VII. Прообразовательный и духовный смысл святоотеческих толкований на книгу Иова: основные итоги

Итак, по убеждению древних экзегетов, книга Иова весьма сложна для понимания и вместе с тем глубоко поучительна, преисполнена разнообразными богословскими и нравственно-аскетическими смыслами.

Все экзегеты согласны в том, что книга Иова – одна из древнейших в Библии, кто бы ни был ее автором – Моисей (так думал священномученик Мефодий Олимпийский¹¹⁵⁶), Соломон (к этой версии склонялся святитель Иоанн Златоуст¹¹⁵⁷) или иной неведомый нам ветхозаветный писатель (так считал Ориген¹¹⁵⁸). В то же время большинство экзегетов высказываются в пользу авторства Соломона (X век до Рождества Христова). Древние толкователи единомысленны и в том, что имя «Иов» в переводе означает «страждущий» (блаженный Иероним¹¹⁵⁹, святитель Григорий Двоеслов¹¹⁶⁰). Считается, что страдалец жил в эпоху патриархов и был или потомком Исава (святитель Иоанн Златоуст¹¹⁶¹, блаженный Феодорит¹¹⁶², блаженный Августин¹¹⁶³, Амвросиаст¹¹⁶⁴ и другие), или же потомком брата Авраама – Нахора (блаженный Иероним¹¹⁶⁵). Тем самым Иов происходил из языческой среды и жил до дарования Богом еврейскому народу ветхозаветного Закона.

В Библии говорится, что Иов жил в стране Уц (см.: Иов. 1:1) или же (по версии Септуагинты) – в стране Авситидийской. Где же находилась эта страна? Иов, по мнению древних толкователей, вероятно, мог проживать или на границе Идумеи и Аравии (в соответствии с текстом Сирской книги – святитель Иоанн Златоуст¹¹⁶⁶ и другие восточные Отцы, а также паломница Эгерия¹¹⁶⁷), или же в Заиорданье – в границах Ватанеи, древнего Васана, между Палестинской и Сирийской возвышенностями (блаженный Иероним¹¹⁶⁸). Некоторые толкователи (преимущественно греческие) полагают – вслед за текстом Сирской книги, – что Иов был царем своей страны (блаженный Феодорит¹¹⁶⁹).

Тем самым в святоотеческой экзегетической традиции нет единого мнения по вопросам, связанным с авторством книги Иова, с датировкой времени ее написания, а также с происхождением и местом жительства ветхозаветного страдальца.

Следует признать, что существуют заметные особенности и отличия святоотеческого истолкования экзегезы книги Иова в различных экзегетических и богословских традициях – прежде всего в греческой и латинской. Это связано в том числе и с тем, что принадлежащие к этим традициям толкователи пользуются различными, изобилующими смысловыми разночтениями, библейскими переводами: Септуагинтой, старолатинским, Вульгатой и другими.

Именно Септуагинта (в отличие, например, от Вульгаты) заметно смягчает острые смысловые углы библейского текста книги Иова – прежде всего обращенные к Богу весьма резкие слова страдальца. Это определенным образом отражается и на содержании тех или иных святоотеческих толкований: так, в греческой экзегетической традиции личность Иова трактуется как в гораздо большей степени смиренная и «неконфликтная», нежели в традиции латинской.

Если же говорить о самих принципах святоотеческого истолкования книги Иова, то здесь следует констатировать, что древние церковные писатели используют при ее изъяснении ряд традиционных методов экзегезы Священного Писания. Среди них: 1) буквально-исторический, 2) аллегорически-нравственный и 3) типологический (преобразовательный).

Буквально-исторический и типологический методы принято по преимуществу связывать с Антиохийской богословской школой, в то время как аллегорическинравственный – с Александрийской. Если буквальное толкование стремится обнаружить в Священном Писании его реальный исторический смысл, в то же время делая из него и важные морально-нравственные выводы, то аллегория пытается (зачастую за счет принижения значения истории) найти в библейском тексте глубинные иносказания, скрытые символические значения. Кроме того, антиохийские экзегеты достаточно активно пользуются при истолковании библейского текста и типологическим методом. Однако и многие лучшие древние экзегеты Александрийской традиции также весьма часто, подобно антиохийцам, прибегают к типологии. Типологическое толкование является некоей «золотой серединой», примиряющей крайности первых двух указанных методов (буквально-исторического и аллегорически-нравственного). Ведь типология, отыскивая в фактах ветхозаветной истории духовные прообразы новозаветной реальности, не отказывается при этом и от принципа историчности, но обнаруживает именно в реальных библейских событиях их сокрытые пророческие смыслы. В соответствии с этим третьим методом весь Ветхий Завет рассматривается святоотеческой традицией как единое, целостное пророчество о Христе.

Подчеркну: древние толкователи при изъяснении содержания книги Иова активно пользуются всеми этими методами: они успешно выявляют здесь исторические реалии – буквальный смысл текста; ими в нравственном ключе истолковывается смысл смиренного страдальческого подвига Иова; ими проводятся аллегорико-нравственные параллели подвига Иова с образом жизни святых Новозаветной Церкви; указываются ими и обнаруживаемые в ветхозаветном тексте типы Новозаветной Священной Истории, прежде всего – прообразы Христа и Его Церкви. Эта типологическая тематика является для многих древних толкователей книги Иова (святитель Иоанн Златоуст, святитель Григорий Великий и другие) безусловно важнейшей. Как решительно утверждает святитель Григорий Великий, «блаженный Иов прообразует нашего Искупителя в страдании»¹¹⁷⁰. Почти каждый поступок Иова, равно как и многие из его речений, воспринимались святоотеческой экзегетической традицией именно как «тени», пророческие предуказания на Христа. Вместе с тем Иов, по убеждению ряда древних (прежде всего – латинских) толкователей, прообразует собой и Новозаветную Церковь.

Что касается самого корпуса древних православных толкований на книгу Иова, то он не так уж и велик. Здесь следует назвать: сохранившееся в отрывках толкование (гомилии) Оригена, толкование Дидима Слепца, комментарий святителя Иоанна Златоуста, небольшой по объему сирийский комментарий преподобного Ефрема Сирина, цикл дошедших до нас только на армянском языке гомилий преподобного Исихия Иерусалимского, комментарий святителя Полихрония Апамейского (лишь в небольшой степени сохранившийся в катенах), гомилии «О жалобе Иова и Давида» святителя Амвросия Медиоланского, краткие «Примечания к книге Иова» блаженного Августина, толкование пресвитера Филиппа, комментарий александрийского диакона Олимпиодора, а также важнейший западный комментарий на книгу Иова – обширнейшие «Моралии» святителя Григория Великого. Другие древние православные церковные писатели также довольно часто касаются в своих творениях содержания книги Иова: отраженных в ее тексте тех или иных частных богословских и нравственных проблем.

