Судьба Левана

Одним из моих друзей в юности был Леван Багдинов, мой ровесник. Он резко отличался от окружавших меня людей. Главной чертой его характера была сострадательность: чужое горе он принимал как свое и часто мучительно искал средства, чтобы помочь людям. Он пережил тяжелое детство. Отца взяли на фронт, семья голодала. Десятилетним ребенком он уже зарабатывал деньги для своей семьи. Мать пекла какие-то пышки, и он продавал их раненым во дворе больницы, превращенной в госпиталь. Среди них были разные люди. Одни жалели ребенка, другие, пользуясь беспомощностью мальчика, обижали его: отнимали испеченный хлеб, от которого зависело пропитание семьи, при этом некоторые как бы в насмешку говорили: «Приходи завтра, я заплачу тебе»,– а другие еще возмущались: «Мы кровь за тебя проливали на фронте, а ты от нас денег хочешь!». В таких случаях он приносил домой только слезы. Несколько раз его ловила, как преступника, милиция. Он вспоминал: «Приведет меня милиционер в участок с таким видом, как будто поймал опасного бандита, затем отберут все, что у меня было, да еще побьют, за что – сами не понимают, так, для порядка».

Часто ложился он голодным, ходил в разорванной обуви. Но бедность и несправедливость людей не озлобили его. Когда отец вернулся с фронта, он, окончив школу, поступил в институт. И здесь он отличался своим характером среди сверстников. Его постоянно мучил вопрос: почему люди делают зло друг другу, кто ожесточил их сердца? В то же время он вовсе не был каким-то «отшельником» в миру или мизантропом: у него было много друзей, он занимался спортом и участвовал в физкультурных парадах. Он отличался большой физической силой, мог подтягиваться на турнике на одной руке. Не раз вмешивался в уличные драки, чтобы защитить слабого. Он был духовным сыном протоиерея, впоследствии митрополита, Романоза (Петриашвили), который очень любил его. Впоследствии владыка Романоз рассказывал мне, как познакомился с Леваном. Он увидел в Сионском соборе юношу, который стоял в углу и внимательно наблюдал за всем, что происходило в храме. Кончилась служба. Затем отец Романоз, который в тот день был дежурным священником, повенчал супружескую пару, покрестил нескольких детей, а тот все стоит, молча смотрит на него. Протоиерей Романоз сам был отзывчивым человеком, он подумал: может, у этого юноши какое-то горе и он стесняется обратиться к нему. Он спросил об этом юношу. Тот в ответ как-то странно улыбнулся, так, что священник подумал: наверное, у него какая-то психическая болезнь; но после нескольких минут разговора с ним он уже упрекал себя, что допустил такую мысль. Леван спрашивал у него: «Как мне помочь людям, вокруг меня столько страданий; вот, маленький ребенок у моего друга смертельно болен, я стоял и молился за него». Отец Романоз сказал: «Приходи ко мне, и мы каждый день будем служить молебен об этом ребенке». Так началось их духовное сближение. Меня удивило, что, когда мы с Леваном приходили к протоиерею Романозу, он говорил с ним, как будто с равным себе, как беседуют между собой старые друзья. Надо сказать, что Леван постоянно носил с собой маленький, похожий на медальон образ Спасителя, сделанный на эмали. Он часто вынимал этот образ, смотрел на него, как будто о чем-то спрашивал. Он был очень добр к своим друзьям. В трудные минуты своей жизни я чувствовал, что он ближе ко мне, чем мои родственники. Он был необычайно щедр, хотя мало что имел. Однажды нищий мальчишка попросил у него милостыню. А он, увидев, что тот босой и дрожит от холода, тут же снял с себя туфли и отдал ребенку.

В то время в школе ввели новый предмет, называемый трудоведением, и Леван решил поступить в школу педагогом. Преподавание предмета – это было для него внешним, главное – он хотел учить детей добру. До этого я знал, что он ищет общения с ворами и наркоманами, как бы вдохновленный идеей исправить их. Но затем наступило то, что было для меня неожиданным, непонятным и страшным. Он встретился с человеком, который занимался экстрасенсорикой, и тот уверил его, что научит, как исцелять больных. Затем Леван начал изучать учения индийских йогов по совету этого экстрасенса и вскоре соскользнул к тем методам, которые христианство называет оккультизмом. Он говорил об этом протоиерею Романозу. Тот ответил: «Помнишь, как мы молились об исцелении ребенка, а я вижу, что ты скоро захочешь сам исцелять меня».

