Н.Д. Тальберг: Попытка воцерковления истории России

Имя Николая Дмитриевича Тальберга несомненно известно ныне всякому интересующемуся русской духовной литературой. В последние годы в разных издательствах увидели свет три его основные книги: «История Христианской Церкви», «Святая Русь» и «История Русской Церкви». Тем не менее, творчество этого даровитого и плодовитого историка (в полноте своей), да и сама его биография, все еще остаются terra incognita (земля неведомая) не только для отечественного, но и в какой-то мере для зарубежного русского читателя. Поэтому обратимся к жизнеописанию Н.Д. Тальберга, не зная которого вряд ли возможно вполне понять и оценить все сделанное этим талантливым и трудолюбивым человеком.

***

Николай Дмитриевич появился на свет 10(22) июля 1886 г. под Киевом, в дачной местности, именуемой Коростошев. Род Тальбергов по отцовской линии не имел в России глубоких корней. Первый из известных у нас представителей этого шведского рода – Карл Генрих прибыл в Ригу во времена правления Императрицы Екатерины II. Сын его (и одновременно прадед историка) Карл Готтхильф уже защищал новое свое отечество в войне 1812 г. А дед Герман Карлович в Царствование Императора Николая I перебрался в Юго-Западный край, где в Киевском университете св. Владимира служил инспектором. Сын последнего, доктор уголовного права Дмитрий Германович Тальберг, был уже в этом университете ординарным профессором. Женат он был на потомственной дворянке Бессарабской губернии Виктории Егоровне Лазо. Это и были родители Николая Дмитриевича. Таким образом, по матери он приходился близким родственником известному большевицкому деятелю Сергею Лазо.

Немало переживаний выпало в детстве на долю Николая. В раннем возрасте он лишился сначала отца, а через два года матери. Детство его прошло под кровом брата его отца Владимира Германовича Тальберга, а потом сестры матери в Подольской губернии.

Учился он сначала в Киевском Екатерининском реальном училище, а с 1898 г. – в Императорском училище правоведения. Именно в этом закрытом привилегированном учебном заведении Николаю Тальбергу впервые пришлось столкнуться с разрушительным духом революции. Дело в том, что группа учащихся, наслушавшись крамольных речей на митингах 1905 г., решила и в своем училище произвести коренную ломку традиционного строя. Николай Тальберг, собрав вокруг себя благонамеренное большинство, сумел пресечь крамольный замысел. То было первое столкновение с враждебной реальностью, первая победа. Именно в эти годы он сформировался как бескомпромиссный государственник, горячий сторонник сохранения Российской державности.

Закончив Училище правоведения в 1907 г. с золотой медалью, Николай Дмитриевич поступил на службу в то ведомство, которое стояло в то время на страже сохранения устоев Российской Империи, – Министерство внутренних дел. Начав службу в отделе личного состава департамента общих дел в Петербурге, осенью 1908 г. он оказался в Прибалтийском крае, незадолго до этого решительно очищенном от революционных плевел генералом А.Н. Меллер-Закомельским. Через два года новое место назначения: Киев, советником губернского правления. А еще через год – снова Петербург. Поездки в Самарскую, Оренбургскую и Уфимскую губернии, Тургайскую область по делам Управления продовольственной части.

В ту пору чиновникам не давали подолгу засиживаться на одном месте. В начале 1913 г. Н.Д. Тальберга перевели в родную для него Малороссию, которую он до конца своих дней нежно по-сыновьи любил. В ту пору малороссийские губернии были опорой русского национального движения и ростки «украинского самостийничества» можно было разыскать разве что под микроскопом.

Селяне и горожане Малороссии и Новороссии выбирали в Государственную Думу людей почти исключительно правых убеждений, искренних сторонников единой России. Не один год издавалась в крае известная газета «Киевлянин», редактор которой Дмитрий Иванович Пихно был крестным отцом Н.Д. Тальберга, дружил с его отцами и дядьями. Жизнь этого простого волынского крестьянина, закончившего гимназию, а потом Киевский университет, ставшего впоследствии профессором этого университета и членом Государственного Совета, была лучшей демонстрацией возможностей в России для людей светлого целеустремленного ума. Разумеется, смешно было бы требовать таких же возможностей для людей с внутренней гнильцой, червоточинкой, ненадежных, которых, сколько ни корми, все на сторону смотреть станут.

Однако именно такого сорта люди все чаще и чаще стали попадать в Государственный Совет и Государственную Думу. Словно вирус был занесен в еще недавно надежную систему, которая стала давать сбой. Все это хорошо понимали в верхах. Свидетельство тому – занятия Н.Д. Тальберга в предреволюционные годы, начиная с мая 1914 г., когда он был назначен чиновником особых поручений V класса при министре внутренних дел. Он заведовал делопроизводством по выборам в Государственный Совет и Думу. Дело в том, что вскоре должен был истекать срок полномочий IV Думы и летом 1916 г. последовало Высочайшее повеление о подготовке к выборам в V Думу. Власть хотела подойти к выборам во всеоружии, дав дорогу созидательным элементам, каковых в России того времени было еще немало. Н.Д. Тальберг составил обзор общественно-политических настроений по губерниям и степени подготовленности губернаторов и представил его министру внутренних дел. С самого начала 1917 г. заниматься этой проблемой было поручено товарищу министра внутренних дел Н.Н. Анциферову. Его ближайшим помощником и стал Николай Дмитриевич, произведенный в статские советники. Затребовались подробные отчеты от губернаторов, устанавливались связи с членами Государственной Думы, враждебными революции и так называемому прогрессивному блоку, усиленно вызывавшему ее.

