Доброй памяти некоторых иерархов XVIII века

При изучении общей и церковной истории, останавливая свое внимание, в каждом её периоде, на отдельных деятелях, ищешь преимущественно наиболее значительных по их духовной направленности, по доброй устремленности их просвещенной деятельности, по пользе, принесенной ими Церкви и Отечеству. В переломном XVIII веке, особливо имевшем наряду с хорошими и дурные стороны, с особенным благоговением склоняешься молитвенно перед прославленными Церковью архипастырями Митрофаном Воронежским, Димитрием Ростовским, Иоанном Тобольским, Иннокентием Иркутским, Иоасафом Белгородским и Тихоном Задонским. Нельзя не преклониться и перед гораздо менее известными четырьмя иерархами, облик и деятельность которых посильно обрисованы ниже.

В тот год, когда царь Петр I совершал свое первое заграничное путешествие, древнюю новгородскую епархию возглавил митрополит Иов. Деятельность этого архипастыря, крепко корнями вросшего в родную почву, во многом отвечала преобразовательным планам государя. По отзыву изследователей богословского знания, владыка Иов был «одним из выдающихся русских иерархов, талантливых самородков Петровского времени». («Полный правосл. богословский энцикл. словарь»).

Принадлежа к духовному званию, он родился в с. Катунках, балахнинского у., нижегородской губ.; постриг принял в молодости в Троице-Сергиевом монастыре. В нем приобрел Иов начитанность, которой отличался впоследствии. Состоял он архимандритом сначала Высокопетровского м. в Москве, с 1694 г. родной Сергиевой обители. Отличаясь большою скромностью, он неохотно принял поставление его в 1697 г. патриархом Адрианом митрополитом новгородским. В 1699 г. им перенесены были в Софиевский собор св. мощи первого новгородского епископа Иоакима Корсунянина.

Митр. Иов был тесно связан с светочем Русской Церкви, малороссом митрополитом Ростовским св. Димитрием. Историк С. М. Соловьев, воскрешая память обоих, пишет: «Были в Рос сии два архиерея, два человека с различными характерами, подававшие друг другу руки и стремившиеся к одной святой цели, несмотря на трудности времени... Первый был Иов, митрополит Новгорода Великого, мало известный как писатель, отличавшийся практическою деятельностью, но хорошо понимавший необходимость образования для духовенства».

Образование это владыка Иов хотел освободить от того преклонения перед латинской ученостью, которую насаждали в Москве вызываемые туда киевские учителя. Намереваясь завести при своем доме Греко-Латинскую и Славянскую школы, митрополит Иов испросил у царя позволение взять к себе братьев Лихудов, находившихся тогда в ссылке.

Иеромонахи Иоанникий и Софроний Лихуды, родом из Кефалонии, княжеского рода, учились в самой Греции, потом на западе – в Падуе и Венеции, занимая должности учителей и проповедников. В царствование Феодора Алексеевича они, по одобрении их известным патриархом иерусалимским Досифеем, были приглашены патриархом Иоакимом в Москву. По дороге они выдержали в Венгрии и Польше несколько диспутов с иезуитскими учеными. К этому времени в Москве существовала небольшая школа в типографском доме, созданная в 1679 г. патриархом Иоакимом. В 1685 г. – времени прибытия Лихудов – строилось здание академии. Лихуды обучали, сначала в кельях Богоявленского мон., священников, монахов, княжеских сыновей, стольников. Полные курсы начались в 1686 г. по отстройке зданий в Заиконоспасском мон. Лихуды старались избегать схоластического метода и господства латыни. Вместо Аристотеля на первый план они выдвигали священное Писание и отцов Церкви, вместо латинского греческий язык. Сначала ими были довольны в Москве. Доволен был ими и иерусалимский патриарх. Потом другие греки настроили его против них; Досифей стал укорять их в увлечении физикой, да и философией. По настоянию последнего Лихуды были отстранены и в 1701 г. удалены в Ипатьевский мон. Оттуда их и вызвал в 1706 г. митрополит Иов. Пребывание в Новгороде дало им возможность, наряду с преподаванием в митрополичьей школе, заниматься богословско-литературными трудами и переводами.

Училище м. Иова, благодаря успешной постановке дела, сделалось разсадником просвещения, распространившегося далеко за пределы Новгородского края. Четырнадцать школ было открыто митрополитом в его епархии.

Для издания книг м. Иов просил Петра отдать ему типографию, заведенную при царском дворе Симеоном Полоцким, т. н. «верхнюю». Передача её отчего то не состоялась.

Святитель Димитрий Ростовский приветствовал начинание митр. Иова. Он писал ему: «Слыша начавшееся у вашего преосвященства еллино-греческое учение тщанием вашим архиерейским, трудолюбием же премудрейших учителей Иоанникия и Софрония Лихудиев, сильно о том радуюсь, молю Бога да содействует преосвященству вашему и пречестнейшим учителям в том благопотребном деле ибо, что человека вразумляет, как не учение? И Христос Господь, хотя сотворить учеников своих учителями всей вселенной, прежде всего отверз им ум разумети писания. Уподобляешься Господу своему, когда, желая иметь людей учительных, разумных в пастве своей, собрал немалое число учеников, и предложил им учение, которое есть начало и источник всему любомудрию, т. е. Еллино-греческий язык, которым все мудрые учения распространились по всем народам...»

В январе 1708 г. состоялся боярский приговор – взять Лихудов «попрежнему в Москву и учить им в школах греческому языку». Вернулся туда тогда же Софроний. Иоанникий же остался в Новгороде до 1716 г.

Соловьев пишет и о другой деятельности Иова: «В Новгороде явились построенные на архиерейский счет три больницы, две гостиницы и дом для подкидышей. Новгородский митрополит имел особенное искусство, при тогдашних трудных финансовых обстоятельствах, заводить училища, больницы и сиротские дома; обширная переписка с сильными мира сего показывает его практическое направление». Запустевший Колмов монастырь был обращен в первый в России дом призрения подкидышей и незаконнорожденных детей. Сначала он содержит его на свои средства, потом получает пособие от Казны. Важность такой деятельности митрополита становится понятной при чтении следующих строк Соловьева: «В ноябре 1715 года государь указал в Москве и в других городах при церквах, у которых пристойно, подле ограды построить гошпиталии, в Москве мазанки, а в других городах деревянные, точно так же как благотщательное и душеспасительное осмотрение учинил преосвященный Иов митрополит в Великом Новгороде». Указал царь избирать «искусных женщин для сохранения зазорных младенцев, которых матери, стыда ради, отметывают в непристойные места, отчего эти младенцы безвременно помирают, а иные матерями умерщвляются, и потому объявить, чтоб младенцев не отметывали, а приносили-б к тем гошпиталиям и клали в окно тайно».

Архиепископ Филарет (Гумилевский) пишет: «Новгородский митрополит Иов особенно отличался умною и нежною заботливостью о страждущем грешном человечестве. Он построил и содержал богадельню, три больницы, два странноприимных дома. Он же во время мора, свирепствовашего в новгородской и псков ской областях, заповедал для всех новгородцев строгий пост по средам и пяткам, а сам каждый день совершал молебны в среду и пяток с крестным ходом – и христианская надежда его была не безплодна: в Новгороде не было мора».