Характеризуя личность Иова, древние церковные писатели – Отцы говорят о нем как о великом праведнике, не совершавшем в своей жизни никаких укоризненных личных грехов, достойных осуждения со стороны Господа. Как говорит о нем Олимпиодор, Иов «является удивительным человеком, подобен апостолу и удостоен пророческой благодати, будь то перед борьбой, будь то в середине этих подвигов; ибо он был абсолютно безукоризнен. Итак, он был совершенным в [отношении] добродетели и достоин свидетельства от Бога»¹¹⁷¹.

При этом Иов, по убеждению Отцов, почитал истинного Бога и даже был Его священником, приносил угодные Ему жертвы; вместе с тем Иов, разумеется, еще не мог принадлежать к ветхозаветному священству, которого в ту эпоху еще не существовало. В то же время, по убеждению древних толкователей, Иов, как и все жившие до пришествия в мир Христа люди, пребывал под властью первородного греха и потому лично безусловно нуждался в Искупителе.

Святые Отцы подробно комментируют каждое описанное в Библии обстоятельство жизни Иова. Вслед за древним автором библейской книги они подчеркивают, что Иов обладал земным счастьем, богатством. При этом святоотеческая традиция подчеркивает многократное превосходство именно духовного богатства Иова над его богатством материальным. У Иова было много детей, которым, как и их отцу, было присуще немалое благочестие. Тем не менее Иов считал необходимым постоянно приносить за них жертвы Богу: ведь дети праведника все же могли грешить против Господа в помыслах.

Истолковывая содержание небесного спора между Богом и сатаной об Иове, Святые Отцы рассуждают о спасительном смысле одолевающих и нас в нашей жизни испытаний и искушений. Они настаивают на том, что инициатором, источником этих искушений всегда является отнюдь не Бог, а сатана; такие бесовские нападения попускаются человеку Богом именно потому, что могут послужить нашей духовной пользе. Экзегеты подчеркивают, что Бог никогда не попускает человеку «креста» житейских испытаний выше его сил, а также свидетельствуют об огромной положительной роли свободного человеческого воления в деле борьбы с сатанинскими искушениями. Вновь приведу очень верное и глубокое высказывание на эту тему святителя Иоанна Златоуста: «Мы побеждаем или бываем побеждены не вследствие силы [духовных] противников [бесов] или слабости помощников [Ангелов], а по нашей воле. Когда те и другие склоняют на свою сторону (святые Ангелы – к добру, а преступные демоны – ко злу), наша воля, почтенная свободой, избирает то, чего хочет, потому что ни Бог, почтивший нас свободою, не принуждает, ни диавол не имеет над нами принудительной силы; по своему решению мы или поступаем хорошо, или грешим, склоняясь на сторону Ангелов или демонов»¹¹⁷².

Обсуждая тему безуспешных усилий диавола духовно одолеть Иова, заставить страдальца похулить Господа, Святые Отцы подчеркивают высочайшую степень бесовской злобы и вражды против Бога, а также против Его творения – человека, говорят о постоянном желании сатаны погубить всякого живущего на земле. Вместе с тем они отмечают и то, что именно Господь Сам первым обращает внимание сатаны на Иова: И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как ону на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла (Иов. 1:8). Тем самым именно Бог провоцирует нападение диавола на праведника. По убеждению Святых Отцов, Господь, инициируя подобным образом начало испытаний Иова, заботится исключительно о его благе. Бог знает, что посредством перенесения страданий и преодоления искушений Иов духовно возрастет до высочайшей степени святости, до абсолютного нравственного совершенства и благодаря этому окажется внутренне готов к личной встрече с Творцом, к боговедению. Вместе с тем, по Божественному замыслу, именно посредством нападений сатаны на Иова – как прообразующего своими несчастьями Страсти Спасителя – и всему человеческому роду, взирающему на муку ветхозаветного праведника, станет яснее смысл безвинных страданий грядущего Христа. При этом, подталкивая сатану к мысли напасть на Иова, Господь, в согласии со Своим всеведением, твердо знает и о том, что Иов эти грядущие страдания стойко выдержит; потому-то, не сомневаясь в благополучном исходе истории Иова, Творец и попускает диаволу терзать праведника.

Кроме того, древние толкователи подчеркивают, что именно здесь, в этом разделе библейской книги, описывающем спор Господа с сатаной об Иове (см.: Иов. 1:8), Бог ясно и недвусмысленно исповедует святость Иова и решительно отрицает за ним личные грехи. Тем самым друзья Иова, которые станут в дальнейшем называть Иова грешником, будут противоречить Самому Господу.

Итак, сатана начинает злоумышлять против Иова, ясно видя, насколько же он добродетелен, и получает позволение от Бога напасть на него, дабы попытаться лишить личной праведности, заставить его возроптать на Творца, похулить Его. В связи с этим сатана как бы предлагает здесь Богу: «...испытаем человека скорбями, и узнаем, что [он]... – грешник»¹¹⁷³. Вместе с тем толкователи подчеркивают: здесь нам открывается, что сатана может напасть на человека лишь в том случае, если это ему позволит Бог – ради все того же духовного возрастания, укрепления испытуемого.

Попуская такое нападение диавола на праведника, Господь приводит Иова в состояние абсолютной богооставленности. Именно богооставленность призвана научить Иова видеть собственное бессилие в искушениях и полагать надежду на избавление от них на Одного лишь Господа. Тем самым, по слову святителя Григория Великого, «Бог оставляет нас ради того, чтобы сохранить; и Он охраняет нас тем, что в попущенных обстоятельствах искушения открывает нам состояние нашей немощи»¹¹⁷⁴. В дальнейшем Иов противостоит сатане исключительно собственными силами. Бог же лишь ограничивает меру бесовских нападений до той степени, что могут выдержать естественные человеческие силы праведника.

