Архиепископ могилевский Евсевий, в бытность его на Иркутской кафедре

(По данным, заключающимся в дневнике святителя)

Преосвящ. Евсевий (1805–1883 г.), в мире Евфимий Орлинский, сын диакона Поликарпа Ефимовича Орлинского, родился в с. Черном Верхе, Белевского уезда, Тульской губернии. Последовательно проходил служение: на должности инспектора Семинар. Вифанской и Московской, и дух. Академии Московской, на должности ректора Академий Московской и Петербургской; затем в сане епископа Самарского и архиепископа Иркутского; закончил свое земное поприще на кафедре Могилевской.

* * *

Все сведения, которые мы имеем предложить вниманию читателя, заимствованы нами из собственноручно веденного дневника покойного Архипастыря, во время четырехлетнего служения его на Иркутской кафедре (57–60 г. истекш. стол.). В дневнике отмечены только числа месяцев, проведенные в обозрении епархии. Сами заметки – отрывочного характера: Святитель указывает обыкновенно ту церковь, которую посетил известного числа; отмечает ту службу, какая была им совершена в сельском храме и поучение, какое было сказано им; делает краткую характеристику приходского духовенства и – только; только в некоторых, исключительных случаях, он делает отступления, уделяя в своей (и до сих пор чистенькой) книжке – дневнике место описаниям природы и выдающихся событий, и излияниям пережитых им чувств и впечатлений; тем, не менее, прочитанные до конца, в общей своей сложности, заметки эти дают богатый материал читателю и для рассмотрения, и для размышления, и для назидания.

