Книга Есфирь и внебиблейские памятники

Книга Есфирь принадлежит в ряду ветхозаветных книг к числу таких писаний, в достоверности и историческом характере которых чаще и более других возникали и возникают сомнения. Подобно книге пророка Даниила, повествования ее касаются событий, случившихся вне Палестины, и побуждают апологетов-библеистов обращаться к внебиблейским памятникам¹. Согласие повествований книги Есфирь с внебиблейскими памятниками может вполне освободить эту книгу от рационалистических нареканий на нее. Внебиблейские свидетельства, коими могут пользоваться защитники книги Есфирь, различного характера. Большое значение следует придавать филологическому разбору собственных имен, встречающихся в книге Есфирь. Объяснение этих имен из персидского языка, а не из еврейского, доказывает, что они не могли быть сочинены писателем-евреем, а напротив, записаны историком на основании персидских памятников или собственного знакомства с описываемыми лицами и событиями. Далее, внебиблейские свидетельства в значительном количестве находятся у древних греческих историков, описывавших персидское царство, особенно у Геродота, Ксенофонта и Плутарха. Наконец, в новейших открытиях в развалинах древних персидских городив: Суз, Персеполя, Экбатан и др. и в клинообразных письменах, оставленных персидскими царями, находятся некоторые свидетельства, согласные с повествованиями книги Есфирь. В своей совокупности все указанные свидетельства столь многочисленны, что заключают в себе параллели едва не каждому стиху книги Есфирь. Рассмотрим последовательно книгу Есфирь в сопоставлении с этими свидетельствами², принимая во внимание канонический состав ее в еврейском тексте и русском синодальном переводе.

Первая глава книги Есфирь начинается так: и было во дни Артаксеркса, этот Артаксеркс царствовал над ста двадцатью семью областями от Индии и до Ефиопии (1 стих).

Священный историк в начале своего повествования не называет царства, в коем был царем Артаксеркс, но из дальнейшего его повествования несомненно следует, что речь идет о персидском царе и царстве. Принятое у LXX и в русском переводе, чтение имени персидского царя: Артаксеркс соответствует не столь определенному еврейскому начертанию его: ahasverosch (агасверош). Еврейское начертание имени персидского царя книги Есфирь отлично от имени Артаксеркса, встречающегося у Ездры в 4, 7–11: artahschaschta (артагшашта). Поэтому, несмотря на древность перевода LXX и заключающегося в нем предания, современные ученые отождествляютъ Агасвероша книги Есфирь не с Артаксерксом, а с Ксерксом персидским царем, известным своими печальными походами в Грецию. Такое понимание подтверждается звуковым сходством в начертании имени Агасвероша с именем Ксеркса в клинообразных письменах и у греческих историков и значительным различием с именем Артаксеркса в тех же памятниках³. Все западные толковники книги Есфирь, со времени Иусти⁴, обращают, кроме того, внимание на характер Агасвероша и несоответствие его характеру Артаксеркса. Агасверош – самодур, глуп и жесток; легко и свободно, без минутного колебания, дает повеление избить иудеев или их врагов (Есф. 8–9 глл.), врагов Амана или его самого и т. п. Артаксеркс же считается у Плутарха человеком кротким и великодушным, высокоблагородным, превосходившим по своему нравственному настроению всех других персидских царей. Артаксеркс по мягкости своего характера отменял даже законную смертную казнь преступникам, приказывая вместо головы их отрубать головные тюрбаны, а вместо ушей отрезывать перевязи⁵. Мог ли столь мягкий и нежный царь издавать повеления Агасвероша об избиении иудеев и их врагов и, услышав об истреблении в Сузах 500 человек, позволить и на другой день подобное же истребление (Есф. 9, 11–14)? Но неприложимое к Артаксерксу вполне приложимо к Ксерксу. Жестокость, самодурство и глупость Ксеркса, засвидетельствованные древними историками, вполне соответствуют поступкам Агасвероша: напр. избиение ни в чем не повинных сыновей Пифия, оказавшего своими богатствами помощь Ксерксу⁶; отрубление голов строителям моста чрез Геллеспонт⁷, убиение кормчего, спасшего ему жизнь⁸, и многие другие факты в жизни Ксеркса уясняют вышеприведенные указы Агасвероша об истреблении иудеев и их врагов. При дальнейшем изложении книги Есфирь мы укажем аналогии в истории Ксеркса и другим поступкам Агасвероша. Из истории Ксеркса, наконец, удобно изъясняются некоторые события книги Есфирь, напр. 180 дневное собрание в Сузах князей и сатрапов (Есф. 1, 4), аналогичное описываемым у Геродота продолжительным совещаниям Ксеркса с сатрапами о походе в Грецию⁹; четырехлетний промежуток времени с отвержения царицы Астини до избрания Есфири (Есф. 1, 3 и 2, 16), соответствующий времени похода Ксеркса в Грецию¹⁰, и многое другое. На указанных основаниях и мы присоединяемся к общепринятому ныне мнению и будем отождествлять Агасвероша книги Есфирь с Ксерксом¹¹.

Агасверош, повествует писатель книги Есфирь, царствовалнад ста двадцатью семью областями от Индии до Эфиопии (1, 1).

Указанное историком разделение персидского царства на 127 провинций стоит в согласии со свидетельством пророка Даниила о введенном Дарием Мидянином разделении мидо-персидского царства на сто двадцать провинций или областей (Дан. 6, 1). По рассказу Геродота, Дарий Гистасп разделил персидское царство на 20 сатрапий¹². На стенах построек Ксеркса в Персепольском дворце изображены представители этих 20 сатрапий с дарами Ксерксу, причем от каждой сатрапии показаны шесть начальников и общее их количество, следовательно, определено в 120 человек¹³. Это число, как видно, соответствует свидетельствам Даниила и книги Есфирь. Так как сатрапии, по Геродоту, вмещали в себе много разных племен, то, вероятно, частнее по населению они разделялись на более мелкие округи, соответствовавшие показаниям библейских писателей и рисунков персепольского дворца.

Определение общих границ персидского царства: от Индии до Эфиопии – ясно напоминает технический термин греческих историков в определении границ владений Дария и Ксеркса. Может быть в соответствие своему географическому положению в пределах персидского царства, как представители двух противоположных границ его, индийцы и эфиопы занимали соседственное положение в войсках Ксеркса¹⁴.

Именами индийцев и эфиопов определяет и сам Дарий Гистасп границы своих владений в своей надгробной надписи в Накш-и-Рустэм¹⁵.

В то время царь Артаксеркс сел на царский престол свой в Сузах, престольном городе (Есф. 1, 2).

Наименование города Суз престольным городом персидского царя Агасвероша соответствует свидетельству древних историков и других памятников о столичном городе Персии Сузах. Все главнейшие события царствования Ксеркса обдумывались в Сузах. До похода и после похода в Грецию, Ксеркс жил в Сузах. В Сузах Ксеркс вступил и на престол¹⁶.

В третий год своего царствования он сделал пир для всех князей своих и для служащих при нем, для главных начальников войска персидского и мидийского, и для правителей областей своих, показывая великое богатство царства своего и отличный блеск величия своего, в течение многих дней, ста восьмидесяти дней (Есф. 1, 3–4).

Описываемое здесь священным историком, бывшее в Сузах на третьем году Агасвероша, собрание князей и сатрапов персидских совпадает с рассказом Геродота о собрании в Сузах «достойнейших персов», на третьем году правления Ксеркса, для совещания о походе на Грецию. Как долго происходили эти совещания, 180 дней или более, Геродот не говорит, но вероятно не малое время, ввиду важности решавшегося на них вопроса и продолжительности следовавшего за ними приготовления к походу ¹⁷ . Судя по отрывкам споров, приводимых Геродотом, можно думать, что собрание было продолжительно. Продолжительность собрания увеличивалась еще вследствие пиров царских, прерывавших политические совещания. При сопоставлении с рассказом Геродота, выясняется указываемая священным историком самохвальная цель собрания князей и начальников: показывая великое богатство царства своего и отличный блеск величия своего. Это восхваление нужно было Ксерксу, чтобы убедить областеначальников, сомневавшихся в благоприятных последствиях похода в Грецию, участвовать в походе, поразить их блеском величия персидского царства и внушить им надежду на непобедимость его и неизбежность поражения дерзких и ничтожных греков. Кроме того, указанное выражение священного историка стоит в связи с общим характером, планом и задачами деятельности персидских царей Дария и Ксеркса. По взгляду Дункера, вся деятельность этих царей была направлена к тому, чтобы показать «блеск и величие своего царства». Оставшиеся после них памятники и надписи в Персеполе, Сузах, Экбатанах не содержат в себе ни рассказов об их победах, ни хроники событий их царствований, они только прославляют славу и величие их царства. «На них, замечает Дункер, изображается трон царя, несомый подчиненными народами, окруженный князьями царства, защищаемый телохранителями; на них изображаются подчиненные народы, приносящие им дань, спокойное величие их царства; на них нет ни отдельных событий, ни побед»¹⁸. Тем более, стало быть, естественно ожидать, что Ксеркс старался как можно более показать свое величие пред вельможами, собиравшимися на войну.

