22. Св. Архиепископ Геннадий¹⁵ (с 1485 по 1504 год)

После неудачного выбора Сергии на кафедру новгородскую посредством жребия, при дальнейших назначениях святителей в Новгород о жребии уже и помину не было, и все, следовавшие за Сергием Новгородские владыки, назначались прямо митрополитом, по соглашению с в. князем. Первый из назначенных этим путем владык был Геннадий, по прозванию Гонзов.

Где родился св. Геннадий, и кто были его родители, неизвестно; но можно предполагать, что он был уроженец первопрестольной столицы и рода знатного, ибо был «муж сановитый, разумный и добродетельный, и божественному писанию довольный»¹⁶, что было большоюй редкостью в тогдашнее время; прозвание его было Гонзов. Подвиг иноческий начал он в обители Валаамской и был учеником препод. Савватия Соловецкого, что видно из его собственного рассказа Досифею, игумену Соловецкого монастыря, составившему житие препод. Зосимы и Савватия. «Савватий егда на Валааме был, аз у него ученик, а он мне старец был», так говорил блаж. Геннадий Соловецкому Игумену Досифею¹⁷.

В летописи мы встречаем его под 1480 г. уже в сане архимандрита Чудова монастыря¹⁸, где он долго подвизался и куда возвратился под конец жизни.

Будучи Чудовским архимандритом, Геннадий принимал участие в споре в. князя с митрополитом Геронтием о том, по солонь ли должно совершать крестные ходы, или же против солнца. Поводом к этому спору послужило следующее обстоятельство: когда совершено было в Москве (12 авг.) освящение Успенского собора, какие-то «прелестники» наговорили в. князю, что митрополит Геронтий ходил со крестами вокруг церкви не по солнцу. Князь прогневался на митрополита и сказал, что за такие дела приходит гнев Божии. Открылось публичное расследование вопроса, по солонь ли или против солнца должно ходить при освящении церкви. В книгах об этом ничего не нашли. Много было речей и спора. Некоторые архимандриты и игумены говорили за митрополита, и один сказал: «я видел на св. горе освящение церкви; там ходили против солнца». Сам митрополит приводил во свидетельство то, что диакон, при каждении престола, начинает с правой стороны, и, следовательно, ходит вокруг престола против солнца. Сторону же в. князя держали ростовский владыка Вассиан-Рыло и чудовский архимандрит Геннадий, которых он призвал на состязание, но в защиту противоположного мнения не представили никакого свидетельства, и только говорили: «Христос – солнце праведное наступил на ад, связал смерть и освободил души; потому и на пасху, то же прообразуют на утрени»¹⁹. Смысл этих слов не ясен. Вероятно, Вассиан и Геннадий хотели этим сказать, что при освящении церквей должно ходить с востока на запад, как Христос – солнце праведное притек с востока на запад, где победил ад и смерть, и как на Пасху и во всякую утреню или всенощную исходят из алтаря от востока, в притвор, на запад, для литии. Спорили много, но ничего не решили.

Чрез три года спор этот возобновился, в котором держали сторону князя те же – Ростовский владыка Иоасаф, преемник Вассиана, да Чудовский архимандрит Геннадий; все же священники и книжники, все иноки и миряне говорили за митрополита; наконец, спор окончился уступкой в. князя доводам и наставлениям митрополита, к которому потом в. князь сам ездил с извинением и «обещался митрополита во всяких речех слушати и в хождении в воле митрополиту даст, якоже велит, как было в старину»²⁰. Пред этим временем Геннадий подвергся от митрополита Геронтия строгому преследованию и потом наказанию, которое было вызвано следующим поступком: в 1482 г. навечерие Богоявления Господня случилось в день воскресный. Чудовский архимандрит Геннадий позволил своей братии пить богоявленскую воду, поевши, «по своему изволению». Митрополит, узнав об этом, послал схватить Геннадия и представить ему. Геннадий бежал к в. князю. Митрополит пошел туда сам и говорил много на Геннадия: «он, во-первых, поступил самовольно, не спросясь меня, а, во-вторых, обесчестил священную воду, повелевши пить ее по принятии пищи». Уступая настояниям митрополита, в. князь выдал ему Геннадия, и митрополит приказал оковать его и посадить в ледник под палату. Но в. князь с боярами упросили митрополита пощадить виновного, указывая на тот случай, что, когда ростовский владыка Феодосий дозволил также в навечерие Богоявления вкушать мирянам мясо, то митрополит Иона, хотя обличил владыку, но, ради покаяния его, простил²¹.

В житии святители Алексия сказано, что Геннадий, управляя Чудовским монастырем, во дни в. князя Иоанна Васильевича, при митрополите Геронтии, в 1483 г. начал строить там первый храм каменный в честь святителя Алексия, и, прежде всего, на место обветшавшей трапезы построил новую каменную²²; но строение огромного храма скоро остановилось, потому что блаж. Геннадий был избран и посвящен в архиепископа Новгородского 12 декабря 1485 года²³. Впрочем, благоговея к великому святителю России и чудотворцу, он, по отъезду из Москвы, не прекратил своих забот о храме и об устроении в обители служебных палат, строение которых он поручил после себя вельможам великокняжеским, двум братьям, рода греческого, Траханиотовым, «посылаше им серебра довольно на совершение храма того и трапезы, и палат»²⁴.

Новопоставленный владыка оказался человеком, по своим умственным и нравственным качествам как нельзя более соответствовавшим той задаче, которая предстояла ему в Новгороде. Геннадий не кичился высотою своего сана или своим назначением из Москвы; напротив, его занимала мысль упрочить в Новгороде как политическое, так и церковное влияние Москвы. В видах возвышения в. князей московских в глазах народа и в видах освящения царской власти, он впервые вменил в обязанность всем новгородским игуменам и священникам ежедневно молиться в своих храмах за государя и всех православных христиан. «А игуменов, и попов, и диаконов, говорит летописец, по тому ж благословил и прочь отпустил, и наказал им, чтобы Бога молили о государех, великих князех и о всех православных христианех, во вся дни кождо у своей церкви молебны пети»²⁵. Что же касается до усиления, собственно, церковного влияния Москвы, то Геннадий старался достигнуть этой цели не пренебрежением, как предшественник его, к местной святыне, пользовавшейся особенным почитанием у Новгородцев, а сообщением им чувства благоговения, собственно, к московским угодникам, которые до сих пор мало, или совсем были неизвестны новгородскому населению. Как ни правильно понимал свою задачу блаж. Геннадий, однако, не вдруг удалось ему сломить или хотя чувствительно ослабить оппозицию новгородцев. Это всего лучше сказалось в крестном ходе, предпринятом в 1493 году блаж. Геннадием, с собором игуменов, священников и диаконов, и в сопровождении двух великокняжеских наместников и дворецкого, вокруг новгородского детинца. Следуя раз намеченной цели, блаж. Геннадий предполагал воспользоваться этим крестным ходом, как благоприятным случаем к распространению в Новгороде чествования московских святителей, и для этого сделал распоряжение отслужить молебны и провозгласить каноны у чудного креста – новому чудотворцу Петру, митрополиту всей России, а на молебствии у Покровских ворот – канон московскому митрополиту Алексию²⁶. План этот на первый раз потерпел совершенную неудачу. В крестном ходе отказалась участвовать значительная и, притом, самая знатнейшая часть новгородского духовенства. По словам летописца, «архимандрит Юрьевский, да игумен Антоньевский Андрей и игумен Хутынский, и игумен Вежиской, и игумен с Лисьи горы, игумен Рождественской с поля, игумен Аркажской, и игумен Колмовской и игумен Ковалевской... и те все игумены за кресты с архиепископом не ходили; да опроче тех игуменов, которые имяны писаны, из иных манастырей многих игуменов не было»²⁷. Неудача, однако ж, не смутила блаж. Святителя. Чтобы отнять у новгородского духовенства всякий предлог к упорству, он в план следующего крестного хода, который должен был совершаться вокруг всей софийской стороны, занес молебствия, кроме московских святых, и некоторым местным новгородским угодникам, например: преп. Варлааму Хутынскому: «а на третием молебне, сказано в летописи, велел пети триж молебны: Покрову св. Богородицы, а вторый Леонтию, еп. Ростовскому, а третий Варлаамию чудотворцу»...²⁸ Прием этот не остался без последствий. Правда, и на эту церемонию явились не все новгородские игумены; но все же некоторые из неявившихся в первый раз, теперь принимали в ней участие. «Ходил архиепископ Геннадий со кресты, около города старого, вокруг деревянной стены, по сей стороны реки, да с ним архимандрит Юрьевский, да игумен Антоньевский, и игумен Спасской, игумен Вяжитский... всем собором...»²⁹.

Главная же причина, из-за которой новгородское духовенство особенно восставало против московского порядка и которая, собственно, поддерживала в нем недовольство, заключалась не столько в ослаблении местной церковной самобытности, сколько в отягощении налогами церковных причтов, которое следовало, так сказать, по пятам за водворением в Новгороде московских владык. Перевороты, которые совершались тогда в судьбе В. Новгорода, коснулись крайне неблагоприятно материальной стороны новгородской владычней кафедры, лишивши ее, с одной стороны, самой важной части накопленных веками богатых средств, увезенных в Москву (по низложении Феофила), с другой – почти половинной части поземельных владений; а вследствие этого, положение владык, являвшихся из царствующего града Москвы, не могло быть таким привлекательным, как положение старых вечевых владык, тем более, что надежда на щедрую поддержку со стороны мирян, встречавшуюся в древности, с изменением в Новгороде народонаселения и с закрытием немецкой конторы торговой деятельности, становилась более чем обманчивою. А так как доходы с духовенства, что практиковалось уже прежде в Новгороде и Пскове, теперь были признаны за главный источник владычного содержания, то, понятно, необходимо было привести их в известность и в этих видах точно определить, как количество церковных приходов, так и количество духовных лиц. Цели этой владыка Геннадий пытался достигнуть при помощи переписи всех церквей и духовных лиц новгородской епархии, и, хотя не без хлопот, но успел в своем предприятии. По документам, впрочем, известно только то, что такая перепись была произведена в одном Пскове, а именно в 1500 году; причем обращено было внимание на престолы и антиминсы³⁰. Но нет сомнения, что около того времени, а, может быть, и раньше, подобная же перепись имела место и в области В. Новгорода, что и там определено было количество престолов и антиминсов, и этим путем положено прочное основание для неукоснительного сбора с местного духовенства всех доходов в пользу епархиального архиерея. Лучшим доказательством высказанного мнения может служить список новгородских церквей (собственно, Новгорода), дошедший до нас, по всей вероятности, от рассматриваемого времени³¹. Вообще, труд блаж. Геннадия, по установлению в Новгороде системы церковных повинностей был сопряжен с большими для него неприятностями, но и настолько был основателен, что преемникам его оставалось уже очень мало хлопот по сему предмету. Они могли только увеличивать или уменьшать число пошлин с духовенства, усилить или ослабить их размеры.

Такое же, если еще не большее противодействие и нерасположение к себе встретил блаж. Геннадий и в Пскове. Не смотря на всю любовь, какую оказывал святитель Псковичам, Псков сильно оскорблял его. Так, в 1485 г., при первом вступлении на паству, он послал псковитянам «благословенную грамоту» с богатым подарком³²; но, когда он осенью того же года послал во Псков боярина своего и с ним игумена Евфимия, бывшего казначеем псковским, с тем, чтобы они составили опись церквам и монастырям с их духовенством, а Евфимий остался наместником его во Пскове, «псковичи не вдашася в волю его» не выполнили воли его³³. В следующем году он сам отправился к ним, и так как они в то время волновались против распоряжений великого князя о правах рабов: то «явился он в вечевое собрание их и, преподав благословение народу, долго предлагал пастырское наставление и, наконец, оставил грамоту» той же любви³⁴. Еще резче нанесено было оскорбление блаж. архипастырю в 1499 году. По примеру предшественников своих он прибыл во Псков, чтобы совершить пастырские молитвы за псковскую паству свою и потом заняться рассмотрением судебных дел. Псковичи простерли свою дерзость до того, что «запретили своим священникам служить с ним, а проскурницам готовить просфоры»³⁵. Что это значит? Что за причина такой дерзости? «Псковичи, говорит летопись, не допустили его совершать соборного служения: «ты, говорили, хочешь молить Бога за в. князя Василия, а наши посадники поехали по этому делу к великому князю Иоанну»³⁶. Итак, дело в том, что псковичи, объявив в своем совете несправедливым распоряжение самодержавного государя о наследнике престола, восстали и против архипастыря своего. За это грубое оскорбление впоследствии заплатили они Василию потерею вольности своей³⁷.

Вот и еще подвиг блаж. архипастыря, который приносит величайшую честь его уму и сердцу, и за который, однако, перенес он много неприятностей в свое время!