Стараясь держаться некоторой последовательности, при изложении заинтересовавших нас в дневнике сведений, мы остановимся, прежде всего, на описании тех мест отдаленной Сибири, где Промысел Божий судил подвизаться нашему Святителю. О громадных пространствах, которые приходилось обозревать преосв. Евсевию, свидетельствуют те цифры, которые он неопустительно выставлял, подводя итог каждому своему путешествию. В продолжение времени, с 30 мая 1857 г. до конца 1858 года, в пять выездов, Святителем осмотрены церкви на пространстве 8161 версты; в 1859 г., в три выезда, 5133 ½ в., в 1860 г., в три же выезда, 5521 версты. Можно удивляться только той неутомимости, с которой Архипастырь совершал свои путешествия: если не брать во внимание более продолжительных остановок, вызванных различными обстоятельствами, то на каждые сутки, проведенные в пути, можно будет положить средним числом 100 верст и это пространство проезжалось, несмотря ни на какую погоду, ни на какие, хотя бы самые неблагоприятные топографические условия обозреваемых местностей: где на лошадях, где на оленях, где на яликах, а где и просто на плотах, в некоторых случаях, являлась нужда путешествовать даже верхом и летом на санях. Выезжал из Иркутска Преосвященный, как и подобает святителю, в карете, на хороших лошадях, и при колокольном звоне; но скоро должен был прощаться и с тем, и с другим, да, кажется и с третьим. Упоминание им, в некоторых случаях, о звоне, с которым его встречали, говорит, уже само по себе, о том, что для Святителя это было редкостью. Обозрение некоторых местностей доставляло Архипастырю высокое эстетическое наслаждение и преисполняло душу его чувством благоговения к беспредельной премудрости и благости Божией, явленным в миротворении; другие местности своими угрожающими видами смиряли и без того смиренную душу путешественника – Святителя, говорили ему о ничтожестве твари пред Создателем, приводили его в невольный страх и побуждали совершать молебствия, по поводу благополучных переездов. Приведем извлечения из описаний самого Архипастыря. Выехавши из Иркутска 11 января 1858 г., он уже 15 числа отмечает в своем дневнике: «здесь оставлены экипажи, в коих ехали из Иркутска. Дальнейший путь на север, иногда по лесам, потребовал экипажей малых. Взяты у поселян обтянутые кошмой или войлоком»; под 17 числом продолжает: «дорога весьма тесная и для малых экипажей, которые очень часто толкались о деревья, отводы поломались; нередко останавливались, чтобы освободить экипаж от пня или дерева. Во многих местах проезжали под повалившимися деревьями, опершимися на другие деревья, с явной опасностью». Под 23 числом того же месяца, к сведению для будущего времени, преосв. Евсевий отмечает: «От Братского острога вниз по р. Ангаре неудобно плыть по причине каменных порогов, особенно трудно возвращение вверх против течения воды, по причине чрезвычайно быстрого течения воды и особенно, на пространстве порогов. В осеннее время или в начале зимы встречается трудность от больших морозов, в это время бывающих. А после нового года есть затруднение от больших снегов. Также это неудобство бывает в феврале и марте. Предпринимая путешествие зимой, необходимо иметь самые малые и легкие экипажи, чтобы удобно могли везти их и по снежным дорогам и по узким дорогам в тайге или лесах. Летний путь водой, говорят, еще крайне неудобен по причине множества насекомых по р. Ангаре и среди лесов – мошек, комаров, оводов и др.» Описывая свое путешествие вверх по р. Лене, в июне месяце того же года, Святитель сообщает: «в нескольких местах нельзя ехать на веслах по причине быстроты течения реки, нельзя тянуть бичевой, по причине непрерывных высоких и прерывающихся скал. С большим усилием идут около самих скал, где упираясь в камни, а где крюками цепляясь за них. Неосторожные приемы неоднократно были причиной того, что лодка отскакивает от скал и начинает быстро нестись вниз. Часто возчики с бичевой карабкаются по скалам, с камня на камень, с явной опасностью, часто подскальзываются; часто, думая ступить на камень, сталкивают его с утеса в воду; часто один другому подает помощь или протягивая руку сверху вниз, или сбрасывая веревку» (81 стр. дневн.). От Ватимского села вверх, на 1-й, 2-й и 3-й станции, встречались большие каменные утесы, около которых, с трудом и не без опасностей, надобно было подниматься – где с помощью бечевы на малой лодке, переносимой с места на место, а в других местах – при помощи багров и крючьев, как выше замечено было. Утесы на 1-й и 2-й станции особенно страшны: надобно было перевозчикам за них цепляться или идти близ них, часто под их наклоном. Смотря на них, видишь, что они сверху до низу в разных направлениях