О трудах Оригена в изъяснении новозаветных книг Св. Писания

Прибавления к творениям Святых Отцов в русском переводе, 1861, ХХ, с. 100–144

Ориген был не первым толкователем св. книг нового завета по времени; но труды его предшественников не дошли до нас в целости, и мало известны. Историк церковный Евсевий Памфил, обозревая примечательных между лицами церковными современников св. Иринея лионского, упоминает о Гераклите, оставившем изъяснения «на Апостол», и, кроме того, о многих других древних писателях церковных, которых имена неизвестны, но которых православие свидетельствуется «их изъяснением божественных Писаний»¹. В некоторых городах, кроме церковных поучений, предлагаемы были общественные наставления к уразумению св. книг. Так было в Александрии, в тамошнем «училище священных наук», где, по древнему обычаю, изъяснял «сокровища божественных догматов, живым словом и письменно», известный благовествованием евангелия и своею ученостью Пантен². Но из всех трудов церковных писателей второго века, занимавшихся изъяснением св. книг, дошли до нас только немногие, и то не всегда несомненные, отрывки, – именно Мелитона епископа сардийского³, Феофила антиохийского⁴, и Климента, пресвитера александрийского⁵. Во всех этих толкованиях не находим последовательного объяснения тех или других св. книг, а только замечания на некоторые места из них – по выбору; все они, за исключением иносказаний Феофила, состоят в кратком перифразе св. текста. Непрерывные толкования новозаветных книг, или толкования в собственном смысле, сколько известно, первый начал писать знаменитый наставник александрийского училища Ориген. По свидетельству св. Епифания⁶, он изъяснил, за исключением Апокалипсиса, все книги нового завета. Блаж. Иероним, уже раздружившись с почитателями Оригена и сам переменив во многом свой взгляд на него, писал о нем: «Писание знал он наизусть, и в изъяснении его проводил дни и ночи. Тысячу или более бесед произнес он в церкви, написал бесчисленное множество «томов» толкований. Кто из нас может столько прочитать, сколько он написал? кто не подивится его пламенной любви к Писанию»?⁷

Возбудителем к таким трудам сам Ориген называет⁸ друга своего Амвросия. Возбуждения сии состояли не в одних усильных просьбах Амвросия, но и в пособиях и средствах, какие доставлял он Оригену для совершения таких трудов⁹. В самых толкованиях своих Ориген нередко обращает речь свою к Амвросию: из чего видно, между прочим, что окончательно изготовленные отделы изъяснений он передавал, или пересылал Амвросию¹⁰. На этом основании, нельзя однакоже считать толкования Оригена написанными только для назидания Амвросия. Сам Ориген говорит о другой, более обширной цели, которая одушевляла его в трудах. Оправдывая свое многоглаголание, осуждаемое в св. Писании (Еккл.12:12; Притч.10:19), он между прочим говорит: «теперь, когда еретики под предлогом ведения (προφάσει γνώσεως), коим будто бы обладают, восстают на св. Церковь Божию, обнародывают многотомные сочинения¹¹, обещая в них объяснение евангельских и апостольских заповедей, – если будем теперь молчать, не противопоставляя им здравых и правых учений, они овладеют гладными, по недостатку пищи спасительной, душами, склонив их к принятию запрещенных и нечистых яств. Посему кто может, тот должен, по моему мнению, стать на защиту церковного учения, обличать увлекающихся лжеименным знанием и вымыслам еретиков противопоставить высоту евангельской проповеди»¹². В самых толкованиях своих, особенно на Евангелие Иоанна, Ориген часто приводит и опровергает еретические изъяснения разных мест нового завета.

Нужно предполагать, что Ориген писал свои изъяснения не последовательно одно за другим, а прерывая одно, занимался другим, и таким образом приготовлял в одно время толкования на несколько книг. Начало изъяснительных трудов совпадает с временем возвращения Оригена в Александрию из Антиохии¹³, куда вызван был он Маммеею, матерью императора Александра Севера. Это случилось в 219-м году. Евангелие Иоанна Ориген называет¹⁴ «Начатком» (ἀπαρχὴ) других Евангелий, а потом и всего св. Писания, как более зрелый и совершенный плод Духа: и объяснение сего Евангелия было начатком его толкований. Конечно, по этой причине, его изъяснение на евангелие Иоанна обработано с особенной тщательностью, и может быть признано лучшим из толкований Оригеновых. По словам самого Оригена¹⁵, путешествие в Ахаию (228 г.) и потом начавшиеся неудовольствия с епископом александрийским Димитрием прервали его изъяснение Евангелия на шестом томе. Самый этот шестой том, случайно забытый в Александрии¹⁶, он должен был вновь написать в Кесарии, вероятно, уже по смерти Димитрия (232 г.); а все толкование, по Евсевию¹⁷, окончено долго спустя после Максиминова гонения. На основании некоторых указаний самого Оригена¹⁸, за более вероятное можно считать свидетельство блаж. Иеронима¹⁹, что Ориген написал всего 39 томов на Евангелие Иоанна. Но до нашего времени из них сохранилось весьма немногое²⁰.

Вероятно, одновременно с написанием первых томов на Евангелие Иоанна произнесены были Оригеном 39 бесед на разные места Евангелия Луки. Еще в древности²¹ замечали в этих беседах некоторую юношескую игривость речи, какой не видно в позднейших произведениях Оригена. Беседы сии дошли до нас только в латинском переводе, принадлежащем блаж. Иерониму, как видно это из его предисловия к сим беседам. Кроме бесед нам осталось еще несколько так называемых схолий на разные места того же Евангелия Луки.

По свидетельству Евсевия²², изъяснение Евангелия Матфея начато Оригеном уже шестидесяти лет от роду (в 215 г.). Из 25 томов, написанных Оригеном на это Евангелие, до нас не дошло первых девяти, за исключением небольших отрывков; и остальное дошло не в полном виде, частью на греческом (Т. Т. X–ΧVII.), частью в латинском переводе неисправном, без разделения на известные томы. Так же как на Евангелие Луки, и на это Евангелие сохранилось еще несколько схолий.

В одно время с изъяснением на Евангелие Матфея, Ориген писал и толкование на послание к Римлянам. Из 20 томов у нас только десять в латинском переводе Руфина²³, с явными вставками и изменениями со стороны переводчика.

Из прочих толкований Оригена на новый завет сохранились до нас только небольшие отрывки в Филокалии и в сочинениях мученика Памфила, Евсевия и Иеронима, – отрывки на Деяния апостольские и на послания Ап. Павла к Галатам, Ефесеям, Колоссянам, на 1-е к Солунянам, к Титу, Филимону и ко Евреям. Все эти отрывки, исключая одного на послание к Евреям, известны только в латинском переводе.

