Воспоминание об авторе Окружного Послания

(Письмо к редактору «Брат. Слова»)

Вы напечатали в своем журнале воспоминания об Иларионе Георгиевиче и о вашем с ним знакомстве. Это опять побудило и меня написать несколько строк о моем с ним знакомстве и о моих с ним разговорах по некоторым важным вопросам, даже касающимся пресловутого Окружного Послания, им написанного.

Первый раз я увидал Илариона Георгиевича в 1862 году, в доме покойного Ивана Никифоровича Горюнова¹¹⁶, который жил тогда у Москворецкого моста: там происходила у меня беседа с Семеном Семеновичем, на которой и присутствовал Иларион Георгиевич. На беседе, когда он увидел бессилие Семена Семеновича оправдать законность Австрийской иерархии, он сам вступил в беседу и с ревностью начал доказывать от божественного Писания необходимость священства, привел также многие изречения, из старопечатных книг. С моей стороны дан был ему следующий ответ: Вы привели от божественного Писания много доказательств необходимости священства. Но я и сам сознаю его необходимость, ищу его, желаю быть при нем; и моя с вами беседа не о том, необходимо ли священство, или нет в нем необходимости, но о вашем священстве: есть ли оно то самое, от Христа уставленное в трех чинах иерархии и таковым вечно долженствующее пребывать, которое необходимо нужно для спасения, – или не есть? Вот о чем я требую доказательств. Если вы докажете, что ваше священство истинное, от Христа уставленное, по преемству от Апостолов до вас дошедшее: тогда мы к нему приступим; а если не докажете, то приступить к нему, как не истинному, не согласимся, и будем искать, где есть священство истинное¹¹⁷. Все беспоповцы, подтвердив мои слова, говорили: докажите истинность вашего Австрийского священства, и мы пристанем к нему. Эти мои слова, как вода огонь, залили всю ревность Илариона Георгиевича. Он замолчал, предоставил вести беседу опять Семену Семеновичу, и во все время беседы ничего уже не говорил. Его молчание и уклонение от оправдания Австрийской иерархии тогда же дало мне понять, что сам он в правоте Австрийской иерархии не весьма твердо убежден, или по крайней мере находит себя не в силах защищать ее.

В это первое мое свидание с Иларионом Георгиевичем еще никакого знакомства между нами не завязалось; но в 1865 году, когда я приехал в Москву и жил более при брачной беспоповской моленной, мною же устроенной в Переведеновке, тогда Иларион Георгиевич неоднократно посещал меня здесь; также и я у него в Посланниковом переулке, в доме Бровкиной, где он привитал тогда, бывал неоднократно.

В одно из моих посещений Иларион Георгиевич, из любопытства, спросил меня: какого ты убеждения о четвероконечном кресте?

Я ответил: Почитаю его равночестным восьмиконечному, освящающим и животворящим, потому что с произношением божественных словес им совершаются святые таинства, нас оживотворяющие .

Он еще спросил: А где и на каком месте крест четвероконечный должен быть почитаем равночестным восьмиконечному, и где, на каком месте, не должно его почитать?

Я ответил: Когда крест четвероконечный есть крест Христов, освящающий и оживотворяющий, то не от места он приемлет силу и благодать, но сам освящает место, идеже начертан бывает. И посему должно почитать его на всяком месте, где он изображен, достойно его святыни.

Иларион Георгиевич потребовал, чтобы я написал это на бумаге.

Я написал.

Он просил еще, чтобы под написанным я подписал свое имя.

Я подписал.

Это удивило Илариона Георгиевича. Он от радости всплескивал руками, и говорил: А! а! беспоповец, как здраво понимает о четвероконечном кресте Христовом ! А наши поповцы, да и сам митрополит Кирилл, крест четвероконечный, которым освящаются и совершаются все таинства, не почитают!

Он просил меня эту мою записку подарить ему, – и я охотно подарил. Впоследствии он ее показывал многим поповцам, говоря: Вот как понимает беспоповец о кресте Христовом! А наши владыки его не почитают равночестным восьмиконечному!

Я укорял Илариона Георгиевича, зачем он в своем Окружном Послании, где говорит о хулах на крест четвероконечный, на имя Спасителя с двумя гласными буквами Иисус, и других, всю вину этих хулений несправедливо приписал одним беспоповцам.