Комментируя обстоятельства последующих несчастий Иова – утрату имущества, потерю семьи, Святые Отцы подчеркивают и то, с каким смирением (однако при этом безусловно тяжело страдая) Иов воспринимает свои потери: Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! (Иов. 1:21).

Итак, сначала все богатство Иова, а затем и его детей уничтожает сатана. При этом диавол делает все возможное, чтобы Иов счел происходящее с ним наказанием, исходящим непосредственно от Самого Бога – с Небес. Так, например, диавол внушает страдальцу, что ниспавший на его стада огонь был огнем «Божиим» (см.: Иов. 1:16).

После этих нападений, увидев, что Иов по-прежнему верен Богу, сатана просит у Господа разрешения коснуться уже самого страдальца. Творец попускает диаволу и это, запрещая лишать Иова самой его жизни (святитель Иоанн Златоуст¹¹⁷⁵, Олимпиодор¹¹⁷⁶), а также – разума, рассудка (преподобный Ефрем Сирин¹¹⁷⁷), чтобы он в охватившем его безумии неосознанно не похулил Создателя.

Итак, Иов заболевает тяжелейшей проказой, которая ошибочно рассматривается окружающими как недуг, ниспосланный страдальцу Самим Богом за его грехи. Даже близкие Иова теперь гнушаются им. В подобном состоянии страшных физических мучений, сопровождаемых всеобщим презрением, Иов проводит семь лет (преподобный Ефрем Сирин¹¹⁷⁸).

Иов сидит на навозной куче вне пределов города и скоблит глиняным черепком струпья своих ран. Здесь, по убеждению древних толкователей, он также ясно прообразует Христа, пострадавшего на Кресте вне стен Иерусалима¹¹⁷⁹.

Далее Иова искушает (подобно некогда искушавшей Адама Еве) его жена, призывающая страдальца: похули Бога и умри (Иов. 2:9); через ее посредство (или даже под ее образом – Златоуст¹¹⁸⁰) Иова вновь искушает диавол. Но и здесь Иов ни в чем не согрешил... устами своими (Иов. 2:10). Именно в разговоре с женой он формулирует ту мысль, которую, по убеждению толкователей, Бог затем отчасти поставит страдальцу в упрек: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? (Иов. 2:10). Иов ошибочно думает, что «неожиданные несчастья.., случившиеся вопреки человеческому ходу вещей, есть удар от руки Божией»¹¹⁸¹. Иов понимает, что эти удары наносятся ему через посредство диавола, но их истинным инициатором он все же ложно считает Самого Бога.

И вот на исходе годов страданий к Иову приходят трое его близких друзей: Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин. По мнению греческих толкователей, они были царями древних языческих племен (святитель Иоанн Златоуст¹¹⁸² – вслед за текстом Сирской книги). Кроме того, блаженный Иероним полагает, что Елифаз был сыном Исава, то есть приходился Иову родственником¹¹⁸³.

Древние православные толкователи убеждены в том, что приход друзей к Иову – это еще один этап направленных против Иова искушений со стороны сатаны, действующего отныне уже через посредство Елифаза, Вилдада и Софара.

По убеждению экзегетов, приходящие к страдальцу друзья искренне любят Иова, стремятся разделить с ним его скорбь. Однако слова, которые они затем произнесут в адрес Иова, окажутся жестокими, несправедливыми и противоречащими утверждению Самого Господа об абсолютной личной праведности Иова. Друзья станут обвинять его в якобы содеянных им грехах, которых на самом деле он не совершал.

Речи Иова и его друзей (Иов. 3:1–31:40), а также последующие за ними в библейском тексте слова Елиуя (Иов. 32:1–37:24) и Бога (Иов. 38:1–39:31; 40:1–41:26) рассматриваются древними православными экзегетами как преисполненные различными типологическими образами (Христа, Его Боговоплощения и совершаемого Им Искупления), а также богословскими и нравственными смыслами. Здесь говорится о самых разных аспектах православных космологии, антропологии и эсхатологии (в том числе рассматривается значимая проблема ответственности детей за грехи отцов, присутствует учение об образе сотворения Богом людской природы, характеризуется место человека в мироздании как некоего «малого мира» – «микрокосма»). Затрагивается здесь и важнейшая тема теодицеи, а также вопрос о происхождении зла.

Вместе с тем для Святых Отцов древности остается очень важной и тема личных взаимоотношений Иова и его друзей. Древние толкователи подробно повествуют о том, как Иов то умоляет друзей проявить милосердие, то обличает их за жестокость, то призывает одуматься. При этом экзегеты подчеркивают, что Иов все время решительно настаивает на собственной непорочности. Здесь (в отношении спора Иова с его друзьями) Святые Отцы целиком и полностью на стороне страдальца и ясно свидетельствуют о его правоте.

Друзья поначалу стремятся мягко утешать Иова в его несчастьях, но затем, видя его настойчивость в исповедании своей нравственной чистоты и постоянно слыша от страдальца слова о несправедливости Божественного наказания, переходят к прямым обвинениям страдальца в страшных грехах и в богоборчестве. По словам Олимпиодора, они «не знали... первопричину случившегося» с Иовом; не было им ведомо и то, что его «бедствие было упражнением в добродетели, а не воздаянием за грехи»¹¹⁸⁴. Друзья призывают Иова одуматься, покаяться, начать – при осознании личной вины перед Господом – искать Бога. По их убеждению, Иову необходимо целиком признать Божию правоту и смириться перед Создателем. Однако все эти призывы друзей оказываются бесполезными: Иов не желает следовать их совету, ибо убежден в собственной нравственной безупречности. Кроме того, друзья утверждают: страдания очищают грешника и потому являются для него благом. При этом друзья убеждены: если Иов покается, то Бог целиком и полностью вернет ему земное благоденствие. Вместе с тем они искренне стремятся защитить Господа от обвинений Иова, но их слова преисполнены неправды и клеветы в отношении личности страдальца. Как говорит святитель Григорий Великий, «здесь намерение друзей Иова было благочестиво, но речь опрометчива...»¹¹⁸⁵ Они произносят все то, за что их затем обличит – в конце истории Иова – Сам Бог, ясно подтверждающий правоту страдальца и неправоту друзей в этом споре. Святитель Григорий прямо называет все сказанное Елифазом, Вилдадом и Софаром против Иова «грехом»¹¹⁸⁶, который в дальнейшем потребует своего уврачевания и исправления – путем принесения Иовом (по окончании его страданий) священнической жертвы за их вину.

