Графу А. П. Толстому от 27 ноября 1858 г.

В Карее я не застал святогорских иконописцев. Одни из них работают в Ватопеде, а другие в Симонопетре, расписывая тамошние церкви. Вызывать их оттуда в Карею по требованию любознательности значило бы показать им странное своенравие, по которому лень идти к источнику для утоления жажды и хочется, чтобы сама вода подошла к устам. Посему я до другого времени отложил свои разведки об афонском иконописании, надеясь встретиться с пустынными художниками на местах их занятий; однако и без них решился сверить врученную мне Ее Высочеством рукопись о церковной живописи с греческим подлинником, который взят мною из библиотеки Руссика. При сверении оказалось, что эта рукопись переведена с французской книги Дидрона и наполнена ошибками этого господина, не понимавшего греческого подлинника, который написан деревенским языком с примесью слов турецких, албанских и цаконских. Значение этих слов и технических выражений афонской школы живописи, не находимых ни в одном греческом лексиконе, может быть понятно только здесь, где некоторые старцы, занимавшиеся живописью, умеют объяснить вышеупомянутый подлинник. С помощью этих живых словарей я начал вновь переводить его и надеюсь кончить сей труд на св. горе, объяснив себе некоторые недоразумения при свидании с лучшими художниками в Ватопеде и Симонопетре. Весьма тяжел этот труд мой; но он не сверх сил моих, укрепляемых желанием расширить круг наших познаний о древней церковной живописи, которую разумно ценит и любит Высочайшая председательница нашей академии художеств. Переводя помянутый подлинник, я сверяю изложенные в нем наставления, как писать иконы на досках и изображения на стенах, сверяю с самыми иконами и стенной живописью и нахожу, что в этом подлиннике словами описано то, что в афонских храмах изображено красками. Посему перевод мой будет обогащен примечаниями, в которых укажутся образчики древней живописи на Афоне, точно и верно описанные в переводимом мною подлиннике. Я самый счастливый переводчик! Ибо вижу те предметы, о которых читаю иноязычную книгу.

Стенная живопись в Протатском соборе отменно хороша. Если мы не воспроизведем ее всю на полотне, или бумаге, как единственный лучший памятник православной мегалографии (т. е. рисовки священных картин в больших размерах), то история осудит нас достойно и праведно. Я несколько раз внимательно и подробно рассматривал эту живопись, но не нашел ни года, в который она произведена была, ни имени живописца. Наш Барский в 1744 году слышал от святогорцев, что ее произвел пресловутый Панселин. То же слышал и я. А состоящий при мне живописец Благовещенский срисовал карандашом очерк головы его, который теперь вставлен в стену одной кельи близ Кареи, а прежде находился у северозападной двери Протатской церкви и вместе с штукатуркой перенесен в эту келью для хранения. Владельцы сего очерка по преданию говорят, что Панселин, кончив расписание Протатского собора, вместо подписи своего имени нарисовал свой портрет у входа в это святилище. К сожалению, турки недавно вывертели в нем глаза. Рисованная головка пресловутого афонского живописца найдена мною; но я еще не знаю точно, когда он жил и трудился. Можно было узнать это по именам десяти царей, которые изображены им в сказанном соборе на северной стене, высоко под самым потолком; но к величайшему прискорбию моему, эти имена сглажены так, что я не мог рассмотреть их с помощью лучшей зрительной трубы, тогда как хорошо читал слово βασιλεύς у венца каждого царя. Властные старцы протатские на вопрос мой, кто эти цари, отвечали в полном собрании: «Не знаем, не слыхали и не видали, где они написаны». Думаю, что тут изображены царственные покровители св. горы Афонской: Василий Македонянин, сын его Лев Мудрый, Никифор, Иоанн Цимисхий, Константин Мономах, Алексей Комнин, Мануил, Андроник и два сербские царя, из которых один, именно, Стефан Душан Сильный, владел Афоном в половине XIV века²¹³. Думаю также, что Панселин жил в царствование этого Стефана и иждивением его расписал церкви в Протате, Хиландаре и в старом Руссике, в котором тогда жили сербы. А думаю так, потому что около венца одного из последних царей этих заметил букву С, читаемую в имени Стефана, и потому что в изображении Тайной Вечери увидел колонны и арки, написанные по правилам перспективы, выдуманной, помнится, в XIV веке. Это мнение мое может видоизмениться, когда мне удастся найти биографию Панселина, о которой упомянул почитатель его дарования, иеромонах Дионисий, написавший руководство к церковной живописи. Но несомненно то, что Протатский собор расписан был спустя долгое время после построения его (Х в.); ибо живопись произведена уже по заложенным аркам и окнам этого здания, некогда треснувшего или от землетрясения, или осадки фундаментов, положенных на многоводном месте. Для большего удостоверения в этом г. Благовещенский начертил фасад и план его по масштабу и означил на них окна закладенные и стены, подведенные под древние широкие арки.

