О представлении старообрядцев австрийского согласия высокопреосвященному митрополиту Сергию и примечательной речи императора Николая Павловича

Обстоятельства вынудили вас провести лето нынешнего года вне Москвы, а часть осени даже на южном берегу Крыма. Возвратившись оттуда, не мало нашли мы нового в Москве, а именно в области, наиболее близкой вам и наиболее нас интересующей. Самое главное и важное – в Москве, был уже новый архипастырь. Все церковные люди, все, кто близко к сердцу принимает, положение церковных дел в Москве, с напряженным вниманием следили за его начальными; действиями и распоряжениями, и выносили из своих наблюдений оправдывая надежды на будущее. Из сфер, близких к расколу, доходили слухи, что и досужие старообрядцы по Австрийскому священству уже сделали попытку заслужить благоволение, или по крайней мере; снисхождение к ним (т.-е к их незаконным действиями) у нового владыки, – но попытка не увенчалась успехом, к великой радости православных и к немалому огорченно ревнителей раскола. Такие ходили слухи; а потом явились в «Московских Ведомостях» и статья, сообщающая некоторые подробности о свидании представителей Австрийского старообрядческого согласия с высокопреосвященным митрополитом Сергием, – статья, писанная, очевидно, лицом, имевшим точные о нем сведения. С особенным удовольствием приводим в нашей, надолго прерванной, летописи эту статью, так как и она, и особенно самое событие, в ней описанное, имеют, по нашему убежденно, чрезвычайно важное значение для уяснения и установления отношений, долженствующих быть между православным архипастырем и расколом, – особенно той половиной раскола, которая имеет своих, якобы «древлеправославных», лжепастырей и, отвергая законность православных архипастырей, стремится заменить их этим своими ложными архиепископами п епископами, открыто существующими под именем Московских, Казанских, Ниже-Городских и т. д. Вот что именно читаем в статье «Московских Ведомостей».

Испросив предварительно у владыки митрополита разрешение представиться его высокопреосвященству, депутация от московских старообрядцев Австрийского согласия явилась 9 сентября ко владыке, с хлебом-солью на блюде Под благословение ко владыке старообрядцы не подошли, а просили только принять от них хлеб-соль. Владыка спросил, с какою целью подносят они ему это. Старообрядцы ответили, что они рады его приезду в Москву и, в знак уважения к нему, но русскому обычаю подносят ему и просят принять хлеб-соль.

Владыка ответил.

«Понятно, когда вы, соблюдая, как говорите, русский обычай, подносите хлеб-соль светским лицам, которым подчинены; но я лицо духовное, от которого вы не состоите ни в какой зависимости. Когда кто из православных подносит мне хлеб-соль, то прежде подходить под благословение, и я, хотя человек грешный, но получивший преемственно от Апостолов епископскую благодать, преподаю им благословение, и получавшие мое благословенье сознают, что сподобляются благодати по своей вере. Посему, когда случалось мне, при обозрении епархии, принимать хлеб от деревенских жителей, я имел обыкновение, благословив его, преломлять на части, вкушал сам и раздавал предстоящим и поднесшим, в знак духовного общения. А теперь – могу ли я сделать так?... Вы не подходили ко мне под благословение, посему н от благословенного мною хлеба вкушать не будете... Как же я могу принять от вас хлеб-соль, когда вы вкусить от благословенного мною хлеба считаете невозможным? Если вы не можете принять моего благословения то и я не могу принять вашего приношения. Принять его было бы противно моей совести, и этим я ввел бы себя в зазрение у православных.

Старообрядцы настаивали чтобы владыка принял хлеб-соль просто во русскому обычаю, не благословляя.

Владыка ответил:

«То же говорили мне люди разных исповеданий, и даже евреи, поднося хлеб-соль; о духовном общении тут не могло быть п речи, они не делали о том никакого упоминания оставались ори своей вере, считая ее истинною. Так и у вас, старообрядцев, сколько есть различных толков, и каждое общество себя только полагает быть правым и почитает святою соборною апостольского церковью, прочих всех – еретиками. Если я от вас приму хлеб-соль, то придут ко мне разных толков беспоповцы, придут ваши неокружники, и ссылаясь на вас, будут говорить: «Как принял от них хлеб-соль, так прими и от нас; притом мы лучше их, – мы одни правоверующие, мы только и составлям собою соборную и апостольскою церковь». И когда приму от вас хлеб-соль, то надо принимать и от всех, за что и вы не похвалите меня». Старообрядцы продолжали просить. Владыка сказал: «Вы настаиваете, чтобы я принял от вас хлеб-соль, а под благословение не подходите; скажите, за кого вы меня почитаете, кому подносите хлеб-соль? Я с вами говорю откровенно, а вы со мною говорите уклончиво. Не принимая моего благословения, вы этим прямо даете знать, что признаете меня за еретика».