Различение правителей и военачальников персидского царя на персидских и мидийских довольно характерно и указывает на вековое разделение персидского царства по двум попеременно господствовавшим народностям: мидянам и персам. Сначала господствовали мидяне и потому у пророка Даниила это царство называется мидо-персидским (Дан. VI, 9. 16), а со времени Кира стали господствовать персы и потому в настоящем случае они поставлены ранее мидян.

Правители персидских областей в еврейском тексте книги Есфирь названы fartemim. Это название персидского происхождения, объясняется из персидского языка и употребляется в Зенд-авесте, с перезвучиями в pardamиfrathemo, в значении: первые, т. е. высшие сановники¹⁹. В еврейском языке оно не употребляется и не может получат из него своего объяснения.

По окончании сих (т. е. 180) дней сделал царь для народа своего, находившегося в престольном городе Сузах, от большого до малого, пир семидневный на садовом дворе дома царского (Есф. 1, 5).

После официальных совещаний с правителями и областеначальниками и торжественных в честь их пиров, Агасверош устроил пир и для всех жителей Суз. И этот пир для Ксеркса мог иметь политический характер и вытекать из желания получить от жителей столицы поддержку в ожидаемом походе. Но преимущественно, конечно, в пире, как для областеначальников, так и для жителей Суз, отражается характер Ксеркса, его любовь к пирам. По свидетельству Атэнея, Ксеркс издал приказ награждать всякого подданного, если он придумает какой-либо новый род увеселения и удовольствия²⁰. Во время своего несчастного похода в Грецию Ксеркс не отказывался попировать и обременял своей любовью к пирам страны, по которым проходили его несметные полчища²¹. И по окончании этого похода он не переставал пировать²². Выделение на царском пиру жителей Суз из других подданных персидского даря объясняется особенной близостью их к царю. Геродот считал нужным упомянуть о впечатлении, какое производили победы и поражения Ксеркса на жителей Суз. Известие о взятии Ксерксом Афип произвело в Сузах праздник: улицы усыпаны были миртами, жители воскуряли фимиам и предавались пиршествам. Напротив, известие о поражении Ксеркса так потрясло их, что все они разорвали на себе одежды и разливались в бесконечных воплях и жалобах все время, пока Ксеркс сам не возвратился в Сузы²³. О впечатлении, какое производили победы и поражения Ксеркса на жителей других персидских городов, Геродот не упоминает, вероятно, потому, что последние мало интересовались судьбой Ксеркса и безразлично относились к его успехам и неудачам. Нa жителей Суз прежде всего и более всего изливались милости Ксеркса при его успехах и гнев его при неуспехах, а потому они и интересовались последними. Они все были как бы придворными Ксеркса и разделяли его радость и горе. Для жителей Суз пир давался на садовом дворе царского дома. Свидетельства древних историков и новейших исследователей показывают, что персидские цари любили заниматься садоводством и не только сами при своих дворцах разводили сады и парки, но сами же работали в них и требовали, чтобы сатрапы в своих провинциях разводили сады и парки²⁴. Придворные персидские сады так хороши были, что греческие историки называют их раем «παράδεισος"²⁵

Далее священный историк подробно описывает внутреннее устройство и убранство пиршественных царских зал.

Белые, бумажные и яхонтового цвета шерстяные ткани, прикрепленные виссонными и пурпуровыми шнурами, висели на серебряных кольцах и мраморных столбах. Золотые и серебряные ложа были на помосте, устланном камнями зеленого цвета, и мрамором, и перламутром, и камнями черного цвета (1, 6–7).

В описании пиршественных зал персидского дворца нельзя не видеть соответствия с изображениями персидских дворцов в других памятниках. Так, внимание священного историка, при входе в эти залы, было обращено на многочисленные мраморные столбы их. Точно также и внимание нынешних ученых исследователей развалин Суз, Персеполя, Экбатан и других персидских городов и бывших в них царских дворцов Дария и Ксеркса, обращается на прочно сохранившиеся среди других развалин многочисленные мраморные столбы, украшавшие дворцовые залы и поддерживавшие своды и потолки их. Эти многочисленные мраморные столбы составляют характерную черту персидских дворцов и сохранились целыми сотнями среди обратившихся в мусор других частей тех же зданий. На них сохранились и различные клинообразные письмена и рельефные изображения событий царствования Дария и Ксеркса²⁶. Многочисленные мраморные столбы, по свидетельству священного историка, украшены были и поддерживали прикрепленные к ним разные драгоценные ткани белые, бумажные и яхонтового цвета. Конечно, эти драгоценные ткани не могли сохраниться до нашего времени, но повествование священного историка в этом случае согласуется с показанием других историков о том, что, что любимыми цветами у персов были белый и яхонтовый²⁷. Для обозначения материала драгоценных тканей священный историк употребляет слово: karfas -персидское слово, обозначающее льняные ткани²⁸. Описывая драгоценное убранство пиршественной залы, священный историк указывает на золотые и серебряные ложа, помещенные на полу, украшенном мрамором, перламутром и другим ценным материалом. Правда, от золотых и серебряных лож сузского дворца ныне ничего не сохранилось, но существование их в древнее время подтверждается описанием у Полибия убранства другого персидского дворца – в Экбатанах. В этом дворце, украшенном Дарием и Ксерксом, нигде не видно было кипариса и кедра, из коих он был построен: все было прикрыто листовым золотом и серебром; золотом и серебром были густо покрыты колонны, потолки, столы, скамьи и все внутренние стены дворца. Много этого богатства увезено было Александром Македонским, но много еще и после него оставалось²⁹. Во время похода в Грецию Ксеркс и его главный полководец Мардоний не могли расстаться с этойроскошью и на разграбление грекам оставили в своих палатках золотые и серебряные ложа³⁰. Перламутр и черный мрамор в полах персидских дворцов и доселе по местам сохранились³¹. Вообще, описание дворца в книге Есфирь согласуется с нынешними раскопками в Персии³².

Затем священный историк описывает самый пир.

Напитки подаваемы были в золотых сосудах и сосудах разнообразных (т. е. разнообразной формы), ценою в тридцать тысяч талантов; и вина царского было множество, по богатству царя. Питье шло чинно, никто не принуждал; потому что царь дал такое приказание всем управляющим в доме его, чтобы сделали по воле каждого (Есф. 1,8). При описании самого пира свящ. историк, прежде всего, упоминает о драгоценных, золотых сосудах, в которых подавалось вино. О таких же драгоценных сосудах для вина упоминают Геродот и Ксенофонт; первый в истории похода Ксеркса в Грецию, второй в своей «Киропедии»³³. Если во время несчастного похода Ксеркса палатки его и Мардония были наполнены золотыми и серебряными бокалами, и жители разных провинций должны были приготовлять ему и высшим его сановникам золотую и серебряную столовую посуду, то что сказать о постоянной его посуде в сузском дворце? А тем более какого качества должна быть посуда, назначенная для пира, в коем Ксеркс хотел показать блеск величия и славу царства своего? Потому вполне естественно, что серебряные сосуды, употреблявшиеся во время похода, уступили на царском пиру свое место одним только золотым сосудам, оцененным свящ. историком в 30 тысяч талантов. В драгоценные сосуды на царском пиру вливалось гостям и особое, не менее драгоценное, вино, названное писателем «царскимъ» вином. О пристрастии персидских царей к особенным редкостным «царским» винам упоминают древние языческие историки и называют их хелвонскими винами, известными еще пророку Иезекиилю (Иез. 27, 18)³⁴. На дозволение всем гостям пользоваться этим «царским» вином обращено особенное внимание писателем потому, что обыкновенно на царских персидских пирах гости, даже очень приближенные к царям, и высшие правители пили вино отличное от того, которое пили сами цари³⁵. Здесь же было сделано особое исключение в этом отношении. Замечание свящ. Историка о том, что «питье шло чинно и без принуждений»,может быть, имеет ввиду обычные последствия полных безобразных оргий персидских пиров, с коих пьяных гостей обыкновенно уносили, так как они не владели уже своими ногами³⁶.

