Глава 11. Отрицательное отношение к реформам Никона в среде православных

Протест против церковно-реформаторской деятельности Никона в среде русских иерархов. Непризнание новоисправленных Никоном книг большинством белого и черного духовенства. Признание Никона бывшими в Москве учеными греками церковным новатором и разорителем древних церковных обычаев. Общее печальное состояние тогдашней церковно-богослужебной практики, как следствие церковной реформы Никона.

Запутанное положение церковных дел после оставления Никоном патриаршей кафедры еще более осложнялось тем обстоятельством, что против церковной реформы Никона восстали не одни только члены бывшего кружка ревнителей благочестия, но и многие из приверженцев церкви, вовсе не думавшие о каком-либо отделении от нее, принадлежавшие к ее клиру и даже к высшей церковной иерархии. Если бы протест против реформаторской деятельности Никона исходил только от членов бывшего кружка ревнителей благочестия и их сторонников, то в этом протесте можно было бы видеть одни личные счеты таких людей, которые ранее были очень близки к Никону, возлагали на него, как патриарха, свои честолюбивые и эгоистичные расчеты, но которые решительно обманулись в нем и потому возненавидели его. Ввиду этого, протестам против никоновской реформы со стороны Неронова, Аввакума, Лазаря и других подобных лиц, можно было бы, пожалуй, и не придавать особенно важного значения, как протесту тенденциозному, подсказанному только личными, сторонними самому делу, мотивами. Но совсем другое впечатление получалось, когда против реформы Никона стали высказываться уже не Неронов, Аввакум и подобные им, но сами русские архиереи, когда к новоисправленным книгам отрицательно отнеслось большинство белого и черного духовенства» когда даже сами ученые греки, бывшие тогда в Москве, признали Никона церковным новатором, разорителем старых священных церковных обычаев.

Известный старообрядческий деятель и писатель Денисов, в своем известном сочинении «Виноград Российский», заявляет, что под соборным определением о книжных исправлениях некоторые архиереи подписались только из страха и после раскаялись в этом. «Макарий митрополит новгородский, говорит Денисов, тако скорбяше, тако сетование о оных новинах, яко и рукополагающихся священники укрепляше, еже новин не приимати: аще аз и подписахся, рече, трепетом мучений объятый, но вы крепко держитеся древлецерковного благочестия. И не инако сам служаше и благословляше, но яко исперва прият, яко от млада научися. Сице и во всем граде, при оного бытности, не бе гонения, ниже нужды, но вси по первому обычаю совершаша службы. Аше от Никона многажды оный архиерей зазираемь и досаждаем бе, некогда же и во узах терпяше, обаче аще и не явно за страх, но в тай древнее похваляше благочестие. Тако и Маркел архиепископ вологодский подписався на соборе оном страха ради Никонова, но послежде раскаявся, вельми тужаше и зело печаловася о сем, и в своем граде никаковыя нужды, ниже гонения, ни насилия никакова о древлецерковном благочестии людем содела. Тако и Александр епископ вятский, аще на соборе страхом преклонен, подписался, но последи и плакаше и рыдание о сем, новин весьма ненавидяше. Свидетельствует о сем яственно того послание жалобное ко государю царю, поданное на Никоново 171 годе, в нем же Никоновы прегорчайшия плоды, огорчившия русскую землю, изрядно объявляет» ²⁵⁷.

Это заявление Денисова, что некоторые архиереи не сочувствовали церковной реформаторской деятельности Никона, – подтверждается прямыми современными свидетельствами. Уже по вопросу о поклонам против Никона открыто выступил коломенский епископ Павел. Суровая расправа Никона с Павлом подавила на время оппозицию Никону среди архиереев, но не уничтожила ее окончательно, и пострадавшего от Никона своего собрата – Павла архиереи называют потом «божественным страдальцем» ²⁵⁸. Некоторые из иерархов, присутствовавших на соборе 1655 года, хотя и не открыто, однако говорили, по свидетельству Павла Алепского, по поводу заявления Никона о необходимости согласовать русские церковные книги, чины и обряды с тогдашними греческими: «мы не переменим своих книг и обрядов, кои мы приняли издревле. Однако, замечает Алепский, они не смеют говорить открыто, ибо гнев патриарха неукротим». Когда потом Никон в Успенском соборе на виду у всех переменил русский клобук на греческий, то, по свидетельству того же Павла Алепского, присутствовавшие при этом в соборе епископы, игумены, священники и народ подняли ропот и говорили: «смотрите, как он переменяет одеяние архиереев, которое они приняли по внушению Святого Духа с того времени, как мы сделались христианами чрез святого Петра. Как земля не поколеблется под ним! ибо, одеваясь доселе по-московски, он сделался греком» ²⁵⁹.