Около 1702 г. в окрестностях будущей столицы, где много было иноземцев, началось распространение лютеранства и кальвинизма. Митрополит сразу принял против этого меры. Он сам в письмах присылал предостережения против лжеучений. Владыка внушил Лихудам написать: «показание и обличение ересей Лютера и Кальвина», которое они посвятили восточным патриархам. Решительно боролся он с расколом. Против раскольников, распространявших, в связи с преобразованиями Петра, слухи, что антихрист уже близок, он написал «Ответ краткий на подметное письмо о рождении сими временами антихриста», изданный в Москве в 1707 г. В Олонецких лесах, по реке Выгу, в это время существовало крупное раскольничье пристанище, начальником которого был дьячек Данила (Никулин, или Викулин). Потом к нему пришел молодой начитанный и энергичный организатор Андрей Денисьев Второго или Вторушин, ведший свое происхождение от князей Мышецких. Он развил большую деятельность. С ним начал борьбу митрополит Иов. Он помешал Денисовым устроить пристанище для раскольников в бойком месте по р. Чаженге. В 1714 г. брат Андрея, Семен Денисьев (Денисов), был схвачен в Новгороде духовной властью. Владыка возил его к царю в Петербург. После личного допроса царь оставил его в распоряжении митрополита. Тщетно хлопотали за него знатные люди. Соловьев отмечает, что Иов был так силен, что церковные имущества Новгородской епархии оставались в его управлении и не были отданы в ведение Монастырского Приказа.

Митрополит Иов устроял церковное дело в завоеванных от шведов областях, присоединенных к его епархии. В 1704 году он освящал в Петербурге первую церковь во имя свв. Апостолов Петра и Павла.

Владыка Иов пользовался большим уважением со стороны царя Петра и его сподвижников, что вызывало неудовольствие против него в противном лагере. Тетка царевича Алексей, царевна Мария Алексеевна, при встрече с последним в 1716 г. около Либавы, жаловалась ему на митр. Иова, поминавшего на службах царицу Екатерину Алексеевну, противопоставляя его другим иерархам «склонным» к Алексею Петровичу.

Архиепископ Филарет, отмечая письма митрополита Иова, считает замечательным по назидательности его обширное письмо архимандриту Феодосию Яновскому, впосл. архиепископу новгород скому. Многия его письма хранились в библиотеке Петербургской Дух. Академии. Написано было им духовное завещание для Соловецкой обители. При митр. Иове составлена третья новгородская летопись, преимущественно о храмах. Скончался митрополит Иов 3 февраля 1716 г. и погребен в Софийском Новгородском соборе.

В первые сорок лет XVIII века русской иерархии пришлось перенести много тяжелого. Сложно было её положение во время преобразований царя Петра I, затрагивавших и церковное устройство. Опасным стало их положение в правление императрицы Анны Иоанновны. Воспитанная в обстановке старого быта, восприявшая в юные годы подлинное православие и крепко державшаяся его, государыня, однако, имела главными сподвижниками своими иноверцев, недавних иностранцев. Последние, чувствуя недоверие к себе со стороны многих, легко и безпокойно внимали доносам на недоброжелательное к ним отношение высшего духовенства. Это их настроение широко использовал в своих видах архиепископ новгородский Феофан Прокопович, понравившийся царю Петру словом по случаю полтавской победы, приближенный им и ставший его ближайшим сотрудником. Феофан был представителем той части малороссийского духовенства, о нежелательности выдвижения которой, – вследствие заподозренности в чистоте веры, – писал царю еще в 1702 г., им ценимый, патриарх иерусалимский Досифей.

Прот. Георгий Флоровский, именуя Феофана «дельцом, а не деятелем», определяет его даже не западником, а по-просту западным человеком, который православной жизни не чувствовал. «Он не скрывал своего отвращения от обрядности, от чудес, от аскетических подвигов, от самой иерархии» – пишет Флоровский в своей книге «Пути русского богословия». Феофан Прокопович способный, образованный, любивший властвовать, державшийся за свое положение не останавливался ни перед чем чтобы поражать и губить своих личных и идейных противников. В этой борьбе он настраивал против них влиятельных иноверцев и готов даже был широко пользоваться услугами Тайной Канцелярии, органа политической полиции в царствование Анны Иоанновны.

Среди пострадавших по его наветам, был настоящий мученик за отстаивание чистоты православной веры, выдающийся ученый, архиепископ Феофилакт Лопатинский, лично с ним друживший, но считавший себя обязанным бороться с его протестантским уклоном.

Архиепископ Филарет дает о нем такия сведения: «воспитанник киевский, докончивший образование свое за границею, где слушал Бурхарда, с 1704 наставник и префект моск. академии, 1706 г. ректор, с 1722 г. чудовский архимандрит и советник синода; в том же году июня 14 он письменно изъявлял желание служить успехам веры в Иркутске, куда многие не желали отправляться, считая Иркутск местом ссылки. Но синод в докладе государю говорил, что Феофилакт нужен в синоде». В 1723 г. Феофилакт посвящен в тверского епископа, в 1725 г. возведен в сан архиепископа. Соловьев отмечает, что, когда после кончины императора Петра поднялся вопрос о возстановлении патриаршества, то одним из кандидатов называли Феофилакта.

В московской академии он преподавал догматику, в которой присоединял нравственное богословие и полемику, а также философию. Архиеп. Филарет отмечает отсутствие строгого систематического порядка в его курсе. Во время ректорства Феофилакта впервые определилась его борьба с вредными учениями. В Москве с начала XVIII в. получили распространение кальвинския заблуждения. Феофилакт, вместе с префектом академии Стефаном Прибыловским и проповедником Гавриилом Бужинским, способствовал открытию и пресечению их. Во главе кружка вольнодумцев стоял лекарь Дмитрий Тверитинов, учившийся в Немецкой слободе и там заразившийся протестантскими идеями. Архимандрит Феофилакт выступал свидетелем против него. Благодаря твердости и решимости местоблюстителя патриаршего престола, рязанского митрополита Стефана Яворского, собор 1714 года предал Тверитинова и его единомышленников проклятию. За это и сожжение родственника Димитрия, цырюльника Фомы Иванова, последовал строгий выговор местоблюстителю от царя.

Владыка Стефан на этом не остановился и написал, в обличение протестантов, книгу «Камень веры». Она признана была неприятной для знатных чиновников лютеран и кальвинистов, отчего и не дозволена была печатанием до смерти автора ея, скончавшегося в 1722 г. В царствование императрицы Екатерины I вопрос о печатании разсматривался в Верховном Тайном Совете, который отправил ее в 1727 г. архиепископу тверскому Феофилакту, другу покойного Стефана, для просмотра «не явится ли в ней какого подозрения или чего к закону российскому ненадобного». Феофилакт, тогда уже член Синода, дал благоприятный отзыв, и в 1728 г. издал это сочинение. На труд этот сразу ополчились некоторые в России – особенно был недоволен архиеп. Феофан Прокопович – и заграницей. В «Лейпцигских ученых актах» в мае 1729 г. поместили строгий разбор книги. В рецензии помещена биография митр. Стефана и сообщается о скором появлении «замечательной книги» Буддея, а равно высказывается удивление, что «смиренный Феофилакт» мог решиться издать такую книгу.

