Глава 38. Искушения и испытания пастыря

Дело нравственного совершенствования пастыря требует постоянного духовного напряжения и бдительного самонаблюдения, ибо в подвиге Священства, более чем в каком-либо ином духовном подвиге, подстерегают священнослужителя особые опасности, затруднения, испытания и искушения. Вступающий на борьбу с духом злобы пастырь неминуемо встречается с теми же искушениями, каким сатана подверг Пастыреначальника перед выступлением Его на путь земного пастырства (Мф. 4:1–11; Лк. 4:1–13).

В искушениях Иисуса Христа естественно видеть символическое и прообразовательное начертание и для Его учеников и служителей.

Обычно, в первое время священнослужения пастырь испытывает особое состояние духовного восторга и почти блаженства. Он всецело занят своим новым деланием и обязанностями: ко многому надо привыкать, многое еще совсем неизведано и будущее видится в радужных тонах. Как правило, на первых порах своего пастырского служения священник бывает пощажен от сильных искушений, которые обычно приходят со временем. Здесь следует оговориться: путь духовного возрастания всякого человека, а следовательно и пастыря, отмечен печатью его неповторимой индивидуальности и потому не подлежит никакому схематическому обобщению; можно лишь перечислить наиболее часто встречающиеся формы искушений.

Одно из возможных искушений, возникающих на первых порах священнослужения, – особый страх перед совершением богослужения. От особой скрупулезной совести, или тайной гордыни, или ложно понятого благочестия молодого священника охватывает страх перед совершением Евхаристии, таинства Крещения, Покаяния и других священнодействий. Возникает парализующее волю опасение совершить ошибку, что-нибудь напутать, потерять голос, уронить крещаемого младенца или пролить Святые Дары, уронив Чашу при выносе или Причащении.

Боязнь совершить ошибку очень часто происходит от опасения показаться неопытным и неловким в глазах прихожан и сослужителей, произвести смешное впечатление на них. Это типичное проявление гордыни, с которой необходимо бороться, побеждая чувство страха более частым совершением богослужения и треб, а не уклоняться от них. Помогает и совет старшего, более опытного собрата, духовника, благочинного или же епископа. Священнику следует помнить, что его делание движется не страхом человеческим, но страхом Господним, который есть начало премудрости. Страх Божий – это некий трепет, сопровождающий всякую истинную любовь: Прекрасна ты, возлюбленная моя ... грозна, как полки со знаменами (Песн. 6:4). Это означает, что, в известном смысле, к премудрости, к молитвенной и духовной опытности нет никакого общего пути, и для поисков ее не годятся никакие наперед заданные правила, потому что премудрость неуловима. Она – дар Божий. Премудростью невозможно овладеть силой, но она желанна и достижима посредством Божественной Любви, если сам священнослужитель преобразуется в эту Любовь через молитву. Со страхом Божиим, верой и любовью должно совершаться это служение.

Другим искушением начального периода служения может явиться неумеренная ревность в подвигах молитвы, поста, проповедания, духовного руководства. Без соответствующей духовной подготовки, без опыта в деле душепопечения и вне правильного руководства духовника или благочинного молодой иерей иногда предается такой ревности, которая превышает его естественные дарования и духовные силы. На первых порах легко можно отдаться усиленной молитвенной или постнической ревности, но человек, не укорененный в опыте православной аскетики, не соразмеряющий бремена избранного подвига со своими слабыми еще духовными силами, может скоро начать утомляться, испытывать чувство вины и отчаяния за свое бессилие, а затем и охладеть к тому, что с таким дерзновением взял на себя в начале пастырского пути, а заодно и к тем малым приобретениям, которыми он овладел еще до принятия священства.

Тогда овладевает искушение под тем или иным предлогом сократить свои подвиги (молитвенное правило, строгость поста), что в свою очередь быстро приводит к полному охлаждению и духовной расслабленности. Поэтому и в деле своего пастырского служения, молитвенного подвига и духовного возрастания новоначальный священник должен быть под внимательным наблюдением старшего собрата, ему следует поверять свои пастырские дерзания опытом старших пастырей, прислушиваясь к их советам и замечаниям с кротостью и вниманием. Опасность духовно «надорваться» подстерегает каждого начинающего пастыря, и последствия такого надрыва могут надолго выбить его из колеи, вызвать глубокие духовные недуги, вылечить которые потом бывает несравненно труднее, нежели вовремя осторожно предотвратить. Духовный рост должен быть органичным личности пастыря и гармонировать с духовным возрастанием его постоянных прихожан. При этом следует помнить, что любая остановка на пути духовного восхождения влечет неизбежное откатывание назад, вниз, к утрате приобретенного. Поэтому в прямой зависимости от искушения искусственно ускоряемого духовного возрастания и часто следующего за ним надрыва находится распространенная среди молодых священнослужителей тенденция к резкой и неумеренной требовательности по отношению к своим прихожанам – пастырский ригоризм. Ригоризм (франц. rigorisme от лат. rigor – твердость, строгость) – строгое, жесткое проведение какого-либо принципа в действие, поведение и мысли, исключающее компромиссы, без учета других принципов, отличных от исходного; отсутствие гибкости во взаимоотношениях с окружающими людьми. Нередко ригоризм является своеобразным выражением сухого этического формализма, отсутствия любви, желания властвовать, духовной гордыни.