Желая возвысить духовенство в умственном и нравственном отношении, блаж. святитель употреблял все усилия к тому, чтобы в клир вступали люди грамотные и книжные, и особенно хлопотал о том, чтобы пастыри проходили пастырское служение с сознанием своего долга. «Я просил государя, писал он к митрополиту Симону, чтобы велел устроить училища; для чести своего государя и для спасения общего напоминал я о том, и нам была бы легкость. Когда приведут ко мне ставленника: то я велю ему выучить ектению, да и ставлю, потом, поучив его, как совершать божественную службу, отпускаю тотчас же. – И такие не ропщут на меня. Но вот, приводят ко мне мужика: я приказываю дать ему апостол, а он и ступить не умеет; приказываю дать псалтырь, он и по тому едва бредет; я отказываю ему, а они кричат извет: земля такова, господине! не можем достать, кто бы умел грамоте. Вот видите, облаял целую землю, будто нет ни одного, кого бы следовало избрать во священство. Просит меня: пожалуй, господин, прикажи учить. И я приказываю учить ектении: а и к слову не умеет пристать; ты говоришь ему одно, а он – другое. Приказываю учить азбуку. Они, поучась немного, просятся домой, не хотят учиться. Оттого-то на меня брань, по их нерадению. Не могу я ставить неучей. Потому-то умоляю государя завесть училища, чтобы его разумом и грозою, а твоим благословением, пришло это дело в порядок... Мой совет о том, чему учити во училище, такой: первое азбука граница истолкова (с полным истолкованием) совсем, да подтительныя слова, да псалтырь с возследованием на крепко; если это изучат, могут после того проучивая, с приготовлением, и канонархать, и читать всякую книгу. А без того вот невежи мужики учат за деньги, и – только портят; да первое изучит ему вечерню, ино то мастеру принести каша да гривна денег, а заутреня также, а и свыше того; а часы то особо, да те поминки опроче могорца, что рядил от него; отойдет от мастера и ничего не умеет; – едва бредет по книге, а церковного постатия (порядка) ничего не знает... Православны ли будут такие? По-моему, они не годятся в попы. О них-то сказал Бог: ты разум Мой отверг и Я отрину тебя, – не быть тебе служителем Моим. Господин и отец наш! попечалься об этом пред государем в. князем»³⁸. Поздний летописец с живою признательностью говорит о блаж. Геннадии: «он хиротонисал в священников и диаконов таких, которые долго учились у него; поставленные им пресвитеры и диаконы так были просвещены, что оказались светильниками миру, истинными пастырями и учителями порученной им паствы, и все люди получали от них великую пользу»³⁹.

В послании (1499 г.) к митрополиту Геннадий писал еще: «ты говорил о иподиаконах, что которые поставлены молодыми и не женатыми, а обещаются сохранять девство: тем предоставлена свобода вступать в диаконский или иерейский сан; но которые оженятся после того, тем нельзя получить ни диаконского, ни иерейского сана». Геннадий со своей стороны предлагал правило не иначе посвящать в диакона и пресвитера, как женатых. Блаж. архипастырь повторил свое предложение на соборе в 1501 г., и тогда постановлено требовать, чтобы ищущие священства были женатыми, а вдовым священникам и диаконам не совершать литургии»⁴⁰.

Но главным делом жизни блаж. Геннадия была борьба с жидовскою ересью, борьба, продолжавшаяся во все почти 20 лет его святительского служения. Прибыв в Новгород (в 1485 г.), он вскоре же узнал, что здесь скрытно действует ересь жидовствующих.

Прежде, чем приступим к описанию подвигов святителя Геннадия в борьбе с сказанною ересью, остановимся вниманием на самой этой ереси, как явлении весьма прискорбном в истории нашей церкви и, на основании тех исторических данных, которые представляются в духовной и светской литературе, выясним себе, что такое была ересь жидовствующих, какая была причина ее появления и почему она привилась в Новгороде?

Г. Муравьев, в жизнеописании свят. Геннадия, так говорит о сей ереси, заимствуя о ней сказание из книги Просветителя препод. Иосифа, игумена Волоколамского монастыря: «был жидовин, по имени Схария, сосуд диавольский, наученный всякому чародейству и чернокнижию, который сделался известен в Киеве князю Михаилу, правнуку Ольгерда, и вместе с ним пришел в великий Новгород. Там, сперва прельстил попа Дениса, который привел к нему другого попа Алексея, и оба они сделались отступниками христианской веры. Потом пришли из Литвы другие два жида; обольщенные, имели с ними постоянные сношения и совратили свои семейства; они даже хотели обрезаться в жидовскую веру, но их удержали обольстители, опасаясь обличения, и велели им держать жидовство в тайне, явно же христианство; изменили имена их: Алексея назвали Авраамом, а жену его Саррою, и многих совратили попов, и диаконов, и простых людей; даже и протопопа Софийского Гавриила научили жидовствовать, превзошедши беззаконием всех древних еретиков».

«О, кто достойно восплачется о толикой беде! восклицает Иосиф; какой язык изглаголет содеянное и какой слух приимет кротко такую повесть! Божественное превечное рождество Христово от Отца, называли они ложным и ругались вочеловечению Его, нашего ради спасения, говоря, что Отец Вседержитель не имеет ни Сына, ни св. Духа, единосущных и сопрестольпых Себе, и что нет Св. Троицы, ибо слово только произносится, а дух в воздухе развевается; обещанный же в св. писаниях Христос еще не родился, и наречется Сыном Божиим не по существу, а по благодати, как Моисей и другие пророки, и посему должно до времени держать закон Моисеев. Действительно тайно от христиан, они приносили жертвы, хотя и не смели обрезываться, и отвергали вочеловечение Господа, пришедшаго спасти Адама, говоря, что сие не подобало Богу; многие произносили они хулы на божественную церковь и на честные иконы, воспрещая подобающее им и честному кресту поклонение, и сокрушая их, ругались над ними, как жиды над Христом»⁴¹.

Преосвящ. митр. Макарий, на основании того же известия преп. Иосифа Волоколамского о начале ереси, излагая сущность ее, говорит, что в строгом смысле это была не ересь только, а полное отступничество от христианской веры и принятие веры иудейской. Схария и его товарищи проповедовали у нас не какую-либо ересь христианскую, а ту самую, которую содержали сами, и в том виде, в каком исповедуют ее все иудеи, отвергшие Христа Спасителя и Его Божественное учение. Они учили: а) истинный Бог есть един, и не имеет ни Сына, ни св. Духа, единосущных и сопрестольных Ему, т. е. нет Пресв. Троицы; б) истинный Христос, или обетованный Мессия, еще не пришел, и когда придет, то наречется Сыном Божиим не по естеству, а по благодати, как Моисей, Давид и другие пророки; в) Христос же, в которого веруют христиане, не есть Сын Божий, воплотившийся и истинный Мессия, а есть простой человек, который распят иудеями, умер и истлел во гробе; г) потому должно содержать веру иудейскую, как истинную, данную Самим Богом, и отвергать веру христианскую, как ложную, данную человеком. И совращенные Схарией действительно приняли иудейство и сделались отступниками от христианства. Все прочие лжеучения, какие высказывали впоследствии иудействовавшие, были уже прямыми и неизбежными выводами из этих начал, положенных Схарией и его единоверцами. За допущением, что истинная вера есть иудейская, а не христианская, что Христос есть простой человек, а не Сын Божий, не истинный Мессия, само собою следовало, что Пресвятая Матерь Его не есть Богородица, что не должно почитать ни Его, как почитают христиане, ни Ее, ни вообще всех святых христианских; не должно чтить самых Их изображений или Св. икон, ни крестов и друг. священных для христиан предметов; не должно уважать христианских писаний, ни апостольских, ни отеческих; не должно уважать никаких христианских установлений, каковы – таинства, посты, праздники, монашество и проч.; словом: должно отвергать все собственно христианское, чего не могут принимать иудеи, неверующие во Христа⁴². Судя по тем началам, из которых вытекали все лжеучения в ереси жидовствующих, нельзя не прийти в тому убеждению, что в ней было не одно иудейство, но многие христианские ереси, еще в древности осужденные, как и видели современники⁴³. Распространителями же и защитниками ереси жидовствующих были не сами жиды, а совращенные ими христианские священники, носившие личину христиан.

Преп. Иосиф, в своем сочинении против жидовствующих многократно свидетельствует, что они, собственно, не еретики, а отступники, и в одном месте дает о них такое понятие: «новгородские еретики сделались отступниками не в младенчестве, не во время плена, не ради нужды, но родились и много лет пребывали в христианской православной вере, и самохотением, самопроизвольно отверглись св. единосущной Троицы и св. православной христианской веры, и изрекли многие хулы на св. единосущную Троицу, и на Пречистую Богородицу, и на всех святых, и совершили многие сквернения на св. Божественную церковь, и на Св. Иконы, и на животворящие кресты, и на свящ. мощи Святых, и многих православных христиан прельстили, и отвели в жидовство, и осквернили всякими сквернами. Они отверглись Христа и всего христианства в лето 1471-е и даже доныне не покаялись. Они злейшие из всех еретиков и отступников: таких не было ни в древние времена, ни в средние, ни в новейшие»⁴⁴.

Каким же образом жид Схария мог навязать православным русским свою жидовскую веру, а новгородские священники могли принять и отречься от Христа? Разгадка этому заключается в том, что Схария был человек ученый и, главное, искусный в чернокнижии и астрологии, которые пользовались в данный период полным доверием и уважением, особенно между людьми малообразованными, а тем более необразованными, каковы, большей частью, были новгородские священники тогдашнего времени. Схария очень хорошо знал, чем иудеи доказывают против христиан истинность своей иудейской веры и чем опровергают, или стараются опровергнуть, они истинность веры христианской, и умел воспользоваться этими познаниями для своей цели; а из священников многие, не говоря уже о простолюдинах, не знали даже того, чем подтверждаются самые коренные догматы христианства, каковы догматы о пресвят. Троице, о божественности Иисуса Христа, о Его воплощении и воскресении. Понятно, таких людей увлечь и прельстить не составляло труда для Схарии, как своими познаниями и умною речью, так особенно какими-либо необычайными действиями, которые он мог совершать, при пособии темных наук, и которые для невежд могли показаться совершенными чудесами. И он действительно прельстил сперва попа Дионисия, а затем попа Алексия, которые потом и сами, научившись от жидов жидовству и чернокнижию, начали пользоваться теми же средствами для совращения людей невежественных. Впоследствии, ересь приобрела себе сильных покровителей, которые содействовали ее распространению и привлекали многих обаянием вольномыслия и распущенности нравов⁴⁵.

А как искусно еретики умели скрывать себя под личиною христианства и как ловко вели свою пропаганду, видно из след.: в 1480 г., когда в. князь Иоанн Васильевич прибыл в Новгород, вожди ереси, Алексей и Дионисий, до того понравились ему, что он взял их в Москву и первого определил протопопом в Успенский собор, а второго – священником в Архангельский собор. Здесь они старались казаться праведными, кроткими, воздержными, а тайно сеяли свое лжеучение и многих обратили к жидовству, так что некоторые даже обрезались. Между прочим, они привлекли к своей ереси – в духовенстве симоновского архимандрита Зосиму и чернеца Захарию, при дворе в. князя знатного дьяка Феодора Курицына, да дьячков крестовых – Истому и Сверчка, и из купцов – Семена Кленова. Последние четыре также научили многих жидовствовать. «Протопоп Алексей и Феодор Курицын, замечает преп. Иосиф Волоколамский, такое тогда имели дерзновение к Державному, как никто другой; ибо они прилежали звездозаконию, астрологии, чародейству и чернокнижию. Потому-то многие уклонились к ним и погрязли в глубине вероотступничества». Зять протопопа Алексия, Иван Максимов свел в жидовство даже невестку в. князя Елену, в чем впоследствии сознался сам преп. Иосифу. Таким образом, ересь утвердилась не только в Новгороде, но и в Москве⁴⁶.

Находим весьма уместным познакомить здесь и с мнением светской литературы относительно причины появления ереси жидовствующих в Новгороде и успешного ее распространения⁴⁷. Она смотрит на эту ересь, как на чисто самородный продукт русского ума, вызванный господствовавшим в то время ожиданием скорого светопреставления и второго пришествия Христова.

