XX глава

Мысль об уходе «на покой» не оставляла его последние годы. Владыка чувствовал влечение к уединению. Сказывались болезни и то, что в свои сорок шесть лет «начал скучать он правлением епархиальных дел» и не потому, что дела отягощали или паствою был недоволен. Нет! К трудам он был привычен и паствою любим. Но, как писал владыка, «некоторые в главной его команде или завистью подстрекаемы... или... приметя, что императрица, по некоторым... внушениям... немало уменьшила своей благосклонности <к нему>... начали по команде причинять архиепископу многие затруднения, досады, приказные привязки и добрых его намерений и дел в худую сторону толковать».

Он «скучал борьбою» с обстоятельствами и людьми как в самой епархии, так и при императорском дворе и в Синоде, где нередко должен был выслушивать превратное толкование своих слов и дел. Известно, на него были доносы, даже оскорбительные, уничтожавшиеся, впрочем, сами собою.

В конце 1782 года владыка Платон вновь уведомил императрицу о своем желании уйти на покой. О том же сообщил и цесаревичу.

Великий князь Павел Петрович тотчас отозвался письмом.

«Намерение ваше оставить место свое не только меня удивило, но и опечалило, как любящего свое отечество и как друга вашего; я нахожу его и с той и с другой стороны осудительным, – писал он своему наставнику. – В необыкновенном течении вещей качества душевные показываются, а при трудностях, где они испытываются – тут прямое их достоинство и цена им узнаются. Извините, если противоречу вам; но к сему долг меня обязывает. Если чему-либо научило меня путешествие, то тому, чтоб в терпении искать отрады во всех случаях... Не знаю, преуспею ли в моем предприятии отвратить вас от вашего намерения; но иного во мне быть не может, как сообразного вашему добру, ибо вас люблю и есмь ваш верный друг».

Пришел ответ и от императрицы. На прошение владыки об отпуске в епархию и удалении от Синода навсегда в этот раз Екатерина II отвечала, что «он и без увольнения может быть свободным», поручив во время своего отсутствия управление епархией своему викарию Амвросию²⁰⁶.

Севский преосвященный Амвросий, ближайший помощник и будущий преемник владыки Платона, в том году был переведен на Крутицы, что весьма радовало владыку.

Архиепископ воспользовался таким милостивым решением государыни и рассудил устроить Вифанскую обитель, с тем чтобы к старости отказаться от дел, уединиться в пустынь и там окончить последние свои годы в тишине. «А чтоб устроение сие не протолковано было от зложелателей в худую сторону и не остановлено, положил там устроить кладбище для лаврских монашествующих, кои в Лавре погребались...»²⁰⁷

В 1783 году он приступил к строительству церкви Место для обители архиепископ Платон выбрал живописное, в тени лесов и рощ, на реке Кончуре, в трех верстах от Лавры. Среди лаврских окрестностей место выделялось удивительным спокойствием и красотой и представлялось владыке своеобразной Вифанией, где, как свидетельствует Евангелие, было совершено чудо воскрешения праведного Лазаря. Архиепископ Платон и назвал пустынь Вифанией «по причине погребаемых братий в надежде воскресения по примеру Лазаря воскресшего».

Подмечено, к старости, когда окончательно складывается духовный облик человека, особо начинают проявляться главные природные черты его характера. У владыки Платона главной такой чертой была хозяйственность. Умным домохозяином-строителем явился он при устроении Вифанской обители.

За короткий срок в Вифании были возведены крепостные стены с колокольней, архиерейский дом, братские келлии.

Строительство обители архиепископ вел на собственный кошт.

Главным храмом в Вифании был собор в честь Преображения Господня. Он возводился по проекту прапорщика архитектуры Николая Матвеевича Одоевского. За строительством наблюдал архитектор Василий Яковлев, работавший в Лавре. В конце 1783 года церковь построили «вчерне», а в следующем году стены расписал живописец Илья Никифоров.

6 августа 1785 года владыкой Платоном был освящен нижний храм в честь Воскрешения праведного Лазаря. Через год, на Преображение Господне, состоялось торжественное освящение верхнего храма в честь этого праздника.

