А. С. Стурдзе от 24 ноября 1849 г.

До сих пор остаюсь невольным обывателем Константинополя. Меня задержал здесь пророк, предвозвестивший мне уврачевание затвердения, образовавшегося на веке левого глаза моего. Имя этому пророку инстинкт, а прозвание – вдохновитель. Хорошо я сделал, что послушался его. В самом деле затвердение начало размягчаться и убывать от перегорелой слины моей, внезапно указанной мне инстинктом, как наилучшее врачевство. Я радуюсь и благодарю Бога моего, не попустившего мне искуситися паче со немощи. Тот же вдохновитель запрещает мне пуститься в дальнюю дорогу в настоящее время года под опасением новой простуды глаз моих, за которой может последовать потемнение их. Я слушаюсь его и решаюсь дождаться здесь совершенного изглажения недуга. Но меня нудят ехать. От понуждения долг службы и закон самосохранения борются в душе моей, и она не имеет покоя. Беда родит беду. Понуждение к выезду в состоянии перелома болезни моей огорчило меня; и я весь высказался нудящему меня голосом тревожимой жизни. А этот голос, хотя и всем понятен, но не всем приятен. Никак не мог я заглушить его: он сам собой заревел. Видно, что еще мало я работал над собой. Впрочем, едва ли удастся мне сделаться когда-либо мраморным истуканом. Два последние письма ваши и одно Елизаветы Феодоровны с приложенными к ним книжицами и оттисками моей статьи получены мною своевременно. Благодарю вас, мой друже, за все, за слово и дело. Известие о доставлении частицы Животворящего Древа рабе Божией Цецилии обрадовало меня, а глаголы помощницы вашей о ней и о мне самом выслушаны со вниманием. От всей души желаю, чтобы ваш перевод соборного послания восточной церкви в ответ Пию ІХ раздался, как гул грома, во всех концах российской вселенной и заставил учителей закона перекреститься и подумать о началах православия, на коих должно опираться как учение, так и управление церковное. В этом послании ясно выражено одно из таковых начал, именно: хранитель благочестия у нас есть самое тело церкви, т. е. самый народ. Верно слово и всякого приятия достойно. Оно пробуждает множество мыслей. Не унизываю ими сего письма. Зрячему довольно дать в руки телескоп, и уже он сам может рассматривать звездное небо. В одном послании своем ко мне вы изволили приписать, что патриарх св. града Иерусалима усиленно домогается пребывать по-прежнему в Византии, и что по вашему мнению это дурно. Действительно дурно, если останется там навсегда. Но ему дозволено только побывать, а не пребывать там. Цель его побывки, между прочим, та, чтобы спугнуть с нырища одного черного, непокорного и прожорливого врана, который очутился здесь с горы Фаворской. Я успел вымолить у Владим. Павловича (Титова) ходатайство о постройке нам нового дома в Иерусалиме и об ежегодном отпуске 1000 руб. сер. в мое распоряжение на украшение сельских церквей в Палестине, на печатание духовных книг арабских и на вспоможение бедным семействам и вступающим в браки о Господе. Записки мои об этих двух делах будут препровождены куда следует. Господи Боже Израилев! Услыши воздыхания чад Твоих, не презри мольбы моей и согрей любовию Твоего сердца предержащих. Еще одно слово! Пожалуйста скажите: почему вы нисколько не доверяете археологическим затеям знакомого вам Симонида? Ужели он выдумывает небылицы в лицах? Благословение Господне на вас и на всех присных ваших!