И царица Астин сделала также пир для женщин в царском доме царя Артаксеркса (Есф. 1, 9). Имя царицы: Астин соответствует в еврейском тексте слову vaschti (вашти), слову чисто персидского корня и происхождения и значащему в персидском языке: красивая, прекрасная³⁷. Жены персидских царей, по свидетельству древних историков, занимали иногда очень видное положение в государстве; им иногда давались в управление целые провинции, для извлечения доходов на свои наряды³⁸, они управляли множеством царских наложниц и потому могли давать на своей женской половине дворца пиры для женщин.

В седьмой день пира, когда развеселилось сердце царя от вина, он сказал Бегуману, Бизфе, Харбане, Бигфе, Авагое, Зефару и Каркасу, семи евнухам, служившим пред лицем Артаксеркса, чтобы они привели царицу Астинь пред лице царя в венце царском, для того, чтобы показать народам и князьям красоту ее, потому что она была очень красива (Есф. 1, 10–11).

Существование евнухов при персидском царском дворе, как вернейших телохранителей и ближайших исполнителей приказаний царей и цариц, засвидетельствовано множеством древних историков греческих и римских³⁹. Все имена упоминаемых свящ. историком евнухов, по исследованию филологов, имеют персидское происхождение и в персидском языке имеют свое значение⁴⁰. Определение количества высших евнухов числом семь соответствует употребительному у персов седмеричному священному числу. В соответствие семи Амшаспандам, у персов было семь высших сановников, семь стражей, как семь благодетельных планет⁴¹. При гаданиях употреблялись семь пар соколов, при жертвоприношениях семь пар юношей и пр.⁴².

Своим семи евнухам пьяный Агасверош велел привести в пиршественную мужскую залу царицу Астин, чтобы, по своему обычаю, похвалиться ее красотой пред сластолюбивыми своими сановниками. По сохранившимся свидетельствам древних писателей, персидские цари обыкновенно обедали только втроем: царица-мать, царь и царица-жена. Остальные придворные и приглашаемые к царскому столу обедали за другими столами и в других комнатах. Когда после обеда начиналось винопитие, очень обильное у персов, то жена и мать царя от безобразной компании уходили, а вместо них входили наложницы царские, музыкантши и танцовщицы и начиналась оргия⁴³. Поэтому понятен упоминаемый далее отказ Астини явиться к царю, да еще в царском венце. Исполнить желание пьяного царя значило, по персидским обычаям, низвести царицу в разряд позорных женщин и оскорбить в ней как женщину, так и царицу. Требуемое пьяным Агасверошем парадное одеяние Астини, с царским венцом или тиарой на голове было в обычае у персов⁴⁴, но только в торжественных случаях, а не пред пьяной компанией персов, оскорбительной для всякой честной женщины⁴⁵.

На отказ благоразумной царицы явиться пред пьяной компанией сильно разгневался Агасверош: И разгневался царь сильно, и ярость его загорелась в нем. И сказал царь мудрецам, знающим прежние времена, – ибо дела царя делались пред всеми знающими закон и права, – приближенным же к нему тогда были: Каршена, Шефар, Адмафа, Фарсис, Мерес, Марсена, Мемухан, семь князей персидских и мидийских, которые могли видеть лице царя и сидели первыми в царстве: как поступить с царицей Астин за то, что она не сделала по слову царя Артаксеркса, объявленному чрез евнухов (Есф. 1, 18–15)?

По описанию свящ. историка, царя Агасвероша окружали мудрецы, знавшие историю и персидские законы и находившиеся в постоянных совещаниях с ним. О подобном обычае Ксеркса очень часто упоминает Геродот: Ксеркс постоянно окружен был разными советниками, занимавшими высокое общественное положение, и по их советам постоянно поступал, хотя бы вопреки своим собственным первоначальным планам. Геродот приписывает мысль о несчастном походе в Грецию настойчивым советам Мардония, пересилившим первоначальное нежелание самого Ксеркса⁴⁶. Они пользовались от Ксеркса почетом, конечно за свое знание истории, законов и прав персидского царства. Сохраненные свящ. историком имена высших царских советников имеют персидское происхождение и объясняются из персидского языка⁴⁷. Число их ограничивается священным персидским числом – семью. Таковое же число высших персидских сановников, следивших за исполнением «отечественных» древних законов персидского царства, определяется у Ксенофонта⁴⁸. Вероятно, эти же семь высших сановников, как «стражей персидских законов и царства», изображены в рельефах построек Ксеркса в персепольском дворце⁴⁹. Как высшим сановникам и царским советникам, этим семи лицам принадлежало право «видеть лице царя». Это замечание свящ. историка прямо переносит нас в строй жизни древних персидских царей, считавших себя богоподобными существами и полагавших свое величие в недоступности для народа. Введенный Дейоком обычай: безусловное уединение царя и строгое запрещение подданным видеть его лице⁵⁰, привился и к персидским царям⁵¹. Только при строгом соблюдении этого обычая возможно было, по рассказам Геродота, осьмимесячное царствование никем не виданного Лжесмердиза⁵². Исключение из этого общего правила делалось только для особенно приближенных к персидским царям высших сановников, напр., для участников заговора, доставившего Дарию престол⁵³, или для советников Ксеркса⁵⁴ и упомянутых свящ. историком высших сановников Агасвероша.

На вопрос царя: как поступить с царицей Астин за неисполнение царского повеления? один из персидских мудрецов ответил, что Астин следует лишить достоинства царицы, вместо ее избрать другую царицу и разослать по всем областям обширного персидского царства царский указ о безусловном главенстве мужей в своих домах и повиновении им жен. Указ этот должен быть вписан, как неотменяемый, в законы персидские и мидийские и разослан всюду. Совет был исполнен и указ разослан и объявленкаждому на природном его языке (Есф. 1, 16–22).

Приведенному повествованию свящ. историка могут быть указаны, конечно, только некоторые аналогии. Упоминаемый здесь глупый указ не сохранился, так как самые законодательные и исторические книги персидских царей не сохранились. Но существование самых «книг персидских и мидийских законов» (19 ст.) было известно и другим библейским писателям. На основании их, как повествует Ездра, то запрещалось, то разрешалось персидскими царями построение второго иерусалимского храма (1Ездр. 4, 15–20. 6, 1–5). Царский эдикт, разосланный по разноплеменным подданным персидского царя, был составлен на разных языках, чтобы был понятен мужам и женам на их природном языке (22 ст.). Из показания истории видно, что персидские цари в сношениях с разными народами употребляли разные языки: с евреями они сносились на сирском языке (1Ездр. 4, 7), с лакедемонянами на ассирийском⁵⁵. На память последующим поколениям персидские цари вырезывали на скалах и памятниках разноязычные надписи: по Геродоту на ассирийском и эллинском языках⁵⁶, а по новооткрытым их памятникам: на персидском, ассирийском и мидийском языках⁵⁷.Поэтому упоминаемый свящ. историком разноязычный указ соответствует обычаям персов. А глупое содержание его имеет себе параллели во многих других глупых поступках Ксеркса, напр. в наказании и клеймлении Геллеспонта⁵⁸ и т. п.

Чрез несколько времени после удаления Астини гнев царя утих и начал сменяться сожалением о ней. Сметливые придворные, боясь ее возвращения, посоветовали царю заняться отысканием преемницы непокорной Астини. С этой целью они порекомендовали собрать в Сузы красивейших девиц со всего персидского царства, поместить их в женском отделении сузского дворца под надзором Гегая и после косметических притираний представить царю. Красивейшая из них должна быть избрана в жены царю. Этот совет понравился сластолюбивому царю (Есф. II, 1–4).