Архиеп. Филарет, называя рецензию эту «бранной», считает, что она была прислана из России. «Иначе в мае 1729 г. могли ли за границею знать, что «новгородский архиепископ Прокопович признал эту книгу недостойною одобрения в печати», как пишет рецензент?».

В том же году в Москве появилось «Буддея послание к другу в Москву против Стефана Яворского». Буддей был иенским богословом и, по словам архиеп. Филарета, умер 29 ноября 1729 года. Владыка Феофилакт был возмущен этой книгой. «Бедный Стефан митрополит, и по смерти его побивают камнями». Беседуя с доверенными лицами, он, имея в виду, что Буддей умер до издания книги, высказывал уверенность, что она, как видно по слогу книги, писана Феофаном. Феофилакт считал, что книга напечатана в России. Член Верховного Тайного Совета кн. Дмитрий Мих. Голицын, почитатель митрополита Стефана, в августе 1730 предложил Феофилакту написать «ответ на послание» в защиту «Камня». В это же время доминиканец Рибейра, бывший при испанском после в Петербурге Дуке Дестрии, написал защиту митр. Стефана, в виде ответа на послание Буддея.

Архиеп. Феофилакт, приступив к работе, сомневался принадлежит ли один текст святителю Василию Великому. Узнав, что в Риге, по кончине образованного прот. Семена Ярмирковича, московского академика, осталась хорошая библиотека, он послал в конце 1730 г. архимандрита калязинского Иоасафа Маевского купить таковую. Ему же поручил он привести образчики шрифтов рижской типографии, в которой, якобы, собирался печатать свою книгу. Сравнением этих шрифтов с книгой Буддея он полагал убедиться в своих подозрениях на счет места её издания.

С своей стороны архиеп. Феофан вел разследование о месте печатания писания Рибейры, поднесенного тем имп. Анне. Он считал, что оно русского происхождения. Допросы велись в Москве в типографии, в доме бывшего её директора Барсова и в подворье Ипатьевского мон. Архиеп. Феофилакт знал об этом, как учитывал и усиливавшееся с воцарением Анны Иоанновны значение Феофана, поколебавшееся было при Екатерине I и Петре II. Он говорил архим. Иоасафу: «На яву всегда боюсь и во сне пугаюсь». «Чего бояться, вашему преосвященству?» – отвечал архимандрит. – «Боюсь, чтоб кто заочно не обнес государыне». Иоасаф успокаивал. Владыка возразил: «Я знаю, что Ея Императорское Величество милостива, только женское сердце пуще мужеского».

Использовав купленные в Риге книги, Феофилакт закончил свою работу, которую писал без Высочайшего соизволения. Название ей дал: «Апокризис, или возражение на письмо Буддея». Рукопись отправил он кн. Д. М. Голицыну, прося исхлопотать ему разрешение у императрицы. Тот особенного желания сделать это не проявил, отговариваясь болезнью. Тогда владыка послал все того же Иоасафа к троицкому архим. Варлааму, духовнику императрицы, написав ему: «Из дальних стран пишут о противностях нашей вере, а мы и близ живущие о св. церкви радения не имеем». В тот же день Варлаам вызвал Иоасафа и задержал его до третьего часа ночи. Во время пребывания у него Иоасафа, прибыли из Тайной Канцелярии кн. Черкасский и начальник её ген. Ушаков. Архим. Варлаам сообщил им о переговорах с ним Феофилакта. Иоасафа допрашивали в Тайной канцелярии и отпустили. В Москву был вытребован архиеп. Феофилакт. Императрица приняла его и разрешила писать против Буддея. Владыка собирался возвращаться в Тверь, когда снова был вызван во дворец. Канцелярия взяла с него сказку не только не писать на Буддея, но никому о той сказке не сказывать под смертным страхом. Сам Феофилакт так объяснял дело: «В бытность его во дворце приехал друг Новгородского преосвященного, князь Ал. Мих. Черкасский, и знатно то, что, по наговору оного архиепископа, князь о том разговорил её императорскому величеству. И все это препятствие учинилось старанием преосвященного Новгородского».

Архиеп. Феофан, вступая в борьбу, решил соединиться с сильными в России иностранцами – лютеранами, представляя Феофилакта действующим против них. Он подал записку императрице, связывая лиц, идейно выступавших против него, с опальными людьми, отправленными в ссылку. Он писал: «Того же гнезда сверчки сидят в щелях и посвистывают, и дал бы Бог взыскать их и прогнать». О книге Рибейры Феофан доносил: «Иностранных в России мужей ругательне нарицает человечками или людишками и придает, что Русское государство их питает, а церковный закон оными гнушается. Видно на кого он за пропитание иностранных в Российском государстве нарекает! Всех сплошь протестантов, из которых многое число честные особы и при Дворе, и в воинском и гражданском чинах рангами высокими почтены служат, – неправдою и неверностью помарал, из чего великопочтенным особам немалое учинил огорчение. Феофана, архиепископа Новгородского, почтив титлом премудрейшего, коварно порицает склонностью к протестантам за то, что он в некоем слове своем назвал Буддея зело ученым человеком. А Феофилакту, Тверскому архиепископу, сочинил похвалы следующия: Феофилакт Лопатинский, Тверской архиепископ, премудрейший в школах и, по моему известию, преострейший богослов, в епархии предобрейший пастырь, в Синоде правдивейший судья, во всей России из духовных властей прелюбезнейший...». Архиеп. Феофилакт исключен был из состава Синода и удалился в Тверь. «Камень веры» был в 1731 г. запрещен по приказанию Бирона, экземпляры его отбирались.

Наступило для архиеп. Феофилакта краткое затишье перед бурей – его не трогали. Но вызван был из Киева митрополит Варлаам (Вонатович), великолепно издавший там вновь «Камень веры». Он был обвинен в том, что не отслужил молебна о восшествии на престол Анны Иоанновны, и отправлен в Белозерский мон. лишенным сана. Какой то протестант пустил рукопись под заглавием «Молоток на камень веры», в которой, по отзыву архиеп. Филарета, «не столько разсуждения о книге Яворского, в духе лютеранизма, сколько грубая, несовестливая брань на Стефана и его защитников, писаная кем-то из коротко знавших Стефана». Последний выставлен католиком и иезуитом.