Старообрядцы возразили: «Мы под благословение не подходим, потому что, как сами знаете, еще в предках наших сделалось разделение». Владыка ответил:

«Предки ваши от Церкви отделились несправедливо, ошиблись; а вы обязаны ли следовать их ошибке?»

Старообрядцы сказали, что они следуют старине. Владыка ответил:

«В старых книгах есть обряды ваши и наши. – есть двуперстие, есть и троеперстие. Когда то и другое есть в старых книгах, из-за чего же разделяться и раздирать Церковь? А притом Церковь в обрядах делает нам всевозможный уступки...»

Старообрядцы сказали: «Ваши предшественники от нас принимали хлеб-соль». Владыка ответил:

«Я действую по моему убеждению и объяснил уже вам, по каким причинам не могу принять».

Старообрядцы сказали: «Митрополит Иннокентий, принимая нас, сказал: нужно молиться и благодать поможет рассмотреть истину. И Господь сказал в Евангелии: никто же может прийти ко Мне...» но дальнейший слова умолчали. Владыко дополнил, говоря: «Господь сказал во Евангелие: Никтоже может прийти ко Мне, аще не Отец, пославый Мя, привлечет его».

Старообрядцы возразили: «Видите, только благодать привлекает человека!» Владыка сказал:

«Благодать упорных и не хотящих не привлекает. Сам Господь сказал: обратитеся ко Мне, и обращуся к вам; велено испытывать Писание, чтобы уразуметь истину.

Старообрядцы согласились, что важно рассмотреть истину. Владыка сказал:

«Если хотите рассматривать истину, то можете всегда приходить ко мне; я готов всякому сказать правду».

Затем, не приняв приношения, высокопреосвященный отпустил старообрядцев.

Итак, новый московский архипастырь ясно и точно указал старообрядцам Австрийского согласия те отношение к расколу, в какие намерен поставить себя и в каких действительно должен находится православный архипастырь: он всегда готов принимать старообрядцев для бесед с ними о вере, для разъяснения им истины в вопросах разномыслия между расколом и православием, для разрешения их сомнений и недоразумений относительно церкви, но хлеба и соли от них не приметь дотоле пока они сами не примут прежде его благословения и не согласятся разделить с ним благословенный им хлеб, то есть пока остаются в расколе с церковью. Это значить, что он признаёт недозволительным для православного архипастыря, не согласным с его достоинством и обязанностями – входить в близкое житейское общение с раскольниками, даже вкушать их хлеб-соль, при отсутствии духовного взаимного общения, – и признает на основаниях несомненной справедливости. Поступив иначе, он оказал бы потворство и снисхождение лжи в лукавству раскольников: ибо они поднося хлеб-соль московскому православному митрополиту будто бы в знак особого к нему уважения и в свидетельство своей радости по случаю его приезда в Москву, на самом деле, в действительности, не питают н не могут питать к нему никакого уважения, как лицу, которое считают за еретика, благословение которого гнушаются, почитая его еретическим, безблагодатным, на самом деле не радуются и не могут радоваться его прибытию в Москву, так как видят в нем лицо, незаконно занимающее место, якобы принадлежащее их «древлеправославному» Московскому архиепископу, – они могут радоваться и торжествовать только тогда, когда возведут воровски на Московскую архиепископскую кафедру какого-нибудь своего Антония, или Савватия. Итак, утверждая, что подносят хлеб-соль новому Московскому владыке в знак уважения к нему и в знак радости по случаю его приезда в Москву, старообрядцы Австрийского согласия говорили явную неправду, и было бы, действительно, недостойно православного архипастыря не проникнуть их неправды, или, проникнув, потворствовать ей, подчиниться их лукавству. Но если бы тут и не было лукавства и лжи (чего в действительности не могло не быть), и в таком случай одно уже достоинство и признание православного архипастыря требовала показать старообрядцам, что между ним и людьми, которые пронзают его еретиком и гнушаются его благословенья, не может быть иного общения кроме того, чтобы мирно беседовать с ними о их бедственном религиозном положении, разъяснять им их сомнения и недоумения.