Толкования составляемы были Оригеном в трояком виде. На все св. Писание, по свидетельству блаж. Иеронима²⁴, Ориген писал а) схолии (σχόλια), б) беседы (ὁμιλίαι) и в) томы (τόμοι). Схолии, вероятно, были предназначаемы Оригеном для руководства простых верующих в домашнем чтении слова Божия, и потому состоят из кратких замечаний на трудные места св. текста. В беседах, как изъяснениях, приготовленных для церковного назидания, Ориген должен был преимущественно обращать внимание на стороны нравоучительные в избранных местах Писания. Наконец томы – в собственном смысле толкования избранной св. книги, подробные и непрерывные; здесь Ориген весьма часто уклоняется в изыскания смысла духовного и таинственного, и очень нередко занимается опровержением неправых еретических изъяснений разных мест слова Божия.

От обозрения св. книг, объясненных Оригеном, обращаясь к вопросу о том, как он объяснял их, считаем нужным прежде всего заметить, что толкователи, по времени упредившие Оригена, в своих изъяснениях, сколько заключать можно, руководились более непосредственным чувством истины и св. преданием Церкви. Основания, почему так должно изъяснять то или другое место св. Писания, не были еще сознаны отвлеченным образом, правила изъяснения не были собраны. У Оригена в первый раз встречаем попытку составить эти правила, наложить на них печать закона, сделать их предметом умозрения. Заслуги Оригена для свящ. герменевтики очень важны, – и это обязывает нас изложить, с возможной краткостью, общее воззрение его на смысл св. Писания, и показать употребляемые им способы к определению этого смысла в частных местах той или другой св. книги.

Во всем св. Писании Ориген видел истощание Бога Слова, как бы воплощающегося в недостаточные формы слова человеческого, – истощание, необходимое при нисхождении к немощам и потребностям человека. «Все, говорит он²⁵, признаваемое словом Божиим, есть откровение воплотившегося Бога Слова, которое в начале было у Бога и потом Само Себя истощило. Посему мы смотрим на Слово Божие на земле, когда оно стало человеком, как на нечто человеческое; ибо Слово в Писаниях всегда бывает плотию, да вселится в нас»²⁶. Но «человек», для спасения которого воплотилось Слово Божие, «состоит из тела, души и духа»²⁷. Отсюда и «св. Писание, по словам Оригена, слагается из видимого и невидимого: как бы из некоторого тела, т. е. видимой буквы, – души, смысла, под оною разумеваемого, и духа, поколику заключает в себе нечто небесное, служит, по слову Апостола, образом и стению небесных» (Евр.8:5)²⁸. Букве здесь Ориген не придает никакого значения, и можно было бы, на основании этого места, подумать, что Оригеном допускаются только два смысла, нравственный и таинственный. Но несколько ниже²⁹ он определеннее высказывает свою мысль: «как уже часто говорили мы, способ разумения божественного Писания – троякий: исторический, нравственный и таинственный; отсюда понятно, что здесь есть и тело, и душа, и дух».

Троякий смысл, по мнению Оригена, существует в Писании, как для соответствия составным частям природы человеческой, так и для удовлетворения потребностям человека на всех ступенях его духовного возрастания. «В Притчах Соломона, говорит он³⁰, о начертании Божественных догматов заповедуется так: ты же напиши и себе трижды, на совет, смысл и разум... (Притч.22:21). Итак, трояким образом следует начертывать в душе мысли св. Писаний. При этом, более простые могут получать назидание как бы от плоти Писания, т. е. от непосредственно представляющегося смысла; несколько возросшие – как бы от души его; а совершенные и подобные тем, о коих говорит Апостол (премудрость глаголем в совершенных 1Кор.2:6, 7), – от закона духовного, имеющего сень грядущих благ».

Как смотрел Ориген на прямой, непосредственно представляющийся смысл св. Писания, – мнения о том ученых разногласят. Одни считают Оригена «отцем буквального толкования»³¹; другие³², вслед за блаж Иеронимом³³, «постоянно иносказательным толкователем, всюду избегающим исторической истины». В том и другом суждении есть своя доля правды.

С пренебрежением смотреть на буквальный смысл св. текста Ориген не мог, уже по самому благоговению своему к слову Божию, в каждом слове которого, как в каждом предмете мира видимого, он находил следы Божественной мудрости³⁴. «Если и в наших речах, говорит он³⁵, каждое слово производит какое-либо действие и на нас самих говорящих, и на слушающих; то что удивительного, если для умеющего пользоваться силою Писаний, ни одна иота, ни одна черта не остается недейственной»? «Каждая трава обладает своими силами, полезными или для здоровья телесного, или для чего-либо иного. Но для чего трава полезна, – знают однакож не все, а только занимающиеся ботаникой и сведущие в том, – когда взятая, к какой части тела приложенная и каким образом приготовленная, может она оказать помощь тому, кто ею пользуется. Подобно (ему и муж святой и духовный, (πνευματιϰὸς) всегда и в каждой иоте Писания найдет что-либо полезное, но никогда и ничего излишнего». – Считая буквальный смыл тем же в Писании, что и тело в человеке, т. е. «облачением духовного и мыслимого»³⁶, Ориген представляет его «не бесполезным, поколику он многих может сделать лучшими, по мере их способности к улучшению»³⁷. «Что смысл этот полезен сам по себе, говорит он несколько выше, – об этом свидетельствует множество людей, прямодушно и в простоте верующих»³⁸. «Если бы не было этого смысла, не было бы и удовлетворения простым верующим»³⁹. В следствие сего, осуждая держащихся одной буквы, Ориген называет неумеренной крайностью и стремление некоторых – все в Писании разуметь духовно⁴⁰. «А нас, говорит он⁴¹, пусть никто не подозревает, будто мы вообще говорим, что ничего на самом деле не было, когда утверждаем, что иного действительно не было, – и что никаких постановлений закона по букве не надобно соблюдать, потому что в них есть несообразное с разумом и неисполнимое, – или, что сказанное о Христе неистинно в буквальном значении. Мы прямо говорим, что в некоторых местах история кажется нам истинною... И гораздо больше истинного исторически, нежели такого, с чем отчасти связано и духовное. Кто не скажет, что заповедь: чти отца твоего и матерь твою (Исх.20:21) и без высшего разумения полезна и должна быть соблюдаема?.. И в евангелиях предписаны некоторые заповеди, о которых нечего и спрашивать, следует ли соблюдать их по букве, или нет». Вообще, за исключением некоторых частных повелений Спасителя Апостолам, относившихся к их особенному назначению⁴², все заповеди в Писании, по мысли Оригена, нужно разуметь буквально. «Какая нужда, говорит он⁴³, искать в них иносказаний, когда и буква назидает»? Далее, в некоторых исторических местах, по мнению Оригена, с буквальным смыслом соединена высота Божественной мудрости⁴⁴. Здесь следует искать и смысла таинственного, но так, чтобы историческая истина при этом оставалась неприкосновенною, лежала в основе таинственного изъяснения. «Христос, замечает Ориген⁴⁵, хотя и всегда исцеляет духовных слепцов, просвещая умы слепотствующие неведением; однакож некогда Он чудесно исцелил и слепого телесно». В обширных толкованиях своих, приводя текст Писания, Ориген иногда прямо приступает к изложению высшего таинственного смысла. Но в схолиях, если прямой смысл слов кажется Оригену слишком ясным, изложение таинственного он всегда предваряет замечаниями, в роде следующих: «и сие подлинно было, и чудо преображения совершено; но если кому нужно более возвышенное слово, то не напрасно сказано» то-то и проч.⁴⁶; или же непосредственно за приведенным текстом начинает изъяснение словами: «а в более возвышенном смысле»⁴⁷ это значит следующее и т. д.

