Археологические и палеографические труды преосв. Саввы

В 1850 году окончив курс в Московской Духовной академии со степенью Магистра, иеромонах Савва, будущий архиепископ Тверской, по воле митрополита Филарета занял место ризничего и библиотекаря Московской Синодальной ризницы и библиотеки.

Его предшественником был монах Евстафий, человек, по отзывам современников, необразованный, грубый, необщительный и болезненно раздражительный. Эти качества о. ризничего делали еще более неудобным и без того нелегкий тогда, доступ к сокровищам ризницы и библиотеки: тогда Синодальная библиотека была доступна немногим ученым, получившим на право занятия особое разрешение. А время это – последний год управления ризницей Евстафия и первые годы управления ею Саввы для Синодальной библиотеки было временем замечательным: в это время создавался труд, сделавший эпоху не только в истории Синодальной библиотеки, но и во всей нашей науке о древности: А.В.Горский в сотрудничестве с К.И.Невоструевым созидал в эти годы свое грандиозное «Описание рукописей Синодальной библиотеки». Работы начались еще до 1850 года, и русским «балландистам» Горскому и Невоструеву пришлось иметь дело со строптивым, больным Евстафием, который даже им доставлял немало препятствий и неудобств при занятиях их рукописями Синодальной библиотеки. Поэтому уже простая замена о.Евстафия лицом более общительным, более способным оказывать посильную помощь ученым труженикам в библиотеке, было шагом вперед в развитии и увеличении научного и общественного значения Синодальной ризницы и библиотеки, все более и более с этих пор становящихся доступными, как для любознательной публики, так и для специалистов ученых.

Вероятно, сознавая важность и ответственность места ризничего, Савва не решался дать положительный ответ на предложение – чуть не требование – настойчивого митрополита, но совет и увещевания А.В.Горского имели результатом то, что с 1 сентября 1850 года Савва вступил в новую должность. С первых же пор своей службы он пошел навстречу все усиливающемуся в обществе и в науке интересу к Синодальной ризнице и библиотеке. С этого времени начинается деятельность Саввы, как ученого, как археолога и палеографа. «Когда я вступил в должность синодального ризничего, – разсказывает в автобиографии своей сам Савва, – высокопреосвященнейший митр.Филарет поручил мне тогда составить описание наиболее примечательных предметов, хранящихся в Патриаршей ризнице и библиотеке». «Я немедленно приступил, – продолжает он, – к исполнению этого архипастырского поручения; но исполнить оное мог не без затруднений: к археологическим занятиям я вовсе не был подготовлен; тем не менее, первый опыт моих археологических трудов заслужил одобрение митр.Ф¹⁾. Этим первым археологическо-библиографическим трудом нового ризничего был «Указатель для обозрения Московской Патриаршей (Синодальной) ризницы и библиотеки», – результат почти пятилетней работы начинающего археолога и археографа²⁾. Большую часть этой книжки занимает описание предметов ризницы, описание немногословное, точное, с приведением записей и подписей на предметах, со справками по старым описям ризницы; все как раз соответствовало намеченной цели издателя: составить книжку «для руководства при самом обозрении предметов, так и в пособие для удобнейшего сохранения в памяти того, что видели (посетители)». В виду этого, библиотеке уделено самое незначительное место, где указаны наиболее для публики интересные рукописи: это рукописи замечательные или по древности, или по украшениям, или по владельцам. Но и здесь уже научные цели описания не остались вовсе в стороне: в начале описания приложена краткая история Синодальной (Патриаршей) библиотеки, составленная вся по документам, правда, пока весьма немногим. Это была первая попытка истории этого важнаго книгохранилища. Пособий у автора при составлении указателя на первый раз было немного, даже слишком мало для начинающего археолога; это были: «История иерархии» (М., 1822), «Софийский временник» (1820–21 гг.), «История» Карамзина, Описание государственного архива старых дел (Иванова, 1850 г.), памятники московской древности (И.М.Снегирева)³⁾, из неизданданных источников встречаем только старые описи ризницы и ссылки на немногие рукописи Синодальной же библиотеки. Эту небольшую литературу автор «Указателя» основательно себе усвоил, на ней выработал себе приемы описания, так что, если бы сам автор не заявил о своей неопытности и если бы мы не знали, что это первый его труд по археологии, никогда бы нам не пришло в голову видеть новичка-автора в книге с твердо установленной методой описаний, с богатой археологической номенклатурой, с авторитетными указаниями на время, характер работы и значение того или другого из описываемыхъ предметов.