Я принял священный сан и вскоре посетил своего старого друга. Он встретил меня радушно, но я чувствовал, что между нами возникло какое-то напряжение, как невидимая стена. Он показал мне книгу отзывов, где было написано, скольким людям он помог через экстрасенсорику. Он взял мою руку и сказал: «Что ты ощущаешь?». Я действительно почувствовал, будто ток проходит в мое тело, точно небольшие электрические заряды шли от прикосновения его пальца. Я стал объяснять ему, что это опасная и неизвестная нам сила. Он внимательно слушал меня, но ничего не ответил. Он рассказал мне, что наш общий знакомый Лева Саакян, который впоследствии заведовал кафедрой философии в Ереване, стал верующим после тяжелого духовного кризиса. У него были сильные головные боли, подозревали, что это рак мозга. «Я постарался вылечить его»,– рассказывал Багдинов. Беседуя с ним, я почувствовал и другое. Он работал в школе с детьми. В ту пору дружба со священником могла послужить причиной серьезных неприятностей. Он не был трусом, но, видимо, считал, что мое присутствие у него может повредить его делу. Он не говорил мне этого, но иногда невысказанная мысль звучит между словами. Уходя от него, я сказал, что моя жизнь сложилась так, что я вряд ли смогу часто видеться с ним. Очевидно, мои слова сняли какой-то камень с его души. Затем я слышал от своих знакомых, что к нему домой ходят наркоманы, пьяницы, уличные дети; он беседует с ними и помогает им как может. Я узнал, что своим лечением биотоками он начал зарабатывать значительные средства, но раздавал их людям.

Прошло несколько лет. Однажды я встретился с его сестрой, и она сказала мне: «Леван ищет вас, он лежит больной, он просит, чтобы вы навестили его». Я тотчас пришел к своему бывшему другу и увидел его лежащим в постели: это был живой мертвец; у него выпали волосы, щеки ввалились, шея казалась тонким стебельком, на котором качается голова; только огромные черные глаза по-прежнему горели огнем, как бы свидетельствуя, что он еще жив. У него был рак. Болезнь быстро прогрессировала, она буквально выедала его внутренности. Леван знал, что умирает. Он стал просить меня, чтобы я помолился о нем. Я долго сидел у него. На мой вопрос: «Причастился ли ты?» – он сказал вместо ответа: «Они приходили ко мне». Я спросил: «Кто – они?». Он ответил: «Йоги». Когда я уходил, его сестра вышла меня проводить и сказала: «Прошу вас, приходите к нему чаще, ему будет легче. При этой болезни человек испытывает страшные боли». В то время я служил в Сухуми. Когда я приехал в Тбилиси в следующий раз, моя мать сказала, что Леван умер. Она несколько раз навещала его. Моя мать говорила: «Когда я в первый раз увидела его лежащего в постели, бледного как смерть, я не могла сказать ему ни одного слова, даже поздороваться, а стала плакать. Он увидел это и сам заплакал. Он обнял меня, и мы вместе молча плакали. Потом он поцеловал мою руку и поблагодарил за то, что я пришла навестить его. Я заходила еще несколько раз и всегда уходила от него в слезах. Из объявления в газете я узнала, что он умер. Уже не было времени сообщить тебе об этом. Я пошла на погребение попрощаться с ним и увидела много народа, особенно молодых людей, которые стояли во дворе и на широкой веранде. Я подумала: это те люди, о которых болела его душа, которым он старался помочь, наверно, в этой толпе стоят бывшие воры и наркоманы. Как бы ни сложилась их жизнь, они будут вспоминать Левана – человека, который искренне желал им добра. Видя, что я одета в траур, некоторые спрашивали меня: “Вы, наверно, его родственница?”. Я отвечала: “Нет, он друг моего сына”».

Для меня судьба Левана Багдинова является страшным примером. Этот человек решил использовать для помощи людям оккультные силы. Он соприкоснулся с демоническим миром, и этот мир сжег его, как свою добычу, в невидимом пламени. Этот мир оторвал его от Церкви и в то же время обольщал образами добра, к которому он всю жизнь стремился. Не знаю, сознавал ли он, что целительство йогов и приемы экстрасенсов – это то, что называется белой магией. В черной магии человек осуществляет свою связь с демоническим миром для греховных целей; здесь он сознает, что служит злу, и идет в ад с открытыми глазами. А белая магия более коварна: демон, скрывая свое лицо, говорит человеку о новых возможностях и способах делать добро людям, о таинственной силе, которой может овладеть человек, о древней мудрости, которая лежит в забвенье, как клад, зарытый в земле,– нужно знать только место, чтобы добыть сокровище и раздать людям. Леван отошел от Церкви и тем самым стал игрушкой в руках тех невидимых существ, которых оккультисты называют архонтами, эонами, духами звезд и планет, повелителями астрала и так далее, а мы, христиане,– демонами.

Во время последнего нашего свидания с ним я чувствовал, что он ищет от меня чего-то, и в то же время я стесняю его, словно мое присутствие давит на него, и он сам не понимает, что с ним происходит. Я помню, как при прощании со мной он сказал сестре: «Открой шкаф и дай книгу Иоанна Кронштадтского»; это был его последний подарок мне. Но я предпочел бы, чтобы он умер с этой книгой на груди. Его смерть еще раз подтвердила, что истина хранится только в Церкви, что вне ее – вечная тьма, подобная космической ночи; что всякая иная «духовность» делает душу жертвой темных сил.

Леван не понял, что такое благодать Божия, он надеялся на собственные силы. Сатана может явиться ангелом света. Вне благодати Божией, вне Церкви невозможно разгадать, каков настоящий облик незнакомца, манящего душу к себе. Сатана лишил его Церкви, уверил в силе собственного целительства, а затем, как бы в насмешку, сжег его на медленном огне мучительной болезни.