Оставление Никоном патриаршей кафедры развязало руки недовольным иерархам, и они теперь открыто выступили и лично против Никона, и против его церковной реформы. Из них своим открытым протестом особенно выдается вятский епископ Александр. Правда, Александр присутствовал на соборах 1656 года, бывших в апреле, мае и октябре, и подписался под определениями этих соборов, одобривших Скрижаль, новоисправленный требник, наложивших проклятие на двоеперстников, на Неронова и его единомышленников. Но это обстоятельство не помешало потом Александру открыто выступить против того самого новоисправленного требника, который он сам одобрил к печатанию на соборе 1656 года, одобрил, очевидно, только из страха пред грозным Никоном, из боязни испытать за несогласие с патриархом участь епископа Павла коломенского.

Епископ Александр написал направленное против Никоновских книжных исправлений особое исследование, которое он потом намерен был представить на рассмотрение и решение отцов собора 1666 года ²⁶⁰. В предисловии к своему изысканию епископ Александр обращается к отцам собора со следующею речью: «Велицыи отцы и братия, преосвященнии митрополита, архиепископи и епископи! Меньший брат ваш, смиренный Александр епископ вятский, молю святительство ваше и всего священного собора архимандритов и игуменов, священников и иноков, протопопов, иереов и дьяконов, разрешите, молю боголюбие ваше, в сомнительных о книге потребнике новом моя вопрошения, и дадите на писанные моя вопросы, яко пастырие Христова стада, писанные ответы от дарованные вам благодати, не скрывающе ничтоже, но многотрудне о мире святые, соборные и апостольския церкве полезное имуще и и не смирение мое точию, но и весь православный российский народ пользующе. Много бо она книга в речах перебита, и чины и написания несходны, и ум имущим, пачеже простейшим, смущению виновна: с прежними бо нашими книгами в царствующем граде Москве тиснением печатным изданными, отнюдь не согласна и превратов исполнена, киево же печерского потребника чинми мало сходна, и с теми в речах перебита и согласия мало имать. И сих ради мнози правовернии, пачеже и христолюбивии, смущающиеся задирают нам – архиереом, якоже небрегущим Христова стада. Пачеже во страх приведе мя вселенней проповедник Иоанн, ясно зовый, глаголя: возлюбленны, да не презираем соблазняющихся, да не пресечение сотворим благовестию Христову и погубим спасение наше…. Сих ради вонмите, молю, не свой бо разум составити ищу, но полезное церкви и верным людям, смотряя в сомнительных, разрешения прошу в Божию воистину славу, и вам самем на вечную похвалу: тщащимися многотрудне взыскати полезное церкви и верных Христовых людей от соблазна пременяюще и во едино мудрование совокупляюще, не нужею, но волею и по Бозе; многими бо времяны утверженные обычаи небезбедно поколебати первое убо блазненное опорочити и потом благим советом соборне исправити; дерзостию бо творимое нетвердо, но блазненно воистину и смущению виновно, советом же исправленное – пользует, и верно трудившияся похвалу приобретают в роде и род и милости Бога сподобляются, аминь». После этой вступительной речи епископом Александром предлагается на решение собора сначала 26 вопросов, а потом еще 22.