У пастыря ригоризм проявляется в том, что, желая одним резким скачком вывести из духовного застоя своих пасомых, он налагает на себя подвиги, превышающие его возможности, а затем налагает бремена неудобоносимые (Лк. 11:46) и на своих духовных детей, не соразмеряя их с возрастом, духовной зрелостью, силами и возможностями каждого в отдельности. С амвона раздаются осуждения неблагочестивых прихожан, упреки в лени, церковной безграмотности, обличения действительных и мнимых пороков. Проповедь – это сильное и обоюдоострое средство воздействия на паству. Особенно осторожно следует относиться к проповедям, обличающим грехи собственной паствы и нестроения в своем приходе. Во-первых, как в скудном урожае виновата не столько засуха или ранние морозы, сколько нерадивость и лень хозяина поля, так и в скудости плодов духовных у прихожан повинен пастырь, ибо от его усилий, растворенных любовью до самоотвержения и испрашиваемой им благодатной помощи Божией зависит в основном плодородие духовной нивы и обилие жатвы. Во-вторых, искушение ригоризмом, обличительством – это особое испытание пастырской чуткости и душевного такта. Рождается оно, как и многие страсти, из самых лучших и светлых побуждений – из искреннего желания привлечь всех к идеалу совершенства, преподать урок благочестия и спасительно назидать пасомых; но зачастую эти высокие стремления оборачиваются в итоге отрицательными результатами. Большая часть паствы воспринимает ригоризм как обидное высокомерие, как недостаток милосердия, отсутствие духовности. Эти чувства вызывают внутреннее отчуждение пастыря, отход от церковной жизни, отчаяние, чувство безысходности или, напротив, ответные обличения, а в итоге приводит к развалу приходской жизни, вражде и разделениям. Святой Григорий Двоеслов (ок. 540 или 550604) в своем «Правиле пастырском» пишет: «Иные проступки требуют обличения кроткого и умеренного; потому что человек часто грешит не по злости своей, а по неведению или по слабости, где самое осуждение и обуздание греховности, конечно, должно быть в значительной степени ослабляемо и сдержано, с сострадательною пощадой для грешника. Ибо все мы, пока остаемся в этом бренном теле, неизбежно подвергаемся слабостям нашего повреждения; поэтому всякий по себе может и должен судить, какого снисхождения заслуживают немощи ближнего. Пусть же и пастырь оглядывается на себя, когда с грозным обличением выступает против таковых недугов, усматриваемых в своих пасомых, не забывая, что и он человек подобострастный. На этот случай апостол Павел подает нам прекрасный совет, говоря: Братия! если и впадет человек в какое согрешение, вы, духовные, исправляйте такового в духе кротости, наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным (Гал. 6:1). Когда усматриваемые тобою слабости ближнего твоего огорчают тебя, то размысли при этом, что ты сам, и тогда душа твоя воздержится от неумеренной ревности, опасаясь подвергнуться тому же, за что нападаешь на другого.

Помня о смирении и опасаясь излишней ревности и ригоризма, следует остерегаться и противоположного соблазна: теплохладного благодушия, потворствующего греху. Тот же святитель Григорий Двоеслов пишет по этому поводу: «Более тяжкие преступления (смертные грехи. – Ред.) надлежит обличать и преследовать со всею силой, дабы виновные, не понимающие важности своей вины, могли при этом убеждаться в том, как тяжко они грешат, и, не считая своих грехов за проступки маловажные, при строгости осуждения, сами страшились их и позаботились о своем исправлении. Возвещая пасомым своим о славе небесного отечества, пастырь должен открывать им и те засады, которые исконный враг наш повсюду расставляет на пути настоящей жизни, и ревнуя о спасении их, со строгостью военной дисциплины исправлять те преступления, для предотвращения которых недостаточно мер кротких: иначе они все будут вменены ему самому. Потому Господь говорит Иезекиилю, а в лице его и всем духовным вождям: И ты, сын человеческий, возьми себе кирпич, и положи его перед собою, и начертай на нем город Иерусалим; и устрой осаду против него, и сделай укрепление против него, и насыпь вал вокруг него, и расположи стан против него, и расставь кругом против него стенобитные машины; и возьми себе железную доску, и поставь ее как бы железную стену между тобою и городом, и обрати на него лице твое, и он будет в осаде... (Иез. 4:1–3).

Здесь вожди духовные, как учители вверенных их руководству душ, берут как бы кирпич, когда восприемлют бренное сердце своих слушателей, чтобы образовать его. Этот кирпич они «полагают перед собою», когда наблюдают за всеми изгибами сердца человеческого с постоянным вниманием. Далее, им повелевается начертать на нем город Иерусалим, то есть через благовествование изобразить и объяснить слушателям блага небесного отечества их. Но так как при этом необходимо для них знать и те искушения, которые предлагает нам здесь, на земле, исконный враг нашего спасения и блаженства, то духовные вожди должны сделать укрепление против него и насыпать вал вокруг него, то есть должны предупредить вверенные им души, уже ищущие Горнего Отечества, о тех опасностях, которыми окружены мы, и научить их, какими средствами против каких опасностей защищаться... Под именем железной доски здесь разумеется пламенная ревность пастыря, а под именем железа – его сила и мужество.

Между тем пастырям не надобно упускать из виду и того, что в обличениях, увлекшись, весьма трудно бывает удержаться, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего и неудобовыносимого. Нередко одно неосторожное, слишком резкое слово обличителя вместо того, чтобы уврачевать грешника, убивает его, повергая в отчаяние. Поэтому, когда мы заметим после обличительной проповеди, что поразили слушателей своих чрез меру, более надлежащего, тотчас должны с сознанием прибегнуть к покаянию и со слезами просить у Господа прощения в том даже, что от неосмотрительной ревности по Его Святом Законе согрешили, прося извинения и у тех, кого этим, может быть, обидели. И тогда Верховный Судия, Сын Божий, соделавшийся Сыном Человеческим, восприняв наше естество, не вменит нам в вину содеянного нами ненамеренного греха, когда увидит нас под защитой покаяния и покровом веры, надежды и любви.

Указанные выше опасности подстерегают священника по преимуществу на первых порах его служения, являясь как бы «детскими болезнями». Но с годами, с немощами, с неудачами явятся и другие испытания пастырской стойкости и духовной зрелости. Одним из таких искушений, являющихся со временем, надо признать некое пресыщение своей работой, проистекающее от утомления и кажущегося однообразия повседневной приходской жизни. Пройдет молодость с ее идеалистическими порывами, жизнь научит разным неожиданностям, и вместо светлых праздников первых лет священства начнутся будни с их прозой обыденного служения. Может явиться один из самых страшных врагов всякой духовности вообще – скука. Все прочее не так страшно, как это ощущение. Гневливость, страсть к обличению, неумеренность в требованиях, страх опозориться перед сослужителями и прихожанами и многое другое может пройти и смениться новым энергичным порывом в служении. Но скука – это признак смертельной опасности в деле священства. Притупление интереса к служению, иногда происходящее от неудач, неумения найти общий язык с прихожанами и сослужителями, от косности среды, может привести к тому, что пастырю захочется отмахнуться от всех проблем, сложить руки и плыть по течению. В этом состоянии духовная жизнь хиреет, сердце иссушается, приходит уныние. Пропадает желание молиться, совершать Таинства, даже служить Божественную литургию, утрачивается интерес к духовной жизни вообще. Вместо этого возникает желание заниматься личными проблемами, усовершенствовать свой быт, появляется интерес к покупкам новых вещей, стремление не отстать в благосостоянии от других. Все это часто объясняется разными благовидными причинами: ухудшившимся здоровьем, переутомлением, заботами о семье. Незаметно подкрадывается известное в аскетике «окамененное нечувствие».