По вере в богодухновенность св. Писания и свое значение каждой иоты в нем, Ориген тщательно сличал списки св. книг, какие в его время были в употреблении церковном. При таком сличении он находил их уже во многом несогласными между собою. «Очевидно, говорит он в одном месте⁴⁸, в списках (книг нового завета) существует теперь большое разногласие, или по нерадивости писцов, или от справщиков, прибавлявших что-либо в Писаниях или отнимавших, по нечестивой ли дерзости, или потому, что это казалось им правильнее». Затем Ориген замечает, что к соглашению разноречий в списках ветхого завета он нашел уже средство, разумея свое сличение перевода LXX и других переводов с текстом еврейским в своих Гекзаплах «Но сделать что-либо подобное тому и с новозаветными списками я счел делом небезопасным», прибавляет вслед за сим от лица Оригена древний переводчик приведенного нами места⁴⁹. Слов этих нет на греческом языке, в подлиннике; тем не менее нельзя не признать за ними важности древнего свидетельства. Относительно же списков Оригена, с которыми справлялся блаженный Иероним⁵⁰, представляется более вероятным то предположение⁵¹, что это были списки не исправленные, а только переписанные рукою самого Оригена.

Но если и не сделал Ориген ничего подобного Гекзаплам для новозаветных книг, несомненно, по крайней мере, то, что он обращал строгое внимание на разногласия в списках этих книг и старался по возможности согласить их. Доказательства тому постоянно встречаем в самых его толкованиях на новозаветные книги. Здесь он довольно часто представляет важные для позднейших исследователей св. текста разночтения, какие встречал в подручных ему списках свящ. книг⁵². При этом иногда делает здравые критические замечания. Так напр. сказав, что во всех почти списках Евангелий 28 ст. 1-й гл. Евангелия Иоанна читается: сия же в Вифании быша, – Ориген справедливо замечает, что правильнее читать: в Вифаваре, и свое замечание основывает на том, что Вифания далеко отстоит от Иордана, следовательно не могла быть местом, идеже бе Иоанн крестя⁵³. Таково же замечание Оригена и о том, что Спаситель послал в стадо свиней бесов, исшедших из бесноватого (Мк.5:1, 13; Лк.8:26, 33, 37), – не в стране Герасинской (Γερασηνῶν), как стояло в большей части списков, а именно, Гада- ринской. «Гераса, говорит Ориген⁵⁴, город в Аравии, и близко к нему нет ни моря, ни берега». Но признавая основательность таких замечаний, нельзя однакож вполне полагаться на то чтение свящ. текста, какое представляют толкования Оригена. Еще с детства зная наизусть⁵⁵ все св. Писание, он часто приводил изречения его на память: но в некоторых случаях память ему изменяла. Отсгода-то, конечно, произошли те, замечаемые⁵⁶ в толкованиях Оригена, погрешности в чтении, где в одну речь слиты различные места, или же известное место усвоено не тому свящ. писателю, которому принадлежит оно на самом деле. Сверх того, встречаются примеры явной произвольности Оригеновой критики. Напр. слова Спасителя: возлюбиши искренняго своего яко сам себе (Мф.19:19) Ориген⁵⁷, не опираясь ни на одном списке Евангелий, считает внесенными в свящ. текст кем-то неискусным в исследовании внутреннего смысла Писания. Мысль свою думает он подтвердить тем, что в параллельных местах Евангелий Марка и Луки слов этих не встречается. Но это, конечно, не основание, и сделанное за сим замечание вообще о неисправности списков свящ. книг не оправдывает Оригена.

С исследованием, или критикой свящ. текста в очень тесной связи состоит определение значения и употребления слов в Писании, составляющее нечто переходное от простой критики текста к герменевтике. Такое изыскание значения слов Ориген считал столько «полезным», что советовал не оставлять без внимания даже имен лиц, и названий географических, встречающихся в св. Писании⁵⁸. В самых толкованиях он, кажется, не оставил без изъяснения ни одного еврейского имени, или названия. За это хвалит его блаж. Иероним⁵⁹, и свидетельствует, что сам во многом следовал ему в своей «книге об именах еврейских». Но кроме собственных имен, Ориген находил в свящ. тексте немало и других слов, изъясняемых только с еврейского языка, или вообще чуждых греческому словоупотреблению. «Нужно знать, замечает Ориген⁶⁰, что слово ἐπιούσιος (насущный Мф.6:11; Лк.11:3) неупотребительно у Греков и не встречается ни в сочинениях философов, ни в простой народной речи, но в первый раз является у Евангелистов. Употребляют же его согласно Матфей и Лука. Подобным образом и в других случаях поступали переводившие с еврейского. Ибо кто из Греков говорил когда-либо: ἐνωτίζᴕ, или ἀϰᴕτίσϑητι вместо: ὲις τὰ ὧτα δέξαι и άϰοῦσαι ποίει? Частица до, – дондеже (ἕως), встречающаяся во многих особенно важных местах Писания (напр. Мф.28:20), по замечанию Оригена⁶¹, не указывает, как можно было бы заключать из обыкновенного словоупотребления, на предел, далее которого описываемое действие уже не может продолжаться; она не устраняет непрерывности этого действия. – К числу особенностей священного словоупотребления Ориген относит и то, что в нем часто одно слово обнимает собою различные предметы, или понятия. Так по его объяснению⁶², слово: закон ([νόμος) в свящ. Писании обозначает 1) законодательство Моисея (Гал.3:10, 19, 24), 2) известные повествования, Моисеем написанные (Гал.4:21), 3) псалмы Давида (Ин.15:25, сравн. Пс.68:5), 4) пророчество Исаии (1Кор.14:21, ср. Ис.28:11), 5) таинственное и духовное изъяснение (ἐϰδοχή) закона (Рим.7:14.), и наконец 6) закон естественный, написанный на сердцах (Рим.2:14, 5:13, 7:7). Это, говорит он, «приводит в замешательство тех, которые думают, что как – одно слово, так – и одно значение, в каком бы месте оно ни стояло». Посему, прибавляет Ориген⁶³, нужно тщательно наблюдать за значением слов, чем «предохраним себя от погрешностей и неправых толкований».