имеют трещины или изломаны; некоторые части их сдвинулись со своих мест и повидимому, каждое мгновение готовы низвергнуться с высоты на 15, 20, 30, 40 отвесных саженей в бездну, вырытую под ними силой быстрого течения реки. Видишь и то, что с этих утесов, в разных местах, недавно свалились громадные части. Один отломок преградил нам путь и должны были объехать его. Он с виду представлял массу в длину саженей в пять и в ширину сажени в три квадратных. Спрашиваю: давно ли упал этот камень? (Следы падения свежие) Перевозчик отвечал: в нынешнюю весну. Эти предметы возбуждают чувство высокое, поражающее или устрашающее. Какая великая сила создала их? Какая сила держит эти необъятные тяжести? Смотрите на положение громадных слоев, имеющих свою правильность и в настоящем положении, которое не есть первобытное, но произведенное великими переворотами; сколько тут неразгаданных надписей. Сколько вопросов, не удоборешимых! Велик Создатель! Беспредельно Его могущество! Неисследима премудрость! Слава и поклонение Величеству Его!» (стр. 82 и 83). Перебрались, наконец, на другую сторону реки; но и здесь путь оказался не менее опасен, и здесь картины природы были не менее величественны. Надобно было также плыть при помощи шестов, крюков, бечевок и весел, где, как можно. «Высокие каменные утесы, потрескавшиеся в разных направлениях, нависшие, потому что нижние камни от влияния воды обрушились, образовали впадины различных форм. На вершине скал поднимаются шпицы также разных форы, то подобные колоннам, то конусообразные, то в виде сторожевых башенок; есть с пустотами, будто для стражи приготовленные. Подобные фигуры виднеются в различных местах по высоким горным хребтам посреди леса. Высота их различная: некоторые высоко поднимаются над высоким сосновым лесом. Возчики говорят, что некоторые из сих много выше 15 и даже 20 саженей… Картины весьма занимательные для пытливого разума. А плыть подле самих этих картин, т. е. возле скал и под скалами, страшно, поучительно. Нельзя не чувствовать величия Творца и собственного ничтожества… Несколько мест быстрого течения под скалами с большим трудом переплыли и с немалыми опасностями. Особенно в одном месте было трудно и опасно, где на быстром течении лежат камни и надобно было проходить под напором течения, среди камней. В продолжение нескольких минут люди тащившие лодку бичевой, не могли ее двинуть с места, а, между тем, вода бросалась в лодку. Страшные минуты. Но, благодарение Всевышнему, все лодки переплыли безбедно. Мой ялик, названный лебедка, от скал довольно пострадал: оторвало правое крыло, на носу разорван лебедь, а главное – усиливается течь; видно сделано повреждение во дне или со стороны, так как много раз толкались о камни, колебавшие сильно судно. Прибывши на станцию Иванушковскую, в присутствии жителей селения, совершили благодарственное Господу Богу моление о даровании безбедного прохождения через трудные и опасные места реки, с коленопреклонением и возглашением, многолетия Царю и Его дому, Св. Синоду, Синклиту и всем православным христианам» (стр. 84–86). – Совершая свои путешествия, преосвящ. Евсевий в каждой почти церкви совершал служение: слушал всенощную, литургию или просто молебен; при всяком литургийном служении проповедовал собравшимся богомольцам слово Божие. О ревности Архипастыря к проповедованию слова Божия говорят те итоги, которые подводит он каждому своему путешествию. Вот, например, результаты второго выезда Святителя, сделанного им во второй год его служения на иркутской кафедре: «при обозрении забайкальского края осмотрено церквей 48, принято причтов и рассмотрено церковных документов от 75 церквей, совершено всенощных 11, литургий 18, произнесено слов 19, совершено молебствий 13, храмоосвящений 2, – на пространстве 3640 верст» (стр. 147). В первые выезды Святителя по епархии, народа, для встречи его и при совершении им богослужений, собиралось очень немного. Почти под каждым числом, ознаменованным архипастырским служением, при той или иной, обозреваемой церкви, значится: «народу было мало» или – «очень мало». В некоторых случаях делается объяснение отмеченного малолюдья, в роде следующего: «Видна в прихожанах холодность к храму. Не причиной ли тому священник не учительный и бывший иногда неисправным?» (7 сент. 57 г.). В большинстве же случаев, не делается и таких предположительных объяснений, свидетельствуется только голый факт. В позднейшие объезды, подобные сетования встречаются в дневнике значительно реже. Может быть, это следует объяснять располагающим к себе влиянием личности преосвящ. Евсевия, о каковом он, естественно, умалчивает; может быть, имелись на то и иные какие-нибудь причины, неведомые читателю.