В алтаре Протатского собора находится несколько старинных икон. В числе их замечательны те, которые писаны были при проте св. горы Гаврииле, жившем в первой четверти XVI века. По ним можно судить о пошибе иконописания в этом веке.

Услышав, что в протатской колокольне висит колокол Константина Великого, и что ему свыше дана сила отводить от Афона грозу с градом, когда зазвонят в него, я всходил туда и видел это дивное диво. На нем отлиты распятие Христово и латинская надпись: opus aeredum de Polis²¹⁴. Г. Благовещенский срисовал этот колокол и все, что видно на нем, обозначив и ту дырочку в окраине его, сквозь которую не пройдет самая малая градинка.

Около придела Протатской церкви, устроенного над папертью ее, в чуланчике хранится несколько десятков древнейших греческих рукописей. Я рассматривал их, а за мной присматривали два монаха и Сардар-красавец. Между этими рукописями драгоценны две, именно, неполная Библия, писанная на бумаге в лист в 1327 году, и чтения из исторических книг Ветхого Завета, паремий и пророчеств, писанные на пергамине в одиннадцатом столетии. Не легко было мне взять их в Карейское подворье Руссика для подробного разбора. Рассказываю о затруднениях и успехах своих в этом деле.

Перед обозрением протатского книгохранилища я был в полном собрании властных старцев афонских и говорил им о несходстве ватиканского текста Библии с чтениями из Ветхого Завета, содержащимися в греческих и славянских минеях и, выразив им задушевное желание свое найти полный текст Библии, исправленный св. Лукианом, попросил у них позволения осмотреть рукописи, хранящиеся в Протатской церкви. Просьба моя принята была ими благосклонно. Я вошел в книжный чуланчик и снял с полки две рукописи. Это были искомые мною тексты Библии. Возрадовалось сердце мое неизреченной радостью! Удвоилась сила зрения моего! Я пересмотрел несколько страниц, понял величайшую важность рукописей и упросил досмотрщиков за мной принести их мне в келью с позволения властных старцев, упросил же, положив каждому из них на ладонь русское серебро. Мое ожидание драгоценных рукописей было тревожно. Проходили дни, а их не приносили ко мне. Наконец я высказал свое горе поверенному в делах монаху Руссика, о. Геннадию; и он утешил меня, принес вожделенные рукописи, но тайно, под полой своей рясы, и на одни сутки. Лихорадочная дрожь проняла меня, когда я подумал, что Слово Божие служителю этого слова приносят украдкой, и где же? на Афоне, и что мне надлежит в одни сутки прочитать и оценить то, чего в иную пору не прочтешь и в целый месяц. Однако я принялся за дело и кончил его в три дня, благодаря предстательству о. Геннадия, который, Бог весть, как и у кого, вымолил мне два лишние дня для рассмотрения рукописей. Спаси его Бог!

Вы спросите меня: каковы же протатские тексты Библии? сходны ли они с чтениями в наших минеях? И к какому принадлежат разряду переводов св. Писания, к александрийскому, иерихонскому, никопольскому, или приближаются к переводам Акилы, Симмаха, Феодотиана, св. Лукиана? Отвечаю вам на ­эти вопросы, как исследователь, еще ищущий истины.