Средством к уразумению в подобных случаях подлинного смысла слов Писания Ориген представляет снесение сходных мест (φωνῶν)⁶⁴. Сопоставлять и сличать предписывает он⁶⁵ только такие места, которые «имеют близкое подобие», чтобы таким образом устами двух, трех и даже многих свидетелей от Писания подкрепить и утвердить всякий глагол Божий.

Во всех речах, какие приводятся в свящ. книгах, по словам Оригена, нужно обращать строгое внимание на то, чья это речь, к кому и когда она произнесена. Это представляет он необходимым потому, что темнота большей части мест Писания, по его мнению, зависит от обычая свящ. писателей – незаметно сменять одни говорящие и слушающие лица другими, или вводить совсем новые, тогда как самые речи всюду приспособлены к свойствам этих лиц⁶⁶.

В приточном образе речи, так часто встречающемся в Евангелиях, по замечанию Оригена, надобно следить за главным, не обращая внимания на слишком частные черты образа. «Изображения, говорит он⁶⁷, суть подобия, но не совершеннейшие отражения своего первообраза». Одни изображения имеют сходство с предметом по цвету, но не представляют вогнутых и выпуклых форм. Другие, представляя последние, не передают первого. Иные передают и то и другое, но не выражают того, что внутри. «Точно также, заключает Ориген, мне думается и о притчах в Евангелии. Царство небесное чему-либо уподобляемое, не во всем подобится тому, чему уподобляется, а только в некоторых чертах, каких требует предмет, о котором идет речь».

Из всего сказанного доселе можем вывести заключение, что Ориген глубоко сознавал важность и пользу изыскания первоначального, буквального смысла свящ. Писания. По, хотя мы указали и правила для такого изыскания, составленные Оригеном, и некоторые примеры, в которых осуществлялись эти правила: справедливость однакоже требует заметить, что такие правила в творениях Оригена рассеяны как бы случайно; и исполняет он их весьма редко; а иногда высказанное правило тотчас же и забывает в самом изъяснении того места, по поводу которого оно приведено. Так, приступая к изъяснению притчи Спасителя о неводе (Мф.13:47–51), Ориген замечает⁶⁸, что в притчах вообще нужно обращать внимание на главную их мысль, а не следить строго за всеми частными чертами указанного в них образа. Нельзя, справедливо замечает он, утверждать подобно некоторым⁶⁹, будто бы люди от природы добры или злы, на основании тех слов Спасителя, что царство небесное подобно неводу, от всякаго рода собравшу. Но вслед за опровержением этой ложной мысли, Ориген не только не оставляет без объяснения ни одной черты образной речи Спасителя; но еще собственным воображением дополняет приточный образ, и усиливается поставить его в полное соответствие с мыслию, им выражаемой. Он ищет значения каждого отдельного сплетения сети, и полагает, что это суть частные истины, разнообразное сцепление которых составляет целую мрежу – все слово Божие. Сплетение мрежи не было еще полно, доколе не исполнил⁷⁰ его Иисус Христос. Одни, продолжает Ориген, уловляются теперь в спасение сцеплением истин у Пророка напр. Исаии, Иеремии, или Даниила; другие тем же – в законе, Евангелиях или посланиях апостольских. Слова притчи: извлекоша (невод), избраша (доброе), извергоша (худое) возбуждают Оригена к вопросу: кто именно управляет неводом? Управляют, по его предположению, сам Господь Иисус и Ангелы, присущие и служащие Ему (Мф.4:11). Стремление доказать важное значение каждой черты указанного в притче образа, заставляет Оригена несправедливо утверждать, будто-бы «нисколько не странно», что люди как будто против воли уловляются Божественною мрежей, и уловляются так, что «совершенно порабощенные лишены возможности из неё уклониться». То же стремление приводит его к странному доказательству превосходства Ангелов пред людьми на том основании, что те уловляют людей, а люди уловляются ими. Не мог Ориген открыть значения только той черты приточного образа, что для пойманных рыб разлучение с водою составляет зло, и что как хорошие, так и дурные рыбы равно лишаются жизни от такого удаления их из свойственной им стихии. Он принужден был сказать, что в этих чертах совсем и не следует искать никакого значения. Из всего видно, что Ориген не способен был держаться строгих правил буквального толкования; для этого более нужно было сдерживать свою фантазию, умерять свою пытливость, вернее понимать назначение слова Божия, данного нам в руководство ко спасению, а не для сообщения сокровенных познаний о мирах горних. Между тем Ориген, по свидетельству Евсевия⁷¹, еще в детстве не довольствовался простым и очевидным смыслом св. Писания, но искал в нем всегда чего-то большего, и еще в то время пускался в глубокие созерцания.

От изъяснения простого смысла свящ. Писания Ориген позволял себе уклоняться в силу тех же самых начал, из которых он доказывал важность и пользу такого изъяснения. Как там, так и здесь, исходной точкой для Оригена служит высокое понятие о богодухновенности свящ. книг, – понятие о свящ. Писании, как бы о воплощенном слове Божием. Если Бог есть высочайший Дух, то и в Писании, как Его обнаружении, все должно быть духовно⁷²; если в Нем сокрыты все сокровища премудрости и разума, то и слово Его должно быть полно глубокого таинственного смысла. «Тот, говорит Ориген⁷³, Кто заповедал человеку: да не явишися предо Мною тощ (Исх.34:21), тем более Сам не может изречь ничего такого, что не было бы исполнено смысла. От сей-то полноты заимствуют Пророки все, что ни говорят. Посему все в них дышет полнотою, и ничего нет ни в законе, ни в Евангелии, ни у Апостолов, что бы не исходило от сей полноты». «Как есть закон, говорит он в другом месте⁷⁴, содержащий в себе сень грядущих благ, открываемых законом, истинно так называемым: так точно и Евангелие, почитаемое понятным для всех, поучает только тени тайн Христовых». Как во всем ветхом завете, так и в Евангелиях, и в посланиях апостольских нет ни одной иоты и черты, лишенной таинственного смысла⁷⁵. Отселе, узнать, образы каких именно грядущих благ заключает в себе Писание, проникнуть в глубину премудрости, сокровенной в тайне (1Кор.2:7.), – вот что должно быть целью каждого истинного и стремящегося к истине христианина⁷⁶. Соответственно тому и сам Ориген конечной целью своих изъяснений поставлял – «преложить Евангелие чувственное в духовное» и умосозерцаемое⁷⁷.

