Глава 9. Аргументы от сознания и морали

Рассматривая доказательства бытия Бога, я двигаюсь от доказательств с более общими посылками к доказательствам с менее общими. Космологическое доказательство в качестве своего отправного пункта апеллирует к существованию вселенной. Телеологические доказательства апеллируют к некоторым наиболее общим характеристикам вселенной, а именно к тому, что во вселенной действуют законы природы и эти законы вкупе с граничными условиями приводят к возникновению человеческого тела. Следующие доказательства, которые я буду рассматривать, апеллируют к более специфическим характеристикам вселенной, в частности, к природе, опыту и истории мыслящих существ, населяющих ее. Главный аргумент, который я буду рассматривать в этой главе, – это аргумент от человеческой природы. В 6 главе я утверждаю, что существует высокая вероятность того, что Бог создаст телесных свободных человеческих агентов, а в 8 главе я заявляю, что вероятно люди являются телесными свободными человеческими агентами. В 8 главе я также утверждаю, что если Бог не существует, то невозможно, чтобы вселенная была «настроена» на возникновение человеческого тела. Но смысл и значение человеческого тела состоит в том, что для человека оно является средством познания и осуществления целей. Сущность человека заключается в его осознанной жизни: в убеждениях, мыслях, ощущениях, желаниях, а также (посредством свободного выбора) достижении целей. Какова вероятность в случае несуществования Бога того, что человеческое тело даст начало сознанию и человеку? Я скажу, что это крайне маловероятно.

Аргумент в пользу существования Бога от сознания не относится к числу аргументов, развивавшихся в классической философии на протяжении многих лет. Джон Локк очень кратко излагает точку зрения, согласно которой материя настолько отлична от мышления, что никогда не смогла бы произвести «мысль» только своими собственными силами.

Разделите материю на какие угодно мелкие части... изменяйте, сколько вам угодно, ее форму и движение... Соединяя в определенную форму с определенным движением крупные частицы материи, вы можете рассчитывать на получение чувства, мысли и познания на таком же основании, как при соединении самых мелких частиц, какие только где-либо существуют. Мелкие частицы ударяются, сталкиваются и сопротивляются друг другу совершенно так же, как крупные; это все, что они могут сделать¹⁶⁸.

Локк утверждает, что только мыслящее существо может произвести мысль. Исходя из этого, в другом фрагменте он утверждает, что должна существовать вечная высшая причина вещей, и, следовательно, эта причина должна быть «сознающим существом», а именно, Богом. Однако в этом фрагменте и не может содержаться развернутый аргумент, в нем содержится просто апелляция к очевидному положению «материя не может породить мысль». Я полагаю, что многие чувствуют это, а потому люди ищут другую причину «мысли», а именно, Бога. На мой взгляд, это ощущение может быть встроено в здание мощного аргумента, которому философы не придают должного внимания. В этой главе я собираюсь представить и обосновать такой аргумент.

Для начала давайте аккуратно наметим те данные, которые нам нужно объяснить, и которые Локк называет «мыслью». Для этого нам понадобятся такие термины, как «субстанция», «свойство» и «событие», которым я дал определение во 2 главе. Событие состоит в реализации свойства в субстанции в некий момент времени. Теперь нам нужно провести различие между ментальными и физическими свойствами, субстанциями и событиями. И хотя это различие можно провести разными способами, на мой взгляд, для того чтобы сформулировать аргумент от сознания, лучшим способом будет следующий. Под ментальным свойством я буду понимать такое свойство, к реализации которого субстанция (в которой оно реализовано) с необходимостью имеет первоочередной доступ во всех случаях его [свойства] реализации, а под физическим свойством – такое свойство, к реализации которого субстанция, в которой оно реализовано, не имеет с необходимостью такого первоочередного доступа. Если некто имеет первоочередной доступ к свойству Р, это означает, что оно реализовано в нем таким образом, что каким бы способом остальные это свойство ни обнаружили, он имеет логическую возможность его использовать, и при этом он обладает своим особым способом (получаемым из опыта), который остальные не могут использовать в силу логической невозможности. Тогда чистое ментальное свойство можно определить как такое свойство, реализация которого не влечет за собой реализацию физического свойства. Таким образом, «попытка поднять руку» – это чистое ментальное свойство, в то время как «намеренное поднимание руки» – нет, поскольку реализация последнего влечет за собой то, что рука поднята. Ментальное событие – это такое событие, которое вовлечено в (или влечет за собой) реализацию ментального свойства, а чистое ментальное событие – это такое событие, которое вовлечено в (или влечет за собой) реализацию только чистого ментального свойства, при том что ментальные свойства включают в себя как свойства сознания (conscious properties), так и длящиеся ментальные свойства (continuing mental properties). Свойства сознания – это такие свойства, реализация которых в субъекте предполагает, что субъект с необходимостью знает, что они реализованы, например, знает о том, что сегодня вторник. Длящиеся ментальные свойства – это такие свойства, в отношении которых действие первоочередного доступа субъекта зависит от его осознанного выбора, но которые продолжаются в нем в то время, как он [субъект] их не рефлексирует, например, убеждения, которые у нас есть, пока мы спим или думаем о других вещах, или желания, которые у нас есть, но которые непосредственно не влияют на наше поведение. Физическое событие – это такое событие, которое вовлечено в (или влечет за собой) реализацию физического (а не ментального) свойства. Мое доказательство бытия Бога в этой главе будет представлять собой скорее аргумент от ментальных событий, чем от более узкого класса событий сознания.

Под физической субстанцией я буду понимать субстанцию, все сущностные свойства которой являются физическими свойствами (а значит и все выведенные из них свойства). Свойство субстанции является сущностным (см. 5 главу), если субстанция с необходимостью не может существовать без этого свойства. Например, то, что мой стол занимает некоторое пространство – это его сущностное свойство: он не может продолжать существовать и в то же самое время не занимать никакого места в пространстве. Столы и стулья, мозги и планеты, дома и нервные клетки – всё это физические субстанции. И единственный вид свойств, которым они должны обладать для того, чтобы существовать, – это физические свойства. Ментальная субстанция – это такая субстанция, у которой среди сущностных свойств есть по крайней мере одно ментальное свойство. Чистая ментальная субстанция – это такая субстанция, у которой все сущностные свойства являются чистыми ментальными свойствами (а значит и все выведенные из них свойства), такая субстанция может случайно (то есть не сущностно) обладать также и физическими свойствами. Я буду утверждать, когда мы дойдем до этого пункта, что все мы – и я, и мои читатели – представляем собой чистые ментальные субстанции.

Очевидно – более очевидно, чем что-либо еще, – что действительно существуют чистые ментальные события, и мы знаем об этом из нашего опыта. К ним относятся цветовые пятна, находящиеся в поле моего зрения, боль и нервная дрожь, убеждения, мысли и ощущения. К ним также относятся и намерения, которые я пытаюсь осуществить посредством своего тела или иными способами, которые я рассматривал во 2 главе. Мой вчерашний приступ боли или предмет красного цвета в поле моего зрения, или мысль об обеде, или зарождающееся решение поехать в Лондон – всё это характеризуется тем, что если остальные могут обнаружить это каким-то способом, то и я смогу всё это обнаружить тем же самым способом. Остальные могут узнать о моей боли или о моих мыслях, изучив мое поведение и, возможно, исследовав мой мозг. Я тоже могу изучить свое поведение: я могу посмотреть фильм о себе, я могу исследовать свой мозг – через систему зеркал и микроскопов – точно так же, как это может сделать кто-то другой. Однако, разумеется, мне доступно особое знание об этой боли, этих мыслях и прочем, отличное от того, которое имеют в своем распоряжении даже самые лучшие исследователи моего поведения или моего мозга: я переживаю их в собственном опыте. Следовательно, эти события должны отличаться от событий в мозге или от других событий в теле, поскольку событие в мозге (реализация в личности некоего физико-химического свойства) не влечет за собой чистое ментальное событие (некое ощущение, мысль и т. д.). Нейрофизиолог не может наблюдать качество цвета, находящегося в поле моего зрения, или обонять запах ростбифа, который я ощущаю. Марсианин, прилетевший на Землю и захвативший человека, наблюдая его мозг, может заметить все изменения, которые в нем происходят, но для него останется вопросом: «Действительно ли этот человек чувствовал что-то, когда я давил на его ногу?». Существование боли и остаточного изображения, мыслей и намерений выходит за рамки событий в мозге. Равным образом такие события следует отличать от поведения, которое они обусловливают. У людей есть ощущения, которые они не выражают: боль, которую они скрывают, или сны, о которых никому не рассказывают, и если эти ощущения обусловливают поведение, субъект осознаёт такое ощущение как событие, отдельное от поведения, которое было им обусловлено.

