К. М. Базили от 1 июня 1853 г.

Друже! Известие ваше о грозной туче, висящей над Цареградом, не поразило меня. Ибо я ранее знал о появлении ее. Около 15 мая разнесся здесь достоверный слух о грозном выезде князя Менщикова из Стамбула, и этот слух дошел сюда из Александрии путем морским. Тот турецкий пароход, который в день отправления своего к Аббасу-паше видел последний дым, курившийся на огненном судне нашего морского посланника, в четыре дня совершил свое плавание к Александрии, и там с него перешла весть об этом дыме на французский пароход, а сей принес ее в Яффу. Получив известие ваше, я с дружиной моей немедленно начал приготовляться к отъезду. Мы уложили все свои пожитки и сдадим их в Святогробский монастырь, на что уже изъявлено согласие преосвященного Мелетия. Я возьму с собой одни дела вверенной мне миссии и кое-какие рукописания свои.

Жалко расставаться с св. Градом, но должно покоряться воле Бога. Прискорбно думать, что высшее начальство до сих пор не выслало нам денег за январскую треть настоящего года и, статься может, никогда не вышлет их; но должно надеяться, что Бог милосердный попечется о нас. Теперь так туманно в мире, что, право, не знаешь, куда и как и с чем уйти из неприязненной страны. Порой тревожит меня горькое недоумение и еще горчайшая мысль, как бы не покинули меня и дружину мою в настоящем опасном водовороте без всякой подмоги.

Скажите заблаговременно и откровенно: можем ли мы надеяться на вашу помощь? Вы ли сбережете нас? Или мы сами должны принять меры к собственному спасению? Вы ли наймете пароход или судно, и, как второй Ной, заберете на него всех нас? Или каждый русский зверек должен заботиться сам о себе? В Иерусалиме уже сговариваются добрые люди пощипать нас на дороге в Яффу. Как же нам избавиться от них? Вы ли попросите здешнего пашу выпроводить нас под военным прикрытием? Или сам я должен приискать надежных проводников, которые заслонили бы нас своей грудью от лихих людей? Не почитайте эти вопросы мои смешными призраками пустого страха. Я не трус. Отваги во мне много. Но она не безрассудна. Благоразумие составляет ее основу. И сие-то благоразумие вопрошает вас, потому что не доверяет овечьим шкурам, прикрывающим волков и тигров.

Теперь я нахожусь в самом затруднительном положении, оттого что кое-кому угодно было лишить меня ни за что, ни про что значительной части окладов моих, оттого что я истратил несколько тысяч пиастров своих на содержание вверенной мне миссии в ожидании вероятной высылки нашего жалованья за прошлую треть сего года, оттого что отправил на Афон служившего с нами иеродиакона не с пустыми руками, и оттого что мне предлежит отослать в Дамаск доброго переводчика нашего Фадлаллу тоже не с пустыми руками. Наконец, затруднение мое увеличивается еще и тем, что по милости начальства, удивительно хорошо умеющего вычитать и делить, а не слагать и помножать, я должен теперь тратить свои деньги на столовое содержание вверенных мне лиц, дабы они не погибли голодной смертью.

Но довольно о своем горе. Спешу поведать вам кое-что дельное и занимательное о злобах чужих.

Говорят, что наш паша Хафиз получил предписание из Стамбула не объявлять ни хаттишерифа, ни фирмана, кои даны были султаном в последний раз иерусалимскому владыке по настоянию князя Меньщикова. Это предписание послано к нему после разрыва дипломатических сношений наших с Портой¹³⁴.

В 16-й день того же месяца у наших было синодальное собрание, в котором присутствовал случайно и я. Поводом к собранию послужило следующее важное дело. Вифлеемскому владыке Дионисию вздумалось предпринять постройку ризницы в садике, прилегающем к алтарю Вифлеемского собора, и соединить ее с сим зданием, так чтобы вход в нее был из помянутого алтаря с северной стороны. Для сего он 4 мая начал пробивать тайно и пробил большое отверстие в толстейшей стене алтарной. Об этом узнали францискане и донесли паше. Сей властитель разгневался на наших св. отцов и через переводчика монастырского объявил им, что вся тяжесть страшной ответственности за тайную постройку в Вифлеемском соборе падет на патриаршего наместника. Наши св. отцы, узнав это дело от паши, изумились, огорчились, вознегодовали на Дионисия и немедленно отправили в Вифлеем своего зодчего арх. Софрония с приказанием закласть пробитое отверстие и облицевать его по-прежнему, что и исполнено, несмотря на безрассудное сопротивление дерзкого митрополита. В синодальном же собрании наместник говорил мне вслух всем: «Не знаем, какого духа вифлеемский собрат наш, друг он, или враг св. Гроба, столько раз он вводил нас в большие убытки и опять вздумал тайно строиться и когда же? Когда над нами висит гроза». А неаполийский архиепископ примолвил: «Надобно сослать его в Саввинский монастырь и заключить там в башне». Однако Дионисий оставлен без наказания. Но дело это дорого стоило казне святогробской. Чтобы потушить его, даны были здешним мусульманским властям 32000 пиастров, лишь бы они не говорили правды францисканам. Впрочем, по настоянию французского консула, на днях произведено было ими следствие в Вифлееме, и оно стоило нашим еще 8000 пиастров, да на рамазан дано тому-сему 30000 пиастров. Итак, все это дело обошлось в 70000 пиастров. Каково! Думать надобно, что колесо мусульманского правосудия после такой обильной подмазки покатится по стороне нашей.

Беда с палестинскими попами, одетыми в разные колпаки! Один штык русский может усмирить их и только его острием придется начертать для них устав благочестия. Дипломаты! выполните стих Грибоедова:

Фельдфебеля им дать!

Он в три шеренги их построит,

И славно выучит…

Турецкое правительство в настоящих грозных обстоятельствах приняло меры к успокоению своих разноплеменных подданных. В палестинских церквах и мечетях прочитано воззвание, чтобы все спокойно занимались своими делами, не тревожась никакими слухами¹³⁵.