серафим Саровский в начале XX века и старец Варнава Гефсиманский в конце XIX и в самом начале XX столетия.

Вот как о служении старца «страждующему человечеству» в годы пребывания в Лавре рассказывает его келейница монахиня Вероника (Котляревская):

...Бог сподобил меня быть келейницей у отца Серафима в то время, когда он был духовником Александро-Невской Лавры. Много светлого и много тяжелого переживала я в эти годы. Надо было уметь поговорить со всеми приходящими и очень внимательно следить, чтобы благословение батюшки было передано в точности. В его келлию стучались непривычные гости: профессора, люди искусства и литературы. Интеллигенция, так долго стоявшая вдали от Православия, теперь упорно стремилась к Церкви. Пришел раз к ранней обедне старик-профессор, известный специалист. Красивое, умное лицо, седые волосы и борода. Смиренно опустился он на колени перед иконой Спасителя и простоял так всю обедню, низко опустив голову. Только изредка, чтобы никто не видел, смахивал потихоньку набегавшие слезы.

Отец Серафим принимал несчетное количество посетителей. Иногда он буквально падал с ног от усталости. Мне было жаль его, и я пыталась уговорить приходивших в поздний час к дверям его келлии перенести встречу на другой день, но батюшка уже звал их к себе. Чаще всего он ничего не спрашивал, а прямо передавал, как надо поступать и что делать, словно наперед знал, о чем с ним будут говорить. Сколько человеческого горя и страдания проходило перед нами! Были здесь и бесноватые, и больные, жаждавшие исцелений, и другие, со сложными запросами внутренней духовной жизни – интеллигентные и простые, нищие и богатые, старики и юноши. Людской поток неудержимо проносился перед смиренным иеросхимонахом, который раскрывал свое чуткое сердце чужим скорбям и радостям, словно собственным.¹⁴

В описываемые годы старец уже принял постриг в великую схиму с наречением имени Серафим.

В Лавре старец Серафим имел возможность не только отдавать всего себя посетителям, но и получал подкрепление от общения с духовно опытными насельниками и иерархами Церкви – священномучеником Вениамином, митрополитом Петроградским; священномуч. Григорием (Лебедевым); архиепископом (впоследствии митрополитом) Николаем (Ярушевичем); братьями монахами Львом и Гурием (Егоровыми). В непростую пору церковных разделений, которые затронули и Лавру, старец занял твердую позицию митрополита Сергия (Страгородского), хотя не отлучал от себя никого из тех, кто выбрал иной путь. В последние годы пребывания в Лавре старца Серафима уже начались аресты.

Время это уже традиционно называют Русской Голгофой – тысячи новомучеников российских взошли к Престолу Божию в эти годы. Старца Серафима Господь отвел от прямого исповедничества, но мучеником он был на протяжении 20 лет. В Лавре ему приходилось исповедовать народ часами, пол там каменный, а отопления не было, даже иней на стенах держался. Были случаи, когда без перерыва приходилось принимать исповедь целый день. И ноги отказались служить отцу Серафиму. На 20 лет он оказался прикованным к постели.

Старец предвидел будущий мученический конец насельников Лавры и многих ее прихожан:

Ныне пришло время покаяния и исповедничества. Самим Господом определено русскому народу наказание за грехи, и пока Сам Господь не помилует Россию, бессмысленно идти против Его святой воли. Мрачная ночь надолго покроет землю Русскую, много нас ждет впереди страданий и горестей. Поэтому Господь и научает нас: «Терпением вашим спасайте души ваша» (Лк. 21, 19). Нам же остается только уповать на Бога и умолять Его о прощении. Будем помнить, что «Бог есть Любовь» (1Ин. 4,16), и надеяться на Его неизреченное милосердие.

Многим в ту пору советовал батюшка обращаться к молитве Иисусовой:

Непрестанная молитва покаяния есть лучшее средство единения духа человеческого с Духом Божиим. В то же время она есть меч духовный, истребляющий всякий грех.

Старец предвидел усиление открытых гонений, когда вся Россия превратится в единый концентрационный лагерь, и умная молитва Иисусова, которую не забывали его чада, будет добрым средством спасения души, оказавшейся в условиях государства, объявившего войну Самому Господу Богу.¹⁵

Старец не хотел покидать Лавру, желая разделить страдания с братией, но Господь берег его для утешения тысяч страждущих в годы террора и войны. Летом 1930 года отца Серафима, по настоянию врачей и с благословения его духовного друга и будущего новомученика – митрополита Серафима (Чичагова), вывезли из города святого апостола Петра. Поселился он в дачном поселке Вырице, вместе с ним, по благословению владыки Серафима, отправились схимонахиня Серафима (в миру – Ольга Ивановна Муравьева, бывшая супруга старца) и их двенадцатилетняя внучка Маргарита. Уход за батюшкой и забота о его здоровье стали главным их послушанием на долгие годы.

Через несколько месяцев после отъезда старца в Вырицу, в декабре 1930 года, в Ленинграде было арестовано 75 монашествующих.¹⁶ Они обвинялись в том, что «вели систематическую контрреволюционную деятельность, распространяя церковно-монархическую литературу, устраивали паломничества».

Воистину Гефсиманской стала для всех монашествующих города на Неве ночь на 18 февраля 1932 года. В народе ее назвали «святой ночью». Гонители арестовали более 500 иноков. Это было почти все уцелевшее к тому времени ленинградское духовенство и монашество.

После этих кровавых репрессий декретом правительства от 15 мая 1932 года была объявлена «безбожная пятилетка», которая предполагала полную ликвидацию Церкви к 1 мая 1937 года.

14 мая 1935 года была арестована последняя настоятельница Новодевичьего монастыря игуменья Феофания и ее келейница монахиня Сергия. Признанные «социально опасными элементами», они были сосланы в Уфу.

В монастырском общежитии еще оставалось несколько больных монахинь и три престарелых схимницы. В литературе есть упоминание о том, что этих страдалиц собрали в одной келье, заперли на замок, и они скончались от голода, сподобившись таким образом мученического венца. Бывшая супруга старца Серафима, матушка Серафима, была выведена Господом из обители на служение Преподобному и спасена от страданий.

Вырица, дачный пригород Санкт-Петербурга, была перед революцией, благодаря своей близости к столице (60 км), густо заселена. А после переезда туда старца она стала, можно сказать, одним из «молитвенных форпостов» России. Сюда съезжались монахи и монахини закрытых монастырей. Действовали две тайные монашеские общины, которые во время войны обрели статус монастырей. До конца 1930-х годов были открыты церкви – Казанская и Петропавловская. Слава о старце Серафиме скоро разлетелась по всей Вырице и ее окрестностям – люди, как и в Лавре, потекли нескончаемым потоком к старцу. Приезжали, конечно, и те, кто прежде знал старца.

Назовем адреса вырицкого скитальчества старца: дом по Ольгопольской улице, 16 (это первый адрес о. Серафима в Вырице, в этом маленьком домике батюшка жил у частных лиц в 1932–1933 (?) годах). Позже недолгое время старец жил у кого-то на Боровой улице (дом неизвестен). Затем семья Муравьевых перебралась в дом, принадлежавший семье провизора В.Т. Томберга (Пильный проспект, 7). Это старинное, несколько архаичное, двухэтажное здание с двумя крылечками по бокам, резными башенками, острым шпилем. Когда-то оно было розовым, теперь краска облезла, обнаженные дощатые стены иссечены снегом и дождем... Чем-то похожий на сказочный средневековый замок, дом излучает некую тайну. «Для монаха весь мир и вся жизнь – его келья. Тут он или погибнет, или спасется», – говорил отец Серафим.

В 1945 году старец недолгое время жил в доме Смирновых (Пильный проспект, 24) – перед переездом в дом Л. Г. Ефимовой (Майский пр., д. 39). Эти дома сохранились и до сей поры, да и в целом Вырица, особенно храм Казанской иконы Божией Матери, откуда к старцу приходили со Святыми Дарами священники, хранит благодатную тишину прошлого. Стоит только выйти с электрички и ступить на улицы тихого поселка, со всех сторон окруженного лесом, как на сердце сходят мир и покой, душа проясняется и уже не мятется, а впитывает «глаголы неизреченные», которые разлиты в этом воздухе. Конечно, дело не только в том, что это загородная местность со здоровым климатом, такие природные условия есть и в других местах, но Вырица стала особо освященным местом после того, как четверть века подвизался здесь великий старец Серафим и другие, не столь известные, но прославленные у Господа подвижники. И теперь паломников сюда едет не намного меньше, чем к «первому Серафиму» – в Дивеево.

В воспоминаниях современников есть множество свидетельств, что по предстательству Вырицкого старца люди исцелялись от тяжелейших болезней.

Так, Клавдия Ивановна Печковская свидетельствует, что по молитвам отца Серафима в Вырице заговорила немая девочка. «Батюшка исцелил от ряда заболеваний и мою престарелую маму, – продолжает она. – Тогда же он накрыл ее епитрахилью и, возложив руки на главу болящей, сказал: “Сойдут с тебя все грехи, и пройдут тогда все болезни”».

У Валентины Ивановны дочь от рождения также страдала немотой. «Твоя материнская молитва должна помочь дочери», – сказал отец Серафим. Женщина стала молиться, вместе с ней погрузился в молитву старец. Потом он накрыл епитрахилью голову ребенка и произнес: «Господь услышал молитву твоей матери!» С того момента девочка стала говорить.

Третья девочка родилась слепой. Ее мать посетила отца Серафима, после чего ребенок неожиданно прозрел. Мать приехала благодарить старца, но батюшка сказал: «Преподобный Серафим Саровский исцелил твою дочку, его и благодари».

Еще одна девочка болела тяжелой формой дизентерии. Батюшка помолился, причастил ребенка, и в тот же день произошло полное исцеление.

Пришли к батюшке мать с дочкой, у которой левая рука была сухая. Мать, наслышанная о чудесах, совершенных по молитвам старца, привела к нему больную дочь с надеждой на исцеление. Когда они в келье отца Серафима подошли под благословение, батюшка встал с кресла и как бы невзначай облокотился на левое плечо девочки. В этот момент девочка почувствовала приток крови к левой руке, и рука стала двигаться. Вся дальнейшая жизнь этой исцеленной девочки была связана с дорогим для нее батюшкой. Впоследствии, счастливо выйдя замуж, она привозила своих детей получить благословение от старца.

В 1946 году принесли к старцу отрока 15-ти лет с больной ногой, начавшей уже гнить. Врачи требовали немедленной ампутации. Старец дал святой воды и велел смачивать ногу. Через год больной пришел сам за благословением к старцу. После призыва в армию юношу взяли в десантные войска, и он совершил 20 прыжков с парашютом. Никаких следов болезни не осталось.

В дождливую осеннюю пору в дверь дома старца на Пильном постучала женщина со слепой дочерью. Матушка Серафима открыла дверь и сказала: «Батюшка очень слаб и сегодня никого не принимает». Женщина стала умолять передать старцу, что они проделали такой далекий путь и просят все же принять их. Матушка сообщила старцу о пришедших, и он благословил впустить их. Войдя в келью, мать встала на колени, получила благословение и, обливаясь слезами, просила помочь ее слепой дочери. Батюшка помолился, взял маслица из горящей лампады, помазал глаза ребенка и велел завязать их платком, строго указав, чтобы развязали его на следующий день вечером.

Прошло немало времени, и вот однажды на пороге батюшкиной кельи снова появились двое: улыбающаяся мать и прозревшая ее дочь с громадным букетом цветов. Подойдя к батюшке, женщина опустилась перед ним на колени и сказала, что Господь по его молитвам исцелил дочь от слепоты. Девочка преподнесла ему букет цветов, а отец Серафим ответил: «Возблагодарите Господа и Матерь Божию, это по вашей вере Господь послал вам исцеление, чтобы ты и дети твои знали, что Он близок к сокрушенным и смиренным сердцем».¹⁷

В первый день после блаженной кончины Вырицкого старца у его гроба исцелилась слепая девочка. Она приложилась к батюшкиной руке, мягкой и теплой, как у живого, и прозрела. Этот случай хорошо известен Вырицким старожилам.

В процитированной книге Анны Ильинской «Старец Серафим Вырицкий и его ученики» немало рассказывается о чудесах, которые происходили по молитвам прп. Серафима в годы его жительства в Вырице. Людей более всего поражают чудеса – так было во все времена – но для самих святых чудеса никогда не были главным в их подвиге. Своим родным старец часто говорил так:

Никогда не надо просить у Господа ничего земного. Ему лучше нашего ведомо, что нам полезно. Молитесь всегда так: «Предаю, Господи, себя, детей своих и всех родных и близких в Твою святую волю.

Правнук прп. Серафима – Василий Николаевич Набоко – свидетельствует:

Самое глубокое впечатление, надолго оставшееся в нас о нем – это его смирение и скромность, видение себя грешным перед Лицом Господа. В своих молитвах он благодарил Бога за все... Неоднократно он обращал внимание на молитву преподобного Ефрема Сирина: «Господи и Владыка живота моего», как на раскрывающую суть христианства и дающую конкретное поучение в жизни – видеть именно свои грехи (повреждения душевные и духовные) и молить о помощи и исцелении. На вопрос о Боге дедушка отвечал кратко: «Бог есть Истина и Любовь».¹⁸

Эту главу нашей книги мы хотим начать с ответа на мучающий каждого русского человека вопрос: за что же Господь послал на землю русскую такие испытания: революция, «красный террор», война? Конечно, отвечать от «своего ума» мы не решаемся. Приведем свидетельство одного из тех, чьими молитвами Русь не погибла в кровавом месиве XX столетия. Это свидетельство человека, который молился за людей, видел прегрешения народа, заслужившего страшное вразумление от Господа. Здесь нет «общих слов», справедливых и понятных: «все бедствие – это наказание за грехи». Рассказ, который мы приведем, на первый взгляд, всего лишь – бытовая зарисовка.

Епископ Варнава (Беляев) описывает картину, которую видел сам, возвращаясь из скита от старца Варнавы Гефсиманского, описанный им разговор мог слышать и Василий Муравьев, будущий старец Серафим – духовный сын прп. Варнавы.

Стоит только побывать в каком-либо месте, где процветает старчество, в какой-либо пустыни, у какого- либо подвижника, подобного Варнаве Гефсиманскому, стоит только оказаться в компании подобных странников, как можно уже наслушаться вокруг себя вдоволь разговоров на этот счет...

Придем на вокзал и, сидя в ожидании поезда, и, следовательно, от нечего делать (как будто у христианина бывает, когда нечего делать!), услышим, как приехавшая издалека учительница изливает душу какому-то толстому купчику:

– Знаете, только я вошла к нему, – я уж вам рассказывала в гостинице о своей скорби и о том, как решила переменить место, – а батюшка прямо мне: «Нет тебе моего благословения, нет благословения...» «Но как же, батюшка, – говорю я ему, – я ведь сон видела и молилась сильно», – а он...

И далее начинается подробное изложение разговора, к которому и готовиться надо со многими покаянными слезами, постом, страхом Божиим, а здесь первому попавшемуся человеку всю жизнь и искушения свои расскажут; бесовские сны в доказательство «святости» своей молитвы приведут...

Но вот в другом углу слышишь:

– Я вам, родной мой, это по тайне говорю, вы уж, прошу вас, никому не говорите, – просит мужчина средних лет другого, по виду представляющему нечто среднее между «комильфо», «приличным» светским молодым человеком, и новопоступившим, не привыкшим еще ни к скромной одежде, ни к обращению с другими людьми, послушником какого-то строгого скита. Очевидно, этот юноша, с напускным серьезным видом и напряженными манерами, решил бросить мир и служить Богу. Но страсть тщеславия не дает ему покоя и все время подущает, чтобы он на «пользу» другим рассказал о своем «подвиге» – в настоящее, «тяжелое, безверное» время – вслух.

– Нет, нет, будьте покойны, – отвечает он своему собеседнику так, что вовсе не надо напрягать слух, чтобы услышать. – Я сам, знаете, так думаю. Я ведь из реального училища, отец у меня неверующий, мать тоже не очень... И вот попал в христианский кружок... познакомился с Евангелием, стал размышлять и решил, что общественная наша жизнь несостоятельна. Даже церковная имеет много худых сторон. Ведь вы представьте себе, у нас, в приходском совете... Ну, я и решил поступать в монастырь. Церковь нуждается в служителях. Тем более вот и старец мне сказал...

И здесь все то же, одно и то же. Нет священного молчания христианского подвига, нет безмолвия не только души, но и языка. Нет даже желания, чтобы исполнились над человеком слова Самого Бога: На кого возрю? Токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих (Ис. 66, 2). Но только одно пусто- и празднословие, не укрощаемые и не обуздываемые никаким страхом огня геенского и ответственностью за свои грехи и нечистоту жизни, болтливость, осуждение всех и всего, даже церковных пастырей и порядков, горделивое сознание возможности оказать «услугу» Церкви и чуть ли не Самому Господу Богу «сделать одолжение»; наконец, легкомысленное отношение к старческим советам и указаниям, проявляющееся хотя бы в том, что о них рассказывают другим (и где же? – в вагоне).¹⁹

Рассказ епископа Варнавы – это отнюдь не самое страшное свидетельство о духовном легкомыслии, теплохладности, духовной прелести, которые охватили многих верующих людей (о неверующих, а их было в то время в России уже очень много, мы не говорим) накануне революции. Все великие старцы: в Оптиной Пустыни, на Валааме, в скитах Троице-Сергиевой Лавры, блаженные в Дивеево – предсказывали будущую катастрофу. Оглядываясь назад, многие духовные мемуаристы – например, митрополит Вениамин (Федченко), митрополит Евлогий (Георгиевский), митрополит Иоанн (Шаховской) – писали о том, что «в воздухе пахло грозой» все последнее десятилетие века XIX и в начале XX века, и что духовное состояние народа было таково, что «нарыв духовной болезни» неизбежно должен был прорваться... Господь должен был начать «наказывать того, кого много любил», для того, чтобы в школе жизни люди начали учиться настоящему смирению, терпению, трезвению духовному, молчаливости, духовной собранности.

В 30-х годах Вырицкого старца посещала молодая жительница града Петрова, будущая исповедница Анна Сергеевна Иговская.²⁰ Она вспоминает:

Летом 1932 года, в Сергиев день, мои недавние знакомые, Нюра Лапина с детьми, собрались к старцу иеросхимонаху Серафиму, прежде иноку Александро- Невской Лавры, уже более года живущему в 70 километрах от Ленинграда, в поселке Вырица, по Витебской железной дороге. Старец страдал межреберной невралгией и не мог ни стоять, ни лежать, а только сидел в кресле. К нему многие приезжали за советом и утешением. Пользуясь выходным днем, я приняла предложение Нюры поехать с ней.

Мы нашли его дом на Пильном проспекте. Впечатление от старца было очень светлое, умиротворяющее, но поговорить с ним мне в первый раз не пришлось. Уже отпуская нас, старец вдруг сказал: «А ты, Анна, приезжай ко мне еще. Вот 24-го можно...»

Я так и сделала и в Ольгин день с раннего утра поехала в Вырицу. Старец принял меня с исключительной любовью и вниманием. Меня покормили (обслуживала старца престарелая монахиня), а потом о. Серафиму вынесли кресло под большой куст сирени, и началась наша незабвенная, во всю последующую мою жизнь, беседа. Много я рассказала о себе, много утешения было в каждом слове смиренного старца...

Между прочим, я высказала о. Серафиму, что я «невыразимо люблю владыку Мануила». Лицо прозорливого старца переменилось, и он каким-то совсем другим голосом сказал: «Да разве это любовь? Вот потом какая у вас любовь с ним будет...» Я пришла в восхищенье, подумав, что впоследствии мы так сблизимся с владыкой, что у нас образуется необычайная, духовная любовь – взаимная. Но вышло все наоборот...

В конце беседы о. Серафим неожиданно спросил меня: «Хочешь быть игуменьей?» Я опешила, даже испугалась и запротестовала: «Что Вы, батюшка, разве я могу быть игуменьей? Там нужно разные официальные дела вести, а я ничего этого не могу». «Ну хорошо, – согласился отец Серафим, – а казначеей будешь; во всем будешь матери помогать». Я страшно удивилась такому предсказанию, но внутренне покорилась воле Божией, зная, что о. Серафим имеет дар прозорливости.

Впоследствии я еще дважды бывала у старца Серафима: однажды с Наташей, которая получила отгул 1 августа, в день именин отца Серафима, а я почему-то тоже оказалась выходная. Помню пирог с капустой и доброту голубых глаз святого старца. И дивную красоту леса. И «Саров» – уголок усадьбы, куда старец обязательно посылал помолиться всех своих посетителей. Молиться туда ходили и мы с Наташей. Батюшка еще в Ольгин день благословил меня такой же иконкой преподобного Серафима, какая висела в его «Сарове» на сосне, но я... о безумие, я ее не сберегла: в порыве какого-то возбуждения – «надо что-то подарить» (я очень любила делать подарки) отдала кому-то, не помню кому, благословение преподобного старца!

Еще раз я ездила с Ниночкой, уже зимою, 1 декабря, но была такая теплынь, что мы по лесу, около усадьбы, где жил старец, ходили, сняв пальто и шапочки. Нине батюшка ничего особенного не говорил, Наташе тоже, хотя, несомненно, знал и их будущее.

Я ездила к старцу как к солнышку, среди мрака томления тех лет. Кругом – нетронутый сосновый бор, аромат, тишина, нет многолюдства, как будто время остановилось. Батюшка был ласков, почти нежен и как- то удивительно напоминал преподобного Серафима.

Свидетельство инокини Анны драгоценно для нас – и потому, что основной «корпус воспоминаний» о старце приходится на послевоенное время, а о 30-х годах свидетельств не так уж много, и потому, что инокиня Анна невольно передает нам свидетельство о главном условии принятия слова старца. Этим условием является молитвенный настрой вопрошающего. Старец чаще всего говорил простое и краткое слово, но ему важно было молитвою передать собеседнику то духовное состояние, из которого говорилось это простое слово, иначе все будет напрасным – слово останется непонятым и не воспринятым. Все преподобные учат: когда идешь к старцу, молись, чтобы через него открылась воля Божия. То есть при встрече со старцем требуется обоюдное молитвенное усилие, молитвенный труд.

Молитвенный труд – главное делание прп. Серафима в годы его почти полной физической неподвижности в Вырице. Но, как свидетельствовали современники, вся жизнь старца была молитвою. Как это может быть? Ответ на этот вопрос мы найдем у тех учителей Церкви, которых особо почитал Вырицкий подвижник. Вот как писал об этом святитель Феофан Затворник:

Молитва – главное. Что дыхание в теле, то молитва в духе. О ней вся забота. Апостол указал, что молитва должна быть непрестанной. И надо непременно сделать ее таковою. Как? Посредством молитвенного усердного труда. Непрестанную молитву Господь дает. Но, если не будет кто сам трудиться всеусильно, до поту, до упада, то не даст. Следовательно, дело за собственным нашим молитвенным трудом. Как же тут быть? Надобен труд и пот, а Вы больны; извольте вот как уладить сие. Определите посильное телесное производство молитвований, а все преутруждайте себя обратить на душу, на сосреточение внимания и сокрушение. ...Так все время, заботясь об одном, чтобы не только язык произносил слова молитвы, но и сердце чувствовало... Молитве Иисусовой навыкновение в это же время придет. Но не в словах сила, а в умном Господу предстоянии. Слова же при сем могут быть и сии, – и другие какие, – и совсем не быть слов, а бысть одно Господу предстояние со страхом и благоговейством.²¹

Другой современный «отец монашества», труды которого внимательно изучал будущий старец Серафим, так же, как и «Вышинский Затворник», немало написал о молитве, выберем отрывок и из его писаний:

При пострижении в монашество, когда новопостриженному вручаются четки, называемые при этом мечом духовным, завещевается ему непрестанное, денно-нощное моление молитвою Иисусовой. Следовательно, упражнение в молитве Иисусовой есть обет монаха. Исполнение обета есть обязанность, от которой нет возможности отречься.

Мне сказывали старые монахи, что еще в начале нынешнего (XIX – Л. И.) столетия в Саровской пустыне – вероятно, и в других благоустроенных Российских монастырях – всякому поступавшему в монастырь немедленно преподавалась молитва Иисусова. Блаженный старец Серафим, подвизавшийся в этой пустыни и достигший великого преуспеяния в молитве, постоянно советовал всем инокам проводить внимательную жизнь и заниматься Иисусовой молитвою. Посетил его некоторый юноша, окончивший курс учения в духовной Семинарии и открыл старцу о намерении своем вступить в монашество. Старец преподал юноше душеспасительные наставления. В числе их было пожелание обучаться молитве Иисусовой. Говоря о ней, старец присовокупил: «Одна внешняя молитва недостаточна. Бог внимает уму, а потому те монахи, которые не соединяют внешней молитвы со внутреннею, не суть монахи». Определение очень верное! Монах – значит уединенный: кто не уединился в самом себе, тот еще не уединен, тот еще не монах, хотя бы и жил в уединеннейшем монастыре. Ум подвижника, не уединившегося и не заключившегося в себе, находится по необходимости среди молвы и мятежа, производимых бесчисленными помыслами, имеющими к нему весьма свободный доступ, и сам болезненно, без всякой нужды и пользы, зловредно для себя скитается по вселенной. Уединение человека в самом себе не может совершиться иначе, как при посредстве внимательной молитвы, преимущественно же при посредстве внимательной молитвы Иисусовой...

Блаженный Серафим произнес не свое собственное мнение: он выразил опытное знание, принадлежащее святым Отцам, принадлежащее Православной Церкви.²²

Процитированное святителем Игнатием (Брянчаниновым) пространное поучение прп. Серафима Саровского имеет и краткий вид: «Монахи без молитвы – черные головешки».

О всех наставниках старца Вырицкого известно, что они были сугубые делатели «умной молитвы», или молитвы Иисусовой. Несомненно, что, прежде всего, этой «науке из наук» или «искусству из искусств» они старались научить и своего верного ученика.

И молитва приносила обильные плоды.

В страшные годы богоборчества и гонений отец Серафим был для великого множества людей тем благодатным светильником, который преизобильно источал в мир свет Божественной истины, – вспоминает Елена Михайловна Гарменицкая. – Невозможно перечислить все благодатные дары, которыми наделил от щедрот Своих Всемилостивый Господь нашего дорогого батюшку. Старец читал мысли, видел на расстоянии, прозревал прошлое и будущее, исцелял людей от тяжелейших недугов.²³

Те дары, которые перечислила мемуаристка (и не она одна о них свидетельствует, но и все, соприкасавшиеся с батюшкой) – это дары старческого служения: прозорливость, рассудительность (или «дар рассуждения»), дар исцеления души и тела.

Эту главу о «соработниках прп. Серафима Вырицкого» у Господа начну со слов его современника, великого старца Афонского (русского по происхождению и духу) – прп. Силуана:

Мир думает, что монахи – бесполезный род. Но напрасно они так думают. Они не знают, что монах – молитвенник за весь мир; они не видят его молитв и не знают, как милостиво Господь принимает их. Монахи ведут крепкую брань со страстями и за эту борьбу будут велики у Бога...

Есть монахи, которые знают Бога, знают и Божию Матерь, и Святых Ангелов, и рай; они знают также и бесов и адские муки; знают они это по опыту.²⁴

XX век принято называть страшным веком, трагическим веком, но его называют и веком русской святости. Такого количества святых, прославленных и еще не прославленных Церковью, не знала ни одна эпоха человеческой истории.

Позволю себе привести поэтическое слово нашего современника – иеромонаха Романа (Матюшина):

Двадцатый век почти на издыханьи.

Без двух минут, и он уже в пути.

Ну что ж, прощай. Тебя бы не стихами – Вселенской панихидой провести.

Ты был жесток, нещаден на расправу, –

Еще бы – силы ада поднялись! –

И, называя правое неправым,

Водил низы на Голубую Высь.

Нас страшно покорежило в те годы,

Да и поныне на виду рубцы.

Но многие из нашего же рода

Сплели себе нетленные венцы.

А где венцы – там, значит, и победа!

Повержен ад, и смерть, как тать, бежит!

И Русь моя, исполненная Света,

Пред Божиим Престолом предстоит.

И как бы мир не собирал каменья,

Не призывал идти в последний бой,

Русь устоит и в будущих сраженьях,

Встречая верных в Выси Голубой.

23 февраля 1998 г.

Во всех пределах нашей земли накануне революционных потрясений и в страшные годы «войны с Богом» молились за народ святые подвижники. Речь же сейчас мы поведем только о старцах, образом служения подобных прп. Серафиму Вырицкому. И прежде поясним, кто такие старцы. Можно было бы рассказать об этом и своими словами, но так как труд наш задуман не как книга одного автора, а как соборный, в котором должны звучать голоса разных почитателей старческого служения, обратимся к тому, кто одним из первых в новое время стал писать о старчестве и кто почитается ныне как «классик жанра» – к И. М. Концевичу. Его знаменитая книга «Оптина Пустынь и ее время» начинается с всеобъемлющей главы «Определение понятия старчества». Ее мы и процитируем.

Апостол Павел, независимо от иерархии, перечисляет три служения в Церкви: апостольское, пророческое и учительское.

Непосредственно за апостолами стоят пророки. Их служение состоит главным образом в назидании, увещании и утешении (1Кор. 14, 3). С этой именно целью, а также для указания или предостережения, пророками предсказываются будущие события.

Через пророка непосредственно открывается воля Божия, а потому авторитет его безграничен.

Пророческое служение – особый благодатный дар Духа Святого (харизма). Пророк обладает особым духовным зрением – прозорливостью. Для него как бы раздвигаются границы пространства и времени, своим духовным взором он видит не только совершающиеся события, но и грядущие, видит душу человека, его прошлое и будущее.

Итак, благодатный старец, личным опытом прошедший школу трезвения и умно-сердечной молитвы и изучивший, благодаря этому, в совершенстве духовно-психические законы и лично достигший бесстрастия, отныне становится способен руководить новоначальным иноком в его «невидимой брани» на пути к бесстрастию. Он должен проникать до самых глубин души человеческой, видеть самое зарождение зла, причины этого зарождения, уточнить точный диагноз болезни и указать точный способ лечения. Старец – искусный духовный врач. Он должен ясно видеть устроение своего ученика, характер его души и степень духовного развития его. Он должен непременно обладать даром рассуждения и «различения духов», так как ему все время приходится иметь дело со злом, стремящимся преобразиться во ангела светла. Но, как достигший бесстрастия, старец обычно обладает и другими дарами: прозорливости, чудотворения, пророчества.

Истинное старчество есть особое благодатное дарование – харизма – непосредственное водительство Духом Святым, особый вид святости.

