Самозащита, усиливающая обвинение: (По поводу ст.: Бердников И. С. Ответ на критическую заметку проф. Заозерского)

Не редки явления, что обвиняемый, пользуясь правом последнего слова, наговаривает в нем на себя самого так много, что ослабляет весь труд защиты и из уст прокурора, добросовестно относящегося к своей обязанности, вызывает такие слова: «подсудимый преувеличил свою виновность; я настаиваю на обвинении его в преступлении, предусмотренном ст. 000, а не статьею 0000, под которую он себя подводит»

Подобное несчастие постигло проф. Бердникова на страницах Православного Собеседника, где он решился высказать свое последнее слово в защиту себя от обвинения (сравнительно неважного), ему мною предъявленного.

Дело в следующем: в своей статье К вопросу о смысле и значении т. н. XIII прав. Лаодикийского собора (Богослов. Вестник. Ноябрь, 1908) я указал г. Бердникову на то, что он в своих попытках определить значение и взаимное отношение греческих слов ὄχλος и λαός и соответственных им русских «толпа» и «народ» проглядел бывший у него всегда под рукою памятник права – Апостольские Постановления, – в котором занимающие его слова встречаются в таких комбинациях, которые лучше всяких словарей выясняют их значение и употребление в канонических источниках.

Таким образом, вся вина г. Бердникова состояла в опущении, совершенном бессознательно или без злого умысла.

Казалось бы, ему оставалось примириться с этим положением и, соблюдая безмолвие, искать утешения в мысли, что его «враг попутал» – ввел в грех забвения, или что «грех да беда на ком не живет!» и т. п.

И все охотно этому поверили бы и простили бы г. Бердникова.

Но он не воспитал в себе привычки сознаваться в своих слабостях, а, напротив, привык упорствовать в заблуждениях, раз они указаны ему, и во что бы то ни стало доказывать, что он ни в чем не виноват. И это доказывание во что бы то ни стало отражается в его писаниях самым невыгодным для него образом: он только наговаривает на себя, прилагает грехи ко грехам. Случилось это и с последней его статьей.

В большей части своей она скучна, так как содержит сухой пересказ моей статьи, а в конце – грустна, как страдания нераскаянного грешника. Грешник мучится своею неправдою, но старается «во чтобы то ни стало» оправдаться, изобретает словеса лукавства, договаривается до nec plus ultra и обвиняет других в самых несуразных винах.

По существу вопроса, составлявшего предмет предшествовавшей полемики, она не представляет решительно никакого интереса. Весь интерес ее исчерпывается комическими потугами «непщевания вины о гресех».

Вот некоторые из этих потугов.

1) На наше обвинение в опущении г. Бердников отвечает: «Какая же была надобность нам обращаться к Постановлениям Апостольским, когда в них мы не находим ничего нового сравнительно с другими памятниками церковной истории и древностей?» (стр. 104–105).

По этому объяснению выходит, что г. Бердников опустил из виду Апост. Постановления не бессознательно и безнамеренно – как мы думали, – а вполне сознательно и умышленно: так как они – по его мнению – ничего не доставили ему нового. Вот так оправдание! Ведь если, действительно, в них нет ничего нового, то в них, несомненно, – подтверждение свидетельств, заимствованных г. Бердниковым из памятников истории и древностей, и в таком случае Апост. Постановления, как памятник права, должны были бы быть особенно ценными для г. Бердникова. Так говорит здравая логика и уловляет его, грешника, сетью собственных его слов.

2) Но уверение г. Бердникова, что Ап. Постановления не дают новых данных для уяснения смысла слов ὄχλος и λαός, – очевидная неправда. В нашей статье были приведены из них в трех текстах такие места, которые наповал разрушили всю филологию г. Бердникова. Это-то обстоятельство и побудило его взяться снова за перо и во что бы то ни стало оправдаться. В этом оправдании он умолчал о них, за исключением одного места, которое он и старается теперь истолковать в свою пользу.

Вот и еще новый грех – умолчания.

3) Но важнейший грех впереди – а именно сейчас упомянутое толкование г. Бердниковым одного места из Апостольских Постановлений, в котором встречаются слова ὄχλος и λαός в довольно интересной комбинации, которая нами и была указана.

Место это читается так:

«В этом месте, – гов. г. Бердников, – мы находим слова λαός и ὄχλος стоящими рядом в одной главе и в одном и том же значении – христианского народа, присутствующего при совершении литургии верных».

Затем, обогатившись этою находкою, г. Бердников вооружается против нас следующею филиппикою:

«Ужели и это столь ясное свидетельство не убедит г. Заозерского в односторонности его понимания слова ὄχλος? Надобно думать, что не убедит. Ведь курьезно особенно то, что г. Заозерский сам же привел это место в числе выдержек из Апостольских Постановлений, а потом сознательно (иначе нельзя думать) вытолкнул из своей памяти и совсем не считался с ним в своих выводах, вероятно, в предположении, что авось этот его «ученый прием» не будет замечен и благополучно сойдет с рук. Вот так честный служитель науки» (стр. 105).