Обозревая многотысячные пространства своей епархии, владыка Евсевий встречал на пути не мало всякого рода народностей: здесь были и переселенцы – казаки, с тихого Дона и Урала, и тунгусы, и буряты ламайской и шаманской веры; и раскольники – фанатики, и единоверцы, и православные. Святитель пользовался каждым удобным случаем для того, чтобы побеседовать со встреченными и сделать им свое архипастырское наставление. Те, в большинстве случаев, отпросились к Архипастырю доверчиво и откровенно сообщали ему свои нужды и печали. Однажды Святитель вынужден был обстоятельствами выступить даже в роли доктора. 1859 г. июля 12 отмечает, что «больные инородцы, по своему обычаю – получать пособия врачебные от лам, просили (у него) совета, чем им пользоваться в своих недугах. Удовлетворяемы были чрез падание советов по мере моего разумения. Одному дал совет пить овсяный декокт, другому – полынный и под.» В другой раз, Преосвященный имел беседу со старичком-охотником и по поводу ее поместил такого рода заметку, не безынтересную для охотников: «вчера один старец 67-летний, на своем веку поразивший свыше ста медведей, рассказывал, что оплошные, трусы или боязливые, и нерасторопные обыкновенно бывают добычей медведей. Своим опытом уверял, что он не знает случая, чтобы человек смелый н осмотрительный сделался жертвой этого могучего врага, не знает случая, чтобы медведь бросился на человека, который смело стоит против него, а не бежит прочь. Кто в страхе бежит от зверя этого, тот его добыча» (60 стр.). Простые беседы Архипастыря с разноплеменной паствой располагали простой народ к Святителю, а ему давали возможность отмечать в своем дневнике такие соображения и факты, которые не лишены интереса и могут быть полезными даже для нашего времени. Соображения и факты, отмеченные Святителем, весьма различного характера, – столь различного, сколь различны были предметы самих бесед. Более интересными и заслуживающими внимания считаем замечания относительно постановки и возможных успехов православной миссии на дальнем востоке. На них то мы и остановимся, предпославши им несколько этнографических сообщений, заимствованных отчасти из того же дневника.