Устройство одного храма над другим владыка объяснил сам: «Один храм к другому имеет близкое отношение, ибо между воскресением и преображением есть союз таинственный. Выходя из нижнего храма, восходим на сей верхний. Так, выходя из гроба воскресением, восходим мы в храм славы, преобразуясь из тления в нетление. Не можно удостоиться преображения, доколе не удостоился воскресения». Преображенская церковь, по словам современников, была «замечательная по своей затейливости». И действительно, очень немногие провинциальные храмы имели интерьеры, подобные главному собору Вифанской обители. Вместо привычного иконостаса перед вошедшим в собор представала искусственная гора Фавор²⁰⁸, украшенная мхом, цветами, кустарником и зверьками, гнездящимися в ее уступах. Вершину горы венчал круглый резной позолоченный иконостас. В алтарь можно было подняться по двум лестницам, располагавшимся по обеим сторонам горы. Одна из них, ведущая к северным дверям алтаря, искусно сделанная в скале, представляла подобие природной и не предназначалась для повседневного пользования. Вторая приводила к южным дверям, у которых находился образ Воскресения Христова, выполненный из самоцветных камней и различных горных пород мастерами Сибири. Свет проникал через четырнадцать больших окон с цветными стеклами. По стенам церкви располагались хоры, поддерживаемые массивными колоннами, отделанными под мрамор.

Нижний храм – в честь Воскрешения Лазаря – располагался внутри подножия горы Фавор, за что получил название вертепного, то есть пещерного. Слева от входа в храм, в углублении, находился дубовый гроб Преподобного Сергия Радонежского²⁰⁹. В 1786 году владыка Платон повелел перенести его из Лавры в Вифанию для освящения вновь устроенной обители. Рядом с этим местом владыка «пожелал покоиться в виду утешительного свидетельства о нетлении праведных». Здесь он и будет похоронен в 1812 году.

Неподалеку от Преображенской церкви находились архиерейские покои – двухэтажное деревянное здание с небольшой домовой церковью в честь Сошествия Святого Духа. Убранство покоев носило следы ума и вкуса хозяина: залы украшали произведения живописи, графики, висели портреты царственных особ...

В Троицкой Лавре владыка Платон бывал изредка, и то не более недели. Жил более в Москве, никуда почти не выезжая, как только на служения да на Перерву, а летом в Черкизовский загородный дом, а иногда в Саввин монастырь дня на два или на три.

Принимал гостей. В то время прибыл в Москву австрийский император Иосиф II, который путешествовал по России под именем графа Фалькенштейна; на третий день своего прибытия в Москву он посетил владыку на Троицком подворье и долго с ним беседовал²¹⁰.

Бывал архиепископ Московский и на торжествах, которые требовали его присутствия.

14 октября 1782 года в Первопрестольной праздновали день рождения супруги цесаревича, Марии Феодоровны. Московский главнокомандующий со всеми губернскими чинами, предводителями и дворянством слушали литургию в Успенском соборе, которую служил преосвященный Платон.

В тот же день граф Захар Григорьевич Чернышев²¹¹ дал для почетных духовных и светских особ обед, а вечером в театральной зале состоялся большой маскарад для дворянства и купечества, на котором находилось до 5000 масок.

Старая Москва жила своей жизнью, и архиепископ составлял ее неотъемлемую часть.

Кончались официальные торжества, и начинались частные балы и праздники. И на них надобно было иногда присутствовать. Между ними выделим один, устроенный обер-камергером Екатерины II, графом П. Б. Шереметевым, 16 октября 1782 года. Граф не унаследовал ни достоинств, ни остроты ума своего отца, ни доброты его сердца.

Владыка Платон был в числе почетных гостей. Он недолюбливал графа Шереметева, но изредка посещал его роскошные обеды и пышные празднества.

Подали большого лосося.

– Какая это рыба? – спросил граф у дворецкого, принесшего блюдо.

– Лосось, ваше сиятельство.

– Надобно говорить «лососина», – заметил Шереметев и, обращаясь к архиепископу, сказал: – Ваше высокопреосвященство, вы человек ученый, объясните нам, какая разница между «лосось» и «лососина»?

– Такая же точно, ваше сиятельство, – отвечал владыка, – как между «дурак» и «дурачина».

Случались и траурные дни.

10 апреля 1783 года архиепископа пригласили в дом князя Григория Орлова. Князь был тяжело болен, и день ото дня ему становилось хуже. Почувствовав приближение кончины, Григорий Григорьевич пожелал исповедаться и принять причастие. Во время священнодействия Орлов сам читал за владыкой Платоном все молитвы.

Через два дня он скончался в возрасте сорока девяти лет. Едва ли не вся Москва пришла 17 апреля проститься с покойным князем. От дома Орловых до Донского монастыря, места отпевания усопшего, построились находившиеся в Москве Великолуцкий и Ревельский полки.

