Графу А. П. Толстому от 18 ноября 1860 г.

По разрешению святейшего синода, объявленному мне в вашем письме от 28 октября месяца, я завтра отправляюсь на пароходе в Константинополь, откуда предлежит мне путь на Афон, вверив себя Провидению Божию, которое хранило меня на всех путях моих и помогало мне достигать всех целей, какие только указывала мне власть. Это путешествие мое, по всей вероятности, будет последнее. Земля велика, всю ее не измеришь малой пядью. Мудрость – глубина, всю ее не исчерпаешь скудельным сосудом. Человеческое ведение вечно плетется, как кольчуга, по росту человечества и никем не доканчивается. А для восточных дел есть такой простор в будущности, которого и обозреть не может никакой деятель.

По возвращении в отечество я желаю трудиться в дому Божием, т. е. в церкви, говорить умам и сердцам, усовершаться в искусстве из искусств, т. е. в управлении душ по уставу царства Божия, отделять пшеницу от плевел, сожигать терния, молиться соборно, делать всякое возможное добро вместе с другими. Что касается до ученых занятий, то они не суть едино на потребу для меня. Напротив, я считаю их делом второстепенным, которое не трудно продолжить и окончить тому, у кого дарования развиты и настроены гармонически, и кто по обстоятельствам жизни долго работал головой систематически и почти все свои перлы приготовил к снизанию из них ожерельев на показ миру. Не возможно мне запереться в библиотеке, или в ученом кабинете. Я не люблю, даже боюсь сухости, односторонности, жесткости и наипаче безблагодатности душевной, кои рождаются от пристрастия к книгам, умозрениям и ко всяким ученым исследованиям на пути сомнений, недоверий и ошибок.

Но если, сверх чаяния, почему-либо не захотят призвать меня к высшему служению в церкви Божией, которое успособило бы и ученую деятельность мою по примеру других, то я буду принужден вступить на другой путь, на котором достигается иная цель духовная, и который могу ли я пройти, это еще тайна для меня. Но на этом пути книга, перо, тетрадь, печатный станок, даже устный разговор с людьми суть уже тяжести неудобоносимые. Идущие по этому пути хранят безмолвие, просят Бога изгладить из их памяти все причиненные им огорчения, унижения, обиды и обновляются и усовершаются иным образом, невидимым для мира.

Это письмо написано мною не для вас одних, но и для высшего начальства, которое неоднократно давало мне поручения на Востоке. Посему я покорнейше прошу вас, милостивый государь, сообщить ему, во-первых, волю благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича касательно определения меня к должности и потом, мои желания, кои изъявлены в этом письме по вашему же требованию и по спросу исправляющего должность вашу, и о законном решении сего начальства уведомить меня.

Ласкаю себя надеждой, что это решение наконец состоится в течение трехмесячного пребывания моего за границей²³⁷.