Рассказы современников об отце Серафиме, собранные иеромонахом Иосифом

Старец Саровской пустыни, иеродиакон Александр К., провождавший уединенную жизнь, знал подробно всю первоначальную жизнь отца Серафима, потому что был его соотечественником и современником, и притом из купеческого сословия.

Он всегда удивлялся его страдальческой жизни, подвигам и дарам Благодати, которыми старец Серафим всех привязывал к себе и утешал спасительными своими наставлениями. В беседах о нем он рассказал мне следующее дивное происшествие.

В одно время, когда я вышел из храма после Божественной Литургии и проходил мимо церкви и кельи отца Серафима, вдруг подбегает ко мне простой мужичок с растрепанными волосами и с шапкой в руке и в отчаянии бросается мне в ноги, говоря:

– Батюшка! Ты, что ли, Серафим?

Я отвечал ему:

– Нет, я не Серафим; а на что тебе его?

– Да говорят, что он угадывает, а у меня увели лошадь, и я остался теперь совсем нищим: не знаю, как буду кормить семью.

Удивленный такой простотой мужичка и жалея сердечно об его потере, я взглянул на келью отца Серафима и увидел его самого у крылечка: он носил и складывал в это время дрова в поленницу. Я указал мужичку на то место, где трудился старец, и сказал ему:

– Вон, отец Серафим трудится у своей кельи.

А сам я остался смотреть, что скажет ему старец.

Мужичок, услышав имя отца Серафима, тотчас бросился туда и прямо пал ему в ноги. Отец Серафим поднял его и ласково спросил:

– Что ты пришел ко мне, убогому?

– Батюшка! –отвечал крестьянин, – у меня украли лошадь, и я теперь совсем без нее нищий, не знаю, чем буду кормить семью; а говорят, ты угадываешь?

Тогда отец Серафим взял его за голову и, приложив к своей, сказал:

– Ты огради себя молчанием и поспеши теперь (тут он назвал ему одно село), когда будешь подходить к нему, то свороти с дороги вправо и пройди задами четыре дома; там ты увидишь калиточку; войди в нее, отвяжи свою лошадь от колоды и выведи молча.

Выслушавши все, мужичок в ту же минуту бросился в назначенное ему село; и я слышал потом, что он тотчас же отыскал и увел свою лошадь.

Слышал я также, что отец Серафим сказал при этом:

– Вот, и теперь трудно жить Серафиму; что же будет, когда обо всем говорить?

Инок Саровской пустыни Александр передал мне и многим Боголюбивым особам следующие три важные события, случившиеся с ним у отца Серафима.

– Когда я был еще в миру, – говорит он, – я был болен расслаблением всех членов; особенно же мучился от нестерпимой боли в одном ухе. Сколько я ни лечился, ничто не помогало, и только еще более увеличивало болезнь, так что потом в моем ухе образовался завал.

Наконец мне присоветовали сходить в Саровскую пустынь, которая от нас не очень далеко, и попросить помощи и молитв отца Серафима.

Я исполнил с радостью этот совет: пришел в Саров и, помолившись там Богу, отправился к отцу Серафиму.

Едва только вошел я к нему и упал ему в ноги, как он, благословивши меня и не сказав ни одного слова, подошел к горящей перед образом Божией Матери лампаде и, омочив в масло свой палец, прикоснулся к моему уху и помазал в нем больное место. В ту же минуту почувствовал я облегчение, потому что прежде всякое прикосновение к больному уху было для меня нестерпимо; а вскоре и совершенно всякая боль прекратилась.

Но еще более удивил меня мой чудный благодетель тем, что сказал мне между прочим: «Ты будешь наш». Хотя я и желал поступить в монашество, но никак не надеялся получить увольнение от общества, потому что не имел ходатаев.

Несмотря на то, по вере в отца Серафима, уже показавшего надо мной и дар прозорливости, и дар чудотворения, я подал по возвращении домой прошение об увольнении и вскоре получил его без всякого затруднения. Таким образом я поступил в Саровскую пустынь, благодаря Господа, Матерь Божию и отца Серафима.

По вступлении в монастырь, прежде бывшее расслабление в правой моей руке до того усилилось, что я не мог ей ни есть, ни креститься без помощи или поддержки левой руки.

В такой крайности я прибег опять к отцу Серафиму. В этот раз я нашел у него незнакомого дьякона; но, несмотря на незнакомца, прямо упал ему в ноги и просил его благословения и святых молитв.

Старец благословил меня весьма милостиво и с радостным лицом сказал: «Помолись Царице Небесной и положи ей три поклона».

Я тотчас, по послушанию, положил три поклона перед образом Царицы Небесной.

Тогда старец взял бутылку со святой водой и стал подавать мне в больную руку.

Но я отвечал ему: «Батюшка, не могу взять этой рукой, потому что она у меня болит и вся расслабленная».

Тогда старец взял меня за больную руку и, снова подавая бутылку, сказал: «Бери и пей!»

Я повиновался, хотя и с большим трудом; а старец поддерживал в это время мою больную руку.

Когда я напился, он благословил меня и отпустил в мою келью с миром. С того времени, благодарю Бога за молитвы отца Серафима, я не чувствую никакой боли в руке моей.

Желая научиться грамоте, но, несмотря на все мои старания, весьма мало успевая в ней, я решился также прибегнуть к отцу Серафиму, уже дважды показавшему надо мной благодатные дары свои.

Только что пришел я в келью старца и предварил его благословение земным поклоном, как он спросил меня: «Знаешь ли ты грамоте?»

Изумленный его прозорливостью, я отвечал: «Нет, батюшка, а только желаю выучиться, но ничего не могу понять и прихожу в отчаяние».

Тогда старец спросил меня: «А когда сеется хлеб и когда жнется?» Когда я ответил ему на это, он заключил: «Так-то и ты сделай: начни и выучишься». С этим словом он благословил меня.

Вскоре я совершенно понял грамоту и теперь, по милости Божией и по молитвам отца Серафима, свободно читаю Слово Божие.

– Поступив в Дивеевскую общину, я проходила, по благословению отца Серафима, послушание в том, что приготовляла сестрам пищу.

Однажды, по слабости здоровья и по вражескому искушению, я пришла в такое смущение и уныние, что решилась совершенно уйти из обители тихим образом, без благословения: до такой степени трудным и невыносимым показалось мне это послушание. Без сомнения, отец Серафим провидел мое искушение, потому что вдруг прислал мне сказать, чтобы я пришла к нему.

Исполняя его приказание, я отправилась к нему на третий день Петрова дня, по окончании трапезы, и всю дорогу проплакала.

Придя к саровской его келье, я сотворила, по обычаю, молитву, и старец, сказав «аминь», встретил меня как отец чадолюбивый и, взяв за обе руки, ввел в свою келью. Потом сказал: «Вот, радость моя, я тебя ожидал целый день».

Я отвечала ему со слезами: «Батюшка, тебе известно, какое мое послушание; раньше нельзя было; только что я покормила сестер, как в ту же минуту отправилась к тебе и всю дорогу проплакала».

Тогда отец Серафим утер мои слезы своим платком, говоря: «Матушка, слезы твои недаром капают на пол», – и потом, подведя к образу Царицы Небесной Умиления, сказал: «Приложись, матушка; Царица Небесная утешит тебя».

Я приложилась к Образу и почувствовала такую радость на душе, что совершенно оживотворялась. После того отец Серафим сказал: «Ну, матушка, теперь ты поди на гостиную; а завтра приди в дальнюю пустыньку». Но я возразила ему: «Батюшка, я боюсь идти одна в дальнюю-то пустыньку».

Отец же Серафим на это сказал: «Ты, матушка, иди до пустыньки, а сама все на голос читай: Господи помилуй, – и сам пропел при этом несколько раз: «Господи помилуй», – а к утрени-то не ходи; но как встанешь, то положи 50 поклонов и поди».

Я так и сделала, как благословил отец Серафим: встала, положила 50 поклонов и пошла, и во всю дорогу на голос говорила: «Господи помилуй». От этого я не только не ощущала никакого страха, но еще чувствовала в сердце величайшую радость, по молитвам отца Серафима.

Подходя к дальней пустыньке, вдруг увидела, что отец Серафим сидит близ своей кельи на колоде, и подле него стоит ужасной величины медведь. Я так и обмерла от страха и закричала во весь голос: «Батюшка, смерть моя!» – и упала.

Отец Серафим, услышав мой голос, ударил медведя и махнул ему рукой.

Тогда медведь, как разумный, тотчас пошел в ту сторону, куда махнул ему отец Серафим, в густоту леса. Я же, видя все это, трепетала от ужаса, и даже когда подошел ко мне отец Серафим со словами: «Не ужасайся и не пугайся». – Я продолжала по-прежнему кричать: «Ой, смерть моя!»

На это старец отвечал мне: «Нет, матушка, это не смерть; смерть от тебя далеко; а это радость».

И затем он повел меня к той же самой колоде, на которой сидел прежде и на которую, помолившись, посадил меня и сам сел.

Не успели мы сесть, как вдруг тот же самый медведь вышел из густоты леса и, подойдя к отцу Серафиму, лег у ног его.

Я же, находясь вблизи такого страшного зверя, сначала была в величайшем ужасе и трепете; но потом, видя, что отец Серафим обращается с ним без всякого страха, как с кроткой овечкой, и даже кормит его из своих рук хлебом, который принес с собой в сумке, я начала мало-помалу оживотворяться верой. Особенно чудным показалось мне тогда лицо великого Отца моего: оно было светло, как у Ангела, и радостно.

Наконец, когда я совершенно успокоилась, а старец скормил почти весь хлеб, он подал мне остальной кусок и велел самой покормить медведя.

Но я отвечала: «Боюсь, батюшка; он и руку-то мне отъест», а сама между тем радовалась, думая: если он отъест мне руку, то я не в состоянии буду тогда и стряпать.

Отец же Серафим, посмотрев на меня, улыбнулся и сказал: «Нет, матушка, веруй, что он не отъест твоей руки».

Тогда я взяла поданный мне хлеб и скормила его весь с таким утешением, что желала бы еще кормить его, ибо зверь был кроток и ко мне, грешной, за молитвы отца Серафима.

Видя меня спокойной, отец Серафим сказал мне: «Помнишь ли, матушка, у преподобного Герасима на Иордани лев служил; а убогому Серафиму медведь служит. Вот и звери нас слушают, а ты, матушка, унываешь, а о чем нам унывать? Вот, если бы я взял с собой ножницы, то и остриг бы его в удостоверение. Богом тебя прошу, матушка, не унывай никогда и ни в чем; но всегда подражай смирению преподобной Исидоры. Она в монастыре была в последних у всех, а у Бога первая, и не гнушалась никакого послушания».

Тогда я в простоте сказала: «Батюшка! Что если этого медведя увидят сестры, они умрут от страха!»

Но он отвечал: «Нет, матушка, сестры его не увидят».

– А если кто-нибудь заколет его? – спросила я, – мне жаль его.

Старец отвечал: «Нет, и не заколют; кроме тебя, никто его не увидит».

Я еще подумала, как рассказать мне сестрам об этом страшном чуде?

А отец Серафим на мои мысли отвечал: «Нет, матушка, прежде одиннадцати лет после моей смерти никому не поведай этого; а тогда воля Божия откроет, кому сказать».

Ей же отец Серафим, за неделю до своей кончины, сказал: «Теперь ты видишь меня во плоти, а скоро увидишь в гробу, и скорбь ваша будет всеобщая. Но сила Божия в немощи совершается».

В последствии времени эта старица пришла по какой-то необходимости в келью, где занимался живописью, по благословению отца Серафима, крестьянин Ефим Васильев, известный по своей вере и любви к старцу, и, увидев, что он рисовал отца Серафима, вдруг сказала ему: «Тут бы по всему прилично написать отца-то Серафима с медведем».

Ефим Васильев спросил ее, отчего она так думает. И она рассказала ему первому об этом дивном событии.

Тогда исполнилось ровно одиннадцать лет, заповеданных старцем.

Хотя и многие посторонние видели также отца Серафима с медведем, но за неизвестностью этих лиц невозможно передать их свидетельств, кроме одного, переданного саровским иноком Петром.

Этот инок, привязанный любовью к отцу Серафиму, пошел однажды в дальнюю пустынь для того, чтобы воспользоваться душеспасительными назиданиями старца, и вдруг, подходя к ней, увидел, что отец Серафим сидит на колоде и кормит стоящего перед ним медведя сухариками, которые брал из своей сумки.

Пораженный этим дивным и страшным явлением, Петр остановился за одним большим деревом и начал просить молитвенно старца, чтобы он избавил его от страха. Тотчас же он увидел, что медведь пошел от старца в лес противоположной дорогой. Тогда он взял смелость подойти к отцу Серафиму. Старец встретил его с радостным духом и сказал, что если он удостоился видеть близ него этого лесного зверя, то умолчал бы об этом до его успения. Инок Петр не переставал удивляться чистоте души и вере праведного старца, которому и бессловесные звери повинуются, тогда как нас устрашает один вид их.

Крестьянин Лихачевский Е. В., питавший полную веру и любовь к отцу Серафиму, сообщил следующие свидетельства о старце.

