Рецензия на книгу И. Андреева «Константинопольские патриархи от времени Халкидонского собора до Фотия»

Иван Андреев. Константинопольские патриархи от времени Халкидонского собора до Фотия. (Хронология этих патриархов и очерки жизни и деятельности важнейших из них). Выпуск первый. Хронология Константинопольских патриархов от времени Халкидонского собора до Фотия и очерки жизни и деятельности свв. Анатолия, Геннадия и Иоанна Постника. Сергиев Посад. 1895 г.

Хронологические исследование в области исторической науки вследствие особенных свойств исследуемого предмета весьма сложны и весьма трудны, но в то же время и весьма желательны и необходимы. Без точного определения историческо-хронологических дат невозможно представить надлежащую и подлинную последовательность фактов, а часто и понять их истинное значение. Поэтому установление хронологии исторических фактов всегда было одною из первых забот всякого историка, но не всегда и не везде эта забота увенчивалась успехом. Есть отделы в истории, в которых вследствие неисправности, спутанности и вообще недоброкачественности источников, а также и некоторых иных причин, точная хронология фактов доселе ещё не установлена надлежащими обзором. Сюда между прочим нельзя не отнести тот отдел исторического знания, который именуется византологией. Чувство недостатка в этом отношении овладевает каждым, кто посвящает себя специальному изучению той или иной эпохи византийской истории и той или иной стороны византийской жизни. Нужда в устранении этого недостатка в среде учёных давно сознается, и нельзя сказать, чтобы к устранению его доселе не предпринималось никаких мер. Наша Императорская Академия Наук ещё в 1809 г. по представлению академика Круга предложила на соискание премии тему о полной византийской хронологии. Но более или менее удовлетворительный ответ явился только через 40 лет, когда тема была повторена. Это – «Опыт византийской хронографии» Муральта. Первая часть этого «Опыта» от 395 по 1057 г. была напечатана на иждивение Академии в 1855 г., а вторая, с 1057 г. по 1453 г., самим Муральтом в 1871 г. В сочинении Муральта в своё время указаны были рецензентами её значительные недочёты, а теперь с развитием научного изучения документов, относящихся к византийской истории таких недочётов обнаруживается и ещё более. Вместе с тем, конечно, все живее и живее сознается необходимость новых хронографических исследований в этой области.

Книга Ив. Андреева до некоторой степени отвечает назревшей потребности и является кстати, как нечто весьма желательное. Правда, автор для своих хронологических изысканий берет сравнительно небольшой период византийской истории с половины V в. до половины IX, т.е. только четыре века (457 г. – 846), да притом и в этом периоде отводит себе весьма ограниченный участок, ставя задачей установить даты начала и конца управления церковью каждого из Константинопольских патриархов этого периода; но и на таком ограниченном поле возможна серьёзная работа и достижение результатов, важных для всей вообще византийской хронографии. Если автору удалось на пространстве указанного периода установить точно нисколько десятков дат, бывших доселе сомнительными, то и это уже весьма большой выигрыш для науки, ибо каждая точно установленная дата становится как бы некоторого рода базисом для дальнейших исследований, для исправления и установления других смежных, но сомнительных дат, равно как и вообще для улучшения хронологической сети византийской истории. Г. Андрееву, несомненно, удалось это сделать и в этом его заслуга. Посмотрим, что именно даёт он в своём исследовании.