Деятельность Николая Дмитриевича, способствовавшая укреплению власти, была достойно оценена. В конце января 1917 г. он был назначен (с оставлением в своей прежней должности) помощником управляющего делами сенаторской ревизии, которая должна была выяснить основательность освобождения от несения военной службы, дававшегося отдельным лицам. В результате этих льгот появились так называемые «земгусары» – земские деятели, ведшие на фронте и в тылу антидинастическую, антивоенную и противоправительственную подрывную деятельность.

И как тут не вспомнить пророческий тост «служки Божией Матери» и преподобного Серафима Саровского Н.А. Мотовилова, произнесенный еще в прошлом веке по случаю открытия новых еще тогда земских учреждений: «Высоко поднимаю я свой бокал за скорейшую погибель того учреждения, которого основание вы так торжественно празднуете. Не погибнет оно, так погубит оно Россию. Высоко поднимаю я бокал, чтобы мельче разбить его оземь, чтобы не мог никто сказать – я пил из мотовиловского бокала за гибель России!»

Во главе сенаторской ревизии был поставлен князь А.А. Ширинский-Шихматов (1862–1930), старший товарищ Н.Д. Тальберга по Училищу правоведения. «...Знаю, какое сочувствие в широких кругах вызвало само известие об этом предстоящем расследовании, – вспоминал Николай Дмитриевич, – и сколько заявлений стало туда поступать. Работа началась за несколько дней до революции, после же нее все было прекращено».

Не желая быть соучастником беззакония, Тальберг сразу же после революции подал и отставку и уехал на Кавказ, где «помогал в одном частном предприятии своему старому другу». Там его не переставали поражать монархические настроения жителей тех мест, особенно горских народов¹.

Прошло несколько месяцев, и Николай Дмитриевич снова встретился с князем А.А. Ширинским-Шихматовым. «Вскоре после революции, – писал Тальберг, – князь переехал в любимую им Москву, где начал создавать тайную группу из хорошо ему известных монархистов. Первой ее целью ставил он материальную поддержку Царской Семьи, сосланной Временным правительством в Тобольск, и подготовление ее освобождения. Деньги давали ему главным образом купцы, в числе их и старообрядцы. След его деятельности имеется в записях Государя от 12 (25) марта 1918 г. о вторичном приезде посланца, привезшего из Москвы «изрядную сумму от знакомых нам добрых людей, книги и чай». «Прибыв с Кавказа в Москву накануне большевицкого переворота, я пережил его вместе с князем, а через месяц, с его благословения, переехал в Петроград. Там я вступил в тайную организацию Н.Е. Маркова, принявшего другую фамилию. Тот тоже ставил себе первой целью помощь Царской Семье и освобождение ее. В общении с ними работала и небольшая сплоченная группа А.Ф. Трепова, бывшего председателя Совета министров. Когда я, по распоряжению организации, выехал в Киев, то в мае 1918 г. при мне в Москву приезжал вызванный князем Марков для обсуждения с ним общего плана действий».

О дальнейшей жизни Н.Д. Тальберга сообщает автор небольшой биографической справки. «В мае (1918 г.) он участвовал в небольшом тайном монархическом съезде, происходившем в Киеве. С разрешения местной монархической организации он поступил в Министерство внутренних дел правительства гетмана П.П. Скоропадского и, борясь с революционными организациями, устраивал на службу бывших жандармских и полицейских чинов. После падения гетмана Тальберг добрался до Бессарабии, где прожил год. Вернувшись неудачно в Одессу, когда там началась эвакуация, он через Болгарию, Сербию, Австрию и Чехословакию попал в начале 1920 г. в Берлин, зная, что там начинают собираться русские монархисты. По приезде вскоре туда Маркова, он возобновил работу в его организации».

Вплоть до Второй мировой войны Николай Дмитриевич жил в местах главного сосредоточения русской эмиграции: шесть лет в Берлине, десять – в Париже и без малого восемь – в Белграде. Он был одним из тех, кто готовил Съезд хозяйственного восстановления России, проходивший в Рейхенгалле (Бавария) 16–24 мая 1921 г. Стал первым выбранным на нем управляющим делами Высшего монархического совета (был членом совета вплоть до 1938 г.). Н.Д. Тальберг участвовал в Зарубежном съезде 1926 г. в Париже и во II Зарубежном Церковном Соборе 1938 г. в Сремских Карловцах, являлся членом совета Патриотического объединения, церковным старостой нескольких храмов, работал в Державной комиссии в Белграде, ведавшей делами эмиграции.

Однако подлинную известность в среде русских эмигрантов снискали Николаю Дмитриевичу многочисленные его очерки и статьи на церковные и исторические темы, пользовавшиеся несомненным успехом. «Безценны были его статьи, – писал секретарь Русского просветительного общества в Филадельфии, – и все мы, патриоты, не зная, кто такой Тальберг, учились по его статьям». На первый взгляд эту популярность в среде, пусть и не высшей, рафинированной, а средней (но поэтому численно более значительной) интеллигенции трудно объяснить. Достаточно вспомнить, что еще вчера большинство из них, нацепив красные банты, лобызались по случаю «февральской безкровной», обожали «душечку» Керенского, готовы были на руках носить словоблуда Милюкова, поносили «бездарного и слабовольного» Императора, шушукались в гостиных о «немке-Царице, снабжавшей германский генштаб русскими секретами», распространялись о «Гришке-хлысте», о «распутной» Анне Вырубовой – любимой фрейлине Государыни... Неважно, что это была чудовищная ложь и самообман. Ничего иного тогда они просто не хотели слышать. Так грех утверждал и взращивал себя самооправданием.