– Однажды в 1831 году, – говорит он, – я почувствовал в себе признаки холеры в такой сильной степени, что едва мог доползти до кельи отца Серафима и молить его о помощи. Старец приложил меня к образу Божией Матери Умиления, напоил святой водой и дал съесть несколько частичек просфоры. Когда я немного успокоился, он велел мне обойти кругом монастыря и потом войти в собор. «Там, – он сказал, – милосердие Божие исцелит тебя». Я исполнил все это и возвратился, по милости Божией, в гостиницу совершенно здоровым.

– Я был также свидетелем, – говорит он, – как несколько человек мужчин привели, с величайшими усилиями, к сеням пустынной кельи отца Серафима одну бесноватую женщину, которая во всю дорогу упиралась и наконец упала у крыльца сеней и, закинувши назад голову, закричала: «Сожжет, сожжет!»

Тогда отец Серафим вышел из кельи, и насильно, несмотря на то, что женщина не хотела разжимать рот, влил ей туда несколько капель святой воды.

В ту же минуту я и все мы увидели, что из ее рта вылетело как бы дымное облако.

Когда же старец, вслед за тем, оградил ее крестным знамением и, благословив, сотворил над ней молитву, женщина очувствовалась и начала сама молиться.

Впоследствии я видел ее в соборе Саровском совершенно здоровой, и спросил: что она теперь чувствует? Она отвечала мне: «Слава Богу! С тех пор я не чувствую прежней болезни».

В то же самое время я видел, как отец Серафим одним словом привел в сознание одного крестьянина, который между множеством народа хотел также войти к отцу Серафиму, но всякий раз как будто кем-то был отталкиваем.

Наконец старец сам обратился к нему и строго спросил: «А ты куда лезешь?»

В тот же миг крупный пот выступил на лице крестьянина, и он в величайшем страхе начал многим, тут бывшим, раскаиваться так: «Угадал отец Серафим, вправду я вор и до сих пор воровал коров и овец, а лезу к такому светильнику».

Шел я однажды в пустынь к отцу Серафиму и, подходя к ней, увидел, что с ним сидит какая-то девица, лет шестнадцати, очень хорошо одетая.

Как неопытный в духовной жизни, я подумал: «О чем это батюшка с ней так беседует? Какие еще наставления идут ее возрасту?»

Только что подошел я с этими мыслями к отцу Серафиму, как он, ничего не говоря, взял мою руку и, положив на минуту мой палец в свой рот, сказал: «Вот, видишь ли, у меня и зубов-то во рту нет, и я ко всему мертв; а ты что думаешь?»

Я упал ему в ноги и покаялся в своей вине. Тогда он отечески простил меня и, благословивши, сказал: «Не повторяй более и успокойся».

Я подрядился однажды поставить шпиль на монастырской башне в Саровской пустыни. Когда все было готово и народ начал молиться внизу, а я с несколькими работниками стоял на кровле башни, чтобы смотреть за работой и правильно поставить шпиль на своем месте, вдруг пришло мне на мысль: зачем не попросил я на это дело молитв и благословения отца Серафима, тогда бы я знал наверное, что все кончится благополучно.

Только что я подумал об этом, с крайним раскаянием и сожалением, как тотчас же увидел самого отца Серафима, вышедшего из своей кельи на крыльцо и трижды благословившего меня.

Я ужаснулся такой прозорливости старца.

В 1831 году, 18 июля, я и жена моя Ю. П. были в Сарове и в пустыни отца Серафима. Мы нашли старца на работе: он разбивал мотыгой грядку; и когда мы подошли к нему и поклонились ему до земли, он благословил нас и, положивши на мою голову руки, прочитал тропарь Успению Божией Матери: «В рождестве девство сохранила еси».

Потом он сел на грядку и приказал нам также сесть; но мы невольно встали перед ним на колени и слушали его беседу о будущей жизни, о жизни святых, о заступлении, предстательстве и попечении, о нас, грешных, Владычицы Богородицы, и о том, что необходимо нам в здешней жизни для вечности.

Эта беседа продолжалась не более часа, но такого часа я не сравню со всей прошедшей моей жизнью.

Во все продолжение беседы я чувствовал в сердце неизъяснимую, небесную сладость, Бог весть каким образом туда переливавшуюся, которой нельзя сравнить ни с чем на земле и о которой до сих пор я не могу вспомнить без слез умиления и без ощущения живейшей радости во всем моем составе.

До сих пор я хотя и не отвергал ничего священного, но и не утверждал ничего; для меня в духовном мире все было совершенно безразлично, и я ко всему был одинаково хладнокровен.

Отец Серафим впервые дал мне теперь почувствовать всемогущество Господа Бога и Его неисчерпаемое милосердие и всесовершенство.

Прежде за эту хладность души моей ко всему святому и за то, что я любил играть безбожными словами, Правосудный Господь допустил скверному духу богохульства овладеть моими мыслями, и эти ругательные мысли, о которых доныне я не могу вспомнить без особенного ужаса, целые три года сокрушали меня постоянно, особенно же на молитве, в церкви, и более всего когда я молился Царице Небесной.

Уже я думал в отчаянии, что никакие муки, по суду земному, недостаточны для моего наказания и что только адские вечные муки могут быть праведным возмездием за мои богохуления. Но отец Серафим в своей беседе совершенно успокоил меня, сказавши со свойственной ему неизъяснимо-радостной улыбкой, чтобы я не боялся этого шума мысленного; что это – действие врага, по зависти его, и чтобы я безбоязненно всегда продолжал свою молитву, какие бы враг ни представлял скверные и хульные мысли.

С тех пор, действительно, этот шум мысленный начал во мне мало-помалу исчезать и, менее чем в месяц, совершенно прекратился.

В заключение своей беседы старец дал нам одно приказание, вроде заповеди для жизни супружеской, и с ангельской улыбкой сказал: «Если вы этого не исполните, то ты или она скоро умрете».

На другой день, после литургии, мы были еще раз в келье отца Серафима, и он, напоивши нас святой водой, дал по три сухарика и благословил в путь.

Все это было года за полтора до его кончины; и в продолжении этого времени мы, по приезде домой, соблюдали, с помощью Божией, заповедь старческую; но потом мало-помалу стали позабывать ее и несколько раз преступили.

После этого внезапно я сделался болен расслаблением всех членов и чем-то вроде сильной горячки, так что через две недели после того, как я слег в постель, я лишился голоса, губы мои помертвели, и я был совершенно безнадежен.

В тот самый день, когда уже смерть готова была взять свою жертву, утром приходит ко мне лечивший меня здешний подлекарь Д. А. В. и рассказывает окружавшим меня свой сон; ему представилось, что он шел ко мне, и вдруг попался ему навстречу седой старичок, в лаптях и в рубище, который остановил его и сказал: «Ты идешь лечить его? Ты его не вылечишь, и он должен умереть; но ты скажи ему, чтобы он дал перед Богом какой-нибудь обет, и тогда он останется в живых».

Я, по милости Божией, слышал этот рассказ подлекаря и по уходе его стал размышлять о слышанном.

Я тотчас понял, что этот старичок был не кто иной, как отец Серафим, хотя уже скончавшийся, и что моя настоящая болезнь была следствием нарушения его заповеди.

Тогда я начал горько раскаиваться в своем проступке и дал обет Богу, что если останусь в живых, то возьму под свой покров одну из своих родственниц, сироту девицу Надежду.

Только что я сделал в душе своей этот обет, как почувствовал мгновенное облегчение болезни, через несколько минут сел сам собою на постели, и потом начал звать жену обыкновенным голосом здорового человека, и вместе с ней изливал перед Господом радостные слезы о чуде, совершенном отцом Серафимом. На другой же день я стал ходить по комнатам и совершенно выздоровел.

Тот же Кр. рассказывает о своей родственнице, живущей в Нижнем Новгороде, В. И. Бр. Она вышла замуж за вдовца, у которого от первой его жены было двое детей, и была в этом браке так несчастна, что ее родственники пожелали наконец, чтобы она оставила своего мужа.

Но прежде начатия дела она съездила посоветоваться к отцу Серафиму, и старец отвечал так: «Скажите ей, чтобы она никак не оставляла своего мужа; об этом просит ее грешный монах Серафим, все терпимые ею неприятности скоро кончатся».

Действительно, не более как через полгода муж ее умер, и она при помощи Божией пристроила своих сирот в казенные заведения для обучения.

Старица Мария Иконникова, томская мещанка, мне рассказывала следующее:

– Вот я, великая грешница, много по свету постранствовала, но без всякой душевной пользы.

Раз пять была я в Киеве; ходила и в другие российские монастыри и к святым мощам; была в Сарове у батюшки Серафима и в Иркутске у святителя Иннокентия.

Много слышала я доброго про старца Даниила; и вот, по пути из Иркутска, бывши в городе Ачинске, зашла повидать и старца Даниила и принять от него благословение на будущее странствие.

Он же, мой батюшка, встретил меня еще на пути, не допустив до кельи своей, взглянул на меня с самым гневным и сердитым видом и громким голосом упрекнул меня: «Что ты, пустая странница, пришла ко мне? Я давно тебя ожидал; вот будешь меня помнить!»

А сам палкой грозил на меня. Я вся от страха затрепетала, чуть не упала на землю, язык оцепенел, и не могу ни бежать, ни слова сказать, ибо знаю свою вину.

Он же начал говорить следующее: «Зачем ты бродишь по свету да обманываешь Бога и людей. Тебе дают деньги в Киев на свечи и на молебны, а ты их тратишь на свои прихоти. Много станций ехала на подводах, нанимала, тратя данные Богу деньги. А в таком-то месте пила вино и столько-то его купила; а в таком-то месте пустое празднословила».

И так он, мой батюшка, рассказал мне то, что я уже и сама позабыла; как будто со мной ходил он и записывал дела мои.

А я стою ни жива ни мертва; он же еще сказал: «Теперь уже полно тебе ходить по свету; ступай и живи в Томске, питайся от своего рукоделия, вяжи чулки, а когда устареешь, тогда для пропитания собирай милостыню; да слушай же, больше не ходи по России».

Потом пошел он в свою келью, а я поклонилась и пошла, не сказав ему ни слова.

Придя в Томск, я отложила попечение о странствовании и начала жить дома и заниматься рукоделием. По прошествии полугода мои сродники и знакомые молодые люди начали собираться в Киев на поклонение и стали звать меня с собой, чтобы их проводить до Киева, потому что дорога мне знакомая.

Я долгое время сначала не соглашалась, потому что старец Даниил мне ходить благословения не дал. Но наконец, по усиленной просьбе, согласилась, и отправились мы в путь.

Пройдя три тысячи с половиной верст, пришли мы в Саровскую пустынь, сначала в гостиницу, а потом к батюшке Серафиму, принять на путь благословение.

Он же моих спутников принял ласково и всех благословил, и дал сухариков на дорогу, а меня, грешную, не благословил и даже прогнал, ни слова со мной не сказав.

Вот, прожили мы с неделю, ежедневно мои спутники к нему ходят, и он наставлял их душеспасительными словами, а меня и на глаза не принимал, сколько я к нему не приходила.

Наконец мои спутники начали собираться в путь, и только дело за мной. Поэтому я решилась его беспокоить и, придя к его келье, закричала со слезами: «Батюшка Серафим, благослови меня в путь; товарищи мои хотят идти!»

Выйдя из кельи, он сурово на меня взглянул и громко сказал: «Нет, нет тебе благословения! Зачем ты пошла по России? Ведь тебе брат Даниил не велел больше ходить по России! Теперь же ступай назад домой!»

Я ему сказала: «Батюшка, благослови меня сходить в последний раз, больше уже ходить не буду».

Он же громко отвечал: «Я тебе сказал: ступай назад, а вперед идти нет тебе благословения!»

Я ему еще сказала: «Батюшка, как же пойду назад одна; такой дальний путь, а денег у меня ни копейки?»

Он же отвечал: «Ступай, ступай обратно; и без денег довезут на лошадях до самого Томска».

После этого благословил меня и дал мне один сухарик, а сам затворил дверь.

Я пришла в гостиницу, да поплакала, и простилась со спутниками: они пошли в Киев, а я в Нижний Новгород.

Там нашлись мне попутчики, наши томские купцы, и довезли меня до самого Томска.

Вот и исполнились слова батюшки Серафима! Так далеко видят и слышат один другого рабы Божии, – за четыре тысячи верст!

А я, по слову старца Даниила, собираю милостыню. Но тогда, когда он говорил это, я того не предвидела, потому что имела детей богатых, а теперь давно уже всех похоронила.

1

Однажды, это было в Саровской пустыни, вскоре после исцеления моего, в начале зимы 1831 года, во вторник конца ноября, я стоял во время вечерни в теплом соборе Живоносного Источника на обыкновенном, как и потом всегда бывало, месте моем, прямо против чудотворной иконы Божией Матери. Тут подошла ко мне одна из сестер Мельничной общины Дивеевской (при Дивеевской общине в начале ее существования отец Серафим велел устроить ветряную мельницу, чтобы сестры при бедности своей могли бы кормиться от своих трудов. От этой мельницы получила название «мельничной» та часть обители, в которую, по завету старца, должны были приниматься одни лишь девицы). О названии и существовании этой общины, отдельной от другой церковной, тоже Дивеевской общины, я не имел тогда еще никакого понятия. Эта сестра сказала мне:

– Ты, что ли, хроменький барин, которого исцелил вот недавно наш батюшка отец Серафим?

