Записка, поданная 3 декабря 1842 года директору канцелярии Св. Синода А.И. Войцеховскому³

При размышлении о нарочитом отправлении нашего архимандрита на Восток и о сношениях его с тамошним православным духовенством и народом сами собой представляются вниманию некоторые вероятности и действительные потребности, из коих первые должны быть пояснены, а вторые удовлетворены в самом начале отправления его, дабы он не встречал затруднений и споспешествовал видам и цели правительства верностью мнений, определённостью и благотворностью действий:

1) При свидании нашего архимандрита в Константинополе с вселенским патриархом и членами его синода естественно зайдёт речь о состоянии православной церкви в России. Посему заблаговременно надобно сообщить ему точные и подробные сведения о числе наших епархий, монастырей, церквей, монашествующего и белого духовенства, семинарий и училищ духовных, учащих и учащихся, о доходах и пожертвованиях и распространении православия, дабы он мог верно отвечать на вопросы патриарха и возбудить в нём и других соутешение с нашей церковью, которую видимо благословляет Бог.

2) Если бы константинопольский патриарх пожелал иметь ежегодные прежние, или будущие, хотя краткие извлечения из отчётов обер-прокурора Св. Синода на русском или греческом языке, то что должен отвечать на это наш архимандрит? Не благоугодно ли будет дозволить ему просить взаимно и вселенского патриарха о сообщении нашему Св. Синоду подробных сведений о состоянии всей восточной церкви? Ибо таким взаимным общением, между прочим, скреплялось бы единство церквей восточной и российской и приобретались бы верные материалы для истории всей вообще православной церкви.

3) Что скажет наш архимандрит, когда патриарх вселенский и другие святители пожелают иметь то историческое сведение о воссоединении униатов в России, которое рассылаемо было через Венскую миссию православному духовенству, находящемуся в Австрии?

4) Есть современный важный вопрос, который, как известно, занимает и даже тревожит многих ревнителей православия и на который отвечают не одинаково; это – вопрос о законности Афинского синода, сделавшегося независимым от константинопольского патриаршего престола. Ежели учреждение этого синода может быть оправдываемо политическими обстоятельствами Греции, то можно ли оправдать оное канонически? Законен ли этот синод канонически, когда он учреждён гражданской властью без согласия и благословления четверопрестольных патриархов? Зависимость православной церкви на Ионических островах от константинопольского патриарха, подчинённого султану, не обличает ли даже политическую незаконность Афинского синода? Не должен ли этот священный собор, даже в настоящее время, испросить благословение четверопрестольных патриархов на собственную независимость?

Поскольку вышеупомянутый многосторонний вопрос ещё не решён в Константинополе, поскольку там могут спросить нашего архимандрита о мнении нашего Св. Синода, или наших богословов касательно канонической законности Афинского синода, то что он должен отвечать в таком случае?

5) При гражданском неустройстве и нередких смутах в областях Турецкой Империи личность поклонников Гроба Господня иногда бывает в опасности. Посему, не благоугодно ли будет оградить неприкосновенность нашего архимандрита испрошением фирмана через миссию Константинопольскую?

6) Куда он наперёд должен прибыть, в Иерусалим, или в Бейрут для принятия советов, наставлений и сведений от тамошнего консула нашего? Не лучше ли предоставить ему свободу отправиться туда, куда по указанию обстоятельств ему удобнее будет ехать?

7) Не благоугодно ли будет позволить ему объявлять в известных обстоятельствах цель путешествия по Востоку не только благочестивую, но вместе и учёную, как для прикрытия тайного поручения, так и для того, чтобы в случае надобности он мог просить отсрочки пребывания на Востоке под предлогом продолжения учёных исследований? Для сего надобно снабдить его такими видами, кои давали бы ему право путешествовать по всей Турецкой Империи.

8) поскольку наш архимандрит, по цели его, не может долго оставаться на одних местах и должен переменять их для узнавания состояния всех вероисповеданий в Палестине и Сирии и для наблюдения за разными лицами, мнениями, столкновением и политическо-нравственным весом их в разных тамошних племенах, посему, не будет ли признано нужным снабдить его вперёд полным жалованьем, или половиной оного и просить константинопольскую миссию или бейрутского консула выдавать ему остальное жалованье по требованию его, хотя бы он просил его ранее определённой выдачи денег по порядку, принятому в заграничных миссиях, или консульствах. Предварительное снабжение нашего архимандрита собственным его жалованьем может избавить его от непредвиденных затруднений и доставит ему возможность приобретать какие-либо рукописи, заслуживающие внимания, и особенно подавать милостыню из своей трудовой собственности и таким образом иметь одно из высочайших христианских утешений.

9) Благочестие, смирение, благоразумие, осторожность, кротость и ласковость в обхождении, приспособительность к местным понятиям, нравам и обычаям, наблюдательность, уклончивость от вмешательства в чужие дела и раздоры, ободрение православных сильным покровительством России, советы благоразумия, ревности и любви христианской – суть надёжные средства к достижению той цели, для которой отправляется на Восток наш архимандрит. Но как бы ни велико было искусство его соразмерять известные нравственные средства с известной целью, всё-таки он не может вполне достигнуть её без денежных вспоможений. Благотворительность полезна везде и наипаче на Востоке, где католики и протестанты не щадят больших сумм для привлечения на свою сторону безграмотного, бедного, угнетённого духовенства и народонаселения православного. Благодетельное влияние на тамошний народ может произвести наш архимандрит тогда, когда, утешая и одобряя его сочувствием и покровительством России, он запечатлеет слова свои благотворениями. От частной щедрости его сделают заключение и о всеобщей готовности русских оказывать вспоможение удручённым братиям их. Кроме сего и малая помощь, но благовременная, бывает полезнее вспомоществования большего, но позднего. Можно смело надеяться, что личные вклады нашего архимандрита в монастыри и приношения в пользу православных училищ и семейств в Сирии и Палестине ободрят тамошнее духовенство и народ и привлекут их на нашу сторону. Иное дело, когда они получают наши деньги из рук греков и иное дело, если они примут их прямо от нас. Можно ли поручиться, что греки верно объявляют православному народу всю численность наших сумм, высылаемых в Иерусалим? Кто знает, может быть, они прикрывают своё корыстолюбие жалобой на скудость наших братских подаяний? Это неблагоприятное для нас обстоятельство (если оно действительно существует) было бы устранено личным вспомоществованием нашего архимандрита, которое, во избежание вредной гласности, может быть прикрыто общением осторожным и обязательством хранить его в тайне по духу Евангельского благотворения. Притом, особенное назначение известного лица требует и особенной доверенности к нему, а ограничение его в необходимых средствах к благотворному и успешному действованию там, где столкнулось так много видов и интересов, чуждых видам и пользам нашим, неизбежно ослабит и его влияние и поставит его в горькую необходимость внутренне и бесполезно бороться с возложенным на него долгом и со скудостью средств к исполнению оного. Посему, не угодно ли будет вручить нашему архимандриту через константинопольскую миссию, или через бейрутского консула, или здесь значительную часть денежных приношений, собранных в России в пользу казны Гроба Господня, и предоставить ему полное право расходовать её по собственному усмотрению на подаяния духовенству, монастырям, бедным семьям и особенно училищам в Сирии и Палестине с условием дать отчёт в этих расходах по возвращению в Россию.