Священник, находящийся в таком состоянии, превращается в формалиста, требоисполнителя, только по обязанности «отслуживающего», «отчитывающего», «отпевающего» и вообще отделывающегося от скучной работы. У такого утомленного, разочарованного, унывающего или, наоборот, с головой ушедшего в земные дела священника нередко возникает противление Уставу, церковным традициям и дисциплине, аскетическим правилам, возникают конфликты с прихожанами, церковным советом, правящим архиереем. Вместо того чтобы самому равняться на требования церковного строя, пастырь хочет в таком состоянии примерять церковные традиции к своему настроению, принижая эти благочестивые установления нерадением и духовной расслабленностью. Особенно остр кризис переживают священники, склонные к несмиренному самомнению, сильно полагавшиеся на особое призвание к пастырству, к реформизму.

Такого рода «разочарование» – одно из типичных пастырских искушений в определенную пору служения. «Разочарование» происходит обычно там, где было «очарование», то есть неправильно выбранный критерий оценки, искривленное страстными помыслами отношение к пастырству, эмоциональная переоценка своих личных качеств, а также привлекательных сторон многотрудной жизни священника.

Когда очарование проходит, когда наступают будни и обнаруживаются все прозаические стороны приходской жизни, то оказывается, что истинного призвания не было. В чем же причина?

Причина кроется прежде всего в самонадеянности. То, что новоначальному священнику казалось призванием, было просто самообольщением. Переоценив свои духовные силы, он постепенно обнаруживает их недостаточность. Гордость человеческая сделала свое дело, ввела душу пастыря в искушение.

Здесь полезно вспомнить слова молитвы хиротонии: Божественная благодать, всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи, проручествует благоговейнейшаго...

Особо следует выделить группу искушений, которые обычно ставятся в связь с искушениями Господа Иисуса Христа в пустыне. Сюда относятся прельщение материальными ценностями, соблазн власти и авторитета и искушение «чудотворством».

Как и во всех сторонах духовного делания, в проблеме «хлеба насущного» пастырь подвержен всем общечеловеческим слабостям и искушениям. Всякому человеку, а тем более семейному, в той или иной мере свойственно заботиться о своем благосостоянии и материальном благополучии своей семьи. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее (Еф. 5:29), однако у того же апостола Павла сказано: попечения о плоти не превращайте в похоти (Рим. 13:14), ибо сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную (Гал. 6:8).

Искушением здесь является вовсе не забота о «хлебе насущном», то есть о нормальном питании, одежде, бытовых удобствах для себя и своих близких, но стремление к обогащению, роскоши, ненасытному умножению доходов, чтобы только не показаться «беднее других», приобрести «уважение» окружающих высоким уровнем материальной жизни. Здесь будет уместно подробнее остановиться на христианском отношении к бедности и богатству.

«Бедные обогащают богатых... Богатые обедняют бедных», – как по-разному произносят в мире эти слова! Одни подразумевают за ними эксплуатацию бедных богатыми. Другие, верующие во Христа, живущие во Христе, видят в этом утверждении совсем другой, гораздо более широкий и богатый смысл: бедный материально может высотой и чистотой своего духа возвышать, духовно обогащать материально богатого человека. Наоборот, неблагополучный в духовно-нравственном отношении человек (будь он бедный или богатый материально), конечно, «обедняет», духовно опустошает соприкасающихся с ним людей. Ибо каждый человек влияет на всех, сам испытывая влияние всех окружающих независимо от своего общественного положения. Незримо для глаз в мире перекатываются, сталкиваются волны нравственных и духовных «энергий» отдельных людей, каждый из которых может быть для мира делателем добра или зла, проводником света Христова или тьмы.

Вредно не само по себе материальное богатство (оно нравственно нейтрально), и не сама по себе бедность (также нравственно нейтральная), но «похоть очей», обожествление богатства. Служа ему как идолу, человек приносит себя самого и всех окружающих ему в жертву, забывая бессмертное и великое достоинство человека и цель его жизни на земле. Похоть богатства проявляется не только у богатых или богатеющих, но столь же часто у людей скромного достатка, завидующих лучшему материальному состоянию. Сущность христианской духовности в свободе от всякого пристрастия к тленному богатству. Во Христе человек освобождается как от эгоистической скупости, так и от эгоистической зависти. Бедность, живущая завистью и дышащая убийством, – это не благословенная евангельская нищета. Смиренный же обладатель богатства, считающий себя лишь «управляющим» (Лк. 16) этого богатства, принадлежащего Творцу, и справедливо владеющий им, приобретающий милостивое отношение к миру через него, – конечно, не может быть причислен к тем богатым, о которых Спаситель сказал, что «горе им». Нет, таким богатым уготовано не горе, а радость вечная.

Материя сама по себе ни добра, ни зла. Для христиан зло и добро не во внешнем, ибо в мире все может предстать добрым или злым в зависимости от внутренних побуждении и намерений человека; добро и зло суть чисто внутренние, духовные движения, создающие рай или ад внутри человека. Внешний мир – это лишь сфера проявления человека, и этот мир светел, если в душе человека – свет.

Спаситель назвал злом не само по себе материальное богатство, а «надежду на богатство», то есть стремление устроить свою жизнь вокруг идеи материального благополучия. В Евангелии всячески подчеркивается непрочность, ненадежность такого богатства и такой надежды. Вот евангельские образы материального благополучия – «дом, построенный на песке», и «богач, светло празднующий», не понимая, что его подстерегает внезапная смерть.

В Откровении святого Иоанна Богослова о таком богатстве говорится очень определенно: Ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3:17). Наоборот, истинному христианину, «нищему духом», но богатому верой, добрыми и светлыми чувствами и самоотверженными поступками, видящему при этом свое недостоинство перед Лицом Божиим, можно сказать: «ты думаешь, что ты нищ и во всем имеешь нужду, но ты богат во Христе, в Его Вечной Жизни, и этого богатства никто не может лишить тебя». Если бы все люди прониклись до конца этим истинным созерцанием реальности, иначе пошла бы жизнь их; исчезли бы навсегда все ужасные человеконенавистнические теории, сменяющие одна другую в мире, и воцарилось бы одно правильное, настоящее отношение к ценностям земли. Эти земные ценности, земное счастье, перестав быть «высшими», каковыми они выступают в секуляризованном сознании, сделались бы настоящими, истинными.

Богатство, как и бедность, может быть благословенным даром Бога. Богатство, как и бедность, может быть проклятием для человека. Бедность делается проклятой, когда она приводит бедного к лишению надежды. Богатый человек своим неправильным отношением к богатству, его обожествлением, а также пренебрежением и презрением к бедности собирает камни на свою голову.