Я отвечал, что это именно я и есть.

– Ну так, – сказала она, – иди к батюшке – он велел позвать тебя к себе. Он теперь в келье своей в монастыре и сказал, что будет ждать тебя.

Люди, хоть раз при жизни великого старца Серафима бывшие в Саровской пустыни и хоть только слышавшие о нем, могут постигнуть вполне, какою неизъяснимою радостью наполнилась душа моя при этом нечаянном зове его. Оставив слушание Божественной службы, я немедленно побежал к нему, в келью его.

Батюшка отец Серафим встретил меня в самих дверях сеней своих и сказал мне:

– Я ждал ваше Боголюбие! И вот только немного повремените, пока я поговорю с сиротами моими. Я имею много и с вами побеседовать. Садитесь вот здесь!

При этих словах он указал мне на лесенку с приступками, сделанную, вероятно, для закрывания труб печных и поставленную против печки его, устьем в сени, как и во всех двойных кельях саровских устроенной. Я сел было на нижнюю ступеньку, но он сказал мне:

– Нет, повыше сядьте!

Я пересел на вторую, но он сказал мне:

– Нет, ваше Боголюбие! На самую верхнюю ступеньку садиться изволите. – И, усадив меня, прибавил: – Ну вот, сидите же тут и подождите, когда я, побеседовав с сиротами моими, выйду к вам.

Батюшка ввел к себе в келью двух сестер, из коих одна была девица из дворян, сестра нижегородского помещика Мантурова, Елена Васильевна, как о том мне на мой спрос сказали оставшиеся со мной в сенцах сестры.

Долго я сидел в ожидании, когда и для меня отворит двери великий старец. Думаю, сидел я так часа два. Вышел ко мне из другой ближайшей ко входу в сени сей кельи келейник отца Серафима Павел и, несмотря на отговоры мои, убедил меня посетить его келью и стал мне делать разные наставления к жизни духовной, в самом же деле имевшие целью, по наущению вражьему, ослабить мою любовь и веру в заслуги перед Богом великого старца Серафима.

Мне стало грустно, и я со скорбью сказал ему:

– Глуп я был, отец Павел, что, послушавшись убеждений ваших, вошел к вам в келью. Отец игумен, Нифонт – великий раб Божий, но и тут в Саровскую пустынь я не для него приезжал и приезжаю, хотя и весьма много его уважаю за его святыню, но лишь для одного только батюшки отца Серафима, о коем думаю, и в древности мало было таких святых угодников Божиих, одаренных силою Илииною и Моисеевою. Вы же кто такие, что навязываетесь ко мне с вашими наставлениями, тогда как, догадываюсь я, вы и пути-то Божиего порядочно сами не знаете. Простите меня – я сожалею, что послушал вас и зашел к вам в келью.

С тем и вышел я от него и сел опять на верхнюю ступеньку лесенки в сенцах батюшкиной кельи. Потом я слышал от того же отца Павла, что батюшка грозно за это ему выговаривал, говоря ему: «Не твое дело беседовать с теми, которые убогого Серафима слова жаждут и к нему приезжают в Саров. И я сам, убогий, не свое им говорю, но что Господь изволил мне открыть для назидания. Не мешайся не в свои дела. Себя самого знай, а учить никогда никого не смей: не дал Бог тебе этого дара – ведь он подается не даром людям, а за заслуги их перед Господом Богом нашим и по особенной Его милости и Божественному о людях смотрению и Святому Промыслу Его».

Вписываю я это сюда для памяти и назидания дорожащих и малою речью и едва заметною чертою характера великого старца Серафима.

Когда же около двух часов побеседовал старец со своими сиротами, тогда дверь отворилась, и батюшка отец Серафим, проводив сестер, сказал мне:

– Долго задержал я вас, ваше Боголюбие, не взыщите! Вот, сиротки мои нуждались во многом: так я, убогий, и утешил их. Пожалуйте в келью!

В келье этой своей монастырской он пробеседовал со мною о разных предметах, относившихся до спасения души и до жизни мирской, и велел мне с отцом Гурием, саровским гостинником, на другой день после ранней обедни ехать к нему в ближнюю пустыньку.

2

Целую ночь проговорили мы с отцом Гурием про отца Серафима, целую ночь почти не спавши от радости, и на другой день отправились мы к батюшке отцу Серафиму в его ближнюю пустыньку, даже ничего не пивши и ничего не закусивши; и целый день до поздней ночи не пивши и не евши пробыли у дверей этой ближней его пустыньки.

Тысячи народа приходили к великому старцу, и все отходили, не получив его благословения, а, постояв немного в его сенцах, возвращались вспять; человек семь или восемь остались с нами ждать конца этого дня и выхода из пустыньки батюшки отца Серафима: в том числе, как сейчас помню, была жена балахнинского казначея, из уездного города Нижегородской губернии Балахны, и какая-то странница, все хлопотавшая об открытии святых мощей Пафнутия, кажется, в Балахне нетленно почивающего. Они решились с нами дождаться отворения дверей великого старца. Наконец и они смутились духом, и даже сам отец Гурий, вечеру уже позднему наставшу, очень смутился и сказал мне:

– Уж темно, батюшка, и лошадь проголодалась, и мальчик-кучер есть, вероятно, хочет. Да как бы, если позже поедем, и звери на нас не напали бы.

Надобно знать девственный Саровский лес, окружающий Саровскую пустынь на десятки тысяч десятин, чтобы оценить естественный страх отца Гурия.

Но я сказал:

– Нет, батюшка отец Гурий, поезжайте вы одни назад, если боитесь чего, а меня пусть хотя и звери растерзают здесь, а я не отойду от двери батюшки Серафима, хоть бы мне и голодною смертью при них пришлось умереть; я все-таки стану ждать его, покуда отворит он мне двери святой своей кельи!

И батюшка отец Серафим весьма немного погодя действительно отворил двери своей кельи и, обращаясь ко мне, сказал:

– Ваше Боголюбие, я вас звал, но не взыщите, что я не отворял целый день: ныне среда, и я безмолвствую; а вот завтра – милости просим, я рад буду с вами побеседовать. Но уж не так рано извольте жаловать ко мне, а то, не кушавши целый день, вы изнемогли вельми. А так – после поздней обедни, да подкрепивши себя довольно пищею, пожалуйте с отцом Гурием ко мне. Теперь грядите и подкрепитесь пищею – вы изнемогли...

И стал нас, начиная с меня, благословлять и сказал отцу Гурию:

– Так, друг, так-то, радость моя, завтра с господином-то пожалуйте ко мне на ближайшую мою пажнинку – там меня обрящете; а теперь грядите с миром. До свидания, ваше Боголюбие!

С этими словами батюшка опять затворился. Никакое слово не может выразить той радости, которую я ощутил в сердце моем. Я плавал в блаженстве. Мысль, что, несмотря на долготерпение целого дня, я хоть под конец да сподобился, однако же, не только узреть лицо отца Серафима, но и слышать привет его Богодухновенных словес, так утешила меня! Да, я был на высоте блаженства, никаким земным подобием неизобразимой, и, несмотря на то, что я целый день не пил и не ел, я сделался так сыт, что как будто наелся до пресыщения и напился до разумного упоения. Говорю истину, хоть, может быть для некоторых, не испытавших на деле, что значит сладость, сытость и упоение, которыми преисполняется человек во время наития Духа Божиего, слова мои и покажутся преувеличенными и рассказ чересчур восторженным. Но уверяю совестью православно-христианскою, что нет здесь преувеличения, а все сказанное сейчас мною есть не только сущая истина, но даже и весьма слабое представление того, что я действительно ощущал в сердце моем. Но кто мне даст глагол, могущий хоть мало, хоть отчасти выразить, что восчувствовала душа моя на следующий день?!

3

Это было в четверток. День был пасмурный. Снегу было на четверть на земле, а сверху порошила довольно густая снежная крупа, когда батюшка отец Серафим начал беседу со мной на ближней пажнинке своей, возле той же его ближней пустыньки против речки Саровки, у горы, подходящей близко к берегам ее.

Поместил он меня на пне только что им срубленного дерева, а сам стал против меня на корточках.

– Господь открыл мне, – сказал великий старец, – что в ребячестве вашем вы усердно желали знать, в чем состоит цель жизни нашей христианской, и у многих великих духовных особ вы о том неоднократно спрашивали...

Я должен сказать тут, что с двенадцатилетнего возраста меня эта мысль неотступно тревожила, и я, действительно, ко многим из духовных лиц обращался с этим вопросом, но ответы их меня не удовлетворяли. Старцу это было неизвестно.

– Но никто, – продолжал отец Серафим, – не сказал вам о том определительно. Говорили вам: ходи в церковь, молись Богу, твори заповеди Божии, твори добро – вот тебе и цель жизни христианской. А некоторые даже негодовали на вас за то, что вы заняты небогоугодным любопытством, и говорили вам: высших себя не ищи. Но они не так говорили, как бы следовало. Вот я, убогий Серафим (батюшка произносил свое имя, как все куряне – жители Курска – не Серафим, а «Серахвим»), растолкую вам теперь, в чем действительно эта цель состоит.

Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для достижения ее. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святаго Божиего.

Пост же, и бдение, и молитва, и милостыня, и всякое Христа ради делаемое доброе дело суть средства для стяжания Святаго Духа Божиего.

Заметьте, батюшка, что лишь только ради Христа делаемое доброе дело приносит нам плоды Святаго Духа.

Все же не ради Христа делаемое, хотя и доброе, мзды в жизни будущего века нам не представляет, да и в здешней жизни благодати Божией тоже не дает. Вот почему Господь Иисус Христос сказал: «Всяк, иже не собирает со Мною, той расточает». Доброе дело иначе нельзя назвать, как собиранием, ибо хотя оно и не ради Христа делается, однако же добро. Писание говорит: «Во всяком языце бояйся Бога и делаяй правду приятен Ему есть». И, как видим из последовательности священного повествования, этот «делаяй правду» до того приятен Богу, что Корнилию сотнику, боявшемуся Бога и делавшему правду, явился Ангел Господень во время молитвы его и сказал: «Пошли во Иоппию к Симону Усмарю, тамо обрящеши Петра, и той ти речет глаголы живота вечнаго, в них спасешися ты и весь дом твой».

Итак, Господь все Свои Божественные средства употребляет, чтобы доставить такому человеку возможность за свои добрые дела не лишиться награды в жизни пакибытия.

Но для этого надо начать здесь правой верой в Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия, Пришедшего в мир грешныя спасти, и приобретением себе благодати Духа Святаго, Вводящего в сердца наши Царствие Божие и Прокладывающего нам дорогу к приобретению блаженства жизни будущего века. Но тем и ограничивается эта приятность Богу дел добрых, не ради Христа делаемых: Создатель наш дает средства на их осуществление. За человеком остается или осуществить их, или нет. Вот почему Господь сказал евреям: «Аще не бысте видели, греха не бысте имели. Ныне же глаголете – видим, и грех ваш пребывает на вас». Воспользуется человек, подобно Корнилию, приятностью Богу дела своего, не ради Христа сделанного, и уверует в Сына Его, то такого рода дело вменится ему как бы ради Христа сделанное и только за веру в Него. В противном же случае человек не вправе жаловаться, что добро его не пошло в дело. Этого не бывает никогда только при делании какого-либо добра Христа ради, ибо добро, ради Него сделанное, не только в жизни будущего века венец правды ходатайствует, но и в здешней жизни преисполняет человека благодатию Духа Святаго, и притом, как сказано: «Не в меру бо дает Бог Духа Святаго. Отец любит Сына и вся дает в руце Его».

Так-то, ваше Боголюбие! Так в стяжании этого-то Духа Божия и состоит истинная цель нашей жизни христианской, а молитва, бдение, пост, милостыня и другие ради Христа делаемые добродетели суть только средства к стяжанию Духа Божиего.

– Как же стяжание? –спросил я батюшку Серафима. – Я что-то не понимаю.