В то время, как церковной власти обязаны подчиняться все члены Церкви, старческая власть не является принудительной ни для кого. Старец никогда никому не навязывается, подчинение ему всегда добровольно, но, найдя истинного, благодатного старца и подчинившись ему, ученик должен уже беспрекословно повиноваться во всем старцу, т. к. через последнего открывается непосредственно воля Божия. То же самое вопрошать старца ни для кого не обязательно, но, спросив совета или указания, надо непременно следовать ему, потому что всякое уклонение от явного указания Божия чрез старца влечет за собой наказание.²⁵

Так было до революционного лихолетья, но так было и в десятилетия гонения на веру православную. Старцы уже не подвизались в монастырях – монастыри были закрыты, но верные духовные чада знали, где их найти, и ехали к ним тайно (уже без той легкомысленной духовной открытости, которую описывал еп. Варнава как характерную для начала XX столетия и, прибавим, увы, характерную и для нашего времени), и слова старца хранили глубоко в сердце. И старались «навек сохранить в душе радость от встречи со старцем», как говорится во многих воспоминаниях. Старцы оставались старцами и в застенках, и в лагерях, лишенные внешнего благообразия и возможности совершать Таинства. Ярчайшее свидетельство «тайной свободы», по слову поэта, – книга без автора, много лет считавшаяся художественным обобщением с вымышленным героем (так хорошо она написана), а теперь признанная документальным текстом – «Отец Арсений». В предисловии ко второй части говорится о сути служения «лагерных старцев»:

Он, отец Арсений, умел брать на себя трудности и грехи других людей, учил их молиться, так, что они могли найти путь к Богу, он воспитывал в человеке веру, давал ему понимание радости от сотворения добра. Нам не дано знать, скольким людям облегчил он жизненный путь и скольких привел к Господу и дальше вел по дороге веры, но мы знаем, что таких людей было много, очень много.²⁶

Господь хранил своих избранных – после войны вернулись из Финляндии Валаамские старцы и поселились в Псково-Печерском монастыре, в Рижской пустыни поселился вернувшийся из лагерей старец Таврион, в дальней Караганде подвизался один из последних оптинцев – старец Севастиан, после войны процвела Глинская пустынь со своими старцами, в Почаеве подвизался старец Иосиф, во Владимире жил старец-епископ Афанасий (Сахаров), а в Симферополе – святитель Лука (Войно-Ясенецкий), в Киеве под образом юродивого «дяди Коли» – епископ Варнава (Беляев), в Алма-Ате – владыка Николай (Могилевский). Странствовал старец Сампсон (Сиверс), в Печоры на покой переселился митрополит-старец Вениамин (Федченко), на юге России подвизались прп. Кукша, прп. Лаврентий, старец Феодосий. Список можно продолжать, а сколько было еще не столь известных подвижников, несших старческое служение в годы лихолетья – и последние оптинские иноки, поселившиеся в Козельске, рядом с монастырем, и где-то еще в глухих местах нашей родины, и «приходские монахи», которые были для колхозной деревни светочем «Святой Руси», напоминанием о ней. Тихий свет старчества («глас хлада тонка») донесли они и до нашего времени – уже нашему поколению были дарованы старец Николай (Гурьянов), старец Иоанн (Крестьянкин), старец Кирилл (Павлов). «Золотая цепь святости» – такой образ мы находим у святых отцов. В христианском, в православном исповедовании очень важно сохранять дух преемственности, старцы передавали своих учеников другим старцам «из полы в полу».

В начале XX века священник Сергий Мансуров составил наглядную таблицу благодатной преемственности. В пояснении к ней он пишет:

В каждом поколении мы указываем имена тех людей, в которых и вокруг которых всегда ярче видна духовная жизнь этого поколения. Эти люди освящали путь своих современников, открывали им волю Божию примером и словом, вокруг них и через них строилось в Церкви все, что в ней есть вечного, Божественного. Это – столпы и утверждения церковные. Все, что поется, созерцается, что читается как истинное и исполняется как верное, почитается как святое в Православии, – все Предание Церковное, связано с этими именами... единая благодатная жизнь течет неизменно. Замирая на одном месте, она вспыхивает в другом, то шире раскидываясь, то сосредотачиваясь в небольшом круге людей, но никогда не иссякает, обновляясь и обновляя в каждом поколении того, кто отзывается на призыв истины.²⁷

Старец Серафим Вырицкий был великий подвижник, но он был не одинок – и до него, и рядом с ним, и после его ухода в Вечность жили на земле русской подвижники, «ихже не бе достоин весь мир» – ими этот мир спасался, удерживался и удерживается от разрушения и уничтожения.

Еще до того, как в нашей Церкви были официально прославлены новомученики и старцы XX столетия, безвестный автор написал чудный акафист для келейного (домашнего) пользования – и русские люди молились тем, чьим подвигом устояла и стоит Русь; молились, смиренно ожидая их церковной канонизации, прося Господа о прославлении мучеников и исповедников.

Стеною каменною являлись вы для богоотступников, насаждая веру, проповедуя любовь в народе – от холодного севера до жаркого юга, от ближнего запада до дальнего востока, всем, всем, нуждающимся духовно, полезная подавая и в скорбях утешая, да воспеваем вас.²⁸

Вторая мировая война, как всякая война, имела не только политическую и стратегическую природу, но и мистическую. Свидетельства этому теперь широко известны и документально подтверждены.

Молиться тогда стал весь народ – многочисленны воспоминания о том, как на войне, в страшные и опасные моменты боев, люди призывали Бога и были спасены. Даже советский писатель Константин Симонов в прекрасном стихотворении «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» свидетельствовал о тех встречах и проводах, которые устраивали местные жители нашим солдатам:

Как в спину тебя осеняли украдкою,

Как тихо шептали: – Господь вас спаси...

На фронтах воевало наше воинство, а духовную битву вели старцы-молитвенники. Повторил Вырицкий подвижник знаменитый подвиг Саровского старца – молитву на камне. Так же, как и «первый Серафим», великий молитвенник XX столетия умолял Господа помиловать Россию.

А из одного стихотворения Вырицкого старца мы узнаем, что в молитве на камне он просил прп. Серафима Саровского быть его сомолитвенником за Россию:

И в радости, и в горе монах, старец больной

Идет к святой иконе в саду, в тиши ночной,

Чтоб Богу помолиться за мир и всех людей

И старцу поклониться о Родине своей:

«Проси за Русь Святую, предивный Серафим, Умножь молитвы наши предстательством твоим. Молись благой Царице, великий Серафим,

Она – Христа десница, помощница больным...».

Вероятно, и столпничество на камне прп. Серафим Вырицкий взял на себя для того, чтобы еще больше молитвенно приблизиться к своему небесному покровителю прп. Серафиму Саровскому, повторяя его подвиг.

Камень прп. Серафима Саровского в свое время благочестивые паломники разобрали на памятные частицы, вырицкий камень цел и хранит память о великом подвиге молитвы. Послушаем паломницу Анну Ильинскую:

Углубляемся по дорожке в дальний угол сада. Вот он, наполовину ушедший в землю зеленовато-коричневый валун. Не слишком высокий, камень лишь чуть-чуть возвышается над землей. Его площадь достаточна, чтобы положить на нем земной поклон. Местами гранит покрыт мягким мхом болотного цвета, на нем прошлогодние сухие иголки – их занес сюда ветер от стоящих неподалеку сосен. Камень любовно обсажен подснежниками. Тугие стебельки набирают силу, некоторые уже забелели цветочками.

Вот что рассказывают об этом камне родные батюшки Серафима:

В 1941 году дедушке шел уже 76-й год. К тому времени болезнь очень сильно его ослабила, и он практически не мог передвигаться без посторонней помощи. В саду, за домом, метрах в 50, выступал из земли гранитный валун, рядом с которым росла небольшая яблонька. Вот на этом-то камне и возносил ко Господу свои прошения отец Серафим. К месту моления его вели под руки, а иногда просто несли. На яблоньке укреплялась икона, и дедушка вставал своими больными коленями на камень и простирал руки к небу... Чего ему это стоило! Ведь он страдал хроническими заболеваниями ног, сердца, сосудов и легких. Видимо, Сам Господь помогал ему, но без слез на это смотреть было невозможно. Неоднократно умоляли мы его оставить этот подвиг – ведь можно было молиться и в келлии, но в этом случае он был беспощаден к себе и к нам. Молился отец Серафим столько, сколько хватало сил – иногда час, иногда два, а порой и несколько часов кряду. Отдавал себя всецело, без остатка – это был воистину вопль к Богу. Верим, что молитвами таких подвижников выстояла Россия, был спасен Петербург. Помним, что дедушка говорил нам: «Один молитвенник за страну может спасти все города и веси...». Невзирая на холод и зной, ветер и дождь, настойчиво требовал старец помочь добраться ему до камня, невзирая на многие тяжкие болезни, продолжал он свой непостижимый подвиг.

Физическую тяжесть подобного подвига может ощутить каждый – достаточно попробовать в течение 15–20 минут постоять на коленях на холодном камне. Есть замечательное свидетельство того, что старческое предстательство было воистину действенно. Зимой 1942 года монахине Серафиме приснился сон: отец Серафим в валенках и в белом халате гонит по заснеженному полю множество вооруженных немецких солдат, которые в ужасе бегут от него.

Утром, когда мать Серафима подошла за благословением, старец спросил: «Видела? Пойди, посуши валенки и халат». Действительно, ночью он ходил в зимний сад и молился на камне в валенках, набросив на себя белый халат, чтобы соседи не увидели его ночью на снегу.²⁹

Молитвами старца на Вырицу не упала ни одна бомба, хотя в окрестных селах были и разрушения и погибшие от бомбежек. В город на Неве враг не вошел, хотя был и совсем близко, сковав его кольцом блокады. Всем, приходившим к нему, старец говорил, что война кончится победой русского оружия и предсказывал, что вскоре воспрянет и вера народная – откроются храмы и монастыри. В вырицкие годы прп. Серафим проявил сполна все старческие дарования. Те, которыми подлинный старец отличается от обычного священнослужителя. Это дары прозорливости, исцелений и различения духов. Приходящим к нему людям, он мог, не колеблясь, сказать, жив или убит их родственник, ушедший на фронт.

Крестница прп. Серафима – Елена Михайловна Гарменицкая – вспоминает о том, как батюшка во время войны помогал своими молитвами не только русскому воинству в целом, но и конкретным людям, пребывающим в «огненном искушении» войны:

«Дома ваши останутся целы, вся Вырица будет цела», – говорил старец. Утешал тех, кого разметал кровавый вихрь войны: «Вы соединитесь». Мы молились его стихами: «И в радости, и в горе монах, старец больной...», «Пройдет гроза над Русскою Землею...», пели их как духовные песнопения. Знали: раз батюшка рядом, с нами ничего не случится. По молитвам его мы всегда получали благодатную помощь, возвращаясь от него с просветленной душой.

Когда началась война, моих братьев, Петра и Евгения, призвали в армию. Петя впоследствии стал старшим врачом на фронте. Женя же очень боялся передовой, не хотел убивать людей, нарушать заповедь Господню, и отец Серафим сказал ему: «Ты воевать не будешь». Когда Женя пришел в военкомат, ему дали бронь, и он отбывал воинскую повинность в Самарканде, где не было боев.

Однажды Пете дали на фронте краткосрочный отпуск, и он повез Жене в Самарканд сапоги. В это время Петину часть бросили в наступление, и все до единого полегли. Из тысяч людей он один остался жив. Так старец Серафим вымолил моих братьев. На себе я тоже испытала чудотворную силу его молитв.

Опасаясь отправки в Германию, мама, Пашенька и я устроились на работу в детский дом. Там я заболела сыпным тифом в очень тяжелой форме. Целую неделю не приходила в сознание и была на грани жизни и смерти. Мама не могла найти себе места. За полтора месяца до этого похоронили папу, и вдруг новое горе. «Иисус, Мария, Иисус...», – только и слышали из моего полудетского бреда... И вот открывается дверь, и входит посланный от отца Серафима со словами: «Что же вы не идете? Эличка погибает! Батюшка ждет вас немедленно!» Пашенька побежала к нему. Проницательный, строгий взгляд: «Где же вы были до сих пор? Почему не пришли ко мне? Михаил Иванович приходил за Эличкой и хотел взять ее к себе, но мои грешные молитвы и горячие материнские помогли – она будет жить. Идите и благодарите Бога». Прибегает Пашенька, а мне лучше – вернулось сознание, уменьшилась головная боль. Словом, с этого часа дело пошло на поправку...

Вырица была освобождена 27 января 1944 года, в день снятия Ленинградской блокады. В этот день Святая Церковь празднует память равноапостольной Нины, просветительницы Грузии. В тулупчиках, на лошадях вошли в поселок освободители наши. Люди высыпали им навстречу, детдомовские дети с радостью бросились к солдатам. Мама как раз работала там воспитательницей. Все целовались, мы плакали...

С тех пор минуло более пятидесяти лет, но этих мгновений, этой милости Божией, которой я удостоилась по молитвам батюшки Серафима, не забуду до самых последних дней моей земной жизни и хотя бы теперь, на пороге старости, постараюсь быть достойной чудесного исцеления и смиренно, на коленях, буду благодарить Всевышнего: «Ты еси Бог, творяй чудеса!»...³⁰

Семья Гарменицких и другие верующие люди, жившие в Вырице, имели возможность видеть батюшку в годы войны, но и те, кто не видел его все 4 года блокады, свидетельствуют, что они постоянно чувствовали его помощь, заботу, защиту. И «не раз мысленно со слезами благодарили дедушку (так называли старца многие близкие духовные чада. – Л. И.) за то, что своими молитвами он помог уцелеть в горниле войны».

Надо добавить, что кроме подвига моления на камне прп. Серафим постоянно совершал подвиг сурового поста и ночной молитвы. Родные и близкие батюшки, вспоминая подвиги старца, свидетелями которых они были, говорили: «Обыкновенному человеку смотреть без слез на все это просто невозможно». Домашние воистину не знали, когда он спит и спит ли вообще – потому что в течение дня у старца собиралось такое количество записок о здравии и об упокоении, что читать их приходилось всю ночь. На следующий день записки обязательно относили в вырицкий Казанский храм, а батюшка совершенно искренно говорил: «Да какой же из меня молитвенник? Я же лежу... Грешник я последний, да и только!».

Надо упомянуть и о том, что молитвами старца был спасен и тот храм, прихожанином которого он себя считал. В первых числах сентября 1941 года немцы наступали на станцию Вырица и вели интенсивный обстрел. Один из командиров советской армии решил, что в качестве наводки используется высокий купол Казанской церкви, и приказал его взорвать. Была послана команда подрывников. Когда подвода со смертоносным грузом въехала в ворота храма, лейтенант приказал подождать его, вошел в пустующую (богослужение в храме с 1938 года не совершалось) церковь, и через некоторое время бойцы услышали звук выстрела. Что двигало этим человеком, прервавшим свою жизнь, но не выполнившим убийственного приказа, мы не знаем. Известно только, что бойцов охватила паника и, не выполнив подрыва, они вернулись в часть, а вскоре наши войска отступили от Вырицы.

Старец Серафим поддерживал свой храм постоянно – значительную часть доброхотных даяний многочисленных посетителей он отдавал в «свой храм».

Поддерживал он материально и любимое детище святого праведного Иоанна Кронштадтского – Пюхтицкий Успенский женский монастырь. Многие насельницы этого, одного из немногих не закрытых в годы советской власти монастыря, приняли монашество по благословению вырицкого старца. Батюшку неоднократно приглашали на жительство в Пюхтицы и даже построили для него там домик. Потом в этом домике стала жить ушедшая на покой игумения Ангелина со своей келейницей. По сей день в Пюхтицком монастыре свято чтут память старца.

К Горе Святой, ко Граду Божью,

Различных множество дорог:

Но всех начало – у Подножья

Креста, на Коем распят Бог!

И без венца из острых терний,

Без ран, без оцта, и гвоздей,

Без мук сердечных и томлений

До Райских не дойти Дверей.

Все же бремя легкое Христово

Не тяжко будет нам нести,

Если сумеем Его Слово

Себе на память привести:

Что скорби праведников многи,

Но Он от всех избавит сих,

И что тернистые дороги

Введут в Покой и Радость их...

Что Царство Божие открыто

Для тех, кто узким шел путем,

И что для нас теперь сокрыто,

Тому разгадку там найдем...

Что там, где вечное сияет

Светило Божией Любви,

Блаженство Рая ожидает

Страдальца – путника Земли.

Мы начали эту главу со стихотворения приснопамятного (†2002) старца Николая (Гурьянова), потому что оно духовно объясняет то, о чем мы будем сейчас говорить. Как только открылся свободный доступ в Вырицу, люди буквально ринулись к старцу. С чем они ехали к нему? Конечно, с великими бедами: многие остались без крова, без работы, потеряли здоровье, потеряли близких и приходили от этого в отчаяние. Но старец смотрел на все иначе. Он учил благодарить за то, что Господь дал возможность пойти путем Креста. Часто, разговаривая с человеком, старец испытывал его веру. Приведем один пример из многочисленных воспоминаний. Рассказывает Мария Георгиевна Преображенская – родная племянница святителя Феофана (Быстрова):

Вернулась я на родину из эвакуации только в 1946 году. Наш дом в городе разбомбило, а в Вырице меня никак не хотели прописывать. Я не имела возможности устроиться на работу и получить продовольственные карточки. Муж мой скончался еще до войны, и мы с десятилетней дочерью остались в безвыходном положении.

Прибежала я тогда к отцу Серафиму. «Батюшка! Право, не знаю, как мне быть и что делать?» Он промолвил: «Встань на колени и помолись от всего сердца Матери Божией!» ...Я встала на молитву. В какой-то момент словно вспышка яркого света осенила мою грешную душу. Я стала потихонечку оглядываться, а отец Серафим тогда сказал: «Ну, теперь иди ко мне, я тебя благословлю!». Радость и надежда вошли в мое сердце с тем благословением, когда услышала от батюшки: «Теперь станешь коренной жительницей, а работать будешь с деточками!».³¹

Современница прп. Серафима – блаж. Матрона Московская – говорила: «Горе – гостинец из Рая». А она-то горя людского, как и старец, приняла немало. От рождения она была слепой и неподвижной. Крест болезни несли почти все наши подвижники, но воспринимали его как Божий дар – возможность пострадать, как страдал на земле наш Господь, и не привязываться ни к чему пустому, незначительному, тленному. Преодолев саможаление – обычную для мирского человека «зацикленность» на болезни, святые становились источником утешения для многих. Так и прп. Серафим Вырицкий – лежал в своей келейке недвижимый, а «двигал горами»; такова была его вера – на долгие годы он определял, открывая волю Божию, судьбы человеческие.

Из сотен свидетельств самых разных людей о благодатных дарованиях старца Серафима трудно выбрать самые яркие. Посетителями Преподобного в Вырице были и епископы, и митрополиты, и будущий Патриарх Алексей I (Симанский) (патриаршество ему предсказал старец Серафим еще в 1927 году); и мирские знаменитости: физиолог И. П. Павлов, физик В. А. Фок, биолог Л. А. Орбели, гомеопат С. С. Фаворский; и сотни простых людей. Если попытаться обобщить то, о чем рассказывают «мемуаристы», то с удивлением обнаруживаешь: никаких «духовных высот» нет в этих рассказах, все так просто – в основном это рассказы о семейных, бытовых и профессиональных трудностях и их разрешениях, люди рассказывают о судьбах своих близких – мужей, детей, родителей. И от всех этих рассказов рождается ощущение одной огромной семьи, жившей под окормлением, руководством, молитвенной защитой старца Серафима. Старец жил не отвлеченными книжными глубинами, он жил жизнью этих простых людей, приходивших к нему, жизнью всего народа. Он давал людям свою любовь, делился своей великой верой в Господа, получал ответную любовь и видел, как укрепляется вера народная. И в жизни целого народа действовал тот же закон, который действует в жизни отдельного человека, и который поэт выразил словами: «Чем глубже скорбь, тем ближе Бог». Через скорби человек, и народ в целом, отрываются от погони исключительно за земным благополучием и стремятся к открывающейся духовной красоте. Другой поэт сказал об этом неожиданные слова: «Сердцу закон непреложный: радость, страданье – одно». Когда страданье становится радостью – это знает только тот, кто испытал такое...

Из многочисленных воспоминаний о прп. Серафиме мы все-таки выбрали одно, потому что оно принадлежит одному из последних ныне здравствующих свидетелей – учеников Преподобного.

Итак, рассказ митрофорного протоиерея Иоанна Миронова, настоятеля храма в честь иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша» при заводе АТИ:

О славном подвижнике мне поведала моя тетушка Анна Митрофановна: «В Вырице есть великий старец – все наперед видит. Через него обязательно узнаешь о себе волю Божию...»

Очень хорошо помню первую нашу встречу – ведь она все определила в моей жизни. Было это в Неделю о самарянине 1948 года...

У дома старца стояло великое множество народа. Здесь я познакомился с двумя семинаристами – Васей Ермаковым и Толей Малининым.³² За духовной беседой незаметно шло время. Вскоре вышла келейница батюшки и сказала: «Семинаристы, войдите!» Василий с Анатолием вошли, а я остался. Вдруг матушка Серафима вышла еще раз и, обратившись прямо ко мне, настойчиво произнесла: «Батюшка благословил войти всем семинаристам!».

Когда я вошел в келлию, старец лежал на одре и взгляд его светился любовию. Он буквально излучал ее, и сердце мое мгновенно откликнулось на этот зов...

Отец Серафим побеседовал с моими новыми друзьями и благословил их. Я остался с батюшкой один на один. Неземная радость охватила все мое существо. Неожиданно набежали теплые слезы. Дрожащим голосом я промолвил: «Отче, я ведь только еще хочу поступать в семинарию, да вот утерял во время войны документы».

Старец ласково ответил: «Ничего, ничего, Ванюша! Ты только собери все необходимые бумаги и сдай. Обязательно поступишь!» После некоторой паузы тихо добавил: «Ты хорошим студентом будешь...» Так получил я благословение от незабвенного батюшки на учебу и будущее служение. Как сильно утешил меня тогда отец Серафим! За короткий срок удалось собрать все нужные документы. В семинарию поступил легко, без малейших осложнений.

В Вырице оставил я частицу своего сердца и теперь стал часто ездить к духоносному старцу. Сколько дивных советов и назиданий даровал мне Господь через отца Серафима! А порою достаточно было только увидеть батюшку и получить его святое благословение. Бывало, встану перед его кроваткой на колени, он мне руки на голову положит, а я плачу и плачу, сам не зная почему... А какой он был смиренный и кроткий! Будто ангел земной!

Духовное воздействие вырицкого старца имело необычайную силу. Людские сердца сами открывались пред ним. Без слез от батюшки Серафима никто не уходил. Прикосновение небесной чистоты заставляло людей ощущать собственную греховность, а старец своей чуткой душой сразу все прозревал. Он имел особый дар – взывать к покаянию. Дух Святый на нем почивал, и это ясно ощущал всякий, кто перешагивал порог его келлии. Помню, как однажды я спросил женщину, которая вся в слезах вышла от отца Серафима: «Тетушка, отчего же ты плачешь?» Со светлой улыбкой она ответила: «От радости...».

Люди, который попадали в келлию батюшки, тут же ощущали, что он живет в ином мире, пребывает в неземных измерениях.

«Много может усиленная молитва праведного» – говорит нам святой апостол Иаков (Иак. 5, 16). Молитвы батюшки достигали небес, и нисходила через него в мир благодать Божия. Я сподобился много раз быть свидетелем чудесной прозорливости старца и на себе испытал непостижимую силу его дара исцелений.

День за днем нескончаемым потоком шли страждущие к отцу Серафиму, и всех он утешал, всем даровал надежду на будущее; всем давал необходимые практические советы. Часто, не успевая дождаться личной встречи, люди обретали помощь Божию даже по записочкам, которые посылали старцу через келейницу. В ту нелегкую пору он действительно стал светильником, который – сквозь сумерки времени – нес миру свет Православия. Его простые, но веские слова помогли очень многим обрести веру, укрепиться в ней и идти по пути спасения.

Бывая у дивного служителя Божия, я всегда старался, в меру моей немощи, впитывать каждое слово, стремясь уловить и каждое движение его души.

Как все это пригодилось спустя многие годы в моей пастырской деятельности! Иногда батюшка рассказывал мне о себе – как занимался он торговлей в Апраксином дворе, как нес послушание духовника Александро- Невской Лавры...

Однажды при расставании я получил от отца Серафима благословение приехать к нему в следующий раз в субботу – 3 апреля 1949 года... Так сподобил меня Господь присутствовать на первой панихиде по незабвенному батюшке... Такова оказалась воля старца, которому было открыто время его кончины. Дух подвижника незримо пребывал вместе с нами – моление было необычайно торжественным и горячим. Огнь Божественной любви снизошел в наши сердца. Думаю, тогда все, кто был рядом, как и я, ощущали и верили, что Господь уготовил почившему место в Своих небесных обителях...

По сей день постоянно ощущаю силу его небесного предстательства. От одного воспоминания о великом старце сердце исполняется необычайной радостью и любовью. На могилку к нему еду, как на праздник в Саров или Дивеево...³³

Как будто бы ничего особенного не рассказал отец Иоанн. Нет в его воспоминаниях ярких картин об исцелении слепых, немых, согбенных, бесноватых (а такие чудеса старец Серафим совершал), нет потрясающих пророчеств о судьбах пропавших без вести людей (а такие свидетельства мы находим у других мемуаристов), но есть самое главное, что в Библии названо: «глас хлада тонка» – веяние Духа Божьего. Читаешь эти воспоминания и ощущаешь: отец Иоанн пытается передать то, что очень трудно передать словами – суть святости, особенность действия благодати Божией, обитающей в человеке, на приходящих к нему людей.

Есть в рассказе отца Иоанна одна деталь, которая напоминает нам о событии, которое произошло в молодые годы с Василием Николаевичем Муравьевым. В воспоминаниях прп. Серафима описывается та же картина: духовный сын, ученик стоит на коленях перед старцем, тот возлагает руки на его голову и долго молится...

«Слава великому Господу Богу!» –

Радостно, дух мой, воспой,

Сердцем стремлюсь я к святому чертогу,

Там, где Иисусе Сладчайший мой.

О, мой прекрасный, единый Спаситель,

Дай мне Твою благодать!

Ты моей жизни чудесный хранитель,

Добрый отец мой и нежная мать.

Горнею славою я восхищаюсь,

Прочь суету этой жизни земной!

Духом и сердцем моим устремляюсь

К жизни небесной с ее красотой...

Иисусова молитва у старца Серафима рождала стихотворные строчки, когда «от избытка сердца глаголют уста». В наше время другой старец – приснопамятный отец Николай (Гурьянов, †2002) положил стихи прп. Серафима на музыку и издал их вместе с нотами – это было тоже проявлением преемственности благодати старчества, дошедшей до наших дней.

«Пока рука моя поднимается для благословения, буду принимать людей» – такой обет в начале своего старческого служения дал батюшка. И в самые трудные для него (из-за усилившихся болезней) последние годы жизни он все-таки принимал народ. В некоторые дни состояние здоровья батюшки ухудшалось настолько, что он даже не мог отвечать на записки, передаваемые через келейницу. Но как только наступало некоторое облегчение, он сразу начинал прием страждущих.

Летом 1948 года положение Церкви вновь стало тяжелым. Было принято очередное противоцерковное постановление ЦК ВКП(б) «О мерах по усилению антирелигиозной пропаганды». И опять по стране покатилась волна арестов священнослужителей, опять стали закрывать открытые во время войны храмы и монастыри, массовыми тиражами издавать атеистическую литературу, внедрять ее в школах и на производстве. Однако старец Серафим уже в это время предсказывал будущий расцвет Церкви и призывал свои духовных чад к миру и братолюбию с инакомыслящими.

Уходя из этой земной жизни, батюшка Серафим, подобно Апостолу любви – Иоанну Богослову, повторял одно: «Детки, любите друг друга».

За день до кончины он благословил родных и близких иконками преподобного Серафима Саровского. Ранним утром 2 апреля 1949 года батюшка увидел Жену, сияющую неземной красотой,– на мгновение явилась Она в проеме окна его келлии и жестом правой руки указала на небо. «Сегодня принять никого не смогу, будем молиться»,– сказал батюшка родным и благословил послать за своим последним духовником – настоятелем Казанского храма в Вырице отцом Алексием Кибардиным. С благоговением были прочитаны акафисты Пресвятой Богородице, святителю Николаю Чудотворцу и преподобному Серафиму Саровскому. После того, как отец Алексий причастил старца Святых Христовых Таин, отец Серафим благословил читать Псалтирь и Евангелие. Около 2-х часов ночи благословил читать молитву на исход души и, осенив себя крестным знамением, со словами: «Спаси, Господи, и помилуй весь мир» отошел в вечные обители. Произошло это 3 апреля 1949 года, в четвертую неделю Великого поста, в день памяти преподобного Иоанна Лествичника.

Чин отпевания старца совершил, по благословению митрополита Григория (Чукова), епископ Лужский Симеон (Бычков). Похороны прп. Серафима Вырицкого проявили великую любовь народную к старцу-утешителю.

Вы – соль земли (Мф. 5,14) – сказал Господь Своим ученикам. «Солью земли» мы называем святых – их молитвами, их подвигами держится мир. Если бы не было на земле святых, то человечество давно бы уже погибло в огне вражды. А XX век – век всеобщего раздора, разделения даже внутри Церкви – требовал особых «удерживающих» – святых подвижников, молитвами и трудами которых, «духом мирным», в сердце почивающим, «спасались тысячи».³⁴ Одним из таких заступников за народ русский (а может быть и за весь мир – ведь был он схимником, а схимник – это молитвенник за весь мир) был святой преподобный Серафим Вырицкий. Хотя, пожалуй, не стоит здесь употреблять глагол «был», он такой есть и сейчас, и будет таким, верим, для наших детей и внуков. Достаточно приехать в Вырицу, чтобы убедиться в этом.