Мысль о близком наступлении светопреставления занесена в Россию из греческих стран, где она издавна сильно волновала умы, находя поддержку частью в самой жизни, частью в тогдашней книжной учености, и, по мере того, как приближалась седьмая тысяча лет, становилась все более и более распространенною. Уже в XIII в. мнение это встречается в слове на собор Архистратига Михаила, а в XIV и XV столетиях оно делается почти всеобщим⁴⁸, как можно судить по увещаниям, какие делали архиепископ Суздальский Дионисий псковитянам в 1382 г.⁴⁹, архиеп. новгородский Иоанн и митрополит Филипп Новгородцам в 1397 и в 1471 гг.; «наступает, дети, последнее время», говорили они в своих увещаниях⁵⁰. Точно так же смотрел на свое время, как на последнее, и летописец начала XV в., находя подтверждение своим верованиям частью в явившемся в 1402 г. небесном знамении, частью же в печальных современных событиях, во враждебных движениях соседних народов. «Да что говорить, заключает он свое рассуждение, о татарах, турках и друг. племенах. Разве мы сами, называясь христианами, не ведем между собою постоянных браней, рати и кровопролитии? Где же тут совершенная любовь, преданная нам Христом, сказавшим в Евангелии: больше сея любви никтоже имать, да кто положит душу свою за други своя. Мы не только не полагаем души за ближних своих, но исторгаем даже их собственныя. «И понеже время последнее приходит и совращено есть уже, конец житию приближается»⁵¹. Но особенно сильно взволнованы были умы пред окончанием седьмой тысячи лет, чему много содействовало особенно то обстоятельство, что, с окончанием седьмой тысячи лет, совпадало и окончание пасхалии, которое падало на 1492 г. Старинные грамотники, переписывая пасхалию, сопровождали ее под этим последним годом разными приписками, в которых выражали самое тревожное состояние своей души, вследствие ожидаемой кончины мира. «Братия»! гласит одна из подобных приписок, «зде страх, зде беда велика, зде скорбь не мала; якоже в распятии Христове сий круг солнцу бысть 23, луны 13; сие лето на конца явися, в оньже чаем всемирное пришествие Христово»⁵². К самому исходу седьмой тысячи лет, тревога сделалась еще сильнее. «Сам, господине, ведаешь, говорили псковитяне владыке Ионе (в 1469 г.), что тобе здесе (во Пскове) не само много быти, а того дела тобе вскоре нельзя же управити, за неже при сем последнем времени о церквах Божиих смущенно силно»⁵³... А по словам современника, толки и сомнения овладели тогда не только массой простых людей, но и самыми людьми книжными; «ино о том молва была, говорит он, в людех не токмо простых, но и не простых многих сумнение бысть»⁵⁴... Но, чем сильнее этот мрачный призрак волновал умы православного русского народа, тем сильнее он должен был возбуждать противодействие себе в умах тех немногих, которые были противниками господствовавших представлений. А в таких людях в В. Новгороде недостатка не было. Частые столкновения, происходившие у новгородского владыки то с митрополитом, то со псковичами по разным недоразумениям и вопросам, уже сами по себе, необходимо должны были вызывать некоторых из новгородцев на раздумье над церковными делами. Поэтому нет ничего странного, что, под влиянием современных, гнетущих обстоятельств, зародившееся первоначально у стригольников сомнение в законности существования многих явлений в церковной жизни, теперь распространилось на религиозную область и выразилось, прежде всего, в отрицании господствующего суеверного мнения о близкой кончине мира. Это отрицание вышло, как и нужно было ожидать, из среды новгородского духовенства. Религиозные вопросы касались прежде всего духовных лиц, да и разрешены могли быть, скорее, духовными. Духовенство вообще представляло интеллигентный класс древнерусского общества. В частности же, о первых новгородских мудрствователях известно, что они были люди начитанные, имели в своем распоряжении книги, которых не было даже у такого пастыря, как блаж. Геннадий⁵⁵. Первоначально сомнение зародилось в голове попа Дениса, а потом мало-помалу образовался целый кружок единомышленников из попов же, из разных других клирошан и из некоторых мирян⁵⁶.

Но, чтобы успешно вести борьбу с всеобщим заблуждением, новгородским духовным в подкрепление своего сомнения, нужно было еще иметь на своей стороне и знамя науки. Это знамя получено было новгородскими мудрствователями из еврейских рук, вследствие чего и самая новгородская ересь прослыла у современников и потомства за жидовство. Опасаясь возрастающего могущества Москвы, новгородцы стали искать союза с Литвою, приглашая тамошних князей на службу в Новгород. Вместе с литовскими князьями потянулись в Новгород уже и непрошеные гости – евреи, которые в XV столетии стали столь обыкновенными посетителями, что во время голодов бедные новгородцы «жидом из хлеба даяхуся гостем»⁵⁷. Как народ коммерческий, не брезгающий никакими интересами, евреи, естественно, не опускали случая воспользоваться своим пребыванием в вольном городе и для распространения там тех сочинений, которые выработала тогдашняя ученость, и на которые мог быть спрос в Новгороде. Эти-то книги, привезенные евреями, прибывшими в Новгород в 1471 г. с князем Михаилом Александровичем, оказали немалую услугу новгородскому духовенству, занятому вопросом о кончине мира⁵⁸. В особенности оказался пригодным для него Шестокрыл, книга, заключавшая в себе астрономические таблицы. «Изучив себе этот шестокрыл, писал блаж. Геннадий, они тем прельщают христианство, мня, як с небеси знамение сводят»⁵⁹; но, что всего важнее, эта книга дала новгородским духовным в руки то, в чем они больше всего нуждались, а именно летосчисление, отличное от господствовавшего. Летосчисление шестокрыла сделалось для новгородского духовенства самою твердою опорою в его борьбе против господствовавшего суеверия. По обыкновенному христианскому летосчислению оканчивалась 7-я тысяча лет от сотворения мира, с окончанием которой должен был кончиться и мир, а по их насчитывалось и всего 5244 г. и то не полных, и след. событие это отодвигалось на далекую будущность. Опираясь на такое летосчисление, они теперь смело могли обвинять церковь в решительном заблуждении. «Лета христианского летописца скратишася, говорили они, а наша пребывают... И потому ино у них еще пришествия Христова нет, ино они ждут антихриста» ...⁶⁰

На основании сказанного нельзя не прийти к тому убеждению, что мнение еретиков о кончине мира являлось не только главным, но и, так сказать, единственно важным, исходным пунктом их учения. Как сами еретики, так и противники их, придавали ему весьма важное значение. Протопоп Алексей говорил: «прейдут три лета, кончается седмая тысяща: и мы де тогды будем надобны»⁶¹. На важность этого пункта указывал и блаж. Геннадий: «егда скончаются лета, говорил он, а животом еще прибавит Бог мир, ино то еретикам жидовская мудрствующим, будет дерзость, а христианству будет спона велика»⁶². Вообще, чтобы сколько-нибудь понять это явление, необходимо признать как то, что в мнении о кончине мира заключается исходный пункт ереси жидовствующих, который непосредственно связывал ее с умственною жизнью древней Руси вообще и, в частности, Новгорода, так и то, что ересь жидовствующих в существенной ее части была таким же самородным продуктом русского ума, каким была ересь стригольников, которую образовало учение о взимании платы за ставление. В противном случае, происхождение ереси жидовствующих останется совершенно непонятным. А затем, одно уже это мнение может объяснить, почему ересь возникла именно во второй половине XV столетия. При всяком другом исходном пункте мы не в состоянии будем понять, почему ересь явилась пред самым 1492 годом – временем предположительной кончины мира. Наконец, только при признании сомнения в близком наступлении кончины мира за исходный пункт учения жидовствуюицих, можно будет понять как широкое распространение ереси, так и ту роль, которую играла в ней астрология. Ересь жидовствующих являлась ответом на те вопросы, которые сильно волновали умы и сердца всего русского общества одинаково в Новгороде и Москве, а потому она везде находила удобный доступ. Не менее важно также и то, что в исходном пункте своем она заключала известное зерно истины. Это последнее качество поднимало ересь особенно в глазах людей книжных, каковы были вожаки в Новгороде. «И их же видяху (Ф. Курицина с товарищами) благоразумных и писания божественная ведущих, писал преп. Иосиф, тех еже в жидовство не смеяше приводити, но некыя главизны божественного писания В. и Н. Завета на криво сказующе, и к своей ереси прехыщряюще, и баснословия некая и звездозакония учаху и по звездам смотрити и строити рождение и житие человеческое, а писание божественное презирати, яко ничтоже суще и не потребно человеком, простейших же на жидовство учаху»⁶³.

Сказав о причине появления ереси жидовствующих, светская литература дает далее некоторое понятие и о том пути, которым шло мудрствование о наступлении кончины мира и из которого развилась такая сложная система отрицаний. Сомнение в близком наступлении второго пришествия Христова вызвало, прежде всего, в жидовствующих сомнение в тех источниках, которыми в господствующей церкви подкрепляли суеверие, а именно в писаниях Евангельских, особенно, апостольских и отеческих; но это мудрствование было сначала не более, как критическое отношение к известным местам апостольских и отеческих творений, не согласных с воззрениями еретиков. Но, когда, вопреки всеобщему ожиданию, роковой 1492 г. прошел благополучно, светопреставления не последовало, тогда еретики вооружились против апостольских и отеческих писаний единственно на основании предполагаемого несоответствия некоторых из их мест, говоривших о кончине мира, с действительностью, и особенно посыпались нападки на творения Ефрема Сирина⁶⁴. «Ефрем Сирин, твердили они, писал, что все пророчества и писания исполнились, ничего не осталось ожидать, как второго пришествия; и вот уже прошло 1100 лет после сказания Ефрема, а второго пришествия нет: не очевидно ли, что сочинение Ефрема – чистая ложь»⁶⁵.

Далее, сомнение в близком наступлении второго пришествия Христова вызвало на размышление о справедливости верования во второе пришествие и о личности Иисуса Христа вообще, которое потом разрешилось отрицанием самых верований во второе пришествие и в божество Иисуса Христа. «Еретики, по словам преп. Иосифа, утверждали, что предреченный в писании Христос еще не родился, а когда родится, то наречется Сыном Божиим не по существу, а по благодати. Исповедуемый же христианами Спаситель есть простой смертный, а не Бог; он был распят, и умер, и истлел во гробе»⁶⁶. Из изложения видно, что еретики не признавали возможным сошествия Бога на землю и рождения от Девы⁶⁷, а вследствие этого необходимо должны были отвергнуть и необходимость искупления. «Разве не мог Бог, рассуждали еретики, спасти Адама и сущих с ним из ада, разве не имел Он небесных сил, пророков и праведников, чтобы послать их исполнить свое желание? Разве сообразно с божеским достоинством, сходить самому на землю нестяжателем и нищим, воплощаться и страдать, и этим путем перехитрить диавола?»⁶⁸. Точно также еретики отказывали в почитании Божией Матери и св. угодникам⁶⁹, выражали неуважение к св. Таинству тела и крови Христовой, совершая обедни после еды и пития. «Попы их, писал блаж. Геннадий в послании, завтракав и пив до обеда, обедни служат». Летописец тоже заметил, что «еретики божественную службу свершающе ядше и пивше, и тело Христово ни во что же вменяюще, яко прост хлеб, и кровь Христову, яко просто вино»⁷⁰. В конце же концов, отрицание перешло в открытое поругание икон и крестов, в котором крайнее ребячество граничило с грубым фанатизмом. Известно, что поп Наум, один из покаявшихся еретиков, проходя, до своего покаяния, мимо иконы Богоматери, показал ей кукиш. А в Новгородской церкви Спаса Преображении на Ильинской улице на одной иконе было изображено: «стоит Василий Кесарийский, да у Спаса руку и ногу отрезал, а на подписи написано: «обрезание Господа нашего I. Христа». Не менее усердно еретики издевались над крестопоклонением. Так, они навязывали кресты на шею птицам, вóронам – деревянные, а ворóнам – медные: в этих крестах вороны летали, садились по падали и калу. Также один поп с диаконом дали какому-то крестьянину «крест тельник: древо плакун, да на кресте вырезан сóром»⁷¹. А поп Денис, по сказанию летописца, совершая литургию в Архангельском соборе, даже плясал во время службы за престолом и ругался над св. крестом⁷². Было много и других способов крайнего осквернения еретиками христианской святыни.

Впрочем, ересь жидовствующих имела не одну религиозную, но и политическую сторону; этим-то и можно объяснить ее упорное сопротивление и даже временное торжество. Но политический характер ересь получила не в Новгороде, а в Москве. Весь секрет тут заключался в том, что ересь была вызвана к жизни отчасти недовольством против церковной иерархии и неизбежно вела к уменьшению ее значения в глазах народа; а, при водворявшейся тогда системе единодержавия, ослабление церковной иерархии в некоторой степени было даже выгодно для великих князей Московских. Несмотря на то, что церковная иерархия являлась деятельным помощником великих князей московских при собирании Русской земли и установлении самодержавия, теперь, когда эта задача в своей существенной части была уже исполнена, великие князья стали, кажется, несколько тяготиться опекою или, по крайней мере, ревновать тому значению, каким пользовался в народе глава церкви. По крайней мере, несомненно известно, что в столкновениях с иерархией, которые нередко случались у великих князей, последним приходилось по временам переживать тяжелые минуты. Довольно указать здесь на тот факт, что в споре, возникшем у Иоанна III с митрополитом о том, как следует ходить при богослужении, против солнца или по солонь, великий князь был оставлен почти всеми, как духовными, так и мирянами, и принужден был ездить к митрополиту с извинениями за свое неуместное вмешательство⁷³. Подобные столкновения не могли не возбуждать великого князя к тому, чтобы вознести свою власть превыше всякого церковного авторитета, а для этой цели подрыв значения иерархии, благодаря ереси, являлся как нельзя более кстати. И Иоанн III, как известно, не упустил случая извлечь из него свои выгоды. В самый разгар ереси, именно, при посвящении в 1496 г. Симона в митрополита, великий князь, желая показать, что воля государя определяет главу церкви, громогласно повелел новому митрополиту «принять жезл пастырства и взойти на сидалище старейшинства»⁷⁴. Но независимо от поддержки, которую великие князья могли найти в ереси при стремлении своем подчинить себе церковную иерархию, учение жидовствующих благоприятствовало им и в другом отношении. Громы, которые новгородские мудрствователи метали против монашеского звания, во всяком случае, значительно облегчали осуществление стремления великих князей поживиться на счет церковных имуществ, на которое они наведены были, кажется, еще в 1478 г. примером новгородцев. Как бы то ни было, только оба эта обстоятельства действовали столь могущественно, что ересь не только находила благоприятный прием в среде, непосредственно окружавшей Иоанна III, в его ближайших советниках и, в особенности, в любимце – дьяке Курицыне, но, по всей вероятности, и сам великий князь был не совсем чужд ее учения. Эта-то политическая окраска, которую получила ересь в Москве, и была едва ли не главною причиною того крайнего затруднения, в которое поставлена была господствующая церковь в борьбе против нее, как и увидим далее.