– Стяжание все равно что приобретение, – отвечал мне он, – ведь вы разумеете, что значит стяжание денег. Так все равно и стяжание Духа Божия. Ведь вы, ваше Боголюбие, понимаете, что такое в мирском смысле стяжание? Цель жизни мирской обыкновенных людей есть стяжание или наживание денег, а у дворян, сверх того, – получение почестей, отличий и других наград за государственные заслуги. Стяжание Духа Божия есть тоже капитал, но только благодатный и вечный, и он, как и денежный, чиновный и временный, приобретается одними и теми же путями, очень сходственными друг с другом. Бог-Слово, Господь наш Богочеловек Иисус Христос, уподобляет жизнь нашу торжищу и дело жизни нашей на земле именует куплею – и говорит всем нам: «Купуйте, дóндеже прииду, искупуюше время, яко дние лукави суть», то есть выгадывайте время для получения небесных благ через земные товары. Земные товары – это добродетели, делаемые Христа ради, доставляющие нам благодать Всесвятаго Духа. В притче о мудрых и юродивых девах, когда у юродивых недоставало елея, сказано: «Шедши, купите на торжищи». Но когда они купили, двери в чертог брачный уже были затворены, и они не могли войти в него. Некоторые говорят, что недостаток елея у юродивых дев знаменует недостаток у них прижизненных добрых дел. Такое разумение не

вполне правильно. Какой же это у них был недостаток в добрых делах, когда они хоть и юродивыми, да все же девами называются? Ведь девство есть наивысочайшая добродетель как состояние равноангельское и могло бы служить заменой само по себе всех прочих добродетелей. Я, убогий, думаю, что у них именно благодати Всесвятаго Духа Божиего недоставало. Творя добродетели, девы эти, по духовному своему неразумию, полагали, что в том-то и дело лишь христианское, чтобы одни добродетели делать. Сделали мы-де добродетель и тем-де и дело Божие сотворили, а до того, получена ли была ими благодать Духа Божия, достигли ли они ее, им и дела не было. Про такие-то образы жизни, опирающиеся лишь на одно творение добродетелей без тщательного испытания, приносят ли они и сколько именно приносят благодати Духа Божиего, и говорится в отеческих книгах: «Ин есть путь, мняйся быти благим в начале, но концы его – во дно адово». Антоний Великий в письмах своих к монахам говорит про таких дев: «Многие монахи и девы не имеют никакого понятия о различиях в волях, действующих в человеке, и не ведают, что в нас действуют три воли: первая воля Божия, всесовершенная и всеспасительная; вторая собственная своя, человеческая, то есть если не пагубная, то и не спасительная, и третья бесовская – вполне пагубная».

И вот эта-то третья, вражеская, воля и научает человека или не делать никаких добродетелей, или делать их из тщеславия, или для одного добра, а не ради Христа.

Вторая – собственная воля наша – научает нас делать все в услаждение нашим похотям, а то и, как враг научает, творить добро ради добра, не обращая внимания на благодать, им приобретаемую.

Первая же – воля Божия и всеспасительная – в том только и состоит, чтобы делать добро единственно лишь для стяжания Духа Святаго как сокровища вечного, неоскудеваемого и ничем вполне и достойно оцениться не могущего.

Оно-то, это стяжание Духа Святаго, собственно, и называется тем елеем, которого недоставало у юродивых дев. За это-то они и названы юродивыми, что забыли о необходимом плоде добродетели, о благодати Духа Святаго, без Которого и спасения никому нет и быть не может, ибо: «Святым Духом всяка душа живится и чистотою возвышается, светлеет же Тройческим единством священнотайне».

Сам Дух Святый вселяется в души наши, и это-то самое вселение в души наши Его, Вседержителя, и сопребывание с духом наш им Его Тройческого Единства и даруется нам лишь через всемерное с нашей стороны стяжание Духа Святаго, которое и предуготовляет в душе и плоти нашей престол Божьему всетворческому с духом наш им сопребыванию, по непреложному слову Божиему: «Вселюся в них и похожду, и буду им в Бога, и тии будут в людие Мои».

Вот это-то и есть тот елей в светильниках у мудрых дев, который мог светло и продолжительно гореть, и девы те с этими горящими светильниками могли дождаться и Жениха, пришедшего в полунощи войти с Ним в чертог радости.

Юродивые же, видев, что угасают их светильники, хотя и пошли на торжище, да купят елея, но не успели возвратиться вовремя, ибо двери уже были затворены.

Торжище – жизнь наша; двери чертога брачного затворенные и не допустившие к Жениху – смерть человеческая; девы мудрые и юродивые – души христианские; елей – не дела, но получаемая через них вовнутрь естества нашего благодать Всесвятаго Духа Божия, претворяющая оное от сего в сие, то есть от тления в нетление, от смерти душевной в жизнь духовную, от тьмы в свет, от вертепа существа нашего, где страсти привязаны, как скоты и звери, – в храм Божества, в пресветлый чертог вечного радования о Христе Иисусе Господе нашем, Творце и Избавителе и Вечном Женихе душ наших.

Сколь велико сострадание Божие к нашему бедствию, то есть невниманию к Его о нас попечению, когда Бог говорит: «Се стою при дверях и толку!», разумея под дверями течение нашей жизни, еще не затворенной смертью.

О, как желал бы я, ваше Боголюбие, чтобы в здешней жизни вы всегда были в Духе Божием! «В чем застану, в том и сужду», – говорит Господь. Горе, великое горе, если застанет Он нас отягощенными попечением и печалями житейскими, ибо кто стерпит гнев Его и против лица гнева Его кто станет!

Вот почему сказано: «Бдите и молитеся, да не внидите в напасть», то есть да не лишитеся Духа Божия, ибо бдение и молитва приносят нам благодать Его.

Конечно, всякая добродетель, творимая ради Христа, дает благодать Духа Святаго, но более всего дает молитва, потому что она как бы всегда в руках наших как орудие для стяжания благодати Духа. Захотели бы вы, например, в церковь сходить, да либо церкви нет, либо служба отошла; захотели бы нищему подать, да нищего нет, либо нечего дать; захотели бы девство соблюсти, да сил нет этого исполнить по сложению вашему или по усилиям вражеских козней, которым вы по немощи человеческой противостоять не можете; захотели бы и другую какую-либо добродетель ради Христа сделать, да тоже сил нет или случая сыскать не можно.

А до молитвы уже это никак не относится: на нее всякому и всегда есть возможность – и богатому, и бедному, и знатному, и простому, и сильному, и слабому, и здоровому, и больному, и праведнику, и грешнику.

Как велика сила молитвы даже и грешного человека, когда она от всей души возносится, судите по следующему примеру Священного Писания: когда по просьбе отчаянной матери, лишившейся единородного сына, похищенного смертью, жена-блудница, попавшаяся ей на пути и даже еще от только что бывшего греха не очистившаяся, тронутая отчаянной скорбью матери, возопила ко Господу: «Не мене ради грешницы окаянной, но слез ради матери, скорбящей о сыне своем и твердо уверенной в милосердии и всемогуществе Твоем, Христе Боже, воскреси, Господи, сына ея!» – и воскресил его Господь.

Так-то, ваше Боголюбие, велика сила молитвы, и она более всего приносит Духа Божиего, и ее удобнее всего всякому исправлять.

Блаженны мы будем, когда обрящет нас Господь Бог бдящими, в полноте даров Духа Его Святаго! Тогда мы можем благодерзновенно надеяться быть восхищенными на облацех во сретение Господа на воздусе, Грядущего со славою и силою многою судити живым и мертвым и воздати комуждо по делом его.

Вот, ваше Боголюбие, за великое счастье считать изволите с убогим Серафимом беседовать, уверены будучи, что и он не лишен благодати Господней. То что речем о Самом Господе, Источнике приснонеоскудевающем всякой благостыни и небесныя и земныя?! А ведь молитвою мы с Ним Самим, Всеблагим и Животворящим Богом и Спасом нашим беседовать удостаиваемся.

Но и тут надобно молиться лишь до тех пор, пока Бог Дух Святый не сойдет на нас в известных Ему мерах небесной Своей благодати.

И когда благоволит Он посетить нас, то надлежит уже перестать молиться. Чего же и молиться тогда Ему: «Прииди и вселися в ны и очисти ны от всякия скверны и спаси, Блаже, души наша», когда уже пришел Он к нам во еже спасти нас, уповающих на Него и призывающих Имя Его святое во истине, то есть с тем, чтобы смиренно и с любовью сретить Его, Утешителя, внутрь храмин душ наших, алчущих и жаждущих Его пришествия.

Я вашему Боголюбию поясню это примером: вот хотя бы вы меня в гости к себе позвали, и я бы по зову вашему пришел к вам и хотел бы побеседовать с вами. А вы бы все-таки стали меня приглашать: милости-де просим, пожалуйте, дескать, ко мне! То я поневоле должен был бы сказать: что это он? Из ума, что ли, выступил? Я пришел к нему, а он все-таки меня зовет! Так то и до Господа Бога Духа Святаго относится. Потому-то и сказано: «Упразднитеся и разумейте, яко Аз есмь Бог, вознесуся во языцех, вознесуся на земли», то есть явлюсь и буду являться всякому верующему в Меня и призывающему Меня и буду беседовать с ним, как некогда беседовал с Адамом в раю, с Авраамом и Иаковом и с другими рабами Моими – с Моисеем, Иовом и им подобными. Многие толкуют, что это упразднение относится только до дел мирских, то есть что при молитвенной беседе с Богом надобно упраздниться от мирских дел. Но я вам по Бозе скажу, что хотя и от них при молитве необходимо упраздниться, но когда, при всемогущей силе веры и молитвы, соизволит Господь Бог Дух Святый посетить нас и приидет к нам в полноте неизреченной Своей благости, то надобно и от молитвы упраздниться. Молвит душа и в молве находится, когда молитву творит; а при нашествии Духа Святаго надлежит быть в полном безмолвии, слышать явственно и вразумительно все глаголы живота вечного, которые Он тогда возвестить соизволит. Надлежит притом быть в полном трезвении и души, и духа, и в целомудренной чистоте плоти. Так было при горе Хориве, когда израильтянам было сказано, чтобы они до явления Божиего на Синае за три дня не прикасались бы и к женам, ибо Бог наш есть «огнь, поядаяй все нечистое», и в общение с Ним не может войти никтоже от скверн плоти и духа.

4

– Ну а как же, батюшка, быть с другими добродетелями, творимыми ради Христа для стяжания благодати Духа Святаго? Ведь вы мне о молитве только говорить изволите?

– Стяжевайте благодать Духа Святаго и всеми другими Христа ради добродетелями, торгуйте ими духовно, торгуйте теми из них, которые вам больший прибыток дают. Собирайте капитал благодатных избытков благости Божией, кладите их в ломбард вечный Божий из процентов невещественных, и не по четыре или по шести на сто, но по сто на один рубль духовный, но даже еще и того в бесчисленное число раз больше.

Примерно: дает вам более благодати Божией молитва и бдение, бдите и молитесь; много дает Духа Божиего пост, поститесь; более дает милостыня, милостыню творите и, таким образом, о всякой добродетели, делаемой Христа ради, рассуждайте.

Вот я вам расскажу про себя, убогого Серафима. Родом я из курских купцов. Так, когда не был я еще в монастыре, мы, бывало, торговали товаром, который нам больше барыша дает. Так и вы, батюшка, поступайте, и как в торговом деле не в том сила, чтобы лишь только торговать, а в том, чтобы больше барыша получить, так и в деле жизни христианской не в том сила, чтобы только молиться или другое какое-либо доброе дело делать.

Хотя апостол и говорит: «Непрестанно молитися», но да ведь, как помните, и прибавляет: «Хочу лучше пять словес рещи умом, нежели тысящи языком». И Господь говорит: «Не всяк, глаголяй Ми: Господи, Господи! спасется, но творяй волю Отца Моего», то есть делающий дело Божие, и притом с благоговением, ибо «проклят всяк, иже творит дело Божие с нерадением». А дело Божие есть: «Да веруете в Бога и Егоже послал есть Иисуса Христа». Если рассудить правильно о заповедях Христовых и апостольских, так дело наше христианское состоит не в увеличении счета добрых дел, служащих к цели нашей христианской жизни только средствами, но в извлечении из них большей выгоды, то есть вящем приобретении обильнейших даров Духа Святаго.

Так желал бы я, ваше Боголюбие, чтобы и вы сами стяжали этот приснонеоскудевающий источник благодати Божией и всегда рассуждали себя, в Духе ли Божием вы обретаетесь или нет; и если в Духе Божием, то благословен Бог, не о чем горевать, хоть сейчас на Страшный суд Христов! Ибо «в чем застану, в том и сужду».

Если же нет – то надобно разобрать, отчего и по какой причине Господь Бог Дух Святый изволил оставить нас, и снова искать и доискиваться Его и не отставать до тех пор, пока искомый Господь Бог Дух Святый не сыщется и не будет снова с нами Своею благодатию. На отгоняющих же нас от Него врагов наших надобно так нападать, покуда и

прах их возметется, как сказал пророк Давид: «Пожену враги моя и постигну я, и не возвращусь, дóндеже скончаются, оскорблю их, и не возмогут стати, падут под ногама моима».

Так-то, батюшка! Так и извольте торговать духовно добродетелью. Раздавайте дары благодати Духа Святаго требующим по примеру свещи возжженной, которая и сама светит, горя земным огнем, и другие свещи, не умаляя своего собственного огня, зажигает во светение всем в других местах. И если это так в отношении огня земного, то что скажем об огне благодати Всесвятаго Духа Божия?! Ибо, например, богатство земное, при раздавании его, оскудевает, богатство же небесное Божией благодати чем более раздается, тем более приумножается у того, кто его раздает. Так и Сам Господь изволил сказать самаритянам: «Пияй от воды сей возжаждет вновь, а пияй от воды, юже Аз ему дам, не возжаждет вовеки, но вода, юже Аз дам ему, будет в нем источник приснотекущий в живот вечный».