Могилка старца на церковном погосте вырицкого храма в честь Казанской иконы Божией матери, как когда-то его келья, собирала тысячи паломников. К нему, как к живому, приходили и приходят люди со своими горестями и житейскими проблемами и получают утешение. Ко дню церковного прославления старца в 2000 году над местом упокоения старца и его верной спутницы, схимонахини Серафимы, была воздвигнута часовня – от этого еще более усилилось впечатление, что ты входишь в дом к старцу, он любовно принимает тебя и слышит все твои просьбы и вопрошания. И так из года в год пишется летопись чудес, сотворенных прп. Серафимом Вырицким уже после его отшествия ко Господу.³⁵

Празднование дня памяти старца в 2009 году заставило вспомнить произнесенное им когда-то пророчество о том, что в Вырице будет монастырь, в котором будут спасаться многие, и что Вырица со временем станет духовным центром Руси. В год 60-летия со дня кончины прп. Серафима в маленьком сельском храме впервые служил новоизбранный Патриарх всея Руси Кирилл. Обращаясь к народу, Первосвятитель сказал, что все самые важные события в его семье происходили «именно по благословению преподобного Серафима». Патриарх признался, что молился ему «в особо трудные моменты своей жизни», в том числе после избрания его Местоблюстителем патриаршего престола, в преддверии Поместного Собора. «Я молился преподобному Серафиму и знаю, что он слышал мои молитвы и поддерживал меня в трудные минуты». В подтверждение своих слов Патриарх рассказал, во время избрания 16-го Патриарха Московского и всея Руси, в силу того, что даже в святое дело человек привносит самого себя, свои положительные и отрицательные качества, вокруг было много проявлений человеческих слабостей и душевных недугов. И именно в это тяжелое время одной из верующих приснился сон, в котором преподобный Серафим Вырицкий просил передать будущему Патриарху совет. «Передай Кириллу, чтобы всем, кто особенно волнуется по поводу избрания Патриарха и привносит свою человеческую страсть, он отвечал: будет не так, как ты хочешь, а как хочет Бог». Патриарх Кирилл добавил, что, оградившись этими словами, он и подготавливал Поместный Собор.

Господь через Первосвятителя руководит Церковью Своею, а значит, прп. Серафим Вырицкий ныне особенно печется о всех нас. Болезнует о наших трудностях и молится за всех.

Молитвами преподобного отца нашего Серафима Вырицкого, Господи, спаси нас!

Воспоминания правнучки прп. Серафима Вырицкого О. Д. Набоко

Слава Тебе, возвысившему Любовь

превыше всего земного и небесного!

Акафист «Слава Богу за все»

Человек не знает, когда придет его последний час, может быть, ему отведена недолгая жизнь, а может быть, он будет жить долго по меркам нашего мира, но тоже, по сравнению с Вечностью, мгновение. Поэтому мы все стоим на пороге: что накопили в душе своей, с тем и перешагнем его, все же остальное оставим. Господи, помоги и помилуй!

Эти строки пишутся, когда нашей дорогой, ушедшей от нас в Вечность Мамы, нет уже 40 дней, и поэтому все, что здесь написано перед лицом трагической и величайшей тайны смерти, будет только правдой.

Маргарита Николаевна, девичья фамилия Муравьева, родилась в октябре 1917 года. В 1920 году родители ее отца, Николая Васильевича Муравьева, (ее бабушка и дедушка) ушли в монастырь. Дедушка – в Александро-Невскую лавру с именем Варнава, в дальнейшем, в схиме, он получил имя Серафим, бабушка – в Воскресенский Новодевичий монастырь с именем Христина, в схиме она получила имя Серафима.

По благословению и разрешению игуменьи монастыря Феофании, трехлетнюю Маргариту бабушка взяла к себе. В архиве сохранился список насельниц монастыря, где значится «монахиня Христина с внучкой Маргаритой». Мама проживала в монастыре до 13 лет, и ей уже была надета ленточка – это означало, что она стала юной послушницей. В 1930 году, по причине тяжелой болезни дедушки, Мама вместе с ним и бабушкой выехала в Вырицу, где, по благословению Митрополита Серафима (Чичагова) и по воле Божией, прожила до самой кончины родных по духу и плоти подвижников.

Жизнь в монастыре у дедушки и бабушки оставила неизгладимый след в сердце Мамы. В течение всей своей жизни она вспоминала этот период. И будучи уже тяжело больной (идущие друг за другом микроинсульты), когда она была уже не полностью в реальном мире, показывая на окно, говорила: «Там монастырь, я пойду, пойду». И как бы тяжело в этот последний период жизни она себя не чувствовала, никогда не жаловалась, все время вспоминала Бога. «Слава Богу, слава Богу!» – говорила она.

До того времени, когда она уже совсем потеряла дар речи, целыми днями она пела молитвы, особенно она любила «Не имамы иные помощи...» Священника, который приходил ее регулярно причащать, отца Николая Мочалкина, мы просили сказать Маме, что нельзя целыми днями молиться. И он говорил ей: «Маргарита Николаевна, даже святые иногда отдыхают от молитв». Она же была упряма и продолжала читать и петь молитвы целыми днями. Мама как бы снова стала тем ребенком, который жил когда-то под кровом обители.

Мы, ее дочери, ухаживая за ней изо дня в день, старались отдать ей хотя бы часть той любви, которую от нее имели, и называли ее своей малюткой и солнышком. Мама много рассказывала нам, своим детям, о годах, проведенных в монастыре, – с того времени, как стала взрослеть и все воспринимать близко к сердцу. Годы, когда формируется человек, настрой его души, основные духовные и личностные качества, Мама прожила под Божественным покровом обители. Это был особый монастырь, опекаемый нашей последней государыней Александрой Феодоровной. Люди, пришедшие в эту обитель, были, в основном, из семей, где радели о духовном развитии, воспитывали добрые чувства сострадания, милосердия, любви к ближнему. Это были люди образованные, умные, искренне молящие Бога, пришедшие в обитель по велению сердца.

Маргариточка, так называли ее бабушка и дедушка, до конца своих дней жила миром такой чистой и возвышенной любви, на которую только может быть способно сердце человека.

Во всех кельях ее, девочку, с радостью принимали монахини, и то, как они с ней говорили и что говорили, Мама запомнила на всю свою жизнь. Это была искренняя и сердечная ласка, особый настрой души передавался с каждым словом и взглядом, это были далеко не земные, привычные нам, мирским людям, прикосновения сердца.

Вместе с Мамой мы переживали ее рассказы о Великих праздниках. Особенно готовились к Рождеству, к Пасхе. Все в кельях чистилось, открывались тяжелые киоты икон, протирались и чистились ризы на иконах, все это делалось с величайшей любовью и радостью в сердце. Разговоры и молитвы, которыми все это сопровождалось, были совершенно особые, наполненные радостью о приближающемся торжестве.

Мама ходила вместе с бабушкой и кокочкой³⁶ – монахиней Иоанной, которая жила вместе с ними, в церковь, и там она, девочка, впитывала в себя великолепные, торжественные богослужения.

Вспоминала, как она ходила по кельям, чтобы поздравлять с праздником Рождества Христова, как пели игуменье: «Добрый тебе вечер, ласковая матушка. Радуйся, радуйся, в мир Христос родился!».

Вспоминала, как ходили к светлой Пасхальной заутрене. Мама стояла всегда вместе со всеми от начала богослужения и до окончания, и какая необыкновенная радость была в ее детском сердце! Все друг с другом христосовались: «Христос Воскресе!» – «Воистину Воскресе!».

Мама очень любила бабушку – Ольгу Ивановну Муравьеву, в монашестве Христину, о ней необходимо сказать отдельно.

В своей мирской жизни бабушка была женщиной, обладавшей сильной волей, незаурядным умом и красотой. Она была богата и полна внутреннего достоинства. Часто выезжала вместе с дедушкой в Вену, Варшаву, Париж. Однажды в Вене ее признали самой красивой женщиной среди многих-многих пришедших со своими мужьями отмечать закончившиеся деловые договора. И, несмотря на богатство, ум, красоту, всеобщее уважение и, нередко, почитание, она с раннего возраста хотела посвятить свою жизнь Богу, уйти в монастырь. И это свершилось, оба – дедушка и бабушка, отдав все свое состояние в монастыри и просто людям, в 1920 году приняли монашеский постриг. Хотя правильно отмечено в одной из многих книг о преподобном Серафиме Вырицком, что его семью с радостью приняли бы банкиры любой страны Европы.

Архивы сохранили сведения о суммах пожертвований в Александро-Невскую лавру и Новодевичий монастырь. Нам трудно не только совершить такое действие, но даже реально представить возможность такого поступка.

Бабушка маму воспитывала в строгости, чистоте нрава, уважении к старшим и, конечно же, в любви к Богу и сострадании к каждому человеку. Говоря о строгости воспитания, Мама вспоминала, что если девочка заглядывала в комнату бабушки (келья состояла из 2-х комнат), когда у той с кем-то был разговор, то ей достаточно было взгляда и слова: «Маргариточка, тебе что-то нужно?» – чтобы сразу же закрыть дверь.

Но при всей строгости воспитания бабушка Маму горячо любила, ласкала ее, делала ей детские подарки, устраивала Рождественскую елку, украшала ее вместе со своей Маргариточкой игрушками. Ходила с ней гулять по монастырскому саду, а когда девочка отчего-то плакала – бабушка жалела ее и говорила: «Горюшок ты мой, горюшок», понимая, что она страдает без матери, которая так нужна ребенку. О своей матери наша Мама ничего с детства не знала и считала, что ее нет в живых, и в дальнейшей своей жизни она свою мать никогда не видела. Это оставило в ее душе глубокий след, и даже будучи больной, в последние годы своей жизни, когда мы к ней обращались: «Мама», она повторяла: «Мама, мама». Это нужно было слышать, чтобы понять, как эти слова произносились...

Дни рождения и дни Ангела Мамины всегда сопровождались вкусным столом, за который приглашались дети, навещавшие своих родных в монастыре. На отдельный столик обязательно укладывались подарки – ленточки в косички, куколки и еще что-нибудь детское.

Вспоминая это, Мама говорила нам о том, как важно детям делать именно такие подарки, а не изыскивать что-то обязательно дорогое и в общем-то ребенку чуждое.

По благословению наместника Александро- Невской лавры, в дальнейшем митрополита Николая (Ярушевича), крестившего Маму, Мама регулярно и подолгу гостила у дедушки, жила у него в келье, а с 1923 года постоянно жила у него. Это время Мама в своих воспоминаниях выделяла всегда особо, говорила, что, находясь рядом с великим, преисполненным необычайной добротой человеком, она в изобилии получала благодать, от него исходящую, сколько могло вместить ее детское сердце. Сильная любовь к дедушке сохранилась у Мамы до конца ее дней. Мама, не плакавшая в самых тяжелых своих жизненных ситуациях, без слез не могла говорить о нем. Он для нее был тем, что окрашивало ее нелегкую жизнь Божественным светом. И нас, своих детей, она воспитала его именем.

Бабушка Серафима вспоминала, что в мирской жизни ей было нелегко с дедушкой, потому что он был и в миру «не от мира сего». Его, естественно, обманывали многочисленные его подчиненные, не радели в работе, много было других житейских сложностей...

Никогда это все, смутительно-житейское, не вызывало в его душе протеста, он всех и в этих случаях окружал лаской и полной терпимостью. Бабушка же, обладая горячим темпераментом, даже будучи в схиме, не могла спокойно реагировать на неправду, неискренность, фальшь и обман. Это возмущало все ее существо.

Вспоминаю случай, которому я была свидетелем. Было мне в ту пору лет семь.

Строя на полу в комнате домики из кубиков, я увидела разгневанную бабушку, она просила покинуть дом нашу няню Е. А., которая повторяла: «Прости, матушка, бес попутал», а в ответ слышала: «Мы сами часто поступаем хуже бесов!»

Как выяснилось, возмущение было вызвано тем, что Е. А. рассказала бабушке заведомую ложь и сплетню о хорошо знакомом бабушке человеке. Это был один из примеров ее абсолютной нетерпимости ко всякой лжи и неправде. И это при бесконечно добром сердце и желании помочь любому человеку.

Наша Мама бросилась к бабушке в защиту Е.А., на что та отвечала: «Будешь за такое заступаться, и тебе откажу от дома».

И, несмотря на такую разность в характерах, бабушку и дедушку объединяла неистребимая любовь к Богу, желание делать добро людям, большая любовь и привязанность друг к другу.

Когда бабушка в 1945 году скончалась от обширного инсульта, и ее выносили в церковь из дома, дедушку, который не мог ходить, поднесли в кресле к окну. Мы, дети – я и моя сестра, стояли рядом и видели, какой человеческой скорбью было полно его сердце. Слезы текли по его щекам, но тут же пришло то, что выше просто человеческих чувств, и он спокойно сказал: «Там, моя дорогая, незабвенная матушка, будем вместе».

На кресте бабушкиной могилы было прикреплено четверостишие, которое дедушка написал о ней:

Не зарастет тропа народная травой

К твоей могилке, матушка родная.

Ты всех любила сердцем и душой,

Не пропадет твоя любовь святая.

Бабушка, обладая необычайной смелостью, во время оккупации Вырицы немцами, смогла пришедшим в дом офицерам указать на дверь со словами: «Weg!» (Прочь!), и они ушли, почувствовав ее силу и моральное превосходство. Наша Мама унаследовала от бабушки полностью всю яркость и силу ее характера.

С молодых лет бабушка страдала заболеванием печени (камни в печени), сопровождающимся сильными болевыми приступами. Мама, будучи девочкой, а потом и взрослой женщиной, имеющей уже своих детей, очень, очень боялась за нее. Когда, еще в монастыре, она рядом с бабушкой стояла на службе в церкви и бабушка задерживалась в земном поклоне, Мама с ужасом смотрела на нее и повторяла: «Бабуленька, бабуленька!» Это воспоминание было для Мамы живым до конца ее дней.

Когда бабушка серьезно болела, и подходил конец ее жизненного пути, Мама говорила ей: «Я не смогу хоронить и быть рядом с тобой, для меня это непереносимое испытание». И что же, когда это неминуемое случилось, Мама не могла отойти от нее все дни до погребения. Теперь, когда мы сами пережили эти, полные нестерпимой скорби дни Маминой кончины, так же, как и она тогда, мы не могли отойти от нее и все время хотели что-то еще и еще для нее сделать – поправить волосы, погладить руки... уже ей совершенно не нужное.

Нас, своих правнучек – меня и мою сестру Наташу, бабушка любила и старалась уделять нам внимание. Наташа в года 3 называла ее «бабуленька бульончик», на что получала в ответ: «котлетка». Бабушка любила отдыхать в кресле еще старого времени, со львами из дерева на подлокотниках, и Наташа, сильно разбегаясь, бросалась к ней на колени.

Сын преподобного Серафима, Николай Васильевич Муравьев, был человеком особого воспитания, он принадлежал к особой среде, в которой он в молодые годы жил. От своего отца он унаследовал мягкость, доброжелательность по отношению к людям. От матери – прямоту характера и нетерпимость ко всякой неправде и злу. Можно себе хорошо представить, что могло ожидать такого человека, наделенного необычайными способностями и редкими свойствами души, что могло ожидать его в этом мире, который жил предчувствием неминуемой катастрофы.

Николай Васильевич закончил Царскосельскую гимназию и поступил на юридический факультет Петербургского Университета, который не довелось закончить. Война...

Николай Васильевич был наделен редкими способностями к иностранным языкам. В совершенстве он владел французским, английским, немецким и другими языками.

По матери он был аристократом, был чужд наступившей эпохе, был как бы лишним человеком.

Первой женой Николая Васильевича была Евгения Любарская, мать Маргариты, нашей Мамы. В нашей семье никогда не обсуждалось, что привело к разрыву этого брака; знаем только то, что последующие два брака были вызваны его трагической судьбой – ссылками, тюрьмами. Думаю, что легко понять, как небезопасна была семейная связь с человеком, постоянно находящимся под страшным ударом...

Как теперь стало известно, в 1941 году, в начале войны, он был арестован, отправлен на Урал и там приговорен к расстрелу.

Страшно даже подумать, что кто-нибудь может осуждать этого бесконечно настрадавшегося человека!

Хорошо известно, что не раз Николаю Васильевичу предлагали выезд за границу, в том числе князь Путятин, с которым его связывала дружба; предлагали даже тогда, когда сделать это было уже сложно.

Николай Васильевич от всех предложений покинуть Родину твердо отказывался, желая разделить судьбу своего народа.

Судьба сына преподобного Серафима интересует многих, и мы хотели бы, чтобы правда о нем была известна. Свой крест он нес до конца достойно.

Николай Васильевич был очень одаренным человеком, но в перерывах между ссылками, естественно, не мог найти работу, соответствующую его образованию и интеллектуальным возможностям, однако никогда не гнушался никаким трудом. Его талант проявлялся во многом; так, при очередном аресте у него было обнаружено большое количество написанных им стихотворений, более 200. К большому сожалению, ни одного стихотворения у нас не осталось.

Это был добрый, честный, порядочный и глубоко религиозный человек.

Уже в наше время он был реабилитирован полностью, как жертва политических репрессий. Место захоронения его неизвестно. Вечная ему память!

О преподобном Серафиме Вырицком на сегодняшний день написано уже немало, но я хочу написать о своем личном восприятии всех касающихся его светлой жизни моментов, которые сохранились в памяти с раннего детства.

Это и то, что нам рассказывала наша Мама, и то, что я сама слышала и видела.

Мама о своей жизни у дедушки в его келье вспоминала в течение жизни так часто, что у нас было ощущение своей причастности к этому прекрасному времени.

Если бабушка была с Мамой-девочкой строга, то здесь, у дедуленьки, как Мама всю жизнь до конца своих дней его называла, была только и только ласка, любовь – все, что сразу заменяло ей всех – мать, которую она не знала, отца и всех близких ей людей. Это была взаимная любовь двух сердец – ребенка и монаха, имеющего внучку от единственного сына, за которого молился и страдал душой в эти страшные для нашей страны годы.

В годы своей жизни в Лавре дедушка уже имел широкую известность как великий молитвенник, сострадающий каждому человеку. К нему в Лавру шли и шли, с тяжестью, с болью духовной и телесной, просить молитв, совета, помощи, не только простые люди, шли ученые, врачи, деятели культуры – такие, как выдающийся астроном, один из основателей Русского астрономического общества академик С. П. Глазенап, один из основателей современной фармакологической школы профессор М. И. Граменицкий, профессор-гомеопат С. С. Фаворский, физик В. Фок, биолог Л. А. Орбели и другие.

Тесная дружба связывала дедушку со многими великими людьми: архимандритом, профессором Библейской истории Феофаном (Быстровым), митрополитом Серафимом (Чичаговым), епископом Петроградским Николаем (Ярушевичем), впоследствии митрополитом Крутицким и Коломенским, который, по благословению митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина (Казанского), совершил монашеский постриг дедушки и впоследствии был духовным чадом иеросхимонаха Серафима.

Мама вспоминала, как однажды к дедушке привели больную женщину, кричащую страшным голосом и бьющуюся в судорогах. Это был человек, одержимый бесом. Мама в страхе спряталась за диван и оттуда видела и слышала все, что происходило.

Дедушка очень спокойно и ласково сказал: «Будем сейчас молиться и просить Господа о помощи». После продолжительной, со слезами, молитвенной просьбы больная затихла и ушла совсем здоровая.

Этот случай Маму поразил и уже тогда, в малолетнем возрасте, особо обратил ее сердце к Богу и Его неизреченной милости. Мама вспоминала, что, будучи уже взрослой, имела долгие годы бесконечную любовь к Богу и говорила, что это состояние – великая душевная радость, которая впоследствии уже не была такой яркой. Но всю жизнь свою имела в душе Божественную искру любви к каждому человеку. Она вспоминала, что в свои молодые годы, когда шла по улице, то хотела всех обнять, все чужие проходящие люди были ей как знакомые и любимые.

Особая острота душевного восприятия мира со временем стала более спокойной. Но до конца своих дней Мама делала людям добро, когда могла и даже когда не могла. Мы никогда не слышали от нее слово осуждения и неприязни. И даже в период ее смертельной болезни, когда она слышала от нас осуждение кого-либо, то говорила очень твердо: «Не надо так!» Всю свою жизнь она старалась нас настроить на ей присущее незлобное, никогда и никого не осуждающее отношение к людям. Нужно признаться, что мы, ее дети, не смогли унаследовать этот великий дар, хотя и хотели бы иметь такое счастье.

Мамина сильная любовь к дедушке не была просто ее душевным состоянием, она выражалась в практической помощи ему. Когда они приехали в Вырицу в 1930 году, Маме было 13 лет, и она оказалась в эти суровые годы, несмотря на свой еще достаточно детский возраст, в практической жизни главой семьи. Маму уже называли по имени и отчеству – Маргарита Николаевна.

И потом, в юности, и после замужества, она никогда не оставляла дедушку и бабушку.

Мама вышла замуж за нашего отца (Даниила Ивановича Набоко) в 1936 году по обоюдной и сильной любви, для нее иначе было бы невозможно вступить в брак, и в этом также – вся Она. Наш отец после окончания Горного института очень быстро пошел вверх по служебной лестнице, как это называют, и в 27 лет занимал высокую административную должность начальника инженерного отдела Северо-западного морского пути.

Это был человек умный, волевой, с твердым и нелегким характером. В те молодые годы Мама была так красива, что люди на улице останавливались и смотрели ей вслед, а дети часто бежали за ней и кричали: «Какая красивая тетенька». Она была поразительной красоты женщиной, но воспитанная в монастырской строгости, она никогда этого не понимала и потому беспокоилась от того, что на нее обращают внимание – может быть, у нее не в порядке что-нибудь в одежде и поэтому она привлекает к себе такой интерес. Она не давала себе отчета в своей одухотворенной красоте.

В Ленинграде, на углу Невского проспекта и Полтавской улицы, у нашего отца была большая, отдельная квартира. Это была интеллигентная, обеспеченная семья, и Мама могла бы спокойно жить в городе, но она ни одного дня не могла не видеть дедушку с бабушкой и не знать, что с ними. Нашему отцу приходилось самому приезжать к ней в Вырицу. Не думаю, что он принимал это с радостью, но, понимая, что иначе невозможно, смирялся, горячо любя Маму и понимая ее особую привязанность к родным.

К дедушке он относился с большим уважением, считая за честь зажечь у него в келье лампаду, сам же он не был религиозным человеком, как и многие в те годы в нашей стране.

Его мать, наша бабушка по отцу, была интеллигентной женщиной, дворянского происхождения, в свое время она окончила Смольный институт. Она не была человеком «церковным», но детей своих, конечно же, крестила.

Война внесла свои коррективы в отношения наших родителей. Так случалось во многих семьях в то время. Наш отец на фронте встретил другую женщину, и Мама, со свойственным ей бескомпромиссным характером, не смогла дальше продолжать жить с ним, но простила его и не имела против него злобы, никогда не разрешала и нам, его детям, сказать о нем что-либо обидное и недоброжелательное.

Впоследствии Мама вышла замуж второй раз, венчалась, родила двух сыновей, но и тогда не оставляла заботу о дедушке.

В 1947 году Мама купила в Вырице старый, дешевый дом рядом с домом, где жил дедушка. Можно представить, какой это был дом, если он стоил маминого беличьего полушубка. Но главное, что этот дом был так близко от дедушки, что мы и Мама могли несколько раз в день ходить к нему. Зимой, сколько бы мы ни топили наш дом, все сразу же выдувалось, полы были практически на земле, и мы делали из земли и снега «завалины» по периметру дома, хотя это мало помогало.

Мы, все четверо детей, как правило, вместе болели всеми детскими болезнями. И в этой жизненной ситуации Мама всегда находила в себе силы быть энергичной, любящей, доброй ко всем, кого знала и о ком просто слышала. Когда сейчас это вспоминаю, то удивляюсь духовной силе этой женщины, нашей Мамы. Ведь к этому времени Мама осталась одна, без мужа, с двухмесячным четвертым ребенком на руках.

Такая сила духа сохранилась у нашей Мамы до конца ее дней и, будучи уже тяжело больной, смертельно больной, она ни на что не жаловалась, все переносила с невероятным терпением и с сильнейшей любовью к Богу и ко всем близким и чужим.

В 1965 году мы переехали жить в Ленинград, а в Вырице жили только летом. Каждый день Мама вместе с нами ходила к дедушке и бабушке на могилу, бесконечная ее любовь к ним была с ней до конца.

Все жизненные невзгоды наша Мама переносила с удивительной стойкостью, никогда ни на что не жаловалась, хотя жилось всегда нелегко – часто приходилось брать деньги в долг, перезанимать, чтобы вовремя отдать. Одно время она сдавала кровь, что впоследствии отразилось на ее здоровье – у нее был пониженный гемоглобин.

С нами, детьми, она всегда была крайне терпелива. Когда я вспоминаю детство и нас, четверых детей, на Маминых руках, то удивляюсь, как она могла быть с нами предельно выдержанной, никогда не кричала на нас и никогда не наказывала. И при этом для всех нас Мамино слово было законом.

Я часто спрашиваю себя: благодаря чему могло такое случиться? И один ответ даю себе – безграничная любовь. Любовь, которая превыше всего земного и небесного, как сказано в Акафисте «Слава Богу за все». И, конечно же, огромная сила воли, ум и умение быть во всем последовательной.

Мама была терпелива до конца своих дней. Последние два года своей жизни, с постоянно повторяющимися микроинсультами, уже с парализованной левой стороной тела, не имея возможности даже пошевелиться без посторонней помощи, с частично пораженной речью, когда мы спрашивали ее: «Как тебе, не плохо?», она отвечала: «Не плохо». «Хорошо тебе?» «Да, хорошо. Слава Богу, слава Богу», – говорила она постоянно.

Отдельно остановимся на тех обстоятельствах, при которых дедушка с бабушкой и Мамой приехали в Вырицу.

Дедушка был последним, перед закрытием монастыря, духовником Лавры. Своим духовным, молитвенным соединением с Богом, кротостью, заботою и любовью к каждому человеку, смирением, дедушка снискал к себе любовь, уважение и почитание всех, кто его знал или слышал о нем. Неся нелегкое послушание духовника, он помногу часов стоял на каменном полу в храме, в левом его крыле, около Распятия. И вот в очередной раз, после 48-часового стояния на каменном полу, принимая исповедь каждого кающегося с надеждой на милость Божию и оставление грехов, он вдруг упал от слабости в ногах.

Это было начало его тяжелой болезни, которая не позволяла ему двадцать лет, до конца его дней, встать с постели. И в последние годы его могли водить только под руки на короткое расстояние. Известные медики обследовали его и определили необходимость отъезда за город, где были бы хвойные деревья, хороший воздух, и выбор пал на Вырицу.

По благословению и настоянию митрополита Серафима (Чичагова) и благословению игуменьи Новодевичьего монастыря Феофании дедушка с бабушкой и внучкой Маргаритой приехали в Вырицу.

Появление других версий начала тяжелой болезни и переезда в Вырицу пусть останется на совести их авторов.

Несомненно, таким образом Промысл Божий спас дедушку для дальнейшего молитвенного подвига на благо людей.

В Вырице до конца своих дней дедушка с бабушкой не имели собственного жилья, и им приходилось снимать комнаты в разных местах. Они снимали маленький домик-времянку на Ольгопольской улице, на Боровой, на Пильном проспекте, а к концу жизни – на Майском проспекте, откуда и ушли в мир иной, где, по словам дедушки, «всем скорбям и болезням конец».

Помещение на Майском состояло из трех комнат и кухни. Когда входишь в дом, то направо была комната, в которой жили мы с Мамой, дальше по маленькому коридору проходили в комнату, где стоял стол, большой буфет хозяев дома, который невозможно было сдвинуть с места, святой уголок с иконами и кровать, на которой спала бабушка, а после ее смерти – матушка Серафима, мантийная монахиня, ставшая дедушкиной келейницей и прожившая в нашей семье еще год после смерти дедушки. Из этой комнаты вела дверь в дедушкину келью – небольшую комнату, вытянутую чулком. В комнате был святой уголок со Святыми Дарами, иконами, Евангелием, стояла кровать, на которой лежал дедушка. Среди икон была чудотворная икона Нерукотворного Спасителя, которая, по завещанию дедушки, была отвезена в Москву, Патриарху. Все остальные иконы были Мамой переданы в Храм в честь Казанской иконы Божией Матери в Вырице. Две из находящихся ныне в храме икон многие годы висели на стене напротив постели дедушки. Это икона преподобного Серафима Саровского и икона целителя Пантелеймона – можно представить, сколько молитв слышали эти чудные иконы, которые были так близко от него. Сейчас, когда подходишь к ним, находясь в церкви, слезы застилают глаза.

Годы жизни в Вырице старца Серафима, нашего дорогого дедушки, были полны великого молитвенного предстояния перед Богом, полны любви, сострадания и помощи всем притекающим к нему людям. И кто бы ни приходил к нему: известные люди или простые, он всех принимал с одинаковой любовью, лаской и душевной теплотой, и каждый уходил от него, получив совет, облегчение и надежду. Да, это было великое продолжение молитвенного подвига и служения людям, которое прошло через всю его жизнь.

И. А. Ильин – мыслитель, ученый, публицист, профессор, представитель философско-религиозной мысли в России, писал:

Мы должны увидеть оком сердца значение и назначение нашей жизни... Служить Царству Божиему по откровению Евангелия... В этом случае можно представить жизнь человека как включение в Дело Божие на земле, как вплетение в Его ткань, вхождение в Его поток.

В благодарственном Акафисте «Слава Богу за все» есть замечательные слова: «Не страшны бури житейские тому, у кого в сердце сияет светильник Твоего огня. Кругом непогода и тьма, ужас и завывание ветра. А в душе у него тишина и свет: там Христос! И сердце поет: Аллилуйя!»

Так и то, что происходило в те, очень тяжелые для всей страны годы, в душу дедушки не приносило тьму, в душе всегда был Христос! Никогда мы не видели его раздраженным чем-то или кем-то недовольным, он всегда и со всеми был ласков, приветлив, от него исходил свет любви и радости. Я знаю, слышала сама, будучи девочкой, как часто выходящие из кельи дедушки люди с особым восторгом говорили, что «от батюшки исходил свет», «он как будто в ореоле света», «свет любви окутал меня», это то, что я запомнила и что меня поражало.

Меня, ребенка, не держали в строгости, я развивалась, как и все дети, играла в комнате, из которой была дверь в дедушкину келью, и заходила к нему, когда он был один. Много раз я видела, как он молился. Это даже я, еще почти ребенок, не могла спокойно видеть, это так трогало душу! И сейчас пишу эти строки со слезами.

Мы с сестрой каждое утро после сна и каждый вечер перед сном приходили к дедушке в келью, вставали у его постели, читали молитвы и утром и вечером. Это были одни и те же молитвы: «Отче наш», «Богородица Дево, радуйся», «Достойно есть», «Пресвятая Троице» и «Верую».

Вечером, когда за окном было уже темно, и у дедушки в келье слабо светились только лампады в его святом уголке, я видела, зайдя к нему, что там, где он лежит на кровати, светлее, чем во всей темной комнате. Тогда я еще не понимала многого, просто мне очень нравилось приходить в это вечернее время. Было мне в то время лет 5–6, а после, в более старшем возрасте, я уже понимала и отдавала себе отчет в том, что видела.