Обычай избрания царских жен из красивейших девиц царства известен был не только древним восточным народам и, в частности, персам⁵⁹, по и нашим русским древним царям. Имя начальника женского отделения персидского дворца: Гегай (Hege – 2, 4) объясняется из персидского языка и употребляется в персидской священной литературе⁶⁰. По свидетельству Ктезия, у Ксеркса во время сражения при Фермонилах был придворный по имени Хегий. Не одно ли это лицо с Гегаем книги Есфирь? Персидские цари при походах брали с собою жени наложниц, а вместе с ними, конечно, и евнухов⁶¹. Страсть к притираниям была чрезвычайно развита у персов и господствовала не только над женщинами, но и над мужчинами. Особенно же ею увлекались царицы, славившиеся своей искусственной и естественной красотой среди древних азиатских и европейских народов⁶².

В Персии в то время находился в плену иудей Мардохей с дочерью своего дяди Гадассой, называемой по-персидски Есфирью. Благодаря своей красоте, Есфирь также была взята ко двору и понравилась Гегаю. В услужение ей даны были семь девиц, а для увеличения красоты выданы были нужные притирания, и помещена была Есфирь со своими служанками в лучшее отделение женской половины дворца (Есф. II, 5–9). Упоминаемые здесь имена Есфири: первое – Гадасса объясняется из халдейского и еврейского языков (ср. hadas – мирт – Ис. ХLI, 19. Зах. I, 8. Неем. VIII, 15), а второе – Есфирь (Esther) объясняется из персидского языка и сродно персидскому – sitareh – звезда, откуда грeческое ἀστέρ, лат. aster, далее: stern и др.⁶³. Такое объяснение вполне понятно, потому что первое имя дано было Есфири ее родными – евреями, а второе – персами. В услужение Есфири даны были семь девиц – священное персидское число, о котором говорено было выше (I, 10).

Приготовление девиц к представлению царю продолжалось целый год, состояло в натирании их мирровым маслом и ароматами. По представлении к царю, девицы переходили в дом женский под надзор Шаазгаза, царского евнуха. стража наложниц (Есф. II, 12–14).

Имя главного царского евнуха: Шаззгаз персидского происхождения и с персидского языка значит: страж красивых. Вероятно, это было нарицательное имя, означавшее должность, а не лицо⁶⁴. Упоминаемые свящ. историком очень продолжительные приготовления девиц, невероятные для нынешнего времени, вполне вероятны для персидского царства, в коем давались целые провинции «на украшение волос цариц» и тому подобные уборы, в коем праздничные наряды царей и цариц обходились, на наши деньги, в несколько миллионов рублей⁶⁵.

Затем дошла очередь до подобного же представления к царю Есфири. Она понравилась ему более всех других девиц и взята была в царский дом, в звании царицы, в десятом месяце, то есть в месяце Тебефе, в седьмой год его царствования (Есф. II, 15–16).

Все исследователи книги Есфирь обращают внимание на значительный промежуток времени, протекший с удаления царицы Астини на третьем году Асвероша (Есф. I, 3. 17) до избрания Есфири на седьмом году того же царя. Едва ли без особенной причины мог сластолюбивый персидский царь так долго обходиться без жены. Сопоставляя это повествование книги Есфирь с рассказом Геродота о походе Ксеркса в Грецию, толковники находят ответ на этот вопрос. По рассказу Геродота, Ксеркс с третьего года своего правления начал приготовления к походу в Грецию; на пятом году выступил в поход, затем, вероятно, около двух лет пробыл в походе, так что на седьмом году мог возвратиться в Сузы⁶⁶. Стало быть, Ксеркс, занятый походом в Грецию, долго мог не замечать отсутствия жены и только по возвращении из похода обратил на это внимание. По рассказам Геродота, по возвращении из похода, Ксеркс голос своей совести и самолюбия старался заглушить сластолюбием и занят был незаконными связями с женами своих придворных или близких родственников⁶⁷. Естественно было придворным воспользоваться таким настроением его и предложить осмотр красивейших девиц персидского царства.

Взятая ко двору Есфирь избрана была в царицы, понравилась царю более всех других его жен. На голову ее был возложен царский венец, а брак отпразднован богатым царским пиром и подарками народу (Есф. II, 17–18). Указание свящ. историка на множество жен Ксеркса находится в согласии с многократными рассказами Геродота о многих жёнах этого сластолюбивого царя, а равно с замечаниями и других историков о многоженстве персидских царей, при существовании еще почти бесчисленного множества наложниц⁶⁸. О царском венце персидских цариц говорено было уже (Есф. I, 11). О пирах и царских дарах Ксеркса упоминает нередко Геродот, и даже при описании печального состояния персидской казны по возвращении Ксеркса из похода в Грецию, т. е. из того периода, к какому относится брак Есфири⁶⁹.

Описав возвышение Есфири, священный историк затем упоминает и о Мардохее. Однажды он сидел у ворот царских и услышал заговор на жизнь царя двух евнухов, охранявших порог дворца: Гавафы и Фарры. Он чрез Есфирь уведомил царя о заговоре, и когда по исследовании донос подтвердился, то евнухи были повешены, а поступок Мардохея записан в книгу дневных записей у царя (Есф. II, 21–23).

Об уважении и особенном пристрастии персидских царей к евнухам, как самым надежным телохранителям, нередко упоминают древние историки. Некоторые персидские цари всю ближайшую домашнюю прислугу, в особенности ближайших телохранителей своих, набирали из евнухов⁷⁰. Иногда последние за свою верность по отношению к своим царям платились даже жизнью⁷¹. Ксеркс также имел при себе в телохранителях много евнухов, да и вообще, по замечанию Геродота, «у восточных народов евнухи за верность во всякого рода делах ценились дороже, нежели не кастрированные мужчины»⁷². Но окружавшие Агасвероша евнухи оказались ненадежными телохранителями и составили заговор на жизнь царя. Еврейский текст книги Есфирь не указывает причины злобы евнухов. В рассказе Геродота о состоянии в это время персидского царства легко отыскать эту причину. Общее народное недовольство и озлобление на Ксеркса за страшные потери для персов, сопровождавшие несчастный его поход в Грецию, находило себе естественное сочувствие и в ближайших царских слугах. Гавафа и Фарра теперь были его выразителями, а впоследствии оно достигло своего исполнения в руках Артабана⁷³. Имя злоумышленника Фары – Theresch – персидского происхождения и с персидского языка значит: острый, твердый⁷⁴. Наказание злоумышленников: вешание на дереве, по мнению толковников⁷⁵, означает употребительную у персов казнь – распятие ⁷⁶ . Запись поступка Мардохея в книгу дневных записей персидского царя соответствует часто упоминаемому Геродотом и другими историками обычаю Ксеркса и других персидских царей записывать события каждого дня чрез постоянно находившихся при них писцов в особую книгу – дневник⁷⁷.

Опустив четырехлетний период времени пребывания Есфири во дворце персидского царя, свящ. историк переходит к описанию главного события своего повествования, случившегося на двенадцатом году правления Агасвероша. За какие-то заслуги царь возвеличил некоего Амана Вугеянина и поставил его седалище выше всех князей, пользовавшихся у него почетом. И все служащие при царе, которые были у царских ворот, кланялись и падали ниц пред Аманом, ибо так приказал царь. А Мардохей не кланялся и не падал ниц (Есф. III, 1–2).

Упоминаемое свящ. историком возвышение седалища Амана соответствует обычаю персидских царей, замеченному и другими историками. Сидение у ворот царского дворца также упоминается древними историками, как своеобразный обычай персов. Все желавшие видеть персидских царей и приближенные к царям сановники садились у ворот дворца и просили доклада⁷⁸. Дети высших сановников и царей, по свидетельству Ксенофонта, воспитывались «у ворот дворца», смотря на награды или наказания подданных даря и учась повиноваться и служить верой и правдой царю⁷⁹. Таким образом, у ворот персидских царских дворцов постоянно находилось многочисленное общество высших государственных сановников. По воле царя все эти сановники должны были падать ниц пред Аманом. Обычай персов – падать ниц и распростираться пред царями и их наместниками – засвидетельствован многочисленнейшими показаниями древних историков. Он вообще свойствен древности и употребителен был у древних народов.