5

– Батюшка, – сказал я, – вот вы все изволите говорить о стяжании благодати Духа Святаго как о цели христианской жизни; но как же и где я могу ее видеть? Добрые дела видны, а разве Дух Святый может быть виден? Как же я буду знать, со мной Он или нет?

– Мы в настоящее время, – так отвечал старец, – по нашей почти всеобщей холодности к святой вере в Господа нашего Иисуса Христа и по невнимательности нашей к действиям Его Божественного о нас Промысла и общения человека с Богом, до того дошли, что, можно сказать, почти вовсе удалились от истинно-христианской жизни. Нам теперь кажутся странными слова Священного Писания, когда Дух Божий устами Моисея говорит: «И виде Адам Господа, ходящаго в рай», или когда читаем у апостола Павла: «Идохом во Ахаию, и Дух Божий не иде с нами, обратихомся в Македонию, и Дух Божий иде с нами». Неоднократно и в других местах Священного Писания говорится о явлении Бога человекам. Вот некоторые и говорят: «Эти места непонятны: неужели люди так очевидно могли видеть Бога?»

А непонятного тут ничего нет. Произошло это непонимание оттого, что мы удалились от простоты первоначального христианского ведения и, под предлогом просвещения, зашли в такую тьму неведения, что нам уже кажется неудобопостижимым то, о чем древние до того ясно разумели, что им и в обыкновенных разговорах понятие о явлении Бога между людьми не казалось странным. Так Иов, когда друзья его укоряли в том, что он хулит Бога, отвечал им: «Как это может быть, когда я чувствую дыхание Вседержителево в ноздрех моих?» – то есть как де я могу хулить Бога, когда Дух Святой

со мной пребывает. Если бы я хулил Бога, то Дух Святый отступил бы от меня, а вот я и дыхание Его ощущаю в ноздрех моих.

Таким точно образом говорится и про Авраама, и про Иакова, что они видели Господа и беседовали с Ним, а Иаков даже и боролся с Ним. Моисей видел Бога и весь народ с ним, когда он сподобился приять от Бога скрижали закона на горе Синае. Столб облачный и огненный, или, что то же, – явная благодать Духа Святаго, – служили путеводителями народу Божию в пустыне.

Бога и благодать Духа Его Святаго люди не во сне видели, и не в мечтании, и не в исступлении воображения расстроенного, а истинно въяве.

Очень уж мы стали невнимательны к делу нашего спасения, отчего и выходит, что мы и многие другие слова Священного Писания приемлем не в том смысле, как бы следовало. А все потому, что не ищем благодати Божией, не допускаем ей по гордости ума нашего вселиться в души наши и потому не имеем истинного просвещения от Господа, посылаемого в сердца людей, всем сердцем алчущим и жаждущим правды Божией.

Вот, например, многие толкуют, что когда в Библии говорится: «Вдуну Бог дыхание жизни в лице Адама первозданнаго и созданнаго Им от персти земной», – что будто бы это значило, что в Адаме до этого не было души и духа человеческого, а была будто бы лишь плоть одна, созданная из персти земной. Неверно это толкование, ибо Господь Бог создал Адама от персти земной в том составе, как батюшка святой апостол Павел утверждает: «Да будет всесовершен ваш дух, душа и плоть в Пришествие Господа нашего Иисуса Христа». И все три сии части нашего естества созданы были от персти земной, и Адам не мертвым был создан, но действующим животным существом, подобно другим живущим на земле одушевленным Божиим созданиям.

Но вот в чем сила, что если бы Господь Бог не вдунул потом в лицо его сего дыхания жизни, то есть благодати Господа Бога Духа Святаго, от Отца исходящего и в Сыне почивающего и ради Сына в мир посылаемого, то Адам, как ни был он совершенно превосходно создан над прочими Божиими созданиями как венец творения на земле, все-таки пребыл бы неимущим внутрь себя Духа Святаго, возводящего его в Богоподобное достоинство, и был бы подобен всем прочим созданиям, хотя и имеющим плоть, и душу, и дух, принадлежащие каждому по роду их, но Духа Святаго внутрь себя неимущим.

Когда же вдунул Господь Бог в лицо Адамово дыхание жизни, тогда-то, по выражению Моисееву, и «Адам бысть в душу живу», то есть совершенно во всем Богу подобную и такую, как и Он, на веки веков бессмертную. Адам сотворен был до того не подлежащим действию ни одной из сотворенных Богом стихий, что его ни вода не топила, ни огонь не жег, ни земля не могла пожрать в пропастех своих, ни воздух не мог повредить каким бы то ни было своим действием. Все покорено было ему как любимцу Божию, как царю и обладателю твари. И все любовались на него как на всесовершенный венец творений Божиих. От этого-то дыхания жизни, вдохнутого в лицо Адамово из Всетворческих Уст Всетворца и Вседержителя Бога, Адам до того преумудрился, что не было никогда от века, нет, да и едва ли будет когда-нибудь на земле человек премудрее и многознательнее его. Когда Господь повелел ему нарещи имена всякой твари, то каждой твари он дал на языке такие названия, которые знаменуют вполне все качества, всю силу и все свойства твари, которые она имеет по дару Божиему, дарованному ей при ее сотворении.

Вот по этому-то дару вышеестественной Божией благодати, ниспосланному ему от дыхания жизни, Адам мог видеть и разуметь и Господа, ходящего в рай, и постигать глаголы Его и беседу святых Ангелов и язык всех зверей, и птиц, и гадов, живущих на земле, и все то, что ныне от нас, как от падших и грешных, сокрыто и что для Адама до его падения было так ясно.

Такую же премудрость, и силу, и всемогущество, и все прочие благие и святые качества Господь Бог даровал и Еве, сотворив ее не от персти земной, а от ребра Адамова в Едеме сладости, в раю, насажденном Им посреди земли. Для того, чтобы они могли удобно и всегда поддерживать в себе бессмертные, Богоблагодатные и всесовершенные свойства сего дыхания жизни, Бог посадил посреди рая древо жизни, в плодах которого заключил всю сущность и полноту даров этого Божественного Своего дыхания. Если бы не согрешили, то Адам и Ева сами и все их потомство могли бы всегда, пользуясь вкушением от плода древа жизни, поддерживать в себе вечно животворящую силу благодати Божией и бессмертную, вечно юную полноту сил плоти, души и духа и непрестанную нестареемость бесконечно бессмертного всеблаженного своего состояния, даже и воображению нашему в настоящее время неудобопонятного. Когда же вкушением от древа познания добра и зла – преждевременно и противно заповеди Божией – узнали различие между добром и злом и подверглись всем бедствиям, последовавшим за преступление заповеди Божией, то лишились этого бесценного дара благодати Духа Божия, так что до самого Пришествия в мир Богочеловека Иисуса Христа Дух Божий «не

убо бе в мире, яко Иисус не убо бе прославлен». Однако это не значит, чтобы Духа Божиего вовсе не было в мире, но Его пребывание не было таким полномерным, как в Адаме или в нас, православных христианах, а проявлялось только отвне, и признаки его пребывания в мире были известны роду человеческому.

Так, например, Адаму после падения, а равно и Еве вместе с ним были открыты многие тайны, относившиеся до будущего спасения рода человеческого.

И Каину, несмотря на нечестие его и его преступление, удобопонятен был глас благодатного Божественного, хотя и обличительного, собеседования с ним. Ной беседовал с Богом. Авраам видел Бога и день Его и возрадовался. Благодать Святаго Духа, действовавшая отвне, отражалась и во всех ветхозаветных пророках и святых Израиля. У евреев потом заведены были особые пророческие училища, где учили распознавать признаки явления Божиего или Ангелов и отличать действия Духа Святаго от обыкновенных явлений, случающихся в природе неблагодатной земной жизни. Симеону Богоприимцу, Богоотцам Иоакиму и Анне и многим бесчисленным рабам Божиим бывали постоянные, разнообразные въяве Божественные явления, гласы, откровения, оправдывавшиеся очевидными чудесными событиями.

Не с такою силой, как в народе Божием, но проявление Духа Божиего действовало и в язычниках, не ведавших Бога Истинного, потому что и из их среды Бог находил избранных Себе людей.

Таковы, например, были девственницы пророчицы, сивиллы, которые обрекали свое девство хотя для Бога Неведомого, но все же для Бога, Творца Вселенной и Вседержителя и Мироправителя, каковым Его и язычники сознавали. Также и философы языческие, которые хотя и в тьме неведения Божественного блуждали, но, ища истины, возлюбленной Богу, могли быть, по самому этому Боголюбезному ее исканию, не непричастными Духу Божиему, ибо сказано: «Языки неведущие Бога естеством законная творят и угодная Богу соделывают». А истину так ублажает Господь, что Сам про нее Духом Святым возвещает: «Истина от земли возсия, и правда с небесе приниче».

Так вот, ваше Боголюбие, и в еврейском священном, Богу любезном народе, и в язычниках, неведущих Бога, а все-таки сохранялось ведение Божие, то есть, батюшка, ясное и разумное понимание того, как Господь Бог Дух Святой действует в человеке и как именно и по каким наружным и внутренним ощущениям можно удостовериться, что это действует Господь Бог Дух Святой, а не прелесть вражеская. Таким-то образом все это было от падения Адама до Пришествия Господа нашего Иисуса Христа во плоти в мир. Без этого, ваше Боголюбие, всегда сохранявшегося в роде человеческом ощутительно о действиях Духа Святаго понимания не было бы людям ни о чем возможности узнать в точности, пришел ли в мир обетованный Адаму и Еве плод семени Жены, имеющий стереть главу змиеву.

Но вот Симеон Богоприимец, сохраненный Духом Святым после предвозвещения ему на 65-м году его жизни тайны приснодевственного от Пречистой Приснодевы Марии Его зачатия и рождения, прожив по благодати Всесвятого Духа Божиего триста лет, потом, на 365-м году жизни своей, сказал ясно в храме Господнем, что ощутительно узнал по дару Духа Святаго, что это и есть Он Самый, Тот Христос, Спаситель мира, о вышеестественном зачатии и рождении Коего от Духа Святаго ему было предвозвещено триста лет тому назад от Ангела.

Вот и святая Анна пророчица, дочь Фануилова, служившая восемьдесят лет от вдовства своего Господу Богу в храме Божием и известная по особенным дарам благодати Божией за вдовицу праведную, чистую рабу Божию, возвестила, что это, действительно, Он и есть обетованный миру Мессия, истинный Христос, Бог и человек, Царь Израилев, пришедший спасти Адама и род человеческий.

Когда же Он, Господь наш Иисус Христос, изволил совершить все дело спасения, то, по воскресении Своем, дунул на апостолов, возобновив дыхание жизни, утраченное Адамом, и даровал им эту же самую Адамовскую благодать Всесвятаго Духа Божиего. Но мало сего – ведь говорил же Он им: «Уне есть им, да Он идет ко Отцу; аще же бо не идет Он, то Дух Божий не приидет в мир; аще же идет Он, Христос, ко Отцу, то поедет Его в мир, и Он, Утешитель, наставит их и всех последующих их учению на всякую истину и воспомянет им вся, яже Он глаголал им еще сущи в мире с ними». Это уже обещана была Им благодать-возблагодать.

И вот в день Пятидесятницы торжественно ниспослал Он им Духа Святаго в дыхании бурне, в виде огненных языков, на коемуждо из них седших и вошедших в них, и наполнивших их силою огнеобразной Божественной благодати, росоносно дышащей и радостотворно действующей в душах причащающихся Ея силе и действиям. И вот эту-то самую огнедохновенную благодать Духа Святаго, когда она подается нам, всем верным Христовым в Таинстве Святого Крещения, священно запечатлевают миропомазанием в главнейших, указанных Святою Церковью, местах нашей плоти, как вековечной хранительницы этой благодати. Говорится: «Печать Дара Духа Святаго». А на что, батюшка ваше Боголюбие, кладем мы, убогие, печати свои, как не на сосуды, хранящие какую-нибудь высокоценимую нами драгоценность? Что же может быть выше всего на свете и что драгоценнее даров Духа Святаго, ниспосылаемых нам свыше в Таинстве Крещения, ибо крещенская эта благодать столь велика и столь необходима, столь живоносна для человека, что даже и от человека-еретика не отъемлется до самой его смерти, то есть до срока, обозначенного свыше по Промыслу Божию для пожизненной пробы человека на земле – на что де он будет годен и что, де, он в этот Богом дарованный ему срок при посредстве свыше дарованной ему силы благодати сможет совершить. И если бы мы не грешили никогда после крещения нашего, то во веки пребыли бы святыми, непорочными и изъятыми от всякой скверны плоти и духа угодниками Божиими.

Но вот в том-то и беда, что мы, преуспевая в возрасте, не преуспеваем в благодати и в разуме Божием, как преуспевал в том Господь наш Христос Иисус, а, напротив того, развращаясь мало-помалу, лишаемся благодати Всесвятаго Духа Божиего и делаемся в многоразличных мерах грешными и многогрешными людьми.

Но когда кто, будучи возбужден ищущею нашего спасения премудростью Божиею, обходящею всяческая, решится ради нее на утреневание к Богу и бдение ради обретения вечного своего спасения, тогда тот, послушный гласу ее, должен прибегнуть к истинному во всех грехах своих покаянию и к сотворению противоположных содеянных грехам добродетелей, а через добродетели Христа ради к приобретению Духа Святаго, внутрь нас действующего и внутрь нас Царствие Божие устрояющего.

