Пролог Екатеринбургской трагедии

Государем⁵⁹ составлена в Могилеве следующая записка: «Потребовать от Временного правительства следующие гарантии: 1) О беспрепятственном проезде моем с лицами, меня сопровождающими, в Царское Село; 2) о безопасном пребывании в Царском Селе до выздоровления детей с теми же лицами; 3) о беспрепятственном проезде до Романова-на-Мурмане с теми же лицами; 4) о приезде по окончании войны в Россию для постоянного жительства в Крыму – в Ливадии».

Государь, отрекаясь от престола, дабы усмирением беспорядков с помощью снятых с фронта войск не помешать ходу военных операций, исходя, видимо, из тех же патриотических соображений, не желал, чтобы его пребывание в России во время войны могло вызвать осложнения.

Записка эта 4 марта 1917 г. за № 54 препровождена была генералом Алексеевым князю Львову, кроме последнего пункта. 6 марта генерал Алексеев получил следующую телеграмму: «Временное правительство разрешает все три вопроса утвердительно; примет все меры, имеющиеся в его распоряжении, обеспечить беспрепятственный проезд в Царское Село, пребывание в Царском Селе и проезд до Романова-на-Мурмане. 938. Министр-председатель князь Львов».

На телеграмме пометка: «Перевод сообщить генералу Вильямсу (английскому представителю в Ставке. – Н. Т.) 7 марта 1917 г. Послано 6 марта 1917 г., 12 ч. дня: 1) Его Величеству, 2) адмиралу Нилову, и о том же сообщено на Кавказ Великому Князю (Николаю Николаевичу. – Н. Т)» (Красный архив. Т. 22. С. 53–55).

Выдав такое обязательство, Временное правительство сразу же его нарушило. Посланные им члены Государственной Думы Бубликов, Вершинин, Грибунин и Калинин прибыли в Могилев якобы для сопутствия Государю. На самом деле это был негласный арест Его Величества. По прибытии Государя в Царское Село, он нашел Императрицу под арестом и сам оказался узником революционной власти.

Судебный следователь Соколов в своей книге «Судебное следствие об убийстве Российского Императорского Семейства» приводит отзывы лиц, допрошенных им в Париже в 1920 г. Воспроизводит это П. С. Боткин⁶⁰ в своей статье, делая свое заключение: «Князь Львов дал двоякое объяснение. Он сказал, что арест был в ту пору «психологически неизбежен для защиты Государя против возможных эксцессов первого революционного порыва»». Временное правительство было вынуждено произвести тщательное и беспристрастное следствие над всеми действиями Государя и Императрицы ввиду того, что общественное мнение считало их пагубными как с точки зрения внутренних, так и внешних интересов России в связи с войной с Германией.

Керенский привел более или менее те же аргументы, но облек их в более пространную форму. По его утверждению, арест Царской Семьи вызван был крайним возбуждением против Государя солдат тыла и рабочих Петербургского и Московского округов.

«...На съезде в Москве от меня требовали наказания Царя. Отвечая от имени Временного правительства, я сказал, что лично никогда не соглашусь играть роль Марата. Я понимал, что сильная ненависть народных масс была направлена не столько против личности Николая Второго, сколько против идеи «царизма»».

Первая причина ареста заключалась, по утверждению этих лиц, в желании Временного правительства охранить Государя и Императрицу от угрожавшей им опасности, а вторая – в необходимости изоляции Государя и Императрицы, ввиду назначения высшей следственной комиссии для расследования действий их и лиц, их окружавших, ибо в то время русская интеллигенция и часть высшего офицерства были под впечатлением, что внешняя и внутренняя политика Царя и в особенности Императрицы клонилась к гибели России с целью заключения отдельного мира и союза с Германией.

Невозможно, кажется, выдумать более лживую, фарисейскую формулу для объяснения издевательства над памятью Государя и Императрицы. Сами они – Керенский, князь Львов, Милюков и другие – сделали все, чтобы вызвать и бунт солдат тыла, и враждебные движения рабочих масс, и недовольство среди интеллигентных классов, а потом цеплялись за эти обстоятельства для ареста под предлогом охранения личности Царя и Государыни.