Персы отличались от других народов только тем, что оказывали царям божеское поклонение, считая их за богов – воплотителей Ормузда⁸⁰. Эта-то сторона в персидском способе почитания царя и была противна иностранцам, в особенности грекам⁸¹ и иудею Мардохею. У самих иудеев издревле было в обычае поклонение царю (2Цар. XIV, 4. XVIII, 28. 3Цар. I, 16), но для Мардохея этот обычай был отличен от персидского богопоклонения и потому не был исполняем им согласно постановлению второй заповеди (Исх. XX, 5. ср. Дан. III, 18).

Разгневанный дерзостью Мардохея, Аман задумал истребить не только его самого, но и весь его народ иудейский. В первый месяц, который есть месяц Нисан, в двенадцатый год царя Артаксеркса, бросали пур, т. е. жребий, пред лицем Амана изо дня в день и из месяца в месяц (чтобы в один день погубить народ Мардохеев, и пал жребий), на двенадцатый месяц, т. е. на месяц Адар(Есф. III, 3–7).

Обращение в затруднительных случаях к жребию было обычным как у древних народов, так и у новых. Персы также, по свидетельству Геродота, нередко прибегали к жребию⁸². Свящ. историк называет жребий персидским словом пур. По исследованиям лингвистов слово phur в древнеперсидском языке значит: жребий, в новоперсидском, с перезвучием в bara, значит: случай, с перезвучием в behre – участь, жребий⁸³. Так, свидетельство свящ. историка о персидском происхождении и значении слова phur стоит в согласии с показанием современной лингвистики. Кто бросал жребий пред Аманом, свящ. историк не говорит. Вероятно какие-либо придворные маги или жрецы, хорошо знавшие приметы благоприятного или неблагоприятного жребия. По жребию они определяли день, в который удобно будет совершить истребление ненавистных Аману иудеев. Жребий, бросавшийся в первый месяц года, указал на исполнение замысла Амана в двенадцатом месяце и таким образом предоставлял в распоряжение Амана целый год на испрошение разрешения у царя и на рассылку царского повеления об истреблении иудеев.

Явившись к царю за исполнением своего намерения, Аман замаскировал его двумя благовидными целями. Он обвинил иудеев в политической неблагонадежности, невыполнении ими царских персидских законов, и указал на возможность пополнения, из конфискации их имущества, скудной царской казны девятью тысячами серебряных талантов (Есф. III, 8–9).

Оба довода Амана соответствуют состоянию персидского царства в двенадцатом году Ксерксова правления. Народное недовольство Ксерксом, вероятно, часто замечалось среди его подданных по возвращении его из греческого похода, а потому легко было кого угодно обвинить в замыслах против царя. Царская казна была опустошена и требовала больших и постоянных пополнений на содержание оставшегося в Греции персидского войска и флота. К этому времени относится восстание Вавилона против персидского владычества и изменнические поступки разных персидских военачальников⁸⁴. Так, требовались деньги и подавление возмущений. Обещанное Аманом пополнение царской казны измеряется на серебряные таланты. Эти таланты были введены Дарием и сделалась единицей измерения финансов в персидском царстве для последующего времени⁸⁵.

Ввиду приведенных исторических соображений легко понять, почему персидский царь скоро согласился на желание Амана, снял с руки своей перстень и отдал его Аману, чтобы его оттиском скрепить царский указ против иудеев (Есф. III, 10). Скрепление царских персидских указов оттиском царского перстня очень часто упоминается древними историками⁸⁶.

Во исполнение царского повеления, призваны были царские писцы и написан был от имени царя приказ ко всем сатрапам и правителям областей, в каждую область письменами ее на языке ее народа и скреплен был царским перстнем. Этот приказ повелевал в каждой области, в тринадцатый день двенадцатого месяца – Адара, убить, погубить и истребить всех иудеев, малого и старого, детей и женщин, и имение их разграбить. Гонцы быстро отправились с царским повелением. Объявлен был указ и в Сузах; и царь и Аман сидели и пили, а город Сузы был в смятении (Есф. III, 12–15).

Областеначальники, к коим разослан был царский указ об истреблении иудеев, называются у свящ. историка сатрапами – achaschdarfanim – словом персидского происхождения, объясняемым из персидского языка. Оно означает высших сановников, министров, хранителей царских дверей, и с перезвучием соответствует греческому слову ἐξατράπης, σατράπης– персидско-зендскому: Kschatrap⁸⁷. Возможность жестокого указа об истреблении ни в чем неповинных иудеев оправдывается множеством других подобных же жестокостей, приписываемых древними историками Ксерксу. О них уже выше было говорено⁸⁸. Замечание о быстроте гонцов с царским повелением невольно напоминает общее удивление древних иностранцев к персидским почтовым гонцам и вообще к постановке почтового сообщения в персидском царстве. «Среди смертных существ, говорит с восторгом Геродот, нет такого, которое достигало бы места назначения быстрее персидского вестника; так искусно это устроено персами.... Ни снег, ни дождь, ни жара, ни ночь не могут воспрепятствовать тому, чтобы каждый из них совершал свой путь с возможной быстротой. Первый гонец передает возложенное на него поручение второму, второй – третьему, и таквсе дальше поручение передается до места своего назначения⁸⁹». Для быстроты и беспрепятственности сообщения известий, из Суз были устроены до других городов целые улицы – почтовые тракты, возбуждавшие общую похвалу и удивление древних историков и путешественников⁹⁰.

Жестокий царский указ привел в смятение всех жителей Суз, только главные виновники его царь и Аман спокойны были: сидели и пили, один от обычной бесчувственности при виде совершаемой им жестокости⁹¹, другой – от исполнения своего замысла.

Когда Мардохей узнал о царском указе, то надел вретище и сел на площади пред дворцом, в надежде, что Есфирь узнает о нем. Действительно, слуги и служанки донесли Есфири о трауре Мардохея: Есфирь сильно встревожилась этим известием, послала было ему парадные одежды взамен траура, но он не принял их и отказался идти во дворец. Есфирь тогда послала своего слугу Гафаха спросить о причине траура Мардохея. Мардохей рассказал, что причиной траура служил царский указ об истреблении иудеев, и умолял Есфирь сходить к царю с просьбой об отмене этого указа. На желание Мардохея Есфирь ответила чрез Гафаха: все служащие при царе и народы в областях царских знают, что всякому, и мужчине и женщине, кто войдет к царю, во внутренний двор, не быв позван, один суд – смерть; только тот, к кому царь прострет свой скипетр, останется жить. А я не звана к царю вот уже тридцать дней. Мардохей, получив это известие, послал Есфири вторичную усиленную просьбу заступиться за свой народ. Тогда Есфирь наказала всем иудеям поститься и молиться, а сама решилась, не дожидаясь царского позволения, идти к царю (четвертая глава).

Описываемое здесь священным историком сношение Есфири с Мардохеем чрез евнуха, а не непосредственно, стоит в связи с придворным этикетом, не позволявшим царицам свободно и открыто выезжать из дворца и с кем-либо говорить на улице. О позднее принятом обычае Артаксеркса – открыто вывозить свою жену Статеру и дозволять ей открыто принимать народное почтение, Плутарх рассказывает, как о совершенном нововведении, очень понравившемся самому историку⁹². Поэтому Есфирь, по принятым обычаям, когда Мардохей отказался идти во дворец, сама не могла выехать к нему и расспросить, без участия посторонних свидетелей, о причине его траура. Посредник между Есфирью и Мардохеем – евнух Гафах – носит персидское имя, значащее с персидского языка: истинный, надежный⁹³. Упоминаемое Есфирью запрещение являться без приглашения к царю, под опасением смертной казни, согласно со свидетельством Геродота и других историков⁹⁴. Выражение Есфири: «только тот, к кому царь прострет свой скипетр, останется жив» имеет себе аналогию в рассказах Иосифа Флавия и Зонары. При этом историки называют царский скипетр, спасавший просителей, особенным греческим термином: λύγον⁹⁵. О запрещении персидским царицам являться к царю без приказания со стороны последнего упоминает Сульпиций Север⁹⁶.