Архиеп. Геннадий, как только прибыл в Новгород (в 1485 г.), узнал, что здесь скрытно действует ересь жидовствующих, которая потом (в 1488 г.) выдала себя поруганием, которое совершили над св. иконами несколько еретичествовавших священников в пьяном виде⁷⁵. Блаженный святитель запылал ревностью к св. истине Христовой. «Священный Геннадий, говорит преп. Иосиф Волоколамский, поставлен был, как светильник на свещнике, судом Божиим, и как лев пущен на злодейственных еретиков, на которых устремился из чащи божественных писаний, как бы от высоких и красных гор учения пророков и апостолов; он разрывал ногтями скверныя утробы, напоенныя жидовским ядом, сокрушал и терзал зубами, и убивал о камень»⁷⁶. Знаменательна такая похвала в устах столь великого поборника Церкви, каков был преп. Иосиф. С особенным уважением о личности святителя Геннадия, как неутомимого ратоборца, отозвалась и светская литература. По качествам характера, говорит Никитский⁷⁷, Геннадий не был призван бороться против ереси путем слова и убеждения, потому что у него не было для того, прежде всего, достаточных сведений и пособий, даже язык его посланий к митрополиту и епископам не может быть назван образцовым; но, не призванный к публицистике, Геннадий имел все качества быть прекрасным администратором. Он отличался стойким, независимым характером, неспособным жертвовать делом для угождения сильным людям. К делу он относился не с канцелярской точки зрения, не довольствовался тем только, чтобы оно шло исправно раз заведенным порядком, а полагал в него всю свою душу, готов был идти для него даже на подвиг. Как у церковного пастыря, дело естественно воплощалось у него всецело в интересах православия. Во всяком нарушении этих интересов, он готов был видеть не только оскорбление религии, но и бесчестие родной земли и государства⁷⁸. В особенности же дорого было для Геннадия то, чтобы православие оставалось единым во всей Руси, как в Москве, так и в В. Новгороде⁷⁹. Понятно, что такой пастырь не мог равнодушно отнестись к новгородской ереси. Что же касается сурового преследования еретиков, которое избрал Геннадий для борьбы с обнаруженным злом, то принятие им этого пути, без всякого сомнения, произошло не без влияния примера западной Европы⁸⁰ с одной стороны, а с другой, вероятно, были тут и домашние соображения, которые побуждали отдать предпочтение преследованию, как самому действительному средству. Настоящие еретики казались ему опаснее прежних тем, что держали ересь тайно, ясно же выдавали себя за христиан, и, что вследствие того, от них уберечься было гораздо труднее. «Человеку разумному, говорил Геннадий, они не объявятся, а глупого съедят как раз». А затем и самое рассуждение о вере, даже на соборе, которое предполагали сделать влиятельные духовные, казалось ему небезопасным. «Люди у нас просты, писал он владыкам, находившимся в Москве, не умеют говорить по обычным книгам, так лучше, поэтому, о вере никаких прений не плодить. Собор нужен не для прений о вере, а для того, чтобы еретиков казнить, вешать и жечь»⁸¹.

Первые сведения о ереси дошли до архиеп. Геннадия почти случайно. Однажды некоторые из еретиков, в пьяном виде, начали упрекать друг друга в тайных делах, и этим обнаружили существование тайного общества. Ревностный архипастырь, Геннадий, немедленно сообщил об этом великому князю и митрополиту и, получив приказ не допускать распространения ереси, приступил к розыску. Отобраны были показания от обвиняемых в ереси, допрошены свидетели хульных дел. Во время этого розыска один из еретиков, поп Наум, открыл архиепископу все и всех, и принес к нему даже псалмы, по которым еретики правили свою жидовскую службу. Теперь стало ясно, что ересь разрослась в обширное общество, и нечестие ее против христианства должно было привести в ужас каждого истинного христианина. Блаж. Геннадий велел брать еретиков и отдавать на поруки, но, когда четверо, не дождавшись окончания исследования, убежали в Москву, то святитель немедля отослал туда же к князю и митрополиту и все дело, со списком открытых им еретиков, и умолял принять должные меры против страшного зла⁸². Это было в августе или в сентябре 1487 г. Не получая ответа, Геннадий в конце того же года писал о содействии к епископу Сарскому Прохору, жившему в Москве на Крутицах, извещая его, что в Новгороде открылись еретики, которые мудрствуют по-жидовски, держат ереси Маркианскую и Мессалианскую, и всячески скрываются, называя себя православными; что обыскное дело о них послано к князю и митрополиту, и что открытию их способствовал поп Наум⁸³. В январе след. (1488) г., по прибытии в Москву епископов – Суздальского Нифонта и Пермского Филофея, Геннадий написал и к ним, и, упомянув о своих грамотах к князю и митрополиту и о своем письме к епископу Прохору, просил обоих святителей ходатайствовать пред великим князем и митрополитом, чтобы позаботились «тому делу исправление учинить, занеже ныне как продлилось то дело, обыск ему не крепок чинится... еретикам ослаба пришла; уже наругаются христианству», и затем изложил, в чем состояли самые ругательства⁸⁴. Дело действительно приняло быстрый оборот. На соборе 1488 г. трое уличенных в ереси найдены достойными церковного отлучения и торговой (гражданской) казни «по правилам царским», а четвертый признан свободным от суда, так как против него был один только свидетель – поп Наум; все же были возвращены к своему архипастырю, и при этом повелело было, чтобы он продолжал обыск о еретиках с великим прилежанием и тех, которые покаются, подвергал церковной епитимии, а тех, которые не покаются, отдавал «по царским правилам» для торговой казни двум боярам, Якову и Юрию Захарьевичам, которые назначены были от великого князя для участия при обыске⁸⁵.

При производстве дальнейшего обыска над еретичествующими оказалось, что вероотступничество распространилось не только в Новгороде, но и по селам, и все чрез попов, которые, напившись и наевшись, без страха совершали литургию. Некоторые отступники нарочно ставились в попы, чтобы удобнее совращать своих духовных детей. Трудно было святителю Геннадию привести дело в полную ясность: общество еретиков держало дела свои в самой строгой тайне. Если замечали кого-либо твердым в вере и православии, то таились пред ним и старались казаться православными. А встречая людей простых, слабых и преданных тяжким грехам, увлекали таких в свою прелесть и отпускали им все грехи. Когда же кто-либо из православных начинал обличать их самих в ереси, они отрекались от нее с клятвою, величали себя православными и даже проклинали еретиков, считая клятву и проклятие за ничто⁸⁶. Но с помощью гражданской власти отобраны были показания, подтвержденные подписками некоторых виновных и свидетелей; отысканы богослужебные тетради еретиков, пасхалия, составленная по иудейскому календарю, некоторые особенные книги. Особенно же много открыто попом Наумом, который прежде и сам принадлежал к тайному обществу. Еретиков, искренно покаявшихся в заблуждении, блаж. Геннадий принял к церковному покаянию, а не покаявшихся и продолжавших хвалить жидовскую ересь, предал боярам для торговой казни. Подробное донесение с показаниями препроводил к великому князю и митрополиту, известив о том архиепископов и епископов, ожидал распоряжений, тем более, что оговорены были и некоторые московские члены общества⁸⁷. Но в Москве это представление уже не имело такого успеха, как прежнее; там теперь на донесение блаж. Геннадия не обратили никакого внимания и «положили дело за ничто, как вскоре сам он писал к ростовскому архиепископу Иоасафу (25 февраля 1489 г.)»⁸⁸. Вообще, в этот раз ревностный владыка Геннадий не встретил себе сочувствия и поддержки даже со стороны церковной власти. Митрополит Геронтий, по словам преп. Иосифа, сам мудрствовал по-христиански, но о других, погибавших от еретического учения, нимало не заботился: «о том великому князю не подокучил, да тем еретиком конца не учинил»⁸⁹. Притом, он не принадлежал к числу доброжелателей блаж. Геннадия. Он еще не успел достаточно забыть противодействие, встреченное со стороны Геннадия при споре о хождении по солонь. Да и помимо этого нерасположения, Геронтий не мог не видеть того благоволения, которым пользовалась ересь в глазах «державного», как называли тогда великого князя.

Новгородские еретики, услышав, что единомышленники их в Москве живут на свободе, бежали туда же, после того как уже принесли покаяние пред Геннадием. Находясь здесь под защитою великокняжеского дьяка Федора Курицына, не только пользовались полною свободою, но даже запрещенные священники совершали службу в московских церквах вместе с православными архимандритами, игуменами и протоиереями. К Курицыну еретики собирались и совещались между собою против православия. Так, один из еретиков, некто Самсонко, говорил блаж. Геннадию: «ходил есмя за все к Федору к Курицыну, диаку великого князя, а приходит де к нему Алексей протопоп, да Истома, да Сверчек, да Ивашко черьной, что книги пишет, да поучаются де на православных»⁹⁰. Особенной дерзостью отличался чернец Захария. Прежде он был настоятелем одного монастыря близ Новгорода в Немчинове. И, когда иноки этого монастыря пожаловались архиеп. Геннадию, что настоятель уже три года ни сам не причащается, ни им не позволяет причащаться, и Геннадий потребовал от него отчета, то Захар отвечал, «а у кого причащаться? Попы по мзде ставлены, митрополит же и владыки тоже по мзде ставлены». Признав Захара за стригольника, Геннадий сослал его в какую-то пустынь; но вскоре же, по грамоте великого князя, должен был возвратить его в обитель, взяв с него клятвенную подписку, что и сам он будет причащаться, и не будет возбранять того инокам. Но Захар не исполнил клятвы, убежал в Москву (в 1487 г.), где и нашел себе покровительство в обществе жидовствующих. Более всего он действовал лично против Геннадия и, уже три года с лишком, всюду по городам рассылал хульные грамоты, в которых поносил святителя как еретика⁹¹. Беспорядки тем более росли, что, по смерти Геронтия, кафедра митрополита оставалась праздною в течении полутора лет – до сентября 1490 года. Хотя государь и знал о ереси своих любимцев, однако ж, продолжал к ним свое благоволение⁹². Блаж. Геннадия не только не стали приглашать в Москву для соборных совещаний, несмотря на заявленные им желания и просьбы, но даже видимо высказывалось к нему пренебрежение. Так, когда дело шло о случившемся в 1480 г. оставлении Иоасафом Ростовским епископской кафедры, в Москве не считали нужным дать знать об этом Геннадию, хотя гонцы оттуда отправлялись в Новгород ежедневно. Затем, когда нужно было избирать нового митрополита, и все владыки были приглашены на собор, к Геннадию посылается указ от великого государя, чтобы он оставался в Новгороде ради каких-то «великих царских дел», а на избрание митрополита прислал повольную грамоту⁹³. Мало этого, дело дошло до того, что новый митрополит Зосима, избранный из Симоновских архимандритов, как только вступил на кафедру, немедленно потребовал от Геннадия нового исповедания веры, как бы от человека, заподозренного в неправославии⁹⁴. Блаж. Геннадий отвечал, что он уже дал свое исповедание пред митрополитом Геронтием и собором владык, когда был рукоположен в архиерея, что исповедание то хранится в Москве и что он доселе остается в нем тверд и непоколебим. Тогда же митрополит и великий князь предложили Геннадию, чтобы он прислал свое согласие или отпись на поставление нового епископа на Коломну, которого, однако ж, не называли. Блаженный Геннадий ответил, что не может дать такой отписи, не зная имени избранного кандидата, и притом опасается, чтобы выбор не пал случайно на какого-либо из архимандритов и, вообще, иноков, которые служили и приобщались с жидовствующими еретиками, и которые, по правилам, подлежат за то разным епитимиям, отлучению и даже извержению.

Несмотря, однако ж, на такое явное пренебрежение, оно нимало не поколебало Геннадия в его решимости вести борьбу против ереси. Не подозревая, что Зосима сам был еретик, он в послании к нему (окт. 1490 г.), кратко изложив весь ход дела о жидовствующих и на чем оно остановилось, умолил митрополита рассмотреть это дело на соборе и, между прочим, писал: «а стала, господине, та беда с тех пор, как Курицын приехал с Угорской земли, да отсюда сбежали в Москву еретики; а в подлиннике писано, что протопоп Алексей, да Истома, да Сверчек, да поп Денис, приходили к Курицыну, да иные еретики; да он – у них начальник, а о государской чести попечения не имеет»... и далее: «правда, ты сам то ведаешь, господин отец наш; но нам со своею братией, архиепископами и епископами, пригоже тебе о том напоминать; постой о том накрепко, отец, наш, а мы – дети твои с Богом, да с тобою: ибо и без того дело долго протянулось, прошло три года, наступает четвертый. Если же ты, господин наш, тех еретиков накрепко не обыщешь и не велишь их казнить и предать проклятию, то уж какие мы будем владыки и что будет наше пастырство? Да поговори, господине, сыну твоему великому князю накрепко, чтобы и мне велел быть у себя, да у тебя, отца нашего, благословиться; ибо какие ни есть здесь великие дела, а больше того дела нет. Да жалуюсь тебе, своему отцу, на Захара чернеца стригольника; он лает на меня беспрестанно уже три года, настал четвертый, и рассылает на меня грамоты, по моей архиепископии и по всем городам земли московской, бесчисленное множество, называя меня еретиком»⁹⁵.