Удивительно, если бы было по-другому, ведь помимо того, что он был молитвенником, он был великим постником. Мама, по профессии медицинский работник, по диплому – старшая хирургическая сестра, очень, очень переживала, думая, что дедушка при таком питании, а правильнее сказать, при отсутствии его, не сможет долго прожить. Иногда она просто умоляла его съесть что-то питательное. А когда, правда редко, Мама отваживалась более настойчиво действовать и подкладывать в самую простую пищу что-то, на ее взгляд, полезное и незаметное для него, то всегда в этих случаях он отказывался принимать пищу вообще, причем, не сердясь и раздражаясь, а ласково говоря, что совершенно сыт, и к еде не притрагивался. Чтобы Мама не расстраивалась, что было естественно, он говорил ей, как бы шутя, что целый день только лежит и ничего не делает.

К нам на Майский один раз в неделю приходили певчие из Казанской церкви и церкви в честь Петра и Павла. Хор был хороший, красивые голоса исполняли молитвы частично из Литургии и Всенощного бдения, пели и стихи, написанные дедушкой в разное время. Однажды, когда пели «Херувимскую», я была в этот момент в келье у дедушки и видела, как он воздел руки, и слезы текли по его щекам.

Вот один из стихов, которые тогда пелись, – он особенно запал мне в душу. В нашей с Мамой жизни мы часто вместе пели этот стих.

Как Петр, я в море утопаю

В волнах житейской суеты.

И я, как он, к Тебе взываю:

Наставниче, спаси, спаси.

Ты всемогущ, Тебе возможно

И бурю словом укрощать,

И по водам ходить неложно,

Громам и ветрам запрещать.

Ступи ж Божественной стопою

На волны сердца моего,

Они умолкнут пред Тобою

И вкусят мира Твоего.

Простри ж мне руку,

Дай мне Веру.

И, как Петру, скажи и мне:

«Почто сомнился, маловерный,

Мужайся и иди ко Мне!»

Певчие, их было, как правило, человек 6–8, потом трапезничали в большой комнате, где делали длинный стол и по бокам ставили скамейки. Мы с сестрой под этими скамейками ползали, представляя себе, что это какой-то неведомый нам путь. Особенно красивый был голос у певчей, которую звали Марией, она вела весь хор своим мелодичным и сильным голосом.

У нашей Мамы тоже был удивительный, красивый и очень сильный голос. Когда она приходила в церковь, то общие для всех прихожан молитвы она тоже пела, стараясь петь негромко, но заглушала весь хор и всех певших прихожан. Молитва была наполнена не только красотой голоса, но особой Божественной силой. И это не преувеличение. Еще по монастырю Мама знала наизусть всю Литургию и некоторые другие службы и помнила всю жизнь. Она была глубоко верующим человеком. Не напрасно пишу слово – «глубоко», так как внешние проявления веры у нее были всегда неброские, очень скромные. Она считала, что духовный мир, в основе которого вера, – это интимный мир каждого человека. Это не то, что требует какого-то показа, внешней экзальтации. Говоря о своей ранней молодости, она вспоминала, что вера в Бога у нее была так велика и давала такую радость, с которой не может сравниться ничто другое из жизненных радостей. Со временем такой духовный подъем спал, о чем она всегда сожалела и тосковала.

Особенно нужно вспомнить на этих страницах необыкновенную яркость характера и смелость, унаследованную Мамой от бабушки. Примеров тому немало, но вот один из них, имеющий особое значение и для нее, и для ее дедушки. Еще когда мы жили на Пильном, к дедушке приехали представители НКВД, чтобы его увезти. Такое было единственный раз за все время жизни Преподобного, подчеркиваю – единственный, все другие версии также пусть останутся на совести их авторов. Конечно же, во время пребывания на Пильном были частые обыски. Что искали? Видимо, не могли себе представить, что все богатство можно без сожаления отдать, чтобы идти за Господом, всецело посвятив Ему свою жизнь.

Мама вышла к чекистам с грудным ребенком (со мною) на руках и сказала, что дедушку своего не отдаст без обследования врача, который подтвердит, что его невозможно довезти даже до станции, не говоря уже о городе. «Как Вы не боитесь так говорить, ведь на руках у Вас ребенок?» – услышала Мама угрозу. Но она была непреклонна. Нужно только представить себе, что такое действие значило в то время, страшно даже подумать, чем могло все закончиться! Тем не менее, врач был привезен и после осмотра сказал, что трогать такого больного нельзя.

Долго в келье вели разговор – один на один – представитель власти и дедушка. О чем они говорили – одному Богу известно. Но когда чекист выходил от дедушки, Мама услышала: «Если бы все священники были такими, как Ваш дедушка, мы все бы поверили в Бога...»

Промысл Божий и Мамина удивительная личность сохранили Преподобного для дальнейшего молитвенного подвига, в помощь людям.

Любовь, соединяющая нашу Маму с ее дедушкой, ныне Преподобным Серафимом Вырицким, продолжалась до конца его дней, а затем и до конца Маминых дней.

Дедушка говорил: «Маргариточка, я ведь схимник – мертвец для мира, а так люблю тебя! – это большой грех». Когда в его келью заходила Мама, и там кто-то был, он всегда говорил: «Это моя внучка Маргариточка, она у меня очень хорошая».

Когда уже подходило время его ухода из этого мира, он очень ослаб (сердечная недостаточность), и Мама со слезами просила его, пока не будет лучше, никого не принимать, но он отвечал: «Пока поднимается моя рука для благословения, и оно нужно людям, я буду это делать».

И вот наступили последние дни его жизни. Мама дни и ночи не отходила от его кровати, делала уколы камфоры, чтобы как-то поддержать сердечную деятельность. Хочу подробно описать эти страшные для нас и светлые для него минуты.

Дедушка сказал Маме: «Маргариточка, ты так устала со мной». На что Мама, упав на колени и зарыдав, сказала: «Что ты, дедуленька, я готова всю свою жизнь ухаживать за тобой, только живи».

Но Господь уже определил срок земной жизни великого молитвенника.

В ночь со 2-го на 3-е апреля сердце его совсем ослабло, почти не прослушивалось.

Мы с Мамой посадили дедушку в кресло, которое стояло около его постели, чтобы облегчить ему дыхание, и Мама отправила меня спать в нашу комнату, мне в то время было 11 лет, и я со всей ясностью помню все, что было потом. Ночью, во 2-м часу, Мама меня разбудила и сказала: «Дедуленька умирает».

«Почему ты знаешь это?» – воскликнула я.

Мама ответила: «Дедуленька сказал мне, что к нему пришла Женщина неземной красоты, в белоснежных одеждах, и указала рукой на небо».

Он-то знал, Кто эта неземной красоты Женщина, но необыкновенное смирение, скромность и все, присущие великому человеку душевные свойства, не позволили полностью назвать это чудное Явление.

После этого дедушка стал часто спрашивать Маму: «Маргариточка, который сейчас час?» И когда Мама сказала: 2 часа и 15 минут (ночи), он перекрестился, и рука упала, он ушел из этой земной жизни туда, где «всем скорбям и болезням конец». Так он писал в своем стихотворении «Слава великому Господу Богу».

Что пережила Мама, трудно описать, ее любовь к нему была безгранична. Перед кончиной дедушка всех нас благословил маленькими иконками Серафима Саровского, специально заказанными им для этой цели еще раньше. Только меня он благословил тоже маленькой, но не новой иконой Серафима Саровского.

Маме он предсказал, что она останется вскоре без мужа и будет одна воспитывать своих детей. «Не забывай Бога, и Он тебя никогда не оставит!»

Завещал приходить к нему на могилу как к живому, что мы (Мама и мы, ее дети) и делали всю свою жизнь. С Мамой в течение более 40 лет ходили обязательно каждый день на могилу.

Отпевали Преподобного в Казанской церкви. Невероятное число народа приехало в этот день. Начальник вокзала организовал дополнительные поезда от Ленинграда до Вырицы, чтобы обеспечить людям возможность поездки. Люди шли от станции до церкви непрерывным потоком. Конечно же, в саму церковь войти было невозможно, и люди стояли в ограде церкви и на улицах, примыкающих к церкви. Все было заполнено народом. Матушке Серафиме (келейнице) сломали два ребра, некоторые просто падали на землю, сбитые людским потоком.

Вспоминаются подробности, связанные с этими скорбными днями. Схимнику полагается соответствующая одежда (схима), это все было у дедушки приготовлено еще со времен Лавры. Но когда Мама стала искать белье, то найти не могла; как потом выяснилось, это белье дедушка успел отдать сыну женщины, которая каждый день бывала в нашем доме, – Борису.

Даже самое необходимое не оставлялось в доме. То, что дедушке приносили люди, тут же, сразу, отдавалось другим. И это касалось всего, что бы ему ни приносили. Каждый вечер приходила матушка Вероника, мы ее звали алтарной матушкой, и ей дедушка для церкви вручал те деньги, которые ему приносили люди. Годы были очень трудные, и люди жили, в основном, скудно, но и эти немногие пожертвования не оставались дома, даже на ночь, а отсылались в церковь.

Преподобный Серафим Вырицкий был неустанным молитвенником, великим молитвенником. С любовью, лаской и состраданием он относился к каждому приходящему, знал и видел многое, сокрытое от людских глаз и разума, и обращал он этот дар в помощь каждому страждущему и ждущему помощи и поддержки.

Преподобный Серафим был человеком высокого интеллекта, духовной культуры, он великолепно знал историю, владел всем богатством русского языка. Все, что было им достигнуто в мирской жизни, он оставил, чтобы идти за Господом.

Будем же просить его молитв у Престола Всевышнего о нас, грешных!

Келейница дедушки, которая жила в нашем доме после смерти бабушки (пришла к нам читать по бабушке Псалтирь и осталась – идти было некуда, монастырь закрыли), мантийная монахиня Серафима (А. П. Морозова) написала стихотворение, которое долгие годы было прикреплено ко кресту на могиле дедушки:

Ушел родной, ушел всеми любимый,

Ушел с последнею молитвой на устах.

Но не тоскуй, не падай духом, вскоре,

Он за тебя помолится и Там, на Небесах.

Еще год после дедушкиной кончины матушка Серафима жила в нашей семье. Затем она уехала в Пюхтицу, в монастырь, где приняла схиму и где скончалась.

Матушка Серафима (в ее родословии есть пересечение с родом А. С. Пушкина) была удивительной женщиной. С бесконечным восторгом относилась она ко всему, что связано с верой в Бога, что связано с Божественной природой.

Она не переставала любоваться и восхищаться синими далями, светом луны, мерцанием звезд...

Невольно вспоминается Вырица тех далеких лет (40–50 годы). Она была поистине прекрасна. Красивая, чистая, в великолепных песчаных берегах река Оредеж. Прямые, выложенные гранитным булыжником улицы, по обеим сторонам которых росли тогда еще низкие ели (теперь все вырублено). Почти каждый дом окружал небольшой, лесной, ничем не загрязненный участок.

Великолепные весны, пробуждающаяся природа, молодая зелень на березах, первый аромат грозы с запахами листвы, хвои и еще Бог знает чего, но замечательного.

А летние дни и вечера с теплыми, именно теплыми дождями! На ветках кустарников – множество светлячков, в темноте переливающихся зеленым светом.

Зимние солнечные дни с хрустящим снегом, сверкающим всеми цветами радуги. Зимние лунные вечера, также со сверкающим под луной снегом, длинными тенями от деревьев и заборов, заснеженными ветвями елей.

А вьюги! Хочу вспомнить, что дедушка рассказывал, как еще в миру любил зимние вьюги и отпускал лошадей, чтобы пройтись пешком в этом замечательном вихре.

Матушка Серафима в жизни ничего не принимала к сердцу, кроме любви ко всему прекрасному и святому.

Она никогда не знала семейной жизни с мужчиной, называла мужчин «ядами», и когда я спрашивала, а как же ее отец, не находила ответа.

Это был человек, исполненный религиозного восторга, всегда радушный и терпеливый. Мы с ней перечитали все 30 томов житий святых, которые были у нас в доме. Особенно я приняла к сердцу из мучениц за Христа – Февронию.

Наша хорошая знакомая, профессиональная художница, написала маслом большую картину, изображающую эту святую, и подарила мне.

Мама все иконы (как завещал дедушка) отдала в церковь, и эту отдала, мою любимую. Сейчас она где- то затерялась...

Матушку Серафиму я любила и была к ней привязана, называла ее «матушечка, расплывушечка, дорогушечка, золотушечка».

Много раз впоследствии мы с Мамой ездили навещать ее в Пюхтицкий монастырь, в это освященное Богоматерью, особое место, дающее неповторимое настроение и состояние.

В те годы, когда царило безбожие, когда люди верующие не могли себе позволить надеть крест (не имею в виду пожилых и уже не находящихся в обществе людей) и зашивали его часто в белье или вовсе не носили, Мама открыто носила свой крестильный, не малого размера крест, и часто он был хорошо виден. При этом она работала в Военно-Медицинской академии старшей хирургической сестрой. И никто никогда Маме по этому поводу не сделал предупреждения или замечания. Эта удивительная личность была полностью самостоятельна, и мысль о том, что это может принести много неприятностей, просто не приходила ей в голову.

Когда Мама приходила в церковь, у нее, редко плачущей женщины, были слезы на глазах. Нас это удивляло, и мы говорили: «Будешь плакать – уйдем домой». Другими словами, мы были недовольны непривычным для нас ее состоянием. Глупые. Да, трудно себе представить, что человек, который прожил в монастыре с такими святыми людьми, как дедушка и бабушка, 10 лет, не сохранил бы в душе своей той подлинной Веры, которая, увы... сейчас, в основном, отсутствует, несмотря на внешне лояльное отношение общества к Церкви и верующим людям.

А в жизни будничной для Мамы Бог был – Правда, Любовь и Добро. Так учили ее дедушка и бабушка, так она много раз говорила нам, своим детям.

В маминой любви и желании помочь каждому, даже незнакомому человеку, был как бы отсвет дедушкиной любви и милосердия. Наш дом всегда был открыт, Мама всегда была до крайности гостеприимным человеком, независимо от того, кого она принимала в своем доме, был ли это известный человек (в Ленинграде у Мамы было много знакомых, еще бабушкиных) или простая нищая. В то, послевоенное время, по домам ходили нищие (конечно же, совсем другие, нежели теперь). Одна из них – Груша. Мама никогда ее не угощала на кухне, где-то в углу, всегда ее сажала с нами за наш обеденный стол, с уважением с ней разговаривала. Мама часто вспоминала, что ее отец, Николай Васильевич, говорил, что если человек стоит не наверху социальной лестницы, то к нему тем более нужно относиться с особым уважением, как к носящему звание человека. Груша ходила ко многим людям, была интересным человеком, много знала и помнила. Ходили к нам и другие обездоленные люди, в то время их было немало. Перед своим концом Груша ни у кого не хотела ночевать и жила в холодном дровяном сарае, обогреваясь керосинкой. Там она и завершила свой нелегкий жизненный путь – путь терпения и кротости.

В своей мирской жизни Мама часто пела своим исключительно красивым голосом множество романсов из репертуара Юрьевой, Вертинского, Шульженко. Имея такой вокальный дар, она никогда и нигде не выступала публично, хотя если бы она это сделала, то доставила бы большое удовольствие многим людям, умеющим ценить красоту пения. Великие русские романсы, с их искренностью, красотою слога и музыкальностью, прошли через всю нашу жизнь. Помимо прекрасных вокальных способностей, она необыкновенно красиво декламировала стихи великих поэтов. Ее любимыми были Надсон, Лермонтов, Блок, Бальмонт, Гумилев, Ахматова и другие.

Осталось в памяти, как Мама на школьном вечере, где, как участники самодеятельности, выступали многие родители, читала стихотворение Блока «Портрет». Это ее выступление многим запомнилось на долгие годы и, встречаясь с нами, наши бывшие соученики вспоминали об этом. Ее любимыми стихотворениями были «Христианка» Надсона и стихотворение прекрасного поэта серебряного века Бальмонта «Лебедь». Она читала нам, детям, эти стихи.

Помещаю здесь это стихотворение Бальмонта с мыслью, что у кого-то еще, не знающего этого большого поэта земли Российской, появится желание встретиться с его стихами.

Заводь спит, молчит вода зеркальная,

Только там, где дремлют камыши,

Чья-то песня слышится печальная,

Как последний вздох души.

Это лебедь плачет умирающий.

Он с своим прошедшим говорит,

А на небе вечер догорающий

И горит и не горит.

Отчего так грустны эти жалобы?

Отчего так бьется эта грудь?

В этот миг душа его желала бы

Невозвратное вернуть.

Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,

Все, на что надеялась любовь,

Проскользнуло быстрым сновидением,

Никогда не вспыхнет вновь.

Все, на чем печать непоправимого,

Белый лебедь в этой песне слил,

Точно он у озера родимого

О прощении молил.

И когда блеснули звезды дальние,

И когда туман вставал в глуши,

Лебедь пел все тише, все печальнее,

И метались камыши.

Не живой он пел, а умирающий.

Оттого он пел в предсмертный час,

Что пред смертью вечной, примиряющей,

Видел правду в первый раз.

Эта удивительная женщина, наша Мама, никогда ни на кого не держала в сердце обиду, не говоря уже о злобе, никого за всю жизнь не осудила. Когда я пишу сейчас эти строки, то мне такое состояние ее души кажется фантастическим, но в этих словах нет ни доли преувеличения. Как возможно такого достичь в жизни? Или это все должно быть дано свыше? Если Маме кто- то сделал что-нибудь в жизни хорошее или просто сказал доброе слово, она без конца с благодарностью вспоминала этих людей. И даже в последнее время жизни, она, уже не имея полной возможности говорить, все время повторяла: «Спасибо, спасибо, большое спасибо». Эти слова она говорила и когда мы ее кормили, поправляли постель и часто просто их произносила.

Существует такое утверждение, что распознать религиозного человека можно не по тому, что он говорит и не по тому, каким он кажется, а по атмосфере, которая создается в его присутствии. Ибо никто не в состоянии создать атмосферу, не принадлежащую его духу. Это полностью соответствует нашей Маме, рядом с ней всегда было ощущение любви и добра, которое от нее исходило. И люди любого возраста и социального положения тянулись к ней душой, прибегая к ее советам, делились горестями, зная ее искреннее сочувствие. Работая последние 20 лет (она после выхода на пенсию работала до 66 лет) в Медицинском учреждении союзного значения, куда было сложно попасть даже на консультацию, она старалась каждому, кто к ней обращался, помочь, чем только могла. И на слова благодарности всегда отвечала: «Не надо благодарить, для меня большое счастье, что смогла Вам помочь». Это правда. Причем очень часто это были люди, с которыми она никогда не была знакома. Люди, с которыми она познакомилась совершенно случайно, до сих пор, встречая нас, спрашивают: «Как Ваша мама?» Но ее уже нет с нами, она там, где должна быть исполненная любви душа. Ведь правдой будет, если скажем, что главным смыслом ее жизни была любовь.

У Ф. М. Достоевского есть об этом: «...единственный смысл всей жизни была любовь, и мы свои жизни обезсмыслили, опустошили и стоим без содержания и даже без способности принять то содержание, которое Господь может нам дать». Как печально и страшно, когда ты понимаешь, что теряешь эту любовь.

Маме удалось сохранить это светлое чувство до конца дней. И даже уже смертельно больная, уже не имеющая возможности говорить, каждого, кто оказывался рядом у ее постели, она притягивала к себе, целуя руки. Что же можно сказать о ее любви к нам, ее детям! Она говорила: «Безумно люблю своих детей!» Где бы мы ни были, что бы мы ни делали, она всегда была рядом, чтобы подсказать, помочь и просто быть с нами.

О нашей учебе она очень пеклась, переживала неудачи, радовалась успехам, была всегда в курсе наших событий. Перед моим поступлением в институт, после окончания школы, она приколола над письменным столом расписание занятий для подготовки к вступительным экзаменам и давала каждый день мне диктанты, даже когда я этого не хотела. И уже намного, намного позднее переживала о моей предстоящей защите диссертации и даже здесь хотела мне чем-нибудь помочь. Чтобы освободить меня, сама ездила за отзывом на мою работу. Можно бесконечно писать о ее заботе о нас. Это был бы никогда не заканчивающийся рассказ. Удивительно, как у нее хватало силы, энергии, желания так заботиться о каждом из нас, ведь нас было четверо. И для каждого у нее хватало любви с избытком.

Что же касается ее сопереживания чужому горю, то оно было так сильно, что она действительно, без всякого преувеличения, могла по-настоящему переживать горе человека даже совсем незнакомого. Примеров тому очень много. Вот один из них. У женщины (М. Н.), с которой Мама была знакома, но не была связана дружбой, трагически погибла дочь, и Маме сказали об этом. Как только она услышала, сразу же, ни секунды не думая, побежала к той женщине, причем так стремительно, что я, не успев опомниться, тоже побежала вслед за Мамой, испуганная ее состоянием. И там Мама упала на колени перед этой женщиной и полностью разделила ее горе. Необыкновенна, невообразима, нереальна была ее способность чувствовать горе чужого человека.

Теперь, понимая многое, думаю, что есть такие состояния, когда трудно поддержать человека, это можно сделать, только полностью разделив его горе, беду. Но это возможно, если есть в душе великий потенциал сострадания, милосердия и любви. Такое дается свыше не каждому, увы...

Мама была уникальным, редким человеком.

Так же глубоко, искренне, всем сердцем Мама радовалась любой чужой радости. Подобного рода примеров можно приводить множество. Что же говорить о ее любви к нам, ее детям. «Вы моя радость и жизнь», – говорила она. Нам она всегда хотела принести радость, в праздники создать обстановку торжества.

Перед Новым Годом у нас всегда ставилась в большой комнате елка, до потолка. Она с радостным настроением украшалась; кроме игрушек, мы на ветки развешивали конфеты, орехи, бумажные гирлянды – все так, как делалось в Мамином детстве, в монастыре. Под елку мы все клали разные подарочки друг другу, «пустяковые», но для всех нас очень значительные. Когда мы были совсем маленькими, Мама в Новый Год приходила к нам Дедом Морозом, мы ее не узнавали и звали: «Мама, Мама...»

Долгие, долгие годы мы любили особенной детской любовью праздники Рождества и Нового Года, и потом, будучи взрослыми, уже очень взрослыми, мы с Мамой обязательно ставили елку, ее украшали и под елку клали подарки друг другу и близким знакомым. Это было возвращение, хотя бы ненадолго, в детство.

Самым любимым праздником в нашей семье была Пасха. Мы, все дети, вместе с Мамой, а потом уже и не дети, очень тщательно готовились. Мама пекла много куличей, чтобы была возможность всех угостить, обязательно делалась в специальной форме Пасха, красились яйца. Ходили в церковь. Это было так радостно и так торжественно. Да, забыла написать, что в доме делалась уборка, чистилась икона, которой Маму благословила бабушка-схимонахиня Серафима, все приобретало особый, праздничный вид. Помню, какой замечательной была пасхальная ночь с крестным ходом, зажженными свечами, с первым возгласом «Христос Воскресе!» Мама старалась, насколько это было возможно, воспроизвести то состояние праздника, какое у нее было в детстве, когда она жила у бабушки в монастыре.

День моего Ангела, 24 июля, Мама всегда отмечала особо. Утром, просыпаясь, я находила на маленьком столике у кровати накрытый салфеткой подарок, о котором я мечтала. Особенно меня радовали красивые ленточки в косички. Мама обязательно пекла пирог с черникой, который я очень любила. С утра мы с Мамой шли в церковь, она надевала на меня маркизетовое платье, которое она расшила синими васильками. Важно было, какое у нее, а через нее и у меня, было радостное торжество на душе. И такую радость она всегда старалась принести каждому из нас. Ведь у всех были именины, дни рождения, общие праздники.

Маму бесконечно заботило то, какими мы, ее дети, станем людьми, и всеми способами она старалась привить нам с детства любовь к правде, доброе отношение к людям, честность при всяких обстоятельствах, порядочность в любых ситуациях жизни. В этом воплощался ее личный интуитивный опыт и опыт, почерпнутый ею в литературе,– православной, философской, художественной. Ее огорчал всякий наш неверный шаг в жизни, в нашем поведении, все, что нарушало ее строгие нравственные правила.

И мы, в свою очередь, понимали сердцем, как важно для человека то, к чему нас стараются привести, но увы... такое не может так просто получаться, для этого нужно затрачивать много своих душевных сил.

У Мамы же в душе была особая Божественная искра, которая и давала ей силы на все.

Мне не было еще и семи лет, когда Мама подарила мне стихотворение, длинное, на целый большой лист бумаги, написанное ее рукой очень старательно, удивительно красивым почерком. Стихотворение – не ее, она никогда ничего стихотворного не писала, но она захотела его мне дать – видимо, для руководства в моей будущей взрослой жизни.

Нелегкая жизнь – это участь всех, живущих на земле. Христос сказал: В мире скорбны будете... Но дал надежду, указал путь: Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.

Многие ли из нас способны идти указанным путем?..

Стихотворение, которое мне дала Мама, я долго хранила, но со временем оно затерялось. Вот то, что я помню:

Если встретишь тину,

злобы паутину

на своем пути,

В небо голубое,

дитятко родное,

чаще ты смотри.

Если встретишь ложное,

низкое, ничтожное

на своем пути,

В небо голубое,

дитятко родное,

чаще ты смотри...

И вот теперь, когда нет над нами крыльев ее земной любви, мы в полной мере почувствовали правду этих строк. А все, что мы, живя с ней вместе, видели, знали, чувствовали, проходило, все же, как будто мимо, задевая как бы мимоходом...

Сейчас, думая и вспоминая, как Мама нас воспитывала, я понимаю, что в основе ее упорного труда лежал ее личный пример, который тогда нас, совсем еще детей, поражал. Сейчас в нас только – бесконечная любовь и уважение к ней, благодарность судьбе за то, что наша жизнь прошла рядом с таким уникальным, великим душой человеком.

Мама осталась одна с нами, четырьмя детьми, в 33 года. Это были очень тяжелые, трудные 50-е годы. И, несмотря на то, что мы жили тяжело, как все, Мама кому только могла и чем могла, старалась помочь. В тс годы много людей приезжало из разных мест в Вырицу в поисках работы, желая устроить свою жизнь. Как известно, без прописки в то время невозможно было ни работы найти, ни получить участок земли для постройки дома. Всем, кто обращался к Маме с просьбой прописать их в ее дом, Мама старалась помочь, домовая книга не вмещала всех желающих. Начальник паспортного стола, уважая Маму, говорила: «Маргарита Николаевна, Вы ведь их не знаете, будьте осторожны».

Такая помощь была абсолютно бескорыстной, и многие из этих людей обосновались в Вырице, построив себе жилье.

В эти трудные годы Мама никогда не падала духом, не была в подавленном настроении, всегда была радостной. А при этом мы, все четверо детей, друг за другом, а иногда и все вместе, болели всеми детскими болезнями. Мама во время наших болезней часто даже не раздевалась, лишь приникала ночью к нашим постелям.

Не имея возможности часто общаться с людьми ее круга, Мама всегда оставалась человеком с высоким интеллектом, правильной русской речью и красивым тембром голоса. От своего отца, Николая Васильевича Муравьева, она унаследовала способность к иностранным языкам, в совершенстве знала немецкий язык, хотя окончила лишь заочные курсы в Москве, не выезжая туда, занимаясь по методическим материалам, присылаемым по почте.

Никогда не трогали ее сплетни, выдумки, связанные с ее яркой личностью. И если что-то и слышала, то внимания этому не уделяла. Но то, что было связано с дедушкой, какая-то неправда или вымысел, придумки, воспринимала очень, очень тяжело. Многие десятилетия каждый день, а то и два раза в день, мы ходили на могилу к дедушке и бабушке. Всегда там был народ, иногда много народа, порой мы сталкивались с широким «народным фольклором», она просто этого не могла выносить и сразу же, поклонившись, уходила.

Никогда Мама не заявляла о том, чья она внучка, никогда не привлекала к себе никакого внимания. Память о дедушке для нее была так свята, так важна для ее души, что она не считала возможным для себя пользоваться ее светом.

В Пюхтицком монастыре нам приходилось встречать архиепископа Алексия, будущего Святейшего Патриарха Всея Руси.

Это был тогда еще сравнительно молодой, красивый и обаятельный человек, отличавшийся большой скромностью и тактом.

Игуменья Херувима, а после ее ухода на покой, Ангелина, Маму принимали с большой теплотой и уважением.

Селили они нас в своем игуменском корпусе на верхнем этаже, разрешали нам, детям, играть и резвиться.

Вечная им память, замечательным, глубоко верующим, интеллигентным женщинам!

В 1959 году ушел из жизни настоятель Вырицкой церкви в честь Казанской иконы Божией Матери отец Михаил Иванов. Невозможно не сказать об этом замечательном человеке.

Его глубокая вера в Бога носила такой эмоциональный накал, что служба, которую он совершал, окрашивалась ярчайшими красками. До сих пор мы помним его проповеди, полные искренней и горячей любви к Богу.

А какие были Пасхальные службы, как украшалась церковь, с какой непередаваемой радостью не только в голосе, но и во всем существе, им произносились Великие слова: «Христос Воскресе!»

В то время звание священника было не самым почитаемым в обществе. Рассказывали, что всегда, здороваясь с кем-то, он называл себя: «Священник Иванов».

Нашу Маму соединяли с ним дружеские отношения. Сходство темпераментов, яркость личностей были тому причиной.

Отец Михаил ушел из жизни в 37 лет, захваченный беспощадной болезнью.

За несколько минут до смерти Мама навещала его, и он даже в таком состоянии расспрашивал ее обо всех нас, ее детях.

Светлая память о нем останется в наших сердцах до конца наших дней.

Возвратимся снова к нашей драгоценной, незабвенной Маме.

Пришел октябрь 2004 года, последний месяц Маминого пребывания на земле.

Мы чувствовали это приближение ухода в Вечность, но сердцем были не в силах понять его неизбежность.

Последнюю неделю октября настоятель храма Казанской иконы Божией Матери в Вырице отец Алексий Коровин приходил регулярно к Маме, причащал ее, соборовал.

2-го ноября Мама была совсем слаба, и было понятно, что конец близок. Отец Алексий прочитал вечером отходную молитву и простился с Мамой.

3-го ноября 2004 года в 7 ч. 15 мин. утра ее не стало.

В эти последние дни, не прекращая ни на минуту,

день и ночь читали Псалтирь по очереди наши близкие знакомые – Клавдия, Надежда, Татьяна и Татьяна Семеновна.

Уверена полностью, что только дедушкиными святыми молитвами мы смогли вынести эту для нас, ее детей, страшную, сильнейшую душевную боль, это словами выразить просто невозможно.

Мама была для нас в земной жизни всем.