Но труд этот, хотя и заслужил одобрение требовательного митрополита, хотя и достиг своей цели в публике, разойдясь весьма быстро (в 1858 г., т.о. три года спустя после перваго издания, понадобились уже третье издание «Указателя ризницы», однако он не удовлетворил самого своего автора, который в 1858 г. выпускает новое издание, но уже «в более обширном виде», по его собственному определению⁴⁾. В действительности же, это новое издание было не только повторением прежнего в более обширном виде (так как в него вошли описания предметов ризницы, опущенные в прежнем), но представляло и коренную переработку первого издания, получившего совершенно иной характер в первой части своей, и представившего совершенно новый труд во второй. Вот что сам автор говорит о своем новом труде: «Мы проверяли и те заключения, какие сделаны были вами о некоторых из предметов прежде, при первом издании «Указателя». При том, не ограничиваясь изучением самих памятников ризницы и библиотеки и теми сведениями, какие можно было найти о них в рукописях и актах Синодальной библиотеки, а равно и в печатных исследованиях о них, сделанных прежде нас учеными археологами, мы имели возможность расширить круг наших разысканий и успели собрать для этой цели довольно материалов в некоторых из московских архивов; в особенности нам удалось найти много драгоценных исторических сведений о вещах, а частью о греческих рукописях библиотеки в Главном Архиве Мин.Ин.Дел.

«...Сверх расширения истории библиотеки новыми историческими данными, найдено удобным, вместо описания нескольких отдельных манускриптов библиотеки, представить краткое перечисление в алфавитном порядке всех, без исключения, как греческих, так и славянских рукописей»⁵⁾.

Результатом такого отношения к своей задаче у автора вышло с одной стороны научно-археологическое описание предметов ризницы, с другой стороны – практически указатель рукописей библиотеки. Особенно важное значение «Указателю» Саввы придала именно эта вторая его часть. Синодальная библиотека, как раз во время управления ею Саввы становится, как мы видели, все более и более предметом научного интереса, все более и более становится она доступной для ученых, часто давно уже знавших по слухам и трудам предшественников про сокровища этой библиотеки, но не имевших туда свободного доступа, то из-за ряда формальных стеснений, то просто из-за каприза такого ризничего, каким был предшественник Саввы. Наконец, далеко не все, что хранилось в ризнице и библиотеке, было приведено в известность даже у самой администрации библиотеки и ризницы: начатое еще в 1824 году К.Ф.Калайдовичем «Ученое и подробное описание Синодальной библиотеки» тогда же оборвалось и ограничилось описанием не более ста номеров рукописей. Труд другого трудолюбивого библиографа В.М.Ундольского «Описание славянских рукописей Московской Патриаршей библиотеки» продвинул дело немного далее: описано было 110 №№, да и описание это, начатое печатанием в 1847 году, постигла печальная участь: в 1848 году погром в Обществе истории и древностей остановил дело печатания, текст был допечатан в 1867 году (Чтения, кн.II) О.М.Бодянским⁶⁾. Ранее (в 1805 г.) сделанное проф.Фр.Маттеи описание греческих рукописей также мало удовлетворило цели: оно обнимало собой греческие рукописи, составляющие только треть всех рукописей Синодальной библиотеки, а кроме того оно уже в 50-х годах считалось большой библиографической редкостью⁷⁾. Наконец, начавшееся в 1849 году описание славянских рукописей библиотеки, предпринятое в таких широких размерах А.В.Горским и К.И.Невоструевым, только тогда начало появляться в свете⁸⁾. Кроме того, судя по вышедшим томам этого описания, труд Горского и Невоструева был рассчитан на добрый десяток, да и не один можетъ быть, лет труда. Так это и случилось⁹⁾. А потребность в занятиях именно синодальными рукописями, единственным тогда крупным и более или менее доступным в Москве собранием¹⁰⁾, возрастала ежечасно: Шевырев, Бодянский, Буслаев, Тихонравов, Соловьев и др. все эти московские ученые не могут обойтись без рукописей Синодальной библиотеки: то нужны они для юбилейного издания университета, то для изучения отреченных книг, то для «Истории России с древнейших времен».