Первая протатская рукопись под заглавием «Βίβλος γενέσεως, παροιμιῶν καὶ προφητειῶν», т. е. книга Бытия, притчей и пророчеств, в 242 страницы in 4⁰, длиной в 6 вершков, а шириной в 4½ вершка, содержит в себе одни библейские чтения во все праздники целого года, в сырную неделю, во все дни великого поста, кроме суббот и воскресений, и во всю страстную седмицу. Это почти целая Библия. Текст ее владычний (authenticus), церковный, обнародованный, исповеданный. Из этой рукописи я целиком выписал 16 чтений исторических, паремейных и пророческих и, выписывая их, сознавал, что они согласны с нынешними чтениями и, следовательно, взяты из общего Лукианова издания Библии. Однако их надобно сличить с нашими минеями от слова до слова. Это сличение я сделаю в другое время и тогда выражу определительное суждение свое о всем тексте, о котором идет речь.

Вторая протатская рукопись на бумаге in folio под названием «Παλαιὰ διαθήκη», т. е., Ветхий Завет, переписана в 1327 году и содержит в себе Пятикнижие Моисея, книгу И. Навина, Судей, Руфь и первую и вторую книги Паралипоменон. Я сличал текст ее с ватиканским и, открыв разность, признал его близким к тексту св. Лукиана, во-первых, потому что он сходствует с общепринятыми минейскими чтениями из Библии, во-вторых, потому что на полях его означено множество разных чтений, Акилы, Симмаха, Феодотиана, иных переводчиков и даже 70 толковников. Ежели чтения этих толковников вынесены на поля протатской рукописи, значит не их текст содержится в ней. Чей же? Лукианов! Ибо кроме семи греческих текстов, или переводов Библии (70-ти, Акилы, Симмаха, Феодотиана, Иерихонского, Никопольского и Лукианова) не было никаких других в христианской церкви. А чтения всех этих переводов, кроме Лукианова, приводятся на полях рукописи, стало быть, она переписана с общего издания Лукиановой Библии. Здесь кстати замечаю, что по мнению древних восточных богословов, Исихия пресвитера, Никиты Серрского, Евфимия Зигавина и других списки с подлинного перевода 70 толковников повреждены были отчасти в синагогах еврейских, отчасти еретиками, отчасти переписчиками, посему-то св. Лукиан в третьем веке предпринял труд вновь сверить греческую Библию с тогдашним еврейским подлинником; и его текст принят был всей греческой церковью еще в царствование Константина Великого. Но обратимся к рукописи. В ней библейский текст изложен ученым образом. Подробный разбор его по многим выпискам из него будет сделан мною в свое время. А теперь я скажу только то, что этому сокровищу, найденному мною в чуланчике, нет цены.

По рассмотрении всех протатских рукописей, отличающихся красивыми почерками, я ходил в хиландарскую келью на Карею, называемую типикарница, и видел тут икону Божией Матери Млекопитательницы. Она велика и написана изрядно. На краях омофориона благодатной Марии читаются греческие слова с сербским переводом: «Χρυσοπλοκώτατε πύργε καὶ δωδεκάτειχε πόλις, ἡλιοστάλακτε θρόνε, καθέδρα τοῦ βασιλέως, ἀκατανόητον θαῦμα, πῶς γαλουχεῖς τὸν Δεσπότην»: «Златокружнъаши столпе и дванадесетный граде, солньчнозвездный престоле, седалище царево, непостижимое чудо, како млеком питаеши владыку». Поскольку эти слова взяты из умилительного канона Пресвятой Богородице, сочиненного царем Феодором Дукой Ласкарем, жившим в 13-м веке, то икона писана была по обнародовании сего канона. Внизу ее есть другая надпись, из которой видно, что она принадлежала Максиму Даскалу Пекской патриархии, и что он поднес ее Пекскому Арсению и Хиландарскому игумену Симеону в лето 7107 (1599 г.) для передачи в Постницу св. Саввы (на Афоне). Итак, не все то древне, что выдают за произведение маститой старины!

Простите и не забывайте преданного вам старца.

Благословение Господне на вас!

P. S. Пусть подумают о воспроизведении протатских текстов Библии посредством фотографии.