При таких обстоятельствах блаж. Геннадию ничего не оставалось, как обратиться за помощью к собору епископов. Не довольствуясь посланием к митрополиту, он написал послание к Тихону, архиепископу Ростовскому и епископам – Нифонту Суздальскому, Вассиану Тверскому, Прохору Сарскому и Филофею Пермскому, которые еще оставались в Москве ввиду церковных затруднений. Он объяснял им, почему не согласился дать отпись на поставление Коломенского владыки, и им советовал не спешить поставлением его, пока не покончится дело о жидовствующих: «писано, ведь, в правилах св. апостол, како владыку поставити, а ваши архимандриты, и протопопы, и попы соборные с еретики служили; ино, ведь, иному отлучение, а иному отвержение писано». Подробно рассказывал о чернеце Захаре, жаловался на него, и просил себе оборони от него. Наконец, настоятельно требовал, чтобы составился собор на еретиков, чтобы их предать проклятию, казнить, жечь, вешать; так как они, давши в Новгороде покаяние и приняв епитимию, изменили клятве, бежали в Москву и снова сделались еретиками. «Да не плошите, писал Геннадий, станьте крепко, чтобы гнев на нас не пришел, да не како человекоугодницы обрящемся и со Иудою Христа продающе; они иконы щеплют, режут, Христу поругаются, а мы их учреждаем, да их воле сходим»⁹⁶.

Епископы на этот раз не отказали блаж. Геннадию в содействии и, благодаря их коллективному настоянию, собор на еретиков в 1490 г. (17 окт.), в конце концов, состоялся; но Геннадия и в этот раз не позвали в Москву. На соборе, кроме в. князя и святителей, присутствовали многие архимандриты, игумены, протоиереи, иереи, старцы и между ними знаменитые Паисий Ярославов и Нил Сорский. Тут же находились и самые жидовствующие: чернец Захария, Гавриил протопоп Новгородский, Дионисий поп Архангельский (Алексей уже умер), Максим поп Ивановский, Василий поп Покровский, Макарий дьякон Никольский, Гридя дьячок Борисоглебский, Васюк зять Дионисиев, Самуха дьячок Никольский и другие их единомышленники. Еретиков обвиняли в том, что они старались развратить чистую и непорочную веру в Бога, в Троице славимого, и погубить православное христианство: отвергали божество Иисуса Христа, Его воплощение от Пресвятой Девы и воскресение; ругались св. иконам, совершали литургию, по принятии пищи и пития, считали тело и кровь Христовы в таинстве евхаристии простым хлебом и вином, держались больше ветхого завета и праздновали пасху по иудейски: в среды и пятки ели мясо и молоко, и творили многие другие еретические дела, и многих простых людей прельстили своими ересями. Обвиняемые упорно запирались в своих ересях и были как бы в исступлении ума. Но великий князь Иоанн Васильевич с собором святителей, обыскав, по подлинникам архиепископа Геннадия и по московским свидетельствам, ереси означенных еретиков, предали их проклятию, низвергли всех из сана и осудили на заточение, «а чистую и непорочную крестианьскую веру ясне утвердиша и прославиша святую Троицу в едином Божестве, не разделну и не созданну в трех составех, Отца славяще, и Сына воспевающе, и Духу Святому покланяющеся, троици в единице и единици в троици, сердцем и усты исповедающе во векы»⁹⁷. Такое определение собора далеко не удовлетворило Геннадия, тем более, что главные двигатели ереси остались в стороне, да и второстепенные еретики, по наложении соборного проклятия, были обречены только на заточение, и, главным образом, кажется, в Новгороде, куда были отправлены по приказанию в. князя⁹⁸. Не ожидая важных последствий от соборного наказания для искоренения ереси и раздраженный лично выходками против него чернеца Захара, Геннадий старался, сколько мог, усугубить от себя наложенную на еретиков кару. Еще задолго (за сорок поприщ) до Новгорода, он велел посадить еретиков на коней, лицом к хвосту, выворотить на них одежду, нарядить в остроконечные берестовые шлемы, в каких изображаются бесы, с мочальными кистями, с венцами, сделанными из сена и соломы и с надписью на шлемах: «се есть сатанино воинство». В таком виде еретики следовали по городу из улицы в улицу, причем, встречавшиеся, должны были плевать им в глаза, говоря: «се враги Божии, хулители Христа». В заключение, чтобы предохранить православных и устрашить еретиков, шлемы на их головах были сожжены⁹⁹. Впрочем, и суд Божий запечатлел этих людей печатью гнева. После соборного осуждения, Дионисий впал в сумасшествие, кричал на разные голоса и умер скоропостижно; у дьяка Истомы прогнило чрево; чернеца Захара постигла мучительная смерть¹⁰⁰.

Как святители ни ратовали против ереси и еретиков, но этого было не достаточно для успокоения православных, которые были взволнованы распространенным тогда повсюду мнением, что с окончанием седьмой тысячи лет от сотворения мира должен окончиться мир, и явится всемирный Судия. Конец седьмой тысячи падал на 1492 г.; до этого же года доведена была и наша церковная пасхалия; так, в одном сборнике ХV века помещены пасхальные таблицы, доведенные до 7000 (1492) года. В конце этих таблиц сказано: «6699. Сеж есть последнее лето седмые тысящи. 7000. Конец седмые тысящи; доселе уставиша святии отцы наши держати паскалию до лета седмотысящнаго. Неции же глаголют: тогда будет второе пришествие Господне. Глаголет же св. евангелист Марко: о дни том и о часе никтоже весть, ни ангели небесныя, ни Сын, токмо Отец един»¹⁰¹. Роковой год настал, а кончины мира не последовало. Еретики глумились над православными и говорили: «семь тысяч лет кончились, и ваша пасхалия прошла: отчего ж Христос не является, вопреки вашим ожиданиям? Значит, ложны писания и ваших апостолов, и ваших отцов, в особенности же, Ефрема Сирина, будто бы возвещавших славное пришествие Христово, по истечении семи тысяч лет»¹⁰². Итак, для полного успокоения нужно было установить пасхалию на последующее время. По этому случаю, по сказанию летописи, «в лето 7000, сиречь начало осмыя тысячи (1492), месяца сентября, повелением великого князя Ивана Васильевича всея Русии снидошася на собор»... в Москве все святители, в числе их был и Геннадий Новгородский, и всем священным собором определили, «написати пасхалию на осмую тысящу лет... по преданию св. отец, иже в Никеи седмаго собора»¹⁰³… Дело это собором, главным образом, поручено было архиепископу Новгородскому. Блаж. Геннадий чем бы не занимался, занимался от всей полноты души. По письму его к архиепископу Иоасафу видно, что его занимала сильная забота об ослаблении ложных толков народа, касательно ожидаемой кончины мира и о пресечении соблазнов, доставлявших пищу ереси. Он не довольствовался поверхностным взглядом на предмет достойный внимания общего, а хотел рассмотреть его со всех сторон. Он писал к другу своему: «мне думается, по Еноху, что век работает человеку», – время для человека, а не человек для времени, «и 7000 лет положены для человеческого пременения», измеряют только перемены, последовавшие с людьми. «По Богослову, мы каждый час должны ожидать кончины. Да и то мне мнится, продолжает Геннадий, не украли ли у нас еретики лет? Иначе, до какой степени заслуживает веру еврейская хронология? Правда ли то, что по нашей пасхалии время делания не исполнилось?», т. е. следует ли заменить греческий счет еврейским? «Ты о том подробно поговори с Паисием (Ярославским) и с Нилом (Сорским) и напиши мне о том. Также уведомь меня, нельзя ли побывать у меня Паисию и Нилу. Хорошо бы поговорить с ними о тех ересях». В том же 1492 г. блаж. Геннадий составил определение пасхальных чисел на 70 лет восьмой тысячи и написал «коловратный ключ пасхальный на 532 г.», при котором не только в целой восьмой тысячи лет, но и далее можно находить пасхальное число того и другого года¹⁰⁴. Пасхалию свою блаж. Геннадий разослал по своей епархии, вместе с толкованием на нее, пастырскими наставлениями и окружною грамотою, под названием: «начало паскалии на осмую тысящу лет». Здесь он объясняет, что написал свою пасхалию по поручению митрополита и окончил 21-го Декабря 7001 (т. е. 21 Декабря 1492 г.), что согласна с митрополичьей, по свидетельству самого митрополита, только продолжена на 70 лет; что она не вновь составлена, а выведена из прежней пасхалии, что время второго пришествия Христова неизвестно и ложно думали некоторые, будто оно настанет с окончанием седьмой тысячи лет, ибо о дне и часе пришествия Христова не предоставлено знать людям, а потому, преступно и толковать о том. Кроме того, в толковании блаж. Геннадий излагает самые начала пасхалии, дает понятие о великом миротворном круге или 532-х летнем периоде, по истечении которого числа пасхи повторяются в том же точно порядке, в каком они следовали в предшествовавшем периоде, и объясняет, что при помощи этого миротворного круга, этой алфы (так называли греки миротворный круг потому, что алфа, если буквы ее принять в значении цифр и сложить, даст ровно 582) можно выводить и продолжать пасхалию, на сколько угодно лет, без конца. Далее говорит, что, именно при помощи миротворного круга, и сам он вывел свою пасхалию на 70 лет из прежней, которую нашел «во владычне Василиеве книге» (т. е. Новгородского владыки Василия – Калеки) и которая доведена там до 7000 года. Наконец, дает наставление, как. обр., когда истечет эта семидесятилетняя пасхалия, продолжать ее и далее на столько лет, на сколько угодно будет Богу продлить бытие мира¹⁰⁵.

Несмотря на всю энергию, с какою велась борьба с еретиками, ход дела наглядно показал блаж. Геннадию, что борьба с еретиками далеко не кончена и что слишком еще далеко торжество православия над жидовствующими, во главе которых стоял сам митрополит Зосима. Являясь, по-видимому, поборником православия на соборах против жидовствующих и по делу составления пасхалии, и прикрываясь подобными действиями пред глазами православных, Зосима не считал нужным скрываться в кругу своих единомышленников и в частных беседах; людей простейших, по словам Иосифа Волоколамского, напоял ядом жидовским, проводил жизнь самую невоздержную и нечестивую, предаваясь даже грехам содомским, изрыгал дерзкие хулы на самого Христа, Богоматерь, издевался над св. иконами и крестами, не признавал ни евангельских, ни апостольских писаний, даже отвергал самое бессмертие души, воскресение тел и будущую жизнь: «а что-то, говорил он, царство небесное, а что-то второе пришествие, а что-то воскресение мертвых? Ничего того несть; умер кто ин, то умер, по та места и был»¹⁰⁶. И, когда некоторые из православных стали обличать его в отступничестве и содомских делах; то одних из обличителей он отлучал от божественного причащения, других – священников и диаконов лишал священства, а на иных жаловался государю и клеветал на них. И по воле государя, невинные осуждались на заточение, заключаемы были в оковы и темницы, лишались своих имений.

С другой стороны, поддержанию и распространению зла отчасти содействовала снисходительность к еретикам и самого Геннадия. «Еретики, убоясь казни, писал Иосиф, начали каяться с клятвами: архиепископ Геннадий, поверив покаянию их, дал им свободу, а они, как только получили ее, все бросились бежать и разошлись по многим городам и селам и рассеяли свое нечестивое учение». Не прошло и трех лет после строгого наказания, какому подверглись уличенные в ереси, как избегшие суда еретики с бесстыдною наглостью стали вновь повсюду по селам и обителям проповедовать свое нечестие. В тоже время, сильный дьяк Курицын и брат его Волк упросили великого князя послать в Новгородский Юрьев монастырь архимандритом какого-то Кассиана, которого сами же научили держать жидовство и отречься от Христа. Кассиан, надеясь на Курицына и не боясь Геннадия, начал смело собирать в своем монастыре всех еретиков, дотоле или скрывавшихся в Новгороде или рассеявшихся по другим городам и селам. Приободренные еретики позволили себе тогда совершать в Новгороде такие «сквернения и поругания на божественныя церкви и на вся священные вещи и на все православное христианство», которые невозможно и передать словом¹⁰⁷.