Милюков, тот, по крайней мере, не мудрствуя лукаво, оговорился запамятованием. Вот текстуально его показание, данное Соколову: «У меня ничего не сохранилось в памяти по этому вопросу. Я не помню, как и когда состоялся арест Государя и Императрицы. Насколько я себе представляю, Временное правительство, по всей вероятности, санкционировало эту меру по предложению Керенского. У нас было тогда несколько секретных заседаний без всякой записи протоколов. В одном из таких заседаний, должно быть, и было принято решение арестовать Государя и Императрицу. Пресловутая чрезвычайная комиссия, разумеется, ничего не могла найти, тем не менее арест не был снят, а еще отягчился ссылкой». (Боткин П. С. Что было сделано для спасения Императора Николая Второго// Русская летопись. Париж, 1925. Кн. 7.).

Первым, проявившим заботу о Царской Семье, был благороднейший король Испании Альфонс XIII.

К сожалению, я не мог теперь найти первый сборник секретных документов Министерства иностранных дел, выпущенный большевиками в декабре 1917-го или в январе 1918 г. Помню, что в нем было напечатано донесение в министерство поверенного в делах, советника посольства в Мадриде, если не ошибаюсь, князя Кудашева. Он излагал беседу с ним короля, вернувшегося в столицу с охоты, где застали его первые дни революции в России. Расспросив Кудашева о трагических событиях, король объявил ему о существовавшем у него намерении отправить крейсер для вывоза Царской Семьи и о том, что он заручился согласием германских властей беспрепятственно пропустить это военное судно. План этот король сообщил Английскому королю. Последовавший от него ответ, что Англия с такой же целью отправит свое военное судно, заставил короля воздержаться от своего намерения.

Дальнейшее, касающееся короля Альфонса XIII, содержится в выпущенных на английском языке воспоминаниях А.В. Неклюдова, назначенного Временным правительством в конце апреля 1917 г. послом в Мадрид. До этого он был посланником в Стокгольме.

Представляя королю верительные грамоты, Неклюдов от имени правительства благодарил его за заботы о русских людях, в том числе о пленных, пребывавших в государствах, воевавших с Россией. Это обязательство Испания, по просьбе русского правительства, взяла на себя с начала войны.

П. С. Боткин, переводя воспоминания Неклюдова, пишет: «Вот как он дальше передает свой разговор с королем Испанским Альфонсом XIII после вручения ему верительных грамот: «Король сошел с трона и, подойдя ко мне, сказал: «В вашей речи вы были столь любезны упомянуть о помощи, которую мы имели возможность оказать вашим пленным во время войны. Позвольте мне выразить живейшее участие к другим русским пленным – я разумею Государя Императора Николая II и его Семейство. Я вас прошу передать вашему правительству мою горячую просьбу об их освобождении».

Слова короля меня глубоко тронули. «Ваше Величество, – ответил я, – разрешите мне ответить совершенно откровенно».

«Не только я вам это разрешаю, милостивый государь, но я именно этого и желаю», – сказал король.

«Вы видите перед собою, Ваше Величество, верного слугу русского народа, нового порядка вещей в России, но, вместе с тем, в силу традиций, в силу моего прошлого лицо, которое было моим Государем, есть и останется для меня священным, не говоря уже о чувствах личной привязанности и симпатий, каковые я питаю к Государю. Если что-либо на свете может быть сделано для спасения Царя и Царской Семьи, Ваше Величество может быть вполне уверено, что я готов пренебречь моими интересами, карьерой и, пожалуй, еще большим... Таким образом, я не замедлю передать моему правительству о милостивых словах Вашего Величества, но прошу принять во внимание следующее: мне положительно известно, что Временное правительство только и мечтает о том, чтобы разрешить Государю Императору выехать за границу. Если оно этого не делает, то только из-за крайних элементов. Мое официальное вмешательство, идущее из-за границы, несомненно, раздражит эти крайние элементы, и агитация, которая будет вызвана этим выступлением, скорее может повредить Царской Семье».

Король с минуту оставался в раздумьи, затем произнес: «Разъясните мне, пожалуйста, кто, собственно говоря, стоит в данный момент во главе русского правительства?»