Что сказать по поводу этой филиппики?

Прежде всего следовало бы поздравить г. Бердникова с его находкою: ὄχλος значит то же, что и λαός, т. е. народ христианский, присутствующий при совершении литургии. Но мы воздерживаемся от этого, не по зависти к счастливому изобретателю, а по сочувствию к его несчастию. Ибо эта находка далась ему грубым нарушением элементарного грамматического правила, требующего при переводе с одного языка на другой имен существительных наблюдать не только значение их, но и числа – единственное и множественное. Г. Бердников, увлекшись готовым не довольно исправным русским переводом, нарушил это правило и обогатился находкою: слово ὄχλος стоит в данном месте во множественном числе, а λαός – в единственном. Посему, держась грамматического правила и признавая, что ὄχλος и λαός тождественны по значению, – как уверяет г. Бердников, мы получим следующий перевод данного места:

«другие (диаконы) пусть надзирают за народами и водворяют в них безмолвие. Диакон же, стоящий подле архиерея, пусть говорит народу: никто на кого».

Выходит что-то неладное, а между тем перевод синтаксически верен. В чем же дело? Очевидно, – в том, что он неверен лексически, а именно: слово ὄχλος никак нельзя переводить словом «народами». А как же нужно? Очевидно, нужно переводить словом «толпами», как в других местах действительно и переводил это слово казанский переводчик Ап. Постановлений, напр. «толпы мытарей», «толпа нечестивцев», толпа, а не народ². Соответственно сему и здесь правильный лексически и синтаксически перевод будет гласить так:

«другие (диаконы) пусть надзирают над толпами [народа] и водворяют в них безмолвие. Диакон же, стоящий подле архиерея, пусть говорит народу: никто на кого».

Таким образом, правильный перевод рассматриваемого места показывает, что слово ὄχλος совсем не однозначно со словом λαός, а относится к последнему как частное к общему понятию. Отсюда вполне естественно сказать «толпы» народа или «группы» народа; но совершенно неестественно сказать «народы» толпы или «народы» группы; между тем по филологии г. Бердникова выходит, что можно выражаться и таким странным образом: ибо толпа и народ – одно и то же.

С предлагаемым нами переводом рассматриваемого места вполне согласен и контекст его. Чтобы видеть, какие именно группы представлял из себя народ или миряне (λαός), собиравшиеся для участвования в литургии, стоит только обратиться к предыдущей странице рассматриваемого памятника, где читаем:

«Привратники (πυλοϱοί) пусть стоят при входах мужчин, охраняя их (т. е. входы), а диакониссы – при входах женщин, наподобие матросов, принимающих пловцов на корабль: и в скинии свидения и в храме Божием наблюдался этот же чин и порядок. Если же кто окажется сидящим не на своем месте, то да будет укорен диаконом, как бы штурманом, и сведен на подобающее ему место. Ведь Церковь подобна не только кораблю, но и двору овчему. Как пастухи каждое бессловесное, разумею козлищ и овец, размещают по роду и возрасту, и как из них каждое подобное бежит к подобному, так и в Церкви: молодые пусть сидят отдельно, если есть место, а если нет, то пусть стоят прямо; достигшие же (почтенного) возраста пусть сидят в порядке, а младенцев стоящих пусть возьмут их отцы и матери; а молодые (девицы) пусть пребывают отдельно же, если есть место, а если нет, то пусть стоят позади женщин, а замужние уже и имеющие детей да будут поставлены отдельно, а девственницы, и вдовицы, и старицы пусть стоят или сидят впереди всех. Пусть диакон заботится о том, чтобы каждый из входящих занимал свое место и чтобы никто не сидел у входа³. [Подобным образом диакон пусть надзирает за народом (τόυ λαόυ), чтобы никто не шумел, не дремал, не смеялся и не помавали]…

Вот какие группы (ὄχλοι) составляли класс мирян или народа (λαός), над которыми должны были наблюдать диаконы.

Итак, открытие г. Бердникова должно быть причислено к разряду несчастных открытий, порождаемых невнимательным отношением к тексту и контексту памятника, на который ему было указано. Для профессора канонического права это – очень тяжкий грех и, вскрывая его, мы думаем, что не только послужили делу уяснения истины, но и преподали достаточное наказание и назидание г. Бердникову между прочим и за его личный грех против нас. Позволяем себе надеяться, что впредь он не будет так неосновательно обвинять нас «в сознательном выталкивании из памяти» прежде писанного нами и в бесчестном служении науке. Ибо, указывая этот грех его, мы имеем полное право сказать ему: врачу, исцелися!

Проф. Н. Заозерский