Весьма ясно для каждого, разумеющего дело, что старообрядцы по Австрийскому священству подношением хлеба-соли, хотели только снискать себе благоволение и благосклонность нового митрополита Москвы, так как очень хорошо знают, что одною из благоприятствующих причин их нынешнего привилегированного положения в Москве служить снисходительное равнодушие к нему и со стороны Московского высшего духовного начальства, – что отчасти благодаря именно этому равнодушию и их Савватий таким нагло-открытым образом живет н служить в столице, поставляя здесь раскольнических попов для всей почти России, и на Рогожском Кладбище, застроенном новыми великолепными зданиями, так же открыто живёт и служит целый штат попов и дьяконов австрийского поставления, незаконно введённых сюда в нарушение Высочайшей воле, требующей, чтобы на Рогожском Кладбище не было раскольнических попов, почему и самые алтари в рогожских часовнях Высочайше повелено запечатать. Вот это именно снисхождение, если только не потворство, старообрядцам, – это равнодушие ко всем беззакониям московского раскола, ко всем вопиющим злодеяниям. Савватия, ко всему, что творится на Рогожском Кладбище, даже в посмеяние Высочайшей волн, – вот что желательно было московским австрийцам приобрести, или обеспечить себе приношением хлеба-соли новому архипастырю Москвы, – приношением якобы в знак уважения; к нему и радости по случаю его приезда в столицу... Приношение не принято: значит, и прикрытые оные надежды московских австрийцев оказались тщетными...

Таков, по нашему мнению, смысл, описанного в вышеприведенной газетной статьи свидания высокопреосвященного митрополита Сергия с депутатами от старообрядцев Австрийского согласия. Так поняли его в Москве и православные и сами старообрядцы, почему из первых все горячо преданные святой церкви встретили известие о нем с живейшей радостью и отрадными надеждами, а последние – с немалым огорчением и, может быть, не без тревоги. С такими же, конечно, чувствами те и другие прочли газетную статью о свидании нового московского митрополита с раскольниками повсюду, куда достигают газеты¹, – потому-то мы и придаем важное значение самому напечатанию в газете этого известия, утешительного для православных и неутешительного для раскольников.

Скажут: «Ведь раскольники просили принять от них хлеб-соль просто по русскому обычаю, конечно, по старому русскому обычаю: почему же было не принять его хотя бы только в силу старого русского обычая»? Но именно раскольники-то и не следовали старому русскому обычаю, поднося хлеб-соль православному митрополиту, а наворотив сам митрополит действовал в духе старого русского обычая, не приняв их приношения. Старый русский добрый обычай требует каждое дело начинать молитвою и благословением, а наипаче вкушение пищи,– и у себя старообрядцы (надобно к чести их сказать) строго соблюдают этот добрый обычай русской старины. А поднося православному митрополиту хлеб-соль и при этом отказываясь принять его благословение, не находя возможным вкусить от этого самого хлеба, если бы митрополит, в силу именно старого русского обычая, благословил его и с молитвою предложил им для вкушения, не нарушали ли они прямо этот старый русский обычай, на который так напрасно ссылались? Если наши старообрядцы (из передовых) так спокойно и равнодушно разделяюсь трапезу, официальные н всякие другие пиры с «никониянскими» генералами и с «никониянами» разных чинов, то именно потому, что тут совсем не думают о соблюдении старых русских обычаев; но если бы, по древнему русскому обычаю, такие трапезы начинались молитвою, если бы особенно для их благословения приглашался служитель церкви, то мы еще не знаем, как поступили бы в таком случае разные г-да Морозовы и Бугровы, – решились ли бы вкушать от трапезы, благословлённой «никонианским» «еретическим» священником... А если бы решились, «нужды ради» и дабы не огорчить, а особенно не утратить столь дорогое для них благоволение генералов в сановников, то, без сомнений, пошли бы потом под исправу – одни к австрийскому попу, другие к какому-нибудь городецкому бегуну, – чтобы очистить свой грех совокупного ядения с еретиками-никониянами... Нет, – в своем быту раскольники еще следуют некоторым благочестивым обычаям русской старины, а в сношениях с православными их не держатся и считают недозволительным держаться. Поэтому совсем напрасно ссылались они на русский обычай, поднося хлеб-соль православному митрополиту.