Я сделал акцент на определении ментального как того, к чему субъект имеет первоочередной доступ. У человека существует множество свойств, которые мы иногда называем «ментальными», однако они не являются таковыми в указанном мною смысле, но лишь представляют собой свойства общественного поведения. Когда мы говорим, что некто благороден или раздражителен, а другой является полезным источником информации, возможно, что мы высказываемся по поводу их общественного поведения, а не о тех мыслях или чувствах, которые стоят за этим поведением. Мы можем вполне естественно назвать состояние раздражения «ментальным» свойством, но это не ментальное свойство в указанном мною смысле. Я хочу также подчеркнуть, что ментальные события в моем понимании отличаются от событий в мозге.

Делая это замечание, я, разумеется, не отрицаю, что большинство ментальных событий вызвано событиями в мозге. Очевидно, что большая часть пассивных ментальных событий – тех, которые мы сами в себе обнаруживаем, то есть ощущения, мысли, убеждения и желания – вызвана хотя бы частично событиями в мозге, которые, в свою очередь, хотя бы отчасти, вызваны событиями в теле, в то время как небольшая часть ментальных событий вызвана (хотя бы частично) другими ментальными событиями. Причиной моей зубной боли является событие в мозге, причиной которого является разрушенный зуб. Мысль, представляющая собой заключение дедуктивного вывода, вызвана (хотя бы отчасти) другими мыслями, содержащимися в посылках этого вывода. И, как мы уже поняли из 2 главы, разумеется, существует также каузальная связь в обратном направлении. Активные ментальные события – наши намерения (то есть цели) – сами служат причиной событий в мозге, которые, в свою очередь, являются причинами других событий в теле. Наша телесность проявляется в наличии этих ментально-физических связей.

Человек не смог бы существовать, не обладая способностью к ментальной жизни (способность иметь ощущения, мысли и т. д.), и само по себе обладание такой способностью является ментальным свойством (таким, к реализации которого субъект имеет первоочередной доступ). Поэтому люди представляют собой ментальные субстанции. Однако в людях есть нечто большее, чем просто наличие сущностной способности к ментальной жизни, связанной с телом. Теперь я утверждаю, что ментальная жизнь сама по себе является состоянием ментальной субстанции, которая воплощена в человеческом существе, благодаря тому что она представляет собой состояние чистой ментальной субстанции, душу человека, которая связана с его телом. То, что делает меня мною – это длительность моей ментальной жизни, а не телесная протяженность, с которой она связана. Даже если учесть, что обычно последняя представляет собой необходимое условие для первой, всё равно это две разные протяженности. Под длительностью моей ментальной жизни я имею в виду всего лишь то, что я переживаю ментальные события – понятие, не поддающееся дальнейшему анализу, но нефизическую природу которого мы можем определить, назвав «душой» ту сущностную часть меня, которая обладает ментальными событиями и которая связана с не-сущностной частью, то есть моим телом. Мы начинаем понимать, что этот подход к личностной идентичности правильный, когда замечаем, что даже если вам известны все физические и ментальные свойства, связанные с телом, тем не менее, одна из самых важных вещей вам будет неизвестна: продолжает ли в вас или в каком-либо другом человеке жить сознание?

Позвольте мне проиллюстрировать этот тезис примером трансплантации мозга. Мозг состоит из двух полушарий и стволовой части. Существуют убедительные свидетельства того, что человек может выжить и вести себя разумно, даже если у него разрушена большая часть одного полушария. А теперь представим себе, что мой мозг (полушария и стволовую часть мозга) разделили на две части, каждая половина мозга была извлечена из моего черепа и помещена в пустой череп человека, у которого только что был удален мозг. К тому же каждую половину мозга соединили с некоторым другим мозгом (например, мозгом моего однояйцевого близнеца), любые другие части которого (например, еще одна стволовая часть) необходимы для того, чтобы трансплантат прижился и для того, чтобы возникло два человека, каждый – с опытом сознания. Я отдаю себе полный отчет в том, что операция такого уровня сложности в настоящее время практически невозможна, а может быть, и никогда не будет возможна для обычных ученых с обычными человеческими ресурсами, но мне не понятно, что за непреодолимые теоретические трудности стоят на пути ее реализации (на самом деле, это еще очень мягкое высказывание, так как я совершенно уверен, что когда-нибудь это обязательно произойдет). Таким образом, из всего этого вытекает наш следующий вопрос: если бы эта операция была совершена, и перед нами возникли бы две личности, наделенные опытом сознания, кто из них был бы мною? Возможно, что обе они вели бы себя, как я, утверждали бы, что каждая из них – это я и помнили бы мои прошлые действия, поскольку поведение и речь зависят по большей части от состояний мозга, и есть весьма существенные пересечения между теми блоками «информации», которые обеспечиваются обоими полушариями и реализуются в поведении и речи. Но обе личности одновременно не могут быть мною, поскольку, если бы обе они были тождественны со мной, то они бы были тождественны и друг другу (если а совпадает с b, а b совпадает с с, тогда а совпадает с с), а это не так. Теперь они имеют различный опыт и ведут отдельную жизнь. Остается еще три возможности: то, что личность с моим правым полушарием – это я; то, что личность с моим левым полушарием – это я; или то, что ни одна из них не является мною. Но мы не можем с уверенностью принять ту или иную возможность. Из этого следует, что простое знание о том, что происходит в мозге, или в теле, или где-либо еще в физическом мире, не сообщает нам о том, что происходит с личностью.

Возникает соблазн сказать, что правильный выбор одной из этих трех возможностей связан с особенностями их формулировок. Но этот соблазн следует отвергнуть. На самом деле ключевой вопрос здесь фактический – тот, который можно пояснить, если мы представим, что меня захватил безумный хирург, который собирается произвести на мне операцию по рассечению мозга. Он говорит мне (и у меня есть все основания верить ему), что та личность, которая возникнет из моего левого полушария, будет жить в свое удовольствие, а та личность, которая возникнет из моего правого полушария, будет подвергнута пыткам. Будет ли моя дальнейшая жизнь счастливой или ужасной, и выживу ли я вообще после этой операции – это безусловно, вопросы, связанные с фактами (а не с формулировками). Лишь тот, кто находится в плену философских догм, будет это отрицать. К тому же, ожидая трансплантации, я точно знаю, что произойдет с моим мозгом, но я не в состоянии узнать ответ на вопрос: что произойдет со мной? Может быть, ни одна из возникших в результате операции личностей не будет мною, возможно, разрезание стволовой части мозга разрушит мою личность раз и навсегда, и хотя вживление отрезанной стволовой части создаст две новые личности, ни одна из них не будет мною. Может быть, я буду личностью левого полушария или личность правого полушария станет мною. Даже если одна из получившихся личностей будет больше похожа по характеру и по воспоминаниям на прежнего меня, чем другая, всё равно она может не быть мною. Может быть, я выживу после этой операции, но мой характер изменится, и я утрачу большую часть своей памяти, вследствие чего другая возникшая в результате операции личность будет больше похожа по поведению на прежнего меня, чем я сам.

Размышления об этом мысленном эксперименте наводят нас на мысль о том, что как бы много я ни знал о том, что происходит с моим мозгом (мы можем точно знать, что произошло с каждым атомом мозга) и с каждой другой частью тела, я не могу с необходимостью знать, что происходит со мной. Из этого следует, что во мне есть нечто большее, чем материя, из которой состоят мозг и тело, еще одна сущностная нефизическая часть, длящееся существование которой делает этот мозг (а значит и тело), с которым она связана, – моим мозгом (и моим телом), и эту часть я традиционно называю «душой».