По настоянию Феофана привлечены были к ответственности, люди, участвовавшие в переводе книги Рибейры. Первые гулы надвигавшейся грозы послышались в 1732 г. – Феофилакта строго допрашивали в Тайной Канцелярии; три месяца держали его со служителями под стражею и тайно возвратили в Тверь. Вызвано это было появлением в начале 1732 г. пасквиля на Феофана. Подозрение пало на б. судью новгородского архиерейского дома архим. Маркелла Родышевского; он подвергся пыткам. Для обличения же Феофилакта допрашивались иеромонах Иосиф (Решилов), который работал у него в Синоде по делам раскола, личность отрицательная, и архимандрит Калязинский Иоасаф. Феофилакт был неосторожен в разговорах с ними. Привлечены были позднее ризничий тверского архиерейского дома, иерод. Судаков и бывший там подъячий иерод. Алимпий Давыдов. Архиеп. Феофан прочитывал все показания даваемые в Тайной Канцелярии, делал свои замечания, задавал вопросы, указывал сводить обличенных на очные ставки, не щадя увещаний. В инструкции Феофана при допросе Решилова говорилось: «...Всем вопрошающим наблюдать на глаза и на все лицо его, не явится ли какое на нем изменение, и для того поставить его лицом к окошкам...».

И. Чистович в своем очерке «Феофан Прокопович и Феофилакт Лопатинский», дойдя до 1735 года, назвав обоих «старыми знакомыми» пишет: «Только они разошлись и пошли разными дорогами. Они в одно время были за границей; после того вместе были учителями киевской академии. В 1706 г. Феофилакт перешел в Москву (архиеп. Филарет указывает 1704 г.), где вскоре стал ректором Заиконоспасской академии, а Феофан остался в Киеве й стал там ректором. Оба, люди даровитые. Они однакож имели различные убеждения и направления. Феофилакт представлял собою во всем старый порядок и опирался на авторитет старины, которую почитал священною; Феофан усвоил себе новый взгляд и сделался одним из помощников государя в устроении нового порядка вещей... Когда Киев и весь южный край были в восторге от Феофановых изъяснений богословия, московский ректор Феофилакт, вместе с Гедеоном Вишневским, представил митрополиту Стефану Яворскому записку с обвинениями Феофана в неправославии». Оперлись они и на мнение Лихудов. Когда, вызванный в Петербург, «Феофан зашел к московским ученым, его приняли сухо и отнеслись к нему с недоверием, как человеку сомнительных убеждений. Когда Петр назначил его епископом, во Псков, то Стефан Яворский, местоблюститель, отнесся к синодальным членам с увещанием не посвящать его пока он не отречется от заблуждений. Стефан составил даже проект отречения. Но это не было уважено и повлекло только распрю между ними». Стефан уговорил Феофилакта и Гедеона подать в Синод донесения о Феофане. «Издание Камня веры и разнесшиеся по этому поводу толки пробудили в душе Феофана старые, горькия воспоминания. Потом начались толки о патриаршестве и т. д.» («Правосл. Обозрение» т. III, сент. 1860 г. Москва).

В 1735 г. – 10 и 22 апреля – архиеп. Феофилакту посланы были следственные вопросы. 30 мая, 26 и 29 июня он подвергался допросу. Ответы его признаны были неудовлетворительными. 7 июля последовал Высочайший указ, за подписью членов Св. Синода и министров Кабинета, о приведении его к присяге. Форма её составлена была Феофаном. Приведение к присяге состоялось в церкви Успения, близ тверского архиерейского подворья, где содержался архиеп. Феофилакт. Присутствовали члены Синода Питирим, архиеп. нижегородский и алаторский, Леонид, архиеп. сарский и подонский, синодальные члены Аарон, архим. чудовский, Иларион, архим. новоспасский, Амвросий, архим. симоновский и генерал кавалер, л. гв. Семеновского подполковник и Ея Императорского Величества ген.-адъютант Андрей Ив. Ушаков, начальник Тайной розыскной Канцелярии. Указ об учинении присяги велено было владыке иметь при себе в секрете, никому не объявляя. В тот же день синодальные члены донесли Феофану в его приморскую мызу, что «известная ему персона» присягу учинила. В вечер, того же дня, архим. Иларион, возвращаясь от архиеп. Питирима, на пути внезапно скончался и незаметно для слуг, сопровождавших его, выпал из коляски. Им пришлось потом искать его тело.

Затем Феофилакта допрашивали в Синоде на основании показаний Решилова и Маевского. Архиеп. Филарет отмечает, что Синод не имел суждения о снятии с него сана, как позднее и о возвращении такового. Дело о нем перешло в Тайную Канцелярию. Бантыш Каменский, как упоминает архиеп. Филарет, писал, что Феофилакта подымали три раза на виску¹ и столько же наказывали батогами, без рубахи. Три года держался он под тайным караулом на подворье и получил параличный удар. По настоянию Бирона, он указом 13 дек. 1738 г. «за важные вины» был лишен сана и монашества и наименован растригой Феодором Леонтьевым, сыном Лопатинского.

Архиеп. Феофан Прокопович не дожил до такого крайнего унижения и пытки своего идейного противника, умерши в 1736 г. На смертном одре он произнес: «главо, главо! разуму упившись, куда ся приклониши». Проф. Чистович, определяя его приемы в борьбе с противниками, пишет: «Феофан, великий ум, государственный муж, первенствующий член Синода, превращался в агента Преображенской канцелярии, являясь, смотря по времени и обстоятельствам, то доносчиком, то подсудимым, но всегда необходимым её членом» (Е. Сумароков. Лекции по истории Русской Церкви т. II).

30 дек. 1740 г. последовал указ правительницы Анны Леопольдовны, матери младенца императора Иоанна VI: «Бывшего тверского архиепископа Феофилакта, хотя он по следственным делам виновен и явился, однакоже для многолетнего Его Императорского Величества дражайшего здравия и благополучного государствования, також и поминовения блаженной и вечной памяти достойной императрицы Анны Иоанновны, оную вину ныне отпустить, и по прежнему сан архиерейства ему отдать и для пропитания определить его в пристойный монастырь». Архиеп. Филарет пишет: «Страдальца поместил в своем доме петербургский архиепископ Амвросий, и так как он лежал недвижимый, то здесь же члены Синода объявили ему указ, 12 января 1741 г. Зрелище было так поразительно, что все рыдали. Здесь же посетила его Елизавета, тогда еще великая княжна. «Знаете ли меня?» спросила царевна. «Знаю, что ты искра Петра Великого», сказал он. Цесаревна, повернувшись, заплакала и дала 300 р. на лекарства. Блаженный скончался 6 мая 1741 г., в день памяти св. и праведного Иова Многострадального. Погребен святитель в Лазаревской церкви Александро-Невской Лавры.

Архиеп. Филарет пишет: «Недостатки острожского издания библии, напечатанного почти без перемен в Москве в 1663 г. очень заметны были для многих; потому еще в 1713 г. приступили к пересмотру острожской библии. В 1724 г. готовы были напечатать перевод, исправленный Феофилактом Лопатинским, лучшим воспитанником Киевской академии и ректором московской. По кончине Петра I, Феофилакт продолжал исправлять труд свой». В 1735 г. положено было издать библию, но из за преследования Феофилакта, это не состоялось. В царствование императрицы Елисаветы проверены были прежние труды, и в 1751 г. библия была напечатана. Архиеп. Филарет поясняет, что главнейшия поправки, принятые в печатное издание, принадлежат архиеп. Феофилакту.