Ориген понимал, что, в стремлении к такой высокой цели, дело непременно должно быть начато с буквального смысла, как более близкого к человеку, облеченному плотию. Поэтому, он и останавливался на таком объяснении в своих «беседах» и «схолиях». Но это он делал не потому, чтобы считал его более приличным для изъясняемого места, а именно по приспособлению к мере разумения тех людей, для которых предназначалось его изъяснение. Отсюда – различие между толкованием в томах, в беседах и схолиях. Так напр. в томах⁷⁸ он отрицает, как дело невозможное, историю искушения Спасителя в пустыне; а в беседах и схолиях⁷⁹ обращает внимание только на нравственное приложение этой истории; о затруднениях к её признанию здесь он как будто забыл, или совсем ничего не знает. С другой стороны, он останавливается на буквальном смысле весьма недолго, считая его только переходной ступенью, и оболочкой другого высшего смысла. Но останавливаться на оболочке для неё самой было бы неразумно и небезопасно.

Стремиться от чувственного в Писании к духовному, по мнению Оригена, побуждает нас, кроме прирожденного нам и, конечно, не напрасного стремления к истине⁸⁰, и само воплощенное Слово Божие. Оно внушает нам испытывать Писание (Ин.5:39)⁸¹, – устами Апостола (2Кор.3:6) оно утверждает, что буква убивает каждого⁸², кто, в духе Иудеев, лишает Писание таинственного смысла; а самих христиан оно представляет служителями не письмени, но духа. Но чтобы более возбудить к той же цели людей, всегда приверженных ко внешнему, оно озаботилось внести в Писание камни претыкания и соблазна (σϰάνδαλα ϰαὶ προσϰόμματα)⁸³. По этой причине, буква Писания неосторожных читателей легко может привести в заблуждение и погрешность, точно также, как плоть, со своими пожеланиями, часто уклоняет с пути правды людей даже благочестивых, но слабых. Принимая в слове Божием все так, как написано, мы примем, по мнению Оригена, противное началам здравого ума. Так история искушения Спасителя в пустыне Оригену казалась невозможной по букве, потому что ни с какой горы, как бы она высока ни была, нельзя видеть телесными очами всех земных царств⁸⁴. Несообразным с требованиями здравого разума представлялось ему и буквальное разумение зановеди Спасителя: никого же на пути целуйте (Лк.10:4). «И когда, пишет он⁸⁵, говорится об ударяющем в десную ланиту (Мф.5:39), то высказывается нечто совершенно невероятное, потому что всякий, кто только владеет правою рукою, тот именно ею наносит удар в левую щеку». «Множество подобного сему, замечает он вообще⁸⁶, может открыть внимательный читатель Евангелий; в них к истинным повествованиям примешано и нечто такое, что на самом деле не случилось». Принимая все так, как написано, мы впадем в безвыходные противоречия; таковыми полна была бы евангельская история. Напр. по сказанию первых трех Евангелий (Мф.4 гл., Марк.1, Лк.4), Иисус Христос непосредственно после крещения от Иоанна, – сорок дней провел в пустыне, постился и был искушаем сатаною, из пустыни отправился в Галилею и, оставив Назарет, перешел в Капернаум. Евангелисты Матфей и Лука указывают на причину, по которой Спаситель из пустыни пошел в Галилею. Это – именно заключение Иоанна Крестителя в темницу. Но по Евангелию Иоанна, в третий день после крещения (?), Спаситель был в Кане галилейской, откуда через Капернаум прибыл на пасху в Иерусалим и изгнал здесь из храма овцы и волы (Ин.2:13), – о чем прочие Евангелия упоминают гораздо позже (Мф.21; Мк.11; Лк.19). Из Иерусалима, как представляет Евангелист Иоанн, Иисус Христос отправился с проповедью по земле иудейской, и в это время Иоанн Предтеча еще крестил приходивших к нему в Енноне. Указав какие, по-видимому, противоречия заключаются в означенных евангельских сказаниях, Ориген говорит⁸⁷: «если кто тщательно рассмотрит и другие многие разногласия в евангельской истории, то, пораженный ими, или перестанет утверждать истинность Евангелий и будет держаться по выбору какого-нибудь одного Евангелия, не дерзая совершенно отпасть от веры в Господа нашего, – или же, допуская четвероевангелие, истину оного будет полагать не во внешних образах. «Истины всех таких повествований, говорит он⁸⁸, следует искать в умосозерцаемом». Действительно, в самых толкованиях Оригена, сколько знаем, нет ни одного замечательного примирения видимых разногласий между Евангелистами. Если он и указывает на них, то только, как на повод к изысканию духовного таинственного смысла. Вообще примирение разногласий, в историческом смысле, он, кажется, считал не стоющим труда. Это видно из общего взгляда его на историческую истину в свящ. Писании. Мысли Оригена об этом предмете излагаются⁸⁹ очень пространно; представим их в кратких словах. В Евангелиях, думал он, речь идет о делах и явлении на земле Бога невидимого, Бога – Духа. Но Господь выше пространства и времени, а то и другое служит необходимыми условиями нашей мысли о каждом предмете. Господь в одно и то же время может казаться и сидящим, и стоящим, – являться в разных одно от другого отдаленных местах; а это, конечно, невозможно для людей. При таком отношении Господа к пространству и времени, при невозможности божественному стать совершенно человеческим, Евангелисты передают повсюду истинное по сущности, а где возможно, и по самой форме. Но где это последнее оказывалось невозможным, там они, для пользы самой же истины, случившееся в одном месте и в известное время представляют совершившимся в другом месте и в иное время; – возвещенное им определенным образом предают с некоторым изменением, сохраняя таким образом духовную истину, так сказать, в вещественно-ложном⁹⁰. После этого естественно было сказать Оригену⁹¹, что есть места Писания, в коих ничего нет внешнего и плотского, что иногда нужно искать в Писании, как бы одной души и духа.