Исследование г. Андреева состоит всего из четырёх глав, предварённых введением. Первая глава посвящена обзору пособие для изучения хронологии Константинопольских патриархов от времени Халкидонского собора до Фотия. Обзор этот автор почему-то начинает с позднейших пособий, а именно: Опыта византийской хронографии Муральта (1855 г.) и Πατριαρχιϰοί πίναϰες Гедеона (1884 г.). Далее следуют сочинения первой половины XVIII столетия: «Трактат о патриархах Константинопольских» Ле-Кеня в его сочинении Oriens Christianus, «Примечания Бандурия к каталогу Никифора Каллиста» в его Imperium Orientale и «Хронологическая история патриархов Константинопольских» Болландиста Купера в Асtа Sanctorum. August. А затем автор опять переходит к позднейшим сочинениям Гергенрётера и других, представляя, впрочем, почти один только простой их перечень. Все поименованные пособия очевидно весьма тщательно изучены автором, и он даёт нам обстоятельный разбор тех из них, которые считает более важными. Не скрывая их достоинств, он сообразно со своими целями тщательно отмечает их недостатки и промахи, подтверждая свои указания примерами и в то же время стараясь выяснить причины, которыми обусловлены были те или иные недостатки и промахи. «Опыт» Муральта представляется автору одним из лучших пособий для ознакомления с хронологией патриархов, взятого им для изучения периода. Материал для этой хронологии, заключающейся в разного рода хрониках и историях, т. е. материал наиболее ценный, исчерпан Муральтом почти всецело. Но за всем тем хронология эта весьма далека от научного совершенства, от желательной точности и безошибочности, так как в ней нет оценки достоинства и значения хронологических показаний самих источников. Имея недостаточно ясное представление о сравнительном достоинстве хронологических источников, Муральт делает иногда цитаты совершенно излишние и бесполезные из источников, не имеющих никакого значения, и не дорожит указаниями действительно ценными. В том же недостатке в ещё большей степени обвиняет автор и Гедеона. По его суждению Гедеон далеко не воспользовался всеми показаниями всех источников хронологии патриархов указанного периода, а то, чем он пользовался, употреблено им в дело без надлежащей критической обработки. Полагаться на принятые им даты для патриархов очень опасно. Тот же господствующий недостаток, т.е. отсутствие всякой критической обработки источников, наш автор находит и у Ле-Кеня, и у Бандурия, и у Купера. Такое положение вещей, по его мнению, зависало всецело от тех «взглядов на методы обработки хронологии, которые господствовали среди учёных ХVII-го и ХVIII-го вв., когда мысль об исследованиях компетентности хронологических источников находилась ещё в младенческом состоянии, когда все свидетельства, каким бы авторам они ни принадлежали, принимались, как равноправные. Ошибки при таком положении дела вкрадывались необходимо; но ещё более было места для произвола: часто выбиралось и принималось, как истинное, не то свидетельство, которое записано при обстоятельствах, благоприятных для его точности, а другое просто потому, что оно все-таки свидетельство источника» (стр. 35). Только у Купера он находит проблески научной критики и тщательную проверку одних свидетельств другими; но это зависало от случайного обстоятельства, от чрезвычайного (сравнительно) обилия материалов, которыми он мог располагать, как член общества Болландистов, издававших знаменитый Acta Sanctorum и владевших такими книжными сокровищами, о которых отдельный учёный не смеет и мечтать, а не от живого сознания необходимости улучшения критических приёмов. Вследствие этого, по словам г. Андреева, «то самое обстоятельство, которое в некоторых местах трактата помогало Куперу исправлять недостатки своих предшественников, отыскивать новые, лучшие приёмы отношения к источникам – разумеем обилие материалов, – в других местах только сильнее выказывает неуменье автора разобраться в массе показаний, только более обнаруживает натяжки, которые он себе позволяет, только более делает неизвинительною произвольность, с которою он иногда обходит противоречия источников в пользу необоснованной предвзятой даты» (стр. 37). «Некоторые ценные заметки его остались случайно брошенными мыслями, не получившими должного развита и влияния на ход его работы» (39).

Высказывая такое суждение о своих предшественниках, г. Андреев подтверждает это суждение многими весьма выразительными примерами. В общем он конечно прав, но тогда какое-же «пособие» могли оказать ему столь внимательно изученные и разобранные им трактаты? Нам кажется, что почти никакого. О некоторых из них он и сам говорит это, наприм., о сочинениях: Гедеона, Гергенрётера и даже Ле-Кеня; в других же он находит нечто полезное для себя, но в самой небольшой мере. Так, о Муральте он говорит, что «некоторые его догадки могут иметь значение при установлении той или иной даты, но что особенно его труд важен, как добросовестное собрание материала, которое во многом облегчало работу» нашего автора. «Примечания» Бандурия являются для него прекрасным вспомогательным пособием при пользовании обширными трактациями Барония и Паги о хронологии Константинопольских патриархов. О Купере г. Андреев говорит, что сочинение его пригодится для его цели главным образом в том отношении, что из него он будет черпать те или другие свидетельства, которых не имеет возможности заимствовать из самых первоисточников и которых у Купера довольно много. Кроме того, у Купера много остроумных приёмов при соглашении разногласий различных хронологических свидетельств, которые тоже оказали нашему автору значительную помощь. Из этих отзывов не трудно заметить, что некоторую существенную помощь оказывает автору только Купер в тех случаях, когда заменяет собою недоступные первоисточники. Помощь же остальных учёных, равно как и Купера, в других отношениях, кроме указанного, совсем незначительна. И в самом деле при том методе, какой намечает себе автор для исследования, какую помощь ему могли оказать учёные, которым таковой метод совершенно чужд?

Самая существенная сторона метода, предположенного г. Андреевым для своего исследования, состоит в том, чтобы не подчиняться «пособиям» в своих выводах, а основываться единственно на «первоисточниках», притом предварительно самым тщательным образом обследованных со стороны их хронологической ценности или достоверности их хронологических показаний. Но так как, по словам автора, с этой стороны источники, нужные ему, ещё не подвергались обследованию в науке, и оценка их в этом отношении существует «более в идее, чем в действительности», то он и вынужден был взять этот труд на себя целиком вместе с сложною черновою работою (см. введ. стр. 9 – 12).