В такое время толковый, практичный указатель рукописей, составленный архимандритом Саввой, пришелся как нельзя более кстати: он давал в руки средство начать основательную разработку богатств библиотеки, давая «полное и отчетливое понятие о письменных сокровищах Синодальной библиотеки»¹¹⁾. Этому указателю, несмотря на его краткость, суждено было сыграть крупную роль в ряду наших библиографических изданий: он сохранил свое значение до сих пор; до сих пор он остается единственным обзором всех рукописей Синодальной библиотеки: грандиозное предприятие Горского и Невоструева остается до сих пор далеким от своего завершения, а других, хотя более скромных, описаний нет: недавно (1894 г.) вышедшее описание рукописей архим.Владимира, обнимая только одни греческие рукописи, заменило собой только часть труда архим.Саввы. Славянский отдел указателя остается незаменимым до сих пор. Наконец, новое издание приняло совершенно научный характер, благодаря приложениям к описаниям и словарю; это, во-первых, новые материалы для истории синодальной ризницы (из описей 1738 г.), во-вторых, новый отрывокъ из Ульпия Римлянина (о телесных свойствах богоносных отцов), отрывок, важной для истории греческого и русского иконописного подлинника (стр.281–283), наконец «пояснительный словарь неудобопонятных слов и названий предметов, встречающихся в указателе для обозрения патриаршей ризницы и библиотеки». Этот словарь, в высшей степени полезный при слабом знакомстве у нас с археологией и старым языком русским, составлен весьма тщательно, с полным знанием дела, он, если и не отличается полнотой, во всяком случае имеет значение и более широкое, не только как приложение к «Указателю». Все эти взятые вместе особенности нового издания показывают, что из скромного обзора наиболее замечательных предметов «Указатель» превратился, не утрачивая однако основного характера указателя, в научный труд, если не во всех частях одинаково обработанный, то везде показывающий большое трудолюбие, ученую любознательность автора, испещрившего простой указатель первого издания массой любопытных и важных археологических и исторических справок и указаний, в большинстве случаев почерпнутых прямо из первоисточника: из рукописи, грамоты, старинного издания. В общем «Указатель» Саввы явился ученым трудом и, как такой, он был премирован Академ ей, наградившей его Демидовской премией. Но это новое издание было и последним, выпущенным автором за время его ризничества: 18 мая 1850 года архимандрит Савва становится ректором Московской семинарии. Но и здесь, несмотря на чисто административный характер новой должности, отнимавшей массу времени, Савва и здесь попробовал было продолжать так удачно начатую учено-археологическую деятельность. Случай к этому не замедлил было представиться чуть не тотчас же по вступлении Саввы в новую должность; князь Валериан Голицын затеял издание громадного библейского словаря, жертвуя на это предприятие довольно крупную сумму. Нужда в подобном издании, важном для богословской и исторической науки, сознавалась давно; дело было крупное, доступное только целой группе ученых работников, которые должны были на него положить многие годы труда. Во главе этого предприятия и должен был стать Савва. Но все это предприятие не осуществилось, и мы до сих пор не имеем сносного русского библейского словаря¹²⁾. . . Вскоре произошло новое перемещение Саввы, ставшего ректором Московской духовной академии (1861 г.), где он оказался начальством своих бывших учителей, в том числе А.В.Горского, которому пришлось быть ему преемником по ректорству и поднять академию до небывалой высоты. В 1862 г. Савва покинул уже ректорство и должен был стать преимущественно администратором, помогая, в качестве викария, Филарету в управлении Московской митрополией. Эти быстрые перемещения с места на место, постоянные перемены в деятельности, конечно, но могли быть благоприятны для ученой деятельности Саввы. Но выгодную сторону этого периода жизни составляло то, что он не отрывался вполне от умственного центра, где он начал свою деятельность: он оставался в Москве, недалеко от Синодальной библиотеки, от своих бывших учителей и ученых сослуживцев по академии. Только с уходом (в 1866) на далекий запад, в Полоцк, прекращаются ученые труды Саввы, который только под конец жизни в Твери опять возвращается к учено-литературным трудам, издавая труды митр.Филарета. Действительно, к «московскому», если так можно выразиться, периоду деятельности Саввы относится труд его, давший ему широкую известность не только в России, но и за ее пределами. За это время он, во-первых, переиздал в измененном виде первую часть своего «Указателя» 1858 г., именно «Указатель Московской Патриаршей ризницы» (1863 г. 4⁰, Москва). Это издание отличалось от предыдущего не только форматом (в четвертку), но и прибавлением пятнадцати литографированных таблиц с изображениями наиболее интересных предметов ризницы, в остальном это – повторение прежнего указателя ризницы (без библиотеки) с небольшими изменениями в словаре неудобопонятных слов: из словаря исключено то, что относилось к рукописям и их описанию в издании 1858 года. В промежуток времени 1858 – 1863 гг. Савва приготовил и издал (в 1863 г.) свой капитальный труд, известные specimina palaeographica – палеографические снимки с греческих и славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки VI–XVII веков (4°). Это издание явилось выдающимся фактом не только в молодой нашей истории палеографии, но и заметным в истории греческой палеографии на Западе. Чтобы оценить этот труд еп.Саввы, оглянемся несколько назад, посмотрим хотя в общих чертах, что было сделано по части палеографии у нас и на западе до 1863 года.