Даже большевицкий переворот (бывший «логическим завершением «февраля»») и гражданская война не остановили, не образумили мнивших себя «солью земли», «властителями дум» и «хозяевами жизни». Они приказывали пороть наивных крестьян, выходивших встречать их войска не только хлебом-солью, но и царскими портретами, продолжали травить генералов и офицеров, оставшихся верными Царю и Отечеству, то есть по сути присяге, клятву верности которым все (и преследователи в том числе) подтверждали целованием креста и Евангелия. Членов монархических организаций в армии Юга России отслеживали наряду с большевиками. Следует четко понимать: не за восстановление Российской Империи с Самодержавным Царем во главе дрались белые² с красными, а за Учредительное собрание.

Но как это не похоже на сцену – штамп советского искусства: белые офицеры в подпитии поют «Боже, Царя храни». И это не спрямление линий, не простая топорная идеологизация малообразованных, недалеких людей. Скорее всего, это можно сравнить с ходами-ловушками в египетских пирамидах, предназначенными их строителями для кладоискателей из будущих поколений.

И вот эти люди, если и бывшие когда-то «солью», то всего лишь потерявшей силу... «Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям» (Мф. 5:13).

И выкинули... Далеко... За пределы Матушки-России. И вот там, очутившись вдали от народа, который, по их понятиям, они должны были учить, вести, эти люди задумались... Лучшая часть смогла понять свои заблуждения, исповедать свои грехи и через покаяние очиститься.

Вот эти-то люди и читали Тальберга. Для них он и писал. Вместе они открывали неизвестную Россию. Вместе учились любить.

Итогом осмысления отечественной истории стала книга «Святая Русь», вышедшая в Париже в 1929 г. Во вступлении автор привел слова Н.В. Гоголя (о котором уже после войны напишет очерк «Гоголь – глашатай Святой Руси»): «...владеем сокровищем, которому цены нет, и не только не заботимся о том, чтобы это почувствовать, но не знаем даже, где положили его. У хозяина спрашивают показать лучшую вещь в его доме, а сам хозяин не знает, где лежит она. Эта Церковь, которая, как целомудренная дева сохранилась одна только от времен апостольских в непорочной первоначальной чистоте своей, эта Церковь, которая вся со своими глубокими догматами и малейшими обрядами наружными как бы снесена прямо с неба для русского народа, которая одна в силах разрешить все узы недоумения и вопросы наши, которая может произвести неслыханное чудо в виду всей Европы, заставить у нас всякое сословие, звание и должность войти в их законные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу России, изумить весь мир согласною стройностью того же самого организма, которым она доселе пугала, – и эта Церковь нами незнаема! И эту Церковь, созданную для жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь!..»

Эту мысль русского писателя Н.Д. Тальберг и положил в основу своих исследований, присовокупив к ней суждение архиепископа Черниговского Филарета (Гумилевского, 1805–1866), согласно которому «знание истории Русской Империи – необходимое пособие для историка Русской Церкви». Историю, изложение которой зиждется на таких основаниях, вполне можно именовать историей воцерковленной.

Издатель «Святой Руси» князь М.К. Горчаков, полагая, что она обращена, прежде всего, к молодежи, писал: «Нашей молодежи приходится расти в те времена, когда так называемое «культурное» человечество все более забывает «глагол, исходящий из уст Божиих», и смысл жизни своей видит только в заботах о «хлебе». ...Я хочу, чтобы молодежь поняла весь ужас замены основ христианства началами материалистической цивилизации. Я хочу, чтобы молодежь поняла всю красоту древней, одухотворенной Руси и сознавала, что воссоздать настоящую старую Россию можно только на основах Православия и что блага житейские будут прочны, если жизнь государства и личная будет проникнута духовными, чистыми началами. Верю, что русская молодежь со свойственной ей чуткостью все это поймет и, поняв, не будет блуждать по кривым западным дорогам, а станет стремиться выйти на прямой, широкий, исконный русский путь. И даст Господь Бог нашему юному поколению узнать во всей своей красоте возрожденную Святую Русь».

Следует подчеркнуть, что в основе этой книги Тальберга (как и всех последующих его сочинений) лежали всем давно доступные источники, общеизвестные факты. Но история, но Россия на ее страницах были совсем другие. То была Россия в ее подлинной глубине, широте и высоте. Взгляд на нее был не со стороны, не через очки с европейскими линзами, не с точки зрения общечеловеческих ценностей. А что до фактов... то ведь правда фактов еще не есть истина. Достаточно вспомнить народную мудрость: «Я тебе такую правду расскажу, что хуже всякой лжи».