Задача эта выполнена г. Андреевым во второй главе его сочинения, содержащей в себе «Обзор источников для хронологии Константинопольских патриархов от времени Халкидонского собора до Фотия». Глава эта самая большая в сочинении и доминирует над всеми другими главами размерами своими и богатством трактуемых в ней материй. Автор здесь с большею старательностью выполняет то дело, которое никто из его предшественников не нашёл нужным выполнить, – делает критическую оценку источников, содержащих в себе хронологические показания, решает вопросы о том, какие из этих источников заслуживают большего доверия, какие меньшего, как следует делать поправки в известных местах источников, как согласовать противоречивые даты, как переводить разные древние летосчисления на новое и т.п. (см. введ. стр. 8). Критическому рассмотрению в указанном роде подвергнуты в этой главе следующие источники: Хроника Марцеллина, Хроника Виктора Тунунского, Хронография Иоанна Малалы, Пасхальная хроника, Церковная история Иоанна Эфесского, Летопись Феофана, Краткая история патриарха Никифора, Хроники продолжателя Феофана и Генесия, Historia miscella, Historiarum compendium Кедрина, Летопись Иоанна Зонары, Каталоги патриархов Константинопольских, Менологии и др. Все эти источники очевидно изучены автором с не меньшей тщательностью, как и вышеуказанные пособия, и обо всех их он даёт весьма обстоятельные сведения, об одних большие, о других меньшие, смотря по размерам и характеру источника. Он не оставляет без внимания даже и такие из них, которые не имеют никакого значения; такова, наприм., Historia miscella, о которой автор, сообщив нужные сведения на стр. 130, замечает, что она «не может принести никакой пользы при написании хронологии Константинопольских патриархов». Едва ли, следовательно, была надобность и говорить о ней. Но что касается других, особенно важных источников, то обстоятельное исследование их с точки зрения достоверности конечно весьма желательно. Таковое исследование мы и имеем теперь в книге г. Андреева. Обзор свой он начинает двумя мало обследованными древними латинскими хрониками Марцеллина Комита и Виктора епископа Тунунского. Оба хрониста были продолжателями Иеронима, переведшего на латинский язык хронику Евсевия, и оба жили при обстоятельствах, дававших им возможность достоверно знать хронологически данные относительно некоторых Константинопольских патриархов. У Марцеллина, хроника которого с продолжением обнимает собою период времени от 379 г. до 566 г., г. Андреев находит возможным взять восемь нужных ему дат, «достоверность которых утверждается на основаниях очень прочных и удовлетворяет всем условиям, при которых дата не может возбуждать сомнений» (стр. 48). Но что касается Виктора Тунунского, доведшего свою хронику от 444 г. до 566 г., то в виду того, что все решительно исследователи, заводившие речь об этой хронике, жалуются на путаницу её хронологических показаний, а также и в виду того, что Виктор, черпая свой хронологический материал иногда из ненадёжных источников, необходимо должен был наделать ошибок в своём сочинении, автор находит возможным пользоваться его показаниями только на столько, на сколько он согласны с показаниями других источников, и не считает себя в праве отдавать им предпочтение пред другими источниками; только две даты у Виктора, или вернее одну, наш автор считает несомненно точными, именно 565 г., т. е. год изгнания Евтихия и возведения Иоанна Схоластика. Так как оба хрониста ведут летосчисление способом, давно уже вышедшим из употребления, по консулам и индиктам, то автор находит нужным указать правила, каким образом нужно поступать, чтобы найти точное обозначение годов по нашему и другим летосчислениям.

За указанными двумя древними латинскими хрониками следуют две тоже очень древние хроники греческие – Малалы и Пасхальная, дающие каждая автору по пяти нужных ему дат. В параграфе о Малале автор занимается главным образом определением времени, когда написана известная под его именем хронография. Вопреки мнению Годия, относившего эту хронографию к IX в., Андреев согласно с Каве, Гельцером и Крумбахером доказывает, что «если не с несомненностью, то с большою вероятностью можно утверждать, что хронография Малалы написана недолго спустя после Юстиниана», т. е. в конце VI или в начале VII в. Некоторый из его доказательств очень остроумны и новы. В параграфе о Пасхальной хронике тоже выдвигается вопрос о времени её происхождения и о принадлежности её двум авторам. По словам Андреева, «если принадлежность этой хроники двум авторам ещё иногда и оспаривается, то о написании её второй части во времена императора Ираклия, кажется, уже спора быть не может». Для подтверждения приводится значительное количество весьма веских доказательств, а в заключение установляется отношение между счислениями – нашим и теми, которыми пользуется автор Пасхальной хроники. Сделав затем замечание о немногочисленных, но чрезвычайно важных хронологических показаниях в «Истории» Иоанна Ефесского относительно патриархов – Евтихия и Иоанна III схоластика, г. Андреев переходить к подробному разбору летописи Феофана.