Архиеп. Феофилакт заведывал в Синоде раскольничьими делами и был усердным обличителем раскола. Им написаны «Неправда раскольническая, которую на себя объявили выгорецкие пустосвяты в ответах на вопросы, поданные от честного иером. Неофита». В нем обращено преимущественное внимание на 50 ответов поморцев, в которых исчислены мнимые новины русской Церкви, из за которых раскольники отделились от нея. Феофилактом написано также «увещание к невеждам» и другия противораскольничьи воззвания. (Архиеп. Филарет «Обзор русской духовной литературы»).

Святитель был хороший проповедник. Им составлена служба на день Полтавской победы. Ему, по повелению Петра I, поручено было в 1718 г. перевести книгу Виргилия Урбина о начале всяких изобретений. Ценил он поэзию. Им написана ода из 64 латинских стихов. Любил он музыку.

Приводится архиеп. Филаретом отзыв о нем иностранца современника. Фандербек писал в 1726 г. Кезелеру:

Ученый круг уважает Феофилакта Лопатинского, епископа тверского. Этот человек самого многостороннего образования, знаток греческой литературы, которой занимается очень прилежно и с большими успехами. Он был профессором в московской академии; после многолетних занятий на этом пути, принесших большую пользу юношеству, он возведен в ту степень, которую теперь занимает. Его непоколебимая честность во всех обстоятельствах жизни напоминает собою золотой век».

В отличие от жизни владыки Феофилакта, прошедшей в борьбе за подлинную веру и преизбыточествующую страданиями, мирно совершил свой жизненный путь владыка Симон (Тодорский), известный ученый филолог-ориенталист, принесший своими знаниями много пользы Церкви. Его ученики, учителя греческого языка в московской академии – иером. Иаков Блонницкий и киевской – Варлаам Лящевский, преподававший и богословие, столь много, вместе с архиеп. Феофилактом, потрудившиеся при исправлении Библии, были учениками владыки Симона.

Сыном простого малороссийского казака был Симеон Феодорович Тодорский или Теодорский, родившийся 1 сент. 1701 г. в гор. Золотоноше, Полтавской губ. Учился он сначала в Киевской Академии и, будучи способным и прилежным, особенно занялся латинским языком. Захотелось ему усовершенствоваться в науках за границей. В 1729 г., одолев трудности, попал он в Галле. Тамошний университет был средоточием тогдашней немецкой образованности и пиэтизма.

Тодорский, наряду с прохождением богословских и философских наук, остановился на изучении греческого, еврейского и других восточных языков. Он обратил на себя внимание профессора богословского факультета, знаменитого ориенталиста Генриха Михаэлиса (1668–1738), который включил его в число 12 членов заведываемой им коллегии, предназначенной для усовершенствования в упоминаемых предметах. От учившихся там требовалось говорить и писать по латыни, на подлинных языках прочитать Ветхий Завет раз в год, Новый – три раза. Шли упражнения в еврейском, халдейском, сирийском, арабском языках.

Изучив и проникшись Священным Писанием, оставаясь крепким православным, Симеон Тодорский, только в малой степени оказался под влиянием пиэтизма. Его учитель Михаэлис был противником пиэтиста Шпенера. Тодорский перевел на слав.-русский язык сочинение Иоанна Арндта (1555–1621), лютеранского пастора: «Об истинном христианстве», в котором вразумлялись те, кто хвалятся Христом и Его словом, ведут же жизнь нехристианскую. Императрица Анна Иоанновна по докладу архиеп. Феофана Прокоповича, прислала на издание книги 600 р. В предисловии Тодорский указывает чистый источник, откуда Арндт мог черпать то, что полезно всякому христианину – это Священное Писание и беседы пр. Макария Великого. Отмечает он способ изложения Арндта, чуждый вероисповедной полемики. Перевод был напечатан в 1735 г. в Галле. В первый же год пребывания членом Синода архим. Симон участвовал в обсуждении вопроса о запрещении его заграничного перевода, своевременно не свидетельствованного Синодом. Убежденный доводами об опасности соблазна от переведенной им лютеранской книги, он смиренно согласился с решением изъять его книги и запретить перевод на русский «диалект» подобных произведений. Под этот запрет подпали и два других его перевода заграничного времени: «Анастасия проповедника к познанию страданий Христа», и неизвестного автора «Учение о начале христианского жития».

Возвращаясь на родину, Тодорский, по пути, знакомился, как это отмечает Флоровский, с иезуитами и учительствовал в Венгрии у православных греков. Через полтора года – в 1738–39 г. – он прибыл в Киев.

Митрополит Рафаил (Заборовский), следивший за работой Симеона в Галле, оказывая ему там в последние годы поддержку и денежно, решил использовать его богатые знания. С этой целью митрополит открыл в академии филологические классы заброшенных языков греческого и еврейского, присоединив к ним немецкий, который Тодорский знал в совершенстве. Последний был назначен первым ординарным профессором этих языков.,

Е. Сумароков, данными которого широко пользуемся, пишет: «Целью профессорской деятельности Симона было не только сообщить своим ученикам основательное знание преподаваемых им языков, но и познакомить их чрез языкознание с более существенными науками – Священным Писанием, богословием, философией, риторикой и поэзией, и, таким образом, на филологической основе дать им общее гармоничное развитие и образование. И его труды не остались безплодны. Неутомимое усердие к занятиям, богатство сообщаемых им знаний, сила слова, теплота чувства производили необыкновенное действие на учеников его. Один из них, Иоанн Миткевич, впоследствии епископ Белгородский, писал Симону: «Сколько приготовил ты красноречивых ораторов, сколько мудрых философов и богословов!». Другой ученик, Иоанн Паскевич, говорит в письме к нему: «Ты так вел свое обучение, что никто надивиться не может, смотря на богатые успехи учеников твоих, оказанные ими в такое короткое время...» «Твое учение, писали ученики его, в числе их Георгий Конисский, продолжавшееся у нас столько времени, сколько Павлово в церквах Милетской и Ефесской, образовало наши души». Вообще письма к Симону учеников его дышат самыми глубокими чувствами благодарности за обогащение их полезными знаниями и влиянию его одного приписывают все успехи их образования».

Не менее благотворное влияние производил Симон на учеников и примером святой и благоугодной жизни своей. «При содействии твоей любви я упражнялся в красоте добродетели и учился у тебя нравственному совершенству», писал Симону упомянутый ученик его Паскевич. Другой ученик, Феодор Ляссеветский, называя Симона «мудрейшим и лучшим из людей», так характеризовал нравственную личность его: «Я знаю, писал он, ты свято прилежишь к божественному, воздержен к земному, ищешь не своего, а принадлежащего возлюбленному тобою Христу». Названный выше Миткевич писал Симону: «Молю Бога дать тебе здоровье и счастие, до тех пор, пока душа твоя, вечно ищущая горнего и безсмертного, пребывает в смертном теле, доставляя отечеству и его церквам весьма много полезного». («Лекции по истории Русской Церкви», т. II).