Слово Божие недаром говорит: «Внутрь вас есть Царствие Божие и нуждно есть оно, и нуждницы е восхищают». То есть – те люди, которые, несмотря и на узы греховные, связавшие их и не допускающие своим насилием и возбуждением на новые грехи прийти к Нему, Спасителю нашему, с совершенным покаянием на истязание с Ним, презирая всю крепость этих греховных связей, нудятся расторгнуть узы их, такие люди являются потом действительно пред лице Божие паче снега убеленными Его благодатью. «Приидите, – говорит Господь, – и аще грехи ваши будут, яко багряное, то яко снег убелю их». Так некогда святой тайновидец Иоанн Богослов видел таких людей в одеждах белых, то есть одеждах оправдания, и «финицы в руках их» как знамение победы, и пели они Богу дивную песнь «Аллилуйя». «Красоте пения их никтоже подражати можаше». Про них Ангел Божий сказал: «Сии суть, иже приидоша от скорби великия, иже испраша ризы своя и убелиша ризы своя в Крови Агнчей», – испраша страданиями и убелиша их в причащении Пречистых и Животворящих Таин Плоти и Крови Агнца непорочна и Пречиста Христа, прежде всех век закланнаго Его собственною волею за спасение мира, присно и доныне закалаемого и раздробляемого, но николиже иждиваемого, подающего же нам в вечное и неоскудеваемое спасение наше напутие живота вечного во ответ благоприятен на Страшном судище Его и замену дражайшую и всяк ум превосходящую того плода древа жизни, которого хотел было лишить наш род человеческий враг человеков, спадший с небесе Денница. Хотя враг диавол и обольстил Еву, и с нею пал и Адам, но Господь не только даровал им Искупителя в плоде Семени Жены, смертию смерть поправшего, но и дал всем нам в Жене, Приснодеве Богородице Марии, стершей в Самой Себе и стирающей во всем роде человеческом главу змиеву, неотступную Ходатаицу к Сыну Своему и Богу нашему, непостыдную и непреоборимую Предстательницу даже за самых отчаянных грешников. По этому самому Божия Матерь и называется «Язвою бесов», ибо нет возможности бесу погубить человека, лишь бы только сам человек не отступил от прибегания к помощи Божией Матери.

6

– Еще, ваше Боголюбие, должен я, убогий Серафим, объяснить, в чем состоит различие между действиями Духа Святаго, священнотайне вселяющегося в сердца верующих в Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, и действиями тьмы греховной, по наущению и разжжению бесовскому воровски в нас действующей.

Дух Божий воспоминает нам словеса Господа нашего Иисуса Христа и действует едино с Ним, всегда торжественно, радостотворя сердца наша и управляя стопы наша на путь мирен, а дух лестчий, бесовский, противно Христу мудрствует, и действия его в нас мятежны, стропотны и исполнены похоти плотской, похоти очес и гордости житейской. «Аминь, аминь, глаголю вам, всяк живый и веруяй в Мя не умрет во веки»: имеющий благодать Святаго Духа за правую веру во Христа, если бы по немощи человеческой и умер душевно от какого-либо греха, то не умрет вовеки, но будет воскрешен благодатью Господа нашего Иисуса Христа, вземлющего грехи мира и туне дарующего благодать-возблагодать. Про эту-то благодать, явленную всему миру и роду нашему человеческому в Богочеловеке, и сказано в Евангелии: «В Том живот бе и живот бе свет человеком», и прибавлено: «И свет во тьме светится и тьма Его не объят». Это значит, что благодать Духа Святаго, даруемая при крещении во имя Отца и Сына и Святаго Духа, несмотря на грехопадения человеческие, несмотря на тьму вокруг души нашей, все-таки светится в сердце искони бывшим Божественным светом бесценных заслуг Христовых. Этот свет Христов при нераскаянии грешника глаголет ко Отцу: «Авва Отче! Не до конца прогневайся на нераскаянность эту!» – а потом, при обращении грешника на путь покаяния, совершенно изглаживает и следы содеянных преступлений, одевая бывшего преступника снова одеждой нетления, сотканной из благодати Духа Святаго, о стяжании которой, как о цели жизни христианской, я и говорю столько времени вашему Боголюбию.

Еще скажу вам, чтобы вы еще яснее поняли, что разуметь под благодатью Божиею и как распознать ее, и в чем особливо проявляется ея действие в людях, ею просвещенных.

Благодать Духа Святаго есть свет, просвещающий человека. Об этом говорит все Священное Писание. Так, Богоотец Давид сказал: «Светильник ногама моима закон Твой и свет стезям моим, и аще не закон Твой научение мне был, тогда убо погибл бых во смирении моем». То есть – благодать Духа Святаго, выражающаяся в Законе словами заповедей Господних, есть светильник и свет мой, и если бы не эта благодать Духа Святаго, которую я так тщательно и усердно стяжеваю, что седмижды на день поучаюсь о судьбах правды Твоей, просвещала меня во тьме забот, сопряженных с великим званием моего царского сана, то откуда бы я взял себе хоть искру света, чтобы озарить путь свой по дороге жизни, темной от недоброжелательства недругов моих?

И на самом деле Господь неоднократно проявлял для многих свидетелей действие благодати Духа Святаго на тех людях, которых Он освящал и просвещал великими наитиями Его.

Вспомните про Моисея после беседы его с Богом на горе Синайской. Люди не могли смотреть на него – так сиял он необыкновенным светом, окружавшим лицо его. Он даже принужден был являться народу не иначе как под покрывалом.

Вспомните Преображение Господне на горе Фаворе. Великий свет объял Его, и «быта ризы Его, блещущия яко снег, и ученицы Его от страха падоша ниц». Когда же Моисей и Илия явились к нему в том же свете, то, чтобы скрыть сияние света Божественной благодати, ослеплявшей глаза учеников, «облак», сказано, «осени их». И таким-то образом благодать Всесвятаго Духа Божия является в неизреченном свете для всех, которым Бог являет действие ея.

7

– Каким же образом, – спросил я батюшку отца Серафима, – узнать мне, что я нахожусь в благодати Духа Святаго?

– Это, ваше Боголюбие, очень просто! – отвечал он мне. – Поэтому-то и Господь говорит: «Вся простота суть обретающим разум...» Да беда-то вся наша в том, что сами-то мы не ищем этого разума Божественного, который не кичит, ибо не от мира сего есть. Разум этот, исполненный любовью к Богу и ближнему, созидает всякого человека во спасение Ему. Про этот разум Господь сказал: «Бог хощет всем спастися и в разум истины прийти». Апостолам же Своим про недостаток этого разума Он сказал: «Ни ли неразумливи есте и не чли ли Писания, и притчи сия не разумеете ли?» Опять же про этот разум в Евангелии говорится про апостолов, что «отверз им тогда Господь разум разумети

Писания». Находясь в этом разуме, и Апостолы всегда видели, пребывает ли Дух Божий в них или нет, и, проникнутые им и видя сопребывание с ними Духа Божия, утвердительно говорили, что дело их свято и вполне угодно Господу Богу. Этим и объясняется, почему они в посланиях своих писали: «Изволися Духу Святому и нам», – и только на этих основаниях и предлагали свои послания как истину непреложную на пользу всем верным – так святые апостолы ощутительно сознавали в себе присутствие Духа Божиего...

Так вот, ваше Боголюбие, видите ли, как это просто?

Я отвечал :

– Все-таки я не понимаю, почему я могу быть твердо уверенным, что я в Духе Божием. Как мне самому в себе распознавать истинное Его явление?

Батюшка отец Серафим отвечал:

– Я уже, ваше Боголюбие, сказал вам, что это очень просто, и подробно рассказал вам, как люди бывают в Духе Божием и как должно разуметь Его явление в нас... Что же вам, батюшка, надобно?

– Надобно, – сказал я, – чтобы я понял это хорошенько!..

Тогда отец Серафим взял меня весьма крепко за плечи и сказал мне:

– Мы оба теперь, батюшка, в Духе Божием с тобою!.. Что же ты не смотришь на меня?

Я отвечал:

– Не могу, батюшка, смотреть, потому что из глаз ваших молнии сыпятся. Лицо ваше сделалось светлее солнца, и у меня глаза ломит от боли!..

Отец Серафим сказал:

– Не устрашайтесь, ваше Боголюбие! И вы теперь сами так же светлы стали, как и я сам. Вы сами теперь в полноте Духа Божиего, иначе вам нельзя было бы и меня таким видеть.

И, приклонив ко мне свою голову, он тихонько на ухо сказал мне:

– Благодарите же Господа Бога за неизреченную к вам милость Его. Вы видели, что я и не перекрестился даже, а только в сердце моем мысленно помолился Господу Богу и внутри себя сказал: «Господи! Удостой его ясно и телесными глазами видеть то сошествие Духа Твоего, которым Ты удостаиваешь рабов Своих, когда благоволишь являться во свете великолепной славы Твоей!» И вот, батюшка, Господь и исполнил мгновенно смиренную просьбу убогого Серафима... Как же нам не благодарить Его за этот Его неизреченный дар нам обоим! Этак, батюшка, не всегда и великим пустынникам являет Господь Бог милость Свою. Эта благодать Божия благоволила утешить сокрушенное сердце ваше, как мать чадолюбивая, по предстательству Самой Матери Божией... – Что ж, батюшка, не смотрите мне в глаза? Смотрите просто и не убойтесь – Господь с нами!

Я взглянул после этих слов в лицо его, и напал на меня еще больший благоговейный ужас.

Представьте себе, в середине солнца, в самой блистательной яркости его полуденных лучей, лицо человека, с вами разговаривающего. Вы видите движение уст его, меняющееся выражение его глаз, слышите его голос, чувствуете, что кто-то вас руками держит за плечи, но не только рук этих не видите, не видите ни самих себя, ни фигуры его, а только один свет ослепительный, простирающийся далеко, на несколько сажень кругом, и озаряющий ярким блеском своим и снежную пелену, покрывающую поляну, и снежную крупу, осыпающую сверху и меня, и великого старца.

Возможно ли представить себе то положение, в котором я находился тогда?

– Что же чувствуете вы теперь? – спросил меня отец Серафим.

– Необыкновенно хорошо! – сказал я.

– Да как же хорошо? Что именно?

Я отвечал:

– Чувствую я такую тишину и мир в душе моей, что никакими словами выразить не могу!

– Это, ваше Боголюбие, – сказал батюшка отец Серафим, – тот мир, про который Господь сказал ученикам Своим: «Мир Мой даю вам, не якоже мир дает, Аз даю вам. Аще бо от мира были бысте, мир убо любил свое, но якоже избрах вы от мира, сего ради ненавидит вас мир. Обаче дерзайте, яко Аз победит мир». Вот этим-то людям, ненавидимым от мира сего, избранным же от Господа, и дает Господь тот мир, который вы теперь в себе чувствуете; «мир», по слову апостольскому, «всяк ум преимущий». Таким его называет апостол, потому что нельзя выразить никаким словом того благосостояния душевного, которое он производит в тех людях, в сердца которых его внедряет Господь Бог. Христос Спаситель называет его миром от щедрот Его собственных, а не от мира сего, ибо никакое временное земное благополучие не может дать его сердцу человеческому: он свыше даруется от Самого Господа Бога, почему и называется миром Божиим...

Что же еще чувствуете вы? – спросил меня отец Серафим.

– Необыкновенную сладость! – отвечал я.

И он продолжал:

– Это та сладость, про которую говорится в Священном Писании: «От тука дому Твоего упиются и потоком сладости Твоея напоиши я». Вот эта-то теперь сладость преисполняет сердца наши и разливается по всем жилам нашим неизреченным услаждением. От этой-то сладости наши сердца как будто тают, и мы оба исполнены такого блаженства, какое никаким языком выражено быть не может...

– Что же еще вы чувствуете?

– Необыкновенную радость во всем моем сердце!

И батюшка отец Серафим продолжал:

– Когда Дух Божий снисходит к человеку и осеняет его полнотою Своего наития, тогда душа человеческая преисполняется неизреченною радостью, ибо Дух Божий радостотворит все, к чему бы Он ни прикоснулся. Это та самая радость, про которую Господь говорит в Евангелии Своем: «Жена егда рождает, скорбь имать, яко прииде год ея; егда же родит отроча, к тому не помнит скорби за радость, яко человек родися в мир. В мире скорбни будете, но егда узрю вы, возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас». Но как бы ни была утешительна радость эта, которую вы теперь чувствуете в сердце своем, все-таки она ничтожна в сравнении с тою, про которую Сам Господь устами Своего апостола сказал, что радости той «ни око не виде, ни ухо не слыша, ни на сердце человеку не взыдоша благая, яже уготова Бог любящим Его». Предзадатки этой радости даются нам теперь, и если от них так сладко, хорошо и весело в душах наших, то что сказать о той радости, которая уготована там, на небесах, плачущим здесь, на земле?! Вот и вы, батюшка, довольно-таки поплакали в жизни вашей на земле, и смотрите-ка, какою радостью утешает вас Господь еще в здешней жизни. Теперь за нами, батюшка, дело, чтобы, труды к трудам прилагая, восходить нам от силы в силу и достигнуть меры возраста исполнения Христова, да сбудутся на нас слова Господни: «Терпящие же Господа, тии изменят крепость, окрилотеют, яко орли, потекут и не утрудятся, пойдут и не взалчут, пойдут от силы в силу, и явится им Бог богов в Сионе разумения и небесных видений...» Вот тогда-то наша теперешняя радость, являющаяся нам вмале и вкратце, явится во всей полноте своей, и никтоже возьмет ее от нас, преисполняемых неизъяснимых пренебесных наслаждений...