Рассмотрим немного другой пример. Я умер от кровоизлияния в мозг, которое врачи сегодня не в состоянии вылечить, но мои родственники взяли мое тело и заморозили его в Калифорнии. Вскоре после этого произошло землетрясение, в результате чего мой замороженный мозг раскололся на множество кусков, некоторые из которых потерялись. Однако, пятьдесят лет спустя, после того, как медицинские технологии бурно прогрессировали, мои потомки взяли куски моего тела, разморозили их и сшили, заменив пропавшие кусочки другими. В результате возникло тело живого человека, который ведет себя похоже на меня и вроде бы помнит большую часть моей прежней жизни. Начал ли я снова жить или нет? Может быть, да, а может быть и нет. Опять же, здесь есть некая истина относительно того, выжил ли я после кровоизлияния, как мне бы хотелось, и это такая истина, в которой мы не можем быть уверены, но что мы больше всего знаем, так это историю моего мозга. Поэтому мое выживание состоит в продолжении чего-то еще, того, что я называю моей душой, связанной с моим прежним телом. Я выжил в этом новом теле, если и только если моя душа связана с ним. И я хочу заметить, что высшая истина не в том, какого рода ментальная жизнь связана с мозгом, не в том, каковы ментальные свойства, и не в том, какие мысли, чувства и цели имеет выжившая личность. Высшая истина, то есть истина о том, выжил ли я, скорее, это истина о том, КТО тот, в чьей субстанции реализованы эти свойства. Как только мы поняли, что из существования человека логически не следует существование любой отдельной части его тела, мы также можем понять, что и существование всего тела из этого не следует, поскольку мы можем рассказать правдоподобную историю человека, получившего новое тело (что вполне допускают как теисты, утверждающие, что время от времени это происходит, так и атеисты, отрицающие это). А поскольку из моего существования не следует существование моего тела, и наоборот, полная история мира должна включать и историю моего тела, и историю сущностной части меня – чистой ментальной субстанции – моей души.

Сегодня дуализм физического и ментального не популярен в философии. Во 2 главе я защищаю объяснительный дуализм (возможность двух разных способов объяснения событий), и в этой же главе я защищаю два вида онтологического дуализма: существуют чистые ментальные и физические события, а также чистые ментальные и физические субстанции. Я считаю, что аргументы в пользу двух последних видов дуализма (равно как и аргументы в пользу первого) неизбежны. Вы вычеркнете нечто крайне важное из истории мира, если станете утверждать, что эта история представляет собой лишь череду одних физических событий, следующих за другими. То, что люди делают намеренно (в противоположность тому, что с ними просто случается), что они думают и чувствуют – всё это крайне важно. И в равной степени важно, кто именно мыслит и чувствует – в какой момент одна личность прекращает свое существование, а другая его начинает.

Теперь, как я писал выше, мы, как правило, знаем ответы на эти вопросы. Опыт нашего наблюдения за физическим телом человека обычно показывает, когда люди остаются самими собою и что они чувствуют. Разумеется, если ребенок кричит, когда его укололи иголкой, значит ему больно. Но когда искусственно созданный человекоподобный организм или гуманоид с другой планеты получает укол и издает точно такой же звук, далеко не так очевидно, что это означает боль. Разумеется, что личность, которая не подвергалась операции на мозге и которой свойственны те же самые модели поведения, которые были свойственны личности с тем же самым телом вчера, и сегодня будет той же самой личностью. Но что касается людей, не говоря уже о существах с далекой планеты, подвергнутых обширным операциям на мозге, то в этих случаях уже будет далеко не так очевидно, что мы имеем дело с теми же самыми личностями, что и раньше. Все эти примеры показывают, что когда некто чувствует боль, то это событие отличается от события, когда его укололи иголкой; и вопрос о том, будет ли данная личность той же самой личностью, не тождественен вопросу, обладает ли она тем же самым телом, даже если обычно событие последнего типа сопровождает событие первого типа. Полная история мира будет содержать историю чувств в той же мере, что и [историю] событий в мозге, а также историю личностей (а значит, и их сущностной нефизической части, то есть души), равно как и физическую историю человечества.

Эти аргументы, доказывающие, что люди состоят из тела и души, доказывают также, что любое существо, обладающее сознанием, будет также состоять из души и тела. Те же самые вопросы наравне с людьми можно отнести к кошке или шимпанзе. Если кошке предстоит сложная операция на мозге, то возникает вопрос, будет ли она после операции точно также бояться плохого (опыта) и стремиться к хорошему (опыту), как и до операции? На этот вопрос невозможно ответить, просто узнав, что произошло с каждой молекулой мозга кошки. А это значит, что мы должны постулировать душу кошки, которая является ее сущностной частью, и существование которой обеспечивает существование кошки. Этот вопрос не возникнет только в том случае, если мы будем рассматривать животных не имеющими ни мыслей, ни чувств, поскольку тогда будет не нужно и предполагать наличие у них нематериальной составляющей. Разумеется, человеческая душа обладает свойствами, отличающими ее от душ высших животных (она обладает особыми видами мышления – моральным и логическим, – которые не свойственны душам животных, а также способностью к особому целеполаганию, например, решить уравнение, к которому животные не способны). Однако мои аргументы доказывают, что животные, обладающие мышлением и чувствами, обладают и сущностной составляющей – нефизической душой.

Тем не менее я не отрицаю, что события в мозге вызывают ментальные события (то есть события в душе, коль скоро она существует) и наоборот, поскольку мне не хотелось бы отрицать, что события в мозге играют роль в существовании самой души. Возможно, на каком-то этапе эволюции мозг животного стал настолько сложен, что это вызвало возникновение души, связанной с ним, и продолжающееся развитие и функционирование этого мозга поддерживало существование души, а поскольку эволюция продолжалась, похожие усложнения служили причиной возникновения похожих душ. Установившаяся связь между одной душой и одним мозгом является каузальной связью. Она представляет собой события, которые происходят в этом отдельном мозге и которые вызывают события в этой отдельной душе, а также события, происходящие в данной отдельной душе и вызывающие события в данном отдельном мозге.

На каком же этапе эволюции у животных появляются души, а значит, и ментальная жизнь? Этого мы не знаем. Но поведение млекопитающих со всей ясностью свидетельствует о том, что они обладают сознанием (mental life). На мой взгляд, вероятно, всем позвоночным свойственна ментальная жизнь, поскольку все они обладают мозгом, сходным с человеческим, который, как мы знаем, является причиной сознания у человека. К тому же их поведение лучше всего объясняется, если принять, что они обладают чувствами и убеждениями. Собаки, птицы и (возможно) рыбы чувствуют боль. Но у нас нет оснований для того, чтобы приписать сознание вирусам и бактериям и, на мой взгляд, также муравьям и жукам. Они не обладают мозгом, сходным с человеческим, и не ведут себя таким образом, что их поведение проще всего было бы объяснить, приписав им способность мыслить и чувствовать. Из этого следует, что в какой-то момент истории эволюции возникло нечто принципиально новое – сознание, ментальная жизнь, которую следует изучать, используя понятие души, обладающей ментальными свойствами¹⁶⁹. Мое доказательство в этой главе – это доказательство от наличия ментальных событий как реализации ментальных свойств в душе, и в этом отношении оно отличается от аргумента Локка.

С учетом известных нам законов природы, действовавших в неодушевленном мире в течение первых девяти миллиардов лет из тех пятнадцати миллиардов, которые прошли с момента Большого взрыва, нет даже малейших оснований предполагать, что должно было бы возникнуть сознание. Законы теории относительности и квантовой теории, объединенные в какую-нибудь «Большую всеобщую теорию» или «Теорию всего», посредством которой весь физический мир мог бы получить объяснение (полное или частичное, даже если и не завершенное), не дают и малейших оснований полагать, что некое состояние мозга вызовет ощущение зеленого цвета или ощущение запаха кофе. Но может быть, в законах природы есть что-то большее, чем относительно простая система физических законов, представляющих собой обширную физическую теорию. Может быть, в них также содержатся и психофизические законы, связывающие мозг и его состояния с душой и ее состояниями, которые порождают ощутимый эффект только тогда, когда мозг в своем развитии достигает определенной стадии.