Исследование летописи Феофана занимает в сочинении г. Андреева целую половину, и даже нисколько более, второй самой большой главы. Автор занимается этой «летописью» с особенной тщательностью и даже любовью. Он входить во всевозможные подробности и не оставляет без внимания ни одного сколько-нибудь важного вопроса, относящегося к её хронологическим показаниям. Это объясняется тем, что Феофан для г. Андреева в сущности есть главный источник, так как содержит даты для всех Константинопольских патриархов изучаемого им периода, но источник, уже не во всех частях первичный, значительно искажённый разными поправками и привнесениями, а вследствие того нуждающейся в тщательной критической проверке и реставрации. Согласно с этими, автор ставить себе две задачи: 1) определить условия, при которых составлялась летопись; 2) определить по возможности, что несомненно принадлежит в ней Феофану и что интерполяторам. Обе эти задачи – весьма сложные и нелепые, тем более, что после критического издания этой «летописи» De-Boor-ом на неё было обращено особенное внимание и ею особенно много стали заниматься, вследствие чего по разными вопросам, относящимся к ней, явилось множество разных мнений и рассуждений, часто противоречивых и не вполне основательных. С этими мнениями автору необходимо приходится считаться, отчего должен были увеличиться и его труд и размеры его исследования. Во исполнение своей первой задачи автор даёт биографические сведения о Феофане, о времени его жизни, чтобы видеть, каких патриархов он был современником и каких событий очевидцем, – о воспитании его, характере и направлении, чтобы знать, насколько он способен был быть точным и осмотрительным. Вывод из биографических фактов получается такой, что Феофан находился в довольно благоприятных условиях, как по своему образованно, так и по своему внешнему положению для совершения такого труда, как написание его хронографии. Даже более: «со стороны Феофана все условия для успешного выполнения предпринятого им написания летописи были на лицо. Верный завету своего предшественника Георгия Синкелла, доведшего свою летопись только до Диоклитиана, Феофан в своей хронографии стремился «обозначать лета со всевозможной точностью», и «помещать каждое событие отчётливо в своём хронологическом месте… Между тем, кто бы ни заводили речь о труде Феофана, считает первыми долгом сказать, что хронологическая сеть его крайне спутана, противоречива, страдает неточностями» (стр. 75). Так как значительную часть противоречий и спутанности нужно отнести и на долю переписчиков и читателей Феофана, то отсюда является необходимость второй задачи – определить, какие из имеющихся у него хронологических показаний принадлежат ему и какие – интерполяторам. Автор полагает, что если ставить себе такую задачу по отношению ко всему вообще хронологическому аппарату Феофановой летописи, то решение её сопряжено почти с непреодолимыми трудностями, но к счастью для него в этом нет надобности, а в той части этих показаний, которая его интересует, дело обстоит даже более благоприятно, так как сохранился документ, дающий возможность сделать точную поверку Феофановых дат. Этот документ есть латинский перевод летописи Феофана, сделанный Анастасием библиотекарем не более, как чрез 60 лет после издания подлинника, когда подлинник этот по всей вероятности не успел ещё подвергнуться значительным искажениям и наполниться сторонними прибавлениями. Значение перевода Анастасия для критики подлинника автор ставит весьма высоко, вопреки Dе-Вооr`у, который говорит, что «значение перевода для критики текста оригинала не совсем велико». Свою мысль г. Андреев старается утвердить на самых точных данных при помощи детального сравнения перевода с подлинником. Из этого сличения явствует, что перевод Анастасия служит драгоценным источником для поверки хронологических показаний современного оригинала летописи Феофана. Правда, Анастасий при переводе «летописи» согласно со своею целью сокращал её, делая значительные пропуски, но эти пропуски относятся только к событиям гражданским, а не церковным; Анастасий удержал в своём переводе все церковно-исторические известия подлинника. Этому не противоречить даже и отсутствие хронологии первых Константинопольских патриархов в переводе Анастасия, так как отсутствие это, не соответствующее хронологическим таблицам современного текста, объясняется тем, что только часть этих таблиц принадлежит Феофану, что таблицы эти интерполированы на основании хронографии патриарха Никифора, а сам Феофан вёл их несомненно отлично от того, как они существуют теперь. Все это автор весьма подробно доказывает и делает такой вывод, что бесспорно принадлежать Феофану только те даты Константинопольских патриархов, которые есть в переводе Анастасия, те же даты, которых нет в этом переводе, даты лишние, могут быть принимаемы во внимание только в том предположении, что если даже они и не принадлежать Феофану, то все-таки суть произведения читателей и переписчиков, которые могли достать источники для хронологии своих патриархов очень подробные; во всяком случае даты эти не обязательны без поверки по другим источникам. Кроме перевода Анастасия, по мнению Андреева, для проверки хронологических показаний Феофана могут служить в некоторых случаях свидетельства самого же Феофана. Правда, таким путём можно проверить далеко не всё; однако даты 12 патриархов, начиная с Георгия (с ноября 679 г.) и кончая Тарасием, могут получить через такую проверку особую прочность. В данном случае проверка эта возможна потому, что Феофан упоминает об этих патриархах дважды в разных местах своей летописи. Но как бы прочно ни был установлен при помощи проверки текст летописи Феофана, относящийся к церковно-историческим событиям и хронологии патриархов, затруднения при пользовании им от этого далеко не совсем уничтожаются. Остаются ещё многие и важные затруднения, проистекающая от способа ведения Феофаном своей летописи. В виду этого г. Андреев считает очень полезным отметить и объяснить эти особенности ведения Феофаном хронографии. Он находить две такие особенности, которые могут ввести в заблуждение или в недоумение исследователя – это, во-первых, обычай обозначать продолжительность правления патриархов круглыми числами и, во-вторых, обычай начинать счёт годов правления того или иного патриарха иногда совершенно неправильно с года, следующего за смертью предшествующего патриарха, хотя бы он вступил на престол в том же году, в каком умер предшественник. De-Boor очень строго относится к такой путанице, находя в ней повод к заподозрению доброкачественности всей вообще хронологии Феофана. Но г. Андреев не соглашается с таким строгим выводом и посредством примеров показывает, что путаница эта при внимательном отношении к делу легко может быть устраняема. Далее автор объясняет, какою эрою пользуется Феофан, и как переводить годы Феофана на наши годы, говорит также о летосчислении по индиктам, об отношении индиктов и лет от Р. Хр. в хронографии Феофана. При этом он особенно отмечает тот странный факт, обращавший на себя внимание многих учёных, что в значительной части хроники Феофана замечается несоответствие между цифрою индикта и цифрою года на единицу, так что представляется один год как бы пропущенными Это несоответствие начинается с 602 г. и кончается 775 г. В видах разъяснения этой странности в науке явилась гипотеза, что в эпоху Исаврийской династии у греков было особое летосчисление, которое относительно общеизвестного и общепринятого заключало в себе разницу на один год. Творцами этой гипотезы были учёные юристы Цахариэ и особенно Геймбах. Ещё лет 17 назад профессор В. Г. Васильевский касался мимоходом этой гипотезы и отверг её, как неосновательную, предложив объяснить указанное несоответствие просто ошибкой. Но г. Андреев об этой гипотезе Геймбаха говорит (стр. 108 – 109), что это его «утверждение он признает, хотя и с некоторыми ограничениями, совершенно верным», вопреки отзыву профессора Васильевского, против которого под строками и высказывает сильное неудовольствие. Однако-ж, потом, начав делать ограничения, и сам приходит к тому выводу, что в данном случае у Феофана никакого иного летосчисления нет, то «нарушение обычного отношения индиктов и лет есть только ошибка Феофана – ошибка, вызванная пропуском одного года» (стр. 125), и что, следовательно, за известный период в летописи Феофана нужно отдавать предпочтение обозначениям индиктов пред обозначением лет от сотворения мира и от Р. Хр., ибо ошибка коснулась только последних, а не первых. Пояснением важности добытого им вывода автор заканчивает своё рассуждение о Феофане.

