Фрейлине Э. Ф. Раден от 26 октября 1857 г.

Нередко я порывался беседовать с вами посредством письма, вспоминая ваше доброе расположение ко мне, ничем не заслуженное мною, ваши хорошие отзывы о мне в письмах к госпоже Ширман и ваше участие в моем незавидном положении. Но каждый порыв мой останавливаем был той несмелостью, которая боится отягощать ближнего даже словом без особенной надобности. Да и внутренний голос говорил мне: «Ведь, она имеет свое место в душе твоей; ведь, ты видишь ее в Боге и говоришь о ней Богу. Что же более нужно? Помни ее, молись о ней и молчи». Я послушен был этому внутреннему глаголу и молчал. Но когда явилась здесь Божия Лилия¹⁸⁵, вы понимаете, кого я разумею под этим цветком, и навеяла на меня благоухание души вашей; тогда я уже не мог более молчать; и вот теперь говорю с вами, предполагая в вас ту силу христианского братолюбия, которой не тяжела нечаянная беседа мало знаемого христианина.

Лилия послала к вам письмо мое, в котором я открыл ей существенную причину устранения меня от наших действий в Иерусалиме. Итак, вы теперь знаете, кто и за что прогневался на мое православие. Свела же меня судьба с министром, в котором я и не подозревал доктора богословия и канонического права! Быть так. Горька та чаша, которую он поднес мне. Но я тайно растворяю ее сладостями, коих у меня не мало. Эти сладости суть покорность воле Божией, самоотвержение, смирение, дружба Лилии, сострадание ваше и утешительная мысль о том, что все вы узнали правду и будете смотреть на меня прямее. Однако не думайте, что я не чувствую горечи. Ох! Я сильно чувствую ее и порой содрогаюсь. Нет расстройства в душе моей; но нет в ней и того мира, или спокойствия, каким обладали святые мужи и жены. Сам я никак не могу водворить его в себе. Устоюсь и опять колеблюсь. Утихну и опять волнуюсь. Слава Богу, что это сознание человеческого бессилия еще убеждает меня в том, что душевный мир есть дар благодати, которого надобно просить у Духа Утешителя. Прошу его. Пусть попросят его мне и другие!

Подаренную мне Лилией немецкую книгу, в которой содержится чин богослужения виртембергской церкви, я прочел с вниманием. Любопытно ли вам знать те впечатления, кои произвела в моей душе эта книга? Предполагаю в вас любопытство и выставляю вам себя, как призму, отражающую разные лучи.

Виртембергская литургия не понравилась мне, потому что она слишком коротка и совершенно отлична от литургий прочих христианских народов, удержавших сущность богослужения апостольского. Виртембергский пастор читает сказание апостола Павла об установлении Тайной вечери и потом приглашает своих прихожан к причащению, говоря: приимите, ядите, сие есть тело Мое; пийте от нея вси, сия есть кровь Моя, и тем оканчивает литургию. Кто же он? ни более, ни менее, как профессор, читающий ученикам отрывок из Священного Писания. И есть ли какая надобность в нем самом? Ни малейшей! Ибо историческое сказание об установлении евхаристии можно прочесть дома и без него и духом причаститься без него. Где же настроение душ в час общей молитвы, настроение к вере, надежде, любви, к покаянию, единомыслию? Где прославление совершенств Бога? Где поручение Ему всех духовных и вещественных благ? Где поручение Ему всей жизни нашей? Где молитва Господня, Отче наш? Почему все это опущено? Ужели такие возвышенные чувствования, как прославление совершенств Бога, благодарение и покорность Ему неуместны в час воспоминания об искупительной жертве? Да если бы и философу, отвергающему христианство, довелось писать чин самого рационального богослужения, то и он удержал бы сущность литургии апостольской, то есть, молитвенно призвал бы народ славословить Бога, благодарить Его и предавать себя премудрой и святой воле Его. Ибо душе человеческой кроме этого нечего более говорить Богу. Непостижима для меня краткость и сухость виртембергской литургии. Я славянин, и мне и собратьям моим нужно несколько раз повторить: Господи помилуй, подай Господи, Тебе Господи, слава Отцу и Сыну и Св. Духу и проч., чтобы пробудить в нас дух молитвенный. Ужели не такова природа у немцев? Ужели для них достаточно прочесть несколько стихов Библии и потом раскланяться с Богом?

В книге, о которой идет речь, молитвы, особенно в день Пятидесятницы, извитийствованы превосходно. Читая их, я восхищался. Эти молитвы – не ученый подбор стихов Священного Писания, а свободное излияние души, напитанной словом Божиим и верующей разумно и пламенно. Читаешь их и воображаешь пасторов и прихожан их в виде цветов благоухающих. В этом отношении сии молитвы сходствуют с нашими, свободно изреченными верующим духом, а не снизанными искусственно из разных стихов Библии. Я рад открытию этой лучшей, возвышеннейшей стороны протестантской общины, которой она соприкасается к нашей церкви. Почему же рад? Потому что я у всех христианских народов отыскиваю соприкасательные и сходные стороны веры и богослужения, дабы душе своей, огорченной разъединением церквей, дать хотя малое утешение. Доколе мы стоим друг к другу спинами? Не пора ли нам оборотиться, стать лицом к лицу и заметить, что на всех нас есть одеяние Христово, и что у всех нас есть дыхание души, то есть, молитва? Станьте между христианами, кто бы ни были они, подслушайте это дыхание, ощутите горячность его, и вы узнаете, что такое соединяет души пред Богом. Их соединяет молитва, разлучает рассудок.

Желал бы я иногда беседовать с вами о предметах духовных. Но не знаю, приятно ли вам слово мое. Если оно приятно, то можете отвечать мне на французском языке, который я понимаю хорошо.

Да просвещает и освящает вас благодать Господня! Цветите на радость многим¹⁸⁶.