Поскольку события в мозге часто вызывают ментальные события, а ментальные события часто бывают причиной событий в мозге, ученые могут составить длинный список таких каузальных связей для человека. В этом списке было бы установлено, что определенные события в мозге вызывают синие или красные образы, а события в мозге другого рода вызывают острое желание выпить чаю; и что намерение съесть печенье наряду с убеждением, что печенье находится в серванте, вызывает событие в мозге, которое заставляет ноги двигаться по направлению к серванту, и так далее. К тому же, есть некоторая вероятность, что ученые могли бы зафиксировать тот момент, когда в примитивном мозге впервые возникает сознание, то есть душа. Причина, по которой я написал «есть некоторая вероятность», состоит в том, что наше единственное основание, позволяющее утверждать, что некий организм (будь то какое-то животное, чье тело возникло на Земле в результате нормального физиологического процесса или какое-то существо с другой планеты, будь то машина, созданная на заводе) имеет сознание – это сходство его поведения и устройства его мозга с нашим поведением и устройством нашего мозга. У нас нет объективного критерия для того, чтобы проверить наличие сознания. И в том случае, когда эти сходства не слишком велики (как, например, между лягушкой и человеком), совершенно не очевидно, есть ли у этого животного сознание. Но давайте отложим на некоторое время эти сложности и предположим, что у нас есть список каузальных связей между событиями в человеческом мозге и ментальными событиями, а также мы знаем, в какого рода примитивном мозге возникает сознание (то есть душа), в котором следующие события в мозге вызовут следующие ментальные события, и наоборот. Эти каузальные связи составляют очень сложные и детализированные обобщения, сходные с описательными обобщениями в химии, согласно которым отдельные вещества в определенных условиях вступают в соединения с другими, в результате чего возникают новые вещества.

Итак, состоит ли истинная научная теория вселенной из желанного сочетания физической теории и примерно миллиарда каузальных связей? Это чрезвычайно маловероятно. Согласно критериям, установленным в 3 главе, научная теория (заданного диапазона) будет истинной в той мере, в какой она обладает значительной объяснительной силой и простотой. Помысленная указанным образом психофизическая теория будет обладать требуемой объяснительной силой (она будет задавать нужные нам корреляции, поскольку они будут частью теории). Но она будет настолько сложной, что совершенно невозможно вообразить, чтобы она обеспечила полное объяснение взаимодействия сознания и тела. Поэтому нам нужно объяснение этих каузальных связей на основе их выводимости из теории, состоящей из немногих относительно простых законов, хорошо сочетающихся друг с другом (примерно так же, как законы химии, будучи законами более низкого уровня, выводятся из атомной теории химии). Такая теория будет требовать объяснения, почему в результате образования мозга, такого же сложного (или сложнее), как у некоторых животных (возможно, у ранних позвоночных), возникает сознание, то есть душа с ее ментальными состояниями. А также этой теории будет нужно объяснить, почему в результате событий в мозге возникают определенные ментальные события: почему данное событие в мозге вызывает синий образ, а другое событие в мозге – красный образ, а не наоборот; почему, когда мы едим шоколад, это вызывает такое событие в мозге, которое является причиной вкусового ощущения, называемого нами «шоколадным», а не того, которое мы называем «ананасовым»? Она должна была бы объяснить, почему одно событие в мозге вызывает мысль о том, что Россия – это большая страна, а другое – мысль о том, что каждый человек имеет профессию, и почему определенное ментальное событие вызывает событие в мозге, которое является причиной того, что мои губы произносят эту фразу, а другое ментальное событие вызывает событие в мозге, которое заставляет мои губы произнести другую фразу.

Один лишь список каузальных связей был бы похож на список предложений какого-либо иностранного языка, которые являются переводом предложений английского языка, но к которому не приложен ни учебник грамматики, ни словарь, с помощью которых можно было бы убедиться в том, что это правильный перевод. Без грамматики и словаря, а также вне контекста (например, если вы говорите с ребенком), вы не сможете понять, правильно ли переведены эти фразы, и вы не сможете перевести какие-нибудь другие предложения.

Точно так же без психофизической теории вы не сможете прогнозировать, будут ли сохраняться те же самые связи, когда какая-нибудь другая часть мозга находится в необычном состоянии. Вы сможете лишь предсказать, какие события в мозге нового типа вызовут новые ментальные события и какие новые механизмы вызовут новые ощущения, а какие – нет.

Если мы примем теорию механики с высокой объяснительной силой, то мы получим множество разнообразных явлений, которые в противном случае мы не получили бы, и, вероятно, она была бы истинной в той мере, в которой она представляла бы собой небольшое число законов, связанных с одним и тем же видом вещей: материальные объекты, их масса, форма, размер и расположение, а также изменение их массы, формы, размера и расположения. Физические объекты отличаются друг от друга свойствами, которые можно измерить (масса одного объекта в два раза больше массы другого, или продолжительность его существования в три раза больше другого). А поскольку эти свойства измеримы, мы можем сформулировать общие законы, соотносящие два (или больше) измеримых качества всех объектов в математических формулах. Мы не просто говорим, что когда объект, обладающий такой-то массой и такой-то скоростью, сталкивается с объектом такой-то массы и такой-то скорости, то будет такой-то результат – и так далее для бесконечного числа различных объектов. У нас есть общая формула, закон, утверждающий, что если два материальных объекта столкнутся, то масса первого объекта, умноженная на его скорость, в сумме с массой второго объекта, умноженного на его скорость, сохраняется постоянной [закон сохранения импульса]. Но этот закон может выполняться только в том случае, если массу можно измерить в каких-то единицах (в граммах или фунтах), и то же самое относится к скорости. Таким образом, теория механики обладает достаточной простотой для того, чтобы ее можно было задействовать, и если ее прогнозы в значительной степени оправдываются, то вероятность ее истинности высока.

Однако психофизическая теория связана с объектами совершенно иного рода. Масса, скорость, электрический заряд и другие физические свойства материальных объектов в высшей степени отличны от ментальных свойств мышления и чувств, присущих душе. Физические свойства измеримы. Так, например, события в мозге отличаются друг от друга химическими элементами, которые в них задействованы (которые, в свою очередь, тоже отличаются друг от друга, и эти отличия можно измерить), а также скоростью и направлением электрического заряда. Но мысли не отличаются друг от друга по масштабу. Одна мысль не может быть в два раза больше другой. И поэтому невозможно вывести общую формулу, которая бы показывала воздействие изменений событий в мозге на ментальные события, поскольку первые различаются измеримым образом, а вторые – нет. А то, что относится к мыслям, относится и к остальным ментальным событиям. Желание съесть ростбиф не отличается от желания съесть шоколад тем, что оно примерно в два раза больше (разумеется, причина, лежащая в основе этого желания, может быть примерно в два раза больше причины, лежащей в основе другого желания, но это не то же самое). Итак, нельзя вывести общую формулу, которая бы установила, каким образом определенные изменения событий в мозге порождают изменения желаний, возможен лишь список того, какие изменения в мозге вызывают какие именно изменения желания. А поскольку чувства, мысли и т. д. не отличаются от других чувств, мыслей и т. д. в отношении их измерения, и даже еще более очевидно, что в отношении измерения чувства не отличаются от мыслей, а намерения не отличаются от убеждений, то и не может быть объяснения, выводимого из некоей простой общей формулы, почему одно событие в мозге было вызвано каким-то намерением, другое – убеждением, а третье – вкусом шоколада. Просто не существует таких свойств, которыми бы время от времени обладали и физические объекты, и души. И даже еще более очевидно, что физические объекты представляют собой тип вещей, целиком отличных от души. Души не отличаются друг от друга или от чего-либо еще тем, что состоят из большего или меньшего количества материи. Таким образом, это просто грубый факт, а не следствие какой-то глубокомысленной теории, – то, что в человеке и в известных животных вот эта степень сложности еще не даст, а чуть большая уже позволит возникнуть душе. А поскольку мы не можем это объяснить, то мы и не можем сказать, будет ли какой-нибудь робот, созданный в лаборатории, обладать сознанием или нет. Кроме того, не может быть формулы, позволяющей вывести из нее, что из вот этого мозга получится моя душа, а из другого – ваша, а не наоборот.

