Воспоминание о русских жителях в Пруссии

(Письмо к редактору «Братского Слова»)

... Статья о. протоиерея И. Добровольскаго о поездке его к раскольникам королевства Прусского, напечатанная в «Холмско-Варшавском Вестнике», которую вы сообщили мне для прочтения, доставила мне большое утешение, напомнив о многих не только известных, но и весьма близких мне лицах, и о тех местах, где так долго пришлось мне прожить и так многое пережить, также о многом прошлом, из которого одно достойно благодарной памяти, другое сожаления...

Сам отец протоиерей Добровольский мне давно известный человек и по его собственным письмам ко мне, и по рассказам присоединенных им прусских выходцев, которые поселились близ него на жительство, также близ Варшавы. Об них он имел достойное пастырю попечение, и все оставались ему всегда благодарны не только за добрые советы, но и за его заботы об них по житейским делам во время их перехода из Пруссии в Российские владения. А те лица, о которых он пишет теперь в своем отчете – все или близкие мои приятели и духовные, если можно так сказать, воспитанники, или же близкие знакомые. А именно: Симеон Иваныч Шарковский, или, как его по просторечию звали, Семен Шара, с самого приезда моего в Пруссию, был моим попечителем и покровителем и собеседником. Он весьма начитанный человек; разделял мои все убеждения, даже и о правоте св. церкви. Упоминаемое о. Добровольским «большое семейство прекрасных русских людей» в Войсунах, фамилии которых он не назвал, – это Красовские, из самых близких моих приятелей, особенно Артемий, хороший мастер по плотничным работам: с его помощью я строил женский монастырь, от мужского верстах в пятнадцати. Тихон Крымов моего друга и благодетеля Никифора Крымова отец, и не только мой ближайший знакомый, но и благодетель. Борисевич, своим примером так много способствовавший обращению прочих старообрядцев, и в мое время любил читать и беседовать о религиозных вопросах, – ко мне он обращался всегда за книгами. Знаю и Филиппа, в доме которого о. Добровольский благословил новоприсоединенным собираться на молитву: отец его почти каждый праздник бывал у меня. Престарелые монахини, присоединенные о. Добровольским, жили в устроенной мною женской обители, – и при мне одной из них было уже за семьдесят лет: обе старицы добрые, трудолюбивые. И Зиновия, о начитанности которой о. Добровольский отзывается с такою похвалою, жила в женской же обители: в Пруссию отец привез ее лет 12-ти. И тогда, в мое время, она показывала большое старание ведать писание. Сам я редко ездил в женскую обитель; но бывало, к моему приезду, Зиновия всегда приготовит множество вопросов от св. Писания и от книг отеческих, чтобы предложить мне на решение, и у нас происходили беседы. Так видите, все лица, о которых упоминает о. Иоанн в своем отчете, не только мне знакомые, но и близкие. Как же было не порадоваться мне, что Господь привел их во святую свою церковь!

Скажу вам и вообще о прусских старообрядцах, какие у меня были к ним отношения. Многие из них, жители разных деревень, ходили к нам в монастырь по праздникам Богу помолиться, – иные к утрене, а более к часам. Ходить к нам привлекало их то, что у нас, после часов, в моленной почитывали книги, и не просто почитывали, а что недоуменное в них и разъясняли, – делалось это в виде вопросов и ответов. Особенно покойник отец Варнава умел поставить вопрос, могший занять внимание старообрядцев¹²⁷. А по временам, и сам я хаживал в войновскую моленную, или в Войсуны, в Мостишки, – это находившиеся поблизости старообрядческие деревни. В Пруссии, благодаря тамошнему порядку, и русские все были обучены грамоте, и доколе они были Федосеевцами, т.е. безбрачниками, всякий неженатый ходил на крылос; потом, когда приняли браки, и женатые также становились на крылос петь. В войновскую моленную я ходил обыкновенно к часам, и после часов занимался со здешними старообрядцами довольно от книг рассуждениями, старался учить их также доброй нравственности. Говорить им о соблюдении постов и других уставов церковных не было нужды, – вы сами знаете, как старообрядцы ревностно наблюдают посты; я любил поговорить с ними о других нравственных обязанностях, – особенно о божбе, чтобы не божиться именем Божиим, а говорить только ей ей, о том, чтобы не лгать, не укорять ближнего, и других подобных