«Ваше Величество, я только что вручил мои верительные грамоты. Они подписаны князем Львовым, председателем совета министров, и контрассигнованы министром иностранных дел».

«Значит, – сказал король, – князь Львов во главе правительства? Мне говорили что он – честный человек. В таком случае, пожалуйста, напишите от меня князю Львову и скажите ему, как я заинтересован в судьбе Императора Николая Второго и его Семейства и что я был бы крайне счастлив, если бы мог знать, что они находятся в полной безопасности».

«Завтра же, Ваше Величество, я напишу князю Львову частное письмо по этому предмету».

«Да, – сказал король, – непременно, я вас об этом прошу».

Слова короля, замечает Неклюдов в своих воспоминаниях, и выражение лица дышали искренностью и благородством. Я тотчас же попал под его чары».

К приведенному Боткиным добавлю то, что запомнилось мне в свое время при чтении выдержек из воспоминаний, появившихся тогда в русской печати. Вскоре по возвращении Неклюдова в посольство к нему приехал министр иностранных дел и, исполняя распоряжение короля, напомнил о просьбе своего монарха.

Страх Неклюдова относительно возможного предстательства за Царскую Семью из-за границы разделял и дореволюционный русский посол в Париже А.П. Извольский. 19 марта (1 апреля) 1917 г. он телеграфировал Милюкову: «Косвенными путями я узнал, что здесь есть несколько лиц, которые стараются побудить французское правительство обратиться в Петроград с дружественными представлениями о необходимости охраны бывшего Императора и его Семьи от угрожающей им будто бы прямой опасности. Я счел своим долгом в частной беседе с г. Камбон (министром иностранных дел. – Н.Т.) предостеречь его от подобного шага. При настоящем составе Временного правительства, сказал я, подобные опасения являются совершенно неосновательными и могли бы иметь место только в случае победы радикальных элементов, и поэтому подобные представления могли бы показаться у нас не только напрасными, но далее оскорбительными».

П. С. Боткин приводит далее показания главарей Временного правительства, данные судебному следователю Соколову, выяснявшему их отношение к судьбе Царской Семьи, ими лишенной свободы.

Показание Милюкова: «Я хорошо помню, как только революционная власть приняла форму Временного правительства, поднят был вопрос об участи Царя и его Семейства. Тогда признавалось нужным, чтобы Царская Семья покинула Россию. Категорически утверждаю, что таково было желание Временного правительства и что мы имели в виду отъезд Царя в Англию. В качестве министра иностранных дел я счел моим долгом вступить по этому вопросу в переговоры с Бьюкененом. Вследствие нашего разговора Бьюкенен снесся со своим правительством. Английское правительство выразило согласие, и Бьюкенен, передавая мне ответ, сообщил, что будет послан с этою целью английский крейсер и предоставлен в распоряжение Царской Семьи. Но дело затягивалось со стороны Англии. Снова я заговорил с Бьюкененом. Тогда он заявил мне, что английское правительство не настаивает больше на отъезде Императорского Семейства в Англию... Я не знаю, имел ли Бьюкенен разговоры по этому поводу с моим преемником Терещенко, так как тогда я уже не находился больше в составе правительства».

Показание Керенского: «Временное правительство сделало попытку осведомиться относительно возможного перевода Царского Семейства в Англию. Министр иностранных дел вел по этому предмету переговоры с Бьюкененом. Сначала это был Милюков, а позднее Терещенко. Последнему английский посол дал нижеследующий ответ, каковой был тотчас же передан князю Львову и мне: «Английское правительство не находит возможным оказать гостеприимство бывшему Царю впредь до окончания военных действий». Этот ответ был рассмотрен Временным правительством в одном из секретных заседаний, каковые велись без записи в протоколе». 

Показание князя Львова: «Утверждаю, что между членами Временного правительства шла речь об отъезде Царского Семейства за границу. Ввиду внутреннего положения отъезд признавался желательным. Говорили об Англии и Дании. Вопрос не был поставлен на разрешение Временного правительства, но, кажется, министр иностранных дел изучал этот проект. Насколько мне помнится, инициатива исходила от одного из Великих Князей, в частности, от Николая Михайловича или Михаила Александровича. Не знаю, почему ничего из этого не вышло».