До сего времени блаж. Геннадий противодействовал еретикам путем внешнего преследования, но теперь он ясно увидел тщету этой деятельности и первый пришел к тому убеждению, что для успешной борьбы с ересью, кроме внешнего преследования еретиков, необходимо еще действовать тем духовным оружием, каким действовали они. Как человек, исключительно призванный к административной деятельности, Геннадий сам мог прибегать к этому оружию только косвенно, доставляя духовенству и пастве средства самим противостоять ереси. Столкновение с еретиками ясно выставило всю важность для православных иметь в своем распоряжении все книги священного писания. Жидовствующие, для распространения своего лжеучения между народом, пользовались преимущественно свящ. книгами ветхого завета; между тем, как у православных, даже у самого владыки Новгородского, не оказалось этих книг... И вот, блаж. Геннадий сосредоточил теперь все свои старания на их приобретении, и еще в феврале 1489 г., между прочим, писал к Ростовскому архиепископу Иоасафу: «да есть ли у вас в Кирилове или Фарафонтове, или на Каменном, книги: Селивестр папа римский, да Афанасий Александрийский, да слово Козмы пресвитера на новоявльшуюся ересь на богумилы, да послания Фотея патриарха ко князю Борису болгарскому, да пророчьство, да Бытья, да Царство, да Притчи, да менандр, да Иисус Сирахов, да Логика, да Дионисий Ареопагит? За неже те книги у еретиков есть»¹⁰⁸. Из этих слов понятно, что книги ветхого завета, какие имели у себя жидовствующие, были, подобно всем исчисленным, в славянском или русском переводе, хотя книги эти, как замечает Геннадий в том же послании к Иоасафу, были извращены по переводам древних иудействовавших еретиков: Аквилы, Симмаха и Феодоциона¹⁰⁹. Неизвестно, отыскались ли для Геннадия в монастырях ростовской епархии те книги, о которых он спрашивал; но несомненно известно то, что он остался непоколебимым в своем намерении, и хлопоты его не пропали даром, и привели (около 1496 г.) к собранию в один, доселе не существовавший, состав всех книг священного писания ветхого и нового заветов в славянском переводе. Событие величайшей важности, составляющее эпоху в истории нашей церкви и, в особенности, нашей духовной литературы. Ибо только теперь та и другая, благодаря неутомимой ревности архиепископа Геннадия, обогатилась полным списком божественной книги, т. е. Библии. Такой подвиг, как подвиг собрания священных книг в один общий состав был одною из самых важных услуг Геннадия для своего и последующих времен. Это, с одной стороны, оградило простодушных от обманов, в какие вовлекали их еретики, выдавая сочинения подложные и даже баснословные за книги священные. С другой – доставило друзьям православия ту книгу, которая во всякое время была необходима для них, так как распространение свящ. писания во всех христианских землях не оставалось без сильного влияния на общее течение умственной жизни. Хотя, вследствие бедности умственных сил, характеризующей эпоху, труд собрания совершен был далеко не удовлетворительно, и собранные воедино книги были не одинакового переводного достоинства¹¹⁰, тем не менее, труд блаж. архипастыря высоко ценили в св. церкви. Из известных ныне списков библии Геннадиевской, один принадлежал митрополиту Варлааму, который отдал его в Сергиеву лавру, как дорогой вклад, на поминовение по душе своей; другой принадлежал царю Иоанну Грозному, который послал его князю Острожскому в руководство при издании библии; третьим владел рязанский епископ. Блаж. Геннадий, при ревности к православию, был столько рассудителен, что, чувствуя нужду в полном собрании книг свящ. писания, но не имея возможности отыскать их всех в древнем переводе с греческого, поручил перевести некоторые из них с Иеронимова латинского перевода, и перевод был совершен славянским иеромонахом Вениамином¹¹¹; первые 9 глав книги Есфирь переведены прямо с еврейского, вероятно, тем новокрещенным евреем Даниилом, который прибыл из Киева, о чем упоминал он сам в послании к митрополиту¹¹².

Но мужественный борец против ереси жидовствующих и неутомимый поборник православия – блаж. Геннадий не остановился и на этом. Для того, чтобы Библия не оставалась в руках православных мертвым капиталом, а являлась бы действительным щитом против ереси, необходимо было еще, чтобы служители церкви были подготовлены к ее восприятию. А этого о тогдашнем новгородском духовенстве сказать далеко нельзя. Ранее было замечено, что Геннадий обратил все свое внимание на поднятие нравственного уровня духовенства, а для этого он настоятельно требовал, чтобы лица, желающие вступить в клир, а тем более ищущие священства, были люди, хорошо подготовленные к этому – «гораздые в грамоте»; малограмотных же ставленников отдавал в научение. Как ни печальны были неудачи по этому делу, они несомненно имели ту хорошую сторону, что привели Геннадия к сознанию необходимости общих мер для поднятия нравственности духовенства, и именно, к сознанию необходимости основать для него училища. В этом смысле и было сделано Геннадием заявление митрополиту Симону, и это заявление должно считать также важнейшим подвигом Новгородского владыки в его деятельной жизни. На училища Геннадий возлагал большие упования, и не напрасно, так как он знал, что во времена свят. Владимира и Ярослава Мудрого при ставлении в клир, на первом плане стояло книжное учение или грамотность, и для этого заведены были училища. Но административная деятельность на пользу поднятия нравственного уровня духовенства могла оказать свое влияние только в продолжительный период времени впоследствии, а искоренение ереси теперь же требовало вмешательства наличных нравственных сил. Блаж. Геннадий хорошо видел, что у него самого таких сил не было, и потому он решился обратиться за содействием к Иосифу, уже известному в то время игумену Волоколамского монастыря¹¹³. Новгородский святитель весьма любил и уважал Иосифа, часто сносился с ним, сделал его наместником над церквами Волоколамской области, поручил ему церковный суд в ней и сбор церковных доходов, уделяя ежегодно часть их Иосифовой обители¹¹⁴. Выбор сделан был как нельзя лучше и делает великую честь прозорливому уму Геннадия.

В ряду христианских подвижников, которые своей нравственной силой служили щитом против нравственной порчи, Иосиф был одним из самых неутомимых борцов¹¹⁵. От юности исполненный ревности к иноческому житию, он не успокоился до тех пор, пока не осуществил на деле свой собственный идеал. Вся цель его иноческих стремлений была – ввести в монастырский быт строгие общежительные начала. Достигнуть этого было нелегко; но Иосиф боролся против трудностей убеждением, а еще более собственным примером. До какой степени он считал нужным быть строгим к самому себе, всего лучше можно видеть из того, что он, в продолжении пятнадцати лет неусыпно ухаживавший за своим престарелым отцом, отказал, единственно из видов поддержании монастырского устава, в свидании матери, которая после многолетней разлуки хотела пред смертью с ним проститься¹¹⁶. Но, стремясь к водворению в монастырях общежития, Иосиф полагал цель его не в одном созерцательном иноческом житии, но и в служении обществу. Монастырская община прежде всего должна была служить примером нравственной жизни для мирян и даже поддержкой тех из последних, которых положение беспомощно. Кроме нравственного примера, монастырь, но воззрению Иосифа, должен был подавать пример и умственной жизни, быть умственным светочем, служить рассадником, из которого выходили бы в жизнь честные пастыри, вооруженные всякими знаниями, митрополиты, архиепископы, епископы и другие власти¹¹⁷. Сам же Иосиф служил высоким примером жизни для братии. Одежду носил такую убогую, что его не отличали от других иноков; пищу вкушал, большей частью, только через день, а ночи проводил в молитве. Первым являлся в церковь, где часто читал и пел на клиросе, и говорил поучения; первым выходил и на общие работы, и участвовал в них наравне с другими. Неусыпно следил за поведением иноков днем и ночью, и обращал особенное внимание на их душевное состояние; вразумлял, утешал и подкреплял словом совета и силою своей молитвы. Но не для одной только обители, а и для всей страны преп. Иосиф был светилом, по выражению его древнего жития. Он действовал и силою своего необыкновенного благочестия, и, вместе, своим разумом и книжною мудростью, своим редким даром слова и увлекательными беседами. Воины и воеводы, бояре и вельможи, сановники и князья, все искали возможности видеть его, послушать его сладкой речи, воспользоваться его наставлениями и советами, а многие избирали его себе в духовника. И слово св. старца приносило чудные плоды: грешники обращались к покаянию и оставляли свои злые обычаи; люди гордые и свирепые делались смиренными и кроткими, и «вся тогда Волоцкая страна к доброй жизни прилагашеся»¹¹⁸. С крепким природным умом он соединял в себе обширную эрудицию в свящ. писании и отцах церкви. Знакомство его с первым было на самом деле изумительно. Он знал наизусть целые чтения из Библии, Евангелия, апостольских и отеческих писаний. Благодаря этому обстоятельству, преп. Иосиф мало нуждался в книге, когда говорил от писания; «он держал свящ. писание», по выражению его жизнеописателя, Досифея Топоркова, «памятью на краи языка»¹¹⁹. Участь бедных поселян и слуг составляла предмет особенной его заботливости. Он убеждал господ, иногда писал им, чтобы они не отягощали и не обижали своих слуг и крестьян, обходились с ними по-человечески, согласно с внушениями нашей св. веры. И многие господа слушались его уроков, а слуги благословляли его имя¹²⁰. Всего лучше характеризует совершенства преп. Иосифа жизнеописатель его в след. немногих словах: «не точию в добродетельном сочетании и терпении с незлобием сердца, но и в телесных и естественных изящен бе зело, якоже ин никтоже сущих в обители; ума свободное в крепости смысла стяжа, с течением языка и доброгласие; еже в церковном песнословии и чтении толик бе, якоже ластовица и славий доброгласный, привлачаше и услаждаше слухи послушающих, якоже ин никтоже нигдеже. Бе у Иосифа в языке чистота, и в очех быстрость, и в гласе сладость, и в чтении умиление, достойно удивлению великому: никто бо в те времена нигде таков явися»¹²¹. Такого-то дивного мужа блаж. Геннадий призвал к себе на помощь в борьбе с ересью.

Строгая подвижническая жизнь и обширная начитанность в церковной литературе, соединенная с крепким природным умом, давали преп. Иосифу все средства к успешной борьбе с ересью, а эта борьба, в свою очередь, доставила ему в обществе такое значение, что он стал почти безапелляционным решителем всех вопросов, какие возникали в Русской церкви в конце ХV и начале XVI столетия. Одушевленный ревностью по вере, готовый за нее на страдания и смерть, преп. Иосиф смело выступил против еретиков (Окт. 1493) и написал против них знаменитое свое творение, под именем «Просветитель». Не щадя отступников от христианства, он, в особенности, громил митрополита Зосиму, называя его Иудою предателем, предтечей антихриста, первенцем сатаны, злодеем, какого не бывало даже между вероотступниками. В то же время, он писал послания к святителям и, в особенности, к Суздальскому епископу Нифонту, на которого все православные смотрели тогда, как на свою главу, в борьбе с жидовствующими, и убеждал его крепко постоять против осквернившего святительский престол митрополита. Наконец, их дружные решительные усилия увенчались успехом: 17 Мая 1494 г. Зосима сведен был с первопрестольной кафедры, по сказанию одних летописей за то, что «непомерно держался пития и не радел о церкви», а по замечанию других – «за некое преткновение»¹²². Бывшие в Москве святители известили об этом событии и блаж. Геннадия след. словами: «отец Зосима митрополит, своея ради немощи, оставил стол русской митрополии и, пришедши в св. великую соборную церковь, пред всеми положил омофор свой на престол и призывал Господа Бога во свидетели на то, что ему не возможно более действовать святительски и называться митрополитом, и отошел в монастырь на смиренно-иноческое жительство»¹²³... На место низведенного Зосимы был избран Симон, игумен Троицко-Сергиева монастыря 6 сент. 1495 г., а 20 сентября был поставлен в митрополита находившимися в Москве святителями. На поставлении его блаж. Геннадий не был, а прислал только свою повольную, или единосоветную грамоту¹²⁴.

Впрочем, такой успех не удовлетворил преп. Иосифа. Его религиозная ревность клонилась не просто к нравственному торжеству над ересью, а к совершенному истреблению еретиков, которым, по-прежнему, покровительствовал сильный дьяк Курицын. В беседах с в. князем преподобный пытался склонить его к принятию решительных мер против еретиков. Иоанн III извинялся, просил прощения за покровительство еретикам¹²⁵, обещал сейчас же принять меры, но на деле не давал никакого хода своему обещанию. Тогда преп. Иосиф обратился к содействию княжеского духовника, архимандрита Митрофана, давая ему понять, что направить в. князя против еретиков составляет прямую его обязанность, и что без его участия дело не кончится добром. «Я много раз», писал он Митрофану, «бил челом государю, чтобы он послал по городам обыскивать еретиков. В. князь отвечал: пошлю, сейчас пошлю, и обыщу. Но вот уже от велика дня наступил другой год, и он все не посылает. Между тем еретики умножаются по всем городам и христианство гибнет от их учения. И, однако же, дело само по себе не представляет никакой трудности стоит только схватить двух-трех еретиков, а те уже откроют и всех остальных»¹²⁶.

Дружные усилия Иосифа и Митрофана сломили, наконец, нерешительность Иоанна III, и он, после некоторого колебания приказал сделать розыск над еретиками и созвать на них в декабре 1504 г. собор. Этот собор, сравнительно с прежними, отнесся к еретикам с гораздо большей строгостью. Еретиков не только подвергли проклятию, которое в XVII столетии повторялось в неделю православия, но и различным физическим наказаниям¹²⁷. Для вящего устрашения, собор признал необходимым подвергнуть жидовствующих сожжению в обоих главных пунктах ереси, как в Москве, так и в великом Новгороде. «Великий князь, рассказывает летописец, с всем собором обыскаша еретиков и повелеша лихих смертною казнию казнити; и сожгоша в клетке дияка Волка Курицына, да Митю Коноплева, да Ивашка Максимова, декабр. 27, а Некрасу Рукавову повелеша языка урезати и в Новгороде Великом сожгоша его. Тоеже зимы архимандрита Кассиана Юрьевского сожгоша и его брата, и иных многих еретиков сожгоша, а иных в заточение заслаша, а иных по монастырям»¹²⁸. Казни эти, хотя еще и не успокоили брожения в обществе; но нанесли ереси решительный удар.

