Упавшая звездочка

Ребенком в осенние вечера я любил смотреть на падающие звезды, которые, прочертив сверкающие полосы в небе, исчезали, будто таяли во тьме, не достигнув земли. Мне говорили, что есть поверье: когда падает звездочка – это значит, умер человек, его душа разлучилась с телом. И уже в детстве, наблюдая звездный дождь, я думал о том, что такое смерть, почему умирают люди, куда исчезают они, и мою душу охватывал страх перед тайной смерти.

И теперь звездное небо безмолвно говорит душе о вечности. Звезды похожи на острова и архипелаги в бескрайнем океане ночного неба, за одними мирами открываются другие миры. Неподвижные звезды мчатся в стремительном полете, только далекие, немыслимые пространства скрывают их движение от глаз человека, и они кажутся застывшими на месте, как бы приколотыми к шелковому пологу ночи. Почему душа ощущает какой-то мистический трепет перед величественной картиной звездного неба? Почему она стремится подняться ввысь, в ледяные пространства Сириуса и Арктура? Она смотрит в бездонные просторы; словно птица, она хотела бы взмахнуть крыльями и взлететь к неведомым мирам, но крылья души сожжены огнем древнего грехопадения, ее удел – влачиться по земле и тосковать о небе.

Я помню, как однажды, еще задолго до моего монашеского пострига, мой знакомый Георгий Мазурин, художник и поэт, сказал мне в откровенной беседе: «Я учился в художественной академии, и тогда пришла мне мысль, что лица людей надо писать, употребляя зеленую краску. Меня обвинили в сюрреализме и исключили из академии. Теперь я думаю, как нарисовать картину звездного неба: хочу найти цвета, но у меня ничего не получается. Обычный темный фон и желтые точки от золотистого до кровавого цвета – это не ночное небо, а скорее, жуки, которые копошатся в черноземе. Я пробовал рисовать небо багряным, а звезды – зеленым, но это вызывало какое-то чувство тревоги, как будто смотришь на агонию больного. Багряный цвет поглощал звезды и казался заревом пожара. Я пробовал применить принцип негатива, написал фон золотистым цветом, а звезды – черным, но вышло еще хуже: когда посмотрел на рисунок, то показалось, что огромные стаи ворон кружатся над землей. Решился я на другое: одухотворить звезды и написать их похожими на человеческие лица,– и опять неудача: я увидел перед собой парад отрубленных голов. Тогда я попробовал изобразить звезды в виде светящихся многоугольников, но это оказалось холодной абстракцией, какой-то геометрической игрой воображения. У меня нет денег, чтобы купить несколько холстов, и я стираю одну картину, чтобы написать на ее месте другую. Затем я решил изобразить звезды с длинными заостренными лучами, которые пронизывали бы всю картину, но получилась какая-то сеть, подобная паутине. Потом я хотел изобразить звезды, как вспышки электричества на стыке двух проводов, и опять вышло не то: звезды превратились в искры бенгальских огней, которые зажигают дети на елке. Я решил изобразить звезды в движении, начертав их траектории в виде пересекающихся эллипсов разных цветов, но на картине вышло оперение каких-то сказочных птиц. Я так и не нашел красок для бесконечного. Я стер последний рисунок, загрунтовал холст и теперь хочу написать какой-нибудь пейзаж для продажи».

Прошло несколько лет. Я принял монашество. Наши пути разошлись. Однажды я случайно встретился с ним на проспекте Руставели – этой главной артерии Тбилиси. Мазурин шел со своими друзьями, наверно, поэтами. Увидев меня, он подошел ко мне, протянул руку и заговорил так, как будто мы находились не в шумном потоке людей, а где-то наедине. После нескольких ничего не значащих вопросов он сказал: «Я болен: я перенес два инфаркта и, наверно, третий будет для меня роковым. Я думаю, ты хочешь спросить меня, остался ли я таким же безбожником, как прежде, или поверил в Бога. Но пока отложим этот вопрос. Я хочу сказать тебе о другом. Последнее время меня преследует мысль, которую я не могу отогнать: что находится за пределами видимого мира – там, выше звезд. Я думаю, что не верю в Бога, но иногда мне кажется, что я обманываю сам себя. Я ловлю себя на том, что часто в разговоре стал произносить слово “Бог”. Почему – не знаю сам». Я ответил: «Потому что звездное небо стало для тебя встречей с тайной».

Прошло время. Я узнал о смерти Георгия Мазурина из некролога, напечатанного от имени Союза писателей Грузии. Там были слова: «Он ушел от нас, но с нами остались его стихи и полотна». Я подумал: «Нет, он унес с собой еще нечто сокровенное – это предчувствие тайны вечности, о которой забыло большинство из вас». Нашел ли он ответ на роковой вопрос: что находится выше звезд? Об этом знает только его последний спутник – Ангел смерти.

Может быть, в тот вечер, когда умер Мазурин, маленький ребенок задумчиво смотрел на небо и увидел, как упала звездочка, блеснув и исчезнув во тьме.