Приведу здесь обширную цитату из экзегетического наследия святителя Амвросия Медиоланского, обобщающего суть противостояния Иова и его друзей: «Елифаз, царь Феманитский, и Вилдад, властитель Сухитский, и Софар, царь Минейский, с силой укоряли Иова в том, что он испытывает столь великие наказания [именно] по причине собственных грехов. Но по слабости их понимания они и не догадывались, что Господь попустил свыше ему искуситься, как некоему «атлету» Христа, чтобы он, преображенный мощью искушений, обрел венец великой славы. Тем самым они не познали великое таинство Божественной Премудрости; их стесненные сердца страшились, что если они [только] допустят, что здесь наказывается [действительно] невиновный человек, то они могут оказаться обвинителями Бога в неправосудии. [Потому-то] они и возлагали бремя вины за наказание целиком на святого Иова, говоря: Вся жизнь нечестивых в попечении (Иов. 15:20; Септуагинта) и Богатство, неправедно собираемое, изблюется (Иов. 20:15; Септуагинта). Друзья утверждали, что Иов переносил все свои несчастья, от которых человек страдает на земле, по причине собственных грехов... И хотя он и уверял [их], что неповинен [во грехе], они говорили, что он низвергается [именно] как злодей, ибо мера нечестивца такова, что гнев, нисходящий на него от Господа, бывает подобен обрушивающемуся снегу (ср.: Иов. 20:23; Септуагинта), увлекающему дом его до конца (Иов. 20:28; Септуагинта). Святой Иов все это выслушивал. Он сидел посреди навоза, с огромным числом ушибов и жестоких ран, его тело все было покрыто ужасными язвами. При этом как отважный «атлет» он говорил им о таинственном и отдавал свои силы не поиску средств против собственных болезней, но рассуждению о священном. И, таким образом, речи больного оказались сильнее суждений тех, кто болен не был. Они [друзья Иова]... говорили... не по разуму; они проповедовали Божий суды, наказания виновных и награды святых, но не знали, как отличить виноватых [во грехе] от одного [особенного и безвинного] человека – [самого Иова]. Ведь его, которого Сам Господь прямо провозгласил таковым (см.: Иов. 1:8), они порицают за несправедливость и обвиняют в беззаконии. Таким образом, им не было ведомо то, что следовало бы знать каждому [из них]. Но святой человек... оказался здесь сильнее тех, кто выглядели здоровыми и крепкими. И почему я говорю, что он был сильнее других? Он оказался сильнее себя самого [– прежнего, здорового]. Иов обладал куда большей силой в болезни, чем тогда, когда он был здоров, согласно написанному: сила Моя совершается в немощи (2Кор. 12:9). И потому именно теперь, когда Иов страдал от [физической] слабости, он имел наибольшую силу. Ныне он не был болен духом, хотя и страдал от телесных болей, потому что душа его жила не по плоти и не прилеплялась к плотским страстям; скорее он сам пребывал в Духе и покрывал себя силой Духа. Потому-то он и провозглашал не стенания плоти и не являл телесную слабость, но [произносил] слова Духа, слова увещевания, наставления, а не уступок [друзьям]»¹¹⁸⁷.

Древние экзегеты не скупятся на различные, весьма резкие, негативные оценки речей Елифаза, Вилдада и Софара. Но вместе с тем они обнаруживают здесь – в словах друзей Иова – и истинные суждения, и точные догматические формулировки, и верные интуиции мистического богословия, и даже элемент богооткровенного пророчества. Главное для читателя книги Иова – суметь отделить в их словах правду от лжи. Итак, друзья многое «говорят истинно, но не истинно в отношении Иова»¹¹⁸⁸.

Кроме того, для древних толкователей книги Иова оказывается весьма значимой их убежденность в том, что друзья Иова ясно прообразуют собой еретиков эпохи существования христианской Церкви. Данное сходство усиливается еще и тем, что Елифаз, Вилдад и Софар, заблуждаясь, ошибаясь по тем или иным поводам в своих мнениях и речах, вместе с тем подобно всем еретикам абсолютно и непоколебимо уверены в своей правоте. Таким образом, являя собой тип еретиков, друзья Иова уподобляются тем врагам Церкви, что всегда стремятся узурпировать истину и в то же время несправедливо винят в ее отсутствии подлинную Церковь Христову, которую здесь и прообразует Иов. При этом они исповедуют ложный образ богопознания, искажающий учение о Боге и о Его отношениях с человеком. В каждом Божественном действии они ищут некую рациональную причину, стремятся постичь замыслы Бога (об Иове ли, о мироздании ли) посредством людской логики. Им кажется, что Бог вполне познаваем посредством рациональных людских способностей; они также ложно считают, что сами в совершенстве постигли пути Господнего Промысла о мире и человеке. Кроме того, они ошибочно утверждают поистине «рабскую» зависимость Бога от установленных Им Самим законов справедливости и суда и полагают, что эти законы никогда не будут превзойдены даже силой Божественного милосердия к человеку. Друзья Иова уверены, что на земле страдают одни лишь грешники, нечестивые; соответственно и Иов должен быть неизбежно отнесен к их числу. Таким образом, ими постулируется неотвратимость – уже здесь, на земле, – Божественного правосудия.

Святые Отцы говорят также и о полном согласии трех друзей Иова в их основных аргументах против праведника; по мысли святителя Иоанна Златоуста, Иов мог бы упрекнуть их: вы «втроем, как бы одними устами, говорите одно и то же»¹¹⁸⁹. Однако вместе с тем в учении Елифаза и Вилдада древние экзегеты угадывают некоторые своеобразные черты. Так, Елифаз – это мудрый старец, расточивший свою мудрость в горделивом самопревозношении (Олимпиодор¹¹⁹⁰). Вилдад стремится выстраивать свое учение лишь на древней традиции старцев и учителей и потому пренебрегает всяким новым Богодарованным Откровением (святитель Григорий Великий¹¹⁹¹). Что касается Софара, то древние церковные писатели не выявляют каких-либо оригинальных и своеобразных черт в его речах в сравнении с двумя другими друзьями Иова. При этом экзегеты (несмотря на то что, в соответствии с текстом самой библейской книги, друзья Иова жили еще до дарования ветхозаветного Законодательства и в языческой среде) зачастую отождествляют их взгляды именно с иудейским ветхозаветным учением¹¹⁹².