В первых 26 вопросах исправленный при Никоне требник сличается с киевским требником Петра Могилы, реже с прежними московскими печатными изданиями и еще реже с рукописями. При этом сличении указываются разности и несогласия никоновского требника с требником Могилы, при чем замечается обыкновенно, что в новом требнике, сравнительно с киевским, «в речах перебито и преврати исполнена», причем епископ спрашивает: «возвести ми, молю, который в них премудрее: Петр ли Могила, или Никон?» Или, например, Александр замечает: «а иных речей (в новоисправленном требнике) против прежних наших нет, а иные писаны странно». Встречаются и такие замечания по поводу положенных в новоисправленном требнике новых монашеских имен, не употреблявшихся доселе у нас и у греков, говорится: «взыскати лепо, и аще они (имена) не обретаются в греческих и в киевском потребнике, и у нас в великой России, то где обрести возможно: яве в римском костеле у латинянка папы, и у жидов, а иные у еллин; но сих подражати нам верным не буди, да не радость тем будет, верным же плачь. Но и у жидов дерзость таковая не бывала, еже звати человеки Херувим и Серафим, кто бо сицевая от верных слышав, паче же видев, не соблазнится и окаянна дерзости исполненного нарицати не будет». Или, например, у него встречается такое замечание: в чине погребения говорится, что иерей «наливает верху мощей елей от кандилы, или сыплют пепел от кандилницы и тако покрывают гроб, – и посему их мудрованию ушто едину силу имут елей от кандилы и пепел от кандилниц? И мнози облазнившеся в правду, ум иступивших нарицают сице мудрствующих и глаголющихся быти мудри объюродевших, и сице облазнившихся презрети ли подобает?» Или, например, сличая чин погребения священников в новом требнике с киевскими, замечает: «прочия же 12 икосов смеха и мятежа полны и неведомо откуды взяты, и св. апостол и св. отец разуму и мудрованию отнюдь противны, и мню, яко враг церкви некто сия расположивый, строя пагубу душам Христова стада, – кто бо от богословцев таковая мудрствова когда?»

Во второй серии вопросов епископ Александр указывает на неисправности и погрешности и в прежних печатных московских требниках 7131, 139 и 159 годов, находит в называемой Кирилловой книге разные погрешности и даже «оригеневой ереси «мудрование», и, наконец, одинаково осуждает потребники и Никона, и Петра Могилы. Он говорит: «Петра Могилы мудрование» в потребнике его напечатано имя Господа нашего Исуса Христа – Иисус, такожде и в московском Никонове потребнике, – Петр Могила и Никон оба в сем поблудиша, и не в сем точию, но апостольские и евангельские речи перебили, един другого злейши, такожде в молитвах и в ектеньях отнюдь согласия несть, ни с прежними московскими печатными потребники, ни Петра Могилы с Никоновым». Или, например, такое замечание: «како самые Спасовы слова, и апостольския и отеческия, Петр Могила и Никон смеют превращати?» Он прямо и решительно защищает старообрядческие мнения: зачем, например, напечатано «несотворенна», вместо прежняго: «а несотворенна»; и в Духа святого Господа животворящего, с пропуском «истиннаго», вместо: «несть конца», напечатано: «не будет конца».

Итак, вятский епископ Александр находит неисправными не только никоновские новоисправленные книги, но и южно-русские – Петра Могилы, и даже некоторые московские, напечатанные до Никона. Откуда же, по его мнению, «привзошли погрешности и преврати» в никоновские новоисправленные книги, и как же бы следовало, и с каких именно книг исправлять погрешности в печатных московских книгах? Ответ на это епископ Александр дает в 20 вопросе первой серии, где он сличает чин погребения священника никоновского потребника с киевским. Здесь он говорит: «что много глаголати: во всяком стихе несогласия и преврати, у многих стихов концов нет, а во инех в средине многих речей нет, весь чин превратов исполнен и с киевским несогласен. Много паче препамятовати лепо блаженные памяти святейшего Иосафа патриарха московского и всея Росии, он убо сие священническое погребение отложил, и недействительно показал, Еремы болгарского попа еретика мудрование сие нарек. И в лепоту и нам не преходити предел и своя комуждо не мудрствовати, но исправляти право истины. Правое убо ли откуду показатися имать, аще со древними согласно не будет, – новый же сей потребник ни с киевским, ни с прежними нашими московскими согласия не имать. Откуду убо явится истинна? Зане мы в Венецыи печатанных книг греческих огребатися должны есмы, и в неволи живущим греком у латинников и у еллинов, обычаев и чинов приимати несмы должны, но просветившего нас святым крещением равноапостольного, благоверного великого князя Владимира, нареченного во святом крещении Василия, благия нравы подражати, и при нем и по нем церковным учителем, и преподобным и богоносным отцем, в знамениях и чудесех просиявших в великой Росии, последовати, и благия их нравы и чисти и равноангельское житие подражати, тако же и чины и предания их должны есмы хранити, яко от самого Бога свидетельствованныя. Древния же греческие книги, ихже прият благоверная княгиня Ольга, нареченная во святом крещении Елена, баба Владимирова, от Фотия патриарха цареградского, такоже и Владимир, их же прият от цареградского патриарха и от корсуньского епископа, приемлем. Много паче последуем словенскому учителю блаженному Константину философу, нареченному во мнишеском чину Кириллом, и брату его Мефодию, епископу моравскому, и приведенные теми великими и святыми отцы святые книги от греческого языка на словенский, лобызаем и на них утвердимся, непоколебимое убо те нам святые книги утверждение, ихже крепко взыскати должни есмы, такожде и святое евангелие, вверженное во огнь и не сгоревшее вначале просвещения Росии, взыскати лепо и тем святым книгам последовати, а не в Венецыи печатанным от еретик. Откуду убо мнящимся премудрым ослепление таково? Яве, яко от небрежения спасения своего, от растленного жития: вси бо мнящийся столпи настоящего сего времени друг со другом в чинех церковных согласия не имут, у каждого бо их свое мудрование, отнюдь смиренномудрия чужее, вся бо каждо гоним тщеславию виновное, и яко да века сего покоя и славы и чести не отпадем, Христово же стадо небрежем и о спасении тех не промышляем, зане смущающихся тех о несогласии церковном духом кротости исправити не тщимся, но в своих обычаех утверждаемся, ратующе Христово стадо, древния же церковные чины отметающе и новой необычно начинающе, вредим их же лепо пользовати».