Путь современного христианского сознания должен быть духоносным действием против бедности во всем мире, как со стороны богатых, так и со стороны бедных. Это действие должно быть священной борьбой за величайшую ценность мира, душу человеческую, и вестись только живой человеческой духовной личностью, путем единения таких живых личностей во Христе и утверждения на собственном примере исповедуемых Им основ жизни.

В мире три лагеря людей: бездуховные богачи, бездуховные бедняки и материально бедные или богатые христиане. Такова духовно-нравственная карта мира. Истинные христиане не делятся на «богатых» и «бедных», ибо бедные осознают преимущества своей бедности, богатые стеснительность и обременительность своею богатства, и, во всяком случае, его непрочность, тленность, а потому незначительность. При этом каждый идет своим путем, неся свое служение.

Христианин должен быть трудящимся, независимо от личного материального достатка или бедности. Во всяком общественном положении христианин является тружеником в деле жизни. В поте лица должен добывать он хлеб свой земной и хлеб небесный – Вечную Жизнь во Христе. Кто не хочет трудиться, тот и не ешь, – говорит апостол Павел (2Фес.3:10), и эта заповедь, внушенная ему благодатью Божиею, обязательна для всех христиан. Кто, благодаря талантам, образованию, общественному положению без напряжения добывает в избытке «хлеб насущный» для себя и своих близких, тот, если он христианин, не бездействует, не предается праздности или стяжательству, но помогает, поддерживает слабых, их материальное благополучие и тем самым обретает хлеб духовный для себя и для других. Если же он не трудится, он не христианин.

Христиане лишены как зависти, так и пренебрежения. Высший и низший в талантах, способностях, достатке и устроенности в материальном мире ощущают себя равными в плане вечности, равно ответственными друг за друга. По мере своего труда и воли Божией (без которой ничто не совершается ни на земле, ни на небе) христианин достигает того или иного имущественного положения, духовно наиболее для него полезного и спасительного. Христианин не продаст своей духовной свободы, возвышающейся над мирскими страстями, своего богосыновства, за чечевичную похлебку преходящих благ мирских, не станет строить свое счастье на страдании других.

Для Церкви Христовой «богатые» – это нищие духом, «бедные» – это богатящиеся своими земными ценностями и положением. В отношении богатых у Церкви такой обычай: они Ей служат. В отношении бедных: Она им служит. Бедные почитаются, таким образом, достойными помощи, богатые – достойными служения. Церковная психология прямо противоположна обычной мирской психологии, где естественно, чтобы бедные и слабые служили сильным и богатым. И вне пределов земной жизни осуществляется этот закон Церкви: святые угодники Божии, отошедшие от временной земной жизни, молятся пред Престолом Божиим за грешных, духовно бедных людей, еще живущих на земле, и тем служат их спасению. Живущие на земле члены Церкви Христовой, как более богатые, чем их усопшие родные и близкие, потерявшие уже земное время для творения дел любви, помогают своими молитвами усопшим, служа их спасению.

Как в этом духовном смысле служение есть по-преимуществу дело «богатых», так и в чисто земном смысле богатство, власть, общественное положение всегда для христианского сознания связаны с принципом служения, а никак не большего наслаждения земной жизнью, что являлось бы основной целью самого вульгарного язычества.

Церковь на земле и на небе есть по преимуществу служительница всему «малому», беспомощному, угнетенному, недостаточному (как в земном, так и духовном смысле). Сильные должны носить немощи бессильных, а не себе угождать, учит нас апостольская заповедь. Оттого Церковь одинаково склоняется над врачеванием как богатого, впавшего в «окамененное нечувствие», так и бедного, унывающего от своей бедности и заболевшего завистью к богатому.

Истинные служители Церкви Христовой остаются духовно всегда свято-беспристрастными к богатству и бедности, не обличая богатства как такового. Церковь знает, что не по земному своему положению будет судим человек, но по степени чистоты своего сердца и по мере любви его к Богу и к ближнему: любви, выразившейся в делах.

Безбожные богачи не считаются и никогда не считались с бедным человеком. Они уступают лишь материальному давлению. Своим жестокосердием и сидением на «сгнившем» (Иак. 5:2) богатстве они разжигают низшие инстинкты бедных, и в своем эгоизме становятся проповедниками исключительно материальных ценностей, отталкивая бедных от Бога.

Представители Церкви, неверные ее духу, развращали богатых и сильных мира сего, заискивая перед ними, потакая их лицемерию, уклоняясь от обличения их пороков и беззаконий. Этот грех лежит и на исторических представителях нашей Церкви. Не завоевав себе должного духовного доверия со стороны широких народных масс, Церковь утратила в течение этого века большую часть своих духовных чад, ибо ею не была явлена беспристрастность духовная и достаточная забота о бедных и богатых членах. Поэтому невозможно истинное восстановление, воскрешение всей полноты православной русской культуры, если каждый из православно верующих не пройдет путь покаянного очищения и осознания своих грехов и ошибок. Священнослужители должны являть пример не только служения, но и покаяния.

На своем собственном историческом пути мы должны убедиться в праведности Суда Божиего над нами, и горе тем из нас, которые сочтут этот суд «незаслуженным». Ей, Господи Боже Вседержитель, истинны и праведны суды Твои (Откр. 16:7).

Мир сотворен Богом, и человек, созданный по образу и подобию Творца, получил в раю благословение Божие – наполнять землю своим потомством, обладать ею и владычествовать над рыбами морскими, (и над зверями,) и над nmuцами небесными, (и над всяким скотом, и над всею землею.) и над всяким животным, пресмыкающимся по земле (Быт. 1:28). Следовательно, человеку может принадлежать лишь то, что принадлежит Богу и даровано ему Творцом. Никуда не уйти человеку от владения Божия. В какие бы бездны ни опускался человек, на какие бы высоты ни поднимался всюду – владение Божие, бесконечное, необозримое, непостигаемое. Когда Пилат заявил о своей власти послать на распятие Невинного Страдальца, он услышал: Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше (Ин. 19:11).

Соединяя в Себе и во всех словах Своих полноту земного и небесного, Спаситель указал Пилату на тех земных властителей, которые наделили его властью, а также на Источник всякой власти, всякого владения и обладания.

Мир принадлежал, принадлежит и будет принадлежать лишь своему Творцу, несмотря ни на какие притязания земных временных властителей. Значит ли это, что у человека нет и не может быть никакой собственности? Напротив, человеческая собственность, обладание предметами мира сего имеет свое непреложное основание именно в том, что есть собственность и обладание вообще, и есть Хозяин всего, Начальник Жизни. Истинный Владыка может дать во временную собственность любую часть Своего владения. В свете этого обоснования делается, в частности, понятным, почему нам заповедано «не укради», почему нельзя ничего присваивать, нельзя ничем «богатиться», возвышаться через мнимое свое имущество.