С большим, по-видимому, основанием они ссылались на пример «предшественников». Но на это им дан вполне удовлетворительный ответ, что каждый действует по своему разумению.

Притом, все ли «предшественники» действительно принимали хлеб-соль от старообрядцев? По крайней мере о главном из них, который именно и должен служить высоким образцом для подражания, о митрополите Филарете, мы не слыхали этого, хотя известно, что он весьма охотно принимал старообрядцев для беседы; мы могли бы назвать еще одного здравствующего архипастыря из питомцев митрополита Филарета, который, в своей епархии, также не принял от раскольников хлеба-соли. И не одни православные епископы в этом отношении руководствовались своими убеждениями, своими воззрениями на православие и раскол, а не примером «предшественников». Вот император Александр Первый, не только принимал таких приношений от раскольников, как хлеб и соль, но принимал даже благословение от беглых раскольнических попов. В 1824 году, находясь в Екатеринбурге и посетив раскольническую церковь, он поцеловал руку у беглого попа, который встречал его с крестом и водой, о чем впоследствии екатеринбургские раскольнические старшины со слезами умиления рассказывали С. Д. Нечаеву (см. его «Дневник» под 13 и 15 ноября). По духу своего воспитания, император Александр одинаково относился и к г-же Криденер, и к Татариновой, и к Селиванову, и к раскольническому попу, очевидно, не давая должного значения тому, что мы называем истиною православия, составляющего достоите лишь одной Греко-российской церкви, – и в силу своих убеждений считал возможным не только принимать хлеб-соль от раскольников, но и благословение от их беглых попов (которые, к слову сказать, все же лучше нынешних австрийских). Но вот императору Александру наследует Государь, которого императрица Екатерина, к счастью, не готовила царствовать, не отдавала в руки учителей, подобных Лагарпу, высокая, чисто русская душа которого не была искажена влиянием иноземных философов и сентиментальных поэтов, – Государь всецело преданный православию и заботам о православной церкви, глубоко сгорбивший, что значительная часть его поданных находится в отчуждении от неё, зараженная губительными учениями раскола, – и в силу своих убеждений он не только не находит возможным принять благословение от раскольнического попа, но допустить и самое существование таких беглых священников, составляющих позор для православной церкви, – не находит возможным даже принимать и хлеб-соль от раскольников. Достаточно припомнить известный случай 1845 года, при проезде императора Николая Павловича чрез Стародубские раскольнические слободы. В Воронке, пользуясь минутной остановкой Государя, раскольники явились к нему и просили принять их хлеб-соль. Но Государь, грозно взглянув на подносителей, ответил, что не примет от них хлеба-соли, потому что они не ходят молиться Богу в ту церковь, в которой сам он молится, и тогда только примет, когда пойдут в эту церковь и будут молиться вместе с ним². Так действовал по своему убеждению истинно-православного русского царя император Николай Павлович, не думая подражать «предшественнику». Раскольники, конечно, и ему ставят в вину это отступление от примера его «предшественника»; но кроме пристрастного раскольнического суда есть и другой, беспристрастный суд, – суд православного русского народа и суд истории, имеющий в виду последствия столь различных отношений к расколу обоих императоров. Тогда как при одном раскол, поощряемый его снисходительным вниманием, широко распространился повсюду во всех своих отраслях, а главные центры его, Рогожское и Преображенское Кладбища в Москве, достигли полного процветания, при другом расколе доведен был до крайнего упадка и близок был к уничтожению, а на обоих раскольнических Кладбищах в Москве водворено было единоверие, и полное изъятие их из раскольнического владения было только вопросом времени. Кому же из двух Государей православный русский народ, православная русская церковь и сама беспристрастная история должны принести дань благодарности и благоговейной памяти, – тому ли, который благосклонно принимал раскольническую хлеб-соль, подходил под благословение к раскольническим беглым попам, и целовал их руки, или тому, который объявил, что существование беглых раскольнических попов (а они, скажем опять, все же лучше австрийских) считает позорным для православной церкви, и торжественно провозгласил, что тогда только примет хлеб-соль от раскольников, когда они будут молиться Богу в одной с ним церкви?..