Далее объясняется ценность хронологических показаний «краткой истории» патриарха Никифора, и «хроник» анонимного продолжателя Феофана и Генезия. У Никифора автор находит даты для пяти патриархов изучаемого им периода, и, по его мнению, историческая ценность этих дат «должна быть поставлена выше всякого сомнения». Но что касается Генезия и продолжателя Феофанова, то оба эти автора очень скупы на хронологические показания и, кроме того, заимствуют их не всегда из доброкачественных источников, а потому одни из сообщаемых ими дат не ясны, другие случайны и вызывают сомнения.

Рассмотренными хрониками кончается ряд первоисточников для хронологии патриархов изучаемого г. Андреевым периода. Далее следуют хроники компилятивного характера. Хронологические указания, в них содержащиеся, большей частью списаны у более ранних и выше рассмотренных авторов, а потому значение их не велико. Так Historia miscella не может принести никакой пользы при написании хронологии Константинопольских патриархов, Historiarum compendium Георгия Кедрина имеет некоторое значение только для критики текста летописи Феофана, нисколько дополняя значение в этом отношении перевода Анастасия. Более ценны имеет летопись Иоанна Зонары, так как Зонара свои источники подвергает столь значительной переработке, что свести их к дошедшим до нас сочинениям нет возможности, вследствие чего является весьма вероятное предположение, что большинство исторических трудов, которыми он пользовался, теперь затеряны. Зонара несомненно пользовался Феофаном, но чем он пользовался, кроме Феофана – определить это весьма трудно и даже едва-ли возможно. Вследствие этого, показания его и получают особое значение. Как автор ХII-го века он мог иметь под руками обильнейшие и более исправные источники для хронологии патриархов своего родного города, чем те, которые дошли до нас. Значение его увеличивается ещё и от того, что он весьма ясно ставит себе между прочим специальную задачу – следить за тем, «какие лица занимали Константинопольскую кафедру, сколь долго каждое из них... и когда кто из них умер», а затем и от того, что даты обозначаются в его летописи не цифрами, а словами и следовательно менее могли подвергаться порче.