Если же говорить о святоотеческой интерпретации речей самого Иова – порой весьма резких в отношении Бога, – то здесь мы обнаруживаем, что древние экзегеты, как правило, стремятся максимально сгладить обличительный пафос страдальца, зачастую применяя при этом иносказательный метод толкования библейского текста. Однако иногда они все же вынуждены признать всю суровую резкость обращенных к Господу слов Иова, например констатировать, что Иов порой прямо обвиняет Бога в жесткости¹¹⁹³. Они пишут: «Иов действительно говорил о том, что он был наказан [Богом] без какой-либо вины»¹¹⁹⁴, причем наказан несправедливо. Отсюда и гневный пафос страдальца, ложно уверенного в том, что основным источником его несчастий является Сам Бог, а не сатана, и не понимающего, за что ему посылается такое страшное наказание, за что Господь его так жестоко мучает.

Вместе с тем древние толкователи (в том числе Олимпиодор) подчеркивают, что даже в отношении этих своих гневных речей, обращенных к Богу, Иов все же не заслуживает того упрека, которого заслуживали бы абсолютно все другие страдальцы, если бы они произнесли нечто подобное прямо направленным против Господа словам Иова. Он говорит так отнюдь не по причине своей заносчивости и совсем не из личной горделивой самоуверенности; он движим истинной любовью к Богу и терзается при этом мукой теодицеи; Иов «дерзает... спорить с Богом» именно потому, что он «соединен с Ним в любви»¹¹⁹⁵.

Иов убежден в своей праведности, он утверждает, что никогда и ни в чем не погрешал против заповедей Творца, не предавался идолопоклонству, не поддавался губительным стремлениям плоти; он готов доказать свою правоту любому – даже Богу, с Которым он желает судиться. Иов убежден, что окажется прав и на таком суде; однако успех может ожидать страдальца лишь в том случае, если Бог не станет подавлять человека всей мерой Своего могущества. Иов как бы говорит: «Не желаю, чтобы Он состязался со мной Своей великой силой или подавлял меня грузом Своего величия. Пусть Он судит меня справедливо, и тогда мой суд одержит победу»¹¹⁹⁶. По убеждению древних толкователей, Иов хорошо понимает, что такой суд отнюдь не будет судом над Самим Богом. Судией здесь по-прежнему может быть лишь Господь; просто Иов надеется на Его честный и взвешенный приговор. Иов как бы провозглашает: «Я готов претерпеть то, что присудит Бог, и, уповая на Его истину, дерзаю [думать], что окажусь праведен»¹¹⁹⁷.

Многие разделы речей Иова толкователи рассматривают именно как обращенную к Богу молитву об избавлении: и об избавлении личном, и об освобождении от власти смерти и сатаны для всего человечества. Тем самым святоотеческая традиция видит в речах Иова и образ горестного плача о богооставленности всех людей, пребывающих под гнетом первородного греха.

Для древних толкователей фигура Иова безусловно стоит в ряду ветхозаветных пророков, предвозвещавших в своих речах Боговоплощение, Искупление, победу над адом и смертью Христа, а также всеобщее воскресение из мертвых. В этом смысле ветхозаветная книга Иова в ее типологическом прочтении древними экзегетами оказывается предельно христоцентричной. В речах Иова также содержатся многочисленные пророчества и о грядущей победе Бога над сатаной, в том числе .как над тем «левиафаном» (см.: Иов. 3:8; в Септуагинте – μέγα κῆτος, «великий кит»), о котором затем будет говорить страдальцу и Сам Господь.

В то же время Отцы рисуют нам и то крайнее личное отчаяние Иова, в котором он пребывает, мечтая о скорой смерти как надежном избавлении от всех одолевающих его несчастий. Древние толкователи, говоря о типологическом и нравственном содержании библейских речей Иова, в то же время не забывают и о том, что произнесенное здесь Иовом – это исповедание его личной величайшей муки.

Главная мука Иова – не только мука богооставленности, но и мука теодицеи. Иов видит, что Бог наказывает его несправедливо, и поэтому имя Господне может хулиться другими – как раз через лицезрение ими горькой судьбы неправосудно наказываемого Творцом Иова. Он был в первую очередь «опечален тем, что, стоявшие при нем, его ближние тогда готовы были думать, будто он не любит Бога и Бог не любит его. «Я, говорит, знаю, и Ты, Господи, знаешь (что такая любовь на самом деле существует. – П.М.), но кто их убедит?» Настолько они считали его оставленным Богом»¹¹⁹⁸.

Иов ни на миг не перестает любить Бога, искать личной встречи с Ним; однако Господь во время страданий праведника надежно сокрыт от него. В ответ на свой обращенный к Господу порыв Иов не находит встречной устремленности той Божественной любви, которой он ныне также оказался лишен. И это приносит Иову большую сердечную боль.

Иов в своих речах отмечает и то, что ненавидящие Бога беззаконники здесь, на земле, очень часто живут в довольстве и благополучии, в то время как праведники порой бывают жестоко притесняемы; страдалец недоумевает: где же та Божественная справедливость, где же то неотвратимое воздаяние, что постулируют его друзья? Иов не отрицает, что иногда должное наказание настигает грешников и здесь, на земле; вот только так бывает далеко не всегда. Вместе с тем Иов продолжает верить в святость Бога; и все же он не понимает, как эта святость может сочетаться с Господней жестокостью в отношении некоторых праведников, в том числе – в отношении его самого.

Вместе с тем, в отличие от друзей, Иов постулирует абсолютное всесилие Бога, предполагающее Его способность (конечно же если Господь Сам того пожелает) даже поступить с тем или иным человеком абсолютно неправосудно. Бог может порой оказаться и несправедлив, ибо Он – всемогущ.

Кроме того, по убеждению древних толкователей, Иов в результате спора с друзьями, утверждавшими возможность рационального постижения Бога, напротив, приходит к утверждению превосходства апофатического пути богопознания. Иов постепенно полностью отказывается от любых рациональных попыток познания Божественной тайны, смиряясь с Божественной непознаваемостью.

Святые Отцы отмечают и то, что значительная часть речений Иова посвящена описанию устройства вселенной, а также создания и устроения человека. Все это дает возможность древним толкователям коснуться различных вопросов христианской космологии и антропологии.