Перед своим концом, после последнего соборования, Мама вдруг широко открыла глаза, которые стали, как в молодости, большими и светящимися, и, глядя в сторону двери, сказала ясно, очень четко и радостно: «Скоро, скоро...» Улыбка радости осветила ее лицо.

Моя сестра спросила: «Мама, ты дедушке это сказала?» – «Да, дедуленьке», – больше она не приходила в сознание и совершенно тихо отошла.

Мы помним, что дедушка, когда был уже совсем слаб, перед своей кончиной, когда Мама была день и ночь с ним, очень страдала, понимая приближение конца его земной жизни, сказал: «Маргариточка, не переживай так. Там мы будем вместе».

Мы верим, что это случилось! Она покоится сразу за часовней с мощами Преподобного, ее дедушки, и мы каждый раз обязательно говорим: «Дедуленька, мы отдали тебе твою Маргариточку».

Это утешает.

Здесь, на этих страницах, хотим сказать слова благодарности и признательности отцу Алексию и его матушке Людмиле за то искреннее, человеческое участие в те страшные для нас дни.

Будем всегда с великой благодарностью помнить, как отец Алексий приходил к Маме с причастием, какие искренние и добрые слова ей говорил, как переживал, мы это видели, когда Мама ушла в другой мир, как жалел нас.

Отец Алексий с матушкой положили Маму в гроб, мы этого сделать просто не смогли бы.

Как несли Маму до церкви на руках, как он шел всю дорогу впереди гроба и пел «Святый Боже». Мамин гроб несли шесть мужчин, глубокая им всем благодарность, а мы шли впереди и бросали на землю еловые ветки и красные гвоздики.

Как матушка Людмила ездила со мной выбирать для Мамы платье, как хотела она выбрать только красивое платье. «Она же была дама», – говорила матушка.

Они все всегда будут для нашей души близкими людьми.

Посвящается Маргарите Муравьевой

О, Господи!

Тебе я только поклоняюсь.

К Тебе Единому стремлюсь,

Идя глухой тропой.

Любви великой Ты носитель,

Ты мой Создатель и Спаситель,

Всей жизни жесткой, роковой.

* * *

Я хочу предложить читателю стиховорения, написанные преподобным Серафимом Вырицким в разное время. В книгах, ему посвященных, имеются неточности в этих стихах, и это, конечно, несколько искажает смысл.

Славу Великому Господу Богу

Радостно, дух мой, воспой!

Сердцем стремлюсь я к Святому чертогу,

Там, где Иисусе Сладчайший мой.

Ты в моей жизни едина надежда,

В скорбях, болезнях Тобой я живлюсь.

Будь Ты мне радость, покров и одежда,

Сам на всю жизнь я Тебе предаюсь.

О, мой прекрасный и чудный Спаситель,

Дай мне Твою благодать.

Ты в моей жизни единый Учитель,

Был Ты всегда мне отец мой и мать.

Славой Небесной всегда восхищаюсь,

Жизнь суетой не прельщает земной,

Духом и сердцем своим устремляюсь,

К жизни Небесной с ее красотой.

Там, в Небесах, все святые соборы,

И мириады бесплотных духов,

Все воспевают Божественным хором:

«Свят, Свят, Свят наш Господь Саваоф!»

Там, у престола Великого Бога

Божия Матерь стоит,

В Славе Величия, в Силе Божественной

Жизнь нашу грешную в мире хранит.

Дух мой и сердце всегда веселится,

Ты мой Создатель, и Бог, и Отец.

И душа моя грешная к Небу стремится,

Там всем скорбям и болезням конец.

Слава Великому Господу Богу!

Радостно, дух мой, воспой.

Сердцем стремлюсь я к Святому чертогу,

Там, где Иисусе Сладчайший мой.

И следующий его стих, тоже требующий, правда меньшей, но, все же, коррекции:

И в радости и в горе монах, старик больной,

Идет к Святой иконе, в саду, в тиши лесной.

Чтоб Богу помолиться за мир и всех людей,

И старцу поклониться о Родине своей.

Молись Благой Царице, великий Серафим,

Она – Христа Десница, Помощница больным.

Заступница убогих, одежда для нагих,

В скорбях великих многих спасет рабов Своих.

В грехах мы погибаем, от Бога отступив,

И Бога оскорбляем в деяниях своих.

***

Светлая всем память!

Святые издавна прославляли те малые города и веси, в которых подвизались. Известные прежде только окрестным жителям, они становились славными на весь мир. Так произошло и с курортным поселком Вырица близ Петербурга. Благодаря подвигам старца преподобного Серафима (Муравьева) это название на слуху у всех православных в России и за ее пределами. Тысячи паломников приезжают в храм в честь Казанской иконы Божией Матери, в часовню, где почивают честные мощи преподобного Серафима. И, как и при его жизни, получают утешение и помощь духовную.

История этого святого места в целом интересна и поучительна. На протяжении веков здесь не угасала напряженная духовная жизнь. Истоки этого духовного цветения уходят в седую древность.

В самом начале дачного строительства в Вырице ученые археологи из Археологического института и Императорского Эрмитажа исследовали старинные курганы на нынешней Береговой улице – у моста через Оредеж на Сиверском шоссе, близ современного Вырицкого кладбища. В 1915 году здесь были открыты древние захоронения XII века. Все найденные 16 бронзовых и серебряных предметов принадлежали легендарному племени водь. До подчинения в XVI столетии Новгорода Москве нынешние вырицкие земли входили в новгородскую Водскую пятину. Впервые «пустошь Вырица» упоминается в писцовых книгах 1499–1500 годов.

Название Вырица восходит к русскому слову «вырь», означающему пучину, омут на реке.³⁸ Версия прибалтийско-финского происхождения также связана с речными особенностями и означает практически то же самое: литовское vyrius – водоворот и финское via – водоворот, омут. Последнее практически совпадает с названием другого известного населенного пункта, который находится в тридцати километрах западнее и выше по течению, – это деревня Выра. Можно вспомнить еще один однокоренной топоним: эстонский город Выру.

Вырица расположена на берегу быстрой извилистой реки Оредеж, берега которой сложены из древнейшего красного девонского песчаника. Река Оредеж немалая по протяженности, но именно в Вырице она достигает наибольшей глубины и ширины, потому впечатление наших предков о пучине запечатлелось в названии.

В древности оредежский край был достаточно густо заселен. Старинные села были закреплены за новгородскими боярами и за монастырями. Самыми ближними к нынешнему дачному поселку Вырица в древности были Суйдовский Никольский женский монастырь и Чащинский Спасский мужской монастырь. Существовали они в ХVI-ХVII веках. Таким образом, земли нынешнего массового паломничества и всенародного почитания издревле были освящены иноческой молитвой.

Во время Ливонской войны (1558–1583) северо-западные русские земли были заняты шведскими войсками. По Плюсскому мирному договору (1583) Вырица в составе других русских земель отошла к Швеции. После новой войны России со Швецией, завершившейся подписанием в 1595 году мирного договора, земли эти были возвращены России. Еще через 15 лет, воспользовавшись Смутой и войной с Польшей, шведы вновь захватили северо-западные земли. После Столбовского мира (1617), хотя большинство северо-западных земель было возвращено России, приневские и прибалтийские русские земли все же остались почти на столетие в шведском владении.

Впервые поселение Wiritza появилось на картах Ингерманландии 1679, 1699 годов. Эти земли были шведско-русским порубежьем – граница пролегала неподалеку от Вырицы, всего в 12 верстах от южной границы нынешнего Поселка. И сейчас в лесу стоит большой валун, называемый «Мама-камень». Это пограничный знак, на котором выбиты символы пограничных государств – три короны и православный крест. Здесь заканчивались владения Швеции, за «Мама-камнем» начиналась Россия. После «великого голода» конца XVII века и Северной войны финско-шведское население деревни Вырица почти все вымерло. Вскоре Вырица стала возрождаться за счет новых русских хозяев, которые получили эти земли от Петра Великого, после того как они вновь были присоединены к России. Согласно первым исследованиям вырицких краеведов, деревню основали в 1717 году четыре семьи саратовских переселенцев, бежавшие от непосильной работы по строительству Северной столицы на оредежские берега.

В конце XVIII века Вырица принадлежала генеральше Надежде Андреевне Бороздиной. В 1835 году деревня перешла к лейтенанту флота Линхарку, а в 1838 – Богдановой. В это время Вырица относилась к Царскосельскому уезду Санкт-Петербургской губернии и насчитывала 83 человека местного населения. В царствование Императора Николая I деревня, состоявшая из 18 домов, была перекуплена чиновником полиции Федором Ракеевым. Память о нем хранится в названии одной из улиц современной Вырицы. К концу XIX века относится первое печатное упоминание о Вырице. В 1864 году печатный «Справочник по Санкт-Петербургу и окрестностям» дает такие сведения: «Вырица – деревня владельческая Рождественской волости Царскосельского уезда Петербургской губернии при реке Оредеж. Число домов – 21. Число жителей 124». В это время на вырицкой земле началось дачное строительство, достигшее наибольшего размаха в начале XX века. В 1869 году вырицкие земли были включены в состав заповедного майората Витгенштейнов, учрежденного в 1845 году.³⁹

Датой зарождения дачного городка можно считать 1903–1904 годы. В это время самую старую в России Царскосельскую линию железной дороги (Санкт- Петербург – Царское Село – Павловск) решено было продлить на юг.

Сравнительная близость Вырицы к Петербургу – 60 километров – стала привлекать сюда с каждым годом все больше и больше петербуржцев, которые строили на выкупленных у крупных землевладельцев землях уютные стильные дачи, некоторые из них строились специально для сдачи внаем. Так Вырица, наряду с ранее возникшим на берегу Оредежа дачным поселком Сиверская, стала своеобразной «дачной столицей Санкт-Петербурга». Многочисленные чиновники, офицеры, купцы, врачи, заводские служащие со своими семействами устремились в «лесной городок под Петербургом», где в окружении векового соснового бора раскинулись по обеим берегам быстрой речки Оредеж ровные (как в Петербурге, по линейке построенные) улицы с красивыми домами с замысловатыми башенками, эркерами, мезонинами, украшенные резьбой. До революции было распродано и частично застроено более 3000 участков. По площади застройки Вырица превзошла и Павловск, и Царское Село. К концу 1913 года сформировался центр поселка. Появились улицы Моховая, Грибная, Лесная. Улицы стали называть в честь писателей: Крылова, Пушкина, Чехова, Гоголя; по названиям российских городов: Саратовская, Московская, Казанская. Кроме центра поселка старожилы называют еще пять микрорайонов, которые сформировались к этому времени.

Революция, всколыхнувшая всю Россию, уничтожила тихий дачный уют Вырицы. В августе 1917 года во время корниловского мятежа в районе Вырицы были остановлены эшелоны с «Дикой дивизией», посланной на усмирение взбунтовавшейся столицы. Во время второго наступления армии Юденича, осенью 1919 года, Вырица была занята войсками белогвардейского генерала Ветренко. Вскоре власть окончательно перешла в руки большевиков. В советское время Вырица становится не только дачным, но и трудовым поселком – здесь открываются небольшие заводы и фабрики, больница, аптеки, пекарня, Дом культуры. Это преображение Вырицы было на виду у всех, но только некоторые верующие люди знали о том, что после революции Вырица стала «молитвенным форпостом» России: сюда съехались многие монашествующие из закрытых петербургских и иных монастырей. Здесь существовали тайные монашеские общины, ставшие потом монастырями.

Великая Отечественная война была страшным временем испытаний для русских людей, но одновременно и временем духовного пробуждения. Немецкие войска заняли Вырицу во второй половине августа 1941 года. Почти сразу же возобновились богослужения в Петропавловской и в Казанской церквях, прихожанином которой был старец Серафим⁴⁰, летом 1942 года легализовали монашескую общину архимандрита Серафима (Проценко) в Поселке. Была открыта церковь женского монастыря в Заречье (одном из микрорайонов Вырицы) и легализована женская монашеская община. Настоятельницей ее была слепая старица, которая скончалась 26 июля 1942 года. Таким образом, Вырица стала молитвенным духовным центром России – во время войны преподобному старцу Серафиму помогали в незримом духовном подвиге иночествующие двух монашеских общин.

Во время оккупации в Вырице базировалась тыловая команда православных румын из восточных приграничий России. Они немного говорили по-русски и понимали церковнославянский язык, посещали богослужения, говорят, что некоторые даже бывали и у старца Серафима.

Однако, как и повсюду на русской земле, захватчики оставили в Вырице страшную память о себе. В сентябре 1942 года гитлеровцы организовали в Вырице концлагерь, куда из разных населенных пунктов Ленобласти (Мга, Синявино, Шлиссельбург) были свезены дети, потерявшие родителей. На берегу реки Оредеж в двухэтажном особняке разместилось более 200 детей в возрасте от 3 до 14 лет. Малолетних узников фашисты заставляли зимой работать на переборке картофеля и овощей, а летом в парниках. Рабочий день доходил до 12 часов, питание было отвратительным. Дети теряли силы и умирали. Хоронили их на территории лагеря. От более здоровых детей фашисты брали кровь для своих раненых офицеров. За год с небольшим, пока концлагерь находился в Вырице, от голода умерли десятки детей. В послевоенное время были обнаружены некоторые захоронения, и останки детей были перенесены на поселковое кладбище. На могиле в 1985 году был сооружен памятник, здесь проводятся памятные митинги и служатся панихиды по погибшим. Рядом с памятником приход Казанской церкви поставил поклонный крест.

В старом здании вырицкой школы был лагерь для военнопленных, где многие наши солдаты умирали от голода и побоев. В ночь на 27 января 1944 года Вырица была освобождена от фашистов. При этом удалось отбить у врагов эшелоны, в которых русских людей собирались угнать в Германию. Во время войны на Вырицу, по предсказаниям и молитвам преподобного Серафима, не упало ни одной бомбы, дома не были сожжены или разграблены и местные жители от оккупантов сильно не пострадали, хотя и жили под постоянным страхом насильного перемещения в Германию. Перед освобождением Вырицы нашими войсками были готовы к отправке в Германию вагоны с людьми, но внезапно подошедшие советские военные части смогли освободить вырицких узников. Память о погибших в Вырице детях и военнопленных свято хранится местными жителями.

После войны центральная часть Вырицы становится «поселком городского типа». Здесь были возведены каменные дома и заложена городская инфраструктура. В 1970-е годы построили много пионерских лагерей и детских садов для летнего отдыха. Поселок приобрел статус детского курорта. Население поселка на данный момент составляет около 12000 человек, здесь находятся дачи многих известных людей и их потомков: Д. С. Лихачева, М. Кураева, А. Кушнера, В. Бианки, В. Пикуля, И. Глазунова, К. Лаврова, М. Светина, О. Басилашвили.

В ХVIII-ХIХ веках Вырица принадлежала к приходу Суйдинской Воскресенской церкви Царскосельского уезда Санкт-Петербургской губернии, образованному в 1710-х годах на месте прежнего Никольского монастыря и погоста.⁴² Своего храма в деревне не было. Первый храм был здесь возведен тогда, когда из захолустной деревни Вырица стала превращаться в «дачный городок» или, как писали тогда в рекламных проспектах, в «лесной курорт».

Недалеко от железнодорожного переезда в Вырице стоит храм святых апостолов Петра и Павла, построенный в 1908 году на пожертвования местных дачников. Одним из первых жертвователей был известный в народе «братец Иванушка» – трезвенник Иван Алексеевич Чуриков (1861–1931).⁴³ Еще одним известным благотворителем был лесопромышленник А. X. Ефремов, отец известного русского ученого палеонтолога и писателя-фантаста Ивана Ефремова.

Известный миссионер-проповедник трезвой жизни «братец Иван» поселился в Вырице в 1905 году. Братец Иоанн Чуриков прибыл в Вырицу с Поволжья. К этому времени он уже приобрел всероссийскую известность, исцелив множество горьких пьяниц. В 1906 году для Чурикова и его полумонашеской общины был построен дом (он сохранился до нашего времени), на первом этаже которого находился зал для проведения бесед. Сюда съезжались пьющие люди со всей России и давали зарок не употреблять больше спиртных напитков. Они вылечивались, и многие оставались жить в общине, обрабатывали свои поля, выращивали овощи, держали скот. Чуриковские плотницкие бригады нанимались на строительство дач. Некоторые чуриковцы отделялись и строили себе дома.

Место для первого вырицкого храма определилось благодаря дарственной на землю вдовы коллежского асессора Веры Васильевны Карнеевой и купца Василия Павловича Сомрекова. Храм святых апостолов Петра и Павла строился по проекту выпускника Института гражданских инженеров, техника Санкт-Петербургского градоначальства, архитектора Николая Ивановича Котовича. Соорудить храм решено было в память чудесного спасения Царской Семьи во время крушения поезда в Борках (1888). Храм полностью возводился на народные деньги, местные жители жертвовали иконы, убранство и колокола.

Закладка храма состоялась 10 сентября 1906 года, освящение – менее чем через два года, 22 июня 1908 года. Чин освящения храма совершил настоятель Санкт-Петербургского крепостного Петропавловского собора протоиерей Александр Дернов в сослужении местного благочинного протоиерея Афанасия Беляева и других священников.

Новый храм был выстроен в старомосковском стиле и представлял собой деревянное крестообразное в плане здание на высоком фундаменте из валунов, с просторным двусветным церковным залом, вмещавшим до 1500 человек, шатровым куполом и высокой колокольней.

Первоначально собственного причта в храме не было, и богослужения совершались настоятелем церкви села Введенское священником Севастианом Воскресенским (1874–1938). Позднее, с 30 марта 1911 года, настоятелем Петропавловского вырицкого храма был определен священник Георгий Васильевич Преображенский (1879–1933). Уроженец Санкт-Петербурга, выпускник столичной Духовной семинарии, он с 1904 года служил в приходе Подмошье Лужского уезда (в Горской Знаменской церкви). О. Георгий Преображенский происходил из потомственного священнического рода, давшего Церкви немало выдающихся пастырей и архипастырей, среди которых был и епископ Ямбургский Феофан (Быстров; 1872–1940) – духовник Царской Семьи. Он приходился о. Георгию Преображенскому дядей. В Петропавловской Вырицкой церкви священнику (впоследствии протоиерею) Георгию Преображенскому суждено будет служить в течение двух десятилетий, вплоть до своего ареста (23.01.1931), высылки и заключения в лагерь.

В 1937 году Петропавловский храм был закрыт, богослужения возобновились благодаря Псковской Духовной миссии в 1941 году. Во время боевых действий храм сильно пострадал, но после войны был восстановлен, капитальный ремонт в здании проведен уже в наше время, и сейчас храм радует паломников и прихожан общей светлой атмосферой своего убранства и святынями – намоленными иконами и кивотом с частицами мощей святых.

Первый вырицкий храм в честь апостолов Петра и Павла, выстроенный в восточной части «курортного городка», отстоял в шести верстах от местности Княжеская Долина – живописного района на берегу Оредежа, принадлежащего князьям Витгенштейнам, который к 1910-м годам стало уже густонаселенным – это и послужило основанием к строительству здесь еще одного вырицкого храма.

2 августа 1912 года состоялось общее собрание жителей поселка, посвященное вопросу строительства храма. То, что храм необходим, было признано всеми единодушно, и начали подыскивать подходящее место. Выяснилось, что в конторе, ведавшей продажей участков, при первой разбивке земли ее владельцем был уже намечен участок под храм – по Ракеевской улице между Пильным и Майским проспектами. При осмотре участка он был признан неудобным. Более отвечавшим своему назначению посчитали участок в центре поселка по Магистральному проспекту на углу Ракеевской улицы. Представители от поселка поехали в Петербург к князю Витгейштейну с просьбой о замене участка, отведенного под храм. Владелец принял, выслушал представителей и обещал прислать письменный ответ, который вскоре был получен.

Князь сообщал, что просимый участок в 1771 квадратную сажень по оценке значительно превосходит стоимость первоначально выделенного под храм участка, но он согласен снизить 50% стоимости, составлявшей 2834 рубля, и продать при наличном расчете за 1417 рублей, из которых он сам лично жертвовал 700 рублей, а жителям поселка оставалось внести сумму в 717 рублей. Предложение князя было принято на собрании поселка, ему написали письмо с благодарностью за отзывчивость и пожертвование. Была открыта подписка на приобретение земли. Жители отозвались дружно, и нужная сумма была собрана и внесена в контору владельца в оплату за купленный участок. Собрание поручило уполномоченным избранным лицам совершить купчую от имени общего собрания. Для этого было учреждено «Братство в честь Казанской иконы Божией Матери, по построению храма в память 300-летия царствования Дома Романовых» с определенным уставом.

Накануне всероссийского имперского торжества строилось много храмов. Назовем в Петербурге храм в честь чудотворной Феодоровской иконы Божией Матери на Полтавской улице, храм близ Варшавского вокзала на Обводном канале, Феодоровский храм в Феодоровском городке в Царском Селе. Вырицкий храм, в отличие от многих возводившихся в это время по типовым проектам церквей, решено было выстроить в стиле древнерусского деревянного зодчества ХVI-ХVII веков, обращенного к идеалам Святой Руси. Объявили конкурс на проект храма, было представлено пять проектов. Большинство голосов было отдано за проект архитектора В. Р. Опышкова и М. В. Красовского.⁴⁵

В феврале 1914 года последовало распоряжение столичного градоначальника, что постройка, возводимая в память юбилея Дома Романовых, обязательно должна иметь своим покровителем особу Царствующего Дома. 27 февраля 1914 года Братство обратилось к Его Высочеству князю Иоанну Константиновичу с просьбой быть почетным покровителем. Князь Иоанн Константинович был старшим сыном внука Императора Николая I – Великого Князя Константина Константиновича.

Великий Князь Константин Константинович был Президентом Российской Академии наук, был талантливым поэтом и драматургом (он подписывал свои стихи инициалами «К.Р.»). Многие его поэтические произведения переложены па музыку выдающимися композиторами конца XIX века, включая Чайковского. Романсы его широко исполнялись в России, они иногда звучат и сейчас. Великому Князю Константину Константиновичу принадлежали Мраморный дворец в Петербурге и дворец в Павловске, который был его резиденцией. Долгие годы он был командиром старейшего Преображенского гвардейского полка. В 1900 году он был призван на пост главного начальника Военно-учебных заведений, на котором пребывал до своей смерти в 1915 году. Он был боготворим офицерами русской армии. Семья Константина Константиновича состояла из 6 сыновей и двух дочерей. Старший сын Олег был убит в начале войны в 1914 году; Иоанн, Игорь и Константин в 1918 году сброшены в шахту близ г. Алапаевска Пермской области вместе с Великой Княгиней Елизаветой Феодоровной.

20 марта 1913 года было получено согласие князя Иоанна Константиновича быть почетным председателем Братства. Таким образом, можно сказать, что вырицкий Казанский храм находится под небесным покровительством новомученика, одним из первых в годину гонений пострадавшего за Христа и явившего верность России православной и царской.

Торжественная закладка храма состоялась 14 июля 1913 года, ее совершил Высокопреосвященный Алексий, архиепископ Тобольский, при участии многих духовных лиц и большом стечении народа. К осени 1913 года храм был вчерне закончен: вырублены стены, выведена шатрообразная глава, сделана колокольня, настланы верхние черные потолки. Верх был покрыт железом. Церковный участок обнесли дощатым забором со стильными рублеными воротами. На зимний период постройка была остановлена и возобновлена с начала весны 1914 года. Строительная комиссия и Совет принимали все меры, чтобы закончить постройку к храмовому празднику – 8 июля (старый стиль). К назначенному сроку важно было закончить и внутреннее убранство храма, которое в настоящее время несколько изменилось. Когда вы входите в храм, то сразу бросается в глаза, что иконостас здесь позднейшего происхождения, он значительно больше того места, которое намечалось архитектором под него, так как он закрывает окна алтарной части, но, надо отдать должное, он красив, изящен и усиливает красоту храма. Этот иконостас был привезен в Казанскую церковь в первые послереволюционные годы из петроградского храма во имя святителя Николая Чудотворца при приюте братьев Брусницыных. Купец Николай Брусницын был одним из благотворителей вырицкой Казанской церкви. Из петроградского Никольского храма также были привезены две иконы-картины профессора Академии художеств А. Кошелева: «Всех скорбящих радость» и «Благословение детей». Прежний двухъярусный иконостас меньших размеров, выполненный по рисунку архитектора М. В. Красовского, был перенесен в боковой придел святителя Николая Чудотворца.

26 мая 1914 года на строящийся храм подняли колокола и кресты. При огромном стечении дачников и окрестного населения крестный ход во главе с настоятелем Петропавловского вырицкого храма о. Георгием Преображенским встретил на вокзале прибывшего на торжество члена Священного Синода архиепископа Никона в сопровождении многих священников. Высокопреосвященный Никон в сослужении всего прибывшего и приглашенного духовенства совершил молебен и чин освящения колоколов и крестов, которые потом были подняты на храм.

26 июля 1914 года состоялось освящение храма, чему накануне предшествовало всенощное богослужение, совершенное ныне прославленным в чине новомучеников протоиереем Философом Орнатским с сонмом духовенства при пении хора лейб-гвардии Семеновского полка. Чин освящения храма совершил епископ Гдовский Вениамин, впоследствии новомученик. В храме было освящено несколько пределов: верхний центральный придел в честь Казанской иконы Божией Матери, боковой – в честь святителя Николая Чудотворца, нижний – в честь преподобного Алексия, человека Божия, и преподобного Серафима Саровского. Надо отметить, что большинство икон, церковная утварь, облачения в храм были пожертвованы, что говорит об особой народной любви к новой церкви.

Многочисленные гости и местные жители радовались появлению сказочной обители, окруженной вековыми соснами, выросшей неподалеку от живописного берега быстротечного Оредежа. Здесь находило облегчение и утешение множество скорбных душ в трудные годы слома векового уклада русской жизни.

Три года в вырицком Казанском храме не звучала молитва – в 1938 году он был переоборудован под клуб Общества содействия обороне (Осоавиахим). Богослужения в храме возобновились осенью 1941 года. Следует отметить, что этому способствовали дедушка и дядя нынешнего настоятеля храма иерея Георгия Преображенского – по просьбе старожилов Вырицы в Псков, где располагался центр Псковской Православной миссии, содействовавший открытию храмов на занятой немцами территории Северо-Запада, отправились Иоанн Преображенский, к тому времени – студент 3 курса I Медицинского института, и его двоюродный брат, выпускник Химико-технологического института Ливерий Воронов. Впоследствии они стали певчими и псаломщиками в Казанской церкви, где с сентября 1941 года стал служить протоиерей Владимир Богданов (1868 – после 1960), которому к этому времени было 73 года. Узнав о том, что в Вырице вновь совершаются богослужения, пешком из самых дальних поселков в ее окрестностях потянулись уцелевшие к 1941 году священники и простые прихожане.

С 1941 года и до сего дня в храме не прекращается молитва. Правда, в годы хрущевских гонений предпринимались упорные попытки закрыть церковь.

В начале 1960-х годов уполномоченный КГБ по Гатчинскому району отдал распоряжение о закрытии храма. На защиту церкви встали прихожане и жители поселка, они составили ходатайство о том, чтобы церковь в поселке не закрывали. С этим документом верующие отправились в Москву, в Президиум Верховного Совета, и добились отмены распоряжения о закрытии Казанской церкви в Вырице. Ныне в храме хранятся фотографии тех, кто возглавлял в те годы благое дело. На фотографиях надпись: «Усердные ходатаи против закрытия храма в начале 1960-х годов – Ф. Черный, И. Орлов, И. Русаков».

В церкви Казанской иконы Божией Матери в Вырице бережно сохраняется все, что касается ее истории.

К 75-летию со дня основания храма был оформлен стенд, рассказывающий об истории храма и о тех, кто его создавал.

На протяжении уже почти ста лет храм утешал и духовно взрастил несколько поколений вырицких жителей, а теперь он радушно принимает и многочисленных паломников со всех концов света. В храме сохранились многие иконы, собранные здесь из закрытых в годы гонения на веру церквей Гатчинского благочиния. Ныне в храме находится и келейная икона преподобного Серафима – Казанская икона Божией Матери, переданная в «его приход» по завещанию подвижника, а также иконы прп. Серафима Саровского и целителя Пантелеймона.

Настоятель церкви Казанской иконы Божией Матери отец Георгий Преображенский и все прихожане неустанно заботятся о своем храме. Здесь все отремонтировано, отреставрировано, обновлено. При храме действует большая воскресная школа, новые поколения вырицких жителей воспитываются под сенью родного храма в вере и благочестии.

Таким образом сбылись чаяния преподобного Серафима, выраженные им в стихотворной форме:

Пройдет гроза над Русскою землею,

Народу русскому Господь грехи простит.

И крест святой Божественной красою

На храмах Божиих вновь ярко заблестит,

И звон колоколов всю нашу Русь Святую

От сна греховного к спасенью пробудит,

Открыты будут вновь обители святые,

И вера в Бога всех соединит.

Утихнут грозные невзгоды,

Своих врагов Россия победит,

И имя русского великого народа,

Как гром, по всей Вселенной прогремит.

1939

В домике-часовне в Вырице, как в Муроме, где почивают святые Петр и Феврония, мы навещаем не только святого старца Серафима, но и его верную супругу, тоже принявшую в схиме имя Саровского угодника. Как неразлучны они были в жизни, так остаются неразлучными и по смерти.

Можно сказать, что и житие их общее. Но у матушки был еще и свой особый скорбный подвиг. Само происхождение ее покрыто тайной. Совсем недавно удалось установить девичью фамилию матушки и узнать ее родословие.⁴⁶

В миру матушка носила имя Ольга Нетронина. Родилась она в деревне Якушки Рыбинского уезда Ярославской губернии в 1872 году. Тот, кто по документам значился ее отцом, Иван Григорьевич Нетронин, был женат на простой женщине, Анне Тихоновне, и имел в Рыбинске собственный дом. Он держал небольшую портняжную мастерскую. В 1900–1901 годах Иван Григорьевич закрыл ее и переехал в деревню Якушки в 5 верстах от Рыбинска, где и остался жить в собственном доме на доходы, получаемые от хозяйства, оставленного в городе. Кроме Ольги в семье было еще пятеро детей: братья Иван и Григорий, умершие довольно рано; Александр, родившийся в 1881 году глухонемым, помещенный впоследствии в дом инвалидов около Волховстроя; и Владимир, 1885 года рождения, который окончил Санкт-Петербургский университет и жил с женой Евгенией Александровной и дочерью Татьяной (1907 года рождения) в Петрограде. Сестра Ольги Мария, родившаяся в 1879 году, овдовев, вышла замуж второй раз, получив фамилию Желвакова. В советские годы она жила в Рыбинске на иждивении дочери-учительницы.