Нельзя не видеть, что здесь Ориген склоняется к тому, что сам называет⁹² неумеренной крайностью. Он признает собственный, буквальный смысл важным и действительно существующим в Писании: но в то же время допускает мысль, что он неистинен по местам. А где он истинен, и где нет? Это говорит Ориген⁹³, дело уже внимательного читателя – определить себе, сколько правды в том, что гласит буква; и, если окажется нечто такое, на что разум согласиться не может, то стараться, чрез сличение сходных мест, открыть сокрытый здесь смысл. Вникание разума⁹⁴, врожденное нам некоторое божественное чувство⁹⁵ (intuitus mentis, ἄισϑησις ϑειоτέρα), – вот естественные у человека средства к отличению истины. Но не значит ли это поставить человека судьей над словом Божиим, не значит ли в деле изъяснения слова Божия открыть широкий путь для личного произвола? Уже самые затруднения, какие Ориген находил в евангельской истории, очевидно, более измышлены самим Оригеном, нежели существуют на деле, и зависели от неуважения и невнимательности Оригена к тем средствам, какие само слово Божие доставляет для уяснения того, что на первый раз может показаться темным и непонятным.

Понятно, что недоверие Оригена к исторической истине, должно было расширить для него область таинственного смысла в Писании. Действительно она, по его мысли, обнимает собою весь духовный мир, – небесный и земной. Под сим последним разумеет он Церковь Христову на земле, которая есть украшение мира⁹⁶; под миром же небесным разумеет Церковь небесную. «Кроме сего видимого мира, говорит он⁹⁷, есть еще иной мир невидимый, мир разумеваемый. Красотою сего мира услаждаются только чистые сердцем, после предварительного приуготовления достигающие созерцания сего мира и даже видения Бога, насколько может быть видима природа Божества». Небесное и земное, в духовном мире, по представлению Оригена, в строгом соответствии между собою. Апостол Павел, говоря об Израиле по плоти (1Кор.10:18), необходимо заставляет предполагать Израиля по духу; упоминая о небесном Иерусалиме (Гал.4:26) и Сионе (Евр.12:12), приводит к мысли о существовании небесной Иудеи и других стран, соответствующих земным странам и городам⁹⁸. Посему, между прочим, искупительная жертва, по мнению Оригена⁹⁹, принесена была Спасителем не за земной только духовный мир, но и за мир небесный (Кол.1:20). Из такого стройного единства земного и небесного духовного царства Ориген выводит следующее правило толкования: все, что Писание говорит о земных странах, народах, царях и событиях, – все это следует относить к состоянию и истории мира духовного и его обитателей, разумея под сими последними духов и души умерших¹⁰⁰. И такое правило выполняется им весьма часто. В этом особенно ему помогали еврейские наименования городов и людей, по большей части взятые от какого-либо предмета, или выражающие какое-либо отвлеченное понятие. Напр. по Евангелию Матфея (Мф.21:1–3), Иисус Христос, перед торжественным входом во Иерусалим, пришел в Висфагию к горе Елеонстей, откуда послал двух учеников в ближайшую весь, говоря: абие обрящета осля привязано и жребя с ним, отрешивша приведита Ми. Ориген прежде всего замечает, что, по сказанию Евангелиста Марка (Мк.11:1), Иисус Христос пришел не в Висфагию, а в Вифанию¹⁰¹; по Евангелию же Луки (Лк.19:29) в Висфагию и Вифанию. Оставляя без примирения это разногласие, Ориген прямо приступает к изъяснению духовного смысла указанного места. Для сего он обращает внимание на значение названия помянутых местностей. Вифания, по его словам, в переводе значит: дом повиновения, а Висфагия – дом челюстей (οἶϰον σιαγόνων). Принимая во внимание место книги Судей (Суд.15:19), где говорится об источнике из челюсти, напоившем жаждущего Самсона, – а может быть и заповедь Спасителя – ударяющему в ланиту (σιαγόνα) обращать и другую, Ориген замечает: Висфагию можно считать символом терпения. Итак, говорит он, те, которые имеют быть разрешены, приводятся сперва в дом повиновения и терпения. Под именем двух учеников, посланных отрешить осля и жребя с ним, по Оригену, разумеются Апостолы Петр и Павел. Они друг другу десницы даша общения (Гал.2:9), чтобы одному идти во обрезание, т. е. к подъяремным закону, а другому во языки, как бы юному и не носившему седла жребяти, идти с целью разрешить и тех и других от уз греха и привести к Иисусу. Впрочем, по словам Оригена, под двумя учениками, в смысле анагогическом, можно разуметь двух Ангелов, управлявших Иудеями и язычниками: но раскрыть этот смысл, Ориген предоставляет более способному, удостоившемуся большей, чем он, благодати¹⁰². – И бысть егда сконча Иисус словеса сия... (Мф.19:1). Ориген здесь нужным счел остановиться на слове: сконча (ἐτέλεσεν), которое и нашел вполне приложимым только к Иисусу Христу, совершившему и исполнившему закон и Пророков (Мф.5:33 и след.; Мк.14:49), а потом чрез учеников Своих поведавшему людям тайны Отца, – так как τελετὴ (от τελέω) означает именно посвящение в тайны¹⁰³. – Приводить более подобных примеров нет нужды. И из приведенного уже ясно, что понятие Оригена о буквальном смысле Писания, как облачении смысла духовного, не было только отвлеченным понятием; он старался оправдать его в самом приложении к делу толкования. Отселе все пособия, которые бы могли служить к уяснению собственного смысла, как напр. разбор значения слов, снесение сходных мест и тому подобное, служили для него средством к открытию в Писании смысла таинственного. Нельзя при этом не заметить, что сносятся Оригеном места не существенно, а только случайно сходные, – хотя подобное снесение и сам он, как выше было сказано, представлял неправильным.