«Нравы жителей при-Ангарских и при-Илимских, пишет преосв. Евсевий от 23 янв. 58 года, кажутся особенными. Жители, кажется, кротки, неразвязны, молчаливы, простодушны и во многих случаях, казались, как бы детьми. Говорят, они малосильны, ленивы и потому, когда бывают на золотых приисках, между другими работающими почитаются самыми плохими работниками. Говорят, что звероловство составляет их любимое занятие; а ко всему другому, они мало усердны и малоспособные. В разговорах с ними видно было, как они охотно говорят о своих и чужих приключениях во время своих походов на зверей и особенно интересы рассказы о разных приключениях в борьбе с медведями, которые составляют враждебное полчище, против которого с особенным приготовлением и особенным усилием, воюют здешние звероловы». Впрочем, в районе некоторых приходов: усть-удинского, яндинского, мало-летникова и др.: «при-Ангарские жители добывают себе содержание, главным образом, хлебопашеством: сеют рожь и ярицу, как говорят, пшеницу, овес, горох, коноплю, картофель и др. овощи. Звероловством занимаются осенью, в более свободное время и добывают, главным образом, белку черную и краснохвостую… Некоторые занимаются рыболовством: есть осетры, сиги, линьки, хариусы и др.» (59 и 52 стр.). «При-Ленские жители почитаются ленивыми и нерадивыми, но в речных промыслах (наприм., как возчики пассажиров) они проявляют стойкое усердие, проворство и сметливость. Как это занятие им обычно, то неудивительно, что оно делает их не совсем рачительными к земледелию: оно много отвлекает их и ослабляет их заботу о полевом труде, давая другие средства к пропитанию. Притом, земледелие требует тяжелых трудов; для распространения его необходимо очищать лес, и удобрять песчаную или глинистую, или каменистую землю» (81 стр.). Преобладающий элемент населения иркутской епархии, буряты, разделяются в гражданском управлении на отдельные роды (аймаки); несколько аймаков, в совокупности своей, составляют «степную думу», размер которой простирается до нескольких тысяч человек; во главе степной думы, как главный носитель местной власти, стоит наследственный тайша. Так было до 1886 года. С 1887 г. буряты были разделены на управы u управления, соответствующие нашим волостям и сельским управлениям. – Будучи выходцами из Монголии, бежавшими оттуда во время возникновения там царства Чингисхана, они только до XVII века могли сохранять свою независимость на новых местах. С этого времени, в нынешней Иркутской губернии, являются новые колонисты, более культурные русские переселенцы; возникает борьба двух чуждых друг другу народностей; верх берет русский элемент и буряты навсегда вынуждены проститься со своей свободой. Нужно думать, впрочем, что при тогдашних порядках, зависимость эта была не слишком чувствительной для инородцев и ограничивалась одним только взносом незначительных налогов натурой; что же касается духовной личности, то каждый мог совершенно свободно исповедовать свою религию: русская власть была более чем терпима, по отношению к подчиненным инородцам. До начала XVII века, буряты придерживались веры хоро, известного под именем шаманизма (той же веры были остяки, самоеды, тунгусы и др.) и не только простые буряты, но и сами шаманы, лица, считавшиеся от самого рождения отмеченными печатью особого духа покровителя, отличались в предметах веры крайним своим невежеством. В 20-х годах XVII столетия в места, населенные бурятами, проникли ламы, а вместе с ними сделалась известна здесь и новая религия, выродившаяся из буддизма, так называемый ламаизм. Новая религия нашла благодарную для себя почву в душах невежественных бурят и вот, в то время, как русская власть, церковная и гражданская, бездействует, предоставляя язычников-инородцев самим себе в делах религии, ламаизм широко распространяется, строятся среди бурят целыми сотнями буддийские монастыри (дацаны 144 стр.), вводится письменность и переводятся с тибетского языка на монгольский богослужебные книги¹.