Иларион Георгиевич сказал: А чем ты можешь доказать, что и поповцы в этих хулениях участвовали и участвуют?

Я ответил: Не одни беспоповцы не принимали крест четвероконечный, имя Спасителя, произносимое Иисус, называли иным богом и троеперстие именовали печатью антихриста, а и ваши поповцы, почти все, одинаково с беспоповцами о сем мудрствовали. В доказательство я представлю тебе следующее: если бы всех вышеупомянутых мудрований не было в поповцах, то составленное тобою Окружное Послание не встретило бы в них такового противодействия.

Иларион Георгиевич признал, что это действительно так, и сознался, что всю вину за хулы возвел на беспоповцев только для того, чтобы его Окружное Послание удобнее было принять поповцам; а иначе его не приняли бы.

Еще в один мой приход к Илариону Георгиевичу, он высказал мне свое желание написать икону Спасителя и на ней сделать обычное надписание: Iс҃. Хс҃. Гдⷭ҇ь Вседержитель; но имя Спасителя написать на разных наречиях: по-еврейски Иешуа, по-гречески Иисус, затем по-русски Исус, потом по-римски Иезус и далее на иных наречиях (у него было собрано много образчиков, как пишется имя Спасителя на разных языках). Ему хотелось, чтобы на иконе, пред которой он будет молиться, было показано, что имя Спасителя на каждом наречии, в числе их и на греческом, хулимое старообрядцами, означает Господа Вседержителя. Высказавши мне это свое желание, он сказал: узнают об этой иконе старообрядцы – проклянут меня!

Тогда я был уже уверен в правильности имени Спасителя Иисус и потому ответил ему: на поле этой иконы Спасителя, снизу, нужно будет надписать слова пророка: проклянут тии, Ты же благословиши.

Эти мои слова весьма понравились Илариону Георгиевичу. Он сказал: пусть старообрядцы проклинают: только бы Спаситель благословил!

Написал ли он икону Спасителя с такими надписями, я о том не знаю.

Однажды шли мы с Иларионом Георгиевичем по улице. Навстречу нам везли в карете икону Спасителя, которая стоит в часовне у Москворецкого моста, и, как древняя, почитается самими старообрядцами. Везли ее, по обычаю, со всею подобающею честью. Мы, увидев икону, перекрестились. Иларион воспользовался этим случаем, чтобы сделать замечание о Кирилле, митрополите Белокриницком, и прочих старообрядцах, не приемлющих Окружное Послание, как о злейших хулителях св. церкви. Он говорил: Эта икона Спасителя древняя, которую и сами старообрядцы, не приемлющие Окружного Послания, почитают, и везут ее с таким почтением, а везущие, по их мнению, антихристовы слуги! Возможно ли это, чтобы антихристовы слуги так почитали икону Спасителя?

Иларион Георгиевич весьма сожалел, что в приятии митрополита Амвросия его перемазывали в Белой-Кринице. Смягчая этот незаконный поступок, он говорил: впрочем, это перемазание можно считать ни за что: ведь Амвросия мазали не настоящим миром, а простым маслом за неимением мира¹¹⁸!

Я заметил ему: Так думать нельзя. Хотя Амвросия вместо мира мазали и простым маслом, но это помазание маслом совершали вместо миропомазания и действие сие совершали над Амвросием в отметание первого миропомазания, совершенного над ним в греческой церкви. Посему на это действие легко смотреть нельзя. Иларион с моими словами согласился.

Тогда я еще имел сомнение относительно определений собора 1667 года, и видел в них препятствие к соединению с церковью. У нас было намерение искать в Греции таких архиереев, на которых не падала бы вина за участие в клятвах собора 1667 года, хотя бы у них и все обычаи были согласны с греческими: такого архиерея мы предполагали принять без всякого чиноисправления, от него заняться всею полнотой церковною, лишь бы он согласился содержать именуемые старые обряды. От этой мысли не прочь был и Иларион Георгиевич. Впоследствии эта мысль мною же была отвергнута, как не имеющая основания.

Когда я вполне убедился в правоте Грекороссийской церкви и положил совершенное намерение к оной присоединиться, узнал об этом Иларион Георгиевич и стал говорить мне, чтобы я погодил присоединяться, советовал собрать сначала побольше общество согласных к присоединению, в число которых и сам готов был вступить, и тогда настойчиво просить Святейший Синод об уничтожении всех находящихся в полемических сочинениях жестоких на старые обряды изречений, и, достигнув этого, всем совокупно присоединиться к св. церкви.