В связи с этим невозможно объяснение корреляции души и мозга, невозможна теория, которая была бы достаточно проста, чтобы быть истинной с высокой вероятностью, возможен лишь длинный список необъяснимых каузальных связей. Мы могли бы обнаружить практически все такие связи, но не можем объяснить, почему они таковы.

Но разве не наука постоянно удивляет нас новыми открытиями? История научной мысли пестрит множеством «редукций» одних наук к другим, совершенно отличным от них, а также множеством «интеграций» явно несопоставимых наук в одно общее научное направление, своего рода сверхнауку. Термодинамика, имеющая дело с теплотой, была сведена к статистической механике, изучающей скорость больших групп частиц и их взаимодействия; под температурой газа стала подразумеваться средняя кинетическая энергия его молекул. Отдельные ветви науки об электричестве и магнетизме объединились в общее научное направление, изучающее электромагнетизм, а затем оптика была сведена к электромагнетизму, и свет стали понимать как электромагнитные волны. Как же могли быть достигнуты такие обширные объединения наук, если правилен мой аргумент относительно того, что не может быть простой (а значит, и высоко вероятной) сверхнауки, объясняющей связи между ментальными событиями и событиями в мозге?

Эти два случая принципиально отличаются друг от друга. Все прежние интеграции различных наук, оперирующих сущностями и свойствами качественно совершенно отличными друг от друга, были достигнуты благодаря утверждению, что на самом деле некоторые из этих сущностей и свойств были не тем, чем они казались. Было проведено различие между лежащими в основе (не наблюдаемыми непосредственно) физическими сущностями и свойствами, с одной стороны, и чувственно воспринимаемыми свойствами, являющимися их следствием, – с другой. Изначально термодинамика была связана с законами изменения температуры, а температура трактовалась как свойство, внутренне присущее объекту, которое можно ощутить, прикоснувшись к нему. Тепло, которое мы ощущаем, дотронувшись до горячего объекта, действительно, качественно отлично от скорости и взаимодействия частиц. Эта редукция [термодинамики] к статистической механике была достигнута благодаря проведенному различению между причинами тепла (движение молекул) и ощущением, которое это движение молекул вызывает в наблюдателе, а также благодаря утверждению, что движение молекул и есть на самом деле температура, а ощущение – это только результат воздействия температуры на наблюдателя. Если это так, то температура естественно относится к сфере статистической механики, поскольку молекулы – это частицы, и значит, сущности и свойства теперь уже не относятся к совершенно разным видам. А поскольку эти две науки теперь оперируют сущностями и свойствами одного и того же (измеримого) вида, то и редукция одной науки к другой становится практической перспективой. Однако эта редукция была достигнута ценой отделения ощущения тепла от его причины и единственного истолкования последней.

Все прочие «редукции» одной науки к другой и «интеграции» отдельных наук, имевшие дело с совершенно несопоставимыми свойствами, были достигнуты путем отрицания того, что доступные наблюдению свойства (такие, как «вторичные качества»: цвет, тепло, звук, вкус), с которыми имеет дело данная наука, вообще принадлежат к физическому миру. Это выталкивает их в сферу ментального. Но затем, когда вы сталкиваетесь лицом к лицу с проблемой ментальных событий самих по себе, вы не можете ее решить. Если вам надо объяснить ментальные события сами по себе, то вы не можете провести различия между ними и теми причинами, которые лежат в их основе, и дать единственное объяснение последним. Колоссальные успехи науки после объединения физики и химии были достигнуты за счет лишения физического мира цвета, вкуса и запаха и трактовки их в качестве чистых субъективных чувственных явлений, и это с очевидностью демонстрирует история науки, показывающая, что способом достижения интеграции различных наук служит пренебрежение к ментальному. Тот самый успех науки, которого она достигла в области мощной интеграции физики и химии, стал причиной устранения всякой возможности успеха в объединении мира сознания и физического мира.

Как мы поняли в 8 главе, дарвиновская теория эволюции посредством естественного отбора обеспечила рамки объяснения эволюции человеческого тела и тел животных, хотя это и не полное, и не завершенное объяснение, на мой взгляд. Но теория Дарвина с тем же успехом могла бы объяснить эволюцию и неодушевленных роботов.

Дарвинизм также не может нам ничего сказать о том, каким образом тело связано с сознанием, то есть с душой. Естественный отбор – это теория уничтожения, она объясняет, почему так много различных вариаций, возникших в ходе эволюции, было устранено: они не были приспособлены для выживания. Но она не объясняет само их возникновение. В случае физических вариаций (таких, как длина шеи у жирафа), несомненно, правильное объяснение будет дано на основе мутации (случайное химическое изменение), порождающей новый ген с теми свойствами, которые вызовут новую форму в соответствии с основными законами химии. Но наша проблема состоит в том, чтобы объяснить, почему некое физическое состояние вызывает и поддерживает существование души с такими ментальными свойствами, как убеждения, желания, намерения, мысли и ощущения, которые систематически каузально связаны с состояниями мозга. Дарвинизм нельзя использовать для разрешения этой проблемы.

Теория Дарвина, возможно, будет полезна для разрешения первой указанной проблемы и, безусловно, полезна в разрешении третьей проблемы, но ни одну из этих проблем нельзя смешивать с изначальной проблемой. Первая из дополнительных проблем представляет собой вопрос, почему сознание животных, однажды возникнув в истории эволюции, сохранилось. Возможно, дарвиновская теория в состоянии показать, что обладающие сознанием организмы имеют некоторое преимущество в борьбе за выживание перед теми организмами, которые не обладают сознанием, и чьи реакции на окружающую среду просто запрограммированы. Трудно сказать, так ли это, но возможно, в этом действительно есть преимущество.

Вторая дополнительная проблема – это тот вопрос, на который дарвинизм в состоянии дать ясный и, на мой взгляд, совершенно очевидный ответ. Вот что это за вопрос. Допустим, что существуют связи сознания и мозга и допустим, что организмы, обладающие ментальной жизнью, будут иметь преимущество в борьбе за выживание. Почему события в мозге, которые вызывают и вызываются ментальными событиями, связаны с другими событиями в теле и событиями вне тела именно тем способом, которым они связаны? Возьмем убеждения. Событие в мозге является причиной убеждения, что данный стол существует. Это событие в мозге вызвано нервным импульсом, идущим от глаза по зрительному нерву в тот момент, когда лучи света, отражаясь от стола, формируют образ стола на сетчатке глаза. Но животное могло бы эволюционировать и в такое существо, у которого события в мозге, которые бы вызывали мысль о столе, вызвались бы совершенно иными событиями окружающего мира. Почему же утвердились именно эти связи между мозгом и окружающим миром? Ответ очевиден: с большей вероятностью выжить смогут животные, обладающие в целом истинными убеждениями. Ложные убеждения (например, относительно расположения пищи или хищников, или препятствий) приведут к быстрому уничтожению [их носителей] в борьбе за пищу или укрытие. Если вы уверены в том, что здесь нет данного стола, в то время как он есть, вы наткнетесь на него, и т. д. Те, в ком состояния мозга, вызывающие убеждения, связаны каузальными цепочками с внешним миром таким образом, что эти каузальные цепочки обычно активируются только в ситуации, которая является причиной того состояния мозга, которое, в свою очередь, вызывает убеждение в том, что эта ситуация существует, – именно они будут, как правило, поддерживать истинные убеждения о мире и вследствие этого с большей вероятностью выживут. А раз есть эволюционное преимущество в том случае, когда перцепционные убеждения связаны с внешним миром правильным образом, то и способы формирования новых убеждений на основе предыдущих истинных убеждений, обычно приводящие к новым истинным убеждениям, тоже будут эволюционным преимуществом. И почти невероятно, чтобы эти способы обладали указанным свойством в отсутствие существ, которые использовали бы правильные критерии их оценки. Мы получаем убеждения о мире, наблюдая его свойства, и затем, чтобы объяснить эти свойства, изобретаем теории, удовлетворяющие критерию вероятного истинного объяснения, который я рассматривал в 3 главе. Простейший случай применения этого критерия – простое обобщение. Наблюдая нескольких людей, заболевших после того, как они поели определенные ягоды (причем, питание и все обстоятельства каждого из них отличались от остальных в других отношениях, и ни один человек из тех, кто не ел эти ягоды, не заболел этой болезнью), мы выдвинем в качестве вероятного объяснения причины этой болезни поедание ягод, что дает нам право осуществить следующую экстраполяцию: «эти ягоды ядовитые». Высока вероятность того, что естественный отбор обеспечивает выживание тех и только тех организмов, которые используют правильные критерии индуктивного умозаключения. Но для всего этого нужен мозг, который производит множество различных убеждений, разнообразно связанных с другими убеждениями, и затем уже природа отбирает те существа, в которые инкорпорированы правильные методы совершения умозаключений.