II.

В 1835 году было окончено постройкою воздвигнутое императором Николаем здание Святейшего Синода. В день сошествия Святого Духа освящена была устроенная в сем здании церковь, а затем предстояло открытие в нем синодских заседаний. Члены Святейшего Синода, чрез посредство обер-прокурора С. Д. Нечаева, просили Государя, чтобы перед сим Его Величество, вместе с Наследником Цесаревичем, осчастливил Синод своим посещением. Император Николай благосклонно изъявил на то свое согласие, и в назначенный день прибыл в Синод вместе с Цесаревичем Александром Николаевичем. В зале синодальных присутствий незабвенный Император обратился к членам Синода с речью, в высшей степени замечательною. Среди бумаг С. Д. Нечаева сохранилась составленная им записка о посвящении императором Николаем Павловичем Святейшего Синода, в которой изложено содержание этой речи со всею точностью, ручательством которой служит само служебное положение составителя записки, бывшего по своей должности непосредственным свидетелем происходившего в Синоде В тот достопамятный день. В речи своей император Николай коснулся раскола и способов действования к успешному его ослаблению. Так как эти слова его имеют историческое значение и поучительны даже для нашего времени, то мы весьма рады украсить наше издание напечатанием в высшей степени интересной записки бывшего обер-прокурора Святейшего Синода С. Д. Нечаева³.

Записка о посещении Святейшего Синода Императором Николаем Павловичем

По прибытии в залу присутствия Государь Император, не занимая царского места на троне, изволил сесть по правую руку от оного на обыкновенные членская кресла и подле себя изволил указать место Государю Наследнику. Повелев членам Синода также занять свои места, в самом начале Его Величество обратил речь к тем неожиданным и необычайным обстоятельствам, в которых принял бразды правления. Застигнутый сим высоким званием, когда наименее готовился к восприятию его, кроме затруднений, предлежавших Его Величеству в мало еще известном деде государственного благоустройства, кроме важной

ответственности пред Богом и народом, которой все бремя падало на рамена его, Благочестивейший Государь должен был испытать чувствительнейшую скорбь от плачевных происшествий 14 декабря, и вскоре потом вести трудные войны с Персею и Торицею. Вслед за сим государство постигнуто было ужасами эпидемии и другая опаснейшая язва открылась в мятеже Польском и внутренних беспокойствах в самой столице и окрестных местах. Но везде видел Государь чудную помощь Господа, к которому прибегать наставила его Благочестивая Родительница, а Его Величество старался поселить таковые же чувства в Наследнике, и твердо удостоверяет в благоговейном его уважении к религии. Обращаясь к эпохе вступления на престол, Его Величество изволил упомянуть, что император Александр не имел счастья оставить наследника; но милосердое Провиденье даровало ему четырех сынов, и Россия, по кончине нынешнего Государя, вероятно, не будет в таком же затруднительном положении в отношении к наследованию престола. Уповая впрочем, что из них по естественному порядку венец царский должен будет перейти к старшему, которому присягнула уже Россия, как Наследнику, Государь Император озабочивается ныне пропаданием ему нужных способов узнать заблаговременно порядок и свойства всех частей государственного управления, для сей цели повелел Его Высочеству в прошлом году заседать в Правительствующем Сенате, скоро намерен ввести его в Советь Государственный, теперь приводит его в Святейший Синод, чтоб он в кругу высшего и опытнейшего в церковном управления духовенства мог почерпнуть нужное руководство к сохранению в нашем отечестве древнего православия во всей чистоте его и к утверждению в народе истинного благочестия. Его Величество изволил за сим обратиться к членам с просьбою наставить Государя Наследника шествовать по пути сих священных обязанностей, для чего Его Высочеству повелено будет по временам присутствовать при заседаниях Святейшего Синода. Государь император изволил далее распространиться словом о двух важнейших предметах относящихся до церковного ведомства: о присоединении униат и обращении раскольников. О первом Его Величество изволил отозваться, что оно при видимом благословении Божиим идет с успехом, какого вначале и ожидать было нельзя; касательно второго изъявил решительную свою волю следовать принятым правилам, находя, что здесь особенно нужно постоянство, твердость и умение действовать ревностно без малейшего вида гонения.