Вся собственность и вся жизнь принадлежат Богу. И всякая собственность, как и жизнь, являются даром Господа человеку. Человеку от рождения даруется «талант» – круг земной физической и интеллектуальной жизни, душевные способности, духовные силы и возможности. Даруется этот талант для разрабатывания, творческого использования, а не для забвения, небрежения и поругания («закапывания»). Вся жизнь человеческая, вся сфера его деятельности может быть уподоблена «земельному наделу», который человек призван возделывать в поте лица своего, а не лениво возлежать на этой земле. Эта земля, эта жизнь дана ему в управление как залог обретения иной, Вечной Жизни, лучшей земли – Царства Божия. Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? И если в чужом не были верны, кто даст вам ваше? (Лк. 16:10–12).

Человеку на земле дается в обладание лишь «малое», как бы велико для земных глаз оно ни казалось, какими бы величественными именами ни называли его люди – оно бесконечно мало, неистинно (и потому «неправедно») по сравнению с тем, образом и залогом чего оно является. Но и это малое должно быть пущено в оборот, на пользу всего мира, ради обретения Царства Божия. Оттого люди, обладающие многим и творчески употребляющие свое богатство, но живущие в скромном достатке, уподобляются мудрому управителю из евангельской притчи и обретают надежду быть принятыми в вечные обители (Лк. 16:9), когда придет час их и они «обнищают».

«Мое только то, что я могу отдать», – говорит святой Максим Исповедник (582–662); отдать Богу, людям, предварительно приумножив стократ, тο, что мы отдать не можем, к чему прилепились телом и душой, нам не принадлежит, мы сами ему принадлежим, ставши его рабами, а не управителями.

Есть люди, не пользующиеся своим богатством. Среди них есть «спрятавшие его для себя», зарывшие богатство в землю, и есть люди, отдавшие его Богу, считающие себя призванными лишь справедливо распределять его в мире. Различно выражается это благодатное управление богатством. Одни раздают его сразу или постепенно. Другие сохраняют всю видимость владения, но в душе своей искренне отдают его Богу, и задачей их является только правильное его распределение. По виду такое управление своим «талантом» может выглядеть как «все дела мира сего», но по внутреннему содержанию своему оно будет прообразом и малым осуществлением Царства Божия.

Говоря ученикам Своим и всем людям: Больший из вас да будет вам слуга (Мф. 23:11), Господь Иисус Христос под большим разумел богатого, обладающего имуществом, властью, талантом. Больший должен служить, а не властвовать через материальные и духовные дары, данные ему лишь на время.

Да хвалится брат униженный высотою своею, а богатый – унижением своим, потому что он прейдет, как цвет на траве (Иак. 1:9–10). Всякая собственность на этой земле кратковременна и пресыщена печалями (Иов 14:1), ибо приходя и призывая к себе человека, вскоре уходит, оставив в человеке недоумение, боль, скорбь, смерть. Уходя, богатство оставляет пустоту вместо себя и прах вместо человека. Но пока не образовалась эта пустота, имение, даже малое имущество бедного человека может приносить плод сторичный (Лк. 8:8); ибо лепта вдовицы явилась большей жертвой, обладала большей энергией добра, чем все сокровища фарисеев.

Собственности у человека меньше, чем он думает. Лишь мысленно богач обладает своими сокровищами. На самом деле они обладают им, связывают его, принуждают к определенному образу жизни, прикрепляют к определенному кругу людей, от которых он принимает лесть, прикрывающую зависть, подобострастие, неискренность. Он постоянно испытывает страх за сохранность своего имущества, а то и собственной жизни. И это рабство укрепляется по мере приращения богатства. Но много ли можно купить на деньги, долго ли радует новая дорогая вещь? Можно ли на них купить высшее счастье – мир души?

С другой стороны, собственности у человека гораздо больше, чем он думает. Каждый глоток воздуха, попавший в его легкие, – его достояние, и притом гораздо большее, чем монета, лежащая в его кармане, ибо непосредственно поддерживает его жизнь. Каждый луч солнца, согревший человека, становится его теплом, соединившись с ним всецело. И так во всем, во всех мельчайших проявлениях жизни, человек окружен собственностью, дарами Божьими, изливающимися на человека, составляющими истинную жизнь человеческую. Милосердие и любовь Божия делают всякого человека обладателем Его благодати.

Для того, чтобы войти в гармонию мира, человек должен сердцем своим, всем своим существом (а не только разумом) признать над собою власть Бога, самому сделаться собственностью Божией, ибо весь мир принадлежит Ему. Бесчисленные мириады звезд, миров, солнц вращаются в пределах, положенных Творцом. Камни, вода, воздух, земля, огонь подчиняются непреложным законам, в которые человек может заглянуть, которые ему дано «открывать». Для чего человеку знать законы мироздания? – Для научения правильной жизни по этим законам. Познание законов физического мира и подчинение им есть лишь образ познания и подчинения духовным законам Господним. Как естественная природа открывается в физике, химии, биологии, космографии и других науках, так духовная природа открывается в Евангелии. Подчиняясь Творцу физического мира, человек должен научиться подчинению духа своего Богу.

Трезвому, непредубежденному человеку естественно думать и видеть, что его земная собственность – более чем относительное явление. Неразрушима во всей Вселенной только сила Божия, творящая миры. Все остальное хрупко и подвержено разрушению; и для того все материальное разрушается со временем, чтобы воочию убедился человек, что нет на земле ничего вечного и надежного кроме силы Божией. В будущем веке, когда «будет собрана пшеница» и пред Престолом Всевышнего предстанут все люди, творившие правду и любившие Бога, не будет более опасности возлюбить тварь более Творца; и тогда вновь, как в Раю, разрушимое станет неразрушимым. Но никто этого вечного неразрушимого естества не будет обоготворять. Все будут лицезреть лишь Славу Божию, и в ее неизреченном Свете видеть всю жизнь и обретут вечное обновление своей неумирающей жизни.