Первым «палеографическим» трудом в нашей литературе считают известное письмо «О тмутараканском камне» Оленина (1806 г.). С этого времени все чаще и чаще встречаются у нас материалы для палеографич. изучения древних памятников: это преимущественно приложения к библиографическим трудам, к изданиям памятников, дополнения к снимкам предметов археологических¹³⁾, редко попытки издать целиком facsimile рукопись¹⁴⁾. Специальные палеографические издания, представлявшие попытку систематизировать собранный материал, начинаются позднее значительно: это сначала приложения к описаниям рукописей и изданиям, где снимки приложены не в виде образчиков только, а в подборе, могущем дать практические указания для чтения или определения рукописей и старопечатных книг¹⁵⁾. Наконец только являются самостоятельные сборники специально палеографически подобранного материала, каковы «Образцы славянского древлеписания» (М.П.Погодина, М., 1840–41. 2 тетради), где опытный в чтении и определении рукописей составитель дает ряд снимков с рукописей, преимущ. своего собрания. Следующим изданием видим «Сборник палеографич.снимков с почерков древнего и нового письма разных периодов времени» (изд. Иванов, М., 1844 г.), где к довольно плохо, неряшливо и не всегда верно изданным снимкам присоединен «Исторический взгляд на развитие славянорусской письменности и словесности»¹⁶⁾. Наконец – «Палеографические и филологические материалы для истории письмен славянских» – известный своими учеными достоинствами и изяществом снимков с греческих и славянских рукописей Синод.библ. труд Ф.И.Буслаева в юбилейном издании Московского У–а (1855 г.). Вот все специально палеографические труды русские, предшествовавшие труду Саввы. Также скудны были и теоретически сведения по палеографии: кроме трудов, действительно замечательных, А.X.Востокова, его «Описания Румянцевского музея» и его же «Рассуждения о славянском языке», мы не встречаем работ по русской и славянской палеографии. Каково бы достоинство этих трудов ни было (я имею в виду труды А.X.Востокова, Погодина, Буслаева), труд Саввы имеет перед ними одно важное преимущество верности идеи и надежности метода, проходящего через все издание: снимки, исполненные, кстати сказать прекрасно, уступающее по изяществу только «Материалам» Буслаева сделаны исключительно с рукописей датированных. Этого принципа, последовательно примененного во всем издании, мы не найдем ни в одном из предыдущих изданий; а это составляет громадное преимущество и достоинство труда, как это отметила тотчас тогда же и критика: от этих прочных оснований (датированных рукописей), достоверность которых стоит выше личных толкований, следует отправляться палеографу за тем, чтобы возвести свою науку на степень положительного, достоверного знания. Со временем навык может заменитъ отсутствие хронологических заметок; но приобрести этот навык только и можно предварительным изучением рукописей, рождение которых отмечено, так сказать, в метрической книге; потому в издании прп.Саввы мы видим не только богатый вклад в науки отечественной палеографии, но и прочное руководство темъ, кто захочетъ приобрести палеографический навык... Весьма важное условие палеографического труда – умение выбрать наиболее существенное и характеристичное – выполнено прп. Саввой удовлетворительно: рукописи, им избранные, действительно, могут служить образцами письма данной эпохи... Это первый палеографический труд, имеющий хоть сколько-нибудь систематический характер... Главное достоинство палеографич. снимков прп.Саввы заключается в строгой палеографической точности¹⁷⁾. Давая такой богатый и поучительный палеографический материал, издатель не ограничился только воспроизведением тех или других страниц синодальных рукописей: он в конце издания дал сравнительную таблицу алфавитов славянских рукописей с XI в. (1073 г.) по XVII век (1695 г.), собрав эту таблицу опять-таки исключительно из датированных рукописей. Достоинство и практичность подобных таблиц, разумеется, не те, что самих снимков: буква, оторванная от текста, определяемая часто местом в этом тексте, теряет весьма часто свою физиономию, перестает быть характерной для того или другого письма¹⁸⁾. Как бы то ни было, снимки со славянских рукописей Синодальной библиотеки, сделанные прп.Саввой, вместе с мастерскими снимками в «Материалах» Буслаева, его палеографическо-филологическими приемами описаний, вместе с образцовыми описаниями Востокова и трудами Горского и Невоструева, остаются до сих пор лучшим, надежнейшим руководством для славянорусской палеографии: известные лекции по палеографии И.И.Срезневского¹⁹⁾, несмотря на многие достоинства, не могут заменить собой труда Саввы: лекции оканчиваются XIV в., т.е. охватывают древнейший период письменности, бедный памятниками, до нас дошедшими, а оставляют без внимания период с XV в., когда число памятников значительно увеличивается, когда увеличивается и трудность при определении и чтении текстов; кроме того, и на протяжении XI–XIV вв. труд Срезневского не лишен недостатков, в свое время отмеченных критикой. Еще менее могут оттеснить труд Саввы работы его продолжателя – архим.Амфилохия, не отличающиеся ни систематичностью, ни точностью сборника Саввы.