«В день похорон, – вспоминал о Тальберге его сотоварищ по семинарии протопресвитер Михаил Помазанский (1888–1987), – когда еще так живо чувствовалась его душа среди нас, рука невольно потянулась к подаренному им экземпляру «Истории Русской Церкви». Бегло перелистывая книгу, можно подумать: обычное школьное пособие... компилятивная работа. Однако – раскройте хотя бы историю Патриарха Тихона, или прочтите весь отдел периода Патриаршества, или борьбу за Православие в Литве и Польше. Вы скажете: нет, эта книга не компиляция, здесь вы чувствуете жизнь во всей ее сложности, вы переживаете историю, вы встретите захватывающие страницы рассказа. Это не по заказу написанное пособие с сухим изложением фактов, не школьный учебник, избегающий острых углов и скользких моментов; перед вами открывается религиозная жизнь в ее полноте, вы видите, как тесно переплетены в истории жизнь общественная и государственная с жизнью церковной и какие сложные времена возникают из-за этого... Автор выбирает, суммирует и предлагает нам самое ценное, удачное, характерное, что он находит у наших самостоятельных и, в большинстве, лучших историков Церкви... Такой способ изложения в условиях нашего времени ценен тем, что здесь подводится итог историческим изысканиям и в то же время мы знакомимся с точками зрения и с характером изложения целой плеяды русских историков».

***

Еще несколько лет назад в редакционной статье журнала «Литературная учеба» верно было подмечено: «Значение того или иного святого для наиболее глубинного – религиозного – пласта народной жизни практически невозможно исследовать в понятиях и терминах культуры, ибо культура всегда будет чем-то внешним по отношению к религиозной жизни народа. Иными словами, перевод религиозных, сакральных реалий в сферу культуры будет сопровождаться непременным их упрощением, зачастую граничащим с опошлением, – так случается, когда многомерную фигуру переводят на плоскость» (1991. № 1. С. 119).

Отсчет начала конца цельного человека в России фактически идет, начиная с Петра I. Ибо сознание человека, вкусившего от плодов западничества, вне которого, считалось, нет фактического образования, раздвоено. А ведь принадлежность к Православию русский человек свидетельствовал всей полнотой своей жизни.

Отступничество от веры отцов сказалась даже на такой духовно здоровой натуре, как М.В. Ломоносов. Можно Богу не изменить, сохраняя общехристианский внеконфессиональный дух, но в то же время церковность потерять. Своей жизнью это подтвердили В.Н. Татищев, Д.И. Фонвизин, Г.Р. Державин, Н.М. Карамзин и даже небезызвестный адмирал А.С. Шишков.

Такова была цена перехода от традиционной к западнической образованности. А в том, что в допетровские времена она была явлением обыденным, после находки берестяных грамот и описания состава крестьянских библиотек Северной Руси сомневаться не приходится. Но была эта образованность совершенно иной, зачастую нам сегодня непонятной, а то и вовсе чуждой.

Говоря о литературном феномене Московской Руси, полностью отвечающей самой природе Русского Православия, архимандрит Константин (Зайцев, 1887–1985) отмечает «тройческое дело жизни митрополита Макария, давшего нам: 1) Четьи-Минеи, обнявшие все, что мое на Руси, 2) Степенную книгу, являвшую истолкование исторических судеб России и 3) Лицевой летописный свод, в художественной обрамленности сводивший воедино все запечатленное в летописях. Это грандиозное предприятие проникнуто идеологией, впервые сформулированной старцем Филофеем. Тем самым явилось оно гигантского охвата исповеданием веры московского человека, верное Москве – Третьему Риму».

Запечатленные в житиях святых – этом излюбленном на протяжении веков чтении русского человека – сведения о том или ином святом служили уроками не только высокой нравственности, морали, но еще всемирной и отечественной истории и, если хотите, страноведения в самом широком смысле этого слова. Русский грамотный человек (а таковых было немало), вычитывавший этот кладезь мудрости – и не по одному разу – в течение нескольких лет, не заблудился бы ни в Киеве, ни в Иерусалиме, ни в Царьграде, ни в Москве. Повсюду он мог чувствовать себя как дома. География сопрягалась с историей. Поступки святых подсказывали, как себя вести в сложнейших, самых неожиданных обстоятельствах.

Прибавьте к этому церковнославянский язык богослужения и тех же Четьих-Миней. В последнее время мы часто сетуем на наш газетно-разговорный новояз, не задумываясь над тем, что язык наш потому и обмелел, что лишился подпитывающего его источника. И до сих пор мы не осознали этого, решив поднимать нашу будущую гуманитарную культуру в скороспелых гимназиях и лицеях, прибавив в них к углубленному знанию современных иностранных древние языки – латынь и греческий, «позабыв» о своем – церковнославянском.

Особого разговора заслуживают исторические знания, интерес к которым необычайно вырос. Вспомните требования резкого увеличения тиражей на сочинения С.М. Соловьева и В.О. Ключевского, огромные ночные очереди в магазины подписных изданий. А резкий скачок тиража журнала «Москва», печатавшего Н.М. Карамзина? Но вот вопрос, многие ли из счастливых обладателей подписок читают труды этих историков? А начавшие, получили ли то, на что рассчитывали? Боюсь, что нет. И дело тут не только в архаичном или в усложненном научном (для посвященных) языке. Беда в том, что вся отечественная историческая наука – от Татищева до Ключевского – это попытка уложить нашу историю в рамки западноевропейской историософии (советские историки сократили выбор зарубежных образцов для подражания до одного-единственного – марксистско-ленинской школы, отличие только в этом).

Даже автор «Истории Государства Российского» не избежал этого соблазна. Уже упоминавшийся нами архимандрит Константин (Зайцев) проницательно замечает: «Не рвал Карамзин с Церковью даже в своих пылких увлечениях юношеских Западом. В позе неустойчивого равновесия застыл он на самой границе измены. Но внутренняя отчужденность от церковно-православного сознания исходно-русского проникла самое существо его – русского европейца... Но вот опамятовался Карамзин. И что же? Радикальный совершился в нем перелом в плане идеологическом. Но в отчий дом он не возвратился. «Внутренний человек» Карамзина, по его собственному признанию, остается республиканцем. Это признание делает честь моральной честности Карамзина, но выдает его с головой, во всей нецерковности его сознания...»