На это его предложение я не согласился. Я отвечал ему: Ты сам понимаешь, что Грекороссийская церковь в догматах веры не погрешает, и то понимаешь, что резкие в полемических книгах выражения частных лиц, хотя они и неправильны, касаются не догматических о вере мнений, но только обрядов, и потому православие Грекороссийской церкви чрез них не повреждается и не может повредиться. А притом они суть выражения только частных лиц; приписывать их всей вселенской церкви, которая о них и не знает, несправедливо. Поэтому из-за них отлагать свое присоединение к св. церкви, без которой нельзя спастись, т.е. предавать опасности свое спасение, нерассудно. А св. церковь, руководимая Духом Святым, все, что полезно для обращения старообрядцев, в благопотребное для того время сделает и без нашего ей настояния или вымогательства. Притом же мы и по своем присоединении, как знающие дело на практике, будем иметь возможность предлагать Св. Синоду об уничтожении резких полемических изречений, и тогда это будет благовременно. Я советовал Илариону Георгиевичу не отлагать своего присоединения к церкви. Но его удерживало любезное ему Окружное Послание; он опасался поколебать к себе доверие старообрядцев, а с тем вместе поколебать и значение Окружного Послания. Он говаривал: тогда должно пропасть Окружное Послание!

В 1867 году, летом, иноки прусского беспоповскаго монастыря, в котором я был настоятелем, пожелавшие присоединиться к святой церкви, отправились из Пруссии в Москву, на жительство в Никольском единоверческом монастыре, где я уже поселился тогда. Они ехали чрез Петербург. Иларион Георгиевич находился тогда в Петербурге и, увидавши прусских иноков, едущих в Москву для присоединения к св. церкви, повел их ради большего уверения в Публичную Императорскую Библиотеку, попросил, кого следует, показать древнее Остромирово Евангелие, отыскал в сем Евангелии те многочисленные места, где имя Спасителя написано с двумя гласными буквами Иисус, и, показавши, говорил им: если вы истинно желаете присоединиться к Грекороссийской церкви, то целуйте имя Спасителя, написанное в сем древнем Евангелии: Иисус. Прусские выходцы о таковом начертании имени Спасителя уже были вполне уверены, и потому, перекрестясь, с любовью целовали его начертание в Остромировом Евангелии. Это было для Илариона Георгиевича утешением. Он говорил: вот как беспоповцы хорошо убедились о имени Спасителя! Однако же, по своему обычаю, унимал и их от присоединения, – говоря: а присоединяться погодите, – еще поспеете!

Вообще Иларион Георгиевич имел обычай, встретив старообрядца, внимательного к священному Писанию, прилагать тщательное старание о том, чтобы рассеять в нем мрак недоумений о церкви Грекороссийской, то есть вразумить его о правильности произношения имени Спасителя: Иисус, о равночестности креста четвероконечного и восьмиконечного, о троеперстном сложении, что нельзя его порицать печатью антихриста, потому что оно существовало в церквах греческой и русской; а когда эти главные недоумения разъяснит ему, и тот изъявит желание присоединиться к св. церкви, тогда, обыкновенно, начинал его останавливать, чтобы погодил, не спешил присоединяться. Он хорошо понимал о правильности имени Спасителя Иисус, о святости и чести четвероконечного креста, о троеперстном сложении, что оно, как слагаемое во образ Св. Троицы, не может быть ересью, и что оно употреблялось и в древней церкви, также о других предметах, за которые старообрядцы ошибочно обвиняют св. церковь^; по ревности он не мог о том молчать, и каждому желающему все это старался разъяснить. Но он таких людей хотел иметь себе товарищами для поддержки Окружного Послания, чтобы с их помощью извлечь старообрядчество из нелепых убеждений; также в этих людях он хотел иметь себе содейственников к уничтожению резких полемических выражений о старых обрядах. Кто же однако мог послушать его и, по уверении в истинном православии Грекороссийской церкви, отлагать свое присоединение к ней только для того, чтобы содействовать его личным целям? Итак, Иларион Георгиевич оставался одиноким.