– Что же еще вы чувствуете, ваше Боголюбие?

Я отвечал:

– Теплоту необыкновенную!

– Как, батюшка, теплоту? Да ведь мы в лесу сидим. Теперь зима на дворе, и под ногами снег, и на нас более вершка снегу, и сверху крупа падает... Какая же может быть тут теплота?!

Я отвечал:

– А такая, какая бывает в бане, когда поддадут на каменку и когда из нее столбом пар валит...

– И запах, – спросил он меня, – такой же, как из бани?

– Нет, – отвечал я, – на земле нет ничего подобного этому благоуханию. Когда еще при жизни матушки моей я любил танцевать и ездил на балы и танцевальные вечера, то матушка моя опрыснет меня, бывало, духами, которые покупала в лучших модных магазинах Казани, но те духи не издают такого благоухания...

И батюшка отец Серафим, приятно улыбнувшись, сказал:

– И сам я, батюшка, знаю это точно так же, как и вы, да нарочно спрашиваю у вас – так ли вы это чувствуете? Сущая правда, ваше Боголюбие! Никакая приятность земного благоухания не может быть сравнена с тем благоуханием, которое мы теперь ощущаем, потому что нас теперь окружает благоухание Святаго Духа Божия. Что же земное может быть подобно ему!.. Заметьте же, ваше Боголюбие, ведь вы сказали мне, что кругом нас тепло, как в бане, а посмотрите-ка, ведь ни на вас, ни на мне снег не тает и под нами также. Стало быть, теплота эта не в воздухе, а в нас самих. Она-то и есть именно та самая теплота, про которую Дух Святой словами молитвы заставляет нас вопиять ко Господу: «Теплотою Духа Святаго согрей мя!» Ею-то согреваемые пустынники и пустынницы не боялись зимнего мраза, будучи одеваемы, как в теплые шубы, в благодатную одежду, от Святаго Духа истканную. Так ведь и должно быть на самом деле, потому что благодать Божия должна обитать внутри нас, в сердце нашем, ибо Господь сказал: «Царствие Божие внутрь вас есть». Под Царствием же Божиим Господь разумел благодать Духа Святаго. Вот это Царствие Божие теперь внутри нас и находится, а благодать Духа Святаго и отвне осиявает и согревает нас и, преисполняя многоразличным благоуханием окружающий нас воздух, услаждает наш и чувства пренебесным услаждением, напояя сердца наши радостью неизглаголанною. Наше теперешнее положение есть то самое, про которое апостол говорит: «Царствие Божие несть пища и питие, но правда и мир о Дусе Святе». Вера наша состоит «не в препретельных земныя премудрости остовах, но в явлении силы и духа». Вот в этом-то состоянии мы с вами теперь и находимся. Про это состояние именно и сказал Господь: «Суть нецыи от зде стоящих, иже не имут вкусити смерти, дóндеже видят Царствие Божие, пришедшее в силе...» Вот, батюшка, ваше Боголюбие, какой неизреченной радости сподобил нас теперь Господь Бог!.. Вот что значит быть в полноте Духа Святаго, про которую святой Макарий Египетский пишет: «Я сам был в полноте Духа Святаго...» Этою-то полнотою Духа Своего Святаго и нас, убогих, преисполнил теперь Господь... Ну, уж теперь нечего более, кажется, спрашивать, ваше Боголюбие, каким образом бывают люди в благодати Духа Святаго!.. Будете ли вы помнить теперешнее явление неизреченной милости Божией, посетившей нас?

– Не знаю, батюшка, – сказал я, – удостоит ли меня Господь навсегда помнить так живо и явственно, как теперь я чувствую, эту милость Божию.

– А я мню, – отвечал мне отец Серафим, – что Господь поможет вам навсегда удержать это в памяти вашей, ибо иначе благость Его не преклонилась бы так мгновенно к смиренному молению моему и не предварила бы так скоро послушать убогого Серафима, тем более что и не для вас одних дано вам разуметь это, а через вас для целого мира, чтобы вы сами, утвердившись в деле Божием, и другим могли быть полезными. Что же касается до того, батюшка, что я монах, а вы мирской человек, то об этом думать нечего: у Бога взыскуется правая вера в Него и Сына Его Единородного. За это и подается обильно свыше благодать Духа Святаго. Господь ищет сердца, преисполненные любовью к Богу и ближнему, – вот престол, на котором Он любит восседать и на котором Он является в полноте Своей пренебесной славы. «Сыне, даждь Ми сердце твое! – говорит Он, – а все прочее Я Сам приложу тебе», ибо в сердце человеческом может вмещаться Царствие Божие. Господь заповедует ученикам Своим: «Ищите прежде Царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам. Весть бо Отец ваш Небесный, яко всех сих требуете». Не укоряет Господь Бог за пользование благами земными, ибо и Сам говорит, что, по положению нашему в жизни земной, мы всех сих требуем, то есть всего, что успокаивает на земле нашу человеческую жизнь и делает удобным и более легким путь наш к Отечеству Небесному. На это опираясь, святой апостол Петр сказал, что, по его мнению, нет ничего лучше на свете, как благочестие, соединенное с довольством. И Церковь Святая молится о том, чтобы это было нам даровано Господом Богом; и хотя прискорбия, несчастия и разнообразные нужды и неразлучны с нашей жизнью на земле, однако же Господь Бог не хотел и не хочет, чтобы мы были только в одних скорбях и напастях, почему и заповедует нам через апостолов носить тяготы друг друга и тем исполнить Закон Христов. Господь Иисус лично дает нам заповедь, чтобы мы любили друг друга и, соутешаясь этой взаимной любовью, облегчали себе прискорбный и тесный путь наш его шествования к Отечеству Небесному. Для чего же Он и с небес сошел к нам, как не для того, чтобы, восприяв на Себя нашу нищету, обогатить нас богатством благости Своей и Своих неизреченных щедрот. Ведь пришел Он не для того, чтобы послужили Ему, но да послужит Сам другим и да даст душу Свою за избавление многих. Так и вы, ваше Боголюбие, творите и, видевши явно оказанную вам милость Божию, сообщайте о том всякому желающему себе спасения. «Жатвы бо много, – говорит Господь, – делателей же мало». Вот и нас Господь Бог извел на делание и дал дары благодати Своей, чтобы, пожиная класы спасения наших ближних через множайшее число приведенных нами в Царствие Божие, принесли Ему плоды – ово тридесят, ово шестьдесят, ово же сто. Будем же блюсти себя, батюшка, чтобы не быть нам осужденным с тем лукавым и ленивым рабом, который закопал свой талант в землю, а будем стараться подражать тем благим и верным рабам Господа, которые принесли Господину своему один вместо двух – четыре, другой вместо пяти – десять. О милосердии же Господа Бога сомневаться нечего: сами, ваше Боголюбие, видите, как слова Господни, сказанные через пророка, сбылись на нас. «Несмь Аз Бог издалече, но Бог изблизи и при устех твоих есть спасение твое».

Не успел я, убогий, перекреститься, а только лишь в сердце своем пожелал, чтобы Господь удостоил вас видеть его благостыню во всей ея полноте, как уже Он немедленно и на деле исполнением моего пожелания поспешить изволил. Не велехваляся говорю я это и не с тем, чтобы показать вам свое значение и привести вас в зависть, и не для того, чтобы вы подумали, что я монах, а вы мирянин, нет, ваше Боголюбие, нет! «Близ Господь всем призывающим Его во истине, и несть у Него зрения на лица, Отец бо любит Сына и вся дает в руце Его», лишь бы только мы сами любили Его, Отца нашего Небесного, истинно по сыновнему. Господь равно слушает и монаха и мирянина, простого христианина, лишь бы оба были православные, и оба любили Бога из глубины душ своих, и оба имели в Него веру, хотя бы «яко зерно горушно», и оба двинут горы. «Един движет тысящи, два же тьмы». Сам Господь говорит: «Вся возможна верующему», а батюшка святой апостол Павел велегласно восклицает: «Вся могу о укрепляющем мя Христе». Не дивнее ли еще этого Господь наш Иисус Христос говорит о верующих в Него: «Веруяй в Мя дела не точию яже Аз творю, но и больше сих сотворит, яко Аз иду ко Отцу Моему и умолю Его о вас, да радость ваша исполнена будет.

Доселе не просисте ничесоже во Имя Мое, ныне же просите и приимете...» Так-то, ваше Боголюбие, все, о чем бы вы ни попросили у Господа Бога, все восприимете, лишь бы только то было во славу Божию или на пользу ближнего, потому что и пользу ближнего Он же к славе Своей относит, почему и говорит: «Вся, яже единому от меньших сих сотвористе, Мне сотвористе».

Так не имейте никакого сомнения, чтобы Господь Бог не исполнил ваших прошений, лишь бы только они или к славе Божией, или к пользам и назиданию ближних относились.

Но если бы даже и для собственной вашей нужды, или пользы, или выгоды вам что-либо было нужно, и это даже все столь же скоро и благопослушливо Господь Бог изволит послать вам, только бы в том крайняя нужда и необходимость настояла, ибо любит Господь любящих Его: благ Господь всяческим, щедрит же и дает и непризывающим имени Его, и щедроты Его во всех делах Его, волю же боящихся Его сотворит и молитву их услышит, и весь совет их исполнит, исполнит Господь вся прошения твоя.

Однако опасайтесь, ваше Боголюбие, чтобы не просить у Господа того, в чем не будете иметь крайней нужды. Не откажет Господь вам и в том за вашу православную веру во Христа Спасителя, ибо не предаст Господь жезла праведных на жребий грешных и волю раба Своего Давида сотворит неукоснительно, однако взыщет с него, зачем он тревожил Его без особой нужды, просил у Него того, без чего мог бы весьма удобно обойтись.

Так-то, ваше Боголюбие, все я вам сказал теперь и на деле показал, что Господь и Божия Матерь через меня, убогого Серафима, вам сказать и показать соблаговолили. Грядите же с миром. Господь и Божия Матерь с вами да будут всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь. Грядите же с миром!..

И во все время беседы этой с того самого времени, как лицо отца Серафима просветилось, видение это не переставало, и все с начала рассказа и доселе сказанное говорил он мне, находясь в одном и том же положении. Исходившее же от него неизреченное блистание света видел я сам, своими собственными глазами, что готов подтвердить и присягою.

1910 года в ночь на 27 декабря скончалась 88-ми лет Елена Ивановна Мотовилова, жившая после смерти мужа своего, известного своей близостью к преподобному Серафиму, Николая Александровича Мотовилова, в Серафимо-Дивеевском монастыре.

Елена Ивановна была та самая, о которой преподобный Серафим сказал пришедшему к нему Н. А. Мотовилову: «Вашей Богом нареченной невесте теперь восемь лет и четыре месяца, и я скажу Вам по Бозе, что она как ангел и телом и душой» (см. об этом в книге С. Нилуса «Великое в малом»).

Елена Ивановна, эта любимица преподобного Серафима, имела удивительно ясный ум и светлую память; она вся была полна духовной любовью к преподобному Серафиму; она обладала стойкой верой и прямым характером и никогда не стеснялась сказать правду в лицо.

Когда однажды некоторые духовные лица, придя к ней в гости, начали вести разговор о каких-то своих денежных счетах, Елена Ивановна на вопрос бывшей тут же игуменьи Марии, которая плохо слышала разговор: «О чем они говорят?», громко ответила: «Доходы считают, матушка игуменья, – у кого больше!»

Елена Ивановна также говорила: «Скорби надо принимать как конфекты и благодарить за них Господа, посылающего их не напрасно». В бытность мою в Дивееве в 1906 году ночью у Елены Ивановны украли очень большую сумму денег, которые незадолго перед тем она получила и держала их не в запертом каком-либо помещении, а просто в мешочке, под кроватью.

Узнав о покраже, я утром пошел навестить Елену Ивановну и в разговоре с ней совершенно не видал, что она была расстроена. «Бог дал, Бог и взял: да будет имя Его благословенно вовек», – сказала она.

Елена Ивановна всегда стойко отстаивала чистоту Православия и нерушимость апостольских преданий и глубоко возмущалась всеми толками о желательных якобы нововведениях и изменениях в Уставах нашей Православной Церкви. Лицам духовным она прямо говорила, что они не должны быть малодушными и молчать, а должны открыто и прямо говорить правду тогда, когда дело касается Православной Церкви. «Апостольские

предания ненарушимы, – говорила она. – Уставы церковные и уставы монастырей установлены великими святителями и духоносными отцами, и гнев Божий откроется на всех, дерзнувших внести в них изменения, как это и отцу Серафиму было открыто».