Доблестному воителю Христовой истины, блаж. Геннадию, хотя не пришлось участвовать в деяниях Собора 1504 г., окончательно низложившего ересь и ее защитников; но он имел утешение видеть и слышать, что подвиги его для св. веры благословлены Церковью и ее Господом. Еще в 1503 г., след., за год до окончательной расправы с еретиками, был созван в Москве собор, который главным образом должен был принять меры против разных недостатков церковной жизни; так как замеченные недостатки и церковное нестроение были весьма важною причиною религиозного движения, вызвавшего потом такие печальные явления, и, след., естественно должны были обратить на себя внимание церковного и гражданского правительства. Еретики, отвергая божество Иисуса Христа, божественное происхождение Его учения и Церкви, и все догматы христианские, в то же время не могли не отвергать христианской иерархии и христианского монашества, на которое действительно и нападали¹²⁹. Не напрасно блаж. Геннадий, жалуясь митрополиту и другим епископам на одного из первых вождей ереси жидовствующих, чернеца Захара, называл его прямо стригольником. А известно, в чем состояло лжеучение стригольников: они отвергали всю церковную иерархию, прежде всего, за поставление церковных лиц по мзде, потом за их нетрезвую и зазорную жизнь и, наконец, за то, что они принимали приношения от христиан, делали поборы, собирали себе большие имения¹³⁰. Нет сомнения, что такие же точно укоризны против нашего духовенства повторяли и жидовствующие, вслед за чернецом Захаром. «Захар это прямо в глаза говорил Геннадию, что попы ставятся по мзде и митрополит ставит владык по мзде. А когда Геннадий заметил, что самого митрополита ставят не по мзде, то Захар отвечал: коли деи в Царьград ходил митрополит ставитися, а он деи патриарху дань давал, а ныне деи он боярам посулы дает тайно, а владыки деи митрополиту дают деньги: ино деи у кого причащатися»¹³¹. Как бы то ни было, лучшие люди того времени не только не могли не признать справедливости некоторых упреков еретиков, но и сами замечали слабые стороны церковного порядка, что и вызвало созвание собора в 1503 г. Первые вопросы на соборе касались того, следует ли брать какие-либо пошлины за поставление и каких лет должны быть поставляемые. Известно, что как в Греции, так и в России строго преследовалась всякая мзда за поставление, как симония, запрещенная апостольскими и соборными правилами. Но у нас в России был обычай делать некоторые сборы с поставляемых на церковные должности не в виде мзды за поставление, а в виде уплаты, «за протори» при поставлении. Владимирский собор в 1274 г. не отменил совершенно этих сборов, а только определил их меру и очень небольшую. Настоящий же собор поступил иначе: присутствовавшие на соборе, на основании 29 правила св. апостол, 2 прав. IV и 22 прав. VI вселенских соборов, уложили: «от сего времени впредь... от поставления святителем...от всего священнического чину не имати ничего никому, ни поминков нам не имати от ставления никому ничего; також и от ставленных грамот, печатнику от печати и диаконам от подписи, не имати ничего... Також святителем... от священных мест и от церквей не имати ничего, но коегождо... без мзды и без всякого дара поставляти и на его место отпущати». Затем, возобновив определение Владимирского собора касательно возраста лиц, поставляемых на церковные степени, отцы Московского Собора прибавили в заключение: «если же кто из нас и после нас, митрополит ли, архиепископ или епископ, от сего дня впредь, некоторым нерадением дерзнет преступить настоящее уложение: то да лишен будет своего сана и да извержется сам, и поставленный от него без всякого ответа»¹³².

На этом соборе присутствовал и блаж. Геннадий, и своею подписью и печатью вместе с прочими святителями утвердил сие постановление. Но, возвратившись с собора в свою епархию, он первый тотчас же был обвинен в мздоимстве и в нарушении соборного уложения, т. е. будто бы он многих священников, без всякой вины, лишал священства, а других посвящал за мзду. Летописец говорит, что «Геннадий начал брать мзду с священников за поставление еще больше прежнего, вопреки своему обещанию, по совету своего единомысленного любимца, дьяка Михаила Алексеева. И обыскав то, великий князь и митрополит свели Геннадия с кафедры в Москву»¹³³. В июне 1504 г. он подал митрополиту грамоту, которою отрекся от управления епархией «своея ради немощи» и решился жить иночески в покорении и послушании.

Предлагаем здесь и подлинный текст отреченной грамоты архиепископа Геннадия. Она умилительна и выражает все смирение его духа.

«Господину преосвященному Симону, митрополиту всея России, нищий богомолец ваш Геннадий, архиепископ Великого Новгорода и Пскова, челом бью. Ради своей немощи, Владыко, оставил я свою архиепископию и степень своего святительства в Великом Новгороде и Пскове, и если после сего Бог повелит мне живу быть, я обещаюсь более ничего святительского не действовать и не вступаться ни в какие дела, ни называться архиепископом, ни учить, но быть учиму, так как я уже не Архиепископ, ибо все дела святительские оставил, и сим моим писанием отрекся от всего; определил же себе жить в монастыре, в иноческом житии, пребывая в покорении и в совершенном повиновении даже до последнего издыхания, сохраняя свою душу от сетей неприязненных и духов лукавствия, по реченному Господом нашим Иисусом Христом слову: никтоже бо, рече, возложь руку на рало и зря вспять управлен есть в царствии небеснем (Лк.9:62); яко того есть слава и держава во веки веков, аминь»¹³⁴.

Всего вероятнее, в низложении блаж. Геннадия играли главную роль озлобление и тайные козни врагов. Много было недовольных в В. Новгороде против знаменитого мужа церкви; потому что Новгород все еще не забывал древних прав своих – выбирать святителей и неохотно принимал тех, которые присылались из Москвы; да и еретики, и невежи попы с их покровителями, наконец, и своевольные псковичи тоже не могли простить ему: первые – за свое поражение, вторые – за строгость и последние – за строгие вразумления повиноваться царской власти. Такой настоятельный пастырь, понятно, не мог нравиться вольнице, хотя не только в делах духовных, но и в гражданских он был истинным благодетелем Новгорода, ибо все его почти 20-летнее святительство протекло в борьбе за православие, о чем свидетельствуют многочисленные его грамоты и послания. Наше мнение находит подтверждение и в светской литературе. Автор статьи о Геннадии, помещенной в Энциклопедическом лексиконе, говорит след. «Прибыв в Новгород в 1485 г., Геннадий скоро явился неустрашимым поборником православия против распространившейся в Новгороде секты жидовствующих. Он писал о ней извещательные грамоты к в. князю Иоанну Васильевичу, к московскому митрополиту Зосиме и ко всем епископам. По этому случаю созван был (1491 г.) в Москве собор, на котором ересь была осуждена, из виновных одни были казнены, другие, по наказании, посланы по городам в заточение. В опровержение мнения еретиков о кончине мира, он написал окружную грамоту (1492 г.) и сочинил (1493 г.) пасхалию. Несмотря, однако ж, на ревность Геннадия к защите православной церкви, он был оклеветан пред в. к. Васильем Иоанновичем: скрытные последователи жидовской секты имели при великокняжеском дворе своих единомышленников в числе самих бояр, которые, как пишет монах Зиновий, страха ради казней, отвергшеся нечестия, приложися к благочестию лицем, а не сердцем, Геннадия обвиняли, что он многих священников без причины лишал чинов, а других за мзду посвящал. Он был вытребован (1505 г.) в Москву, лишен епархии, а по другим известиям и архиерейства, и заключен в Чудов монастырь». Подобное же мнение относительно напрасного оклеветания блаж. Геннадии за строгое обличение им ереси высказано и в Энциклопедическом словаре Старчевского, и в словаре святых Русской церкви¹³⁵.

После оставления святительской кафедры блаж. Геннадий, утомленный борьбою с еретиками и заботами правительственными, избрал для себя местом уединения и покоя Чудов монастырь, где ранее много потрудился для святителя Алексия и где он пробыл, по одним сказаниям, полтретья году¹³⁶, а по другим – «два года не полны». Здесь он преставился к Богу 4 декабря 1506 года¹³⁷. Честное тело его положено было в Михайловском храме, на том самом месте, где лежало нетленное тело свят. Алексия до перенесения в новый храм, в честь его устроенный¹³⁸.

Святитель Геннадий причтен к лику святых, (по рукописным святцам б. общ. истор. №231 и отенским 1718 г.) и, таким образом, к славе ревнителя православия и просвещеннейшего пастыря присоединил еще и венец исповедника Христова за слово истины.

Писания блаж. Геннадия назидательны и для времен последующих. Он не поблажал в современниках страсти к обрядной набожности и осуждал пользовавшихся этой страстью для личных выгод. Не обратят ли этого в наставление себе промышляющие наружной цивилизацией? В прибавлении к пасхалии его написано: «обоя единако судити. Занеже трегубое аллилуиа, а в четвертое – слава тебе Боже, являет триипостасного божества и нераздельного. А сугубое аллилуиа являет в двух естествах едино божество. Ино как молвит человек мыслию, тако и добро». В той же пасхалии член веры о с. Духе читается так: «и в Духа святого Господа животворящаго»¹³⁹. Кроме пасхалии осталось после блаж. Геннадия несколько умилительных молитв и сокращение церковного устава, под названием: «Око церковное»¹⁴⁰.

В Православном Собеседнике за месяц Апрель 1863 г.¹⁴¹ издано послание (по сборнику Соловец. библ. конца XVI стол. № 852 л. 341 и 342) блаж. Геннадия к московскому собору 1490 г., которое дотоле известно было только в рукописях¹⁴². Текст этого послания, как весьма замечательного и интересного, мы помещаем здесь подлинником, вместе и с мнением о ереси жидовствующих, высказанным в духовном журнале по поводу издаваемого послания.

Послание блаж. Геннадия, говорит автор статьи, составляет драгоценный памятник для истории того великого брожения умов на Руси, которое началось в конце XV века ересью жидовствующих, и в различных видоизменениях продолжалось до половины следующего столетия. Это послание писано одновременно с известным посланием того же святителя к митрополиту Зосиме¹⁴³ и содержит те же самые жалобы на явное невнимание Московского церковного правительства к правам и представлениям Геннадия, невнимание, подавшее еретикам повод открыто «лаяться» на своего главного обличителя. В этом «лаяньи» особливо дерзок был чернец Захария, рассыпавший по всем городам свои ругательные грамоты на Геннадия. В летописных сказаниях о Соборе 1490 года чернец Захария представляется главою жидовствующих, так что первоначальные вожди еретиков (Новгородские протопопы и попы) называются только его товарищами¹⁴⁴. В виду этого обстоятельства, подробное донесение Геннадия о Захарии, находящееся в послании, получает особенную историческую важность. Оно открывает практические жизненные начала о новоявившейся Новгородской ереси, по которым она была тождественна с ересью псковских стригольников. Геннадий прямо называет Захарию стригольником. И действительно, подобно стригольникам, этот глава жидовствующих отвергает ради поставления духовенства «на мзде», святость церковной иерархии и таинств. В этих антихристианских стремлениях заключалась вся сила новгородской ереси. Еретики указывали на такие стороны в современных церковных правительственных порядках, которые действительно могли сделаться предметом вольнодумной критики, и против которых восставали и такие верные сыны и пламенные ревнители блага церкви, как, напр., Нил Сорский и Максим грек. Без сомнения, в силу этого двойного протеста в 1508 году (за несколько месяцев до окончательного суда над еретиками) изданы были след. церковно-законодательные меры: о непоставлении священнослужителей на мзде, о вдовых попах и дьяконах, которые, еще до времени стригольников, своей жизнью подавали повод к соблазнительным толкам о духовенстве, о запрещении монахам и монахиням жить в одном монастыре¹⁴⁵. Тогда же поднят вопрос о монастырских вотчинах и по поводу казней, каким подвергались еретики после осуждения их на соборе 1504 г., вопрос о религиозной терпимости¹⁴⁶. И вообще, чрезвычайные успехи ереси, преимущественно между людьми книжными, покровительство, или, по крайней мере, снисхождение, каким она несколько времени пользовалась со стороны гражданского правительства, сочувствие к учению и судьбе еретиков, неоднократно заявленное заволскими (новгородскими и вологодскими) иноками, ревнителями строгих уставов Нила Сорского, и наоборот – вражда тех же иноков и даже некоторых архиереев (напр., Касьяна Рязанского) против Иосифа Волоцкого, неутомимого обличителя и гонителя ереси, все это указывает на жизненные элементы в учении новгородских вольнодумцев, на которые не могла простираться церковная анафема, и в силу которых умственное движение, возбужденное ересью, продолжалось до половины XVI века, вызывая то новые законодательные меры к исправлению иерархических беспорядков (определения стоглавого собора), то новые еретические толки (учение Бакшина и Феодосия косого).

«Святейшим боголюбивым братии нашей архиепископам: Тихону Архиепископу Ростовскому и Ярославскому, Нифонту Епископу Суздальскому и Туровскому, Васьяну Епископу Тверьскому, Прохору Епископу Сарскому и Подонскому, Филофею Пермскому¹⁴⁷. О сем вам воспоминаю, братии нашей: прислал князь Великий ко мне грамоту, а митрополит другую о поставлении коломенского владыки, а безъимянно кого. А велят ми отпись дати безъимянно же такову, какову Терентию митрополиту взяли у мене. Да прислал ко мне Митрополит и списки с тех грамот, а яз не дал такой отписи¹⁴⁸, да о том, если отписал к великому князю и митрополиту, а вам то, братии нашей, ведомо же будет, как митрополит велит чести ту грамоту пред вами. А о коломенском владыце, да и о инех, коли прилучитцы, посылали бы ко мне именно, кого ставити. И яз отписи даю такие законные, какие иные братья наша давали. А не изнешили бы есте еще ставити владыки: прежде бы есте стали на крепко о том, чтоб еретиков обыскали на крепко, да тех бы Князь великий велел казнити. А Захар чернец пишет в своих грамотах, что на мене послал по всем градом грамоты: зовет мя еретиком, а яз не еретик. А и писано, аще кто тя назовет еретиком, да не приимеши; аще же приял еси, отвергся есть Христа. И яз с его грамоты к вам список послал. А по Захара есми посылал того для: жаловались мне на него черньцы: перестригл их от князя Феодора от Бельского, да причастья три годы не давал, а сам деи не причащашеся, и как яз его призвал, да почал его спрашивати: «о чем ты тако чиниши, что есь сам три годы не причащался?» И он ми молвил: «грешен есми». И яз ему молвил: «о чем же ты перестригл детей боярских, да и от государя еси их отвел, а от Бога отлучил, что есь и причастия не дал три годы?» И он ту свою ересь явил: «у кого де ся причащати? Попы деи по мзде ставлены, а митрополит деи по мзде владыки ставит: и яз молвил: а се митрополита ставят не по мзде». И он молвил: «коли деи в Царь град ходил митрополит ставитися и он деи патриарху дань давал, а ныне деи он боярам посулы дает тайно, а владыки деи митрополиту дают деньги: ино деи у кого иричащатися»? И яз познал, что стригольник еретик».