Английский посол в Петрограде сэр Джорж Бьюкенен в своих воспоминаниях, выдержки из которых приводятся в русском переводе Боткиным, пишет: «21 марта⁶¹, когда Государь был еще в Ставке, я спросил Милюкова: правда ли, как утверждают газеты, что Его Величество находится под арестом. Милюков ответил мне, что это не совсем точно. Император был лишен свободы – красивое смягчение выражения – и доставлен в Царское Село под конвоем генерала Алексеева⁶². Я тогда же напомнил Милюкову, что Государь – близкий родственник короля и его интимный друг. При этом я прибавил, что мне было бы приятно получить уверение, что все меры предосторожности приняты для обеспечения безопасности Царя. Милюков дал мне это уверение. Только он не сочувствовал, сказал он мне, отъезду Царского Семейства в Крым, как это было желательно Его Величеству.      

Милюков предпочитал, чтобы Государь оставался в Царском до того времени, когда царские дети достаточно поправятся от кори, чтобы всем вместе отправиться в Англию. Милюков затем спросил меня, не делаем ли мы какие-либо приготовления для приема Царского Семейства? На мой отрицательный ответ он заявил, что было бы крайне желательно, чтобы Государь покинул Россию как можно скорее. Он был бы признателен английскому правительству, если бы оно предложило Государю гостеприимство в Англии при непременном условии, однако, не покидать территории Англии до окончания войны. Я тотчас же по телеграфу запросил инструкции у министра иностранных дел. 21 марта я известил Милюкова, что король и правительство Его Величества будут счастливы исполнить просьбу Временного правительства дать Государю и его Семейству приют в Англии в надежде, что Их Величества им воспользуются в продолжение войны. В случае, если это предложение будет принято, русское правительство, прибавил я, должно будет отпустить нужные средства на содержание.

Милюков уверил меня, что на этот предмет Временным правительством будут отпущены крупные средства, но вместе с тем он просил, чтобы факт, что это сделано по почину его правительства не предавался гласности.

Я затем выразил надежду, что Временное правительство сделает все возможное, дабы ускорить отъезд Их Величеств в порт Романов. «Мы полагаемся, – сказал я, – на Временное правительство и рассчитываем, что им будут приняты все надлежащие меры для безопасности». Я предупредил Милюкова, что, если случится какая беда с Царской Семьей, Временное правительство будет дискредитировано в глазах цивилизованного мира.

5 марта Милюков сказал мне, что они еще не говорили с Государем по предмету предлагаемого путешествия, так как прежде всего им желательно побороть оппозицию Советов в этом вопросе. Кроме того, Их Величества во всяком случае не могут выехать прежде, нежели поправятся царские дети от кори. Неоднократно получал я заверения, что нет никаких оснований опасаться за Государя. Больше мы ничего не могли сделать.

Мы предложили Государю убежище согласно просьбе Временного правительства, но так как оппозиция Советов, которую правительство тщетно пыталось одолеть, только возрастала, то Временное правительство не решилось принять на себя ответственность за отъезд Государя и потому отступило от своего первоначального плана. Мы, англичане, должны были тоже считаться с нашими «экстремистами», и потому нам невозможно было принять на себя почин в таком деле, не рискуя быть заподозренными в дальнейших помыслах.

Тем более, что было бесполезно настаивать на том, чтобы Император ехал в Англию, так как рабочие угрожали разобрать рельсы перед императорским поездом. Мы, англичане, не могли предпринять никаких шагов для защиты Царя во время следования его поезда в порт Романов. Эта обязанность лежала на Временном правительстве. Но так как оно не было больше хозяином в своем доме, то план этот с течением времени был оставлен».

Боткин приводит дополнительные разъяснения Бьюкенена, в которых тот говорит, что почин в этом деле принадлежал Временному правительству.

«Как видно, – пишет Боткин, – расхождение в изложении обстоятельств дела крайне существенное. Согласно Милюкову и Керенскому, ясно, что английское правительство помешало осуществлению плана отъезда Царской Семьи (в частности, в Англию), тогда как Бьюкенен говорит совершенно обратное, иными словами, каждая сторона старается оправдаться, взваливая вину друг на друга...»