Судя по тому, что было сделано первыми ламами, можно бы думать, что те достойно проходили миссионерское служение и что за полтораста лет своего духовного преобладания среди бурят, ламы прочно насадили здесь семена новой религии; однако, действительность, отмеченная преосвящ. Евсевием, говорит иное: она громко заявляет, что души бурят свободны по прежнему; что ни ламы, ни религия их, сочувствия в народе не находят; что неудачи лам не должны страшить православного миссионера, они служат только указанием ему, чего он должен избегать и о чем преимущественно заботиться и т. д., и т. под.

Уже в первый свой выезд по епархии, преосвящ. Евсевий высказывает в своем дневнике такого рода соображение: «жатва готова, повидимому. Необходимо приготовить жателей. Необходимо особое учреждение для образования делателей на сем поприще. Да укажет Всеблагой путь к озарению светом Евангельского учения коснеющих в мраке язычества! (июля 15 д. 1857 г.). Замечание Святителя, относительно возможных успехов православной миссии среди инородцев, настолько ценны, что мы не можем ограничиться голословным указанием таких и подобных им заключений Иркутского Архипастыря, а вынуждены привести в подтверждение сказанного и некоторые факты. Факты эти говорят нам, прежде всего, о неприязненном отношении бурят к их просветителям, ламам. Причиной того служит наглое корыстолюбие лам: «за свои требоисправления обирают коней и коров, и что случится». Один тайша, пожелавший принять православную веру, рассказал преосвященному такой случай: «умерла одна достаточная женщина. Она прилично была одета. Ламы с церемонией вынесли ее в лес. Потом до нага сняли с нее все платье и бросили ее, одевши березовой корой. Это, продолжал тайша, открыло глаза многим бурятам, как много христианские священники превосходят лам и внушает им искать присоединения. Они видят, у русских ничего подобного нет. Священники не отнимают ни коров, ни коней. Принимают только то, что кто дает по усердию». Рассказ тайши подтвердил местный священник, заявивши с своей стороны, что с того времени, как явились эти наглые заморские ламы, крещеные буряты стали чаще обращаться к нам с духовными требами и много более прежнего освящено браков св. таинством» (62 и 63 стр.). Затем, сами ламы, по крайней мере те из них, которые встречались с преосвящ. Евсевием и вступали в беседу с ним, оказываются слишком невежественными в предметах своей веры и недостаточно преданными ей; некоторые из них сами признают недостаточность своей веры и проявляют склонность к принятию христианства² *) (65 стр.). Из дневника Святителя можно указать несколько случаев, подтверждающих это. Вот что пишет Преосвященный под 17 числом июля – 57 года: «На первой станции от Селенгинска к Верхне-Удинску, в 4-х верстах от дороги, был я в бурятском дацане или кумирне. Теретуй или старший лама, с двумя ламами приняли с почтением, с музыкой, куренями; на вопросы отвечали, как могли. Явно великое незнание своей веры языческой. Совершали какое то моление; говорят, похоже на молебен. Теретуй и ламы, читали или бормотали, как видно, заученное на память и без разумения. Их богослужение совершается на тибетском языке, которого большая часть лам ни мало не понимает, а народ весь чужд знания богослужебного языка: он слушает звуки и молится, прилагая руки то к лицу, то к груди, ко лбу и выше поднимая и кланяясь в землю. Под конец служения принимают благословение от старшего ламы, который делает это, касаясь головы подходящего какой то небольшой книжкой. Потом прикладываются к идолам. Проводили, как и встретили, с азиатской музыкой». Посетивши 14 сентября другой дацан и будучи встречен ламами также почтительно, как и в первом, Преосвященный отмечает то же невежество лам, что и ранее. Приметивши в первый раз внешнюю сторону их богослужения, теперь Святитель старается ознакомиться с религиозными представлениями лам. «Мною предложены были вопросы о их боге и богах. Ответы мало показывали. Главный бог (у них) один; но много других, помогающих главному. Сии боги духи. Иные произошли от главного бога; другие из человеков обожены. Бога надобно любить более всего; а из людей надобно любить тех, к коим чувствуем расположение. Богам нравится музыка. Наилучшая жертва богам – вера в богов, в книги, в лам и пр.» В третьем дацане, Святитель был встречен десятью ламами. Все они оказались такими же малосведущими в предметах своей веры, как и вышеупомянутые. Здесь Преосвященный обратил внимание на знаки в церемонии, на древках которых оказалось несколько крестов. «На вопрос: что значат кресты? Ламы отвечали: то, что силой креста побеждается всякая сила вражеская. На вопрос: следовательно вы понимаете – силу того, что мы делаем, полагая на себе знамение креста? – Ламы не отвечали» (27 янв. 58 г.) В четвертом дацане, внимание Святителя остановило на себе обилие стоящих около него кумиров (15). «На вопрос: для чего так много? Теретуй отвечал: прежде было при этом дацане до 800 лам. Они служили по разным кумирням. На вопрос: сколько у вас богов? Отвечал, подумавши: более ста» (20 июля 59 г.). Достаточно ознакомившись с ламами и их отношением к христианской вере, Преосвященный делает такое заключение в своем дневнике: «повидимому, если бы были средства, т. е. люди знающие их язык и вещественные обеспечения, то и ламы могли бы быть предметом для Евангельской проповеди» (96 стр.). Тайши, которых прежде всех ламы старались расположить в пользу своей веры, еще менее учителей своих были сведущи в предметах ее; еще менее их дорожили ею и еще чаще их проявляли склонность к принятию христианства (стр. 25, 29, 61, 156 и др.). Не более ревностны к своей вере были и тайши, придерживавшиеся еще шаманской веры. Только об одном тайше Святитель замечает, что он, лицемерно признавая недостатки своей веры и показывая себя не против христианства, по слухам, тайный и самый жестокий враг христианства (51 стр.). Наконец, простые буряты «о вере мало сами мыслят. Довольствуются своими понятиями по преданию». На вопросы о вере, более смышленые из них, откровенно признаются: «наше такое состояние, что мы так мыслим; мало понимаем» (189 стр.). Они чувствуют расположение к христианской вере (96, 101, 180 стр.); чтут Свят. Николая (37, 40, 71, 192 стр.) и в некоторые праздники стекаются в громадном количестве, вместе с христианами, на богомолье; бегут за Архипастырем целые версты, испрашивая крестики и желая получить от него благословение (140, 180). Конечно, Святитель далек от мысли утверждать, что расположение бурят к христианской вере вполне сознательно; и с нашей стороны было бы большой ошибкой понимать отмеченные им случаи в таком именно смысле; но нам и не нужно делать таких выводов: достаточно уже того бесспорно следующего заключения, что сердца бурят открыты для принятия истинной веры и что обратить их ко Христу не составляет большой трудности для православного миссионера, если сам он будет стоять на высоте своего призвания. Святитель Евсевий доказал это собственным примером. – Мы не берем на себя непосильной задачи, – точно определить число обращенных Святителем душ, ибо нет возможности исчислить все инородческие души, в которых был сделан им посев спасительного учения Христова: Святитель слишком скоро был призван высшей церковной властью к новому служению и посеянное им учение не успело еще принести во всех душах одинаково зрелого плода, – не все инородцы засвидетельствовали свое обращение ко Христу крещением… В дневнике указываются только сами факты крещения инородцев и притом те из них, которые имели место при личном участии Преосвященного³; думаем, что были случаи крещения и кроме указанных; знаем, что были еще сотни инородцев, желавших принять св. крещение и за дальностью расстояния, не могших явиться для сего в указанное место.