На третий день, после общенародного поста и молитв, Есфирь оделась в царские одежды и, не дожидаясь приказания от царя, сама решилась явиться к нему и стала на внутреннем дворе царского дома, пред домом царя. Царь сидел тогда на царском престоле своем, в царском доме, прямо против входа в дом. Когда царь увидел стоявшую на дворе царицу Есфирь, она нашла милость в глазах его. И простер царь скипетр свой к Есфири и подошла Есфирь и коснулась конца скипетра. И сказал царь: что тебе, царица Есфирь, и какая просьба твоя? Даже до полуцарства дано будет тебе(Есф. V, 1–8).

Упоминаемый здесь внутренний двор царского дворца, вероятно, тождествен с убранным Ксерксом таким же внутренним двором персепольского дворца, сохранившим доселе остатки трудов Ксеркса. В сузском дворце, как в персепольском, этот внутренний двор представлял, вероятно, богато отделанную залу для помещения просителей, ожидавших царской милости. Из тронной царской залы можно было царю видеть находившихся здесь просителей, а им нельзя было видеть его⁹⁷. Представляющееся для нас несколько странным, сидение царя на троне, без особенной к тому причины, напр. принятия посольства, парадного государственного собрания и т. п., по обычаям персидских царей Дария и Ксеркса не было странно. Они при всяком удобном случае старались показать свое «царское величие» и, по свидетельству Геродота, даже в походах не оставались без парадного трона и производили сидя на троне осмотр моста чрез Босфор и флота на Геллеспонте⁹⁸. Рельефные изображения их в персепольском дворце непременно всегда представляют их сидящими на троне⁹⁹. С мыслью о троне и сидении на нем эти цари, кажется, ни на одну минуту не могли расстаться. Без сидения на троне они не могли уже мыслить себя царями. Недаром же Геродот приводит рассказ о том, как Ксеркс хотел обмануть бога подменой себя Артабаном и был уверен, что бог вполне обманется и явится Артабану, считая его за персидского царя Ксеркса на том основании, что Артабан сядет на троне и заснет на царской постели. ТакКсеркс был уверен в значении сидения на троне: он, вероятно, нетолькоднем, но и ночью, подобно Артабану, постоянно сидел на троне и там же иногда и засыпал¹⁰⁰. Повествование свящ. историка о скором проявлении благосклонности персидского царя к Есфири, предложение ей «даже до полуцарства дано будет тебе» (3 ст.), очень ясно напоминает относящийся к этому же времени рассказ Геродота о том же царе – Ксерксе. «Жена Ксеркса, говорит Геродот, Аместрида соткала большой разукрашенный плащ и подарила ему. Царь был в восхищении от плаща, надел его на себя и так пошел к наложнице своей Артаинте. Восхищенный Артаинтой, он предложил ей в награду за ее ласки требовать у него все, что она только желает иметь: «всякая просьба ее будет удовлетворена», прибавил царь. Хитрая Артаинта спросила Ксеркса: «дашь ли ты мне, чего бы я не потребовала?» Царь обещал и поклялся и подарил ей сотканный Аместридой плащ»¹⁰¹. Так женолюбивый царь готов был отдать все понравившейся ему женщине.

Желание Есфири, на предложенный царем вопрос, было очень скромно. Она только попросила царя с Аманом к себе на пир. Это скромное желание было с величайшей поспешностью исполнено: царь и Аман в тот же день были у Есфири на пиру и когда, во время винопития, царь снова спросил Есфирь: «какое у нее будет желание»? она ответила, что и на завтра просит их опять придти к ней на пир и тогда уже она выскажет свое желание. С пира Аман возвратился домой в радостном настроении, похваляясь пред собравшимися к нему друзьями множеством детей своих, богатством своим и особенно участием своим на пиру царицы, на котором кроме его и царя ни кого еще не было. Но среди похвальбы он вспомнил о ненавистном Мардохее и по совету жены своей Зереши велел приготовит дерево, чтобы повесить его на другой день, так как был убежден, что царь исполнит его просьбу о казни Мардохея (Есф. V, 4–14).

Похвальба Амана пред своими друзьями множеством сыновей своих очень близко напоминает замеченную Геродотом любовь персов к многодетству. «Важнейшей доблестью мужчины после военной считается у персов произведение на свет многих сыновей; произведшему наибольше детей царь ежегодно посылает подарки», говорит Геродот¹⁰². Вторым предметом похвальбы Амана служило участие его на пиру с царем и царицей. По показанию историков, участия на царском пиру, за одним столом с царем, удостаивались очень редкие персидские сановники. Эта честь столь важна была, что имена удостаивавшихся ее сохранены историками, напр. врача Демокедеса и Гистиея, сидевших за столом Дария, – Остака и Оксата, разделявших стол Артаксеркса. Обыкновенно же лица, приглашенные за царский стол, садились в другой комнате или за другим столом, пили другое вино и вообще значительно удалялись от царя и его жены и матери, разделявших его стол¹⁰³. Поэтому, Аману очень естественно было похвалиться необыкновенноq к нему милостью царя и царицы и понадеяться, что всякая его просьба к царю будет немедленно исполнена. Упоминаемые Геродотом участники стола Дария Демокедес и Гистией, действительно, пользовались у царя полным доверием и просьбы их исполнялись Дарием¹⁰⁴. У Ксеркса Демарат пользовался таким же правом¹⁰⁵. имя жены Амана: Зереш персидского происхождения и созвучно названию в персидском языке звезды Венеры¹⁰⁶.

В то время, как Аман замышлял погубить Мардохея, Господь возвеличил сего последнего и унизил Амана. В ночь после первого пира у Есфири Господь отнял сон у царя. Для развлечения себя царь велел читать вслух книгу придворных дневных записей и, припомнивши из нее спасение свое от заговора евнухов благодаря доносу Мардохея (Есф. II, 21–23), спросил: «награжден ли чем за эту услугу Мардохей»? Получив ответ, что не награжден, царь спросил: «есть ли кто на дворе»? Аман же пришёл тогда на внешний двор царского дома, чтобы исхлопотать у царя дозволение казнить Мардохея. Царь велел войти Аману и спросил его: что сделать бы тому человеку, которого царь хочет отличить почестью! Аман, предполагая, что эта почесть ожидает его самого, сказал: тому человеку, которого царь хочет отличишь почестью, пусть принесут одеяние царское, в которое одевается царь, и приведут коня, на котором ездит царь, возложат царский венец на главу его, и пусть подадут одеяние и коня в руки одному из первых князей царских, и облекут того человека, которого царь хочет отличить почестью, и выведут его на коне на городскую площадь, и провозгласят пред ним: так делается тому человеку, которого царь хочет отличить почестью (Есф. VI. 1–9).

Совет царя с Аманом о награждении Мардохея напоминает засвидетельствованную Геродотом особенную склонность персидских царей награждать почестями лиц, отличившихся какими-либо заслугами. Геродот считает это особым отличительным обычаем персидских царей, не встречавшимся в его время у других народов, а равно и почести эти называет «чрезмерными»¹⁰⁷. На то же, по его словам, указывал современник Ксеркса Гидарнес Лакедемонским поcлам¹⁰⁸. По словам Геродота, награждаемые персидскими царями лица носили в своем государстве даже особый почетный титул: оросанги, т. е. благодетели¹⁰⁹. У Бриссона приведена масса свидетельств древних историков о разнообразных способах наград, которые воздавали персидские цари лицам, чем-либо заслужившимих милость¹¹⁰.Поэтому понятно, что персидский царь, прежде чем достойно наградить Мардохея, считая, по персидскому обычаю эту награду одним из государственных дел первостепенной важности, пожелал с кем-либо из приближенных лиц посоветоваться о способе награды. Предложенный Аманом способ награды Мардохея очень сходен с упоминаемыми древними историками персидскими наградами. Так, одевание в царскую одежду напоминает очень много рассказов Геродота и других древних историков о такой награде. У Геродота и других древних историков, а равно и на персидских памятниках, эта царская одежда называется мидийским платьем. В этом платье ходили и изображаются на персидских памятниках персидские цари и некоторые высшие сановники. Его же персидские цари дарили лицам, заслужившим их особую милость¹¹¹. Восседание на царском коне также было одной из употребительных в Персии почестей. В позднейшей греческой литературе этим коням с их золотыми уздами даже присвоялся особый эпитет: «златоуздые – χρυσοχαλινοι¹¹²». Дальнейшая почесть должна состоять в возложении царского венца на главу его. Некоторые из толковников понимают здесь возложение венда на голову награждаемого человека.¹¹³ Но более точный филологический разбор еврейского текста побуждает видеть указание на возложение венда на голову коня ¹¹⁴ . И в этой последней форме награды, как нельзя более ясно, отражается персидский обычай надевать венцы на головы коней. Персидские памятники представляют множество примеров таких «венчанных» коней¹¹⁵. Выведение прославляемого всадника на городскую площадь, кажется. не нуждается в особых аналогиях, как общеупотребительный в древности обычай (Быт. 41, 43).