Не меньшей заслугой было издание снимков с греческих рукописей Синодальной библиотеки. Не говоря уже о том, что эти снимки были первыми изданными в России в качестве руководства для чтения греческих рукописей, они, в силу метода Саввы и своего выполнения, заняли выдающееся место среди палеографических изданий Европы. Как и в русской и славянской палеографии, так и на Западе, в области греческой у Саввы предшественников было немного, так как и на Западе наука греческой палеографии, созданная, по выражению Гардтхаузена, Бернардом Монфоконом «из ничего»²⁰⁾, получила свое правильное развитие только сравнительно поздно, уже позднее выхода сборника Саввы в деятельности К.Тишендорфа, а главным образом – в трудах Гардтхаузена и Ваттенбаха. Б.Монфоконг своей «Palaeographia graeca» (Paris, 1708) впервые установил правильный научный метод палеографического исследования: «он вполне признал важное значение датирооанных рукописей для палеографии, хотя сам на деле не всегда дает таким рукописям исключительное предпочтение, какого они заслуживают: так, он образцы письма этих рукописей ставит на одну доску с недатированными, которые иногда представляются совершенно особенными по характеру»²¹). В виду состояния материала, его количества в труде Монфокона более удачно разработаны «устав» (unсіаlе) и древний курсив; поздний же курсив и минускул изучены Монфоконом менее удачно и менее полно²²⁾ .