Просвещая, при всяком удобном случае, словом вразумления простых инородцев, преосв. Евсевий особенно заботился о привлечении ко Христу бурятских родоначальников. Он отлично понимал, что одному ему, без всякой почти помощи в деле миссионерском, со стороны вверенного ему духовенства, (каковы были помощники Святителя в этом деле, увидим немного далее), трудно действовать, прекрасно знал он о том большом влиянии, которое имели в простом народе представители и начальники инородческих племен: последние должны были, по мысли предусмотрительного Архипастыря, заменять ему недостающих помощников. Так же действовали, как известно нам и проповедники ламайской веры, много предварявшие нашего Святителя в пределах Иркутской губернии; но в приемах и средствах действия православного Архипастыря-миссионера и «заморских» лам не было ничего общего. Между тем, как ламы прежде всего и главным образом, искали собственной выгоды, стремясь же к выгоде, часто позволяли себе насилие и жестокость, святитель Евсевий исполненный самоотречения и любви, делает дело Христово только для Христа, и во славу Его святого имени: самый злой враг Христова учения не мог бы упрекнуть его в том, в чем часто жаловались буряты на лам. Являя собой пример любвеобильного отношения к людям, Святитель, прежде всего, старается уяснить неверующим тайшам дух Христова учения, раскрывает, как должны относиться люди друг к другу, каковы должны быть обязанности властей по отношению к подчиненным и т. д. Когда речь его нравилась слушателям и доводы его казались им убедительными, он не торопится завершить их обращение ко Христу крещением, напротив, сам замедляет совершение таинства, желая испытать искренность обращаемых: предлагает им вдуматься в слышанное от него и обсудить дело обращения между собой; приглашает их, для более подробных и обстоятельных бесед о вере, побывать у него в Иркутске и т. под. Такого же любвеобильного отношения к инородцам-язычникам, какое проявлял всегда сам, Преосвященный требовал и от пастырей иркутских. Отправляя священника Ниловой пустыни Николая Казанцева в отдаленные улусы к бурятам, имевшим желание креститься, но не явившимся для крещения в указанное место, за дальностью расстояния, святитель Евсевий дает ему наставление «действовать кротко, ласково, снисходительно, с неизменным терпением, не оскорбляться никакими прекословиями или поступками их неведения; применяться к их нравам, сколько это позволит христианская святая любовь» (Сент. 15, 1857 г.). – Много ли было в распоряжении Архипастыря священников, способных выполнять подобные поручения, с достоверностью сказать не можем; полагаем, однако, что если и имелись таковые, то число их было крайне ограничено. В дневнике мы часто видим имя одного протоиерея Фортуната, как ближайшего сотрудника преосв. Евсевия, но и он является пред нами только в торжественных процессиях, при совершении святого крещения над инородцами, как священнослужитель, но ни как не в положении миссионера. Все, что известно нам из дневника Святителя о белом духовенстве иркутской епархии, говорит лишь о том, что духовенство это было далеко не на высоте своего сана и даже при искреннем желании своем, облегчить миссионерский труд Архипастыря своим содействием, было не в состоянии принести делу миссии существенной пользы. Не имея возможности выписывать все заметки Святителя о качествах известных ему священно-церковнослужителей, ограничимся хотя некоторыми беглыми характеристиками их, делаемыми в дневнике. Вот как рекомендует Преосвященный читателю своих пастырей.

1) Свящ. Виноградов, 48 л., повидимому, скромен, но не видно внимания к долгу, во время служения всенощной казался рассеянным; беден, кажется, смыслом и вообще, способностями (57 г., 28 июня).