В 1740 г. он, оставаясь профессором академии, пострижен был в монашество, с именем Симона, посвящен в сан иеромонаха и назначен катихизатором в Братском монастыре. Митр. Рафаил настолько ценил качества и способности Симона, что рекомендовал его императрице Елисавете Петровне в законоучители и воспитатели наследнику престола, племяннику государыни. Указ о вызове его последовал 31 мая 1742 г.

Вел. кн. Петр Феодорович, род. в Киле, в 1728 г., был сыном вел. кн. Анны Петровны и герцога Голштинского. С раннего детства скверно воспитанный в Германии, он был своенравным, вспыльчивым, грубым и не воспринимал ничего отвлеченного. В Россию прибыл проникнутым почтением ко всему немецкому, пренебрежительно относился к русскому, совершенно чужд был православной вере. Учителям трудно было заниматься с ним, особенно же тяжело было иером. Симону. Ученику доставляло удовольствие во время уроков надсмехаться над ним, даже оскорблять его. Краткость срока данного для обучения его основам православной веры тоже затрудняла задачу наставника. По принятию им православия, Симон оставался его духовником. Академик Штелин, преподававший престолонаследнику ряд предметов, говорил, что, если император Петр III не любил никаких шуток над верой и словом Божиим, то этим, без сомнения, он обязан наставлениям Тодорского.

В 1744 г. Симон, с 1743 г. архимандрит костромского Ипатиевского монастыря и член Синода, начал давать уроки Закона Божия невесте наследника престола, принцессе Ангальт-Цербстской Софии-Августе, прибывшей в Россию. Отец ея, прусский генерал, по свидетельству короля Фридриха II, был ревностный лютеранин, не желавший даже позволить дочери «сделаться шизматичкой». Пятнадцатилетняя принцесса отличалась характером, неспособным легко поддаваться посторонним влияниям, и была убеждена в правоте лютеранской веры. Архим. Симон не обострял своего отношения к лютеранству, указывая и на положительное в нем имевшееся. Постепенно он отучил ученицу от предубеждения к православию и завоевал её уважение и доверие. Проявилось это вскоре, во время её серьезной болезни в Москве. Имп. Екатерина II, в своем описании этого тревожного события, пишет, что мать её хотела вызвать к ней лютеранского пастора. Принцесса же сказала: «Это зачем? позовите лучше Симона Тодорского, я охотно буду с ним говорить». Призвали его, и он говорил со мною в присутствии всех и все были очень довольны нашим разговором». В дальнейшем, выдвигая преимущество Православия, оставшегося верным подлинным началам древней истинной Церкви, он завершил обращение Екатерины. Присоединение её состоялось 28 июня 1744 г. Сумароков приводит письмо матери Екатерины своему мужу. Она пишет об архим. Симоне: «Он очень сведущ в истории своей церкви и в началах, на которых она основана. Он более способен, чем светский человек, показать малоосновательность предубеждения против нея, в которые мы погружены или по незнанию, или по пренебрежению».

Архим. Симон был оставлен при дворе императрицы, пользуясь её благоволением. Это давало ему возможность оказывать помощь многочисленным просителям, к нему обращавшимся. Среди них были люди разных исповеданий и положений. Профессор университета Крузий, протестант, говорил, что он прибегает к его помощи, веря в его святость и полагаясь на христианскую доброту. Известен был Симон, как проповедник. В Киеве его толкования по праздникам т. н. «больших инструкций» привлекали многих слушателей и были ими очень любимы. Не прекращал он в столице своих изследований по восточной филологии, рукописи которых находились в библиотеке Академии Наук, когда владыка Филарет писал свою «Историю Русской Церкви». Как член Синода принимал он участие в исправлении и окончательном редактировании славянской Библии, для чего особенно важно было знание им в совершенстве еврейского, сирийского, халдейского, арабского, греческого, латинского и немецкого языков. Как филолог-ориенталист Симон пользовался европейской известностью. Он постоянно выписывал лучшия заграничные издания и собрал богатую библиотеку. Александрийский патриарх Александр писал ему: «До нас доходит слух о твоей высокой мудрости и ревности. Благодарим Бога и возсылаем хвалу Ему за то, что Он доныне не перестает воздвигать в Своей церкви боголюбивых пастырей и ревнителей благочестия».

31 марта 1745 г., в день памяти св. муч. Ипатия, архим. Симон, в присутствии имп. Елисаветы Петровны, посвящен был во епископа Костромского и Галичского, а через пять месяцев перемещен на Псковскую кафедру, на которой в 1748 г. получил сан архиепископа. Владыка скорбел, что, оставаясь почти все время в С.-Петербурге, он больше письменно управляет епархией. В 1750 г. он испросил отпуск в свою епархию. Во Пскове архиепископ цроявлял много заботливости в отношении семинарии, открытой занимавшим ранее эту кафедру его покровителем владыкой Рафаилом. Разрешал он нуждающимся семинаристам занимать во Пскове свободные места дьячков; соорудил под Троицким собором церковь во имя св. кн. Ольги, украшал церкви.

В непрестанном и усиленном умственном труде протекала вся жизнь владыки Симона. Заболев во Пскове, он с 21 на 22 февраля 1754 г. преставился. Погребение его совершено было 12 марта архиепископом Петербургским и Шлиссельбургским Сильвестром. Денег от него не остаюсь. Весь излишек содержания он расходовал на покупку книг и помощь нуждающимся.

В книге «Русская Церковь и Русские подвижники XVIII века» Е. Поселянин дает такое определение владыке Симону: «Всюду, при всех обстоятельствах жизни своей, – воспитанник Киевской академии, бедный труженик, студент университета в Галле и придворный проповедник, в котором все искали: он был всюду ровный, светлый, добрый и сочувствующий. Глубокая образованность его вместо того, чтобы наполнить его самомнением, только украсила, сделала выпуклее лучшия черты его характера. Твердый, цельный, глубокий: он овладевал всегда намеченною им целью. Душевные силы его были уравновешены. Ни одна из них ие забывала другую. Мысль и чувство, ум и сердце – у него были в полному ладу. Но все, что было доселе сказано, является лишь внешней оболочкой его жизни. Как протекала сокровенная его жизнь с Богом, в чем состояли его монашеские подвиги: это навсегда останется неизвестным. Но, конечно, высок был строй души его, если окруженный миром и суетой его, среди пышности Двора и искушений власти, честолюбия, роскоши – он прошел чрез эту точно чуждую для него область, не взяв ничего, не отдав ей ни одной мысли».

Недолго он пребывал во Пскове, но за это время снискал почитание и славу святого. «Сотни простолюдинов, прибывающих в город с крестными ходами, прежде всего спешат побывать у гробницы святителя Симона, помолиться пред нею, облобызать ее. Многие просят служить панихиды по усопшем архипастыре, с молитвенными прошениями к нему о помощи в нуждах их и с благодарными молениями за исцеления, полученные ими, как они веруют, от благоговейно чтимого святителя». («Жизнеописания отечественных подвижников благочестия XVIII и XIX веков». Февраль).

