А. С. Стурдзе от 19 декабря 1846 г.

Друже истины и добра! Почтение и христианская любовь моя к вам побуждают меня отвечать вам на вожделенное письмо ваше от 22 ноября. Радуюсь, что вы переводите кое-что из сочинений пр. Филарета, и прошу вас познакомить Европу с духом сего даровитого и красноречивого витии церкви российской. Пусть знают иноверцы, что и в нашей церкви преподается верующим не только освящение, но и просвещение. Вполне разделяю с вами крушение духа, которое происходит в потаенном человеке при верном взгляде на настоящие события в мире духовном, учебном и гражданском. Можно ли не страдать духом, узнав, что в петербургской семинарии военному досмотрщику за домом и прислугой дано жалованье, превышающее оклады о. ректора? Можно ли не сетовать, слыша, что подобного Марса скоро определят и в академию?⁵⁵ Можно ли не сокрушаться, ведая о награждении одного диакона китайской миссии орденом св. Анны, после того как здешний викарий Иустин возражал, что диакона нельзя равнять с священником, потому что по Кормчей книге он не должен даже сидеть в присутствии его? Эй, диаконы! Кричите громче, надсаживая грудь; за это вас пожалуют в кавалеры. А что сказать о лакомстве наших архиереев до денег? Они присвояют себе лучшие и богатые монастыри и делаются настоятелями их, забывая, что по чину и обычаю православных церквей и для поддержания веры монастыри должны быть даже независимы от них и подчиняться, некоторые лаврам, а иные св. синоду. Таков был чин и обычай и в России! К чему же может повести нарушение их? Предположим, что архиереи задумают и согласятся с кем-нибудь вводить протестантское учение в церковь российскую; кто же преречет им и вразумит народ, когда и монастыри, эти оплоты веры народной, будут в руках архиереев?

Я оканчиваю отчет о церкви сирийской. Но, кажется, вотще труждаюсь. Ибо, когда я приехал с Востока, жаркий и светлый, здесь меня обдали таким холодом равнодушия и таким мраком неведения, что я изумился и затаил горе в моем сердце, которое расширилось было так, что вмещало в себе весь Восток, обсвечивая его радужными лучами знания, веры и любви. Поверите ли вы, что, когда я явился к одному из предержащих, то он вместо того, чтобы расспрашивать меня о состоянии церкви православной на Востоке, сначала долго говорил мне об Одесском мужском монастыре, потом об архимандрите Игнатии Брянчанинове и наконец задал мне вопрос: как зовут патриарха иерусалимского? Увы! Мы живем в век тупости и ледяной холодности ко всему истинному, доброму, прекрасному и высокому. А со мною поступают, как с отребием. Поместили меня с послушником в келье одной, тесной, сырой, устроенной над погребом, из которого проникает удушающий меня воздух. От сего при непрерывных занятиях я так ослабел, что едва брожу по келье. Сердце мое поражено болью. Мне угрожает смерть. Кроме сего, вот уже осьмой месяц оканчивается, а мне не дают ни копейки жалованья, забыв, что я проехал на свой счет от Эгейского моря до Балтийского. Прошу денег, говорят: подожди. А мне не на что купить лекарства и обуви. Я потерял здоровье и терпение и иногда впадаю в уныние. Впрочем, не подумайте, что здесь недовольны моей поездкой на Восток. О, нет! Меня же спрашивали: какая награда была бы мне приятна? И я, как живая рыбка на горячей сковороде, вертелся, вертелся и сказал, что всякая награда ваша будет мне приятна.

По прямоте души моей я сегодня просил викарного Нафанаила доложить митрополиту (и уже доложено), что если я в тягость начальству, то пусть оно отправит меня на Синай или в Нитрийскую пустыню, ибо там я найду спокойный приют и насущный хлеб; если же я нужен церкви Божией, то пусть не поступают со мною так жестоко. Не знаю, к чему приведет сия прямота и, может быть, грубость моя. Ожидаю грозы. Но человеческая гроза не так страшна, как те молнии Божии, кои едва не испепелили меня на Ливане. Монаху нечего терять на земле; да и наказаний нет для него здесь. Ибо и тюремная келья будет для него монастырем.

Известие ваше об умножении епископов в Греции обрадовало меня. Церковь, имеющая многих святителей, есть херувим многоочитый. Чего она не увидит и особенно там, где много антихристов? Подумайте об этом многоочитии, и вы убедитесь, что голос народа греческого есть голос Божий, и пожалеете, что церковь российская освещается такими немногими маяками, в которых горит конопляное масло, а иногда и тюлений жир, и потому в ней много мрачных захолустьев, и тьма расползается сюду и сюду. Графиню Тизенгаузен постараюсь увидеть во время праздников и вручу ей ваше письмо и свое краткое описание Сайданайской обители. Рукопись ваша одобрена и возвращена в канцелярию графа Протасова. Благословение Господне на вас!