Речь, произнесенная по наречении во епископа Можайского, второго викария Московской митрополии

ноября 2 дня 1862 года

Милостивейшие Архипастыри и Отцы!

В настоящия, многознаменательные для меня, минуты, естественно и невольно приходят мне на мысль слова псалмопевца: судьбы Господни бездна многа (Псал. 36, 7), и другия: от Господа исправляются стопы человеку (Псал. 36, 33).

По истине, когда обращаю взор на протекшие дни моей жизни и на разнообразные пути ея: не могу не исповедать сердцем и устами исполнения надо мною дивных судеб Божиих.

Прежде всего, не мимо меня прошло слово того же псалмопевца: отец мой и мати моя остависта мя, Господь же восприят мя (Псал. 26, 10). Смерть отца предварила мое рождение; матерью оставлен я в летах отрочества: но приемляй сиру и вдову (Псал. 145, 9), принял и меня в дом Свой, соделал единым от служителей дома Своего, то есть, церкви святой.

Рано Господь судил разрешить меня от семейнных уз. В этом посещении Божием, в этом сильном приражении скорби к моему сердцу, нельзя было не уразуметь особенного звания Божия.

И – я, вняв гласу сего Божественного звания, поспешил оставить мир и водвориться в пустынной обители высшего духовного просвещения, под благодатным кровом преподобного Сергия. Оттуда, быв поставлен близь сего великого храма хранителем священных древностей, возлюбил было искать в них следов и воспоминаний древней церковной жизни: но, после девятилетних здесь трудов, твоим, архипастырь первопрестольного града сего, изволением, переведен я на служение духовному просвещению сначала в здешнем духовном вертограде, а затем в той обители высших наук, где и сам получил образование.

При сих постепенных переходах от одного служения к другому, чем менее имело места мое собственное желание, тем более и яснее усматривал я волю Божию.

Наконец, когда Всемилостивейшим соизволением Благочестивейшего Самодержца, и благословением Богопоставленного священноначалия, я призываюсь ныне к почести вышнего звания (Флп. 3, 14) в дому Божием, к епископскому служению в Христовой церкви: могу-ли тем паче не признать и не исповедать в сем призывании особенную благопромыслительную о мне волю Божию.

Но, слыша сие звание и избрание Божие, что реку и что возглаголю? Дерзну ли рещи: готово сердце мое, Боже (Псал. 107, 2)? Но с одной стороны, помышление о высоте и трудности епископского служения, с другой – искреннее сознание моих духовных немощей и недостатков, запечатлевают уста мои.

Подлинно, когда представлю, чем должен быть пред Богом и человеками облеченный саном епископства; когда помыслю, какая потребна для него чистота сердца, дабы достойно тайнодействовать и неосужденно преподавать другим дары благодати; какая потребна духовная мудрость, дабы невежествующих просвещать, заблуждающих обращать, противящихся обличать; какая самоотверженная любовь к пасомым, дабы изнемогающего подъять, болящего уврачевать, падшего возставить, погибшего взыскать, – когда все это представлю: то невольно должен воскликнуть с апостолом: к сим кто доволен (2Кор. 2, 16)? Мне ли удовлетворить столь великим требованиям святительского служения? Если такие великие светильники веры, каковы Григорий Назианзен и Іоанн Златоуст, с трепетом уклонялись от епископского служения; если и великий подвижник благочестия – Сергий не считал себя довлеющим для епископского сана, говоря: «выше меры моея есть дело сие»: то что должен помыслить о себе я, недостойный, призываемый ныне к сему многотрудному служению в Христовой церкви?

Воистану, страшусь за немощь мою; но Господь источник силы: уповаю, что и в немощи моей совершится Его сила.

Верую и дерзаю надеяться, что сия Христова сила, немощная врачующая и оскудевающая восполняющая, тайнодейственно снидет на главу мою с возложением рук ваших, христолюбивые архипастыри, – снидет, и почиет, и воздействует во мне, если только не воспрепятствует сему моя греховность.

К тебе, Первостоятель Московские митрополии, наипаче обращаю мое сердце и мое слово! Ты приемлешь меня другого к соучастию в трудах по управлению обширною паствою, не столько, впрочем, по собственной нужде, сколько по желанию блага св. церкви, дабы под твоим мудрым руководством, сколько можно, более могло образоваться достойных пастырей словесного стада Христова. Благоволи же руководить меня твоею высокою мудростию на новом поприще моего служения, и твоя многолетняя опытность да поставит меня, малоопытного, со временем искусна пред Богом, делателя непостыдна, право правяща слово истины (2Тим. 2, 15).

На эту речь высокопреосвященный митрополит ответствовал:

«Одну мысль, приписанную мне тобою, боголюбезный брат, могу признать действительно моею, – ту мысль, что не для себя желал я найти второго сотрудника моему служению церковному.

Ничего для себя, все для Бога, и для церкви Его, и для блага чад ея, – таково должно быть наше общее правило, хотя никто из нас не может поручиться за исполнение оного, если не призрит милосердо Бог действуяй в нас и еже хотети, и еже деяти о благоволении (Флп. 2, 13.)

Если же и позволить бы себе что-нибудь для себя: то мне, находящемуся у предела, которым само слово Божие ограничивает сию временную жизнь, или за которым указывает не столько жизнь и деятельность, сколько трудь и болезнь (Псал. 89, 10), – мне и ближе сего предела не незнакомому с трудом болезненности, – мне, и словом изнемогшим недостигающему до слуха собирающихся в церкви, и, может быть, только влекущему, а не подъемлющему и носящему бремя церковных попечений, – время бы искать совершенного от них освобождения, чтобы малые останки сил и дней обратить единственно к единому на потребу (Лук. 10, 42), которого, если не усвоим себе в данное нам краткое время, поздно будет искать в вечности.

Но наши отцы учили нас, что и добрая, по видимому, собственная воля не благонадежна и не безопасна, если не будет подчинена вышней всесозидающей и всеохраняющей воле, как и Господь поучает: обаче не Моя воля, но Твоя, Отче небесный, да будет (Лук. 22, 42).

И посему с одной стороны, не позволяя себе собственною мыслию увлекаться с поприща, с другой страшась, чтобы от моего изнеможения не страдало дело служения церкви Божией, должен я был, хотя и пользуюсь уже доброю братскою помощию, желать усиления и усугубления сей помощи. И благословен Бог, преклонивший к сему благоволение священной и державной власти.

Господу Богу и святой православной церкви Его, в благоговейной преданности, в единодушном общении, как смиренная, добровольная жертва, да будут посвящены твои начатки, вместе с моими останками священноначальственной деятельности; и на сию жертву, по молитвам освященного собора, да снидет невидимый огнь Духа истины, оживотворяющий мертвенность нашу, просвешающий тьму нашу».