Со второй половины XVIII века, когда верхний слой русского народа, в части своей, подвергался порче безверным вольтерьянством или мистически вредным масонством, той заразе, которая пришла с Запада, в столице все более разраставшейся Империи занимал архиерейскую кафедру скромный, правдивый, прямой, строгий к другим, но и к себе, милосердный архипастырь, митрополит Гавриил (Петров-Шапошников). Блюститель строгого иноческого жития, он принимал ближайшее участие в государственной жизни, полной тогда творческих порывов. С ним считалась великая Екатерина, называвшая его «мужем острым и резонабельным», его почитал император Павел. Более же всего был он.духовно близок с праведными иноками, возрождавшими на Руси старчество. Им зажжен огонь Православия, в Северной Америке.

В Москве 18 мая 1730 г. родился младенец Петр. Он был, сыном Петра Петрова, синодального иподиакона, поставленного потом священником московской Космо-Дамианской церкви в Старых Панех в Китай-городе. Петр хорошо учился в славяно-греко-латинской академии, проявляя любовь к храму Божию и склонность к уединению. «Духовное начальство желало видеть его монахом, но он уклонялся или «по крайнему благоговению к монашеству» или «потому что монашеское звание упало тогда во мнении воспитанников Академии по причине грубого деспотизма малороссов монахов – начальников их» («Русский Биограф. Словарь»). После окончания Академии Петр два года жил при отце, мечтая о «просфорническом месте», потом служил справщиком в синодальной типографии. Его ценил архимандрит Троицкий, Гедеон Криновский, бывший тогда членом Синода и придворным проповедником. В 1758 г. он устроил ему место учителя риторики в лаврской семинарии и склонил к принятию монашества. Пострижение состоялось 28 июня 1758 г. в Троицком подворье в Петербурге; первого июля инок Гавриил был рукоположен новгородским митрополитом Димитрием Сеченовым в иеромонахи. Через неделю он был назначен ректором Троицкой лаврской семинарии и учителем богословия, 14 августа – наместником Троице-Сергиевой Лавры. Префектом семинарии и учителем в ней состоял в то время друг о. Гавриила, принявший от него иноческое пострижение, иером. Платон Левшин, буд. митрополит московский.

Весь в работе, о. Гавриил вел жизнь трудолюбивую и чрезвычайно воздержанную. В 1761 г. он был определен ректором и учителем богословия в Московскую академию и архимандритом Заиконоспасского мон. В том же году дано ему право «в разсуждение знатной степени и ректорства иметь на мантии скрижали и посох с яблоками». Иерархическое движение архим. Гавриила идет дальше, чему способствует Гедеон Криновский, тогда уже епископ Псковский. В 1763 г. он в декабре хиротонисан в Петербурге во епископа тверского. В 1765–6 г. владыка Гавриил, с архиеп. псковским Иннокентием Нечаевым и иером. Платоном Левшиным участвовали в составлении проэкта преобразования духовных школ, который был одобрен государыней. В нем не изменялся латинский тип школы, но чувствовался новый дух; оттенены интересы общего развития, предлагалось смягчение дисциплины и нравов. Предлагалось «вперять в учеников благородное честолюбие, которым бы они, яко пружиной, были управляемы в поступках». Имелось в виду введение новых языков. Императрица проект одобрила, но осуществлен он не был. Тогда же государыней поручено было тем же лицам, в качестве представителей духовенства, разсмотреть её «Наказ» комиссии о составлении нового уложения. Довольная отзывом, императрица пригласила их в Москву на торжественное открытие комиссии.

С того времени еп. Гавриил становится хорошо известный имп. Екатерине II, которая оценила его. Во время путешествия по Волге она посетила владыку в Твери и посвятила ему свой перевод французской книги «Велизарий» Мармонтеля. В 1768 г. он был назначен депутатом от Св. Синода в Комиссию по составлению нового уложения и его настояниям духовенство обязано тем, что сохранило свою сословную самостоятельность. В Комиссии предполагали, было, духовенство приравнять к среднему сословию наравне с мещанами и разночинцами. За успешные труды в Комиссии еп. Гавриил был назначен в 1769 г. членом Синода. Вслед затем императрица пожелала, чтобы он занял освободившуюся петербургскую кафедру. В 1770 г. он, в сане архиепископа, вступил на нее. В 1775 г. ему вверено было управление и первенствующею Новгородскою епархиею. В 1783 г. императрица пожаловала владыку Гавриила саном митрополита Новгородского. С.-Петербургского и Олонецкого.

Одним из первых архипастырских деяний преосвященного Гавриила была должная постановка образовательного дела. Им открыты были духовные училища в Новгороде, Старой Руссе, Тихвине, Валдае и Боровичах, оборудовано новое помещение для Александро-Невской семинарии, соединенной в 1778 г. с новгородской с именем «Главной». Целью её было подготовлять не только пастырей, но и наставников для отдаленных семинарий, для чего расширен курс наук. Много усердия проявлял владыка для лучшего устройства Александро-Невского монастыря. Им был сооружен величественный Троицкий собор, освященный, в присутствии государыни, 30 авг. 1790 г. В него перенесены были св. мощи благоверного вел. кн. Александра Невского. Над монастырскими вратами основал он Скорбященскую церковь, в столице Покровскую церковь.

Владыка Гавриил более всего вкладывал свою душу во все, касавшееся иночества. Ему обязано оно, в огромной мере, своим будущим расцветом в XIX веке. Он содействовал духовному обновлению многих обителей, устрояя в них общежития по уставу Афонской горы. Чистый сердцем, владыка искал всюду учительных старцев – «мужей богодухновенной жизни, которые бы, насади в обители добродетельные подвиги, послужили спасению других». Митр. Гавриил стремился привести монашество к «жизни трезвенной, целомудренной, кроткой и благоговейной». Он находился, путем переписки, в тесном общении с приснопамятным архим. Паисием Величковским и его учениками. С некоторыми удавалось ему и беседовать. Питомниками духовных старцев считал он пустыни со строгим уставом: Саровскую, Софрониеву, Флорищеву. Даже пустынники, спасавшиеся в Брынских лесах, не могли укрыться от его зоркого взгляда. Любимый его келейник Феофан, буд. архимандрит Новоезерский, знал на перечет всех русских пустынников, и от него м. Гавриил черпал сведения о них.

Обретен был митр. Гавриилом один из светильников Саровского мон., иером. Назарий. Тамбовский епископ Феофил, желая удержать в Сарове о. Назария, представил его малоумным и неопытным в духовной жизни. Владыка ответствовал ему: «у меня много своих умников, пришлите мне вашего глупца». В 1782 г. о. Назарий определен был строителем на Валаам и упрочил внешнее и особенно внутреннее состояние этой древней обители. Спасен был владыкой от запустения и Коневский монастырь; отстоял он Симонов мон., предназначенный к закрытию. В устроении Валаамского мон. о. Назарию, с 1786 г. игумену, много помогал митр. Гавриил, его особенно любивший, и жертвовавший много своих денег на монастырския постройки. К иг. Назарию обратился владыка, когда возникла необходимость отправить из братии монастыря десять иноков для озарения светом Евангельским диких еще язычников, проживавших в русских владениях в С. Америке. Среди них просияли начальник миссии архим. Иоасаф, вскоре возведенный в сан архиерея, но, к прискорбию, потонувший во время кораблекрушения; ревностный иером. Ювеналий, замученный язычниками; праведный монах Герман. Пытался митрополит и в столичном Александро-Невском мон. завести порядок пустынный, с помощью выписанных монахов Софрониевой пустыни. Митр. Гавриил способствовал переводу архим. Паисием Величковским с греческого на славянский язык «Добротолюбия», содержащего наставление о духовной жизни и умной молитве.

