Елисавете Павловне Эйлер от 1 июня 1857 г.¹⁷⁵

Ваше доброе расположение ко мне дает мне право извещать вас о нечаянностях в моей жизни. Их было много у меня. А вот новая нечаянность! Князь Горчаков и граф Толстой, сказав мне, что епископ Поликарп не имеет той силы ума и воли, той сметливости, той вкрадчивости и того дара слова, кои нужны на дипломатическом поприще, уговаривают меня, чтобы я отправился с ним в Иерусалим и, состоя при нем, руководствовал бы его в обширных действиях, какие там будет иметь новая миссия наша. Их рассуждения, советы, обаяния и обещания мне лучшей будущности я принимаю, как повеления, тем более, что мне поставлено на вид желание Царственной матери нашей, чтобы я жил и действовал в святом Граде. Но, Боже мой, почему же хотят послать туда преосвященного мальчика и приставить к нему высокопреподобного дядьку? Не лучше ли неумного заменить разумным? Избравшие Поликарпа говорят, что он свят, и сами же договаривают, что святость его не изведана ими лично. Какое противоречие! Какое легкомыслие! Кто свят на земле? Кто из нас чист перед Богом, Который в самих ангелах усматривает пятна, как это сказано в книге Иова? Святые существуют на небе, а на земле все грешны более или менее. Известно, что Поликарп не исцелил ни одного больного, не воскресил ни одного мертвого. Чем же он исправит будто бы худые нравы иерусалимских греков, как этого ожидают от него? Сухоядением? Земными поклонами? Частыми служениями на Голгофе, у Гроба Господня и в Гефсимании? (чего однако не позволят ему турки). Смиренной наружностью? Уклонением от общения с людьми? Ах! Это ли нужно в Иерусалиме, где посты издавна соблюдаются весьма строго, богослужение совершается ежедневно, смирение врождено всем под игом турецким, одиночество обратилось в привычку, и где, несмотря на то, православная церковь, как 38-летний расслабленный, лежит у купели Силоамской и вопиет: не имам человека, да ввержет мя в купель. Там нужнее просвещение, богатая милостыня бедным, снабжение больных даровыми лекарствами, вспоможение девицам перед браком, заимодавство неповинным страдальцам после землетрясения или кораблекрушения, прозрение замыслов всякой враждебной православию пропаганды и соображение средств к уничтожению их. Там нужнее общительность, которую имел апостол Павел, и по которой он был всем вся. Там нужнее зоркое наблюдение над четырьмя силами, кои дают направление всем делам человеческим: я разумею силу веры, силу науки, силу меча и силу денег. Там нужнее разведывать, кто из наших и не наших в больших городах Палестины и Сирии имеет сильное влияние на сограждан посредством торговли, родственных связей, приятельства с турецкими властями, дабы через этих людей действовать в пользу православного народонаселения. Там нужнее высматривать цели и средства тайных обществ. Все это я говорю по опыту. После этого судите сами и скажите, каков должен быть наш деятель на Востоке? Я не знаю лучшего деятеля, кроме ума сильного, светлого, тонкого, гибкого, обогащенного разными познаниями и почерпающего свою силу в вере в Бога, в надежде на Него, в любви к Нему и к ближним, в ревности к славе Его и к общему благу собратий. Пусть найдут такого деятеля, я охотно последую за ним, как Андрей Первозванный за Христом.

Здесь чувствуют нужду в таком человеке и, не находя его, вызывают мое недостоинство на прежнее поприще. Но почему же не дают мне жезла пастырского? Почему хотят, чтобы я был вожатым слепца? Ужели видят во мне великого грешника? Ах! Этот грешник был любим в Иерусалиме нашими и не нашими; этот грешник учредил там семинарию, девичье училище, две типографии; этот грешник сближал арабский народ с холодным к нему греческим духовенством. Но долго было бы исчислять все, что с Божьей помощью сделано было на месте, где поставила меня воля блаженной памяти Государя Николая. Спешу сказать, что здесь смотрят на меня уже иными глазами и, если не ошибаюсь, чересчур хитрят, спеша определить меня к миссии до приезда сюда Поликарпа, дабы он, узнав об этом, добровольно отказался от служения на Востоке, к которому, очевидно, признают его неспособным. Бедный Поликарп! Тонет у берега. Не лучше ли же было не посылать его в море, по волнам которого он ходить не умеет? Думаю, что не осмеливаются открыть истину Государю, который уже утвердил назначение Поликарпа. Это открытие ему мог бы сделать кто-нибудь другой.

Есть в Ницце светлый луч. Он мил Царю. На этот луч смотрю и сам себе твержу:

И свет во тьме светится, и тьма его не объят.

Новая нечаянность задержит меня здесь долго. Итак не раздумывайте писать ко мне.

Бог вам на помощь! Цветите!