В последние пять лет жизни Елены Ивановны я многократно бывал у нее и подолгу разговаривал с ней. В этих разговорах, всегда носивших духовный характер, она особенно много и часто вспоминала о преподобном Серафиме, к которому имела великую духовную любовь. Чтобы не забыть, я всегда потом записывал эти воспоминания, и вот некоторыми из них – преимущественно теми, которые до сих пор неизвестны еще в печати, я и хочу поделиться с читателями.

«С покойной теткой моей, Прасковьей Семеновной, – говорила Елена Ивановна, – и с сестрами обители я бывала у батюшки Серафима в течение каждого месяца несколько раз. Тогда же, когда сестры даже не брали меня с собой, например зимой, батюшка говорил им: «Приведите в следующий раз малютку с собой».

Вид отца Серафима был всегда радостный, улыбающийся, глаза круглые, небесного цвета, голубые, на лице румянец, волосы рыжеватые, но не седые, рост средний, согбенный. Говорил всем не иначе как: «Радость моя! Сокровище мое!» При этом даже выпрямлялся, согбенность была небольшая.

Каждый раз, встречая нас, он падал нам в ноги, это необыкновенное смирение отца Серафима вызывало у сестер слезы и заставляло и их кланяться ему до земли. Однако он не поднимался до тех пор, пока мы не вставали первыми.

Однажды, не найдя его в монастырской келье, мы пошли к нему в ближнюю пустынь. Побеседовав с сестрами обители, отец Серафим велел нам идти обратно в монастырь, а сам пошел сзади нас. По дороге я часто оглядывалась и видела, что отец Серафим, пройдя шагов десять, останавливался, клал три поклона в сторону Сарова и шел дальше. Так прошел он всю дорогу до монастыря (две с половиной версты), и таковы были его тайные пустынные подвиги.

Часто с нами ходила другая маленькая девочка (впоследствии монахиня Еванфия), отец Серафим приказывал нам кланяться одна другой и целоваться. Действительно, мы всю жизнь были чрезвычайно дружны.

Когда батюшка Серафим имел длинный разговор с теткой и сестрами, мне делалось скучно, и он приказывал мне собирать бруснику, которой было много вокруг кельи. Один раз он, прервав разговор с теткой, сказал: «Малютка-то соскучилась» – и дал мне небольшой мешок с лесными орехами, говоря: «Ты не смей грызть их зубами, а придешь в Дивеево, знаешь, там у вас есть куча камней, в ней есть выдолбленный камень ямкой, ты найди его. В ямку клади орех, а другим камнем и разобьешь». Придя в Дивеево, я действительно нашла такой камень⁴.

Когда было открытие мощей святого Митрофана, к отцу Серафиму принесли много маленьких икон этого святого. Приходившим сестрам батюшка давал всем по иконке святого Митрофана, а мне дал крестик. Придя в Дивеево, я все думала: почему он мне не дал иконку? Через день батюшка с одной из сестер, бывшей у него, приказал, чтобы тетка

привела меня к нему. Когда мы пришли, он взял тарелочку с иконами и стал пересыпать их рукой, – при этом взглянет на меня и улыбнется, взглянет и опять улыбнется; наконец, взяв икону святого Митрофана, благословляя, отдал мне и отпустил домой.

Раз Прасковья Семеновна отправилась к батюшке в ближнюю пустынь. Не найдя его, она стала искать его в окружности. День был солнечный. Вдруг видит она, что в кустах на пригорке что-то шевелится. Подойдя поближе, она увидала нечто, похожее на теленка, и подумала: откуда же забрел в лес теленок? Но, к ее удивлению, это оказался отец Серафим, который надел на себя старую кожаную порыжевшую полумантию. Необычно для старца быстро подойдя к Прасковье Семеновне, он первый и поспешно заговорил, начав так: «Что ты, матушка? Откуда здесь теленку взяться? Господь с тобой!»

Когда отец Серафим приказал сестрам рыть канавку в Дивееве⁵, то Елена Ивановна также принимала участие в этом деле и носила землю.

Прасковья Семеновна раз застала отца Серафима плачущим. «Господь открыл мне, – сказал он, – что будет время, когда архиереи земли русской и прочие духовные лица уклонятся от сохранения Православия во всей его чистоте, и за то гнев Божий поразит их. Три дня стоял я, просил Господа помиловать их и просил лучше лишить меня, убогого Серафима, Царствия Небесного, нежели наказать их. Но Господь не преклонился на просьбу убогого Серафима и сказал, что не помилует их, ибо будут учить «учениям и заповедям человеческим, сердца же их будут стоять далеко от Меня». «Это же, – говорила Елена Ивановна, – отец Серафим передавал и другим сестрам обители, говорил и будущему мужу моему, Н. А. Мотовилову».

Незадолго до смерти отца Серафима его, как известно, посетил Высокопреосвященный Арсений Тамбовский, и вот по какой причине. На отца Серафима много клеветали и нападали за то, что он занимается устройством Дивеева. Преосвященный Арсений, желая проверить это, приехал в Саров и спрашивал игумена Нифонта. Игумен Нифонт предложил преосвященному отправить посланного к отцу Серафиму в его ближнюю пустыньку, с тем чтобы отец Серафим сам пришел к преосвященному. Отец Серафим был уже очень слаб. Когда посланный явился к нему, то застал его лежащим в гробу. Отец Серафим сказал: «Скажите преосвященному: не могу идти, лежу во гробе, язвами уязвлен». Игумен Нифонт послал за ним второй раз. Отец Серафим сказал: «Скажите преосвященному, что не Лазарь ко Христу пришел, а Христос к Лазарю». Услыхав этот ответ, преосвященный Арсений воскликнул: «Ах, Нифонт, Нифонт! Погрешил я с тобой против великого старца!» И сам отправился к отцу

Серафиму в пустынь.

Помнила также Елена Ивановна, как батюшка отец Серафим часто говорил сестрам: «Мы любим, ублажаем святых, а подражать им не хотим».

Также говорил отец Серафим всем: «Не то будет диво, когда мои кости поднимутся, а то будет диво, когда убогий Серафим плоть свою перенесет в Дивеево».

Последнее предсказание известно всем в Дивееве.

Тетке Елены Ивановны, Прасковье Семеновне, отец Серафим сказал, что Елену Ивановну посетит царь. И действительно это исполнилось в 1903 году, когда Его Императорское Величество, Государь Император Николай Александрович со всей Августейшей семьей своей, во время пребывания своего в Сарове при открытии мощей преподобного Серафима, неожиданно посетил Елену Ивановну и беседовал с ней. Об этом посещении Елена Ивановна каждый раз вспоминала со слезами, говоря: «Какая чудная семья Государя! Святая семья!»

Когда батюшка отец Серафим скончался, тело его семь дней стояло в Успенском соборе, а потом для отпевания перенесено было в теплый собор. «Народу было, – говорила Елена Ивановна, – пушкою не прошибешь. Игумен Нифонт и весь народ плакали. И я была и на отпевании, и на погребении, – говорила Елена Ивановна, – меня же, единственную, оставшуюся в живых, Господь удостоил быть в соборе при открытии и святых мощей преподобного Серафима».

Вспоминая про отца Серафима, Елена Ивановна говорила всегда: «Это – дивный, необыкновенный угодник Божий! Пророк Божий!»

По смерти отца Серафима камень, на котором он молился, желали перевести и в Саров, и в Дивеев; но не могли ни поднять его, ни даже разбить. Камень был очень велик! Во сне отец Серафим явился Н. А. Мотовилову и велел разложить костер на камне и, когда от жары он лопнет, перевести, куда хотели. Так и было сделано.

Первое чудо от камня было вот как: Н. А. Мотовилов всегда имел часть камня в кармане сюртука. Однажды он приехал в Воронеж и, как всегда, остановился у любившего его архиепископа Воронежского Антония. В Воронеж приехала в это время одна больная за помощью в своей болезни к мощам святителя Митрофана. В эту же ночь святитель Митрофан явился преосвященному Антонию и сказал: «У тебя остановился Мотовилов: у него есть камень, на котором молился отец Серафим. Пусть ищут помощи от отца Серафима. Он велик пред Богом. Прикажи освятить воду на камне и дать больной». Наутро Антоний, до сих пор не знавший ничего о камне отца Серафима, позвал и спросил Николая Александровича: «Какой у вас есть камень?» Мотовилов сейчас вынул

его из кармана и подал преосвященному Антонию. Когда больная выпила воду с камня, она выздоровела совершенно.

Н. А. Мотовилову игумен Нифонт отдал Евангелие отца Серафима. Однажды Николай Александрович заболел сильнейшей лихорадкой, дня два был болен, изнемог. Наконец встал с большим усилием, подошел к столу, на котором лежало Евангелие и, едва держась на ногах, все же стоя, начал читать Евангелие от Иоанна с самого начала и прочел всего евангелиста до конца, и, как только кончил, лихорадка оставила его.

Когда Елена Ивановна была уже замужем за Николаем Александровичем, в доме у них висел портрет отца Серафима. Николай Александрович, имея горячую любовь к отцу Серафиму, передавал часто вслух свои о нем воспоминания. В доме у них жила немка – гувернантка детей. Однажды ей наскучило слушать рассказы Николая Александровича, она не вытерпела и, воскликнув: «Ах, Николай Александрович, все у вас Серафим да Серафим!» – ушла к себе наверх, в комнату. Елена Ивановна сейчас же встала, чтобы идти ее успокоить, как та бежит обратно в слезах и говорит: «Простите меня, Николай Александрович, теперь не буду больше так говорить про Серафима. Я сейчас шла мимо его портрета, как он строго посмотрел на меня и погрозил пальцем».

Между многими другими воспоминаниями из своей жизни Елена Ивановна рассказала мне об известном в то время старце Антонии Муромском, слепом, достигшем большого совершенства в духовной жизни. «Однажды мы были в нашем дивеевском доме, – говорила Елена Ивановна, – и я сильно захворала (у меня была грудница). Николай Александрович решился ехать в Ардатов показать меня доктору. Мы поехали. Въехав в город и проезжая мимо дома одной знакомой барыни, мы увидали ее в окно. Она просила нас зайти, говоря, что у нее находится старец Антоний из Мурома, о котором мы много слышали. Когда мы взошли, то нашли его лежащим (он был слепой); он начал говорить много с Николаем Александровичем. Во время разговора я, видя, что у него на руке надет чулок, подумала: для чего он его надел? Как вдруг, отвечая на мою мысль, он сказал: «Это, матушка, я надел потому, что у меня рука болит». Беседа его с Николаем Александровичем была очень продолжительная, и стало уж смеркаться. Николай Александрович и я стали собираться домой. Вдруг старец Антоний поднялся, взял свою тяжелую железную шапку, которую носил много лет, и этой шапкой три раза перекрестил мне грудь со словами: «Коснись благодать Божия рабы Божией Елены», и так сильно зацепил мне за больную грудь, что у меня, как говорится, искры посыпались из глаз. Распростившись, мы сели в повозку, и Николай Александрович велел ехать обратно домой, говоря, что теперь уже поздно, а завтра поедем пораньше к доктору. Приехав домой, я хотела было перевязать больную грудь, но, к моему удивлению и всех домашних, я не нашла и следов болезни.

Из приведенных воспоминаний Елены Ивановны о преподобном Серафиме мы видим, что он имел особенную духовную любовь к ней при своей жизни и тогда еще, когда она была ребенком; мог ли он прекратить духовное общение с ней из обителей небесных тогда, когда она достигла уже глубокой старости?

Вот случай, бывший за две недели до смерти Елены Ивановны.

Ровно за две недели до ее смерти проездом из Москвы ее посетил по моему поручению саровский монах отец Иаков. Он имел с ней долгую беседу, и разговор ее произвел на отца Иакова глубокое впечатление. «Она вся жила воспоминаниями о преподобном Серафиме», – говорил отец Иаков.

«Много лет у меня, – продолжал свой рассказ об этом посещении Елены Ивановны отец Иаков, – было желание иметь камушек от того камня, на котором молился преподобный Серафим; но я никому не говорил об этом. Во время разговора с Еленой Ивановной эта мысль мелькнула у меня, но я не смел высказать Елене Ивановне своей просьбы.

Наконец она, видимо, утомилась и, простившись со мной, пошла в спальню и легла отдохнуть⁶, я же стал одеваться, чтобы уходить, и думал: «Видно, я недостоин получить камень», – и пошел было к дверям. Вдруг я слышу голос Елены Ивановны: «Батюшка саровский! Постойте, не уходите, идите-ка сюда! Я было легла, а отец Серафим сейчас мне сказал: «Встань и дай отцу Иакову шесть камней». И вот я вам их даю по приказанию самого батюшки Серафима».

Можете себе представить, – говорил отец Иаков, – в каком я был состоянии!..

Из этого мы можем сделать заключение, что любовь отца Серафима сопровождала Елену Ивановну всю жизнь ее совершенно так же, как и мужа ее, Николая Александровича. И смерть обоих их была тихая, мирная, как сон. Да это не смерть, а сон.

Н. Потапов