На земле невозможно достичь этого состояния, ибо почти все люди, поддаваясь искушению, душой прилепляются более к материальному, нежели к Богу. Сердце человека «прелюбодейно» в самом глубоком смысле. Падшее человечество привязано к преходящим ценностям – к удовольствиям мира сего, к его призрачному богатству и его столь же призрачной славе. Не будь червей, ржавчины, тления, смерти, – мир бы стал живым адом. Греховность плоти земной покрывается страданиями. Благословенная соль страданий предохраняет дух человеческий от окончательного разложения и вечной смерти. Но эта соль «осоляет» лишь тех людей, которые принимают «узкий путь» Христов. Оттого так благословенны, оправданы и вожделенны для праведника все пути Господни. Суды Господни истина, все праведны; они вожделеннее золота и даже множества золота чистого, слаще меда и капель сота (Пс. 18:10–11).

Человек, освобождаясь от гордыни житейской, от похоти очей и похоти плоти, делается все более «прозрачным» для Бога, доступным для вселения Духа Божия. И когда сделается человек совершенно чистым, свободным от всякой гордыни, от всякого темного пристрастия к себе и к тварному миру, – собственность Божия, весь мир, станет его достоянием; и он, ничего не имеющий и даже сам себе не принадлежащий, по слову апостола, будет всем обладать (2Кор. 6:10). Бог будет почивать в человеке и сделает его жизнь покойной и богатой. Эта прозрачная гармония жизни и есть Царство Божие.

Ничто, отделенное от Бога, не имеет в себе Жизни Вечной. Кто не привьется к лозе Божией (Ин. 15:5), тот не будет жить вечно. По лестнице земной жизни с ее ценностями, отталкиваясь от них, мы переходим в Царство Божие. Материальный мир и его ценности – это «посох» для больной души, который должен помогать ей на пути к Богу, точка опоры и одновременно точка приложения первичных сил духа. Все в мире сотворено и все попускается для пользы человека. Из всех, даже самых тяжелых и болезненных проявлений земной жизни человек может сотворить себе путь к достижению спасения.

Материальный мир – это возможность спасения в Боге, но она бывает открыта лишь бескорыстно человеческому. Для корысти же мир – только сеть, приманка и погибель.

Потому благословенна собственность, основанная на любви к Богу и на свободе сердца. Даруемая собственность приносит благословение. Похищаемая – низводит проклятие. Есть собственность корыстная, эгоистическая и есть бескорыстная – евхаристическая. Евхаристическая собственность – это все, за что люди могут благодарить Бога и человека, через которого Бог дает что-либо. В этой благодарности не только вера в Бога, но и признание Его Хозяином жизни. Через это благодарение за жизнь и за все в ней, достигающее своего свершения и исполнения в таинстве Евхаристии, человек восходит к новой жизни, к Царству Божиему. Бесконечно малые ценности этого мира, осоленные благодарением Богу, делаются евхаристической собственностью человека и навеки остаются «за ним» как нечто новое, одухотворенное и потому перенесенное за врата вечности.

Собственность – проводник любви Божией и человеческой. Но в падшем мире она слишком часто становится проводником ненависти к Богу и к ближнему. Не сама собственность, богатство, талант здесь виною, не факт обладания, но греховное злое обладание или вожделение. Человек призван к обладанию землею (Быт. 1:28) и во Христе должен наследовать землю (Мф. 5:5).

Многих верующих смущают своей прозаичностью и кажутся неуместными денежные сборы в церкви. Здесь проявляется будничное, житейское, а значит неправильное отношение к этой теме. Для христианина не должно быть тем будничных, скучных, нерелигиозных; каждый момент своей жизни он должен осмыслять только по-христиански. И тогда всякая тема становится глубокой и многозначительной.

Евангельский рассказ о лепте вдовы – это не только трогательный образ любви к Богу, самоотречения и жертвенности, но и апостольское свидетельство о древности обычая сборов на нужды Церкви. Обычай этот освящен всей многовековой традицией Церкви. Апостол Павел, производя свои сборы на Церковь, перевозя пожертвования, пишет об этом, не сомневаясь, что делает дело святое: дающие умножают в своем сердце плоды Духа, принимающие побуждаются этим к прославлению Бога и благодарности к тем, кто проповедует Евангелие не только языком, но и исполняет его своим сердцем.

Об устроении сборов пожертвований свидетельствуют святые отцы уже в первые века христианства: каждый верующий в первый день месяца, если только хотел и мог, делал небольшое подаяние. К этому никто не принуждался, но каждый приносил добровольно. Это подаяние служило залогом любви.

Святым примером благодатного единения во Христе служат для нас общины первых христиан, прямо следовавших заповеди Господа: Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе влагалища не ветшающие, сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор не приближается и гое моль не съедает. Ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет (Лк. 12:33–34).

Но не значит ли это, что нам надо немедленно раздавать свое имущество и босыми странниками идти куда глаза глядят? Это было бы неправильное решение, неправильное потому, что внешнее. Надо начинать не с этого, а с поисков того состояния души, когда постоянная «радость о Господе» и сила благодати сами настойчиво продиктуют нам, какой образ жизни избрать. Святой Иоанн Златоуст (ок. 347–407), чрезвычайно высоко ставивший полный отказ от личной собственности во имя любви к ближнему, тем не менее оставляет этот путь лишь людям богоизбранным. Менее же совершенным он дает совет творить милостыню и таким образом умножать свое богатство на небесах. По слову Спасителя: Когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых, и блажен будешь, что они не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе в воскресение праведных (Лк. 14:13–14).

Ныне не встретишь уже того контраста нищеты и богатства, что во времена земной жизни Господа Иисуса Христа; и стяжательство стало казаться грехом второстепенным, рядясь в маски бережливости и заботы о завтрашнем дне. На самом же деле это грех чрезвычайной важности: в нем одновременно фактическое отвержение веры в Бога, любви к людям и пристрастие к низшим стихиям. Он порождает злобу, окаменение, многозаботливость. И преодоление его есть частичное преодоление всех этих грехов.

Кроме того, что дающий обогащает себя духовно, а запирающий свое сердце и кошелек грабит самого себя, отказывая в милостыне, особенно у врат церковных, человек наносит тяжкий вред просящему, поселяет в нем озлобление, убивает веру. Поэтому, творя дела милосердия, не следует входить в рассмотрение достоинств благодетельствуемого, оправдывать собственную душевную черствость предполагаемым неправильным употреблением подаяния. Дела милосердия не только духовно растят благодетеля, не только восполняют скудость облагодетельствованного, но дают щедрые всходы в душах других людей, которые, видя на опыте, что служение Христу – любовь, обращаются к Нему благодарными сердцами.

Возведя Его на высокую гору, диавол показал Ему все царства Вселенной во мгновение времени, и сказал Ему диавол: Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее, итак, если Ты поклонишься мне, то все будет Твое. Иисус сказал ему в omвem: отойди от Меня, сатана; написано: Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи (Лк. 4:5–8). Так повествует Евангелие о втором искушении Спасителя в пустыне искушении властью.