Остается еще сказать несколько слов о так называемом нравственном смысле, какой находил Ориген в св. Писании. Он представлял этот смысл, как было сказано, чем-то соответствующим душе в человеке, – необходимым для людей, которые возвысились над простыми верующими, но еще не достигли высоты духовного разумения слова Божия. Сознавая отвлеченно важность этого смысла, Ориген однакож редко останавливается на нем в своих толкованиях. Главная цель Писания, по его мысли, чисто созерцательная, состоящая в расширении наших отвлеченных представлений о Боге, мире и самом человеке. Что касается до освящения, возрождения и облаженствования человека, – то это само собою должно придти, при его стремлении к созерцанию. Начало пути блага, еже творити праведная (Притч.16:6), замечает Ориген¹⁰⁴; но зачинаясь практической деятельностью, путь сей ведет к теорической цели; созерцанием и оканчивается этот длинный путь, так как, по воскресении, у людей, возвратившихся к Богу чрез Слово, будет одно только занятие – созерцание Бога. За словом истины, говорит он в другом месте¹⁰⁵, следуют одна за другой добродетели, по сущности содержащиеся во Христе, – так что имеющий одну имеет и все, невладеющий одной не обладает ни одной: ибо Христос Сам в себе неразделим. – В беседах Оригена, где всего естественнее было бы ожидать назидательного, находим почти одни простые указания служителям, что нужно делать, и чего избегать. В 25-й беседе на Евангелие Луки, сказав о слепой любви Иудеев к Иоанну Крестителю, по коей они приняли его не за Предтечу, каким был он, а за Спасителя, чем не был, – в приложении Ориген кратко замечает, что не следует любить своих учителей и Ангелов в ущерб любви ко Христу, и прибавляет странное замечание, что из любви ко Христу не должно забывать Бога. В двадцать шестой беседе на то же Евангелие, по поводу текста: ему же лопата в руку его и пр. (Лк.3:17), Ориген говорит, что искушения посылаются Богом для отделения твердых в вере от колеблющихся и слабых. Затем переходит к мысли, что бурей ниспровергаются только здания, основанные на зыбкой почве. «Посему, заключает, прежде чем настанет непогода, забушуют ветры и взволнуются реки, – пока еще повсюду тишина, – все свое старание должны мы обращать на основы зданий; мы должны сложить свой дом из разных прочных камней заповедей Божиих, – чтобы, когда воссвирепеет гонение против христиан и начнется жестокая буря, – оказалось что здание наше на камне – Христе Иисусе» (1Кор.10:4). Смысл нравственный Ориген считал, точно так же, как и таинственный, разлитым во всем св. Писании. Он находил его даже в таких словах Евангелия, как: Иисус отъиде в страны Тирския и Сидонския; и се жена Хананейска от предел тех изшедши возопи к Нему и пр. (Мф.15:21, 22). Тиром и Сидоном, по его мнению, означается здесь вообще царство греха. Мнение свое он основывает на том, что Тир в переводе – теснота, указывает на тяжкое господство страстей, а Сидон – уловляющие – означает нечистые силы с их кознями. На этом основании в приведенном месте он находит такой нравственный смысл: всякий из нас, кто грешит, пребывает в пределах Тира и Сидона, а обращаясь от порока к добродетели, переходит из сих пределов в наследие Израиля; переходящего Спаситель встречает еще в пределах греховного царства; наконец только праведников ожидает слава и возвышение, а нечестивых уничижение и посрамление, – так как Хананеянка, пребывавшая в пределах Тира и Сидона, в переводе, значит именно: уготованная на уничижение¹⁰⁶. Из приведенных примеров можно видеть, что так называемый нравственный смысл, если заслуживает такое название, есть тот же смысл иносказательный и по своей сущности, и по самому способу извлечения его из буквы св. текста. Отличается он от иносказательного разве только бо́льшей близостью к смыслу простому и собственному в св. Писании.

Стремление Оригена бо́льшую часть исторических сказаний в слове Божием преложить в нечто умосозерцаемое, без сомнения не заслуживает похвалы, но не должно быть и строго осуждаемо. В самых творениях Оригена можно находить много указаний на то, что направление созерцательное, стремление к таинственному вообще было в духе его времени; такое стремление, когда не выходит из пределов умеренности, оказывает благотворное влияние на всю деятельность христианина. Такую пользу оно могло доставлять и в те времена. Тогда в мире языческом и иудейском открылось уже все растление религиозной и нравственной жизни; неудовлетворительность народных религий большинством была довольно ясно сознана. Но вместо того, чтобы, в непостыдном чаянии полного удовлетворения своим духовным потребностям, всем обратиться от всего сердца к вере во Христа, как между язычниками (неоплатоники), так и между иудеями (Филон и др.), явились люди, по гордому ли самомнению или самообольщению, решившиеся во чтобы то ни стало оживить свои древние верования. С этой целью они внешним и чувственным обрядам религии своего народа старались усвоить внутренний, таинственный смысл, какого они не имели, – древние верования хотели возвысить философским их раскрытием, придавая мифам смысл нравственный и разумный, посредством таинственного их изъяснения. В то же время, особенно языческие философы усиливались, в глазах доверявшего им народа, унизить новоявившуюся веру христианскую; представляли ее верой плотской, а самих христиан обвиняли в грубых чувственных понятиях. Обвинения сии не были совершенно несправедливы по отношению к еретикам, называвшим себя христианами. По словам самого Оригена, иудействующие¹⁰⁷ и гностические¹⁰⁸ еретики его времени упорствовали в своих «ложных, нечестивых и нелепых представлениях о Боге», именно от того, что «разумели Писания не по духу, а по букве»¹⁰⁹. Превратные еретические мнения не остались без влияния и на некоторых истинных христиан. По известию Оригена, и в среде простых, следовательно скорее увлекающихся, верующих были в ходу такие мнения о Боге, какие неприличны и в приложении к самому жестокому и нечестивому человеку¹¹⁰. – При таком положении дел, Ориген в своем сочинении, направленном против язычников¹¹¹, пишет нечто в роде апологии иносказательного смысла в слове Божием; а в своих изъяснениях на оное, направленных против еретических перетолкований, всюду изыскивает смысл высший, духовный. При этом часто впадает он в крайность. Наклонность его к созерцательному, знакомство с произведениями древних и новых языческих философов, и полемика против другой, может быть, еще более опасной крайности: все это не давало ему ясно видеть, с какой осторожностью надлежит идти тем путем, который он избрал. Но, кажется, можем мы сказать, что не суетное желание показать свое остроумие увлекало Оригена к таким крайностям, а стремление открыть в словах Писания, по человеческому представлению, смысл наиболее достойный бесконечно премудрого Бога. «Как бы желал я, говорит он в одном из своих поучений¹¹², как бы желал я ныне высказать какую-нибудь высокую и достойную верховного Первосвященника мысль, – так, чтобы из всего, что говорим мы и чему учим, нашлось что-либо доброе, угодное верховному Священнику, – что Ангел, предстоятель Церкви, мог бы вместо начатков, с малой нивы нашего сердца, представить Господу. Но знаю, что того не заслуживаю, – сознаю, что во мне не найдется такой мысли... И о если бы, хотя заслуживающего осуждения не открылось в наших словах и учении!»