Ллойд Джордж в «Военных мемуарах» в главе «Почему Императорская Семья не выехала» пишет: «Перед тем как кончить главу о трагическом конце Царского режима в России, я должен остановиться на причинах, которые воспрепятствовали Царской Семье принять убежище в этой стране (Англии) и избежать ужасов екатеринбургского подвала. Некоторые писатели утверждали, что причиной случившегося оказался отказ английского правительства дать разрешение ей приехать и принять убежище здесь. Фактом остается то, что Царь с самого его отречения и до трагической гибели не был свободен покинуть Россию. Приглашение принять убежище было сделано Английским королем и правительством. Царь не имел возможности воспользоваться этим приглашением, даже если бы он этого хотел... Все данные у нас хранятся в официальных архивах, но не все я вправе в данный момент опубликовать. Я хочу изъять из них ту часть, которая представила бы настоящую картину хода событий, связанных с этим тяжелым эпизодом.

19      марта 1917 г. была получена телеграмма от английского посла Бьюкенена, сообщавшего, что Милюков интересовался, не знает ли он что-нибудь о приготовлениях к отправке Царя в Англию. На это Бьюкенен ответил, что не знает. Два дня спустя Бьюкенен опять послал телеграмму: «Петербург. 21 марта 1917. Сегодня утром я спросил министра иностранных дел о сообщении в газетах, что Император арестован..."» Далее излагаются приведенная выше беседа Бьюкенена с Милюковым, запрос Милюкова, не предполагает ли правительство перевести Царя в Англию, – и ответ Бьюкенена.

Ллойд Джордж продолжает: «На следующий день, 22 марта, вопрос о предоставлении убежища решался в «военном кабинете». Было решено, что в интересах личной безопасности Царя очень важно, чтобы он покинул Россию в весьма скором будущем. Также было постановлено во избежание каких-либо интриг в нейтральных странах приглашение Царя в Англию связать с обязательством его не покидать Англию во время войны без разрешения английского правительства. На министра иностранных дел возложена была обязанность послать послу Бьюкенену телеграмму следующего содержания...» Повторяется далее то, что написано в воспоминаниях Бьюкенена.

По словам Ллойда Джорджа, Бьюкенен 25 марта подтвердил свои сообщения о нарастающей в России оппозиции возможному отъезду Царя. Оппозиция становилась настолько сильной, что возможно будет отложено решение этого вопроса.

«26 марта Бьюкенен сообщал, что он и генерал Ханбюри Вильямс пришли к заключению о возможности для генерала Хедлаи сопровождать Императора, если поездка состоится. Он также извещал, что, по сведениям, полученным им от министра иностранных дел, правительство не осведомило Его Величество о возможном отъезде, желая сначала освободиться от оппозиции этому левых.

2 апреля Бьюкенен писал министру иностранных дел: «Еще ничего не решено по поводу приезда Императора в Англию. Он с Императрицей и дети живут в Царском Селе под сильной охраной. Ему разрешено гулять в парке, но он находится под постоянным надзором. Из достоверных источников я слышу, что он вполне удовлетворен. Он еще не сознает, что ему не разрешат уехать в Ливадию... В противоположность ему, Императрица считает настоящее положение унизительным. Я слышал, что она против поездки в Англию...» Посол высказывался о Государыне недоброжелательно».

Ллойд Джордж продолжает: «Так как Княжны больны, в данный момент ничего нельзя предпринять насчет отъезда. Пока эта трудность еще существовала, появилась и другая. 9 апреля Бьюкенен сообщил нам о своем разговоре с Керенским. Когда Бьюкенен спросил его о том, что решено и предпринято в отношении Императора, Керенский ответил, что на следующий день едет в Царское Село. По его мнению, Император не сможет выехать в Англию в течение следующего месяца. Вообще, пока не будут рассмотрены бумаги, захваченные у Императора, ему не дадут разрешения покинуть страну. Керенский просил не требовать от правительства отпустить Императора раньше. Я его уверил, что у меня не было такого намерения, хотя мы заинтересованы, чтобы было предпринято все для ограждения Царя.