Право, во всем этом нет ничего обидного для Карамзина. Есть только еще один повод для размышлений. Вспомним другие характерные явления того же ряда. Одного из самых народных поэтов – Н.А. Некрасова – тот же самый народ просто и гениально поправил, отвергнув текст «профессионала» и создав на его основе знаменитую «Легенду о 12 разбойниках» («Кудеяра»). А вспомните отпор наших лучших критиков-патриотов утверждениям, что Борис Годунов-де невиновен в смерти Царевича Димитрия, что тот сам, мол, наткнулся на ножичек. Если так, возмущались критики, то, выходит, обесценивается пушкинский «Борис Годунов». Никому из патриотов почему-то и в голову не пришло, что Церковь, прославившая благоверного Царевича Димитрия Угличского и Московского, не могла канонизировать самоубийцу. Утверждать последнее – значило выступать против церковных установлений.

Отлично понимаю, что все сказанное – слишком твердый хлеб для многих читающих эти строки. Трудно, а иногда и вовсе невозможно увидеть на солнце пятна. А как отречься от «страны святых чудес» – Европы? Выдержат ли наши тонкие нервы, услышав «поклеп» на святая святых любого интеллигента – образование? И все-таки выслушать иную точку зрения (пусть даже в рамках новомодного плюрализма), познакомиться с доводами другой стороны (коли таковая наличествует), по возможности избегая с порога отвергать или навешивать ярлык реакционера-обскуранта, необходимо. Ведь реальность не перестает существовать от того, что мы ее не замечаем. Но мстить в последнем случае (за невнимание к себе) она может. Да еще как!

Один из первых почувствовавших, а потом и объяснивших «роковую двуликостъ Императорской России», архимандрит Константин (Зайцев) писал: «Россия, историческая Россия, Императорская, закатную красоту которой мы еще помним, встает пред нами прежде всего как Великая Россия. Но возникла и выросла эта Россия как Святая Русь, в которой жизнь государства и общества, жизнь отдельной личности и семьи, от Царя до крестьянина, была неотрывна от жизни Церкви. Начиная с Петра, Россия, все больше успевая в своей великодержавности, все сильнее обмирщалась. Церковь, правда, не уходила из русской жизни, но она постепенно, с какой-то неотвратимой последовательностью оттеснялась от разных сторон русской действительности. Если Россия в целом продолжала, однако, как государственно-национальное тело, быть неразрывно связанной с Церковью, то это было только в лице Царя, который являлся воплощением одновременно и Великой России и Святой Руси. Пока во главе Великой России стоял Царь, Россия не только содержала в себе отдельные элементы Святой Руси, но и в целом продолжала быть Святой Русью, как организованное единство. Но вот что замечательно! Чем явственней сказывалось расхождение с Церковью русской общественности, русской государственности, русского народа, тем явственнее в личности Царя обозначались черты Святой Руси. Уже Император Александр III был в этом отношении очень показательным явлением. Еще в гораздо большей степени выразительной в этом же смысле была фигура Императора Николая II. В этом – объяснение той трагически-безысходной отчужденности, которую мы наблюдаем между ним и русским обществом. Великая Россия в зените своего расцвета радикально отходила от Святой Руси, но эта последняя как раз в это время в образе последнего Русского Царя получила необыкновенно сильное, яркое, прямо-таки светоносное выражение».

Мало кому доверявшие (из-за непонимания не только общества, но часто и ближайшего окружения³), Русские Самодержцы, сочетая в себе европейскую образованность с даром русскости (чувствуя ее великие созидательные возможности), искали способы осуществления ее в современной им жизни. Однако, наталкиваясь на полное непонимание, с одной стороны, чиновничества, а с другой – слоя, мнившего себя мозгом нации⁴, мешавших соединению с народом, не смогли все это осуществить.

Восстановить это понимание, на которое когда-то безуспешно рассчитывали наши Венценосные Правители, – все это пытался в меру отпущенных Господом сил осуществить Н.Д. Тальберг. Постепенно росло число соработников, которым он старался помочь, чем мог.

Ныне всем нам хорошо известен фундаментальный труд профессора С.С. Ольденбурга «Царствование Императора Николая II», выдержавший у нас за последнее время три издания.

Работа над ним началась еще в середине 1920-х годов, когда Высший монархический совет заказал эту работу и содействовал автору в ознакомлении с первоисточниками. Готовая рукопись была доставлена в Белград в начале 1940 г. Тальберг вспоминал, что сам корректировал первый том труда, напечатанный «незадолго до повального бегства русских в августе 1944 г. из Белграда, когда к нему приближались советские войска». Впоследствии от этого первого издания остались считанные экземпляры.