2) Свящ. с. Коротковского, ветх и мало способен: часто возгласы говорит с опущением слов; голос мало слышен (7 июля).

3) Свящ. с. Нижне-Нарымского, единоверческой церкви, из крестьян. Повидимому, разума мало имеет; рассуждает только о житейском и не благодушно, а с осуждением других (того же числа).

4) с. Усть-Удинское, Богоявленской ц. свящ. Алексей Овцын, 54 л., вдов, из низшего отд. училища, дважды был под штрафом. Или не совсем трезв он явился; или слишком и медленно глаголив (58 г. 12 янв.).

5) с. Тубинское, свящ. Амвросий Подгорбунский, 54 л., в семинарии не обучался. Кажется, не довольно знает свои обязанности; не видно усердия к наблюдению порядка в церкви. В церкви нет необходимых икон на некоторых местах. Сделано замечание.

Приходское духовенство иркутской епархии, если не было совершенно безграмотно, то в громадном большинстве своем оказывалось очень и очень малограмотно. Из всех иереев, церкви которых были посещены Архипастырем, только один кихтянский протоиерей оказался с высшим богословским образованием; да и тот заслужил, нетрезвой жизнью своей, не особенно лестный отзыв Святителя; с полным семинарским образованием не было и ⅒ священников; все остальные пастыри, с отцами диаконами и клириками, были или из высшего отделения училища, или из низшего, а то и совсем без школьного образования. «Ясно, – говорит Святитель, узнавши ближе нужды края и пастырей иркутской церкви, – что делателей мало и почти нет для этой невозделанной нивы, каковы монголо-буряты».

Преосв. Евсевий видел, что при всем самоотвержении своем в деле служения инородцам, он не может на одних своих раменах вынести миссионерского служения: нужно было не только обращать неверующих ко Христу, а и пасти, и сохранять малое стадо в целости… Между самими новопросвещенными Святителю приходилось слышать такой разговор: «видим мы, теперь, как хороша вера новая. Но, что с нами будет, когда мы удалимся отсюда в горы (они прибыли за 250 верст с пограничных китайских караулов). Там нет церкви, нет священника; кто нас будет учить? Как бы нам опять не сделаться язычниками?» (44 стр.). Сознание справедливости слышанного и собственного бессилия помочь новообращенным заставляло сильно скорбеть Преосвященного и желать, чтобы «начальство позаботилось о назначении священника в качестве миссионера в тот отдаленный край, как для поддержания принявших христианство, так и для просвещения коснеющих во мраке языческого неведения» (44 стр.).

Прошло 42 года с тех пор, как Святитель волей высшей церковной власти покинул иркутскую паству. Миссионерское дело на дальнем востоке получило, за это время, надлежащую и полную организацию. Вместо миссионерских начинаний отдельных личностей, ревнующих о славе имени Христова, видим среди инородцев-язычников действие правильно организованной «Забайкальской миссии», состоящей из десятков священников и иеромонахов, с епископом во главе. Все они, по мере сил, продолжают дело нашего Святителя. Не наше дело входить в рассмотрение деятельности этой миссии. Желающий может найти подробные сведения о настоящем состоянии ее в официальных ее отчетах. Мы, с своей стороны, можем высказать только пожелание, чтобы память о почившем Святителе-миссионере вечно пребывала в иркутском крае, постоянно предносилась духовному взору тружеников-миссионеров и одушевляла их на их тернистом поприще. Дай Бог побольше таких самоотверженных и любящих свое дело миссионеров, каким был почившей Архипастырь, и тогда, мы будем менее встречать жалоб на трудность миссионерского дела среди бурят-язычников и на непреодолимость встречающихся на этом пути препятствий. Святитель же Евсевий, положивший своими многотрудными подвигами на иркутской кафедре доброе начало делу миссионерства и обративший многие сотни язычников ко Христу, может с полным дерзновением сказать Великому Пастыреначальнику словами Апостола: се, Господи, по благодати Твоей, не на чужом основании создах.