Слово при погребении ординарного профессора Московской Академии Ивана Николаевича Корсунского

Сказано по принесении тела умершего в академическую церковь.

Оставлено есть субботство людем Божиим.

Вшедый бо в покой Его и той почи от дел своих, якоже от своих Бог (Евр. 4, 9–10).

Покоится безмятежным сном редкий труженник, в последний раз с нами субботствуя, чтобы обнощевать и встретить день Воскресения Христова во всечестном храме.

Пресеклась необычно деятельная жизнь: прекратилось многотрудное странствование по стезям христианского просвещения и благотворения, и вот конец их – покой, или, по выражению Св. Апостола, субботство, оставленное людем Божиим.

Чтó значит это субботство? Почему суббота, или покой Божий есть желаемый конец труда, желаемая цель странствования?

Вникнем, братие, в это великое, но несколько прикровенное слово Апостола Христова, чтобы уяснить себе значение и смысл переживаемых минут блаженного субботствования почившего о Господе брата и сослуживца нашего.

Представляется странною в учении Св. Апостола мысль, что покой или суббота оставлена людем Божиим только: но разве не каждый человек умирает? Разве жизнь каждого, как бы многотрудна, или вовсе бездеятельна ни была, не оканчивается безмятежным покоем смерти? Не менее странною представляется и так часто повторяющаяся молитва Святой Церкви: покой, Господи, душу усопшего раба Твоего: зачем молиться о покое, когда последний уже наступил?

Наступил... Наступил ли действительно?

Поставьте только этот вопрос, припоминая то счастливую, то злополучную жизнь и кончину известных вам лиц, друзей, и вы, может-быть ужаснетесь, вострепещете... И этот ужас, охвативший вас при представлении неспокойной загробной судьбы вашего друга не побудит ли вас к горячей за него молитве о покое, казавшейся дотоле излишнею?

Но не ужас и отчаяние внушает нам великое слово Апостола о субботстве людей Божиих, а благоговейную, радостную и возвышенную надежду.

Оставлено – говорит он с непоколебимою уверенностию – оставлено есть субботство людем Божиим: так что вшедый в покой Божий почи от дел своих, как почил Бог от своих в ден седьмой, когда, окончив творение свое, виде (Бог) вся, елика сотвори: и се добра зело (Быт. 1, 31).

Вот о какого рода покое молится Святая Церковь! Вот о какого рода субботстве так уверенно говорит Св. Апостол! Это – не покой смерти – прекращения каждой жизнедеятельной силы, как то видим мы при смерти тела, это не покой даже глубокого сна, доходящего до потемнения сознания, до прекращения всякого созерцания, но покой Божественный – нескончаемая, неизъяснимая радость чистого созерцания творческой красоты и славы Божией.

Не все люди – как бы они ни были деятельны – входили и войдут в покой Божий. Устами пророка Сам Бог сказал: кляхся во гневе Моем, аще внидут в покой Мой (Псал. 94, 11). И пророк, воспоминая этот приговор гнева Божия и предупреждая своих современников, говорит: и днесь не ожесточите сердец ваших яко в прогневании во дни искушения в пустыне (Псал. 94, 8).

Обещан был покой Божий древнему Израилю, но он ожесточил сердце свое и услышал грозные слова: не внидут в покой Мой. Они не внидут; но – говорит Апостол – днесь оставлено субботство людем Божиим (Евр. 4, 7–8).

Кто и где эти люди Божии?

Христос ны искупил есть от клятвы (Гал. 3, 13) и призвал и призывает к наследию обетованных древнему Израилю благ Божественного покоя всех, обращающихся к Нему сердцем, идущих во след Ему, сообразующихся с Ним в страданиях и смерти Его: приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии и Аз упокою вы (Матѳ. 11, 28).

Девятнадцать веков странствует Церковь Христова в мире, как Израиль в пустыне, или как корабль по бурным волнам моря, доставляя в небесную пристань пловцов своих, внимающих гласу Христа.

Был ли ты, досточтимейший, блаженнопочивший брат наш, пловцем этого корабля?

О, как отрадна уверенность всех знавших тебя в том, что ты был им!

Из 50-ти лет своей жизни 40 ты прилагал свои духовные силы к тяжким трудам на корабле Христовом. Кто из сверсников твоих по духовной школе воспитания не засвидетельствует, что ты изумлял их своим трудолюбием! Кто из них не скажет, что в это время ты, как древний столпник, дни и ночи простаивал и просиживал у письменного рабочего стола, весь обложенный и погруженный в источники Богословского знания, и читал, и писал... Кто не скажет, что слово Божие, разными языками толкуемое, питало ум твой, было твоею родною стихиею?

Затем началось твое служение духовной школе в нисших и высших ея званиях. Говорить-ли мне о том, что ты с самоотвержением, с самопожертвованием отдавался этому служению? Нет, я не буду говорить об этом. Ибо, чтó значит мое слово, когда оставленные тобою творения, дела твои, так громко говорят об этом? Да и при том же я не неосновательно опасаюсь предвосхитить о сем слово достойнейших меня?

Говорить ли мне о том, что не умом только, но и сердцем своим ты отдавался служению Христовой заповеди, – заповеди глубокой и широкой? Любил ли ты близких своих и ближних своих, и кто был твоим ближним? Коснусь-ли я своим словом святыни христиански-благоустроенного, семейного, гостеприимного очага твоего? Но здесь утрата, причиненная твоего смертию, так велика, что мое слово будет лишь неосторожным прикосновением к мукам скорби, едва переносимой... Коснусь ли я своим словом твоих отношений к сослуживцам, ученикам, к разнообразной бедноте нашего города, которой служил ты так много и безкорыстно, как может служить только истинный христианин?

О как много хотелось бы говорить мне об этом! Но я боюсь, что уже и теперь я превышаю меру слова, боюсь далее нарушать благоговейно-молитвенную тишину множества стоящих у твоего гроба, говорящую об этом красноречивее моего слова.

Одно лишь должен я сказать для приличного окончания своего слова: в жизни своей ты шел тесным и скорбным путем, тем именно путем, которым предписано идти пловцам корабля Христова. А чтó значит идти тесным и скорбным путем? Это значит – по объяснению одного великого отца Церкви и подвижника¹ – из всего своего отдавать часть Христу и ради Него терпеть лишения и стеснять тот пространный путь личного счастия и покоя, на который всегда манит гордый, безграничный в своих стремлениях человеческий эгоизм.

На сем основывается надежда наша, что корабль Церкви Христовой привел тебя теперь к небесной пристани, как верного до последних минут пловца своего; а эта надежда возгревает в нас пламенную молитву: покой, Спасе наш, с праведными раба Твоего и сего всели во дворы Твоя.