Елисавете Павловне Эйлер от 1 сентября 1856 г.¹⁵⁵

Драгоценны для меня наблюдения, кои вы по желанию моему сделали в Москве в день священного миропомазания Государя, и драгоценны не как поводы к гаданиям о будущем (гаданий я не люблю, потому что они – враги разума), а как заметки о соответствии внешней природы нашим чувствам внутренним в день наилучшего торжества нашего. Я утешаюсь мыслью о том, что пламенным молитвам нашим о царе как бы сочувствовало солнце, изливая всюду яркий свет и благотворную теплоту и, как вы сказали, весело смотря в узкие окна Успенского собора и струя луч на Императора в минуту перед тем, как ему надлежало приступить к св. миропомазанию. Если бы воображение мое было не христианское, то оно видело бы на этом луче гениев, принесших с Олимпа новому царю все дары Зевеса. Но я не язычник, а поклонник Бога в духе и истине, и потому в солнечном озарении Александра II в самую торжественную минуту жизни его вижу появление света кстати в то время, когда его озаряла и освещала благодать всесовершительного Духа.

Здесь накануне торжества ночь была тихая. Звезды ярко горели на небе. Во время всенощного бдения петы были песнословия, определенные уставом того дня; но они дивно согласовались с царственным празднеством нашим после кровавых дней Севастополя. Какие же песнословия? Диавола (Наполеона) прелесть упразднися, и мы ожихом. Троица царствует во веки. Господь воцарися, в лепоту облечеся. Да веселятся небесная, да радуются земная, яко сотвори державу мышцею Своею Господь, из чрева адова избави нас и подаде мирови велию милость. В минуты пения стихов «Хвалите имя Господне» и проч., у кадящего архимандрита из кадила вырывалось пламя. Чашечка кадила означает Пресвятую Деву, а огонь в нем знаменует рожденного Ею Еммануила. Посему я, увидев кадильный пламень, подумал о наследнике престола и помолился о нем Еммануилу. В Евангелии читались следующие слова Господа: Дадеся ми всяка власть на небеси и на земли. Шедше научите вся языки, крестяще их и проч. Выслушав эти слова, я вздохнул и сказал: Так, Господи, по Твоей владычней воле будет царствовать над нами возлюбленный монарх наш. Воспламени убо в сердце его ревность к научению подвластных ему языков вере истинной.

День здесь, как и в Москве, с утра до ночи был ясный, теплый и тихий. Во время литургии чтения из Апостола о твердости в вере и о благовестнических трудах Павла (я меньший из апостолов более всех потрудился) и из Евангелия о богатом юноше, сохранившем все заповеди, но не восхотевшем раздать свои имения нищим, согласовались с моими помыслами о будущем мировом значении русского народа, который, будучи юнее всех, должен более всех потрудиться с самоотвержением и самопожертвованием ради всемирного блага. По окончании литургии весь народ в Лаврской церкви безмолвно и благоговейно ожидал электрического известия из Москвы о совершившемся миропомазании царя. У каждого притаилось дыхание. Каждая душа была вся в Боге. Наконец, послышалось торжественное пение: Господи, силою Твоею возвеселится царь. В эту минуту сердце мое затрепетало радостно, и ток молитвы моей слился с общим потоком молений о новом помазаннике Господнем.

Люблю я духовные восторги и потому понимаю те возвышенные чувствования, кои вы ощущали в себе, как в минуты облагодатствования царя нашего, так и при воззрении на ликование доброго народа нашего, искренно преданного престолу, и кои вы выразили в письме своем ко мне. Эти чувствования седьмицветная радуга в душе вашей.

Будьте радугой во всю жизнь свою!