обязанностях, исполнение которых не требует телесного труда, а только требует внимания и доброго навыка. Для насаждения в прусских старообрядцах этих добрых нравов я давал им читать книгу: «Беседы св. Златоуста к антиохийскому народу», где в некоторых беседах св. Златоуст с настойчивостью требует, чтобы не клясться именем Божиим. Я говорил: не божиться нет такой тяготы, как поститься, силами человек не изнемогает, только нужно наблюдать над собою и отстать от дурной привычки; так же говорил и о лжи. Мои беседы настолько успели, что сперва в Войнове и Войсунах, а потом и в других деревнях божбы именем Божиим стало не слышно, кроме слов ей ей; а если который человек по старой привычке побожится, то другой остановит его и вразумит. При таком расположении ко мне народа, мое слово не было до конца презрено и в то время, когда я стал понимать и другим говорить о вечности церкви Христовой, что она должна быть во всем своем устройстве, как создана Спасителем, до второго Христова пришествия, также о явлении пророков Илии и Еноха пред вторым Христовым пришествием и о действительном лице последнего антихриста. И эти мои беседы, хотя совсем не согласовались с прежними понятиями беспоповцев, были приняты с доверенностью большою частью народа, когда, разумеется, мною показаны были о том свидетельства от Писания и из творений св. отец.

Теперь нечто скажу вам и о прусском монастыре по поводу статьи о. Иоанна. Он пишет, что в монастыре каменная моленная. Ее выстроили уже после меня: мне каменной моленной выстроить не удалось, – и вот почему не удалось. Я получил от моего товарища Михеева книг, кроме служебных, весьма не много¹²⁸. Потому каждый раз, как ездил я в Россию, из подаваемых мне сумм уделял часть на покупку книг в достаточном количестве, чтобы возможно было удовлетворить душевной пользе старообрядцев: ибо из монастыря мы давали читать книги и сельским жителям. Потом завязалась у меня борьба с Федосеевцами по вопросам о браке, о духовном приходе пророков Илии и Еноха и о мысленном антихристе, наконец о мнимом прекращении существования церкви в той полноте ее чинов, в какой она создана своим Основателем. Тогда еще, разумеется, мы не усвоили понятия о православии Грекороссийской церкви, но только из писания видели, что церковь должна существовать до второго пришествия такою, как основана Христом; а где она? – этого мы еще недоумели. Борьба с Федосеевцами по всем этим вопросам потребовала и печатного и проповедническаго слова. Для печатного слова я завел типографию; а для проповедничества потребовались люди, и я приветствовал из разных мест к себе в Пруссию способных людей для чтения книг и для общего рассуждения, чтобы их наставить к словесной борьбе. Некоторые из них жили у меня по полугоду, другие год и больше (эти люди почти все мне пригодились, когда я решительно перешел на сторону церкви: они, как более начитанные и более приготовленные, также скоро убедились в правоте церкви и по разным местам были мне помощниками в проповеди православия среди старообрядцев). Приобретение книг и эта борьба с Федосеевцами, требовавшая заведения типографии и приискания нужных людей, – борьба, которая продолжалась до самого моего перехода в св. церковь, вот что, при ограниченных моих средствах, и удерживало меня от постройки каменной моленной. А притом и деревянный молитвенный дом был для нас достаточен, так что не было и большой нужды в постройке каменного. Некоторые необходимые каменные постройки были впрочем и мною возведены; но моленная требовала больших издержек, потому постройка ее и была отложена мною до более удобного времени. После меня, оставленный мною в роде старшего инок Симон, как человек более свободный, построил уже каменную часовню. Он был человек простой, но хозяйственный. А после его смерти в хозяйство вмешались москвичи и поручили его таким людям, которые довели до разорения. А женская обитель сгорела, и восстановить ее уже было некому. Когда доходили до меня слухи об этих неурядицах в монастыре и разорении его, они меня не печалили: я полагал в сердце своем, что неугодное Богу мною создано, и когда разрушается, я печалиться не должен, но согласоваться с волею Божией. Для меня весьма утешительно было читать в отчете отца Добровольского, что в монастыре, где был я, хотя непоставленным, начальником, он читал мое «воззвание» к старообрядцам, написанное пред вступлением моим во святую церковь: через 20 лет почти по моем выезде, как будто снова раздавался там мой голос и оглашал тех людей, которые к моему голосу когда-то были привычны и внимательны!

