Графу А. П. Толстому от 9 июня 1859 г.

Письмо ваше от 22 апреля сего года получено мною в русской киновии на Афоне 7 июня. Отвечаю на оное.

Вследствие определения св. синода, коим дозволено мне и находящемуся при мне воспитаннику семинарии Благовещенскому оставаться за границей на Востоке в продолжение пяти месяцев с 26 мая по 26 октября текущего 1859 года, я благодушно продолжаю занятия свои и с Божией помощью надеюсь кончить все данные мне поручения.

Что касается до участия моего в известных занятиях г. Севастьянова на Афоне, то оно будет продолжено, ежели св. синод, или министерство иностранных дел, или наша Императорская миссия в Константинополе исходатайствует ему (Севастьянову) поручительные письма вселенского патриарха и великого визиря к священной общине, управляющей всеми афонскими монастырями. Ибо без этих писем предприятие сего художника рушится, или не будет увенчано теми успехами, каких ожидают в Петербурге; и все деньги, данные ему, будут истрачены напрасно.

Назад тому несколько месяцев мое дело на Афоне шло успешно, потому что я гласно отделял оное от занятий г. Севастьянова, принятого там учтиво-холодно. А теперь одна неосторожная обмолвка его, или стоустая молва касательно моего участия в художественных занятиях его, остановит и мои успехи, если не будут даны обоим нам поручительные письма помянутых лиц. Пусть подумают об этом заблаговременно, а после чьей-либо неохоты списываться с цареградским патриархом и визирем по делу, о котором идет речь, пусть будут готовы разделить со мною скорбь о том, что не даны были два крыла г. Севастьянову, а мои крылья выщипаны.

Быть сотрудником г. Севастьянова я не отказываюсь, а принять от него тысячу рублей серебром, как бы в виде платы за сотрудничество, не могу. Когда мимо сего пресловутого художника снабдят меня деньгами, в которых я имею крайнюю нужду, и таким образом на мое добровольное участие в занятиях его добровольно ответят мне предупредительной внимательностью к нуждам моим на чужбине, тогда я пойму и почувствую, что мне дается пособие справедливо, милостиво и прилично.

Библиотека моя будет привезена в Одессу; и если тамошний преосвященный, по обещанному мне сношению вашего сиятельства, примет ее на время и прикажет поставить в сохранное место, как принимал и берег ее бывший там архиепископ Гавриил, то сим распоряжением предотвратится порча книг, рукописей, картин и икон моих, кои в свое время будут завещаны или подарены мною кому или куда Бог велит. Но нашим преосвященным дозволит ли цензурный устав получать книги из-за границы без рассмотрения их цензорами, как это дозволено попечителям учебных округов? Не вернее ли испросить Всемилостивейшее разрешение на ввоз моей библиотеки с вещами в Одессу без всякой пошлины и мимо тамошнего цензурного комитета, о чем я просил ваше сиятельство особым письмом от 23-го дня прошлого месяца февраля?

Радуюсь, что наконец думают об определении меня к новой должности, и радуюсь потому, что боюсь бездействия, люблю трудиться и по глубокому знанию себя самого надеюсь получить вечное спасение, работая Господеви со страхом в вертограде, насажденном десницей Божией. Что касается особых соображений о том, «чтобы новая должность не отнимала у меня удобств заняться окончательно изданием в свет сочинений моих, как делом великой важности для православной церкви», то эти соображения, кажется мне, излишни.

Благодушно ожидаю справедливого и милостивого внимания начальства к духовным стремлениям моим и предписания его, с коим я мог бы явиться в Александро-Невскую лавру и занять в ней приличное и удобное помещение.