Прибыло духовенство во главе с архиепископом Платоном и епископом Амвросием. Началось принятое при выносе усопших пение. Офицеры лейб-гвардии Конного полка решили нести гроб до монастыря на руках. Генерал-майор князь Гагарин скомандовал войскам: «На караул!» Прозвучал двадцать один выстрел из пушек; раздалась барабанная дробь, и заиграла полковая музыка. Процессия двинулась. Впереди шли священники и певчие. Число духовных особ, присутствовавших при погребении, достигало 600 человек. У ворот Донского монастыря братья Орловы приняли гроб от офицеров и в их сопровождении понесли в церковь...

Заупокойную литургию и отпевание в церкви совершал архиепископ Платон со всеми священниками, бывшими в храме. По окончании службы и возглашении «вечной памяти» прозвучал троекратный салют из ружей, а потом из пушек, стрелявших в течение тридцати минут.

Братья решили похоронить Григория Григорьевича в их подмосковном имении Отрада.

«Смерть нагих нас посылает во гроб, какими мы из чрева материнского вышли, – скажет в одной из проповедей владыка Платон. – Сбрасывает с нас все гербы нашего достоинства и принуждает расстаться с любезными пожитками. Ничего не принесли в мир сей, явно, что ничего не можем из него вынести²¹², как рассуждает в другом и божественный Павел; однако когда через смерть от сей тяжести тела избавимся, то не нагими останемся, но будем прикрыты одеждою бессмертия»²¹³.

Приходилось архиепископу Московскому Платону принимать участие и в решении сложных семейных дел. Как здесь не вспомнить историю, связанную с именем А. В. Суворова.

Невесту Александру Суворову подыскал его отец Василий Иванович, когда тот приехал в Москву навестить родителей. В Москве же молодые и обвенчались 16 января 1774 года. Старик Суворов был человек строгих правил, почитал церковь. Будучи преклонных годов, понимал: смерть близка и, как говорили в старину, желал от сына, продолжавшего жить одиноким, последнего утешения – его женитьбы. А кроме того, не мог Василий Иванович не думать о продолжении своего рода. Горячо любя отца, сын не мог не признать убедительными его доводы.

Александру Суворову было 43 года, молодой супруге – 24, когда они обвенчались. Едва ли в молодости он не задумывался о необходимости женитьбы, но до самой помолвки с Варварой Ивановной Прозоровской считал женщину вообще и связь с ней помехой для своего призвания. Впрочем, отрицать семейную жизнь он не мог, это шло вразрез с его религиозно-нравственным чувством.

Он выполнил волю своего родителя. Первые годы молодые жили дружно. Разлучались часто, но при первой возможности соединялись вновь. Варвару Ивановну можно было увидеть с мужем в Таганроге, в крепости святого Димитрия, в Астрахани, в Полтаве, в Крыму. Не была она с ним лишь в Турции и в Заволжье да во время его погони за Пугачевым. Суворов искренне привязался к ней. Через год у них родилась дочь Наталья, а в 1784 году – сын Аркадий. Но все же их семейная жизнь не сложилась совершенно. Слишком разные люди объединились в браке.

Причиной разрыва стал роман Варвары Ивановны с Николаем Суворовым – двоюродным племянником полководца, что совершенно потрясло Александра Васильевича. Брак он считал священным делом. Он решил официально развестись с женой и подал в сентябре 1779 года в Славянскую консисторию прошение о разводе. Варвара Ивановна уехала в Москву. Под давлением ли родителей, по собственному ли побуждению она все же вернулась к мужу и просила примирения.

Суворов проявил истинное христианское милосердие к оступившейся жене и простил ее. Здесь, возможно, сказалось и то, что архиепископ Платон резко выступил против расторжения брака.

Архиепископ Платон всячески отклонял супругов от разводов. Тех, кто настаивал на расторжении брака, он иногда назначал на монастырские работы, «дондеже (пока. – Л. А.) смирится». Впрочем, когда оба супруга не хотели более жить вместе, владыка утверждал решение консистории, которая обыкновенно такие браки расторгала, с тем чтобы оба разведенных супруга навсегда оставались безбрачными²¹⁴.

...Но через некоторое время Варвара Ивановна вновь изменила мужу.

Семья Суворова распалась, и почти до самой кончины он оставался одиноким. Но одно очевидно: оставшись без семьи, полководец всего себя посвятил служению России.