Древних толкователей занимает вопрос и о том, знал ли Иов о грядущем всеобщем воскресении из мертвых, верил ли он в него. Святитель Иоанн Златоуст считает, что Иов поначалу не верил в воскресение¹¹⁹⁹, но затем узнал о нем благодаря обретенному – от Бога и через собственное страдание – пророческому дару¹²⁰⁰. Другие Отцы (например, святитель Кирилл Иерусалимский¹²⁰¹) считают, что Иов верил во всеобщее воскресение изначально.

Также приходит к Иову – в результате его страданий – и понимание того, что мера его праведности еще очень несовершенна, что у него впереди долгий путь к состоянию подлинной богопричастности и что ему совсем недостаточно для достижения такой богопричастности той нравственной безупречности, которой он ныне обладает.

Святые Отцы подчеркивают и то, что лично праведный Иов и сам безусловно нуждался в Искупителе, пребывая под властью прародительского греха. Понимание необходимости явления такого Спасителя от греха и лично для Иова приходит к нему постепенно, на протяжении его страданий. При этом Иову становится все яснее, Кем же на самом деле должен оказаться Этот Искупитель.

Одной из центральных тем книги Иова, по убеждению древних толкователей, является ожидание Искупителя и постепенное пророческое постижение Иовом тайны Его явления в мир. При этом, по мнению экзегетов, центральными фрагментами библейского текста, касающимися этой темы, являются отрывки: нет... посредника, который положил бы руку свою на обоих нас (Иов. 9:33); И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних! (Иов. 16:19); Заступись, поручись [Сам] за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня? (Иов. 17:3); А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей! (Иов. 19:25–27). Иов жаждет Заступника, Ходатая, Который бы, обладая поистине Божественным достоинством и властью, Сам заступился за страдальца перед Богом, избавил его от бессилия перед диаволом, искупил от греха и телесно воскресил в вечную жизнь.

Еще одной важнейшей темой речей Иова, по убеждению древних Отцов, является сформулированное праведником учение о Божественной Премудрости – именно как о Премудрости Ипостасной (Иов. 12:12–13; 28:12–28). По святителю Григорию Великому, Иов говорит здесь о Сыне Божием как о Той Премудрости, Которая «есть Бог»¹²⁰². Лишь Один Господь ведает Ее пути и место Ее пребывания – непостижимой и сокрытой для человеческого познания. Эта Премудрость пребывала в Боге Отце от века, являясь Участницей всех творческих Божественных дел.

Что же касается еще одного противника Иова – Елиуя, – то древние толкователи дают ему весьма неоднозначные оценки. По убеждению экзегетов, многое произнесенное Елиуем в отношении Бога и Его Промысла о мире вполне верно. Елиуй отнюдь не может восприниматься читателем Библии в качестве такого же прообраза современных еретиков, как и друзья Иова; однако Елиуй в тех случаях, когда он относит свои слова к личности Иова, безусловно клевещет на страдальца. И Елиуй подобно Елифазу, Вилдаду и Софару «не верил, что блаженный Иов жил так, как говорил»¹²⁰³. Если святитель Иоанн Златоуст, давая общую оценку личности Елиуя, решительно утверждает, что он был «далек от честолюбия»¹²⁰⁴, то святитель Григорий Великий, напротив, полагает, что Елиуй являет собой в книге Иова еще один заслуживающий негативной оценки тип реалий Новозаветной эпохи: образ... «гордеца»¹²⁰⁵, причем – гордеца-христианина. Именно по причине собственной гордыни «Елиуй, многое говоря правильно,.. словно бы говорил совершенно превратно»¹²⁰⁶. Но и Златоуст также однажды прямо именует Елиуя «безбожником»¹²⁰⁷. И в то же самое время даже такой человек, как Елиуй, по убеждению святителя Григория, «иногда... возвышается до высот пророчества»¹²⁰⁸.

Елиуй молод, но в собственной гордыне он даже пытается поучать старцев – друзей страдальца. Вместе с тем, по убеждению экзегетов, Елиуй презирает друзей Иова за то, что они не смогли победить праведника в предшествовавшем споре. Елиуй убежден, что уж ему-то удастся побороть Иова, успешно ему возразить; при этом Елиуй намерен отталкиваться здесь именно от тех ошибочных аргументов, что, по его мнению, присущи речам страдальца. Кроме того, Елиуй готов выступить защитником Самого Бога и даже желает говорить с Иовом от имени Господа.

Елиуй обвиняет Иова в том, что страдалец будто бы убежден в своем нравственном превосходстве над Богом, Который к нему несправедлив, а также и в том, что Иов якобы утверждает: для человека вообще нет никакой пользы в стяжании праведности. Святые Отцы не согласны с подобными обвинениями Елиуя в адрес страдальца, а также и с интерпретацией юным гордецом хода мыслей Иова: ведь Иов в своих речах «не произнес ничего подобного»¹²⁰⁹.

Далее Елиуй развивает идею о том, что Господь не слышит молитв лишь тех людей, что пребывают в состоянии сознательного богопротивления, принципиального равнодушия к воле Творца и не желают следовать Его заповедям. Такие грешники заслуживают самого строгого небесного приговора, который вскоре будет вынесен и самому Иову в том случае, если он не покается. При этом Елиуй настаивает на том, что страдания имеют для человека важное очистительное значение, врачуя его грехи, и что несчастья никогда не посылаются людям Богом неправосудно.

Бахвалясь перед Иовом, что он якобы «совершенен в познаниях» (ср.: Иов. 36:4), Елиуй рисует возвышенную словесную картину того, насколько же велик Бог. Говорит Елиуй и о Божественной непостижимости, хотя ему самому при этом ложно кажется, что он, Елиуй, постиг Бога в совершенстве.

Однако Иов (впрочем, как и его друзья) не слушает Елиуя «как безбожника»¹²¹⁰, а потому ему и не отвечает.

Наконец, вместе с явлением Иову Господа страдалец слышит Божественное Самосвидетельство о всемогуществе, творческой и промыслительной мощи Создателя. Бог говорит Иову о том, что Он принимает вызов страдальца на честное противоборство с ним, однако, по убеждению толкователей, надеется на то, что Иов в конце концов сам свободно откажется от такого противостояния с Господом.

Итак, Бог в Своей первой речи ясно демонстрирует Иову всю меру человеческого неведения и бессилия перед тайнами Божественного бытия. Тем самым Господь учит Иова смирению, наставляет «не превозноситься, самовозвышаясь в сравнении с Богом»¹²¹¹. Иову необходимо признать собственную немощь для того, чтобы научиться надеяться именно на Божественную силу.