Когда я присоединился к св. церкви, Иларион Георгиевич иногда посещал меня в Никольском единоверческом монастыре и о многом любовно со мной беседовал; однако он ходил к нам с большим опасением, выбирая такое время, чтобы не видали его старообрядцы, ибо опасался, как бы не смутить кого из них в доверии к Окружному Посланию своим с нами общением.

В тот год, как я водворился в Никольском единоверческом монастыре, совершалось мироварение. В понедельник страстной седмицы, поутру, пошел я в Кремль в мироварную палату видеть начальное действие мироварения; туда же пришел и Иларион Георгиевич. Преосвященный Леонид, по обычаю, совершал освящение воды; чаша, в которой совершалось водосвятие, устроена при Царе Михаиле Федоровиче: на дне чаши изображен восьмиконечный крест. По окончании действия, Иларион посмотрел на чашу и указывая перстом на восьмиконечный крест, сказал мне: архиерей Грекороссийской церкви совершал освящение воды в чаше с изображением креста восьмиконечного; а белокриницкий Кирилл станет ли совершать освящение воды в чаше, в которой был бы изображен крест четвероконечный¹¹⁹? С грустью высказал он это правильное замечание о противоокружниках, гнушающихся креста четвероконечного.

Последний раз я виделся с Иларионом Георгиевичем в доме Алексея Ивановича Хлудова, куда он часто ходил пользоваться библиотекой. Тогда он уже отправился навсегда из Москвы, и пришел поблагодарить доброприимчивого хозяина библиотеки. Случилось и мне быть тут же; и так как мы были только вдвоем, то я, сожалея о его нерешимости присоединиться к церкви, предложил ему несколько вопросов.

Я спросил: Ваша австрийская церковь есть ли соборная и апостольская церковь?

Иларион Георгиевич ответил: Нашу церковь можно признать апостольскою церковью, потому что она содержит догматы апостольские; а соборною признать нельзя. Соборная церковь должна быть из разных языков собрана, а наша церковь только в одном русском языке существует. Но она по времени может быть соборною церковью.

Я спросил: А как она может быть соборною церковью?

Иларион Георгиевич ответил: Если ее примут разные народы, тогда она может быть соборною церковью.

Я ответил: В день пятидесятый, когда Петр апостол проповедовал Христа, уверовали люди разных языков, и таким образом церковь святая, с самого начала своего, есть соборная церковь, а не сделалась из несоборной – соборною. Ваша церковь, говоришь ты, из несоборной только может быть соборною; как же вы теперь читаете в Символе веры: верую во едину святую соборную и апостольскую церковь, когда еще она не пришла в соборную?

Потом я еще спросил Илариона Георгиевича; По вашему мнению, ваша церковь из несоборной может сделаться соборною; а может ли она достигнуть того, чтобы быть вечною церковью?

Он ответил: Этого она достигнуть не может.

Я ответил: Когда она не вечная и не может быть вечною, то не может быть и апостольскою, потому что не имеет апостольского преемства.

После этого Иларион Георгиевич постарался прекратить беседу. С тех пор я с ним более не видался.

Но еще был один случай, когда я с Иларионом Георгиевичем обменялся словами чрез людей. Дмитрий Иванович Харитонов, крестьянин Нижег. губ., для исследования о правоте св. церкви, проживал у нас в Никольском единоверческом монастыре несколько месяцев, занимаясь изысканиями древностей в Синодальной библиотеке. Он решился посетить Илариона Георгиевича, тогда жившего на своей родине, в Калужской губернии: ибо и прежде был знаком с ним, питал к нему уважение, им поощряем был и к занятию древностями¹²⁰. Я просил Дмитрия Ивановича передать от меня поклон Илариону Георгиевичу и притом сказать псаломское слово: внидем во дворы Господни! Этим словом я приглашал его к соединению со св. церковью. Иларион Георгиевич, чрез того же Дмитрия Ивановича, на мое приглашение присоединиться к церкви, ответил следующими словами: «размещите прежде камение на пути»! Я сказал Дмитрию Ивановичу: «когда он почитает нашу церковь двором Господним, то из-за камней на пути пусть не останавливается идти в нее: который камень пусть обойдет, через который перелезет, а вне дома Господня да не будет»! Эти слова я сказал собственно для Дмитрия Ивановича, чтобы он замечанием Илариона Георгиевича не удерживал себя от присоединения к св. церкви, и он действительно присоединился. После сего у нас с Иларионом Георгиевичем, никаких сношений уже не было.