Таким образом, оказывается, что Ольга Ивановна Нетронина была землячкой отца Серафима, хотя вокруг матушки упорно существовали слухи, что она принадлежала к Царскому роду. Некоторые даже утверждали, что она была Царской дочерью, так как в ее келлии в Новодевичьем монастыре висел огромный портрет Государя Императора Александра II. Такие слухи могли иметь под собой то основание, что Ольга действительно не помнила свою мать, и не исключено, что она была приемной дочерью Нетрониных. Впоследствии все родственники отрицали какое-либо отношение монахини Христины к Царской Семье, но это и понятно: не могли не отрицать. Подобное признание в 30-е годы означало подписание себе смертного приговора. Но, хотя и вероятно, что разговоры о связи с Царской Семьей основывались на вымысле, однако царственность природы Ольги Ивановны можно ощутить даже по ее фотографиям, сделанным до ухода в монастырь. Особая стать, несуетность, благородство – все это отражено на старинных фотокарточках семьи Муравьевых.⁴⁷

Ольга Ивановна Нетронина и Василий Николаевич Муравьев сочетались законным браком, вероятно, в 1894 году.

Торговые дела шли успешно, торговля мехами приносила немалую прибыль. Ольга Ивановна деятельно участвовала в торговых делах мужа. Когда, видя неотмирность Василия Николаевича, его обманывали подчиненные, не радели в работе, она, обладая горячим темпераментом, не могла спокойно реагировать на неправду, неискренность, фальшь и всегда ставила недобросовестных людей на место. По обоюдному согласию супруги постоянно выделяли немалую часть прибыли на благотворительные цели. Помогали монастырям, храмам и просто отдельным людям, постоянно вносили пожертвования на содержание нескольких богаделен, самая крупная из которых находилась на Забалканском (ныне Московском) проспекте при Воскресенском Новодевичьем монастыре. При малейшей возможности дружные супруги, искренне сострадавшие чужому горю, посещали эти дома призрения, утешая одиноких и беспомощных теплым участием, раздавая гостинцы и духовные книги. Не раз принимали они к себе болящих из казенных больниц. Заботу о таких людях брала на себя Ольга Ивановна. Сердечное участие, искренняя любовь и правильный медицинский уход творили чудеса: безнадежно упавшие духом и истощенные тяжкими недугами люди вставали на ноги и возвращались к деятельной жизни. Несомненно, Господь послал будущему старцу Серафиму супругу близкую по духу и тем самым дал ему испытать настоящее семейное счастье. Она часто выезжала вместе с мужем в Вену, Варшаву, Париж.

Однажды в Вене ее признали самой красивой женщиной среди многих-многих пришедших со своими мужьями отмечать закончившиеся деловые договора. Но для нее этот светский успех мало что значил: так же, как и ее супруг, она сокровенно, всей своей жизнью в миру, готовилась к будущему иноческому подвигу.

30 января 1895 года у супругов Муравьевых родился сын, которому в крещении было дано имя Николай. С ним и был связан особый материнский крест Ольги Ивановны, но об этом после.

В целом в предреволюционные годы жизнь складывалась благополучно: семья имела дом в Петербурге, как мы уже говорили, постоянно ездила за границу, а неподалеку от Вырицы, на окраине Павловска, супруги Муравьевы построили дачу. В 1913 году семья переехала в свой загородный дом на постоянное жительство. Этот большой двухэтажный дом из двенадцати комнат, с дворовыми постройками и конюшней для экипажа – выезда, как тогда называли, располагался в поселке Тярлево по Большой ул., 3, на берегу Гуммолосаровского ручья и рядом с платформой Тярлево, находившейся на железнодорожной ветке, ведшей к Павловскому музыкальному вокзалу; неподалеку начинался знаменитый Павловский парк. Дом, пережив две войны в целости, долго еще стоял, и местные знали, что это дом Муравьевых, добрая память о которых сохранилась. Но уже в наше, послевоенное время, дом почему-то был снесен, и сейчас там голая спортплощадка, да лишь муравьевский, как говорят местные, куст сирени напоминает о них. И в знак доброй памяти, которую Муравьевы оставили в потомках тярлевских жителей, многие берут от этого куста и себе в сад муравьевскую сирень.

В Тярлево Муравьевы прожили до 1920 года – без малого семь лет. Приход храма Преображения Господня в Тярлево, почитающий преподобного Серафима как одного из своих небесных покровителей (В. Н. Муравьев был ктитором храма), поставил на месте дома подвижника поклонный крест, к которому от храма в день памяти старца ежегодно совершается крестный ход.

Через два года после рождения сына Бог послал молодым супругам испытание – их новорожденная дочь скоропостижно скончалась. После этого они взяли на себя подвиг, подобный тому, который всю жизнь нес святой праведный Иоанн Кронштадтский, – стали жить друг с другом как брат и сестра, готовясь, таким образом, еще в миру к будущему иноческому подвигу.

На сугубый молитвенный настрой подвигла супругов Муравьевых и сугубая семейная скорбь – их сын Николай, придя в сознательный возраст, учась на юридическом факультете университета, под влиянием модных веяний того времени принял Католичество. Измена сына Православию не могла не врезаться острием щемящей тоски в родительское сердце. В сентябре 1920 года, после распродажи всего имущества и пожертвования его монастырям и храмам, супруги Муравьевы простились с мирской жизнью. Василий Николаевич стал насельником Александро-Невской Лавры, а Ольга Ивановна приняла постриг в Воскресенском Новодевичьем монастыре. Вместе с матушкой в монастыре жила дочь сына Николая от первого брака – Маргарита.

Монашеский постриг матушка приняла с именем Христина. Мать Христина стала заместительницей настоятельницы монастыря игумении Феофании (Ренталь), имела право благословлять монахинь.

Спустя четыре года после начала иноческого жития матушку Христину постигла новая скорбь о сыне («душу прошло оружие») – по сфабрикованному делу Николай был отправлен в ссылку. К счастью, ссылка продолжалась недолго, но и вернувшись в родные места, Николай не находил себе места: не складывалась семейная жизнь, почти постоянно был без работы. В самые трудные минуты он всегда обращался за помощью к родителям, и так всю свою недолгую жизнь, которая была прервана насильно по ложному обвинению в 1941 году. Арестован он был в Вырице, неподалеку от дома старца на Пильном проспекте, где Николай жил с женой и сыном. Трудно представить, какую муку перенесла матушка Серафима, получив известие об аресте сына, а потом долгие годы не зная, где он и что с ним. Только теперь из архивных материалов мы узнаем о том, что расстрельный приговор был приведен в исполнение 4 сентября 1941 года в Екатеринбурге. Родители же не имели возможности даже посетить могилу своего сына. Скорбь о единственном сыне жила в душе матушки Серафимы до последних дней.

На послушании в Новодевичьем монастыре матушка пробыла более десяти лет, а потом, по благословению митрополита Серафима (Чичагова), стала сиделкой, сотаинницей и служкой преподобного Серафима. Она сама была серьезно больна, но никогда не показывала это окружающим – с молодости ее беспокоила желчнокаменная болезнь, сопровождающаяся сильными болевыми приступами.

В 1930 году старцу по болезни было благословлено покинуть город. Архиерейское благословение спасло и отца Серафима, и матушку от общей участи монашествующих города на Неве, которые в одночасье в феврале 1932 года были арестованы. В Вырице у Муравьевых не было своего дома, им приходилось скитаться с места на место по съемным комнатам, позднее неподалеку, в скромном домике, жила их внучка Маргарита и ее дети, так что схимонахиня Серафима до конца дней была еще и заботливой бабушкой. О том, какой была матушка в первые годы жизни в Вырице, вспоминает ее духовная дочь:

Она была прекрасна всем – величием осанки, властным жестом, легкой шуткой вовремя, остроумным замечанием, умением во все входить, все сразу увидеть, всем распорядится, и все же никогда не терять внутреннего света, всегда горевшего. Заботившаяся и обо всех пекущаяся мать Христина!

А вот как о ней написала ее правнучка:

Авторитет бабушки был заслуженным, общепризнанным и даже, можно сказать, непререкаемым. Дедушка был характера, скорее, мягкого, на фоне твердости бабушки. Их очень крепко объединяла глубокая обоюдная любовь, общее дело в купеческие времена и стремление к жизни по завету Христа. И общее решение окончательно посвятить себя служению Господу, приняв одновременно монашество в самое гонимое и трудное для иноческой жизни время. Они были едины, два в одном, и в мирской жизни, и в пути ко Господу. Можно твердо сказать, что они с дедушкой, иеросхимонахом Серафимом, были единым целым.

Во всех рассказах-воспоминаниях о бабушке производит впечатление яркость и твердость ее характера. Какая-то ясность и последовательность в ее действиях, убежденность в необходимости стоять в правоте. Так она не терпела среди близкого окружения наветов и сплетен и даже жестко, но справедливо, наказывала за это. И все понимали ее право и правоту, вспоминая с уважением и благодарностью об этом. Особо следует отметить то внутреннее достоинство, которое в ней ощущалось постоянно, вне обстоятельств. Даже во времена оккупации она твердо и жестко выгнала вон немцев, пришедших занять дом, в котором они в это время жили, указав на выход, изъяснив на немецком: «Вон!» И они подчинились и более не появлялись, чувствуя, наверное, ее внутреннюю силу над собой. Страх у нее был только перед Господом.

Более десяти лет несла матушка Серафима подвиг служения людям в Вырице. По свидетельству знавших ее, она сама стала в это время мудрой старицей, скрывавшей свои духовные дарования в лучах праведности отца Серафима. Даже краткое поучение матушки Серафимы, записанное одной из ее духовных дочерей, свидетельствует о том, как она была духовно близка преподобному старцу: «А святые? А преподобные? – однажды сказала матушка своей духовной дочери. – Как они любили! Слов не хватает... Приглядись после трехлетней (военной) разлуки к батюшке, – недалеко ходить, тут за стеной. Как велик в любви! Он истинно светится любовью небесной. Вот и нам всем надо следовать, особенно теперь, когда нам дана такая ощутимая поблажка во времени – всех люби и каждого люби, крепче, сильнее, раздувай в себе искру любви и пламя любви. Помни, не только адаманта по духовным способностям – Павла, но и мытаря призвал Господь, и блудницу, и Закхея, малого ростом, посетил. Каждому – особо, и каждому – все».

Схимонахиня Серафима отошла ко Господу 17 апреля 1945 года. По воспоминаниям правнучек старца, «когда матушку выносили в церковь из дома, дедушку, который не мог ходить, поднесли в кресле к окну. Мы, дети, я и моя сестра, стояли рядом и видели, какой человеческой скорбью было полно его сердце. Слезы текли по его щекам, но тут же пришло то, что выше просто человеческих чувств, и он спокойно сказал: “Там, моя дорогая, незабвенная матушка, будем вместе”».

Преподобный Серафим пережил схимонахиню Серафиму на несколько лет, и всегда, когда посетители покидали его келью на Пильном проспекте, благословлял зайти в Казанский храм и на его погост: «Там моя матушка лежит...» В его келье висел рисунок с изображением могилки схимонахини Серафимы, часто старец указывал на него посетителям с теми же словами: «Здесь моя матушка...». На кресте могилы схимонахини Серафимы (Ольги Ивановны Муравьевой; † 1945) в Вырице долгие годы было прикреплено четверостишие, которое преподобный Серафим Вырицкий написал о ней:

Не зарастет тропа народная травой

К твоей могилке, матушка родная.

Ты всех любила сердцем и душой,

Не пропадет твоя любовь святая.

Матушка Серафима не прославлена «иже во святых», но по собственному опыту можем сказать, что личная молитва к ней (и келейная, и у ее гробницы) не бывает напрасной. Матушка так много скорбела при жизни, что и теперь может услышать и помочь скорбящим матерям и женам. Надеемся, что придет время, и она также будет канонизирована, ведь Церковь прославила, например, святую Наталию наряду с ее супругом Адрианом. Он был мучеником за Христа, а она явила подвиг сострадания супругу.

Упомянем здесь и еще об одной подвижнице, также носившей в постриге имя Серафима. Она сменила матушку Серафиму (Муравьеву) на послушании – служении старцу Серафиму и приходившим к нему людям. Пришла она читать Псалтырь по новопреставленной схимонахине Серафиме, да так и осталась – монастырь в Вырице к тому времени уже закрыли – идти было некуда. О духовной близости последней келейницы со старцем Серафимом говорит стихотворение, которое она написала после его кончины. Долгие годы оно было прикреплено ко кресту на могиле старца:

Ушел родной, ушел всеми любимый,

Ушел с последнею молитвой на устах.

Но не тоскуй, не падай духом, веруй,

Он за тебя помолится и Там, на Небесах.

О монахине Серафиме (Морозовой) известно, что родилась она в 1892 году в Псковском уезде Псковской губернии. В годы войны (с 1942 года) жила в Вырице (в Успенском женском монастыре, будучи преемницей схиигумении Хрисианы). В 1945–1949 годах была келейницей иеросхимонаха Серафима Вырицкого. После его кончины с 1949 года проживала в Пюхтицком Успенском женском монастыре. Скончалась в 1974 году в Пюхтицах.

Рядом с часовней прп. Серафима и схимонахини Серафимы покоятся их ближние по духу и по плоти люди.

Незадолго до войны в Вырице поселился, вернувшись из лагеря, где он находился пять лет после своего ареста в июне 1932 года, один из твердых исповедников Православия, известный петербургский пастырь архимандрит Серафим (Проценко).

Родился будущий пастырь, в миру Стефан Владимирович Проценко, в 1874 (1869?) году в селе Карповка Славянской волости Изюмского уезда Харьковской губернии в крестьянской семье. Окончил церковно-приходскую школу, с детства тянулся к Церкви, любил петь. По военному призыву Стефан Владимирович Проценко оказывался в Санкт-Петербурге, где служил в лейб-гвардии Семеновском полку рядовым. Во время службы в столице неоднократно посещал Кронштадт, встречался со св. прав. Иоанном Кронштадтским, по совету которого и ушел в монастырь.

В 1895–1917 гг. подвизался в монастырях на Русском Севере (в Олонецкой епархии): в Сяндемской и Никифоровской пустыни, позже – в Кирилло- Челмогорском мужском монастыре близ Каргополя. Там был пострижен в мантию с именем Серафим, рукоположен во иеромонаха.

В 1917–1923 гг., по благословению митрополита Петроградского Вениамина, уроженца Олонецкого края, о. Серафим открыл в Петрограде подворье Челмогорского монастыря (на Боровой улице, 40), и его стараниями был построен храм при подворье. Тогда же он был возведен в сан игумена, в 1919–1924 гг. служил настоятелем храма прп. Кирилла Челмогорского в Петрограде. Возведен в сан архимандрита.

В годы служения о. Серафима на Челмогорском подворье сложился круг его духовных чад, среди которых наиболее близким по духу человеком, верной духовной дочерью и ближайшей помощницей становится Вера Владимировна Коржавина (в монашестве – Варвара, позже, в схиме, – схимонахиня Таисия).

Будущая схимонахиня родилась в Санкт-Петербурге в 1892 г., в мещанской семье. С отличием закончила Мариинскую женскую гимназию (1908) и педагогические курсы при ней (1910). До революции преподавала в женской гимназии, после 1917 г.– в школе. О своей глубокой любви к Церкви она никому не говорила.

В 1922 году, на одре смертельной болезни, приняла тайный постриг с именем Варвара на Кирилло-Челмогорском подворье, решив, что будет преподавать в школе, пока ее не станут принуждать отречься от Бога. Постриг над нею был совершен иеромонахом Серафимом (Проценко), с которым м. Варвара была знакома с 1917 года, когда он начал устраивать подворье в Петрограде. Вскоре она поправилась. С этого времени м. Варвара – ближайшая помощница, а с 1925 г. – келейница о. Серафима. После закрытия подворья на Боровой, до 1932 г., архимандрит Серафим служил в церкви Пекинского подворья на Воронежской улице.

17 апреля 1932 г. архимандрит Серафим был арестован по делу «Ленинградского филиала Истинно-Православной Церкви», в дни массового ареста властями монашествующих в Петрограде.

16 июня 1932 г. он был приговорен к пяти годам «исправительно-трудовых лагерей», которые отбывал в Темниковских лагерях в Мордовии.

В том же 1932 году, в октябре, была арестована и матушка Варвара. Будучи осужденной на три года концлагерей, она находилась в Свирских, позже – Карагандинских лагерях. Отбыв срок, в 1935 г. она поселилась в Вышнем Волочке Тверской губернии, где к этому времени проживало немало монашествующих из ссыльных. В 1938 году она перебралась в Вырицу, где поселилась у своих знакомых – Сидоровых, проживавших в собственном доме в Поселке.

Здесь сложилась тайная монашеская община, которая впоследствии, во время войны, стала Богоявленским мужским монастырем. Жители Вырицы приглашали архимандрита Серафима помолиться и посетить их дома, обращались к старцу за советом. Многие его почитали прозорливым, чему были свидетельства.

Архимандрит Серафим (Проценко) был арестован 30 июля 1945 года в Пскове, куда он был эвакуирован из Вырицы в январе 1944 года. Обвиненный в сотрудничестве с немцами, усугублявшимся окормлением русских частей «Хиви» в немецкой армии, 75-летний пастырь был приговорен (4 мая 1946 г.) к 20 годам каторжных работ. Освободившись в середине 1950-х гг., архимандрит Серафим некоторое время был в Псково-Печерском монастыре, с 1955 г. краткое время – в Ленинграде, у духовных чад, позже был перевезен ими в Вырицу, где проживал до 1960 г. в домике м. Евфимии в Поселке. Почитался многими как старец и прозорливец. Скончался 28 декабря 1960 года в Вырице, похоронен в Санкт-Петербурге на Большеохтинском кладбище возле Никольской церкви.

«Странница Любовь» или «старица Любовь» – так пишут ее имя теперь в поминальных записках, а при жизни все называли ее просто Любушка. Собрано, написано и опубликовано ныне ее жизнеописание, но все равно – тайна святости остается тайной. Как в советское время слабая и одинокая женщина смогла стать воистину «столпом Православия» – той, вокруг которой спасались тысячи? Как стала она незаменимой советчицей не только для простых людей, но и для иерархов? Почему кончина ее была такой мучительной и столько перенесла она в конце жизни? Эти вопросы, думается, на земле так и останутся без ответа.

Для тысяч людей, приезжавших к ней в Сусанино, навсегда в памяти останется свет, лившийся из ее глаз – из ее земных очей смотрело Небо. От нее проистекала любовь, смирение, сострадание. Не нужно было никаких рассказов о ее прозорливости и других духовных дарах, нужно было только увидеть ее согбенную фигурку, убогую одежду, мешки с хлебом и эти глаза, чтобы почувствовать – да, это святость. Вот что такое – святой человек. И за что нам такой дар – встреча с настоящей святостью?

Блаженная Любушка родилась 17 сентября 1912 года в крестьянской семье Лазаревых близ Сухиничей, то есть недалеко от Оптиной пустыни. Пяти лет Любушка осиротела – умерла ее мать, а скоро и отца «забрали». Был он церковным старостой и, можно сказать, принял смерть за веру. Потому что вскоре после возвращения из лагеря умер от скоротечной болезни.

Любушка была очень красивой девушкой, ее окружало множество женихов, тетушка, которая взяла сироту на воспитание, хотела выдать ее замуж. Но будущая старица не приняла такой судьбы и уехала в Ленинград к брату. Поступила работать на «Красный треугольник» калошницей – во вредный цех. Проработала одиннадцать лет, а потом заболела туберкулезом, пришлось перейти на должность кастелянши на склад. Здесь ее стали принуждать обманывать, делать приписки.

Она часто молилась в Николо-Богоявленском кафедральном соборе, а также на Волковом кладбище в храме Иова Многострадального – на «Волкуше», как ласково называют этот храм коренные питерцы. Жила неподалеку с братом и невесткой в коммунальной квартире на улице Тамбовской, в доме № 46. Питалась скудно: пила чай с хлебом. В семье брата варили мясные супы – Любушка мясо не ела. Постник иеросхимонах Серафим Вырицкий говорил: «Надо заключить мир с животными». Однажды она, ослабев, упала на улице, стала призывать Господа. Приехавший врач «скорой помощи» отказался забрать ее в терапевтическое отделение: «Это не моя больная». И девушку, учитывая некоторые «странности» в ее поведении, отвезли в психиатрическую больницу. Ей удалось уйти оттуда, оставив паспорт в руках врачей. Что ей пришлось претерпеть тогда, один Господь ведает. Любушка рассказывала Лукии Ивановне, что, сбежав из больницы, три дня ничего не ела. Ей стыдно было просить. По милости Божией встретила верующую женщину, которая, увидев плачущую девушку, пожалела ее и накормила. После этого возникли проблемы с братом. Все это очень осложняло ей жизнь.

И началась жизнь странническая. По преданию, на это ее благословил преподобный Серафим Вырицкий. Некоторым своим духовным чадам старец Серафим давал послушание духовно окормлять православных. Не имея возможности принимать всех, он молился, чтобы Господь даровал одним людям помощь через других, духовно с ним связанных, как при жизни его, так и после кончины. Это было сокровенным деланием Вырицкого старца.

Без прописки, без дома – и это в 50-е годы, когда за малейшее нарушение паспортного режима грозила тюрьма. Ночевала, где придется, часто в лесу, под открытым небом. Странница обошла многие святые места России, была даже у отшельников гор Кавказских. Но всегда, из всех своих странствий возвращалась она в Вырицу – к старцу Серафиму (сначала к живому, потом – на могилку).

Благословение на подвиг юродства Христа ради Любушка получила от блаженной старицы Марии (Маковкиной; 1884–1971), которая подвизалась при Николо-Богоявленском кафедральном соборе. Эта дивная раба Божия была духовной дочерью старца Варнавы Гефсиманского, а затем его друга и сотаинника иеросхимонаха Серафима Вырицкого. По некоторым сведениям, и благословение на прекращение странствий, и послушание в окрестностях града святого Петра Любушка получила также от блаженной старицы Марии. Предвидя свою кончину, блаженная Мария передала свое служение Любушке, сказав при этом: «она великая». Так странница поселилась в Вырице.

Старец Серафим Вырицкий говорил, что настанет время, когда за каждого верующего сорок грешников цепляться будут, чтобы он вытащил их из болота греховного. Таким спасителем для знавших ее стала блаженная Любушка. Она помогала в деле спасения от голода духовного не только в годы блокады, но и в мирное время, когда люди нуждаются в заступнике и утешителе не меньше, чем на войне. В Вырице Любушка поначалу жила, где придется, и питалась подаянием. Местные жители относились к ней как к Христа ради юродивой и потому не обижали ее. Днем она странствовала по поселку, стояла на службе в храме, а на ночлег просилась к разным людям. И не всегда к добрым. Бывало, стоит она у какого-то дома, а ей знакомые прохожие говорят: «Что ты тут стоишь, тут такая пьянь живет!» А матушка отвечала: «Может, они милость мне окажут, и Господь их помилует!» По воспоминаниям, блаженная Любушка со слезами молилась за Вырицу, иногда громко, в голос, обращаясь к Господу с просьбой о помиловании.

За двадцать с лишним лет до кончины, после многолетних странствований, Любушка нашла себе постоянное пристанище – почти до конца своих дней она жила у Лукии Ивановны Мироновой, которая стала для нее духовной сестрой. Жила сначала в Вырице, где в одной комнате помещалась сама Лукия Ивановна, ее дочь, муж и двое детей. Через два года жизни «в тесноте, но не в обиде», семья, по благословению Любушки, перебралась в Сусанино – железнодорожный поселок в шести километрах от Вырицы.

Домик в Сусанине стал народным прибежищем – туда устремились сотни, а затем и тысячи посетителей. Люди шли к Любушке как к пророчице: что Господь возвестит, то она и скажет, и принимали ее ответ как из уст Божиих. Любушка совершала свои молитвы днем и ночью, не позволяя себе не только прилечь, но даже присесть. Это был подвиг столпничества, который она несла многие годы – возможно, по благословению столпника XX века иеросхимонаха Серафима Вырицкого.

Матушка видела все духовным взором. Недаром она спрашивала у приходящих к ней: « А где ты живешь? А в каком районе? А на какой улице?» И было ощущение, что она видит все обстоятельства жизни человека, видит место, где он живет. Она принимала (но далеко не от всех!) принесенный богомольцами хлеб, откусывала от него кусочек и по-детски простыми словами поминала приносящих. Люди, видя это, начинали плакать слезами любви и покаяния. Будто короста спадала с их душ, оставался единственный вопль: «Господи, помилуй мя, грешного!» Потом остатки этого хлеба она брала с собой к Сусанинскому храму и кормила птиц.

Наряду с особым заступничеством старицы можно говорить и о сокровенном знании ею грозных судеб Божиих. Она немало говорила об испытаниях, которые ждут петербуржцев. А накануне трагедии в Оптиной пустыни, когда один из братий монастыря, постоянно получавший письма с угрозами о расправе, спросил ее, что его ждет, то услышал в ответ: «Убьют, но только не тебя».

Матушке были открыты изменения воли Божией. Так она могла на протяжении нескольких лет говорить: «Как хорошо, что у тебя нет детей. Время такое сейчас – в вере воспитать ребенка очень трудно». Но, услышав об ожидании ребенка, захлопала в ладоши и воскликнула: «Слава Богу! Слава Богу! Он будет хороший!» Определив тем самым и пол будущего ребенка. Вообще такое детское определение из уст Любушки приходилось слышать не раз: «Отец Иннокентий хороший. Владыка хороший. Матушка хорошая. Там хорошо». Но приходилось слышать и обличения.

В домике часто собиралось много народа, дальние оставались ночевать. При этом у человека не спрашивали никаких свидетельств о благонадежности – матушка все прозревала. Однажды в потоке обычного многолюдства приехали две женщины, вошли в избушку, и тут же услышали: «А вы из Большого дома?» (Так у нас в Питере называли КГБ). Вместо ответа одна другой в потрясении сказала: «Она – святая».

Разговаривая с человеком, Любушка часто «писала по руке» – водила пальчиком по ладошке и, как бы считывая то, что там написано, отвечала – иногда понятными словами, иногда загадочно, а часто – видимо зная, что человек все равно не выполнит сказанное: «Как хотите. Делайте, как хотите». Так она отвечала тем, кто не исполнял ее благословения и опять приходил за советом. Советами Любушки руководствовались не только простые верующие, но и те, кому поручено «кормило Церкви» – и владыки, и опытные духовники, и недавно рукоположенные пастыри.

Ее благословение обычно соединялось с указанием на того святого, которому надо особенно молиться, отслужить молебен, прочитать акафист – чтобы исполнилось просимое. Любушка говорила о том, что надо чаще ставить свечи, говорила об этом, как об очень важном деле. Да и вообще людям, которые приходили к ней с запутанными семейными или служебными проблемами, советовала всегда просто: «Читайте молитвы дома. Учите детей молиться». И на самом деле, в жизни этих людей не хватало основы, все остальные проблемы были только «приложением».

Почти двадцать лет Любушка провела в Сусаннино, но в конце жизни опять отправилась в странничество. В восьмидесятилетием возрасте, уже отягченная многими болезнями, она, как ветхозаветный Авраам, оставила место своего вселения для того, чтобы отправиться в новое странствование. Год она провела в Николо-Шартомском монастыре Ивановской епархии, побывала в Дивеево, в Шамордино, в Оптиной, в Бородинском монастыре и, наконец, поселилась в Вышневолоцком Богородице-Казанском женском монастыре. И сюда до самой кончины к ней продолжали ехать люди со всех концов России.

11 сентября 1997 г., на Усекновение главы Иоанна Предтечи, Любушка отошла ко Господу после перенесенной операции.

Промыслительно и то, что матушка умерла в день Усекновения главы Иоанна Предтечи. Она была истинный пророк нашего времени. Мы сейчас вполне понять этого не можем и не можем осмыслить величины ее святости. Со временем Господь Сам все расставит по местам.

По воспоминаниям вырицких старожилов, в 1950-х годах Любушку часто видели вместе с Федей блаженным. В народе его еще звали старец Федор Михайлович или Федя-пастушок. Он, как и старец Серафим, был уроженцем Ярославской губернии. О себе особо не говорил, а дар предсказания имел. Подойдет, посмотрит, мысли человека прочитает и скажет, что делать, а чего не делать. Или на будущее от каких-то неверных поступков предостережет.

Раб Божий Сергий из Павловска рассказывал:

Я тогда был знаком с одной девицей – это уже после развода дело было. Намерения у меня были серьезные. Он же сразу сказал: «Разные у вас будут дороги». Так и произошло. Она получила травму и вскоре скончалась.

Федя-пастушок пас в Михайловке коров. Кнута у него не было, буренок своих он словом Божиим пас. Идет, бывало, по деревне: сам впереди, стадо за ним. Односельчане возмущались: «Какой же ты пастух, у тебя и кнута нет!» Он им в ответ: «Зачем скотинку бить, она и так все понимает». Поведал он мне тогда один случай.

Случилось так, что много дней в тех краях не было дождя. Все водоемчики, речушки пересохли, одна грязь да тина остались. В колодцах – водичка на самом дне, людям не хватает, где ж тут говорить о скотине.

Выгнал я своих буренушек в поле. Травка сухая, солнце печет, а бедная моя скотинушка мается без воды. Остановился и начал молиться. Долго так молился. Буренки вокруг меня собрались, будто помогают мне. Ковырнул я один камешек ногой. Смотрю, вокруг него стало мокренько. Стал я разрывать это место, образовалась вороночка. Я расширяю ее, расширяю, а она водой помаленьку наполняется. Коровушки мои пить стали. Одна, вторая, третья. Вода прибывает и прибывает. Образовалась такая вот большая размывка. И поил я моих коровушек в том месте все время, пока было жарко. Вода оказалась чистая, родниковая. Хотя ее там никогда прежде и не было. Многие удивлялись.

Федя-пастушок все время пел одну песенку:

Идет инок по дороге,

Идет инок по широкой.

Иди, инок, воротись,

Церковь Божья отопрется,

Братия дружно отзовется.

Жил Федя у одной старушки, а когда она умерла, молодые наследники выгнали его на улицу. Где голову приклонить, куда податься? Пришел он на могилку к старцу Серафиму, пал на колени, приложился и со слезами говорит: «Батюшка, я вот без роду и племени. Жить мне теперь негде и не на что – укажи дорогу, куда пойти. Благослови, батюшка». И забылся Федя коротким сном. Видит он во сне откровение и слышит голос старца Серафима: «Подожди немножко, скоро подойдет к тебе одна старушка, будешь у нее жить». Через полчаса пришла раба Божия Евдокия: «Ой, Федя, что ты тут?» – «Да вот хозяйка моя померла, остался я теперь на улице». И пригласила старушка его к себе. Там он и доживал свой век.