Вместе с тем Господь открывает Иову, что все осуществляемые в мире творческие и промыслительные Божественные дела говорят в пользу Его совершенной праведности яснее всего.

Господь всем Им сказанным как бы свидетельствует здесь Иову: установленные Самим Творцом «законы [мироздания]... незыблемы и не повреждаются... Ты видишь, что все покоряется и внимает Его [Божиим] Промыслу и воле?»¹²¹²

Вместе с тем все те вопросы о непознаваемости для человека тайн мироздания, что обращены Богом к Иову, оказываются, по убеждению древних толкователей, напрямую связаны со свидетельством о Том, Кто на самом деле все это создал и хранит: с Божественной Премудростью, с Ипостасью Сына, с Логосом.

Очень значимым для святоотеческой экзегетической традиции здесь оказывается и типологическое содержание речей Господа. Так, например, по убеждению древних толкователей, смысловое наполнение 27–30-го стихов 39-й главы заключает в себе ясное предуказание на Христа – на Его Божественное достоинство и на образ совершаемого Им Спасения человеческого рода: По твоему ли слову возносится орел и устрояет на высоте гнездо свое? Он живет на скале и ночует на зубце утесов и на местах неприступных; оттуда высматривает себе пищу: глаза его смотрят далеко; птенцы его пьют кровь, и где труп, там и он (Иов. 39:27–30).

В конечном итоге первая обращенная к Иову речь Господа – это свидетельство о невозможности достижения падшим человеком духовного совершенства, реальной богопричастности лишь своими слабыми силами; вместе с тем здесь содержится и обетование людской способности ко всему этому во Христе.

Вместе с тем Господь в Своей первой речи упрекает страдальца в том, что он ложно приписывает причину своих страданий Божественной несправедливости. Господь видит: «...святой человек не предполагает, что [в результате его страданий] были увеличены его заслуги, но [думает,] что его пороки были сокращаемы в соответствии с великой силой наказания. И поскольку он [Иов] знал, что в нем не было порока, верил, что был несправедливо поражаем; и, ропща на удары, всецело порицал Поражающего», в то время, как страдальцу следовало бы «покорно подчиниться Тому, Кто только и есть единственно Всевышний»¹²¹³. Иов неправ перед Богом именно «в отношении... самих» своих «несчастий... и бедствий»¹²¹⁴. При этом Иов все еще не до конца понимает, что Бог никогда не является причиной действующего в мире зла, и потому-то Господь также ясно открывает страдальцу в Своей речи и это, свидетельствуя, что причина любого зла – лишь в богопротивных действиях сатаны.

Господь ясно свидетельствует Иову, что праведник ложно понял смысл попущенных ему от Бога страданий. Творец, по выражению Златоуста, отвечает Иову, «как сказавшему неправильно», но, однако, как поступившему так «вместе и по незлобию, и по неведению»¹²¹⁵. Вот это-то неведение Иова теперь и исправляет Господь. Вместе с тем Бог «исправляет» Иова именно «как друга»: с любовью и снисхождением. Он отнюдь не стремится унизить Иова. Бог здесь «не говорит [Иову]: «Ты мал», но: «Я велик, и [потому] ты не можешь того, что Я"»¹²¹⁶.

Итак, Бог наконец ясно открывает Иову причину постигших страдальца несчастий. Это объяснение присутствует в версии текста Септуагинты, а также и в прямо зависящем от нее славянском переводе (однако отсутствует в Вульгате): Не искажай (μὴ ἀποποιοῦ), определения (κρίμα) Моего. Неужели ты думаешь, что Я поступил с тобой с [какой-либо] иной целью, нежели чтобы ты был явлен праведным? (Иов. 40:8; Септуагинта). Тем самым, с одной стороны, по свидетельству Самого Господа, Иов в своих прежних речах именно исказил, неверно интерпретировал смысл Божией воли о страдальце и посредством этого – пусть и по неведению – несправедливо осудил спасительный Промысл Творца. С другой стороны, смысл страданий Иова заключался отнюдь не в том, чтобы наказать Иова за какие-то грехи, но в том, чтобы реализовать его праведность в совершенной мере, возводя его через страдание к еще большему духовному совершенству. Как замечает святитель Григорий Великий, «блаженный Иов счел страдания свои наказанием за вину, а не ради благодати; счел, что умеряются его грехи, а не увеличиваются заслуги. Теперь же слышит [от Бога] упрек за то, что полагал смысл страданий иным...»¹²¹⁷ Кроме того, Господь здесь как бы говорит Иову: «хотя в тебе и нет того, что надлежало бы исправить, но в тебе все еще есть то, что следует возрастить»¹²¹⁸, возвести к совершенству.

Кроме того, по свидетельству Самого Господа, все случившееся с Иовом произошло с ним еще и ради того, чтобы явить эту его праведность окружающим: чтобы ты был явлен праведным (Иов. 40:8; Септуагинта). Такая его праведность обнаруживается для ветхозаветных читателей Библии в том, что Иов, сподобляясь на исходе своих страданий – благодаря величию своей святости – опыта личной встречи со Христом, ясно о ней здесь свидетельствует и тем самым призывает к грядущей новозаветной встрече с Ним и весь человеческий род. Иов наставляет других в Истине самим образом своих безвинных страданий, лично являя в себе всей вселенной тип Христовых страстей.

Наконец, Иов кротко сознается в собственном невежестве в отношении путей Божественного Промысла: вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои. Однажды я говорил, – теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду (Иов. 39:34–35).

Вслед за этим Господь произносит Свою вторую речь, в которой ясно открывает страдальцу Божественное намерение окончательно победить сатану и тем самым открыть человечеству путь к Спасению.