Вот что пришлось мне написать вам по поводу каменной моленной, о которой упоминает о. Добровольский. Но я не кончил еще речь о моих отношениях к прусским старообрядцам.

В последний год моего в Пруссии пребывания, когда я уже принял намерение присоединиться к св. церкви и приехал из России только для того, чтобы все монастырское имущество, а особенно записанную на меня недвижимость передать беспоповцам, дабы они не могли на меня делать никаких нареканий в присвоении чего либо им принадлежащего (это исполнил я в точности,– беспоповцы не могли меня упрекнуть ни в чем по этому предмету: даже из принадлежавших мне родительских книг ничего не взял, кроме Евангелия) и потом простился с Пруссией навсегда, некоторые из монастырских (которые потом и сами присоединились к церкви), узнав о моем решении, сказали в деревнях, что отец Павел переходит в церковь и хочет навсегда уехать из Пруссии. Я не огорчился и не посетовал на то, что они сказали о моем переходе в церковь, потому что и сам не решился бы уехать, не сказавши своих убеждений тому народу, который привык меня слушать; но мне было неприятно, что это сделано было прежде времени и не по моему направлению, тогда как я хотел именно сам сказать об этом в нужное время. Однако я благодарил Бога, положив, что должно быть так Ему угодно. Народ, получив весть о моем намерении присоединиться к церкви, со всех деревень собрался в монастырь, – и стали меня спрашивать: правда ли это? и что меня к этому убеждает? Тут настал для меня первый подвиг в той моленной, по крайней мере на том же месте, где теперь отец Иоанн читал мое «воззвание», защищать правоту церкви и несправедливость от нее отделившихся старообрядцев. Беседа продолжалась тогда с утра до глубокой ночи. Многим из народа, каковы напр. Симеон Иваныч Шарковский, Красовские, Крымовы и другие, мое слово запало глубоко в сердце, – они не потеряли ко мне доверия слушали меня со вниманием; другие же с сомнением отнеслись к моим словам; а иные весьма сожалели обо мне, что я будто бы ошибаюсь, и скорбели, зачем от них уезжаю. Но пока я не уехал из Пруссии, они ходили ко мне, расспрашивали о моих убеждениях; и я к ним ездил на беседы в Войсуны, – вообще, наши добрые отношения не изменились.

Вот все это напомнилось мне статьей о прусских старообрядцах, которую вы прислали мне прочесть, – все мое тамошнее у них пребывание и мои там действия, полезные и безполезные, – припомнилась и моя первоначальная природная ревность о безбрачии, потом о браке без священнословия, а потом, как некоторая ступень к познанию истины, сознание неправильности беспоповских толкований о мысленном антихристе, о духовном пришествии пророков Илии и Еноха, о немолении за царя, о прекращении священства, аки бы оно истребилось с лица земли, – припомнилось, как все эти неправедные толкования среди того народа, при публичных собраниях, были опровергнуты и печатно обличены, и этот народ как бы участвовал со мною в духовных перерождениях, в восхождении от тьмы и заблуждения к познанию истины; припомнилась наконец и моя проповедь о св. церкви, там же, среди того народа, первый раз открыто начатая... Теперь вам видно из этих моих объяснений, сколь радостно было моему сердцу, когда я читал о их обращении ко святой церкви. И прежде, когда некоторые из них, выходя к Сувалкам и к Варшаве на жительство, присоединялись ко св. церкви, это все также весьма утешало мое сердце... Теперь только в моей мысли остается нерешенным вопрос: какое будет существование этих людей, присоединившихся ко св. церкви, в окормлении священством, когда пастырь их живет за 120 верст от них, и по сию сторону границы?