Митр. Гавриил был настоящим монахом. Его идеалом было «иметь маленький кусок хлеба и быть всегда в церкви». Обстановка и пища его были самые простые. Предпочитал в своем поведении простоту, но иногда мог казаться важным и сухим. Проявил он решительность в следующем. При освящении церкви владыка выслал из алтаря черезчур объевропеившегося и бритого придворного протопопа Андрея Самборского, служившего ранее в заграничных церквах. Писал он 10 мая 1800 г. архиеп. казанскому Амвросию Подобедову: «Я денег не копил. Желаю и ожидаю вечного блаженства». Признавал свою ответственность за паству, говоря: «Я бы желал всегда при всяком быть и всякого, сколько Бог наставит, научить истине». По субботам он раздавал милостыню. Келейник Феофан говорил, что его владыка «угодил Господу Богу».

Понимая опасность современных ему лжеумствований владыка Гавриил, во время ужасов французской революции, советовал преосвященному Платону закрыть в московской академии и семинариях класс французского языка т. к. «неблагонамеренные из учеников знание сего языка употребляют». Старался он увещаниями обратить старообрядцев и порою преуспевал в этом. Содействовал он единоверию.

Владыка Гавриил был известен, как проповедник и заботился о развитии проповеди. Этой цели служило, изданное впервые в 1775 г., «Собрание поучений на все воскресные и праздничные дни», составленное им и владыкой Платоном. Обработка его заключалась к приданию проповедям простоты, дабы сделать их доступными для народа. Собрал он «Отеческия поучения на каждый день». Как толкователь Писания писал о соборных апостольских посланиях; остались в рукописях толкования на блаженства и некоторые псалмы.

Архиеп. Филарет пишет: «Догматическое богословие, которое преподавал он в Сергиевой семинарии и в московской академии, есть лучшее систематическое сочинение того времени: с основательностью разсуждений, не допускающею лишних схоластических тонкостей, соединяет он ясность изложения, достаточный запас исторических сведений и внимательность к точному изречению св. Писания». Владыка, по поручению Синода, исправил и напечатал «Последование в неделю Православия». Написал он «О служении и чиноположениях православной Греко-Российской Церкви», «Последование о посещении болящих» и чин исповедания кающимся.

Известен митр. Гавриил и как филолог. Он участвовал в составлении правил для сочинения Академического Словаря и представил в Академию «приведенные в словопроизводный порядок» слова на буквы: И, И, К. Академия засвидетельствовала, что в этой работе она одолжена преимущественно его советами и трудами. Труды владыки Академия увенчала золотою медалью. Он был членом Академии Наук и Академии Художеств.

Митр. Гавриил, как первенствующий член Св. Синода, совершил миропомазание императора Павла I. Он, первый из русского духовенства, получил от монарха ордена Св. Андрея Первозванного и благ. вел. кн. Александра Невского. Государь в первое время благоволил к нему, хотя ведомо было его тяготение к порядкам прежнего царствования. Позднее, из иерархов, приближен был Павлом архиеп. Казанский Амвросий. Митр. Гавриил подумывал о «месте поприватнее». Вызвал он неудовольствие импера тора отказом принять Мальтийский католический орден. Но просьбы его удовлетворялись. Он исхлопотал указ об освобождении священнослужителей от телесного наказания. Александро-Невская семинария была по Высочайшему повелению преобразована в Академию и монастырь возведен на степень Лавры. В сентябре 1799 г. ему предложена была киевская митрополия. Он отказался и, чувствуя немилость царя, просил об освобождении по утомленности от петербургской епархии и о разрешении переезда в Новгород для поправления здоровья. Последовало в декабре назначение архиепископом петербургским Амвросия. Митр. Гавриил стал именоваться новгородским и олонецким. Позднее просил он об увольнении на покой, с пребыванием в московском Симоновом монастыре. В декабре 1800 г. последовал указ об его увольнении на покой, с пребыванием в новгородском архиерейском доме. Туда 14 дек. его, больного, «внесли на руках в покои».

Последний месяц жизни владыки был отравляем неосновательными «прицепками» при сдаче имущества Лавры. Он должен был отписываться о оловянных и серебрянных тарелках, о бархатных и штофных стульях. Угасавший старец писал: «Я за себя Бога свидетелем представляю, что не корыстовался ничем, а что много моего за лаврою оставил». В другом письме заявлял: «Откажусь от всего, изнемогают мои силы; если начеты пойдут, продам панагии и буду при всей моей невинности уплачивать». В остальном жизнь его догорала так:

Живя на покое, владыка всей душою предался духовным подвигам. Он поселился в келлиях около храма святого Никиты, епископа Новгородского, где ежедневно совершались службы. За дверями храма была спальня, откуда митрополит, по слабости своей, всегда слушал богослужение и каждую неделю в этом храме исповедывался и причащался святых Христовых Таин. Малая часть белого хлеба и горшечек сарачинского пшена с черносливом составляли его обыкновенную пищу. После обеда, немного отдохнув, он читал, при помощи двух канонархов, беседы святого Иоанна Златоустого и другия душеспасительные книги. Часто он проводил целые ночи в слезной молитве, стоя на коленях пред святою иконою. По субботам раздавал милостыню, для принятия которой собиралось множество нищих. Любил он из своих рук кормить голубей пшеницей, и они так привыкли к старцу-святителю, что садились ему на плечи. В то же время владыка занимался составлением духовного завещания. Свои драгоценные вещи он завещал в ризницу Новгородского Софийского собора, частию брату своему архиепископу Варлааму в Тобольске, а деньги на бедных учеников. Александро-Невской Академии и Новгородской семинарии и на поминовение сродников в Новгородской церк ви. Преосвященный Гавриил тихо скончался 26 января 1801 г. на 71 году жизни, сидя на софе, окруженный многими духовными лицами, которых он призвал к себе, почувствовав скорое приближение смерти. Тело его погребено в Софийском соборе, в приделе святого Иоанна Предтечи». («Жизнеописания отечественных подвижников благочестия XVIII и XIX веков». Январь.)

Митр. Гавриил много благотворил. Он охотно помогал бедным, помещал их на свои средства в богадельни, неимущих больных снабжал лекарствами, составлением которых сам иногда занимался. Несколько тысяч рублей было внесено им в Сохранную казну, чтобы на проценты с них употреблялись лекарства для больных, на бедных воспитанников Московской академии, на поминовение близких ему усопших. На могиле его часто служились панихиды, преимущественно людьми, страдающими зубными болями.