После хроник-компиляций г. Андреев рассматривает «каталоги» патриархов Константинопольских. Это весьма важный для него источник и притом источник специально хронологический, а потому он останавливается на них с особым вниманием. Каталоги эти он считает очень важным источником, но уверен, что «с ними одними в руках писать хронологии нельзя, так как, к сожалению, есть очень много условий, сильно ограничивающих то значение, которое каталоги могли бы иметь для написания точной хронологии патриархов». Условия эти проистекают: 1) из невозможности указать для большинства каталогов источники, на основании которых они составлялись и 2) из лёгкой возможности порчи хронологических показаний, в них содержащихся со стороны переписчиков, вследствие чего в каталогах встречаются большие разногласия в обозначении времени правления многих патриархов. Чтобы при существовании таких затруднений иметь право ссылаться на каталоги, для этого нужно 1) составить себе понятие о том, как они вообще могли получить начало, из надёжного ли источника черпался материал для составления их; 2) определить, когда и при каких условиях написаны те каталоги, которые имеются в нашем распоряжении и 3) установить и выделить те случаи, когда искажения переписчиков бывали особенно часты, подвести по возможности эти случаи под несколько более или менее постоянных правил. Стараясь выполнить первую из намеченных задач, г. Андреев вступает в полемику с Фишером (De patriarch. Constantinop. Catalogis. Lipsiae 1884), который доказывает, что каталоги патриархов произошли из диптихов. Андреев же полагает, что они произошли из городских официальных записей вроде наших календарей, только составлявшихся не для одного года, и что начало своё получили от патриарха Никифора, а до того времени каталогов в том виде, как мы их видим теперь, совсем не существовало. Утверждение это нам кажется рискованным и недостаточно обоснованным. Автор не объясняет, что это за официальные записи вроде наших календарей и упускает из виду, что древняя вселенская церковь всегда придавала особенно важное значение непрерывности преемства в церковной иерархии и строго блюла за нею. Возможно ли это было без каталогов? Сообщив затем сведения об образовании каждого из каталогов, имевшихся у него под руками, автор даёт нам весьма любопытный обзор наиболее частых ошибок переписчиков каталогов. По его мнению все эти случаи можно свести к следующим 8 своего рода правилам: 1) встречаются пропуски действительных лет правления патриарха и замена их числом, обозначающим время правления патриарха следующего, 2) очень обыкновенна замена числа ά числом δ́ 3) очень часто пропускается число ί. 4) очень часты изменения числа γ́ числом ς́ и обратно, 5) есть случаи превращения ά и γ́ в ϰ́ 6) встречаются изменения γ́ в β́ и обратно, 7) довольно редко, но встречаются превращения ζ́ в ς́ и ϑ́, 8) иногда ά изменяется в ή. Эти наблюдения не лишены значения не только для занимающихся хронологией, но и вообще историей по рукописным источникам.

Дальнейшим хронологическим источником в истории патриархов нужно признать «менологии» и литургические «синаксари». Пользование этим источником, по словам Андреева, заманчиво в высшей степени, так как даты, встречаемые здесь, отличаются незаменимым достоинством – точностью. Но тем не менее пользование ими не безопасно и встречает множество затруднений. Некоторые из этих затруднений указаны арх. Сергием в его Полном месяцеслове Востока (т. I, стр. 15, 16); некоторые же устанавливает сам автор. Трудности оказываются действительно довольно значительными; но, несмотря на то, пользование менологиями для своей цели наш автор считает возможным и законным при соблюдении конечно только некоторых особых условий. Далее он определяет и сами эти условия и приводит примеры. В заключение главы автор заявляет, что, кроме перечисленных им источников, есть довольно много и других, весьма полезных при определении той или иной одиночной даты, каковы жития, частные заметки в деяниях соборов и особенно письма, но от общего обзора и оценки их он отказывается, обещая замечания о каждом из них делать при написании самой хронологии.

Все, выше изложенное нами, содержится в первых двух главах сочинения г. Андреева и представляет собою в сущности только введение в третью главу или отчёт автора о великих трудах, поднятых им по изучении источников и пособий с целью написания хронологии патриархов Константинопольских избранного им периода, т.е. третьей главы, в которой эта хронология помещена.

Эта третья глава составляет несомненно центр всего сочинения и все работы автора естественно направлены к наиболее твёрдому и научному её обоснованию. Но по самому характеру своего предмета и изложению, она такова, что какая-либо сокращённая её передача в высшей степени затруднительна и даже невозможна. Автор показывает нам здесь самый процесс добывания им точных дат при помощи изученных им источников и пособий – процесс очень трудный и замысловатый, который сам автор во введении (стр. 12) сравнивает с процессом решения сложных математических задач, когда, кроме знания правил, требуется ещё догадливость, замечающая при решении каждой задачи то, что свойственно именно этой задаче, и усматривающая первоначальный узел, с которого только и можно начать распутывать сложную комбинацию. При помощи этой, как он называет, «догадочной критики», равно как и других выработанных им приёмов, автор на основании своих источников устанавливает в своей третьей главе по две даты на каждое патриаршествования, начиная с Анатолия (449 г.) и кончая Мефодием (842 г.) всего 86 дат для 40 патриархов, из коих трое патриаршествовали по два раза. Для каждого патриарха берётся только две даты – дата вступления на престол и дата оставления его или смерти, вследствие чего почти каждый отдел, посвящённый тому или иному патриарху, оканчивается так: «Итак, такой то занимал кафедру с такого то числа, месяца и года до такого то числа, месяца и года». Никаких других дат, относящихся к избранным им патриархам, к церковно-историческим и другим важным событиям, совершившимся во время их патриаршествования, он не исследует. Никакого биографического и церковно-исторического элемента он сюда не вводить, так что каждый патриарх представляется читателю в образе имени и двух только цифр. Нам кажется, что автор, искусившийся в хронологических выкладках и догадках, лучше бы сделал, если бы дал своему столь трудному, но и столь полезному, искусству более значительную область для применения, если бы, например, раздвинул область своих хронологических исследований по крайней мере в широту, т. е. исследовал не только крайние даты каждого патриаршествования, но и промежуточные и побочные и дал бы нам хронологически перечень церковно-исторических событий, в которых принимал участие тот или иной патриарх, или который были ему современны. Один уже такой перечень дал бы каждому патриарху более или менее конкретный образ. Введение же, хотя бы в самом умеренном количестве, элемента биографического и исторического ещё более бы оживило сухое изложение третьей главы, которою естественно должно бы кончиться и все сочинение. Сочинение это получило бы тогда стройный, целостный вид и вполне специальный характер, а от расширения хронологической исследуемой им сети получило бы и в научном отношении большее значение, особенно, если бы автор снабдил его указателем и хронологическою таблицею или перечнем установленных им дат в их последовательном порядке. Такой указатель или перечень должен бы был иметь место и теперь в конце третьей главы.