«В эти грозные годы, – вспоминал близкий знакомый Тальберга, – Николай Дмитриевич работал в Управлении по делам русской эмиграции в Югославии как один из наиболее близких и влиятельных сотрудников главы эмиграции – генерал [-майора В. В.] Крейтера [† 23.06.1950]. Воспитанный в духе добросовестного служения и в традициях русской императорской государственности, Николай Дмитриевич вложил весь свой опыт и отзывчивое сердце в дело помощи русской эмиграции, в дело сохранения ее национального и культурного лица, обеспечения деятельности русских учебных заведений – Кадетского корпуса, института, гимназии, школ, госпиталей, клиник, мастерских, библиотек, всевозможных курсов. Это делалось в очень тяжелых политически и экономически условиях мировой войны, оккупации Югославии и гражданской войны. Сейчас этот белградский период – страничка истории, значение и поучительность которой выходят за пределы Югославии. После трех лет напряженной работы в оккупированном Белграде, Николай Дмитриевич покинул в сентябре 1944 г. Югославию, предварительно приняв ответственное участие в организации эвакуации русской эмиграции, не пожелавшей оставаться под наступающим красным сапогом».

Между тем второй том труда С.С. Ольденбурга остался в рукописи, сохранение которой было поручено Николаю Дмитриевичу. Чтобы не подвергать ее опасности из-за частых бомбардировок Вены, в которой Н.Д. Тальберг нашел себе временное пристанище, драгоценная рукопись была передана служащему Венской публичной библиотеки, в подвалах которой она впоследствии хранилась.

«Весной 1945 г., – вспоминал Тальберг, – нам, русским, пришлось в течение одного дня бежать из Вены из-за приближающихся к ней большевиков. После ряда мытарств попал я в Зальцбург. Вскоре война кончилась». Там, в Зальцбурге, на окраине города, в лагере для русских беженцев Парш им начата была постройка храма и создана русская гимназия, директором которой он стал. За пять лет своего существования она выдала более ста аттестатов, признававшихся австрийскими и американскими властями. Вскоре, не без приключений, из Вены, находившейся тогда в советской зоне оккупации, была получена рукопись труда С.С. Ольденбурга. И в 1947 г. оба тома увидели свет в Мюнхене, что фактически сохранило этот ценнейший труд для будущей России.

***

Смешанная русская гимназия в лагере Парш – особая страница жизни Николая Дмитриевича, не завершившаяся с переездом в Америку. Свидетельство тому – сотни писем ему от его учеников, трудившихся впоследствии во многих странах мира, бережно хранившиеся у сестры Тальберга. В них лучшая характеристика Николая Дмитриевича как наставника молодежи, русского патриота, православного человека.

Приведем некоторые из них:

«Не знаю, как Вас благодарить за Ваше доброжелательство. Мы стараемся быть идеалистами, другим примером служить... Икону, которую Вы мне прислали в благословение, повесили мы ее и молимся каждое утро и каждый вечер. Научились по-славянски. Но от лени отучиться не успел».

«Мы ходили на прогулку на очень большую гору, в разные игры играли, сами варили кушать. Когда солнце начало выходить из-за горы, то мы стали на молитву, знаете как это было красиво, солнце как красный шар выходит из-за горы и в это время мы славим Бога. У меня бывают минуты, когда я не хочу жить, а сейчас, т. е. в то время, не хотел пережить тот момент. Я тогда думал, что вот сейчас этот момент пройдет и тогда опять начнется мученье. Мне жизнь без России тоже смерть. Я чувствую, я Родины не достоин...»

«Милый Николай Дмитриевич. Великую радость принесло мне Ваше письмо. Искренне благодарю за советы и простую откровенность ко мне. Не могу описать Вам мою благодарность. Вы все равно что отец. Не знаю, как Вас за все благодарить. Если бы Вы меня не поддержали, я давно перестал бы быть сыном Православия».

«Получил Ваше милое письмо. Сердечно благодарю. Вы единственный человек, с которым могу откровенно говорить. Даже родителей исключаю. До сих пор вел я очень странную жизнь. Ее приходилось самому строить. Не было человека, который бы меня мог обрубывать. И как мне удалось 6 классов кончить, сам не знаю. Многим обязан Богу и Вам. Если посмотрю на моих друзей бывших, то спрашиваю, за что мне такая честь. Наверное, за то, что я в жизни много мучился. Родился я в 36 году, то есть перед войной. Вырос в лагерях без призора. В семье нашей я много неприятного пережил. Но не забываю, что я у родителей великий должник. Моя мать имеет золотое сердце. Отец грубый мужик (так нельзя об отце говорить, но это правда), хотя и очень одаренный. Он ко мне строг, ему я благодарен, что не вышел из меня вор и разбойник, но вышел из меня какой-то дикарь. У меня нет ни одного друга. У меня сейчас перелом. Бросаю школу. Надоело сидеть на отцовских хлебах, захотелось жизни испробовать. Не знаю, что из этого выйдет... Пока Бог не оставлял, а ведь я Его столько раз хулил и отступал от Него, иногда вовсе ни во что не верю. Молитесь обо мне. О Вас молюсь редко – какой я хам! Буду стараться быть лучшим».

«В этом году было у меня много переживаний. Несколько раз становился атеистом, потом верил до самопожертвования. Это вольнодумство, которое иногда ко мне в голову лезет настолько сильно, что думаешь, что ты с ума сходишь, и думаешь – стоит ли жить? Если бы иметь какой-нибудь жизненный путь, но я его еще не имею».

«Николай Дмитриевич, скажите, пожалуйста, почему считают Толстого выше Достоевского. Я думаю, Достоевский несравним с Толстым. Допустим, Толстой был великий талант, но человека он глубоко не знал и не видел, как Достоевский. Скажите что-нибудь на эту тему. Милый дедушка, не сердитесь, что я так Вам пишу».