В этой речи Бог свидетельствует о будущих путях торжества Христа над диаволом; при этом сатана выступает здесь под образами «бегемота» (в Септуагинте – «зверя») и «левиафана» (в Септуагинте – «дракона») – именно его «силу, и дерзость, и зломыслие... разоблачает»¹²¹⁹ тут Господь. Особенно значимым для древних толкователей является прообразовательный смысл библейских слов Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? (Иов. 40:20), предуказующих на «Божественную хитрость», с помощью которой воплотившийся Сын Божий, скрывая до времени от диавола Свое Божество, победит сатану. При этом сатана во второй речи Господа характеризуется как вождь и царь всех грешников и гордецов, пребывающий с ними в нерасторжимом духовном единстве. И, несмотря на эту свою мощь, сатана окажется не в силах устоять перед Божественным всемогуществом и будет повержен Богом, ставшим Человеком: посредством смирения, уничижения, вольного кенозиса Сына. По убеждению древних толкователей, перед мысленным взором Иова как бы разворачивается вся история грядущего Спасения человечества от власти греха и диавола. Приоткрываются ему и плоды этой победы, причастниками которой станут новые «соработники» Бога – члены грядущей Церкви Христовой.

Наученный Самим Богом пониманию истинных причин своего страдания, Иов должен принести покаяние: не в качестве признания за собой неких личных грехов, которых у него нет, но как свидетельство о прежде присущем страдальцу ложном понимании смысла его спасительной муки. Для Иова эта его ошибка не являлась укоризненным грехом, ибо подлинные причины его страданий были намеренно сокрыты от праведника Самим Богом, и потому Иов никак не мог знать, в чем же он заблуждается. И все же Господь ожидает от Иова раскаяния за это заблуждение: в отношениях между Богом – Который Сам есть Истина – и человеком не должно быть вообще никакой неправды. Такое покаяние оказывается для Иова той подлинной и глубинной «переменой ума», что готовит страдальца к его теснейшему союзу с Господом. Благодаря покаянию, Иов теперь способен взойти к великой добродетели – смирению. Это новообретенное смирение пролагает ему путь к высочайшей мере богообщения: к встрече с Тем, Кому он ныне в этом своем смирении уподобляется – к встрече со смиренным Богом, грядущим стать Человеком, со Христом.

Христос, будучи безгрешен, смиренно принимает мучения. В отличие от Него Иов, не имея греха, пока что еще ропщет на страдания. Ныне Бог научает Иова принять несправедливые страдания смиренно и тем самым взращивает его во образ Христов.

Это смиренное покаяние позволяет Иову лицезреть удивительную тайну: Лик Христов, образ Бога, грядущего воплотиться и являющего страдальцу самый образ этого Своего Вочеловечения. Сподобившись такого боговидения, Иов восклицает: Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя (Иов. 42:5).

Древние церковные писатели настаивают на том, что увиденное здесь Иовом, будучи неразрывно связанным «с Таинством Вочеловечения Единородного»¹²²⁰, явственным образом научило его «тайне Христовой»¹²²¹. Иову здесь – как впоследствии и многим праведникам уже новозаветной эпохи – подлинно «явился Христос»¹²²². Святитель Амвросий Медиоланский утверждает: «...никто... больше Иова... не любил Христа»¹²²³. Причем эта тайна Христова, по убеждению Олимпиодора, открывается Иову действием Третьего Лица Пресвятой Троицы: Иов «получает о ней совершенное знание благодаря сиянию Всесвятого Духа»¹²²⁴.

Сподобившись подобного высочайшего видения, Иов, по убеждению древних экзегетов, хорошо понимает и то, что он по-прежнему пребывает под властью прародительского греха, что он, как и ранее, все так же нуждается в Искупителе, что это явление Христа лишь предуказует на грядущее Воплощение, а не есть уже само исполнение Спасения. Тем самым Иов, «созерцая [теперь] непосредственно внутренним оком свет Истины, [ныне] лучше видит, различает и тьму своей человеческой природы»¹²²⁵.

Далее следует Божественное оправдание Иова и осуждение его друзей. Господь резко и открыто обличает Елифаза, Вилдада и Софара за их прежние слова; и это несмотря на то, что они искренне пытались защитить Бога от обвинений Иова. Тем самым «становится очевидно, сколь велика была правда его [Иова] в отстаивании своей невиновности в делах перед друзьями, ибо он судом Бога предпочтен даже самим защитникам Бога»¹²²⁶. Разумеется, Бог признает правоту Иова отнюдь не в том, что Господь, как ошибочно казалось праведнику, был же к несчастьям страдальца. Правота Иова в ином: в его утверждении всемогущества и абсолютной свободы Бога, а также в постулировании Его совершенной непостижимости; вот здесь-то Иов как раз и оказался полностью прав в своем споре с друзьями, которые, в отличие от него, ложно настаивали на Господней «законнической» справедливости, а также на возможности рационального познания человеком Творца.

В соответствии с текстом Септуагинты, именно Иов должен принести за друзей – как священник Божий – умилостивительную жертву Господу. И лишь ради Иова Господь прощает друзей страдальца, которые, по Божиему свидетельству, говорили... не так верно, как... Иов (Иов. 42:8).

Иов с радостью приносит такую жертву за друзей, возносит за них молитву, тем самым, по мнению святителя Григория Великого, вновь являя собой прообраз Церкви Христовой, способной примирить с Господом даже самых закоренелых еретиков, тип которых и представляют в книге Иова Елифаз, Вилдад и Софар¹²²⁷.

Страдания Иова прекращаются именно в тот момент, когда он делается ходатаем за согрешивших перед Богом друзей. Став реальным источником, действительной причиной Божественного милосердия в отношении других, он и сам оказывается тотчас же помилован.

Подчеркнем: Иов, по-прежнему являясь прообразом Христа, зримо приоткрывает – посредством такого своего заступничества за друзей – еще одну сторону осуществляемого Господом дела Спасения. Мы зрим в Иове уже не только образ страждущего Христа – Искупителя от власти греха и смерти; перед нами в лице Иова, молящегося за кающихся Елифаза, Вилдада и Софара, зримо предстает тип милосердного Христа – Ходатая за весь человеческий род перед Своим Небесным Отцом: причем не только за праведников, но и за кающихся грешников.

Итак, Иов, достигший – благодаря своей твердости перед лицом несчастий и бесовских искушений – вершин личной святости, удостаивается прекращения страданий и сподобляется Божественных милостей. Отныне в нем действует та Божественная благодать, что властно и легко преодолевает, исцеляет все его прежние горести и недуги. И вместе с тем Иов теперь целиком и полностью обращен в грядущее: к реальности будущего пришествия в мир Христа. Он наслаждается ниспосылаемыми ему от Бога повседневными благами, но мыслит больше о горнем, чем о земном, ибо теперь подлинно имеет «высокую душу, касавшуюся небес»¹²²⁸.