Таким образом, по мнению вятского епископа Александра, русские церковные книги никак не следует исправлять по еретическим венецианским изданиям, как это делал Никон, не следует и русские церковные чины и обряды исправлять по современным греческим, как это опять делал Никон и его продолжатели. Для русских руководством в их религиозной жизни должна служить, по мнению епископа Александра, исключительно своя родная, святая старина: можно верить и греческим книгам, но только тем, которые были привезены на Русь еще святыми Ольгой и Владимиром, а лучше исключительно утвердиться на книгах, которые переведены на славянский язык святыми братьями Кириллом и Мефодием. В жизни и нравах следует подражать святым угодникам «в знамениях и чудесех просиявшим в великой Росии»; следует «и чины и предания их хранити, яко от самого Бога свидетельствованныя», а не менять их на сомнительные современные греческие. Тем более необходимо поступать так, что изменяющие теперь русскую церковную старину, чины и обряды, эти «мнящийся столпи настоящаго сего времени», сами «друг со другом в чинех церковных согласия не имут», ибо отвергнув родную святую старину, которой бы им следовало твердо держаться, они потеряли под собою твердую надежную почву, благодаря чему у каждого из них явилось «свое мудрование, совершенно чуждое смиренномудрия», они, побуждаемые тщеславием, заботятся по преимуществу о том, «яко да века сего покоя и славы и чести не отпадем». Многие «от верных» соблазняются «вправду» новоисправленными книгами и сильно смущаются возникшими церковными несогласиями, так как новоисправленные книги действительно заключают в себе много поводов к соблазну, а между тем пастыри церкви вовсе не заботятся исправлять таких смущающихся «духом кротости», а только «ратуют Христово стадо», вредят тем, «их же лепо пользовати». Ввиду этого епископ Александр желает, чтобы собор уничтожил в новоисправленных книгах все превратное и соблазнительное, и чтобы это новое исправление книг совершилось «благим советом соборне», так как «дерзостию творимое не твердо, но блазнено воистину и смущению виновно, советом же исправленное – пользует». Очевидно, что этими своими заявлениями о недостатках церковной реформы Никона епископ Александр как нельзя более сближался с воззрениями и заявлениями принципиальных противников церковной реформы Никона, которые поэтому оказывали ему свое особое расположение, охотно списывали его вопросы и, со своей стороны, пользовались его расположением ²⁶¹. Но в то же время, между ними и Александром было и существенное различие, именно: хотя Александр и признавал серьезные недостатки в книжных исправлениях Никона, однако не находил эти недостатки настолько важными, чтобы ради их погибло православие на Руси, чтобы из-за них следовало отделяться от церкви, или, чтобы ради их признать Никона и его последователей еретиками, с которыми не следует сообщаться. Кроме того, Александр находил неисправными не только книги, напечатанные при Никоне, но и книги, напечатанные при его предшественниках, почему и желал, чтобы все наши книги вновь были исправлены, но обязательно на соборе, общим советом, а не единолично. Само собою понятно, что возражения епископа Александра против новоисправленных книг, хотя относительно и сдержанные, должны были, однако, производить и на православных, т. е. уже принявших новоисправленные книги, очень сильное впечатление, так как нападение на никоновские книги исходило от православного епископа, который не только находился в полном общении с церковью, управлял самостоятельно целой епархией, но и был одним из выдающихся иерархов, отличавшийся, как видно, недюжинным умом, начитанностью, горячей ревностью о благочестии и высоким, сравнительно, пониманием своих архипастырских обязанностей.