После этой телеграммы стало ясно, что круг вокруг Царя и его Семьи суживается и что настроения в России были против разрешения Царю покинуть ее. Ясно было и то, что Керенский не готов принять на себя ответственность за разрешение Царю покинуть Россию. По получении телеграммы, «военный кабинет» заседал для рассмотрения этого вопроса. Возрастали трудности вокруг нашего приглашения. Во Франции существовало мнение против жительства Царя в одной из союзных стран. Там считали, что это вызвало бы недоверие революционных элементов в России. Поддержка же их была необходима для действенного сотрудничества русской армии во время войны. Чтобы показать и подтвердить вышесказанное, мне разрешено огласить письмо английского посла в Париже Берти, отправленное нашему министру иностранных дел. В нем он выражает удовольствие, что приезд Императора в Англию не осуществился».

Ллойд Джордж приводит выдержку из письма Берти: «22 апреля... По наговорам немцев, русские крайние социалисты могли бы поверить, что английское правительство будет держать Царя в резерве, дабы, когда это понадобится для эгоистической политики (Англии), реставрировать Его и этим посеять раздор в будущей России. Я не думаю, чтобы бывший Император и его Семья были бы радушно приняты во Франции. Императрица «бош» – немка – не только по рождению, но и по духу. Она сделала все, чтобы Россия и Германия пришли к пониманию друг друга». Далее следуют оскорбительные отзывы Берти о Государыне и Государе.

Ллойд Джордж продолжает: «Против приезда Царя в Великобританию велась также агитация среди сильного рабочего класса в самой стране (Англии). Но, несмотря на это, приглашение не теряло силу. Конечно, вынесение решения было делом русского правительства, которое продолжало всячески препятствовать поездке Царя.

15      апреля 1917 г. Бьюкенен телеграфно осведомил нас о положении. Он заявлял опасения в разумности приезда Царя в Англию, добавляя к этому, что узнавал у премьера, отчего Царю не было разрешено поехать в Ливадию, где опасность для него не была так велика. Премьер ответил, что эта поездка была бы очень рискованной, и высказал пожелание, чтобы Царь поскорее покинул Россию, так как иначе постоянно существовала бы угроза реставрации, при малейших признаках которой опасность для Царя была бы очень большой. Премьер продолжает быть уверенным в том, что мы должны будем разрешить Царю въезд в Англию. На это посол сказал ему, что крайние левые и агенты Германии, конечно, воспользуются присутствием Царя в Англии, чтобы возбудить общественное мнение против Англии. Посол заявил, что предпочел бы переезд Царя во Францию. На следующий день он сообщил нам, что отправил письмо князю Львову, в котором предлагал ему дать Царю разрешение на выезд в Ливадию. В ответ на это князь высказал опасение, что там жизнь Царя может оказаться в опасности. Из всего этого ясно видно, что русское правительство, двойственное в своем составе, занято еще разрешением задачи. С одной стороны, оно заинтересовано избавиться от ответственности за Царя. С другой стороны, оно боится крайних левых, если сделана будет попытка увезти его. Оно не разрешило ему даже уехать в Крым, не говоря уже об Англии. По этому делу ничего нельзя будет сделать, пока правительство не изменит свое поведение».

Бьюкенен в своей книге «Моя миссия в России» подводит итоги переговорам: «В соответствии с просьбой Временного правительства, мы предложили Царю убежище. Но так как оппозиция, которую правительство надеялось преодолеть, нарастала со стороны Советов, оно побоялось взять на себя ответственность за отъезд Императора и сошло, таким образом, с прежде занятой позиции. Оно взяло инициативу в свои руки, когда запросило нас сделать приглашение Царю и его Семье получить убежище в Англии. Мы, со своей стороны, сделали то, о чем нас просили и, вместе с тем, настаивали, чтобы правительством было сделано все необходимое для их поездки в порт Романов. Большего сделать мы не могли. Наше приглашение было и оставалось в силе. Если оно не было принято, то только потому, что Временное правительство не смогло побороть оппозицию Советов. Это доказательство, как и остальное мною изложенное, является действительным изложением событий. Конец был трагедией, подробности которой будут ужасать будущие многочисленные поколения человечества. Но за эту трагедию эта страна (Англия) не была ни в каком случае ответственна».