Так блестяще начатая Монфоконом, новая наука долго не могла найти достойных работнпков; из последующих палеографов выделяются Вильлуазон (Villoison), попробовавший – и не без успеха – приложить на практике ²³⁾ обобщения и наблюдения Монфокона; Баст (Fr.J.Bast) в своем Commentatio palaograpliica, присоединенном к изданию Григория Коринфского (Leipzig, 1811), пытается разъяснить несколько палеографических мелочей, главным образом, стараясь изучить связные начертания (ligaturae, abbreviaturae) и из них объяснить ошибки в рукописях, искажающие текст; отсутствие исторического метода ослабляет труд Баста.

Его последователи (Hodgkin, Schubart, Walz) продолжают его работу, но все более и более увлекаются филологическим методом, отводя палеографии все более и более служебную роль – побочного доказательства, подтверждения филологического вывода²⁴⁾. У позднейших ученых, преследующих свои специальные цели, также проскакивают иногда важные чисто палеографические наблюдения, приводимые опять-таки, как сторонние, второстепенные соображения, напр. у Hug'a, в его тюбингенском издании Нового Завета (1847 г.), Griesebach'a, Credner'a и др. Но ни у кого из последователей Монфокона палеография сама по себе не составляет цели исследования. Переход к новому отношению к палеографии, как к самостоятельной науке, или скорее – возвращение к взгляду на нее Монфокона, мы видим в трудах «профессора библейской (т.е. унциальной) палеографии», как его называли одно время, в трудах Константина Тишендорфа: посвятив свои труды изданию древнейших кодексов Священного Писания и связанных со священным текстом памятников²⁵⁾, Тишендорф старательно разыскивал эти древние кодексы, специализировался поэтому на унциальном древнейшем письме, которое и изучил как никто до него, но зато он оставлял без внимания другие шрифты! Также мало двинули вперед теперь уже специалисты палеографы, каковъ был Westwood (Palagr. Sacra pictoria. London, 1843) и славившийся в свое вромя Silvestre, Раіёоgraphie universelle (Paris, 1841) которого, несмотря на заманчивое заглавие «Всеобщей палеографии»²⁶⁾, есть, по словам К.Тишендорфа, «роскошная книга с картинками, и только, как таковая, имеетъ она значение: греческие факсимиле там частью своеобразно прикрашены, частью же бросаются в глаза своими грубыми ошибками... Составитель книги был живописцем, художником, отнюдь не ученым; иногда даже он не умел по-гречески прочесть...²⁷⁾.