Но автор рассудил вознаградить своих читателей, смущённых необыкновенною сухостью и краткостью третьей главы, иным образом. Он прибавил ещё четвертую главу, под заглавием: «Очерки жизни и деятельности свв. Анатолия, Геннадия и Иоанна Постника» (стр. 205 – 286). Глава эта совсем иного характера и представляется как бы случайным приложением, взятым из совершенно иного сочинения. Но она очень интересна и заслуживает внимательного прочтения. Несмотря на сравнительную скудость материалов для составления жизнеописаний упомянутых патриархов, автор сумел живо обрисовать, как индивидуальные их образы, так и основной характер деятельности каждого из них.

В отделе об Анатолии г. Андреев обращает особенное внимание на двойственность его поведения, особенно по отношении к папам и к еретикам. Оправдание такой двойственности, за которую часто и жестоко упрекали его как старые, так и новые католические писатели, автор находит в его необыкновенно тонком и проницательном уме, дававшем ему возможность глубоко понимать сущность современных церковных и политических отношений. Известно, что Анатолию пришлось иметь дело с монофизитством, а монофизитство было столько же религиозной, сколько и политическою партией и притом партией чрезвычайно опасной в политическом отношении. Монофизитство было девизом на знамени всех сепаратистов и оторвало в конце концов от империи добрую её половину. Грозную опасность для целости империи от распространения монофизитства поняли очень рано все лучшие люди византийского правительства. Отсюда целый ряд униональных попыток, начавшихся вскоре после Халкидонского собора, отсюда и тот вид церковной политики, который характерно был обозначен термином: οίϰονομία. «Οίϰονομία – вот направление, которого только и мог держаться в своей деятельности Анатолий. По самому существу своему такая политика исключает возможность заранее составленных планов, резко очерченных программ деятельности и прямолинейного их выполнения. Прислушиваясь внимательно к требованиям жизни, которые всегда капризны и изменчивы, она по необходимости должна была менять Формы отношения к действительности при разных обстоятельствах и в разное время, имея в виду одну только цель – сохранение церковного мира» (стр. 232, 233). Отсюда понятно подозрительное отношение к Анатолию папы Льва, который, рассуждая независимо от местных обстоятельств и потребностей, всегда готов был удивляться и недоумевать той деликатности, с которой обращались на востоке с иномыслящими, и истолковывать в дурную сторону каждый случай умеренного отношения к монофизитам со стороны Анатолия.

В отделе о св. Геннадии с особенною рельефностью выступает нравственная высота его личности. «Геннадий был дорог – говорит автор – своим современникам и своему потомству главным образом своими нравственными заслугами, своим моральным влиянием, примером своей безупречной жизни, тою стороною деятельности, которая слагается из непрерывного ряда подвигов, перестающих быть и казаться этими подвигами именно в силу этой своей непрерывности и сливающихся в один идеальный образ, в котором трудно заметить частности, но который в целом вызывает чувство любви и благоговения». В сознании византийского общества Геннадий всегда был «идеалом благочестия и всего прекрасного» – τῆς εύσεβείας χαί χαλοΰ τύπος и не более, как полвека спустя после его смерти личность его рисовалась в сознании византийского общества всецело, как носительница всех тех качеств, с которыми этому обществу представлялся идеал святой нравственно-высокой жизни (стр. 242). Таким характером личности Геннадия объясняются его энергическая заботы о мире церковном на Востоке, о возвышены нравственного уровня христианского общества и особенно пастырей церкви, об удовлетворении нравственных нужд и об искоренении уклонений от нравственного христианского идеала. Ясные следы такой деятельности сохранились в памятниках законодательства того времени, церковного и гражданского.