Поклониться диаволу означало для Спасителя отказаться от исполнения воли Отца, отказаться от дела спасения человечества – отказаться от страданий, Голгофы и смерти крестной. Иисус Христос пришел не для того, чтобы стать еще одним земным владыкой, но чтобы служить и исполнить спасительный акт Домостроительства Божия. Спасти людей властью и принуждением помимо их воли невозможно, ибо нельзя преобразить человеческую природу без свободного согласия и участия его личности, без усилий и подвига со стороны человека. Начало спасения – в свободном предании себя на волю Отца Небесного. Властью и принуждением можно в лучшем случае приобрести рабов для земного деспотического царства, но не друзей для Царства Небесного; невозможно принуждением одухотворять и возрождать людей.

Священнослужитель в таинстве Хиротонии обретает лишь одну благодатную власть – власть любви; и только этой властью он может пользоваться в деле пастырского душепопечения.

Внешним образом соблазн авторитета выражается в неудовлетворенной жажде почестей и наград. В нашей Церкви существует детально разработанная в течение двух последних столетий иерархия наград священнослужителям за их беспорочную службу. Эти награды являются лишь знаками, то есть внешними, земными средствами оценки пастырского служения. Истинную награду пастырь обретает лишь в Царстве Небесном. Пастырь, придающий слишком большое значение обычаю награждать духовенство разными церковными знаками отличия (камилавка, набедренник, крест с украшением, митра, служение с открытыми царскими вратами, грамоты, ордена и медали), легко поддается честолюбивому вожделению. Он начинает рассчитывать: через сколько лет получит камилавку, когда будет возведен в протоиереи, настоятели, благочинные, награжден митрой или каким-либо иным знаком церковного достоинства. Если в ожидаемый срок награды не последует, у тщеславного священнослужителя возникает разочарование, обида, озлобление на церковных иерархов, он испытывает зависть по отношению к награжденным собратьям, желание принизить их заслуги и тем самым возвысить свои; на приходе возникает разделение, соперничество, интриги. Все эти явления наносят непоправимый вред приходской жизни и душепопечению, превращают пастыря в холодного требоисполнителя.

Однако это внешнее проявление честолюбия и стремление сделать карьеру представляется только низшей и наименее опасной формой разбираемого искушения властью. Гораздо опаснее те душевные явления, которые не проявляются во внешних знаках превосходства, но глубоко коренятся в недрах пастырского сердца, возбуждают в нем стремление к духовному властвованию, что свидетельствует об искажении всего духовного строя пастыря. Вместо власти любви возникает стремление к господству над душами пасомых. Наиболее часто эта страсть проявляется в желании добиться от духовных чад исполнения подвига совершенного послушания. Священник, в особенности молодой, сверх меры «ревностный», начинает стяжать «подвига старчества», требуя от прихожан безоговорочного послушания, полного отсечения собственной воли, отдачи себя во власть пастыря. Он категорически запрещает даже в непостные периоды чтение светских книг, журналов, посещение театров, кино, концертов, участие в культурных мероприятиях. Подвергая жесткой цензуре всю жизнь своих прихожан, такой пастырь совершенно не считается с личными особенностями, условиями жизни и возможностями каждого из них, а главное, в соблазне гордыни переоценивает собственные дарования, приписывая себе редчайший дар прозорливости, которым обладали лишь избранные духоносные старцы, например преподобный Серафим Саровский (1759–1833), оптинские подвижники, протоиереи Иоанн Сергиев (1829–1908) и Алексей Мечёв († 1923) и некоторые другие.

Вторая форма этого же искушения проявляется в области учительной. Некоторые неопытные, начинающие пастыри стремятся во что бы то ни стало завоевать авторитет в среде своих пасомых; отсутствие опыта и духовной проницательности, недостаточное знание человеческих душ такой пастырь стремится (часто бессознательно) заменить авторитетом своего сана. Степень духовной истинности его советов в таком случае зависит не от самой Истины и ее постижения, а от того, кем и в какой обстановке произнесен совет. Наиболее веским доказательством в устах такого обольщенного пастыря бывает аргумент типа: «я говорю это вам как духовный отец».

Однако критерием истинности тех или иных слов, советов и руководств служит лишь духовная ценность и польза их, а не место их произношения (с амвона, у аналоя, в монастырской келье) и неиерархический сан произносящего. Не внешние почести, не чины и награды, не стремление духовно подчинить себе духовных чад, не искание «старчества» должно руководить священником, а служение Истине, которая для христиан тождественна Самому Христу. Подражая Небесному Пастыреначальнику, пастырь земной должен стремиться служить другим, а не ожидать служения и почестей себе.

Истинный духовный авторитет является сам собой как дар свыше, как плод аскетического подвига смирения и молитвы. Божественная Истина всегда сама говорит устами своего избранника.

Если священник естественно принимает знаки почтения, которые воздаются не ему как личности, а его священному сану – испрашивание благословения, почтительное выслушивание его советов, то пастырскому сердцу должно быть особенно горестно видеть проявления осуждения, оскорбления, непочтения по отношению к нему.

Когда священник попадает в такую ситуацию, он прежде всего должен задаться вопросом: отчего возникло это искушение? Не дал ли он сам повода оскорбить свой духовный сан? Может быть, пострадавший от обид иерей сам и не виновен, не давал повода подозревать себя в чем-либо недостойном, но не ложится ли на него часть общей вины за недостоинство отдельных собратьев? Не является ли такое оскорбление воздаянием за его личные грехи: недостаточное благочестие, тайное стяжательство, бездуховное служение? В любом случае всякое негативное отношение к себе пастырь должен принимать со смирением, ибо в Нагорной проповеди Христос учил нас: Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас (Мф. 5:44).

Соблазн ложной «святости» и дерзостного испрашивания у Господа знамений, исцелений, чудес должен быть признан самым опасным из всех пастырских искушений. Опасность его в том, что он проистекает из побуждений самых высших, из стремления к особому нравственному совершенству и желания чудесным явлением или знамением укрепить веру прихожан. Вспомним третье искушение Сына Божия диаволом в пустыне: И повел Его в Иерусалим, и поставил Его на крыле храма, и сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз, ибо написано: ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя; и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему в omвem: сказано: не искушай Господа Бога твоего (Лк. 4:9–12).

Как когда-то искуситель приступил к Сыну Божию с призывом совершить чудо, превратно толкуя строки 90 псалма, так и к неискушенному священнику в какую-то минуту его жизни может приступить лукавый враг, внушая ему, что он благодаря своим совершенствам и особым духовным дарованиям уже достиг особой силы и степени «святости», чтобы совершать исцеления и другие чудеса. Священник, поддавшийся этому искушению, уловляется в самом возвышенном его благодейном служении – в идеале духовного совершенства, в святости.