Согласно своему совету, Аман, по царскому повелению, должен был все исполнить над Мардохеем иудеем и, исполнив, в печали возвратился домой (Есф. VI, 10–14). В речи царя к Аману Мардохей называется иудеем и, несмотря на предыдущий эдикт об истреблении иудеев, удостаивается высшей почести (10 ст.). Эта перемена персидского царя в отношениях к одному и тому же народу очень близко напоминает непостоянный характер Ксеркса, проявлявшийся и в обращении с людьми, и в системе государственного правления, и во всем его поведении¹¹⁶.

Вскоре после торжества Мардохея, Аман, согласно предыдущему обещанию Есфири, должен был отправиться с царем на пир к ней. По окончании пира, на вопрос царя о желании и просьбе Есфири, последняя указала на Амана, как на врага, задумавшего погубить ее и весь иудейский народ. В сильном гневе на Амана, за вражду его к иудеям и мнимую попытку к оскорблению Есфири, царь велел казнить Амана. Тогда евнухи, накрыв лицо Аману, увели его из дворца и повесили на дереве. которое он накануне припас было для казни Мардохея (Есф. 7-ая глава).

Высказанное в конце пира, предложение царя выслушатьи исполнить всякое, каких бы обширных размеров ни было, желание Есфири напоминает с одной стороны сластолюбивый характер Ксеркса, (о чем уже выше было говорено), с другой – описываемый Геродотом обычай персидских царей исполнять всякую просьбу, высказанную им на пиру. У Геродота имеется ввиду особенно царский пир в день рождения царя, но и другие пиры сопровождались подобными же обычаями¹¹⁷.

Поведши Амана на казнь, евнухи закрыли ему лицо. О таком обычае пред казнью упоминают римские писатели Курций и Цицерон¹¹⁸. Способ казни Амана из еврейского текста книги Есфирь недостаточно ясен. Еврейское выражение: vaittelu al ha-ez (ваиттолу ал га-ец) можно перевести: повесили на дереве или распростерли на дереве (2 Ц. XVIII, 10. Иов. XXVI, 7. Иис. Нав. VIII, 29. X, 26.), но можно также перевести: распяли на дереве. Последнего перевода, может быть с пополнением и пояснением его из иудейского предания, держался Иосиф Флавий: ἐκ σταυροῦ κρεμασθέντα ἀποθανεῖν, сказал он о казни Амана¹¹⁹. Этот род казни очень употребителен был у персов и упоминается как у древних библейских (1 Эзд. VI, 11) и языческих историков¹²⁰, так и в собственных клинообразных письменах персидских царей¹²¹.

Дом и имущество казненного Амана, по распоряжению царя, были конфискованы и переданы во владение Есфири и Мардохея. Есфирь же испросила у царя отмену выхлопотанного Аманом эдикта об истреблении евреев. Вместо этого эдикта написан был, скреплен царским перстнем и разослан по областям персидского царства эдикт об истреблении иудеями их врагов в тринадцатый день двенадцатого месяца – Адара (Есф. VIII, 1–12).

Конфискация имущества преступников была одним из общеупотребительных в персидском царстве наказаний¹²². Естественнее всего было передать дом и имущество Амана Есфири, приобретшей необычайное благоволение у царя. О значении царского перстня в государственных бумагах персидских царей было уже говорено при обозрении III. 10. Как предыдущие царские эдикты, упоминаемые в книге Есфирь (I, 21. III, 12), так и этот были написаны на разных языках подвластных персидскому царю народов. Эдикт повезли быстрые царские гонцы, между прочим, на дромадерах и на мулах. В еврейском тексте первое животное называется: achaschteranim (ахаштэраним) и соответствует персидскому слову kschatrana – господство, царство, а потому нынешними толковниками переводится: царские придворные кони¹²³. Это, вероятно, те быстрые царские почтовые кони, о коих с необычайным удивлением говорил Геродот (см. выше: Есф. III, 15). Второе животное называется в еврейском тексте: ramakim (рамаким), производится от персидского словаramak – стадо и означает стадо, табун¹²⁴, вообще множество почтовых коней, сменявшихся, по рассказу Геродота, на каждой станции. Названия указанных животных в русском переводе не точны. Как бы, впрочем, ни понимали еврейские названия нынешние толковники, одно несомненно, что эти названия персидского происхождения и объясняются из персидского языка.

Гонцы отправились с царским эдиктом скоро и поспешно. Объявлен был указ и в Сузах. И Мардохей вышел от царя в царском одеянии яхонтового и белого цвета, и в большом золотом венце, и в мантии виссонной и пурпуровой. У иудеев всюду, как в Сузах, так по другим городам, было веселие и многие из иноплеменников из страха пред ними принимали иудейство (Есф. VIII, 13–17).

Царственная одежда Мардохея вполне соответствует свидетельствам древних памятников об одежде персидских царей. Яхонтовый и белый цвета одеяния Мардохея соответствуют таким же цветам верхней одежды персидских царей: кафтана, туники, пояса. В эти цвета означенные одежды персидских царей окрашивают древние историки¹²⁵ и вновь открываемые персидские памятники¹²⁶. Большой золотой венец Мардохея соответствует частью употребительному вообще головному убору персов¹²⁷, а частью головному украшению персидских царей и лиц, коих они награждали особыми почестями¹²⁸. Виссонная и пурпуровая мантия Мардохея еще чаще упоминается у древних историков и изображается на персидских памятниках¹²⁹. Персидские цари имели обычай очень часто награждать этой одеждой лиц, заслуживших их милость. По сказанию Геродота, и Ксеркс давал эту одежду в награду приближенным к себе лицам¹³⁰. О любви персов к виссону и пурпуру было уже говорено (Есф. I, 7). Вообще одежда Мардохея, вместе с данным ему царским перстнем, указывала на него, как на высшего, и даже первого, сановника персидского царства, вполне заменившего злобного Амана.

Наконец, наступил давно ожидаемый тринадцатый день Адара и иудеи поспешили привести в исполнение царский эдикт об истреблении их врагов. Благодаря высокому положению Мардохея в персидском царстве, все персидские областные чиновники поддерживали иудеев, а столичные, по крайней мере, не препятствовали им приводить в исполнение жестокий царский указ. Результаты, впрочем, показали. что иудеи не были так кровожадны по отношению к своим врагам, как было в обычае у древних народов и как можно было в данном случае поступать по царскому эдикту и при содействии царских чиновников. Так, в громадном городе Сузах, при многочисленности вообще его народонаселения и при многочисленности самих иудеев, было избито только 500 человек. В числе избитых были и десять сыновей Амана. Избивая врагов, иудеи опять поступили вопреки древним обычаям языческих народов и замыслам самого Амана (Есф. III, 13), потому что не коснулись имущества своих врагов и даже имущества злобного Амана (Есф. IX, 1–10).

Описываемое священным историком истребление иудеями своих врагов не представляет ничего странного в древней языческой истории, и в частности в персидском царстве и в правление Ксеркса. Под влиянием непрерывных войн Ксеркса, то с Египтом, то с греками, то с Вавилоном, подданные Ксеркса огрубели и ожесточились, привыкли к кровавым потокам и готовы были по всякому поводу лить их. Есть предположение, что избивали евреи тех иноплеменников, которые в силу предыдущего царского указа обнаружили к ним ярую вражду и особую готовность побить и пограбить их. Этих-то «врагов» иудеи и избивали¹³¹. Имена детей Амана, избитых иудеями, персидского происхождения и объясняются из персидского языка¹³². При избиении детей Амана, иудеи могли руководиться, кроме личной ненависти к их отцу, и существовавшими персидскими законами, по коим вместе с виновным отцом наказывались и его, часто невинные, дети¹³³.