Сходным образом, если я имею желания, обусловленные событиями в мозге, то существуют эволюционные преимущества в том, что я обладаю некоторыми желаниями в определенных условиях, в отличие от других желаний в других условиях, например, чувство голода в тот момент, когда пища мне действительно нужна, а не в тот момент, когда на самом деле она мне не нужна. С тех же позиций можно рассмотреть вопрос о том, почему события в мозге, возникшие под воздействием намерений, порождают намеренные движения тела. Если в тот момент, когда я пытаюсь пошевелить ногой, вместо этого шевелится моя рука, хищники могут быстро настичь меня. Но это лишь правильное объяснение того, почему (при том, что намерения вызывают события в мозге) мозг связан нервами со всем остальным телом именно таким образом, и оно не объясняет, откуда вообще у нас возникает намерение двигаться и почему это намерение вызывает события в мозге, что представляет собой совершенно иную проблему. Я прихожу к выводу, что, видимо, объяснение появления совершенно новых и необычных свойств у животных и тем более у человека (их способности чувствовать, осуществлять выбор, а также разум, каузально связанные с телом) находится где-то очень далеко за рамками успешных научных объяснений.

Но при всем этом существуют устойчивые каузальные связи. Существуют каузальные связи (в обоих направлениях) между событиями в мозге определенного вида и ментальными событиями определенного вида, причем эти связи настолько детализированны и специфичны, что просто невозможно оставить их без объяснения, и при этом очень маловероятно, что возможно научное объяснение этих связей. Связи сознания и мозга также представляют собой «трудную проблему» для науки, их нельзя вывести из какой-то более фундаментальной научной теории, их просто слишком много, и они слишком разнообразны, чтобы на их основе можно было сформулировать законы. И вот тут-то нам опять может пригодиться личностное объяснение: будучи всемогущим, Бог в состоянии установить связи всех душ с телами Он может вызвать всё многообразие связей «событий-в-мозге» и «ментальных событий», которое существует. Он может это сделать, наделив молекулы, из которых создан мозг, способностью (силой) порождать в душе, с которой он связан, ментальные события, а также предрасположенностью выполнять намерения этой души (новые силы и предрасположенности не выводимы из простых сил и предрасположенностей, которые анализирует химия). Он может также сперва создать души и затем выбрать, к какому мозгу (а значит, и телу) какая душа должна быть присоединена в тот момент, когда события эмбрионального мозга требуют присоединения к нему души.

У Бога есть достаточные основания для создания душ и присоединения их к телам, ради блага (о котором я писал в 6 главе) существования человеческих свободных агентов, которым нужны тела для того, чтобы получать приятные ощущения, формировать по большей части истинные убеждения о мире и на основе этих убеждений – свои собственные цели, которые будут воздействовать на мир, изменяя его. Я показал, что есть высокая вероятность того, что Бог должен был бы создать такие существа. Их существование предполагает наличие устойчивых каузальных связей между ментальными событиями и событиями в теле. Допустим, что люди – это свободные агенты, и это предполагает наличие у них устойчивых каузальных связей между ментальными событиями и событиями в человеческом мозге. Мы не могли бы воздействовать на мир, если бы каждый раз при попытке пошевелить ногой происходило бы что-то другое, вызванное изменением в мозге, а значит и в теле: то движение руки, то чихание, и т. д. Точно так же, если мы в состоянии отличить один объект от другого, они должны по-разному выглядеть (ощущаться и т. д.), а значит, должна быть устойчивая каузальная связь между событиями в мозге, вызванными объектами каждого вида, и их ментальными визуальными впечатлениями. И если мы обладаем поразительной способностью к размножению, то должна быть устойчивая связь между половым актом, плодом, возникающим в результате этого акта, и некоей душой или чем-то еще, связанным с этим плодом. У Бога есть основания установить эти связи. У Него может быть большее основание сделать одно состояние мозга причиной восприятия красного цвета, а другое – причиной восприятия синего, чем наоборот, но если нет определенной причины, по которой одна связь должна быть предпочтительнее другой, Бог может установить ту или иную связь с помощью «ментальной лотереи». У Него могут быть основания для того, чтобы соединить вот эту душу с этим конкретным телом, но опять же, если нет более предпочтительных оснований для соединения души с одним телом, чем с другим, Он может с помощью «ментальной лотереи» установить ту или иную связь, иными словами, сделать установление связей делом случая.

В таком случае, поскольку у нас есть все основания полагать, что невозможна научная теория, а значит и научные законы, описывающие связь между состояниями мозга и состояниями души, мы можем считать, что существующие между ними каузальные связи не имеют научного объяснения на основе свойств состояний мозга: они представляют собой дополнительные каузальные связи, независимые от научных законов, действующих в физическом мире. Ничто в физическом мире не свидетельствует о том, что существует хоть малейшая вероятность считать эти связи физическими. Пусть е – это существование души с ментальными состояниями, связанными с состояниями мозга таким способом, который мы можем анализировать; k – это посылки аргументов, изложенных в предыдущей главе, о том, что существует законосообразный физический мир того типа, который был описан в 8 главе, с законами и граничными условиями, настроенными на возникновение человеческого тела; наконец, пусть h – это, как и раньше, гипотеза теизма. Тогда вероятность P(e ¬h&k) будет очень низкой. Но поскольку (это обсуждалось в 6 главе) у Бога есть более чем достаточные основания для создания человека и достаточные основания для создания животных, то вероятность P(e h&k) будет средней. Поэтому аргумент от сознания является достаточным 3-индуктивным доказательством в пользу существования Бога.

Аргумент от сознания, который я сейчас представляю (надеюсь, достаточно точно) в своей строгой форме содержит то изумление, которое многие люди испытывают, когда, узнав о совокупности физических законов, управляющих такими неживыми материальными объектами, как электроны, протоны и фотоны, действующими в безграничном пространстве и бесконечном времени, они также узнают о чем-то совершенно ином, взаимодействующем с физическими объектами в очень ограниченном пространстве (каковым является человеческое тело) в очень ограниченном временном промежутке. То, что они чувствуют – это то, что находится вне совокупности физических законов и требует объяснения совершенно иного рода, объяснения на основе действия агента в некоторых отношениях сходного с человеческими агентами, чье существование нуждается в объяснении. И то, что они чувствуют – явный отпечаток божественного. Я уже доказал, что это чувство вполне оправданно¹⁷⁰.