«Вы спрашиваете меня, что я намереваюсь делать в будущем... Трудно мне на этот вопрос ответить. Скажу одно: что Бог даст. Интересует меня литература, и люблю красоту. Но не знаю, насколько я способен. Месяц тому назад я написал для немецкого журнала маленький рассказ, или просто набросок мыслей, под названием «Загадочное странствование». Писал по-немецки. Если Вас интересует, могу прислать».

«Поздравляю Вас с днем Ангела... Думаю, что и Вам бывает иногда грустно. Кругом чужие и из великодушия нас терпят. Очень трудно между двумя культурами воспитываться. Иногда почвы не чувствую под собой».

«На Рождество посетил наш бывший лагерь. Сердце сжимается, смотреть страшно... Живущие в городе стали другими, как на глазах прямо все меняются. Не только в нарядах, но и в нравах заметны перемены. Не сказал бы, что живут счастливо. Работают, как животные, а остальное время, как видно, сидят в кино. Церкви пустеют. Отчего бы это? Нет у людей идеи. А может быть, что-нибудь другое? Как Ваше мнение о нашем времени? Очень трудное время, трудно светскому человеку идти путем истинным».

«Осип и я рады Вашему благословению. Я всегда получаю от Вас самые драгоценные вещи: первое было – учение, второе – икона. Кто Вас знал, тот никогда Вас не забудет...»

«Я думаю, что все ученики, которые уехали в заокеанские страны, не забыли Вас и пишут Вам, такому человеку, как Вы, который, не жалея себя и несмотря на свою старость, старался помочь нам и дать нам то, что надо знать каждому русскому человеку».

«Вспоминаю, как я украшала нашу гимназическую церковь под Вашим руководством. И как бы я хотела, чтобы Вы были с нами в день нашей свадьбы... Вынесенное мною из гимназии по истории и русскому языку доставляет мне большую радость. Я с ужасом вспоминаю о том, что могла быть лишена этих знаний. Гимназические годы незабываемы, и я так благодарна Вам за то, что мне удалось окончить 7 классов. За эти счастливые годы я обязана Вам и только Вам и только Вам, который направил меня на правильный путь».

«Мы все, собравшись здесь, в Аргентине, никогда не забудем Ваших уроков по истории, одного из самых важных предметов для молодежи, находящейся вдали от любимой Родины. Спасибо Вам, дорогой Николай Дмитриевич».

«Вам пишут и шлют свои лучшие пожелания Ваши воспитанники 3-го выпуска и желают Вам еще многие годы продолжать труд на пользу нашей Родины – труд воспитания молодежи в национально-религиозном духе. Ваши благодарные воспитанники».

***

В 1950 г. Н.Д. Тальберг переехал в Соединенные Штаты, где с тех пор до самой смерти преподавал исторические предметы в Свято-Троицкой духовной семинарии в Джорданвилле. Жил он в монастыре, будучи, по словам близко знавшего его архимандрита Константина (Зайцева), «крепко верующим и привычно-церковным человеком. Не случайно такой человек, как архиепископ Тихон⁵ неоднократно и очень настойчиво рекомендовал Николаю Дмитриевичу стать епископом!»

Сослуживец Н.Д. Тальберга по семинарии протопресвитер Михаил Помазанский отмечал: «Благородство души, глубокая религиозность, верность и идейная преданность тем государственным началам и тому государственному строю, каким он был призван на служение в ранней молодости, ласковость и общительность, душевная близость к молодежи и – при всех этих достоинствах – необычайная нетребовательность и скромность в личной жизни: даже куртка на нем была та, какую он получил в австрийском беженском лагере в сороковые годы».

Будучи преподавателем, воспитателем и наставником семинарской молодежи, Николай Дмитриевич не оставлял и письменных занятий. Постоянно сотрудничал в периодических изданиях Свято-Троицкого монастыря («Православная Русь», «Православная жизнь», «Православный путь»), в газетах «Россия» и «Русская жизнь». Выходят его книги: «Месяцеслов русских святых» (Джорданвилль, 1954), «Русская Православная Церковь в Северной Америке» (Джорданвилль, 1955), «Муж верности и разума: К 50-летию кончины К.П. Победоносцева» (Джорданвилль, 1956) и другие. «С рвением, подобным рвению древних русских летописцев, Н.Д. Тальберг, – писал о нем в газете «Россия» Г. В. Месняев, – неутомимо, изо дня в день, извлекает отовсюду: из забытых и полузабытых записок и воспоминаний, из старых книг, журналов и газет – те кусочки правды, которые дают ему возможность беспристрастно, основываясь только на фактах, восстанавливать истинный – сияющий и светозарный – облик оклеветанной России. Без всякой шумихи, без громких и пышных слов, без грома фанфар и ложного пафоса делает свое великое дело скромный и благородный Н.Д. Тальберг».

«Николай Дмитриевич – монархист, – пишет о Тальберге епископ Митрофан (Зноско-Боровский), – но его монархизм особенный. Он не спорит с инакомыслящими, не проявляет воинственной напористости, что свойственно людям, исповедающим партийные программы. Он бережно и тщательно, спокойно и мужественно раскрывает в своих трудах историческую правду о России, излагает свои взгляды и убеждения. Его монархизм исходит из принятого им целостного христианского мировоззрения, дающего ответ на вопросы не только моральной и духовной жизни человека и семьи, но и освещающего проблемы общественной и государственной жизни. Этим объясняется и та спокойная радость, которой веет от Николая Дмитриевича и его писаний. В своих исторических трудах Николай Дмитриевич выступает убежденным сторонником «симфонии власти», раскрывая в глубоких истоках российской истории следы извечного тяготения материального к духовному, обоюдное стремление и Церкви и Государства – совместить заботу о народе, о нации в целом. Статьи и книги Николая Дмитриевича, посвященные прошлому России, это гимн Прекрасному, которое неизбежно открывается пред каждым историком, беспристрастно анализирующим прошлое Императорской России. И вместе с тем, не обнаруживаем мы в его трудах национального самодовольства и самохвальства».