В отделе о св. Иоанне Постнике автор выдвигает несколько весьма любопытных, но мало известных, индивидуальных черт его характера, вытекавших из его необычайного милосердия и аскетизма, и затем весьма подробно разбирает вопрос о мнимом присвоены им себе титула: вселенский. Разобрав по этому предмету мнения западных учёных, в особенности Гергенрётера и Гельцера, автор приходит к следующему заключению по этому вопросу: 1) «Титулы вселенский, как видно из употребления его во время до Постника и из отношения к нему лиц, которым всего лучше было знать его настоящее значение, не был символом притязаний на главенство в церкви, как истолковал его папа Григорий Великий. 2) Но так как этот титул был все-таки пышным эпитетом и принятие его указывает, если не на честолюбие, то на недостаток смирения, то с этой стороны имеют большое значение выводы Гельцера, что Постник: а) никогда сам себя не называл «вселенским патриархом» и б) позволял только другим именовать себя так, не сделав нововведения и в этом последнем отношении, потому что так титуловались и его предшественники» (стр. 283).

Все три патриарха, жизнеописания которых изложены автором, были не только администраторами и святыми мужами, но и писателями. Поэтому автор не оставляет без внимания и этой стороны их деятельности, хотя, вероятно вследствие трудности предмета, останавливается на ней сравнительно кратко, не входя в обсуждение специальных вопросов, сюда относящихся. Так о литературной деятельности Анатолия он отказывается говорить вовсе, оговариваясь в подстрочном примечании, что приписываемые ему стихиры «едва ли ему принадлежат». При рассуждении о литературной деятельности св. Иоанна Постника он также заинтересован почти исключительно сомнениями в подлинности его эпитимейника или пенитентиала, сомнениями, выдвигаемыми со стороны многих западных и некоторых русских учёных. Более подробно он говорит о литературной деятельности Геннадия. Он старательно наводит справки о количестве сочинений Геннадия гомилетических, догматико-полемических, экзегетических и других, большею частью затерянных или сохранившихся в незначительных отрывках. На основаны сохранившихся отрывков толкований Геннадия на Св. Писание он старается определить даже «характер экзегесиса Геннадия» (стр. 248) и для пояснения своих соображений приводит некоторые толкования Геннадия на книгу Бытия и послания к Римлянам целиком. Жаль, что он вовсе не упомянул об известном «Правиле о вере и жизни христианской» или Стоглавнике, часто встречающемся с именем Геннадия патриарха Константинопольского в славянских и русских рукописях. Под Геннадием здесь нельзя разуметь Геннадия II Схолария, так как некоторые рукописи, содержащие в себе упомянутое сочинение, например, Троицкой Лавры, относятся ко времени ранее Геннадия II к XIV в. При том же по содержанию своему это сочинение, как нельзя более, соответствуем тому высокому нравственному облику, который обрисован в его биографии.

Биографиями патриархов Анатолия, Геннадия и Иоанна Постника заканчивается сочинение г. Андреева. Биографии эти, сравнительно с прежде известными (например, у преосв. Филарета Черниговского), бесспорно имеют высокие достоинства. Но, спрашивается, почему только эти три патриарха удостоены автором особого исследования? Если первые три главы сочинения г. Андреева не представляют собою совершенно особого и самостоятельного сочинения, а последняя глава не есть случайное к нему прибавление, если упомянутые три главы составляюсь только введение к истории патриархов известного периода, то естественно ожидать вслед за третьей главой последовательную историю (хотя бы только биографическую) патриархов, а не три только биографии. Возражение это предугадал сам автор и в своём введении старается устранить его следующими доводами (при чем имеется в виду, что, кроме указанных биографий, автором написаны ещё четыре: Германа, Тарасия, Никифора и Мефодия): «все (патриархи, удостоившиеся биографии) за исключением одного из них Иоанна Постника были образованнейшими людьми своего времени; все они без исключения были чуткими стражами церковных нужд своего века; все они без исключения же выказали себя высокими нравственными характерами; каждый из них сделал заметный вклад в церковную истории своею жизни и деятельности». Кроме того, к этому выбору побуждало автора ещё «большее количество сведений именно об этих патриархах, чем о всех других за время от Халкидонского собора до Фотия» (стр. 13). Однако, едва ли автор верит тому, что только те патриархи заслуживают биографии, которые представляются личностями выдающимися. Жизнь патриархов, как патриархов, заслуживает изучения и совершенно независимо от умственных или нравственных их достоинств, главным образом в силу той или иной, положительной или отрицательной, вялой или энергичной, церковно-исторической их деятельности. Как патриархи все они в равной степени заслуживают внимания. Автор очевидно сознает это и сам, когда прибавляет в конце: «конечно было бы удобнее представить последовательный ряд биографических очерков всех патриархов изучаемого нами периода». Почему же он не делает так, как удобнее? Ответ: quod potui feci. Против этого аргумента спорить нельзя; можно разве только заметить, что возможность выполнить основательно ту или иную научную задачу обусловливается не только знаниями, талантами и трудолюбием, но и временем: чего нельзя сделать в год, то можно в два, три и т. д. Но могут быть побуждения особый к опубликованию и неоконченных работ. ...

Одесса. 8 января 1897 г.

Проф. Н. Красносельцев