Находим весьма уместным сказать здесь несколько слов и о сочинениях сподвижника святителя Геннадия против жидовствующих препод. Иосифа Волоколамского, которые были написаны им в защиту православия и в опровержение ереси жидовствующих.

Так как еретики, для распространения своего лжеучения и подорвания авторитета противников, всюду рассылали свои грамоты, то и Иосиф, в свою очередь, решился прибегнуть к тому же средству, стал писать послания и обличительные слова. Послания имели своей главной целью вызвать ревностное противодействие ереси со стороны влиятельных лиц, в особенности, из среды духовенства, и даже приготовить их на подвиг мученичества. Что же касается до обличительных слов, то они должны были дать оружие против ереси в руки массе христиан, не имевших в своем распоряжении достаточного запаса книг или просто не сведущих в Священном Писании. «Собрах воедино, говорит сам препод. Иосиф об этом сочинении, от различных писаний божественных, яко да ведящеи божественная писания, прочетше, да воспомянут себе, неведущеи же прочетше да разумеют; и аще кому что потребно будет противу еретическим речем, и благодатию Божиею обрящет готово, без труда, в коемждо слове».

Собрание слов преп. Иосифа в обличение ереси жидовствующих известно под именем «Просветителя». Просветитель состоит из краткого «Сказания о появившейся ереси новгородских еретиков» и из шестнадцати «слов на ересь новгородских еретиков». В сказании преподобный предварительно знакомит читателей с происхождением ереси жидовствующих, с ее учением, распространением и характером; а затем по порядку излагает краткое содержание самых слов. 1) В первом он доказывает, что в Боге, едином по существу, три Лица: Отец, Сын и Св. Дух; 2) во втором, что Иисус Христос есть истинный Мессия и Бог, что на Нем исполнились все ветхозаветные пророчества о Мессии; 3) в третьем, что закон Моисеев дан был только на время, до пришествия истинного Мессии – Христа, а по пришествии Его престал, и жертвы и обрезание упразднены; 4) в четвертом объясняет, что воплощение Бога для спасения человека совершенно сообразно с Божией премудростью и благостью, хотя Бог мог спасти нас и иначе; 5) три слова – пятое, шестое и седьмое написаны в защиту св. икон; 6) три слова, – восьмое, девятое и десятое – в защиту писаний св. апостолов и св. отцов; 7) одиннадцатое, весьма обширное слово – в защиту монашества. В этих 11 словах своего Просветителя преп. Иосиф опровергает все лжеучение жидовствующих, или все те части этого лжеучения, какие признал необходимым опровергнуть. Оставалось определить, как смотреть православным на новых еретиков, и как относиться к ним. А для этого он в 12 слове доказывает, что проклятие от святителя-еретика не имеет никакой силы, что оно не сопутствуется судом Божиим и что православным такого проклятия не следует бояться. Это слово преподобный написал по поводу слов митр. Зосимы, смущавших православных, что, «если даже еретиком будет святитель и не благословит или проклянет кого-либо из православных, то суду его последует суд Божий». Наконец, последние четыре слова посвящены преп. Иосифом раскрытию мыслей, как поступать с еретиками. Напр., в 13 слове Иосиф говорит, что и святителям, и священникам, и инокам, и простым людям, и всем, по-христиански, мудрствующим, подобает осуждать и проклинать еретиков и отступников, а царям, и князьям, и судиям земским подобает посылать их в заточение и предавать лютым казням; в 14 слове преподобный утверждает, что всякий православный должен всячески, с ревностью, разузнавать, искать, истязать о еретиках и отступниках и, узнавши истинно, должен свидетельствовать на них, а не скрывать; если же кто покроет, то вместе с ними предан будет огню вечному; в 15 и 16 слове преп. говорит как принимать еретиков и отступников, добровольно кающихся, и как поступать с еретиками и отступниками, которые приносят раскаяние после обличения и из страха казни; таковых, по мнению Иосифа, без ослабы следует отсылать в заточение и держать в темницах до самой их смерти, чтобы ересь прекратилась и искоренилась; при ослабе же, где таковая давалась вероотступникам, они погубили не только села и грады, но и целые страны, и царства. Этим и закончил преподобный свое знаменитое творение «Просветителя», в котором он приводит бесчисленное множество текстов, преимущественно, из книг ветхозаветных и бесчисленное множество свидетельств из св. отцов, учителей церкви и других писателей, равно, из житий святых, патериков и подобных книг. В Просветителе преп. Иосиф, по мнению преосвящ. Митр. Макария, является пред нами богословом с обширными познаниями в свящ. Писании и в писаниях св. отцов и учителей церкви, – с такими познаниями, каких доселе мы не встречаем у себя ни в ком. По отзыву Никитского слова преподобного не могли не произвести сильного впечатления на тогдашнее общество. Впечатление было тем решительнее, что, исходя от полноты горячего убеждения, слова Иосифа поражали остроумными доводами из Свящ. Писания и изобиловали фигуральными оборотами и сравнениями. Главное же, что в особенности содействовало усилению влияния литературной деятельности Иосифа, состояло в том, что слова его представляли большой запас примеров, заимствованных из Свящ. Писания и житий святых. Передавая отвлеченные мысли в наглядных образах, подобные примеры были гораздо доступнее для понимания массы верующих, и потому гораздо глубже западали в их души, чем простые логические выводы. А преосвящ. архиеп. Черниговский пишет в своей истории, что без душевной радости нельзя читать умного, основательного, по местам глубокомысленного, всегда дышащего живым благочестием, Просветителя Иосифова. Это сочинение – краса русской церкви, особенно, когда вспомнишь, что оно принадлежит XV веку¹⁴⁹. Теперь понятно, почему такой громадный успех имел преп. Иосиф в борьбе с жидовствующими, несмотря на все препятствия этому святому делу. Повторяем, выбор святителем Геннадием такого себе сотрудника, приносит великую честь его проницательному уму и делает память его бессмертной.

Из современных блаж. Геннадию происшествий в Новгороде замечательны след.:

Зимою «в лето 6996-е (1488 г.) послал князь велики и привели из Новгорода боле семи тысяч житых людей на Москву, понеже хотели убити наместника великого князя Якова Захарьича; иных же думцов много Яков пересек и перевешал»¹⁵⁰.

В следующем году вновь было выселение Новгородцев. Зимою «лета 6997 (1489 г.) Новгородцев князь велики повеле вывести из Новгорода житых людей, а вести в Новгород Нижний обговору деля, что наместники и волостели их продавали, а кои на них продажи взыщут, и они боронятся тем, что их, рекши, думали убить: и князь велики Москвич и иных городов людей посла в Новгород на житье, а их вывел, а многих изсечи велел в Москве, что, рекши, думали Якова Захарьича убити»¹⁵¹.

В том же томе на стр. 37 это выселение Новгородцев описано иначе. «Зимою в лето 6997 (1489 г.) сказано там, князь великий Иван Васильевич переведе из Новгорода из Великого многих бояр и житьих людей, гостей, всех голов болши тысячи и жаловал их на Москве давал поместья, и в Володимери, и в Муроме, и в Новгороде Нижнем, и в Переславле, и в Юрьеве, и в Ростове, и на Костроме, и по иным городом: а в Новгород в Великый на их поместья послал Московских многих лутших гостей и детей боярских, и из иных городов из Московския вотчины многих детей боярскых и гостей, и жаловал их в Новегороде в Великом»¹⁵².

«В лето 6998 (1490 г.) поставлен бысть град каменной в Великом Новеграде, повелением великого князя Иоанна Васильевича всея России, при архиепископе Генадии: на две части великого князя денги, а треть владыка своими деньгами»¹⁵³.

А в 1499 г., в мае, князь великий «велел заложити двор свой, полаты каменные и кирпичные, а под ними погреби и ледники, на старом дворе у Благовещенья, да и стену каменну от двора своего до Боровицкые стрельницы; а мастер Алевиз Фрязин от града Медиолана». В этом же году в. к. Иван Васильевич «нарекл сына своего Василия государем великим князем и дал ему Великый Новгород и Псков великое княженье»¹⁵⁴.

В 1495 г. прекратилась в Новгороде Ганзейская торговля, существовавшая не одно столетие и служившая источником богатства и просвещения страны через сношения с иностранцами. Поводом к этому послужило след. обстоятельство: Ревельцы, как пишет летописец, обижали купцов Новгородских, грабили их на море, без обсылки с Иоанном и без исследования варили его подданных в котлах, делая несносные грубости послам московским, которые ездили в Италию и в Немецкую землю. Раздраженный государь требовал, чтобы Ливонское правительство выдало ему Магистрат Ревельский, и, получив отказ, велел схватить ганзейских купцов в Новгороде: их было там 49 человек из разных городов. Запечатали немецкие гостиные дворы, лавки и божницу; отняли и послали в Москву все товары, ценою на миллион гульденов; заключили несчастных в тяжкие оковы и душные темницы. Весть о сем бедственном случае произвела тревогу во всей Германии. Послы великого магистрата, семидесяти городов немецких и зятя Иоаннова, приехали в Москву ходатайствовать за Ганзу и требовать освобождения купцов, предлагая с обеих сторон выслать судей на остров реки Наровы, для разбора всех неудовольствий. Дело тянулось более года, заключенные томились в темницах. Наконец, государь умилостивился и велел отпустить их: некоторые умерли в оковах, другие потонули в море на пути из Ревеля в Любек; немногие возвратились в отечество, и все лишились имения; ибо им не отдали товаров. Вследствие этого, торговля Ганзейская навсегда прекратилась в Новгороде, быв для него источником богатства и гражданского просвещения в то время, когда Россия, омраченная густыми тенями варварства Монгольского, сим одним путем сообщалась с Европою. Иоанн увидел потом свою ошибку, но поправить ее не мог. Дворы, божница, лавки немецкие опустели в Новгороде; торговля перешла оттуда в Ригу, Дерпт и Ревель, а после – в Нарву, где Россияне менялись своими произведениями с чужестранными купцами¹⁵⁵.

Осенью «в лето 6999 (1491 г.), ноября 8, с понедельника на вторник, в Новегороде в Великом, на 4 часу нощи, явися знамение: от летняго востока до летняго запада на северной стране, промежи востока и запада, доспелося небо светло аки заря ведряная светла вечерняя, а в зори той столпы аки лучи солнечные великые светлые, и осветиша те лучи весь град и поля градные аки пожар силен; и сходилися столпы вместо да и расходилися, да того было сходя и росхода столпом тем многажды в нощи той, как бы часа 3 и болши, да изгибло; да после 3 столпы велики да и высокия велми явилися, да стояли долго, и как уже на времени пети заутрении, пришли облаци со востока да ту светлость помрачили, да по том времени с час взошла заря утреняя по своему обычаю да и свет Бог дал; а из Юрьева монастыря видели как бы великый страшный пожар силами, чаяли что град весь горит»¹⁵⁶.

«В лето 7000 (1492 г.) февраля, повелением в. к. Ивана Васильевича, пресвященный митрополит Зосима и архиепископ Геннадий Великого Новогорода и Пскова придали из митрополии и из архиепископьи из Новгородской церкви свои на Вологде, в городе и на посаде, епископу Пермьскому Филофею в Пермьскую епископью»¹⁵⁷.

«В лето 7004 (1496 г.) великий князь приходил в вотчину свою в Великий Новгород ноября 17, во вторник. Архиепископ града Генадий срете государя великого князя за градом с крести и кандилы честне, якоже бо бе лепо государьству их, со архимандритом и игумены и священники, и с всем освященным собором Великого Новогорода; а наместници великого князя беша тогда в Нове граде князь Данило Александрович Цепко да князь Семен Романович и те такоже сретиша государя с всем народом града того. И бысть тогда в Великом Новегороде радость велика о приезде государя великого князя; и того дни князь великий молебна и обедни слушал в Премудрости Божии Софеи и ел у архиепископа Генадиа»¹⁵⁸.

В святительство Геннадия Новгород два раза был опустошаем пожарами: в первый раз в 1490 году «загорелось 25 апреля на великом мосту у городовых ворот, огорела церковь святая Богородица, и стрелница; из стрелници похватило тесницы с огнем, понесло на Яневу улицу и ту загорелось и часть улицы выгорела, а за тем выгорели улицы Росткина, Хревкова, Легоща, Щиркова и Розважа; а церквей огорело 5, а 6-я Богородица на воротех». Второй пожар был в 1494 г. 10-го апреля. «Загорелось от Микиты от денежника с Дворища, ино огорело 8 церкви, Никола да Пятница да Борис Глеб, а Иван Велики отняли, а маковици до половины разбило, а Успение святыа Богородица отнялиж; после и ряды горели, и выгореша ряды вси до великого мосту мало не до половины, а переняли у Лубяници, одна сторона улици горела, а другая не горела; а горело на Фомине недели в четверток»¹⁵⁹.