Священник должен стремиться к святости, восходя по ступеням духовного совершенства. Всем своим служением он постоянно прикасается к святыне. Ежедневно предстоя престолу, он является посредником между верными, ищущими святости, и Богом, дарующим благодать. Священнодействуя, он в таинствах низводит благодать Божию. Прикасаясь к благоуханному сосуду со смирением и страхом Божиим, он сам начинает источать благоухание благодати.

Всякое тайнодействие, совершаемое священнослужителем, – это дерзновенное испрашивание чуда, и по данной ему в таинстве Хиротонии харизме, а не по его личным достоинствам, чудо совершается. Хлеб и вино пресуществляются в Святое Тело и Святую Кровь Спасителя, освящается вода, становясь Великой Агиасмой, крещаемый им человек непостижимым образом становится членом Церкви, в таинстве Покаяния он разрешает чужие грехи, совершая таинство Брака, соединяет навечно души и тела брачующихся.

В результате его богослужебных действий простые материальные предметы освящаются, восстанавливая свою первозданную природу, неповрежденную первородным грехом. Священник, таким образом, живет и действует в атмосфере сверхъестественного.

Все это бесспорно даруется ему в таинстве Хиротонии: ходатайствовать перед Господом, молитвенно призывать Духа Святого, а благодать Духа Святого все исполняет, врачует, прелагает, освящает. Естественно также и стремление священника к еще большей святости, к еще большим дерзаниям. Нам дана заповедь: Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф.5:48), следовательно, путь к совершенству беспределен.

Впавший в духовную прелесть пастырь начинает приписывать себе то, что принадлежит Духу Утешителю и подается Им в каждом Таинстве и священнодействии совершенно независимо от личных дарований иерея. Последний же в ослеплении гордыней приписывает это своим личным духовным достижениям, своим аскетическим подвигам и силе молитв. Подобное заблуждение проявляется скорее в области настроения и ощущения, в области психологии, чем в области умственно-теоретической. Иерей прекрасно понимает, что освящающая сила принадлежит Духу Святому, но возможность добиться большего освящающего действия Духа Божия для исцелений больных, прозорливости он приписывает уже себе, своим личным духовным достоинствам. Этому трагическому заблуждению способствуют и экзальтированные личности, входящие в окружение пастыря, по преимуществу женщины, склонные к истеричности и неврастении, всегда склонные кому-то поклоняться, кого-то «обожать», благоговеть перед предметом своего «обожания» и преданно до навязчивости «служить» ему.

Такие прихожанки выбирают для своего «обожания», действительно, незаурядного пастыря, произносящего хорошие проповеди, красиво служащего и обладающего привлекательной внешностью. Каждое его слово ловят налету, голос его приводит их в трепет и волнение, каждый шаг толкуется в особом смысле. Такой пастырь, по их мнению, уже не может ошибаться, каждое его слово – жемчужина духовности, каждая проповедь «затмевает» Златоуста, его молитва – огонь перед Богом. Его молитве приписывают чудеса там, где даже ничего необычного в физическом или медицинском смысле не произошло. Постепенно пастырь становится не только в глазах своих «почитательниц», но и, к сожалению, в своих собственных особым молитвенником, «духоносным старцем», претендует на особое молитвенное дерзновение перед Богом, он может «исцелять», «творить чудеса». У него находят особые дары: одно возложение его руки уже облегчает застарелые болезни, он прозорлив, угадывает чужие мысли, предсказывает будущее. О его жизни и подвигах слагаются легенды, чуть ли не заживо пишется его житие. Хуже всего, разумеется, то, что неопытный, неумный пастырь, склонный к тайной гордыне, впадает в самообольщение, незаметно для себя сам входит в роль такого «целителя», «молитвенника», «прозорливца». Невольно он бросает тень своей популярности на своих сослужителей, которым остаются лишь второстепенные роли в приходской жизни. Одним из проявлений такого преклонения и обожания является особая забота этих восторженных женщин о здоровье и благополучии пастыря. Сама по себе такая забота естественна и понятна, если она не сопровождается слухами об аскетических подвигах священника (независимо от того, соответствуют ли эти слухи действительности или нет). Здесь священнику следует решительно отвергнуть такого рода «воздыхания» и пресечь молву, тем более что обычно они весьма далеки от действительности. Если пастырь отдается особым подвигам поста и молитвы, то «промышлять этим», как говорили святые отцы, ни в коем случае не следует. Истинный подвиг скрыт от взоров людей, посвящен одному лишь Богу. В Нагорной проповеди Иисус Христос учит нас: Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф. 6:6).

Иногда вместо решительного и резкого пресечения подобного рода обожания и лжеумиления своей личностью прельщаемый священник увлекается и поощряет это уродливое явление церковной жизни. Для большего поддержания такой репутации и культа собственной личности пастырь начинает вырабатывать свой «собственный» стиль богослужения и проповедания. Он заучивает особые позы, возгласы произносит неестественным театральным голосом «со слезой и умилением», проповедует в фальшиво-слащавой манере. Все эти признаки свидетельствуют о ложной «духовности» и самообольщении.

Священник должен быть весьма строг к себе, как можно глубже укореняться в атмосферу молитвенности и тайнодействия; верить несомненно в то, что он призван к чудотворению, уповая при этом на благодать Духа Святого, а не на собственные дарования, личное «избранничество», подавать пример смирения и самоотвержения своей пастве.

Все перечисленное не может исчерпать в полноте вопроса о пастырских искушениях, ибо испытания пастырской совести и духовной чуткости могут являться в самых неожиданных ситуациях, на всех этапах служения, в храме и вне его. Самый большой грех тот, который наша совесть склонна считать малым и незначительным. Поэтому по учению православных учителей-подвижников борьба должна начинаться в самом начале развития греховного пожелания, не дожидаясь, когда это пожелание осуществилось бы уже в форме явного греха. Необходимо помнить, что часто грехи представляются в виде добродетелей и благих порывов. Искуситель может явиться и в виде «ангела света». Грех может увлечь нас самыми благочестивыми соображениями и возвышенными целями, и лишь оказавшись всецело в его власти, мы к ужасу своему обнаруживаем свое прельщение. Поэтому очень важно пастырю обладать даром рассуждения, помня завет апостола Иоанна Богослова: Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире. Духа Божия (и духа заблуждения) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мире (1Ин. 4:1–3).