Про Вырицу Федор Михайлович говорил: «Вырица – это святое место. Будет здесь женский монастырь. Паломничество сюда будет большое».

Болел перед смертью Федор Михайлович. Хоронили его на вырицком кладбище, народу было очень много.

Никогда не была Вырица без старца или без старицы. Были такие моменты, когда и двое, и трое жили в этом месте людей, отмеченных Господом.

Раб Божий Павел рассказывал:

Проживала в наших краях еще одна юродивая, с даром прозрения. Старица, игуменья Ольга. Ее потом тоже похоронили в Вырице. Жила в сарае, в котором даже печь не топилась. Был я у нее два раза, да как-то не приняла она меня. Положила на полати, где у нее лежанка была, сама же молилась. Потом домой, не поговорив, отправила. Во второй раз я не вытерпел и говорю: «Почему мне-то ничего не скажете?» – «Так,– говорит,– надо».

Лечила она в основном пьяниц и наркоманов. Она их вымаливала. Приехал раз к ней монах Руфа из Киева. Сначала она его тоже странно приняла: на полати отправила. Сама – за молитву. Но разговор у них состоялся. Она ему сразу сказала: «Ты летчиком был?» – «Да». Продолжает: «Тебя сбили на такой-то высоте, и упал ты в снег большой. Поэтому и не разбился». Так оно и было. Подбили тогда его самолет, вылез он из падающей машины, парашют поздно раскрывать, и упал в глубокий сугроб. Зима была тогда снежной. Еле выбрался, но жив остался. Предсказала, что будут у него в жизни гонения, паспорт потеряет, так и будет скитаться, но потом найдет место. Что вышло? Монастырь власть закрыла, этого Руфу отчислили, долго он скитался без места жительства, без прописки, без паспорта. Паспорт потом выправили, и он устроился дворником в Киеве.

* * *

Вспоминаю еще такую Грушеньку, тетю Грушу. Настоящее имя ее – Агриппина. Узнал я о ней случайно. Познакомился со схимонахиней Варварой, она жила и сторожила один дом в Вырице. Попросила она меня тогда перекрыть крышу, текло во время дождя. Купил я толь, принялся за работу. Дом же тот был на две семьи. Вторая хозяйка мне и говорит: «Что ж вы делаете? Сарай дровяной накрываете, а там Грушенька живет». Я не понял, в чем провинился, но заглянул в окно пристройки. Вижу, какие-то кастрюльки стоят, да и само помещение – метр двадцать на метр восемьдесят, не больше. Как там можно жить?

Спустился, решил посмотреть. Малюсенькая пристройка к сараю, времянка из досок в палец толщиной. Доски снизу от дождя уже сгнили. Печки нет, одна керосиновая лампа стоит. «Тут нельзя жить»,– говорю. «А Грушенка живет с Божьей помощью и летом, и зимой». Начал я допытываться, но немногое узнал. Скрывала Грушенька перед людьми свой подвиг. Доски потом я там прибил, обшил все толью, заделал кирпичами, дверь навесил, а то висела простая тряпка, стекло вставил – утеплил как мог. В другой раз привез керосину. И вот затопит Грушенька свою керосинку, и теплынь у нее по келье разливается. Да недолго она после этого прожила. У нее уже были страшные болезни, горло сильно простужено. Умерла вскоре Грушенька.

Вырицкие старожилы еще помнят, как по улицам поселка из конца в конец ходила странная женщина с корзинкой, в которой сидели кот, петух и маленькая собачка. Неверующие над ней смеялись и считали ненормальной. Верующие и внимательные толковали это так: матушка показывает, что тварь Божия живет в мире друг с другом, а людям надо у них учиться. Это была блаженная Наталия.

Старожилы вспоминали, что ее появление в Вырице предсказывал сам прп. Серафим, говорил, что к ней будут ходить за помощью и молитвой, говорил о ее духовной высоте.

У матушки Наталии были особо приближенные духовные чада, они и сейчас постоянно приезжают на ее могилку на Вырицком кладбище и рассказывают о духовных дарованиях матушки. Биографические же сведения о ней крайне скудные – как и все юродивые Христа ради, матушка скрывала свое происхождение и обстоятельства жизни, приведшие к подвигу юродства.

Неизвестна фамилия матушки, хотя все, кто встречался с ней, были уверены, что происходила она из высокого звания, об этом говорило благородство ее внешности, речей и манер, и то, что она в совершенстве знала французский язык – язык русской аристократии. Родилась матушка в 1890 году и, вероятно, в юности приняла постриг. Сохранилась фотография, на которой матушка одета в белый апостольник. По некоторым сведениям, в молодости матушка подвизалась на горах Кавказа в тайных пустыньках, которые потом были разгромлены гонителями.

В 1955 году мать Наталия появилась в Печорах и по благословению прп. старца Семеона направилась на Вырицкую землю, где до 1976 года несла подвиг утешения, вразумления, молитвы за людей. Как и другие вырицкие подвижники, матушка Наталия какое-то время провела в скитаниях – не имея прописки, была преследуема властями. В конце концов, ее приютила и дала ей прописку одна местная жительница. Поселилась матушка во времянке – ветхом сарайчике со щелями, в которые зимой забивался снег и дул ветер. Матушка же не только не имела теплой одежды, но и ходила зимой босая. И часто, когда посетители жаловались на холод в ее избушке, брала их ледяные руки в свои, согретые внутренней теплотой и так отогревала. Не только руки, но и сердца...

В той же маленькой времянке жили с матушкой Наталией ее любимые животные: козы, свиньи, кошки, собаки... и крысы, с которыми матушка разговаривала, как с разумными существами, и совсем их не боялась, они тоже были ее «домашними животными».

Любовь ко всему живому распространялась у матушки даже на насекомых, она не смахивала с себя мух и комаров, а по свидетельству очевидцев даже специально уходила в лес и отдавала себя на съедение комарам. Это сугубое изнурение плоти было продолжением ее ежедневного мученичества.

Воистину вся жизнь блаженной была сплошным мученичеством – жила она, по сути дела, в хлеву, обрекала себя на холод, голод, бессонные ночи и другие телесные мучения (например, еженощно молилась, стоя коленями на поленьях дров), но главное – она брала на себя чужие беды, невзгоды и грехи. Благодарные духовные чада матушки на всю жизнь сохранили воспоминания о том, как по ее молитвам они были спасены от смерти, избавлены от страшных болезней (рака, туберкулеза, радикулита, умопомешательства), о том, как матушка помогла наладить семейную и рабочую жизнь, – так она всегда и во всем была для них любящей матерью. Иногда и строгой, воспитывающей своих чад в послушании, смирении и терпении. Молитвенный покров матушки Наталии ощущали и до сих пор ощущают на себе многие из тех, кто обращался к ней за помощью. Приведем здесь отрывок из воспоминаний Архиепископа Симбирского и Мелекесского Прокла:⁵²

Я познакомился с матушкой Наталией благодаря Екатерине Владимировне, которая сообщила, что матушка желает видеть меня.

Пришел я к ней в первый раз уже наслышанный о ее прозорливости, а она мне в ноги кланяется. Я очень удивился:

– Мать Наталья, что Вы кланяетесь?

– Я не тебе, а твоему сану кланяюсь. Зайди, зайди в мою келью, побеседуем. Вот как я живу скромненько.

Меня поразила обстановка в ее доме. Это было настоящее царство зверей и птиц: кролики, козы, собаки, куры, утки.

Матушка очень хорошо ко мне относилась, называла «птичкой», может быть потому, что в армии я служил в авиации, а, может быть, по другой причине. Она предсказала мне священство, монашество и архиерейство.

Я учился в духовной семинарии, и мне предстоял трудный экзамен. Как раз приехал отец Василий Швец и предложил поехать в Вырицу. Я сказал, что у меня экзамен по Ветхому Завету, надо готовиться, но батюшка ответил:

– Ничего, навестим мать Наталью, она помолится, и сдашь экзамен.

Подошли к ее дому, постучали. Собаки, конечно, заливаются. Мать Наталия сидит в бане и кричит оттуда:

– Юлька, замолчи. Кто там, мы никого не принимаем!

– Да свои, матушка.

– Никаких у меня своих. Кто это?

– Да я, матушка, отец Василий с птичкой.

– С птичкой принимаю.

Не успел я ни о чем рассказать, как матушка говорит:

– Как хорошо, что батюшка пришел, сейчас молебен послужим.

Отец Василий достал епитрахиль, поручи и начал по обычаю: «Благословен Бог наш...» Когда он пел обращения к святым, матушка его перебивала и громко повторяла: «Святой Иоанн Кронштадтский, моли Бога о нас! Святая блаженная мати Ксение, моли Бога о нас».

Очень длинный молебен получился, служили больше двух часов. Наконец закончили, после чего мать Наталия достала пачку денег и подала отцу Василию:

– Вот тебе за молебен, ручки на свечке греешь, бери.

Отец Василий не взял деньги. После этого матушка сказала:

– Вы мои гости, сейчас буду вас угощать.

Засуетилась, достала селедку, лук и подсолнечное масло, нарезала и смешала все вместе.

– Сколько блюд приготовила, – говорит матушка,– как архиерею!

Хлеба не было. Я подумал: «Если бы консервы, хотя бы сайру, а то обопьешься от селедки». Матушка мгновенно отреагировала на мою мысль, достала откуда-то банку сайры и спросила:

– А чем открывать будешь?

Нашли нож, кое-как открыли. После этого мать Наталия взяла полстакана подсолнечного масла и будто случайно вылила его на мое новое, только что купленное пальто. Я подумал про себя: «Конец, пропало пальто, не отчистишь».

Очень хотелось пить после матушкиного угощения, и тогда она поставила на стол лимонад. Отец Василий отказался, а я выпил.

Во все время угощения мать Наталия продолжала напевать:

– Святой Иоанн Кронштадтский, моли Бога о нас; святая блаженная мати Ксение, моли Бога о нас.

Так много-много раз повторяла. Потом обратилась к нам:

– Птичка, пойдем с тобой, а батюшка пусть отдыхает.

Матушка, – спросил я, – а почему вы поете «молите Бога о нас», они же не прославлены еще?

Прославленных святых можно не перечислять, а их нужно. Знаешь, ты будешь открывать мощи отца Иоанна Кронштадтского и участвовать в прославлении блаженной Ксении... Ну, пора спать, надо укладываться. Куда же вас поместить, таких людей надо на второй этаж, там сено лежит, там покои для владыки.

Это она предсказала мне епископство и то, что в епархии покои архиерея действительно будут на втором этаже.

Наверху я хотел полистать конспекты, но папка с тетрадями вывалилась из моих рук, и я не смог ее найти. Всю ночь мы так и не сомкнули глаз и видели, как мать Наталия молилась коленопреклоненно. Мы делали вид, что спим, а она молилась всю ночь. В пять часов утра мы с отцом Василием спустились вниз и сказали матушке, что хотим пойти к батюшке Серафиму на могилку. Она дала нам булку со словами:

– Помолитесь, помолитесь и хлебушка положите на могилку.

Калитка во двор Казанского храма оказалась закрытой. Тогда мы перелезли через забор, подошли к могиле старца и долго молились. Вырицкий сторож удивился, почему мы здесь в такую рань, и как вошли при закрытых воротах.

Когда мы вернулись и пришли попрощаться с матушкой, она подошла ко мне со словами:

– Так, экзамен на «пять»! – и перекрестила, после чего добавила, – а это твое хозяйство, – и вручила мне папку с конспектами.

Этот трудный экзамен я сдал на «отлично». Но самое удивительное было то, что на пальто, которое матушка облила маслом, ничего не осталось. Жирного пятна как не бывало.

Однажды я раздробил палец, который долго не заживал. Решил поехать к матушке. Захожу во двор и вижу: сидит она у дома, а рядом с ней транзисторный приемник.

– Птичка приехал. Тишина прежде всего. Лукавый! Замолчи! – и приемник выключился сам.– Ничего, сейчас промоем палец марганцовкой и перевяжем на два часа.

Когда я вернулся к себе, боль прошла. Палец был в порядке.

После хиротонии я служил священником в храме на Смоленском кладбище. Пришла туда мать Наталия и говорит:

– Я так не хочу, чтобы тебя в Выборг перевели. Там даже иконы нерусские.

Было это весной, а осенью перевели меня настоятелем Выборгского собора.

За несколько лет до самих событий мать Наталия предсказала смерть Папы Римского, митрополита Никодима, Брежнева. Помнится, когда она говорила об их смерти, спрашивала вслух:

– Господи, я правильно говорю? – И сама же отвечала: – Правильно...

Она очень просила передать владыке Никодиму, чтобы он не ездил на похороны папы Римского. Но он все же поехал и скончался в Риме.

Так же знаменательны воспоминания протоиерея Василия Швеца:

Отношения матери Наталии с животными и ее подарки – это был особый язык, который лишь через много лет общения становился понятным. Она вразумляла людей через животных. И как не вспомнить здесь библейскую ослицу, вразумившую пророка!

Случилось, что я сильно заболел и вызвал двоюродного брата, который немедленно приехал. Он был ученый, заведующий кафедрой, человек верующий, но не любивший юродивых, так как считал их шарлатанами. Когда мы с братом беседовали, зашла ко мне в дом мать Наталия. Видно, она духом знала, что я болею, и почти сразу после ее прихода мне полегчало. Вдруг матушка схватилась за бок, согнулась и запричитала:

– Ой, ой, болит!

– Что старушка дурит? – спросил брат.

Я тогда служил в храме на Смоленском кладбище и подумал, что она предсказывает что-то, что должно произойти там. Прошло несколько дней, а в субботу, когда брат был во Владимирском соборе (где хранится знаменитая чудотворная Казанская икона Божией Матери), у него началась сильная боль в правом боку.

Оказалось, что обострился аппендицит. Пришлось идти к знакомым договариваться, так как брат был иногородним. На Вербное Воскресенье отправили его на операцию. Все случилось, как матушка предсказала.

У одной вырицкой жительницы муж выпивал. Пошла она к матери Наталии. Вдруг подошел козел и ударил гостью лбом. Матушка вышла и начала ругаться:

– Ах ты, такой пьяница, да еще дерешься. Я такого козла убила бы. Пошли в милицию. Надо заявить на козла!

Матушка отправилась в милицию, где долго не могли понять, чего она хочет. Когда разобрались, что заявляют на козла, который ударил кого-то, то с раздражением сказали:

– Сами разбирайтесь!

Все это в точности повторилось с той женщиной. Муж в пьяном виде (то бишь козел) избил ее, и когда она пошла заявлять в милицию, ей ответили:

– Сами разбирайтесь!

Матушка Наталия нередко прикидывалась пьяной. Нальет в бутылку воды, пьет будто водку. Это она проделывала, когда приходили к ней пьяницы. Замечательно, что после того, как она давала им выпить воды из своей бутылки, они отвращались от страшного недуга.

По молитвам матушки люди исцелялись от самых тяжелых болезней. Часто она давала кагор: выпьет человек – и исцелится.

Почти каждому из приходивших к ней мать Наталия делала какие-то подарки. И все со значением. Кому кусок хлеба, сахара, просфору, кому козьего молока или какую-то вещь. Все, что ей приносили, раздавала приходящим и еще добавляла от своих припасов.

В трудные моменты жизни, особенно во время духовной брани, матушка часто оказывалась рядом. Она видела духовным оком состояние человека и спешила на помощь. Придет, принесет хлеб, яйца – и скорбь куда-то отходит, становится светло и радостно. Это был дивный дар ее – через какие-то маленькие подарки утешать человека. Но когда нужно было, то она и вразумляла.

Она несколько лет брала у меня сено для своих коз и часто приходила. Для меня эти приходы всегда были радостью и утешением.

Задолго до моего священства она предсказала мой путь, подойдя ко мне со словами:

– Благослови.

В Ленинграде был юродивый Петр. И вот однажды матушка сказала мне:

– Как там дурачок Петр живет? Передай ему привет от дурочки Натальи.

У нее было удивительное и такое доброе чувство юмора, согревающее душу, успокаивающее и утешающее. Бывало, скажет:

– Дашь обет, что придешь на обед? Приходи, я тебе перину из сена сделаю.

Или возьмет, за уши потаскает – и головная боль проходит. Бывало нередко и такое: только начну кому- то рассказывать о матушке, как она и сама появляется, откуда ни возьмись. Если кто-то приходил из любопытства и спрашивал, она отвечала уклончиво, вроде:

– Может, что-нибудь и выйдет...

Очень много людей приходили к матушке за благословением на учебу, перед уходом в армию, перед важными событиями в личной жизни. Кому устроиться на работу, поступить в институт, с жильем трудность – сразу отвечала, как и что нужно сделать, будет ли успех.

Но вместе с ласковостью и добротой в ней всегда чувствовалась духовная сила. Никакой расслабленности, она всегда была собранной, как воин на поле брани.

Внешне ничего не показывая, мать Наталия была молитвенницей. Как-то я ночевал в ее доме, проснулся ночью и не мог уснуть. И вот все это время до утра матушка стояла на коленях и молилась. Молилась за всех знаемых и незнаемых, за всех, кто приходил к ней и собирался прийти.

Ночами ходила она молиться к часовне блаженной Ксении

Удивительный дар прозорливости дал ей Господь. Она знала помыслы людские. Однажды матушка что-то записала на листке бумаги и отдала знакомой со словами:

– Завтра прочтешь.

На листке было в точности записано, о чем думала эта знакомая.

Мать Наталия была очень мудрой и образованной, сохраняя удивительную простоту и ласковость в общении.

Перед кончиной матушки ей явился святитель Николай, возвестивший о предстоящем уходе.

Мать Наталия отошла ко Господу в возрасте восьмидесяти шести лет. Произошло это накануне Богоявления в 1976 году. Похоронили ее на вырицком поселковом кладбище в самый праздник Богоявления.

К могиле матушки ходят и до сего дня те, кто почитал ее при жизни, а также те, кто узнал о ней из книг и от очевидцев.

Слава о духовных дарах вырицкой схимонахини Варвары распространялась на всю Россию, приезжали к ней за советом и утешением гости из Болгарии, Греции и Иерусалима. Люди уходили от нее окрыленными, прозревшими духовно. И сейчас те, кто приезжает к преподобному Серафиму, обязательно посещает и могилку матушки на погосте Казанской церкви и назидаются ее скорбным, но победоносным житием.

Родилась будущая старица 25 октября / 7 ноября 1907 года в селе Пожегдин северного Зырянского края – ныне Республика Коми, в семье зажиточного крестьянина Федора Михайловича Третьякова. Была она четвертым ребенком в семье, при крещении ее назвали Натальей.

Когда Наталье исполнилось 12 лет, она стала послушницей монастыря Иверской иконы Божией Матери. За два года до этого прозорливая старица Лукерья, жившая в монастыре, сообщила, что ей было видение – Сама Богородица велела, чтобы младшую дочь крестьянина Федора Михайловича Третьякова, Наталью, приняли в монастырь.

Когда в дом Третьяковых пришли монахи и рассказали о чудесном видении, Пелагея Федоровна, мать Натальи, прижимая младшую дочь к груди, взмолилась: «Царица Небесная, прости меня, грешную! Не могу ее отпустить, ей еще и десяти годков нет...» Но когда монахи вновь через два года пришли за отроковицей, она смирилась и отпустила младшую дочь в монастырь, благословив иконой Иверской Божией Матери и иконой «Неопалимая Купина».

Жила она в монастыре более десяти лет. Но об этом периоде матушка Варвара немного рассказывала. Начнет, бывало, свой рассказ, а как дойдет до времен советских – в слезы. Например, когда говорила про то, как большевики, взявшие власть, решили разорить монастырь. Тот корпус, где жили монашки с послушницами, окружили, и прозвучал приказ: «Выходи по одной!» Долго молились монахини, закрыв двери и окна от солдатни, потом одна решила выйти к ним: «Что делать, все равно придется выходить». Расправа с ней произошла прямо под окнами. Увидев эту жестокость и глумление над сестрой во Христе, решили монахини не выходить и погибнуть голодной смертью. Сильно молились они в это время. Матушка всегда в этом месте плакала... Успокоившись немного, говорила: «Что пришлось пережить людям верующим, как глумились над ними, не приведи, Господи, снова таких испытаний!»

Стоит матушка Варвара на молитве в этом забаррикадировавшемся корпусе и вдруг видит рядом с собой неизвестного ей старца. Говорит он ей: «Собирайся, я тебя проведу через кордон нечестивцев. Только не убойся, выведу я тебя». Собрала она узелок, и пошли они. «Не троньте ее, это моя дочь!» – сказал старец конвоиру, и тот неожиданно для самого себя отпустил их. Когда отошли на безопасное расстояние, остановились. Старец сказал Наталье, чтобы она добиралась до родительского дома, и добавил непонятные для нее тогда слова: «Придет срок, приедешь ко мне в Вырицу».

Когда матушка вернулась в родное село, то встретили ее нищета и беда. И мама стала уговаривать ее: «Ты ведь постриг не принимала, монастырей теперь нет, куда ты пойдешь? Выходи замуж, и станет нам всем полегче жить».

Мужа послал Господь Наталье степенного, работящего и любящего. Родилось двое деток. И вот однажды получили они письмо от старшего брата мужа, который звал их на жительство поближе к большому городу, где работы больше, и у детей больше перспектив на будущее. А на конверте стоял обратный адрес: «поселок Вырица». Услышав это название, Наталья сразу вспомнила старца, спасшего ее от неминуемой гибели, и его слова: «Приедешь ко мне в Вырицу».

Так и произошло. Обосновавшись в Вырице, Наталья стала прихожанкой Казанской церкви и услышала от своих подруг, что на Пильном проспекте живет «чудотворный старец Серафим». Когда она пришла к нему, то сразу же узнала спасшего ее в юности от неминуемой гибели чудесного старца и стала его верной духовной дочерью.

Вскоре старец помог матери пережить страшное испытание, когда Господь в одночасье забрал обоих малюток-детей. После этого Наталья стала опять думать о монастыре, но преподобный Серафим сказал ей: «Тебе определено жить в миру, помогать людям. Не печалься, родишь еще сына и дочку». Все опять случилось по слову старца. Но и после того, как было послано утешение в детях, путь Натальи по-прежнему был усеян терниями скорбей. Всю жизнь ее мучали многочисленные болезни, хлеб насущный приходилось зарабатывать тяжким трудом. Но именно скорби отличают избранников Божиих, и именно терпеливым и смиренным перенесением скорбей приобретаются Божьи дарования.

Во время войны матушка была угнана немцами с родной земли, а когда вернулась в Вырицу, оказалось, что хозяйство порушено, пришлось еще долго жить впроголодь. Но матушка при этом еще и помогала соседке с двумя детьми! Муж вернулся с войны не тем, каким был раньше, пристрастился к спиртному, да и на сторону стал посматривать. Семейная жизнь становилась все более и более скорбной.

Матушка Варвара старалась всегда выполнять все, что советовал ей прозорливый старец, она постоянно ощущала его молитвенную помощь. По молитвам духовника исцелилась ее трехлетняя дочь Галина. Матушка Варвара вспоминала, что весной 1949 года старец Серафим стал предупреждать духовных чад, что скоро Господь призовет его в Небесные обители. Когда матушка Варвара забеспокоилась, что не успеет с ним попрощаться, духовник ласково утешил ее: «А ты не волнуйся, час кончины не пропустишь, Покровительница наша известит тебя. Тогда и беги ко мне». Так и случилось – в час кончины старца комната, где жила тогда матушка, осветилась ярким светом.

Монашеский постриг над матушкой совершил старец Феодосий Кавказский, а после того, как матушка приняла схиму, было ей явление Богородицы. Вот рассказ матушки Варвары:

Повела Пречистая Дева Матерь ручкой, и попала я в другой мир. Увидела я землю нашу, как один океан огромный. И среди волн этих множество детей. Плывут они, несчастные, из последних сил пытаются ухватиться за какие-то щепочки, а волны захлестывают и топят их... Люди... своими руками бросали их в бушующую пучину волн. Дети тонули и кричали: «Мамочка, папа, зачем вы меня сюда бросили?! За что?! Я не хочу умирать! Ма- а-моч-ка! Помог-и-и! Мне страшно!..» И когда увидела я это, то упала Матушке Божией в ножки и взмолилась: «Матушка, что же это такое?! Почему такое творится?!» Богородица ответила мне: «По грехам людей наступает такая жизнь, и то, что ты видишь сейчас, будет происходить повсеместно. Родители добровольно примут на глаза свои шоры, и не будут понимать детей своих. Ум и сердце их будут заняты ублажением себя, прихотей тела своего. И детей своих они истреблять будут. Мешают они жизни их греховной. А Я, Варварушка, буду посылать людей к тебе по указанию Отца нашего Небесного, и будешь ты отмаливать души младенцев этих невинных». – «Да как же я смогу отмолить их? Я же тоже щепка в этом море». Повела Матушка Божия ручкой, и на волнах тех появился плот: «Вот тебе, Варварушка, плот. И будут рядом с тобой всегда Иоанн Креститель и Ангел Хранитель. Кого призовешь к себе, тот и будет рядом, и поможет тебе. Назидай, вразумляй приходящих к тебе».

Поникла матушка от тяжести уготованного ей креста, а когда подняла голову – исчезло видение. Лишь тонкий аромат и сладость сердечная говорили, что не почудилось ей это. И понесла с этого времени матушка этот тяжелый крест.

Из воспоминаний рабы Божией Нины:

Как матушка умела молиться! Теперь никто так и не молится... У нее в церкви любимой была икона Иверской Божией Матери...

Приведем рассказ рабы Божией Нины об обретении Иверской иконы Божией Матери:

Однажды явилась матушке ночью Матерь Божия и говорит: «Иди в деревню Вырица. Там будет направо прогон. В этом прогоне пасется белая лошадь. Возьми эту лошадь и привези Меня. Поставь меня с левой стороны».

Матушка ничего не поняла и не придала этому значения. Матерь Божия явилась второй раз. Точь-в-точь повторила Свои слова, но уже грозно. Матушка опять ничего не поняла. В третий раз явилась Богородица и снова говорит: «Иди в деревню Вырица... Возьми белую лошадь... Если не исполнишь – Я тебя накажу!»

Больше матушка не раздумывала... Бегом к отцу Михаилу. Все ему рассказала. Батюшка очень серьезно воспринял рассказ: «Знаю, есть в Вырице прогон, и белая лошадь есть в нем, а в церкви пустует место с левой стороны от алтаря. Всякое знамение, явление Царицы Небесной надобно исполнять неукоснительно. По воле Богородицы и Ее Сына совершается все на земле. За непослушание Им Бог может наказать не только отдельного человека, но и целые народы... Надо собирать народ, пойдем крестным ходом...».

Когда телега, запряженная белой лошадью, подъехала к церкви, все было готово к шествию. Батюшка рассудил так: «Матерь Божья указала на белую лошадь – она и должна нас привести куда надо».

Возница отпустил вожжи, и лошадка направилась по Кировскому проспекту. Повернула к мосту, переехав его, покатила вдоль речки. Вот и поворот к бывшему женскому монастырю. Монастырская ограда сохранилась в целости, и даже ворота были заперты. Когда крестный ход приблизился, они открылись как бы сами собой. Открыла их последняя игумения монастыря. Она доживала свой век тут же, за оградой, в своем домике. Настоятельница поклонилась и проговорила: «Поджидала вас, поджидала, следуйте за мной».

Икона была схоронена в одном из подсобных помещений. Когда с нее сняли рогожки, лик так просиял, что даже светлее сделалось. Люди падали ниц и возносили хвалу Царице Небесной. Говорят, многие испытали ее благотворное влияние и даже исцелились.

Так игумения передала Иверский образ Божией Матери в храм, построенный в честь трехсотлетия династии Романовых.

Вот какие чудеса происходили вокруг матушки. Правда, она еще и монахиней не была. Икону поставили на указанное место и отслужили молебен...

Прозорливый вырицкий старец схимонах Серафим не раз говорил, что Россия обладает бесценным сокровищем – она является хранительницей святой православной веры. Истинное просвещение есть просвещение души светом Православия. Его духовная дочь, матушка Варвара, по его молитвам стала истинной хранительницей святой православной веры.

Известно, что старец Серафим Вырицкий советовал духовным чадам как можно чаще читать молитву святого Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего...» Он говорил, что в этой молитве вся суть Православия, все Евангелие: читая ее, мы испрашиваем у Господа помощи на приобретение свойств нового человека.

Грех осуждения старец Серафим называл одним из величайших духовных недугов, он говорил:

Мы имеем право судить только самих себя. Даже рассуждая о каком-либо человеке, мы уже невольно осуждаем его.

Отец Серафим был глубоко убежден в том, что человек должен готовить себя для Вечности, призывал к покаянию, советовал духовным чадам «подвизаться в молитве Иисусовой, восходя от частого призывания имени Сына Божия к молитве непрестанной».

С конца 1980-х годов, в начале 1990-х, паломники, приезжавшие в Вырицу, шли сначала на могилу батюшки Серафима, а потом – к матушке Варваре.

Сидит она на обочинке канавки, которая возле дома ее была. Матушка заранее знала, кто придет к ней. Только повернут люди к ее дому, а она уже зовет: «Идите, идите ко мне! Мне уже сказано было, что вы должны ко мне прийти. Сижу, молюсь, вас поджидаючи».

Многое матушка, безусловно, брала на себя. Старенькая, немощная, болящая, она молитвой своей одолевала врага рода человеческого. Мстил он ей за это без устали. У матушки на могилке долго висела фотография, где ее левая рука перевязана тряпочкой. Она постоянно падала на эту руку, и очень часто она была перевязана тряпочкой. Когда матушка отмаливала кого-то у Господа, и Он являл чудо, то враг мстил тем, что она ломала руку. Очень враг мучил ее...

Человека безграмотного, но с верой безраздельной, несомненной, Создатель вознаградил удивительными способностями. Матушка умела прозревать будущее, настоящее и прошлое посетителей, проникала и в мысли собеседника, видела происходившие на расстоянии события, исцеляла больных от неизлечимых недугов, предсказывала и пророчествовала, обладала дарами молитвенного созерцания и духовного утешения.

Матушка обычно говорила мало и кратко... Она вела аскетический образ жизни, довольствовалась малой толикой материальных благ. Всю жизнь вкушала самую малость простой, естественной пищи. Чтобы держать тело в чистоте, постоянно постилась и часто голодала. В особо тяжких случаях она молилась по несколько суток подряд, ничего не ела и не пила...

– Не пекитесь о теле, пекитесь о душе, – говорила матушка. – Не разменивайте земное мгновение жизни на услады. Кто как его пройдет, тот так и жить дальше будет. Места на Небе каждому будут определены.

Перед смертью матушка очень болела. Ходить не могла. Терпела: «Мне так должно». И столько при этом народу принимала! Последнее время она и говорила очень мало, только молилась. Но кого могла, принимала. Лежала в Питере, в больнице Ксении Петербургской.