Изложенное выше необходимо дополнить некоторыми данными. Для этого возвращаемся к статье П. С. Боткина: «Узнав об отречении Государя, король Георг послал ему телеграмму следующего содержания: «События последней недели меня глубоко потрясли. Я непрестанно думаю о тебе. Остаюсь навеки твоим верным и преданным другом, каким ты знаешь».

Телеграмма вернулась в посольство, так как Государь отбыл из Ставки. Бьюкенен просил Милюкова отправить ее Государю. Милюков, переговорив с Бьюкененом, решил утаить ее от Государя. На телеграмме рукою Милюкова сделана приписка карандашом: «По моей просьбе Бьюкенен отменил. П. Милюков».

Милюков дал такое показание Соколову: «В первые дни революции, когда власть была уже организована в форме Временного правительства, мы получили телеграмму от Английского короля Георга на имя Николая II, который только что перед этим отрекся от престола. В этой телеграмме король высказывал Царю свои личные чувства. В ней не было никакого предложения касательно дальнейшей участи Царя. Это была просто телеграмма учтивости. Мне как министру иностранных дел была вручена эта телеграмма, она была адресована на имя Государя Императора, но так как Государь уже не был Императором, то я вернул ее английскому послу Бьюкенену"».

«Вот и все, – пишет Боткин. – Показание Милюкова расходится с тем, что по поводу этой телеграммы говорит сэр Джордж Бьюкенен в своих воспоминаниях: «Единственная телеграмма, которую король послал Государю Императору после отречения, была направлена в Ставку через посредство генерала Ханбюри Вильямса, нашего военного агента. В ней ни слова не было сказано касательно прибытия Государя в Англию. Так как Государь уже уехал в Царское, когда пришла эта телеграмма, генерал Вильямс препроводил ее мне с просьбой передать Его Величеству. Государь был в то время в плену в своем дворце, и как я, так и мои коллеги были поставлены в невозможность входить с ним в какие-либо сношения. Поэтому единственный открытый для меня путь был через Милюкова. Я просил его немедленно передать телеграмму Его Величеству. Посоветовавшись с князем Львовым, Милюков на это согласился, но на следующий день (25 марта) он объявил мне, что, к крайнему сожалению, не мог выполнить данного мне обещания. Крайние, сказал он, настроены в высшей степени против того, чтобы Император покинул Россию, а правительство наше опасается, что слова короля будут неверно истолкованы и послужат аргументом для задержания Царя. Я возражал Милюкову, утверждая, что телеграмма короля не заключает в себе никакого политического намерения. Совершенно понятно, что король желал, чтобы Государю было известно, что король думает о нем и что несчастие, постигшее Государя, ни в каком случае не изменяет чувств и любви короля. Милюков ответил, что лично он это вполне понимает, но так как другие могут дать иное толкование, лучше не передавать телеграммы в данный момент. Позднее я был уведомлен не предпринимать дальнейших шагов по этому предмету"».

П. С. Боткин, ставя вопрос «Что было сделано нашими союзниками для освобождения Царской Семьи?» – отвечает на него: «В Англии были два совершенно противоположных течения. Одно, во главе которого позволительно считать короля Георга, протянувшего руку союзному Монарху и своему двоюродному брату в момент, когда злыми происками он был доведен до отречения, а другое, руководимое Ллойдом Джорджем, стремилось как можно скорее отвернуться от Государя и проявило по отношению к участи Царской Семьи полнейшее равнодушие, чтобы не сказать более.

Подтверждением сказанного служат следующие строки герцога Виндзорского Эдуарда, бывшего недолго Английским королем, имеющиеся в его книге «King Story (The memories of the Duke of Windsor)»: «Уже давно создалось у меня мнение, что до захвата Царя большевиками мой отец подготовлял план спасения его с помощью английского крейсера. Но по каким-то причинами план этот не осуществился. Во всяком случае, моему отцу было больно, что Англия не подняла руки, чтобы спасти его кузена Ники. Он говорил: «Эти политиканы. Если бы дело шло о ком-либо из них, они бы действовали быстро. Но только потому, что бедный человек был Император...» Даже после того, как английское правительство признало СССР, прошло долгое время, пока отец смог заставить себя принять советского посла».