После таких предшественников становится в 1863 году известен труд Саввы, прямо восстановлявший идею Монфокона, но применявший ее настойчивее и последовательнее, нежели сам автор Palaeographia graeca: за исключением трех рукописей VI–VIII вв., не датированных, все остальные рукописи, принятые в собрание снимков, датированы; затем снимки дают образцы преимущественно минускула и курсива, т.е. представляют прочный материал для палеографии сравнительно поздних рукописей. Таким образом, главная масса материала, даваемого снимками Саввы, была, во-первых, как и в славянской части, точкой отправления палеографа, желающего «приобрести навык», а во-вторых, само качество материала (минускул и курсив) представляли новый материал для палеографии, до сих пор слабо представленный в палеографической литературе. Издание Саввы сразу заняло выдающееся место среди европейских изданий этого рода; появление его было встречено сочувственной рецензией К.Тишендорфа²⁸⁾. Для того, чтобы показать, как взглянула на труд Саввы западная наука, приведу отзыв о нем одного из лучших современных палеографов – V.Gardthausen’a²⁹⁾: «Значение этого труда покоится вовсе не на таблицах с образцами унциального письма; они ни по содержанию, ни по графике не представляют особенной важности, да, к тому же, поставлена черезчур высоко по древности и ценности. Значение этих specimina гораздо более заключается в ряде хронологически расположенных образчиков письма минускульных рукописей, датированных годами 880–1630; если еще можно иногда пожелать увеличения некоторых снимков по объему, то техническое воспроизведение оригиналов посредством фотолитографии оставляет желать очень немногого. Таким образом, это весьма ценный материал, за который мы должны сказать «спасибо» издателю, хотя мы и видим, что он не всегда был в состоянии им воспользоваться. За попыткой, по крайней мере, у него дело не остановилось. Он дает в конце издания таблицу унциальных шрифтов от V в. до Р.X. по IX в. по Р.X., при чем он привлекает без разбора и надписи, и рукописи, унциал и курсив. На следующей таблице у него помещены алфавиты из изданных выше снимков минускульных рукописей в том же роде, как это раньше, и совершенно бесцельно, было сделано уже Seroux d'Agincourt’ ом (Histoire de l'art, V, pi. 81) для VIII–XIII вв.; эти отделенные друг от друга буквы, понятно, не могут дать никакого представления о характере письма, не говоря уже о том, что они – если не принимать в соображение лигатуры – не помогут для хронологического определения недатированной рукописи. Затем следуют еще табл. IX–XIII Abbreviaturae Qraecae е variis Synodalis bibkiotесае codicihus, argumenti praecipue liturgici, desumptae, в основе которых лежатъ таблицы Монфокона и Дюканжа; Bast’a, commentatio palaeographica, по-видимому, осталось Савве неизвестным. Дополнения в сокращениях, сравнительно с более ранними списками их, очень различного характера, потому что здесь приняты и такие начертания, где все буквы налицо, и такие, которые по их несколько необычной и кудреватой форме могут представить затруднения при первом на них взгляде. Сверх того, распорядок и транскрипция сокращений заставляют желать кое-каких улучшений. Обстоятельство, что славянская часть соединена с греческой, слишком увеличивает (продажную) цену книги, которая, к тому же, уже разошлась».

Эта оценка издания Саввы сделана была в 1879 году, когда Гардтхаузен уже мог сравнить издание Саввы с роскошными изданиями Ваттенбаха, уже имевшего в руках Specimina Саввы. Этим объясняется некоторая суровость в приговоре Гартхаузена второй части труда Саввы. Да и не она, собственно, составила славу изданию, а первая половина, о которой с такой похвалой и отозвался критик. Это значение образцового труда, первого после издания Монфокона, за изданием Саввы оставалось долго: только в 1873 году начались палеографические специальные издания английского общества (Palaeographical Society), мало имевшие распространения, и только в 1878 г. появились Exempla codicum graecorum litteris minnsculis scriptis (Heidelberg), изданныя A.von Velsen’ом и W.Wattenbach’ом: изданbе это есть продолжение издания Саввы; продолжение по принципу приводить только датированные рукописи. Совмещение же в одном издании греческих и славянских снимков, поставленное в вину издателю рассчетливым, по-видимому, Гардтхаузеном, едва ли мы поставим в вину: не говоря уже о самостоятельном значении снимков с кирилловских рукописей, помещение их вместе с греческими в виду известного, но неточно определенного соотношения между славянской и греческой письменностью, шрифтами, мы скорее поставим в заслугу издателю³⁰⁾. Издание Саввы, кроме всего этого, не назначалось быть учебником, от котораго можно требовать дешевизны, как, по-видимому, смотрел на specimina Гардтхаузен, а за ним и W.Wattenbach, приведший в своем учебнике³¹⁾ в сокращении отзыв Гардтхаузена. Это было такое же научное издание, как и приведенное выше издание Velsen'a и Wattenbach'a ; ясно, что о цене здесь вопроса быть не могло³²⁾. Таким образом, ясно видим, что труд Саввы имел полное право занять такое выдающееся место в палеографической западной литературе, и первое место занял он у нас не только по времени, но и по выполнению. Продолжатель дела Саввы, архим. Амфилохий³³⁾, много поработавший для славянской и греческой палеографии, не мог достичь той отчетливости в трудах, какая отличает все издания пр.Саввы.

Таким образом за Саввой утвердилось имя не только археолога, но и лучшего знатока греческой палеографии в России.