14 октября 1999 года, в праздник Покрова Божией Матери, матушка Варвара на 92 году жизни мирно отошла ко Господу.

На погосте вырицкого Казанского храма среди ряда деревянных крестов стоит крест с именем монахини Марии (Резуновой; †1992). Старые прихожане помнят малую ростом, но духовно сильную матушку как долголетнюю служительницу храма: сорок лет она трудилась здесь на послушании алтарницы и псаломщицы. Рассказывают о ее редком молитвенном даре, о даре рассуждения, который позволял ей давать людям мудрые советы.

Прошла матушка Мария через великую скорбь – из нее и выросли ее духовные дарования. Родилась она с болезненным отклонениями, мать от нее отказалась, но нашлась добрая душа, женщина, заменившая ей мать и ставшая роднее родных. Она выходила ее, излечив от сильнейшего рахита. Но маленькой ростом матушка осталась на всю жизнь. Ее так и называли – «куколка», еще и за то, что она была очень привлекательна до глубокой старости. В Петербург матушка приехала из Перми учиться на медсестру. Окончила медучилище, вышла замуж, родила троих детей. В молодом возрасте ее бросил муж, отобрав старшего ребенка, о чем матушка постоянно скорбела. Осталась она с двумя малолетними детьми на руках, без крова и родных людей. Скиталась по знакомым, а большую часть времени проводила с детьми на Смоленском кладбище у часовни блаженной Ксении. Здесь летом они и ночевали прямо под открытым небом, питались подаянием, каждый день простаивали на богослужениях в Смоленском храме.

Потом матушка стала работать на табачной фабрике в Вырице, неподалеку от Казанского храма. И в Вырице она была странницей, двадцать лет скиталась по людям, жила с детьми в холодных сараюшках-времянках, и везде неподолгу. Только она приведет жилье в порядок – вычистит все, вымоет, стены оклеит, как хозяйка говорит: «А мне это помещение самой нужно». И опять приходится скитаться. Но и в таких условиях матушка вырастила добрых, умных и верующих детей. Сын закончил институт, дочка, так же, как и мать, стала медсестрой, дети создали свои семьи, уехали в Петербург, а матушка так и продолжала скитаться по Вырице. Только когда ей исполнилось семьдесят лет, ей дали девятиметровую комнату в жэковском доме. Вот в таких стесненных условиях, когда за стенкой была слышна бурная соседская жизнь, матушка творила молитвенный подвиг, молилась ночи напролет за живых и усопших. Сама она говорила, что больше трех тысяч человек напутствовала в вечную жизнь – читала над умершими Псалтирь.

Духовная дружба связывала матушку со схимонахиней Варварой, та постоянно говорила ей, что нужно ей становится монахиней, но она боялась ответственности, а когда приехала в Рижскую пустыньку (было ей в это время шестьдесят лет), архимандрит Таврион сказал ей то же, что постоянно говорила схимонахиня Варвара. Вскоре он постриг ее в монашество и стал ее духовником. В пустыньку матушка ездила часто – сначала для встреч с батюшкой, а потом уже на его могилу. В последний раз она съездила на могилу старца Тавриона за месяц до своей кончины, уже в глубокой старости – в 87 лет. «Без благословения ничего нельзя делать!» – говорила матушка. Видимо, ей было открыто приближение смертного часа.

Любила матушка паломничать по монастырям – все действующие монастыри посещала, встречалась со старцами – преподобным Кукшей в Одессе, с архимандритом Иоанном в Печорах, с архимандритом Кириллом и архимандритом Наумом в Троице- Сергиевской Лавре, с блаженной Любушкой.

С Любушкой Сусанинской их связывала близкая духовная дружба. У молитвенников особые отношения. Так, например, когда матушка приехала в Одессу и не знала, как ей найти о. Кукшу, то оказалось, что на вокзале ее встречает какой-то мужчина с вопросом: «Где тут монахиня Мария из Вырицы?» Когда матушка с робостью призналась, что это она, то он ей сказал: «Кукша меня послал. Вчера целый день говорил: “Вы знаете, какой гость к нам едет? Монахиня Мария из Вырицы!”»

Когда матушка Мария скончалась, блаженная Любушка сказала: «О, как она высоко пошла. Если б вы знали, как она высоко пошла!»

При переоблачении перед отпеванием матушка, когда ей стали надевать на руку четки, сама раскрыла ладонь. На погребении было множество народа, и не только вырицкие жители, а много и питерцев, которые неожиданно для себя («сами не знаем, почему собрались») приехали в этот день в Казанский храм.

Отец Алексий был духовником Царских детей, духовником иеросхимонаха Серафима Вырицкого, он принял его последнюю исповедь и напутствовал его в жизнь вечную приобщением Святых Христовых Таин.

Отец Алексий принадлежал к числу самых замечательных священников Санкт-Петербургской епархии XX века. Родился он 30 сентября 1882 г. в с. Всесвятское Слободского уезда Вятской губернии. 19 июня 1903 г. окончил Вятскую Духовную семинарию по I разряду и 12 июня 1912 г. С.-Петербургскую Духовную Академию со степенью кандидата богословия. 8 сентября 1903 г. А. Кибардин был рукоположен во иерея и после окончания Академии 8 октября 1912 г. назначен к церкви Христа Спасителя общины сестер милосердия на Сергиевской ул. в Петербурге. 13 мая 1913 г. протопресвитер военного и морского духовенства Георгий Шавельский назначил отца Алексия в Феодоровский Государев собор Царского Села, где тот служил более 17 лет. В соборе на богослужениях с участием молодого священника нередко присутствовал Император Николай II. С октября 1921 г. возведенный в сан протоиерея А. Кибардин служил настоятелем Феодоровского собора.

28 августа 1930 г. о. Алексий был арестован и после двух допросов 8 октября 1931 г. приговорен Коллегией ОГПУ по делу «Истинно-Православной Церкви» к 5 годам лагеря. Срок заключения батюшка отбывал на Соловках, в сибирском лагере и на строительстве Беломорканала. После освобождения, 10 сентября 1934 г., он первоначально проживал в Новгороде, а с 1936 г. – в ссылке в Мурманске, а затем в Мончегорске, работая бухгалтером горнорудного управления Мончегорского НКВД.

Вскоре после начала войны, беспокоясь о своей остававшейся в Пушкине больной жене Фаине Сергеевне, о. Алексий 11 июля 1941 г. уволился с работы и, получив пропуск на въезд в Ленинград, 18 июля приехал в город. Через 2 месяца, 17 сентября, Пушкин заняли немецкие войска. Жена Кибардина болела раком груди и постоянно лежала в постели, поэтому о. Алексий не мог эвакуироваться и оказался на оккупированной территории. До февраля 1942 г. он жил в Пушкине, существуя на деньги, заработанные в Мончегорске.

7 апреля 1942 г. вместе с женой батюшка переехал в деревню Козья Гора и стал служить в большой каменной церкви Покрова Пресвятой Богородицы, бывшей ранее главным храмом Покровского Поречского женского монастыря и закрытой в 1937 г. Местные жители отремонтировали церковь еще в конце 1941 г. Протоиерей Алексей служил в Козьей Горе до середины 1945 г., а затем, 3 августа, был назначен Ленинградским митрополитом Григорием, настоятелем церкви Казанской иконы Божией Матери в пос. Вырица. С 1945 г. до кончины старца иеросхимонаха Серафима Вырицкого – 3 апреля 1949 г. – о. Алексий был духовником святого. Активная деятельность протоиерея, его растущее влияние на верующих вызывали раздражение властей. Перед кончиной прп. Серафим сказал батюшке: «Похоронишь меня, а на пасхальной неделе и не захочешь, а тебя возьмут и дадут 25 лет – это архиерейская почесть».

И действительно, арестовали о. Алексия 21 января, а осудили в день Пасхи – 17 апреля 1950 г. В постановлении на арест говорилось, что он занимается в Вырице антисоветской агитацией, призывает в церковных проповедях верующих молиться за заключенных и арестованных лиц. Но в дальнейшем на следствии эти темы никак не фигурировали, видимо, органы госбезопасности решили ограничиться казавшимся им «беспроигрышным» обвинением священника в пособничестве немецко-фашистским оккупантам. 8 мая 1950 г. был вынесен приговор – 25 лет исправительно-трудовых лагерей. О. Алексия отправили отбывать срок в пос. Заярске Иркутской обл. (Ангарлаг). В лагере батюшка стал настоящим старцем. Господь дал ему дар рассуждения и утешения. О. Алексий говорил впоследствии, как благодарил он Господа за эту ссылку – как нужен оказался он в этом месте, скольким людям Господь посылал через него помощь, и как нужны в заключении верующие люди для спасения душ многих.

22 мая 1955 г. о. Алексий был освобожден в Заярске и вскоре выехал в Ленинград.

С 15 августа 1955 г. батюшка вновь стал служить в Казанской церкви Вырицы. 17 августа 1957 г., по состоянию подорванного в лагере здоровья, он вышел за штат и с тех пор проживал в Вырице, получая пенсию, как заштатный протоиерей. Скончался о. Алексий 5 апреля 1964 г. – ровно через 15 лет (с разницей в 2 дня) после смерти прп. Серафима Вырицкого, как и предсказал ему в свое время старец. Похоронен был батюшка на погосте Казанского храма, могила его ныне находится неподалеку от часовни прп. Серафима, сейчас постоянно посещается и почитается верующими. Реабилитирован же был о. Алексий «как жертва политических репрессий» по своему делу 1950 г. только 10 сентября 1997 года.

На протяжении десятилетий отец Алексий был хранителем Казанского храма, единственным (без помощников-священнослужителей) неустанным пастырем для множества, прибегавших к нему людей. Во многом его стараниями состоялось прославление прп. Серафима Вырицкого. Память о протоиерее Алексие свято чтится ныне клириками и прихожанами храма.⁵⁶

Родился отец Алексий 26 марта 1940 года в с. Гольяны Завьяловского района Удмуртской АССР в семье рабочих. Детство отца Алексия пришлось на тяжелые голодные военные и послевоенные годы, но оно было счастливым. Прекрасные камские земли, дружная православная семья, крепкая церковная община в соборе города Ижевска. Мама его – такая добрая и такая строгая, и три ее сестры, воспитанные при монастыре, – все они обладали удивительными по красоте голосами и всю жизнь пели в церковном хоре. К одной из этих сестер пришел в конце 40-х годов отец Кукша, будущий преподобный старец, а в ту пору – вчерашний лагерник, ищущий пристанища у православных людей. Два года прп. Кукша служил в краях своей ссылки, пока не вернулся к себе на Украину, и все верующие люди ездили к старцу Кукше за благословением. Вот почему о. Алексий, когда пришла ему пора выбирать жизненный путь, отправился искать совета к прп. Кукше в Почаев. Он к тому времени уже успел послужить иподиаконом у Ижевского владыки и заканчивал учебу в Ленинградской семинарии, но без благословения старца не решался принимать сан и обзаводиться семьей. После школы А. Коровин приехал в Ижевск учиться электромонтерскому мастерству и одновременно прислуживал в Троицком соборе Ижевска. Архиепископ Ювеналий (Кирин; † 1958) благословил Алексия Коровина готовиться к поступлению в семинарию и дал ему рекомендательное письмо в Ленинградскую Духовную семинарию. Несмотря на большой конкурс, который был здесь в 1958 году, он поступил.

Первоначально после окончания Духовной Академии, о. Алексий хотел обосноваться у себя на родине, но вышло иначе... 9 октября 1965 года митрополитом Ленинградским и Новгородским Никодимом он был рукоположен в сан диакона. 21 сентября 1966 года Владыка Никодим в Князь-Владимирском соборе рукоположил отца Алексия во иерея.

Больше года отец Алексий служил по храмам епархии, замещая штатных священников на время болезни или отпусков: сначала в Серафимовской церкви г. Ленинграда, затем в Александро-Невской церкви г. Красного Села, в Казанской церкви в Вырице, в Димитровской Коломяжской церкви г. Ленинграда.

В 1967 году мы с ним впервые приехали в Вырицу, впервые увидели Казанский храм. Батюшка потом рассказывал: «Первое впечатление было просто ошеломляющим: вдруг между сосен встает высокая, стройная деревянная церковь, и на секунду кажется, что каким-то чудом перенесся в Древнюю Русь!» Так у него сердце сразу отозвалось на Вырицу – свою вторую родину: ведь мы здесь прожили без года сорок лет, здесь выросли наши дети – это истинно наша вторая родина.

Вспоминаю наш первый год в Вырице: о. Алексий учился в Академии, служил в Казанском храме и при этом каждую неделю ездил в Карелию, в город Олонец, – в тамошнем храме не было батюшки, и его попросили временно послужить там. А ведь где Олонец – и где Вырица! Туда добираться целую ночь на поезде, но отец Алексий не пропустил там ни одной воскресной службы, ни одного большого праздника. Скажут: такое возможно только в молодости – и это правда, но батюшка всю жизнь свою не жалел сил для храма, для прихода, для Церкви. Мы с ним сразу поселились в небольшом домике возле храма и прожили в нем тридцать лет, хотя со временем появились деньги на покупку более приличного жилья. Отец Алексий не хотел удаляться от церкви ни на минуту: вдруг кто-то из паломников захочет отслужить молебен, вдруг крестины, вдруг какие-то хозяйственные неурядицы – настоятель должен всегда быть рядом. Так мы и прожили всю жизнь – воистину под сенью храма.

Отец Алексий был благодарным потомком – никогда не забывал о всех, прежде служивших здесь батюшках, всегда, на каждой литургии, на каждой панихиде, на домашнем молитвенном правиле неукоснительно поминал их... А священники в Вырице всегда служили особенные, духоносные, любимые народом: начиная от отца Порфирия Десницкого и далее – отец Михаил Иванов, отец Александр Мощанский... Отец Алексий почитал их память по-родственному, как преданный и любящий сын.

Как служил о. Алексий? Это многие помнят – его неторопливые вдумчивые службы, его ясный глубокий голос... Батюшка обладал красивым голосом, музыкальным слухом, и вообще был человеком музыкальным, потому и служил очень красиво. Весь приход любил его службы и первое время, когда его не стало, очень скучал по его размеренному, спокойному богослужению и особому молитвенному настрою. Многие рассказывали, что к концу жизни о. Алексий приобрел – не скажу прозорливость, но необычайную интуицию и умение видеть человека. Часто его духовные советы оказывали действенную помощь людям. А еще он был человек аккуратный, приученный к порядку: если случалось, что не было алтарника, то он сам прибирал в алтаре, сам возжигал кадило – любил он храм и все, что с ним связано, а потому и всякую работу в храме совершал с любовью. И богослужение совершал без помощников – так тихо, спокойно, размеренно. Вот чего он не любил – спешки. Считал, что спешка губит истинное богослужение; священник должен быть чинным и благоговейным – и это невозможно, если все время куда-то торопишься. А ведь ему было куда торопиться: приход постоянно требовал хозяйской руки, дел у настоятеля хватало. И все дела делались без спешки, но в срок – проводились трудные ремонты, принимались паломники, готовилась книга об о. Серафиме.

Книга эта написана В. П. Филимоновым, но вклад о. Алексия в ее создание весьма велик. Батюшка был по натуре историком, и ничего так не любил, как рыться в архивах, изучать литературу, беседовать со старыми, много повидавшими людьми... Он был очень образованным человеком, прекрасно разбирался в истории Церкви, в военной истории, в фалеристике, очень много читал и за книгой забывал о еде и отдыхе – не забывал только о службе. Естественно, что и сбор материалов для канонизации Вырицкого старца считал он своим кровным делом. И день 1 октября 2000 года, когда в Вырице были торжества по случаю канонизации св. прп. Серафима, стал для о. Алексия и для всех нас нашим личным, семейным праздником. До сих пор этот день стоит у меня перед глазами – разгар осени, а на улице тепло и солнечно, как летом, и батюшка тоже весь солнечный, светящийся, словно весь свет, что наполнял его душу, вдруг вылился наружу... Это был счастливейший день в его жизни, венец его трудов...

А трудов было немало. О. Алексий ведь почти не отдыхал. Единственное, что он себе позволял, – это раз в год съездить на несколько дней на родину, навестить родных, а после канонизации св. Серафима, когда поток паломников несравненно увеличился, батюшка шутил: «Ну, теперь я и вовсе стал невыездным!» Ему предлагали бесплатные поездки на Афон, на Святую землю, но он всегда отказывался – не мог оставить приход. Так и не был нигде за всю свою многотрудную жизнь... Кроме того, батюшка предостерегал от духовной суеты. Он говорил своим духовным чадам:

Я никогда не был одержим погоней за старцами, во что, к сожалению, сейчас многие впадают. Лишь просил: «Отче, помолитесь, чтобы Господь не лишил меня рассудка, чтобы иметь равновесие духовное». Вынужден наблюдать, как в последнее время многие приезжают в Вырицу и интересуются, что старец Серафим говорил по тому или иному вопросу. Приходится отвечать: не надо этого искать, когда у старца бываете, просите его молитв, чтобы он вздохнул о спасении вашей души. Больше ничего не ищите. Не надо искушать ни Господа, ни старца, никого. Старайтесь исполнять закон Христов и правила Матери-Церкви.

Протоиерей Алексей Коровин отошел ко Господу 26 сентября 2005 года. Новым настоятелем в Казанский храм был назначен отец Георгий Преображенский – батюшка из старинной, известной в Петербурге священнической семьи, не чужой для Вырицы: стараниями его деда, о. Иоанна Преображенского, был в 1941 году вновь открыт наш храм. Отец Алексий в свое время встречался с о. Иоанном и навсегда сохранил о нем благодарную память. Жизнь идет, ниточка, связывающая духовные поколения, еще не оборвалась, а у Бога мертвых нет, и о. Алексий по-прежнему с нами.

Некоторые его высказывания были записаны и опубликованы, и все они сводились к одному – человеку нужно стремиться стяжать рассуждение, мудрость, чтобы прожить свою жизнь достойно:

Мудрость – великий дар Божий, и просить ее нам у Господа надо со всем усердием. Знания наши, наш житейский опыт – все впустую пойдет, если не будут они оживотворены духовной мудростью. Мир во зле лежит, Писание сказало об этом несколько тысяч лет назад. И чтобы среди этого зла найти хоть частицу добра, чтобы лукавый не уловил нас, нужно иметь мудрость... Иначе мы можем принять зло за добро: ведь противник нашего спасения все утончает свое жало. Он агонизирует, приходят его последние дни, и зло становится все изощренней, все хитрее. Чтобы сегодня спасаться, нужна такая бездна мудрости, что самим нам ее никак не обрести. Нужна помощь Божия, а от нас требуется усерднейшая молитва о стяжании мудрости духовной. Не напрасно евангельское слово говорит: будьте кротки как голуби, и мудры, как змии. Вот почему и апостол Иаков нам советует: «У кого не хватает мудрости, просите у Бога, и дастся ему».

Паломники из различных городов и весей, посещая Вырицу, поклоняясь прп. Серафиму, обязательно на обратном пути едут в Павловский собор города Гатчины, где покоятся мощи преподобномученицы Марии Гатчинской.

Прпмц. Мария является покровительницей Гатчинского благочиния, к которому принадлежит и Вырица, потому и о ней мы рассказываем в этой книге.

Подвиг ее был подобен подвигу старца Серафима – так же как он, сама страдая от обездвиженности, матушка служила утешением для сотен и сотен людей, приходивших к ней людей.

Монахиня Мария (в миру Лидия Александровна Лелянова) родилась в 1874 году в Санкт-Петербурге, в семье купца Александра Ивановича Лелянова. Семья Леляновых жила рядом с Преображенской церковью, на Забалканском проспекте, в доме № 101. Здесь прошло беззаботное детство и молодость Лидии.

Перед выпускными экзаменами в гимназии Лидия заболела энцефалитом, который дал осложнение – болезнь Паркинсона, на экзамены ее привезли в инвалидной коляске. Лидия стала полным инвалидом.

Лидия с великим смирением несла свой крест, через молитву пришло утешение, она обрела душевный покой, духовную мудрость. По Промыслу Божиему ей предстояло стать утешительницей, духовной матерью многих верующих людей.

Обреченная на неподвижность, углубленная в постоянную Иисусову молитву, она сделалась чрезвычайно кроткой, смиренной и сосредоточенной.

В книге протопресвитера Михаила Польского «Новые мученики Российские» в главе, посвященной матушке Марии, отмечено:

...Оказавшись полным физическим инвалидом, [она] не только не деградировала психически, но обнаружила совершенно необычные, не свойственные таким больным черты личности и характера: она сделалась чрезвычайно кроткой, смиренной, покорной, непритязательной, сосредоточенной в себе, углубилась в постоянную молитву, без малейшего ропота перенося свое тяжкое состояние.

В 1909 году родные привезли подвижницу г. Гатчину (Санкт-Петербургская губ.), здесь она жила в деревянном домике неподалеку от Павловского собора. В том же доме жил ее старший брат Владимир (он был владельцем Елизаветинской аптеки). По свидетельству профессора М. И. Андреевского, брат матушки Марии – слабенький, маленький, благообразный старичок, самоотверженно ухаживал за ней и принимал многочисленных посетителей, приходивших к прозорливой старице за духовным советом.

В 1912 году Лидия потеряла способность двигаться, ей было тяжело говорить – «говорила она с полузакрытым ртом, медленно и монотонно скандируя». В 1921 году вокруг подвижницы возник молитвенный кружок. Он назывался Иоанновским по имени святого праведного Иоанна Кронштадтского. Постоянная совместная молитва братьев и сестер объединила их в духовную семью, готовую послужить ближнему своими делами милосердия. По свидетельству духовной дочери матушки Марии О. Э. Вейерт, целью кружка было поддержание духовно-нравственного общения с больной, а также проведение в квартире болящей панихид, молебнов, молитвенных собраний. В него входили женщины разного возраста и сословий, чуткие сердцем, сострадательные и воспитанные родителями в православной вере. Некоторые позднее пострадали за свою веру.

В 1922 году в Подворье Пятигорского Богородицкого монастыря (в Гатчине) Лидию постригли в монашество с именем Мария, постриг совершил архимандрит лаврский Макарий (Воскресенский) по благословению митрополита Петроградского Вениамина.

Иоанновская община сначала духовно окормлялась у протоиерея Иоанна Смолина, а после его кончины в 1927 году – у отца Петра Белавского. Вскоре отца Петра арестовали и сослали в Соловецкий Лагерь. Страдалица Мария в письмах утешала отца Петра:

...Посмотри на прекрасное небо: сейчас оно чистое и голубое, но вот появляются огромные белые облака, точно белоснежные глыбы льда прикрепились к небесному своду. Вот и это меняется белыми барашками. И вдруг появляются черные тучи с медным отливом, довольно скоро они сгущаются. В природе темно, у всего живого мира делается тревожное состояние – туча давит на мозг и сжимает сердце. Но вот поднялся ветер, грянул гром, и полил обильный дождь; небо прояснилось, выглянуло солнышко, воздух очистился, повеяло приятной свежестью, все оживилось, и человек воспрянул духом... Не то ли самое испытываешь ты, родной, и все, и я не исключение.

Когда после пролитых горячих слез очистится наше сердце и становится легко, легко? О, как много милости у Всемогущего. Счастье и вас не оставило и на севере. Счастье в том, что вы живете среди природы. Природа – это родная мать, которая воспитывает нас, утешает и радует. Дух дышит везде, и не было ни одного дня, чтобы не вспомнили тебя...

Матушка Мария была знакома со многими священнослужителями. В 1928–1929 гг. матушку Марию посещал архиепископ Димитрий (Любимов). Митрополиты Вениамин (Казанский) и Иосиф (Петровых) подарили ей свои фотографии с надписями. Священномученик митрополит Вениамин Петроградский написал на подаренной матушке фотографии:

Глубокочтимой страдалице матушке Марии, утешившей, среди многих скорбящих, и меня, грешного.

К монахине в миру приходили многие верующие, к ее советам прислушивались, многие просили молитвенной помощи.

Свидетельство Анны Андреевны Федоровой:

Матушка Мария сказала мне посещать только церковь «Воскресения на крови», как Истинно-Православную Церковь, имеющую благодать Божию, в других же церквах благодати и правды нет, как отошедших от Православия и продавшихся власти.

Из воспоминаний профессора М. И. Андреевского, посетившего монахиню Марию в 1927 году:

В ответ на жалобу о мучительной и безысходной тоске, старица мудро ответила: «Тоска есть крест душевный, посылается она в помощь кающимся, которые не умеют раскаяться, т. е. после покаяния снова впадают в прежние грехи... А потому только два лекарства лечат это порой крайне тяжкое духовное страдание. Надо или научиться раскаиваться и приносить плоды покаяния, или со смирением, кротостью, терпением и великой благодарностью Господу нести этот крест духовный – тоску свою, памятуя, что несение этого креста вменяется Господом за плод покаяния... А ведь какое это великое утешение сознавать, что тоска твоя есть неосознанный плод покаяния, подсознательное самонаказание за отсутствие требуемых плодов... От мысли этой в умиление прийти надо, и тогда тоска постепенно растает и истинные плоды покаяния зачнутся...»

Профессору довелось стать свидетелем чудесной помощи подвижницы и другим людям:

Юноша, унывающий после ареста и ссылки отца- священника, вышел от матушки с радостной улыбкой, сам решившись принять сан диакона. Молодая женщина от грусти пришла к светлой радости, также решившись на монашество. Пожилой мужчина, глубоко страдавший от смерти сына, вышел от матушки выпрямленный и ободренный. Пожилая женщина, пошедшая с плачем, вышла спокойная и твердая.

В феврале 1932 года схимонахиню вместе с братом арестовали. Причиной ареста было огромное духовное влияние старицы Марии... Чекисты волокли беспомощную подвижницу по полу, по земле за вывернутые руки, затем бесцеремонно закинули в кузов грузовика и отвезли в дом предварительного заключения.

По приговору Тройки НКВД монахиня Мария должна была быть выслана на 3 года из Ленинградской области, однако из тюрьмы страдалицу перевели в тюремное отделение бывшей Александровской больницы на Фонтанке (брат монахини Марии, Владимир, через 9 месяцев следствия получил 5 лет заключения в концентрационном лагере Сибири, сестра Иулия также проходила по «делу Иоанновской общины, Санкт-Петербург, 1932 г.», ее приговорили к 3 годам заключения в концлагере, различные сроки ссылки и лагеря получили также монахини Покровского подворья, почитавшие матушку.)

4/17 апреля 1932 года матушка Мария скончалась в тюремной больнице (ее подвергли мучительным операциям: подрезали сухожилия...). Тело выдали двоюродной сестре страдалицы для погребения на Смоленском кладбище. Могила подвижницы, находящаяся недалеко от часовни блаженной Ксении Петербургской, стала местом паломничества православных людей.

По свидетельству Зинаиды Пугачевой, ее мама Ольга Николаевна в детстве была у подвижницы, она и рассказала ей о прозорливой матушке:

Однажды бабушка взяла с собой в Гатчину мою маму, тогда еще 9-летнюю девочку. Бабушка хотела спросить у матушки Марии совета, как ей быть. Ходили слухи, что будут раскулачивать крепких крестьян. А мои родные были довольно зажиточными, потому что работали много. Мария встретила гостей очень приветливо. Особенно моей маме запомнилось ее лицо необыкновенной красоты, словно высеченное из мрамора. Матушка сказала: «Твою семью ожидает трагедия. Хозяина посадят в тюрьму, где он и сгинет. Семья распадется, а ты вот с этой девочкой поедешь через всю страну в ссылку».

Через пять лет все случилось, как сказала святая: ночью в дом ворвались какие-то люди. Дедушку арестовали и увезли в тюрьму. Бабушке разрешили взять маленький узелок с вещами, погрузили на подводу и повезли на станцию Александровскую. Там был целый эшелон раскулаченных крестьян, их отправили в ссылку в Красноярский край. Вместе с бабушкой поехала и моя мама, четырнадцатилетняя девочка. Долгих пять лет они проработали на лесоповале. Когда им удалось вернуться домой, им сказали, что дедушка умер в тюрьме. Где его могилка, мы так и не знаем. Так сбылось предсказание матушки Марии.

Рассказывает Анна Павловская:

В народе матушку Марию давно святой считают, потому что она до сих пор чудеса творит. Я сама могу свидетельствовать. В 2005 году было мне очень тяжко, болел ребенок, я ночи не спала. Одна знакомая женщина посоветовала сходить на могилку матери Марии и помолиться. Я пошла. Молилась долго, но ничего не произошло. Я уже было отчаялась, а ночью вижу сон – женщина с очень белым лицом говорит, а губы у нее не шевелятся. Кое-как разобрала слова: «Дом сгорит, уноси ребенка!

Утром Анна Васильевна стала думать, куда можно увезти дочь. Родственников и знакомых, у которых можно пожить, у нее нет. Но и не последовать совету она не могла. В конце концов, вызвала «скорую». Сказала, что дочке стало хуже, и упросила принять их в больницу. А через два дня муж позвонил – был пожар! Квартира этажом ниже вся выгорела. Анна Васильевна уверена, что точно сама задохнулась бы в дыму и не успела бы ребенка вынести...

Летом 2006 года Священный Синод Русской Православной Церкви включил в Собор новомучеников и исповедников Российских XX века и монахиню Марию (Лелянову; 1874–1932). День памяти – 4/17 апреля (день мученической кончины).

Адрес храма Казанской иконы Божией Матери: 188380, Россия, Ленинградская обл., Гатчинский р-н, пос. Вырица, пр. Кирова, д. 49. Тел. 8 (81371) 49–233. Контактный тел. помощника настоятеля храма: +79110800148 (Купцов Николай Иванович). Храм открыт ежедневно с 9–00 до 18–00.

Богослужения: Литургия по пятницам, субботам, воскресениям, двунадесятым и полиелейным праздникам – 10–00. В период с июня по сентябрь совершается ранняя Божественная литургия по воскресным и праздничным дням в 7–00. Вечернее богослужение накануне вечером в 17–00. В четверг вечером акафист святителю Николаю и преподобному Серафиму Саровскому попеременно. В пятницу вечером акафист Казанской иконе Божией Матери, в воскресение вечером акафист преподобному Серафиму Вырицкому. Требы совершаются ежедневно. Дежурный священник находится в храме каждый день с 9–00 до 18–00.

Внимание!

Руководителей паломнических групп просим заблаговременно уведомлять о своем прибытии по телефону: 8(81371)49–233.

Проезд: из Санкт-Петербурга до Вырицы (около 60 км по железной дороге или около 120 км по шоссе) на пригородной электричке (отходит от Витебского вокзала, м. «Пушкинская», или от платформы «Купчино», м. «Купчино»).