Великой Княгине Марии Николаевне от 18 апреля 1861 г.²⁴⁹

Благоверная Государыня!

С той поры, когда седьмой вселенский собор благословил и освятил естественную любовь человека к изящным искусствам, православно-кафолическая церковь неизменно и свято чтит эти искусства, представляющие нам эмблемы и идеалы истины, красоты, добра и святости и поддерживающие в нас веру в красоты мира горнего, и не только чтит их, но и усвояет и даже празднует память святых художников, тектона Иосифа, иконописцев Лазаря и Алипия и тех праведных зодчих, которые поныне свято почивают в Киево-Печерской лавре.

Изящные искусства, чтимые и усвоенные этой церковью, имеют свою историю, т. е. свое начало и развитие, свой упадок и возрождение, свои школы и неизменные принципы, свои уцелевшие памятники и своих писателей.

Вы поручили мне изложить эту историю и особенно описать уцелевшие на Афоне древние памятники священно-изящных искусств и сверить с греческим подлинником представленный вам кем-то русский перевод сочинения иеромонаха Дионисия Аграфиота о церковной живописи.

Я исполнил ваше поручение и представил вам опыт обозрения священного зодчества и церковной и книжной живописи на Востоке и в особенности на святой горе Афонской, в котором выяснены руководившие православных художников принципы и идеи, но, сознавая неполноту и несовершенство сего опыта, лично просил у вас позволения переверить и дополнить его на Востоке, который суждено было мне посетить в третий раз. Ваша любовь к совершенству поняла мое недовольство тем, что не совершенно; и вы дали мне просимое дозволение.

Восток задержал меня на три года. В течение сего времени я долго жил в монастырях афонских, совершил путешествие по Фессалии и в тамошние Метеорские и Оссо-Олимпийские обители, провел несколько месяцев в Иерусалиме и в окрестностях его, в третий раз ездил в Египет и везде тут внимательно, подробно и отчетливо рассмотрел и описал все уцелевшие памятники всех священных искусств, распознал школы церковной живописи, именно, сиропалестинскую, византийскую, грузинскую, критскую, эпиро-фессалийскую, солунскую, сербо-болгарскую и румынскую, и их отличительные пошибы иконописания, собрал несколько подлинных и довольно много срисованных образчиков священной живописи, начиная с VI века и, распределяя их по сказанным школам, извлек из древних лучших синаксарей заметки о наружном виде Спасителя, Богоматери и многих святых, дабы церковная живопись у нас имела историческую достоверность, начертил планы и фасады замечательных храмов и сделал рисунки и чертежи разных принадлежностей их, а вышеупомянутое сочинение Дионисия Ареопагита вновь перевел с греческого подлинника. Во всех этих трудах меня поддерживало, ободряло и укрепляло усердное желание исполнить поручение Вашего Императорского Высочества, поручение новое, мудрое, общеполезное, поручение выяснить принципы и идеи, кои составляли душу художнических произведений в православно-кафолической церкви, и коими должны и теперь руководствоваться художники, предоставляя себе полную свободу изобретать и выполнять свои идеалы, но не иначе, как сообразно с данными принципами и по требованиям христианской догматики и исторической достоверности.

Благоверная Государыня! Эти идеи и принципы выяснены мною. Материалы для истории воспринятых церковью изящных искусств собраны мною. Остается мне посвятить вам многолетний труд мой и издать его в свет.

Но цветок придавленный вянет, сохнет и не благоухает. Плодоносное дерево подрубленное падает на землю и тлеет. Корабль, не впускаемый в пристань в час бури, гибнет в море с драгоценным грузом его.

Эти иносказания обозначают мое злополучие. Я страдаю без вины. Меня мучат без суда. Мне нет покоя в родном отечестве. Мое начальство не дает мне крова, под которым я мог бы проводить дни и ночи. Все ссылочные имеют свои уголки; один я, никем никогда не судимый, не знаю, где приклонить свою голову.

Г. обер-прокурор св. синода в бытность мою теперь за границей неоднократно спрашивал меня, чего я желаю; я неоднократно отвечал ему, что желаю продолжать священнослужение в церкви Божией и издать в свет ученые труды мои. Но до сей поры еще не решено, светить мне или погаснуть, и не указан мне приют в отечестве.

В таком странном, тяжком и горьком положении я умоляю вас сказать помазаннику Божию семь слов: «архимандрит Порфирий не знает, где приклонить свою голову». Бог вознаградит вас за это предстательство. А Всемилостивейший Государь, наградивший меня за особые труды и заслуги, как я надеюсь, рассудит между мной и между начальством моим, поставив меня под защиту законов.

Благоверная Государыня! Подайте руку помощи священному старцу, который более 30 лет верой и правдой служил престолу, отечеству и церкви, более 40 раз переплывал многие моря по повелению власти и все лучшие годы своей жизни провел в ученых занятиях. Не попустите погасить его ум, уделенный ему от Божьих дум. Спасите его познания об изящных искусствах, чтимых и усвоенных православно-кафолической церковью.