Вообще Его Императорское Величество отозваться изволил, что он весьма доволен ходом дел церковного управления, всемилостивейше благодарил за сие Синод, изъявил уверенность, что и Государь Цесаревич будет следовать его началам в отношении к важной церковной части и, поручив его молитвам Синода, изволил обнять Его Высочество.

Итак, по прошествии десяти лет царствования, в течение коих были изданы им уже многие узаконения, неуклонно направленный к постепенному ослаблению н даже искоренению раскола, я беглопоповщинского и безпоповщинского, император Николай, в торжественном собрании Святейшего Синода, «изъявляет решительную свою волю следовать принятым правилам» действования относительно раскола, – правилам, уже достаточно определившимся в течение минувших десяти лет. И как бы в объяснении подтверждение этой «воли» своей, этой твердой решимости неуклонно следовать принятой системе действования в отношении к расколу, император Николай с свойственною ему проницательностью и ясностью мысли, делает замечание, что «здесь», в системе действования против раскола, «особенно нужны постоянство и твердость», что, значит, всякое колебание, малейшее отступление от принятых правил, угрожает здесь вредными последствиями для дела, поведет не к ослаблению, а к утверждена и усилению раскола. Замечание, глубокую верность которого особенно ясно засвидетельствовал печальный опыт позднейшего времени, когда начались колебания и перемены в правительственных установлениях и действиях относительно раскола, последствием которых было то, что раскол получил новую силу и начал проявлять себя с необыкновенной смелостью и дерзостью. Относительно же собственной системы, проводимой им с «постоянством и твёрдостью», императоре Николай объяснил, что она состоит в «умении действовать ревностно без малейшего вида гонения». И в этом именно состояла его система действования против раскола, «николаевские гонения», о которых вопиют раскольники, были совсем не гонения, а только ревностная заботливость о том, чтобы раскольники не уклонялись от исполнения требований закона. Можно представить себе, какое отрадное впечатление должно было произвести на членов Синода это выражение твердой воли Государя неуклонно следовать принятым им, столь благотворным для церкви, правилам действования против раскола, – и великий император не изменил своему слову: до конца жизни он следовал неизменно своим. однажды навсегда принятым, правилам, и если бы угодно было Богу продлить его жизнь, конечно, достиг бы полного ослабления, даже искоренения раскола в русской церкви.

Крайне примечательно и то, что говорил Император Николай о своем Наследнике Он «изъявил уверенность, что Государь Цесаревич будет следовать его началам в отношении в важной церковной части», значит и в отношении к расколу. В первые годы царствования император Александр Николаевич действительно изъявлял готовность следовать и следовал в отношении к расколу началам своего Родителя, – он не затруднился прибегнуть даже к такой мере противодействия успехам раскола, как запечатание алтарей в часовнях Рогожеского Кладбища, так как на Кладбище не было и не должно быть священников, и имеющих право входить в алтарь в совершать там литургию. И он действовал так, не смотря на то, что тогда уже существовала и приобрела влияние на дела целая клика высоко-и невысоко-поставленных лиц, громко осуждавшая всю систему прежнего царствования и особенно «николаевские» начала действования отношении к расколу, а едва ли не единственным, правда могучим, защитником их был митрополит Филарет. Первые годы нового царствования внушало таким образом надежду, что император Александр Николаевич намерен следовать в отношении к расколу началам минувшего царствования, в чем Державный Родитель его выразил так торжественно свою «уверенность», присутствуя в Синоде и родительски обнимая своего возлюбленного сына – Наследника престола. Однако новые веяния постепенно приходили в большую и большую силу, подкрепляемый в некоторых, раскольническим золотом: последовало мало-по-малу почти полное внушение «николаевской системы» девйствования в отношении в расколу, отличавшейся «постоянством, твердостью и умением действовать ревностно, без малейшего вида гонения», – и вот раскол высоко поднял голову, достиг того положения, с которым приходится иметь дело теперь, в благословенное Богоцарствование поистине Великого и Благочестивейшего Государя, истинно русского душею, сердцем и умом, истинного Отца русскому народу и первого, преданнейшего Сына православной русской церкви...