Своеобразный итог долголетней деятельности Николая Дмитриевича подвел юбилейный сборник «Отечественная быль» (Джорданвилль, 1960), включивший в себя многие разбросанные по разным периодическим изданиям зарубежья ценнейшие его очерки. «Достоинство этого сборника, – писал архиепископ Сиракузский и Троицкий Аверкий (Таушев, † 31.03.1976), сам даровитый проповедник и духовный писатель, – в особенности тем велико, что Николай Дмитриевич Тальберг не только усидчивый ученый, кропотливо и чрезвычайно добросовестно собирающий необходимые для его статей материалы, но и глубоко верующий, искренне преданный нашей святой Церкви православный христианин, а одновременно – пламенный русский патриот, не мыслящий нашей Родины иначе, как только Святою Русью. Его статьи, всегда основанные на достоверных исторических фактах, являются сильнейшим опровержением всех тех злостных клевет, которые и прежде возводились и до настоящего времени продолжают бесстыдно возводиться на историческую Россию всеми ее злобными врагами, постаравшимися разрушить ее, как единственный в мире твердый оплот святого Православия, и доведшими теперь весь мир до той невероятной глубины религиозно-нравственного падения, в которой он ныне находится, близясь к своей окончательной погибели».

После выхода в свет юбилейного сборника Тальберг продолжал трудиться на ниве просвещения еще около семи лет... В 10-м номере «Православной Руси» за 1967 г. появилось короткое сообщение: «Николая Дмитриевича Тальберга постигло легочное заболевание. В связи с ослаблением сердечной деятельности понадобился уход, который не мог быть обеспечен в монастыре, почему Н.Д. помещен в местную больницу, где под наблюдением его постоянного врача д-ра Гиршфельда он окружен самым тщательным уходом».

С грустью покидал он монастырь, в котором безвыездно прожил 16 лет, о которых в последние свои часы он говорил как о лучших в своей жизни.

Накануне смерти он спросил приехавшую к нему сестру Татьяну Дмитриевну Рубах: «Какое сегодня число?» Узнав, со значительностью прибавил: «Значит, завтра шестьдесят лет, как я кончил Правоведение». Назавтра он и скончался. Это случилось в понедельник, 29 мая 1967 г. по старому стилю. Часы показывали около восьми часов вечера.

Последние мысли его были о работе. Когда он умирал в больнице, в «Православной Руси» продолжала печататься его работа о евлогианском расколе⁶. Он почти довел ее до конца, но так и не успел завершить. По свидетельству близких ему людей, «его последние указания за несколько часов до смерти» были о том, как завершить этот труд для печати.

***

Лишь через четверть века после кончины Николая Дмитриевича Тальберга наследие его начало свой трудный путь возвращения домой.

К сожалению, несмотря на уже вышедшие его книги, труды Тальберга остаются у нас все еще неведомыми. И в такой невостребованности нет ничего удивительного: истина всегда идет трудными путями. Но приходит всегда. Даже если мы этого, по малодушию, и не желаем,

Пользуясь случаем, составитель приносит глубокую благодарность нашей соотечественнице из Аргентины М.А. Аксаковой, знавшей Н.Д. Тальберга по лагерю для русских эмигрантов Парш, за предоставление в наше распоряжение целого ряда редких материалов.

***

Только читая такую историю, можно осознать всю бездну нашего нынешнего падения. Только осознавшего грех и покаявшегося в нем простит Господь...

Перед портретом семи замученных

Когда гляжу на памятный портрет

Погибшего священного семейства,

Таинственный, родной и вечный свет

Мне говорит: «Пусть лиц их с нами нет,

Но образ победил само злодейство».

И кто трагичней этого отца,

Не знавшего от Родины пощады,

Кто отдал честь законного венца,

Склонив главу пред замыслом Творца,

Не получив от нас и гроб дощатый.

Он ради сына отдал все, что мог,

И с сыном на руках шагнул в бессмертье.

И честь ему вернул Всечестный Бог,

Венчав его на муку и в чертог

Украшенный введя незримой тверди.

Там об руку с Царицей навсегда,

Он с четырьмя Великими Княжнами,

С Наследником глядит еще сюда

И жертвует нам земли, города,

И сердцем пребывает вместе с нами.

Он дал нам выбор, к Богу отойдя,

И указал дорогу покаянья.

И мы, Отца доселе не найдя,

Блуждаем, как мятежное дитя,

И нищее сбираем подаянье.

И наша нищета нам говорит:

«Вернемся в дом, пока еще не поздно,

А то и самый кров тогда сгорит,

Как пришлый гость набег свой повторит

И разорит наш дом с презреньем грозным».

Пусть дом наш пуст. Его мы населим.

Но прежде возвратимся хоть к порогу.

И лишь тогда сердца возвеселим,

Как помянем священной той семьи

Возвышенную память о семи

Замученных, молясь Отцу и Богу.

Олег Охапкин

1981, Санкт-Петербург

Сергей Фомин