Мы заметили в толкованиях Оригена недостаток внимания к трудностям историческим. Этот недостаток, впоследствии, взял на себя, хотя отчасти, восполнить почитатель Оригена, писавший вместе с мучеником Памфилом апологию в пользу Оригена, епископ кесарийский Евсевий. Собственные его толкования на некоторые ветхозаветные книги, показывают большое уважение к толкованиям Оригена. Что касается до книг нового завета, то до нас дошли только отрывки толкования на Евангелие. По некоторым признакам можно признать их за остатки толкования на Евангелие Луки¹¹³. Но внимание наше более обращают на себя его вопросы и ответы, представляющие опыт примирения некоторых разногласий между повествованиями Евангелистов, и исторического объяснения других трудностей. Сколько знаем, на такие мнимые разногласия в Евангелиях не обращал внимания ни один и из упредивших по времени Оригена толкователей; труд Евсевия был совершенно новым: почему мы позволяем себе сказать здесь о нем несколько слов.

Евсевий написал три книги в форме вопросов и ответов, относящихся к евангельской истории (ζητημάτων ϰαὶ λύσεων)¹¹⁴. Первые две написаны для некоего Стефана и содержат в себе, сколько известно ныне, решение шестнадцати вопросов, заимствованных из первых глав Евангелистов Матфея и Луки. Третья же книга составлена для Марина, с той же целью разрешения вопросов, относящихся к истории воскресения Христа Спасителя; всего их четыре. Книги сии, в полном еще виде, только под названием: «о мнимом разногласии Евангелий» (περὶ τῆς τῶν Εὐαγγελίων διαφωνίας), – известны были бл. Иерониму¹¹⁵ и Никифору Каллисту¹¹⁶. Но теперь существует¹¹⁷ только небольшое количество отрывков из этих книг. Вопросы, какие решаются в дошедших до нас отрывках, действительно довольно важны, напр. почему Евангелист считает от Иехонии до Иосифа четырнадцать родов, когда сам перечислил только двенадцать? почему Евангелист назвал Иоакима Иехониею? Почему в родословии помянута Фамарь, когда не названы более славные по жизни жены? и т. п. Чтобы судить, как решаемы были Евсевием подобные вопросы, приведем несколько примеров. Так, касательно времени воскресения Христа Спасителя, Евангелист Матфей (Мф.28:1) повествует, что Мария Магдалина и другая Мария пришли ко гробу в вечер субботний (ὀψὲ σαββάτων) и нашли уже его праздным. Евангелист Иоанн (Ин.20:1) говорит, что Мария пришла во едину от суббот заутра (πρωὶ μιᾷ τῶν σαββάτων). Противоречия, замечает Евсевий¹¹⁸, нет в этих евангельских речениях, нужно только взять их в более широком значении. Оба Евангелиста, по мнению Евсевия, указывают на позднее время ночи, близкое именно к полуночи. Евангелист Иоанн, сказав: заутра, тотчас же прибавляет: еще сущей тме, дабы кто-либо не подумал о времени восхода солнечного; а Евангелист Матфей, сказав – в вечер субботний, тотчас и пояснил себя словами: свитающи во едину от суббот. Мысль свою Евсевий подкрепляет обычаем Церкви праздновать воскресение Господне не с вечера субботы, а именно с полуночи, или на рассвете следующего дня, – и еще тем соображением, что если бы, при таких поразительных знамениях, воскресение Спасителя совершилось рано вечером, или поздно утром, то весть о чуде тотчас же разнеслась бы по городу, и клевета на Апостолов была бы невозможна. – Далее, по Евангелию Матфея, ко гробу пришли две Марии и обе, увидав Спасителя, ястеся за нозте Его (Мф.28:9); а по Евангелию Иоанна, пришла одна Мария Магдалина, и Спаситель не дозволил ей прикоснуться к себе (Ин.20:17). Это кажущееся разноречие Евсевий примиряет таким образом¹¹⁹: Мария Магдалина частью в страхе от чуда, частью в восторге от случившегося, несколько раз поспешно приходила ко гробу и уходила от него, сходилась с другой Марией и Апостолами, и снова расходилась. Тот и другой Евангелист передают действительно случившееся, только в разное время.

Мысль облегчить обозрение евангельских повествований, чтобы одни другими пополнять и объяснять, побудила еще Евсевия составить так называемые каноны, или таблицы¹²⁰. Для сего он предварительно заметил все согласное в повествовании всех Евангелистов, а также особенное и отличительное у каждого Евангелиста, – и все четыре Евангелия разметил на свои отделы. Затем, на основании этих разметок и в виде указателя к ним, особо написал десять таблиц. В первой из них он указал сходное во всех четырех Евангелиях, – в следующих трех – согласное между теми или другими тремя Евангелиями, – в пяти таблицах – согласное попеременно между какими-либо двумя Евангелистами, – наконец в последней таблице указаны особенности каждого Евангелиста. Труд сей не был, впрочем, совершенно новым, как свидетельствует о том сам Евсевий в письме к Карпиану¹²¹. Из этого письма узнаем, что еще прежде него некто Аммоний александрийский (живший, вероятно, в половине III века) – из всех четырех Евангелий образовал одно целое, отметив именно в Евангелии Матфея параллельные места прочих Евангелий и присовокупив к нему из сих последних то, чего в нем не доставало. Такой свод евангельских сказаний, как справедливо замечает Евсевий, был хорош для уразумения всей вообще евангельской истории, в последовательном порядке излагаемых в ней событий, но из него нельзя было узнать особенностей каждого Евангелиста, и много частностей, вероятно, ускользало от внимания читающего. Евсевий, оставляя неприкосновенным текст каждого Евангелия, в своих канонах, устранил и недостаток, замеченный, в труде Аммония¹²².

Возвращаясь от этих трудов снова к Оригену, нельзя не упомянуть здесь о недостатках еще более важных в его толкованиях. Разумеем некоторые ложные его мнения догматические, встречающиеся в толковательных его произведениях. Таковы лжемудрования его о Сыне Божием, как Боге не единосущном Отцу, о невечности мучений и т. п. За такие мнения Ориген справедливо осужден был св. Церковию, как неправомыслящий. «Но, как ради учения Оригена, скажем словами блаж. Иеронима, не следует принимать его неправых догматов, – так и ради неправоты его догматов не должно совсем отвращаться полезных его толкований на св Писание. Я думаю, продолжает блаж. Иероним, что Оригена нужно читать так же, как Тертуллиана и некоторых других церковных писателей греческих и латинских, избирая доброе и оставляя дурное, по слову Апостола: вся искушающе, добрая держите» (1Фес.5:21)¹²³. Так, действительно, умели читать толкования Оригена, и так ими пользоваться св. Василий В. и Григорий Богослов, оставившие нам плод общих своих занятий Оригеновыми трудами, в своей «Филокалии». Вся эта книга представляет в себе свод различных мест из творений Оригена; многое в ней заимствовано и из толковательных его произведений.

Хупотский П.М.