Для того чтобы человеческие свободные агенты могли заниматься наукой и метафизикой, во-первых, им нужна способность к формированию научных и метафизических понятий и, во-вторых, способность выдвигать научные и метафизические теории. При наличии всего этого у них появится выбор: они смогут либо выдвигать и проверять такие теории, либо нет. Познавать мир и использовать науку для улучшения условий человеческой жизни – это благо. Развитие науки и метафизики представляет собой общественную деятельность, и нет никакой необходимости в том, чтобы каждый обладал способностями ими заниматься, поскольку одни могут пользоваться результатами того, что создано в этих областях другими, и таким образом в незначительной степени проверять эти теории. Но для того, чтобы в этих областях был прогресс, нужны гении. Далее. Если все люди в состоянии почитать Бога, то они должны быть в состоянии и разрабатывать такие сложные понятия, как всемогущество, всеведение и т. д. В 6 главе я утверждаю, что высока вероятность того, что Бог должен создать человеческих свободных агентов, наделенных этими способностями. Итак, еще раз, если есть все основания полагать, что в случае существования Бога должны существовать и такие агенты, и если нет достаточных оснований для предположения, что они возникнут в случае несуществования Бога, то почему бы эволюции не остановиться на уровне обезьян? При условии, что люди возникли и начали эволюционировать, такое концептуальное развитие может дать им преимущество в борьбе за выживание. Но без специфических биохимических изменений не произойдут и определенные мутации, обеспечивающие дальнейшее развитие. Нет никаких особенных оснований полагать, что любое биохимическое изменение обеспечит нужные мутации без вмешательства Бога, у которого есть основания для создания биохимического базиса сознания.

Моральное знание ограничено привязкой к тем же самым мыслящим существам, что и метафизическое знание. Многие теисты полагают, что с помощью морали Бог делает Себя понятным людям, поскольку голос совести – это голос Бога. Классический аргумент от морального сознания в пользу существования Бога мы находим у Канта, хотя сам он категорически отрицал то, что выдвинутая им концепция по сути может быть названа аргументом¹⁷¹, а также у авторов конца XIX – начала XX в., у которых, когда телеологические доказательства вышли из моды, он стал излюбленным аргументом.

Очень важно не смешивать два доказательства от морали. Первое представляет собой аргумент от факта существования моральных истин, а второе – аргумент от факта осознания человеком моральных истин. Начну с первого. В его посылках принимается без доказательств моральный объективизм, то есть то, что моральные суждения можно оценивать с точки зрения их истинности. Если моральных истин не существует, тогда не существует и фактов о мире, на которые этот аргумент опирался бы. Допустим, что моральные суждения представляют собой пропозиции с истинным значением, тогда возникает вопрос, будут ли истинные моральные суждения логически необходимыми или логически контингентными Доказательство, согласно которому наилучшим объяснением существования морали является создавший ее Бог, должно предполагать, что множество моральных истин являются (логически) контингентными, поскольку феномен, существование которого описывает (логически) необходимое суждение, не требует объяснения. То, что все холостяки неженаты, или что если к двум прибавить два будет четыре – не нуждается в объяснении. Эти суждения являются необходимыми независимо от того, существует Бог или нет. Теперь очевидно, что если существуют моральные истины, то значительная их часть являются контингентными. Утверждение, что какое бы действие ни совершил Гитлер в 10 часов утра 3 декабря 1940 г., оно было плохим с моральной точки зрения, будет истинным только контингентно, поскольку вполне правомерно предположить, что Гитлер в этот момент времени мог совершить и хорошее действие. И утверждение, что дать нищему 10 фунтов – это хорошо, тоже контингентная истина, поскольку это зависит от того, потратит ли он деньги на наркотики, которые его убьют, или на пищу, которая спасет его от голодной смерти. И, похоже, что является ли убийство злом, также может зависеть от случайных (контингентных) обстоятельств – таких, как пытался ли кто-то вас убить или это был просто невинный прохожий. В целом действия можно различать просто по их пространственно-временным координатам или по описанию, которое позволяет определить их моральный статус. К тому же действия не могут быть обязательно либо правильными, либо неправильными. Они обязательно должны быть либо правильными, либо неправильными на основании их обладания определенными естественными свойствами (то есть такими свойствами, которые можно распознать безотносительно моральных понятий). А если действие можно описать в терминах естественных свойств, которыми оно обладает (на основе всего, из чего оно происходит и всех его результатов), тогда, если они неправильны, то и действие будет с необходимостью неправильным, а если они правильные, то и действие с необходимостью будет правильным. Поскольку, если одно действие является правильным, а другое представляется неправильным, тогда второе действие должно обладать какой-то естественной характеристикой, которой нет у первого действия, что и делает второе действие неправильным. Неправомерно утверждать, что а неправильно, и что ни одно естественное свойство b не отличается от а, но при этом b является правильным. Невозможен мир, который отличался бы от нашего мира только в том отношении, чтобы в нашем мире убийство считалось бы неправильным, а там – нет. Тогда этот мир должен был бы обладать какими-то естественными свойствами, благодаря которым убийство в этом мире стало бы правильным, например, убитые люди очень быстро оживали бы. Из этого следует, при допущении морального объективизма, что контингентные утверждения о том, что некоторые действия являются правильными (или неправильными) зависят от контингентных истин о том, что данное действие обладает определенными естественными свойствами, и необходимых истин о том, что действия, обладающие этими свойствами, являются правильными (или неправильными, в зависимости от случая). Фундаментальные моральные принципы должны быть (логически) необходимыми¹⁷².

Итак, если основные моральные принципы необходимы, то существование того, что лежит в их основе, не может быть доказательством бытия Бога. Можно разрушить доказательство только от истинности некоторых или всех контингентных моральных истин (например, скорее оттого факта, что неправильно сбрасывать атомные бомбы на Японию, чем от факта, что неправильно убивать людей, которые уже явно не оживут). Итак, очевидно, что некоторые моральные истины могут подтверждать (добавляя свою вероятность) существование Бога, только если вероятность выполнения этих моральных истин выше в случае существования Бога, чем в случае Его несуществования. Контингентные истины, что действия а, b, с, d являются обязательными (или правильными, или неправильными, в зависимости от случая), зависят от того, обладают ли а, b, с, d определенными естественными свойствами Q, R, S, Т, логическая необходимость которых делает их обязательными (или какими-то еще). Таким образом, если существует доказательство бытия Бога от некоторых обязательных действий, то оно будет иметь приблизительно такую структуру: действия а, b, с, d являются обязательными; они не были бы обязательными, если бы не обладали свойствами Q, R, S, Т, вероятность того, что они обладают свойствами Q, R, S, Т, выше в случае существования Бога, чем в обратном случае; следовательно, обязательность действий а, Ь, с, d подтверждает существование Бога¹⁷³.

Самым убедительным примером действий, обязательность которых связана с существованием Бога, будут такие действия, как выполнение обещаний и правдивость, поскольку их обязательность нелегко обосновать утилитарно. Начав с [утверждения] обязательности таких действий, мы могли бы придумать кантианский аргумент в общих чертах примерно такой (хотя это и очень сильный аргумент в духе кантовской «Критики практического разума», сам Кант отрицал, что он предложил доказательство бытия Бога – см. мое примеч. 4 на с. 292):

Нужно обязательно всегда выполнять свои обещания. Однако действие является обязательным, если и только если оно приводит к улучшению мира, Кант называет это summum bonum. То, что выполнение обещаний приведет к summum bonum, более вероятно в случае существования Бога, чем в обратном случае (можно настаивать на том, что выполнение тайного обещания, данного умирающему человеку, будет бессмысленным, если не существует жизнь после смерти, в которой тот, кому дали это обещание, сможет убедиться, что оно было выполнено; причем, вероятность жизни после смерти выше в случае существования Бога, чем в обратном случае). Следовательно, обязательность выполнения обещаний подтверждает существование Бога.