На следующий день, согласно желанию и позволению царя, были повторены убийства и убито было 300 человек в Сузах, а всего в персидских областях избито 75 тысяч человек. Воспоминание об этом событии было записано Мардохеем в письма, разосланные ко всем иудеям. В воспоминание о чудесном спасении евреев от угрожавшей им от руки Амана опасности, назначено праздновать в 14 день Адара праздник Пурим. Написано о том же и Есфирью и разослано ко всем иудеям, жившим в 127 областях персидского царства, с настойчивым приказанием непременно всегда на будущее время праздновать Пурим (Есф. IX. 11–32).

В этом повествовании обращают на себя внимание современных христианских толковников две черты в характере персидского царя: чрезвычайная неустойчивость его, быстрое превращение из врага и истребителя иудеев в друга и покровителя их, и жестокость его по отношению к их врагам: услышав об истреблении 500 человек, царь распоряжается, чтобы и на следующий день продолжалось такое же избиение. Параллели таким чертам характера персидского царя часто встречаются в истории Ксеркса. Примеры первой черты находятся в рассказах Геродота: о совершении и отмене похода в Грецию; о благосклонности к Пифию и казни его сына: о жертвоприношении Геллеспонту и наказании его бичами; о награждении и казни кормчего и т. п¹³⁴. Примеры жестокости Ксеркса не менее многочисленны и выше указывались. Человек, убивший строителей моста чрез Геллеспонт за то, что взбушевавшее море разорвало их мост; человек, убивший сына богатейшего и добрейшего из своих подданных за то, что отец попросил его освободить одного из своих пятерых сыновей от похода в Грецию; человек, умертвивший кормчего корабля, спасшего ему жизнь, за то, что погибли другие сидевшие на корабле и т. п.¹³⁵, – такой человек мог со спокойствием издавать эдикты об избиении своих подданных, принадлежали ли они к иудеям или к какому-либо другому народу. Такому человеку, конечно, могла показаться ничтожной цифра в 500 человек избитых евреями, в городе с миллионным населением врагов иудеев и с 50 или более -тысячным населением евреев. Точно также ему, вероятно, показалась ничтожной цифра вообще избитых евреями: 75 тысяч, при стомиллионном населении персидского царства и трехмиллионном населении из евреев. Если допустить, что общее число евреев, способных носить оружие, простиралось до 750 тысяч человек, то выйдет, что в два дня десять человек убивали одного человека. И это в древней деспотически-капризно управляемой Персии, между тем как в позднейшей христианской Европе в Варфоломеевскую ночь или Сицилийскую вечерню избивалось гораздо большее число людей в одном городе или маленькой стране¹³⁶. IIри такой ничтожной для древнего времени и обширного персидского царства цифре убитых, нет ничего удивительного, если у древних историков не упоминается это событие.

Зато у евреев память о нем сохранилась до настоящего времени. Учрежденный в воспоминание о спасении от решенного жребием Амана истребления иудеев, праздник Пурим соблюдается у евреев и доныне. Название его происходит от употребительного в персидском языке слова pur – жребий. О праздновании его есть свидетельство еще во 2 Маккав. книге, где он называется даже днем Мардохея – Μαρδοχαϊκὴ ἡμέρα.(2 Маккав. XV, 36). Такое название, очевидно, указывает на участие в учреждении его и событии, послужившем ему поводом, Мардохея, согласно повествованию книги Есфирь. При Иосифе Флавии праздник Пурим соблюдался иудеями «всего мира» (Древности. XI, 6, 13). Учреждение и соблюдение такого праздника, не имеющего в древней и поздней еврейской литературе иного объяснения и повода, кроме указываемых в книге Есфирь, как нельзя более ясно и убедительно доказывает исторический характер повествования книги. Как единоличное собственное измышление самого писателя могло послужить основанием для общенародного праздника? Это было бы необъяснимое чудо из чудес! Доныне соблюдаемые еврейские обряды праздника Пурим воспроизводят все события книги Есфирь¹³⁷. Как все это помирить с единоличным измышлением содержания книги?

В заключение своего повествования, свящ. историк замечает, что персидский царь после того наложил дань на землю и на острова морские. А впрочем, добавляет он, подробно о событиях царствования персидского царя нет нужды говорить, потому что они описаны в книге дневных записей царей мидийских и персидских, а равно там же описан Мардохей, его величие и благодеяния для своего народа (Есф. X, 1–8).

Упоминаемое историком наложение дани было вполне естественно в эти годы правления Ксеркса. Истощенная в греческом походе и в продолжавшейся, по возвращении Ксеркса из Греции, войне с греками на суше и на море, государственная казна требовала пополнения. К пятнадцатому году правления Ксеркса, по свидетельству греческих писателей, относится борьба его с взбунтовавшимся Вавилоном¹³⁸. Эта борьба, очевидно падающая на указываемый свящ. историком период времени, также требовала усиленной дани для пополнения скудной государственной казны. Неоднократно упоминаемые свящ. историком книги дневных записей мидийских и персидских царей до нашего времени, правда, не сохранились, но в древнее время несомненно существовали, потому что ими пользовались Плутарх, Ктезий, Ксенофонт и другие греческие историки персидского царства¹³⁹. Если персидские цари вырезывали на скалах и мраморных, нарочно для этой дели устраиваемых, столбах записи о своих деяниях для того, чтобы прохожие и последующие поколения прочитывали эти надписи и узнавали: «что делал и где был Дарий царь... и что персидского мужа копье далеко достигает»¹⁴⁰, то тем более естественно предположить ведение придворных летописей у этих царей. Справедливо толковники обращают внимание на то, что мидийские цари здесь у св. историка упоминаются ранее персидских, между тем как в 1, 3. 18–19 стт. наоборот: персидские князья и цари упоминаются ранее мидийских. Эта разница зависит от того, что в первой главе указывался на современный писателю порядок управления персидского царства, когда господствующим племенем были персы, а в десятой главе летописи приводятся в хронологическом порядке, причем естественно было занимать первое место мидийским царям, как предшественникам персидских царей. Так и эта, по-видимому, малозначащая, частность служит к подтверждению повествования книги Есфирь. Лицу, жившему долго спустя после описываемых здесь событий и не видавшему самих летописей, легко было допустить ошибку и поставить персидских царей и здесь на первом месте, как в первой главе.

Последним внебиблейским памятником, относящимся к рассматриваемому нами вопросу, служит надгробный памятник Есфири и Мардохея, находящийся на месте древнего персидского царства в развалинах Экбатан. Его видел и описывает путешественник англичанин Керпортер в описании своей поездки в Армению и Персию. «Жившие в Экбатанах евреи обнаружили живой интерес к моим вопросам о памятнике Есфири и Мардохея, представляющем для этого остатка Израиля великую и единственную святыню в земле пленения. Эта могила служит предметом особенного и исключительного почтения для евреев, живущих в Персии. В известные эпохи к ней устрояются богомольные путешествия, подобно путешествиям в Иерусалим».... По предложению раввина, охранявшего могилу, Керпортер осматривал ее внимательно и видел остатки более древнего памятника, разрушенного Тамерланом. Еврейская надпись внутри памятника гласит: «памятник Мардохея и Есфири устроен двумя евреями Кашан, в 4474 году от сотворения мира». т. е. переводя еврейское летоисчисление на наше, в 714 г. от Р. Хр.¹⁴¹. Этот памятник служит вещественным подтверждением повествования книги Есфирь о главных ее лицах: Есфири и Мардохее и их значении в истории еврейского народа.

Этим свидетельством заканчиваем свою статью. Последовательный анализ книги Есфирь в сопоставлении с многочисленными внебиблейскими памятниками, думаем, в достаточной мере показал их взаимное согласие и может служить противовесом рационалистически-критическим теориям против исторического характера этой книги.