Этот аргумент является достоверным (valid), но его первая и третья посылки весьма спорны. Одни не согласятся с первой посылкой – что нужно обязательно всегда выполнять обещания. Другие не согласятся с третьей посылкой (согласно которой более вероятно, что выполнение обещаний приведет к summum bonum в случае существования Бога, чем в обратном случае), поскольку они могли бы возразить, что само выполнение обещания как таковое вносит свой вклад в summum bonum, а дальнейшие последствия не имеют значения. Моралист телеологического толка, скорее всего, будет отвергать первую посылку и другие посылки, схожие с ней, а моралист деонтологического толка, скорее всего, не согласится с третьей посылкой и со всеми похожими на нее посылками. То, что относится к выдвинутому мною частному аргументу, весьма вероятно, подойдет и для сходных аргументов (например, если кто-нибудь в качестве первой посылки выдвинет утверждение, что ложь всегда вредна). Разумеется, и первая, и третья посылки могут быть истинными даже если большинство людей склонны отвергать ту или другую. Но для того чтобы вернуть этот аргумент на твердую почву, вам понадобится доказать, что первая и третья посылки истинны. Пока это не установлено, аргумент не будет достаточным аргументом (по той причине, что посылки не приняты спорящими сторонами). Перспектива потратить много времени в попытках расширить доказательство, изобретая достаточные аргументы в поддержку его посылок, не вызывает у меня оптимизма. Одна из причин этого состоит в том, что я не знаю, каким образом кто-либо, принимающий только одну из этих посылок (либо первую, либо третью), посредством рационального убеждения придет к мысли принять и другую посылку, кроме как если он еще до этого не был убежден (с помощью другого доказательства) в существовании Бога. Вот по этой причине я и не усматриваю какой- либо силы в доказательстве бытия Бога от факта существования морали.

Аргумент от знания человеком важнейших моральных истин сильно отличается от доказательства бытия Бога, выводимого из факта существования моральных истин.

Если человек должен совершать существенный выбор, то тем более он должен иметь представление о моральной добродетели и моральной испорченности (в моем смысле – о добродетели и испорченности как таковых). Люди должны быть в состоянии осознавать некоторые действия как благие и некоторые из них понимать как обязательные; а также осознавать некоторые действия как плохие и некоторые из них понимать как неправильные. Выше я утверждаю, что для того, чтобы вообще совершить какое-либо действие, агент должен рассматривать его как в некотором роде благое, и просто из того факта, что агент обладает намерением, следует, что у него имеются представления о том, какое действие будет благим, а какое – плохим. Но его понимание добродетели может быть крайне ограниченным. В качестве блага он может рассматривать просто само совершение действия (он может просто хотеть его сделать, не думая, почему) или же порождаемое им чувство удовольствия. Он может не иметь никакого понятия о различиях между тем, что он желает сделать, и тем, что (вообще) желательно (хорошо) делать, а потому у него нет представления о действии, которое было бы благим вследствие того, что оно делает людей счастливыми, продлевает их жизнь, выполняет обещанное, даже если он и не желает (не хочет) осуществлять это действие. Если Бог наделил нас возможностью существенного выбора, то Он должен быть уверен в том, что мы развиваем этот вид морального знания.

Но если Бог не существует, то какова вероятность, что телесные существа, обладающие сознанием (mental life), возникнут именно на этой стадии? Если мутации генов порождают существа, обладающие естественной склонностью к альтруистичному поведению по отношению к другим таким же существам (хотя трудно вообразить конкретную причину, по которой биохимия животных была бы такова, чтобы эта мутация стала возможна), тогда мы приходим к старому доброму дарвиновскому объяснению их выживания¹⁷⁴, поскольку сообщество существ, помогающих друг другу (защита других членов своего сообщества от хищников, распределение обязанностей таким образом, чтобы одни могли заботиться о детях, в то время как другие добывают пищу и т. д.), выживет с большей вероятностью, чем существа, не помогающие друг другу. Такие существа могут помогать друг другу спонтанно и естественным образом, как это делают многие стайные и стадные животные. Но оценка этих действий в качестве морально хороших (даже в том случае, когда у нас нет желания их совершать) выходит далеко за рамки просто альтруистичного поведения¹⁷⁵. И трудно вообразить конкретную причину, в связи с которой любые механизмы взаимодействия сознания и тела, порождающие некие убеждения, должны были бы порождать моральные убеждения. Существам были бы нужны такие состояния мозга, которые обладали бы возможностью порождать моральные убеждения или способностью приобретать их, а значит, их гены должны были бы мутировать таким образом, чтобы эти мутации привели к возникновению данных состояний мозга, для чего требуются особые гены. Вот и получается, что до тех пор, пока Бог не наделит некие существа моральными убеждениями, которые составляли бы сущностные характеристики человеческих свободных агентов, нет никакой конкретной причины возникновения моральных убеждений. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что, насколько мы можем судить, существует множество видов животных, обладающих естественной склонностью помогать другим особям своего вида, но не имеющих при этом моральных убеждений: нет оснований предполагать, что львы или тигры обладают моральными убеждениями, или что они могут у них появиться. Тигр может хотеть (а потому считать хорошим) помочь другому конкретному тигру, попавшему в беду, но он не считает при этом, что нужно помогать, вопреки своему желанию, всем тиграм, попавшим в беду¹⁷⁶. Однако, если бы Бог присоединил к какому-то мутировавшему гену какого-то общественного существа каузальную способность порождать моральные убеждения или способность приобретать их, тогда такие убеждения усилили бы любое преимущество естественного отбора, приобретенное путем естественной склонности к альтруистичному поведению, поскольку эти моральные убеждения подталкивали бы существа к альтруистичному поведению даже тогда, когда естественные побуждения к нему отсутствовали бы.

Несмотря на то что желание совершить некое действие, которое фактически является морально благим, не требует убеждения в том, что оно таковое, тем не менее для того, чтобы убедиться в том, что некое действие является морально благим, нужно желание, хотя бы небольшое, совершить это действие (я утверждаю это в 5 главе). Вы не смогли бы на самом деле убедиться в том, что помочь кому- то в беде – это моральное благо, до тех пор, пока у вас не возникло хотя бы минимальное желание помочь ему, и даже если у вас есть более сильные желания, свободный выбор между тем, что вы считаете благим, и тем, что вы считаете плохим, требует наличия более сильного желания сделать последнее. Если бы не было искушения, то есть сильного желания сделать нечто плохое, то не было бы и свободного выбора между добром и злом. Моральный выбор предполагает моральное знание и желание как хорошего, так и плохого. И разумеется, в мире нет недостатка возможных желаний: ни хороших, ни плохих. В нем есть естественная любовь родителей к ребенку, любовь мужчины к женщине, есть дружба, и всё это предполагает желание отвести беду и обеспечить счастье другим. Но в нашем мире существует и стремление превзойти остальных людей в славе и успехе, а также существует желание причинить боль и изувечить других.

Я утверждаю (подобно тому, что я утверждал относительно других вопросов, обсуждавшихся в 7 и 8 главах и ранее в этой главе), что вероятность возникновения морального знания во вселенной без Бога крайне мала, и вероятность эта будет становиться всё меньше и меньше, чем больше мы будем рассматривать феноменов, считая их все возникшими: например, не просто, что существует вселенная, но то, что она управляется простыми законами и т. д., и т. д., и в ней есть мыслящие существа, обладающие моральным знанием. Я также утверждал в 6 главе, что у Бога есть весомые основания для создания мыслящих существ, обладающих моральным знанием (и другими характеристиками, которые еще нужно будет рассмотреть), а значит, и для создания всех тех явлений, необходимость существования которых обсуждалась выше. Причина, по которой Бог наделил людей моральным знанием, – это стремление дать им возможность свободного выбора между добром и злом. В предыдущих главах я вкратце говорю о том, что есть все основания полагать, что мы обладаем свободой выбора. Эти «весомые основания» существенно повышают вероятность того, что именно Бог создал вселенную, в которой существуют человеческие свободные агенты (так же как и условия, необходимые для их существования), и я оценил эту вероятность приблизительно как ¹ / ₂ . Из этой вероятности следует, что вероятность того, что Бог создаст каждое необходимое условие этого (физическая вселенная, управляемая законами природы, которые в совокупности с граничными условиями таковы, что приводят к возникновению человеческого тела, и эти человеческие тела становятся телами мыслящих существ, обладающих моральным знанием) будет гораздо выше, поскольку вероятность того, что Бог создаст человеческих свободных агентов, равна произведению вероятностей того, что Он создаст каждое из этих необходимых условий. Тогда как чем больше мы рассматриваем феноменов, тем меньше становится вероятность того, что они возникли во вселенной без Бога. Поэтому наличие морального знания обеспечивает еще одно достаточное 3-индуктивное доказательство бытия Бога.