Кроме вопросов вятского епископа Александра до нас дошло еще «Обличение на Никона патриарха», написанное после его удаления с кафедры одним из русских архиереев. Обличение состоит из тридцати статей и подано было государю в виде челобитной от лица русских архиереев. В четвертой статье обличения говорится: «отнележе бо он, Никон, начат вводити смущения догматы, не имамы чисты молитвы к Богу». В двадцать первой статье говорится: «кого бы от архиерей и святых отец единомудрствующих имея с собою Никон? Ей, никого». В статье двадцать пятой: «благочестивый царю! Он, Никон суемудренный, смысли, учим воистину древним человекоубийцею диаволом, и с ним советуя всегда, реях, ко отчаянию привести тщася и всех погубити хотя». Но особенно для нас важна и интересна последняя – тридцатая обличительная статья. «Пишет Никон, о благочестивый царю, заявляет обличение, что оных трех иноков проклял, будто они наругаются исповеданию православные веры, присланного ему от святейшего Паисея, цареградского патриарха; и во святей-де литургии в божественных таинствах недоверуют и недружбы чинят против того, что он исправил думою и благословением святейших вселенских патриарх, а во благости де своей никогда же хотел ни прибавить, ни убавить от церкве, опроче правил св. апостол и св. отец; еже есть: Кормчую книгу в тиснении печатном перебил и со старыми писмянными книгами отнюдь несходны устроил; един выход был, а самый несогласный: и с которые будто и печатаны, и с тою несходны. Также и прочие книги, при патриаршестве его тиснением печатным изданные, мятежа и смущения исполнены, и 6-бо выходов служебников мудрования его сами в себе согласия не имут. Но и скрижаль духовная сама в себе несогласна, существа перебиты, а толкованием с нашими древними печатными служебниками во многом несходно. Да аще он, Никон, от цареградского патриарха Поисея вере научился и исправити потщася: царствующего града Москвы благочестивии и христолюбивии цари и великие князи, и князи и боляра, и преже его бывшие 5 патриархов, и преосвященные митрополиты, и архиепископы и епископы, священноархимандриты и игумены, протопопы, иереи и диаконы, и святых великих обителей» и прочих монастырей мнихи, пачеже и старцы, и христолюбивый росийский народ, – ушто до него, Никона, неправо веровали и безкровную жертву Господеви всегда приносили туне? Оле дерзости и бесстудия! Ненасытився, убивая верных душ, глаголет, яко исправляя и не хотящих последовать его прелестному мудрованию, проклинает. Не ново убо начинающе святии они старцы, но древнее святых отец предание утвержающе, верных души от смущения соблюдати тщашеся. Глаголяй же, яко не хотел прибавить, ни убавить, опроче правил святых апостол и святых вселенских соборов, приказывал: как ни есть, только не по-старому. О книгах убо, благочестивый царю, что извещал преосвященный Паисия (т. е. Лигарид) тебе, благочестивый царю, которые от многих стран собраны, заперты безпожиточно, – пишет Никон, что в ево далныя монастыри отвезены, – не в царствующем граде Москве. Почто, христолюбивый царю, попусти сице, – не реку человеку, но зверю, и ни малого добра смыслившу святей церкви и державе царствия твоего?» ²⁶²

Вот что заявляли русские архиереи царю Алексею Михайловичу по поводу церковной реформы Никона, как они представляли это дело себе и старались в челобитной разъяснить царю, как ему следует смотреть на церковно-реформаторскую деятельность Никона; она, по их мнению, во всех отношениях есть деятельность преступная, как наносящая непоправимый вред русской правой вере и русскому истинному благочестию, и потому заслуживает не признания и одобрения, а полного отрицания и осуждения со стороны всех истинно верующих и благочестивых людей. Между указанными воззрения русских иерархов на церковные исправления Никона и воззрениями тогдашних принципиальных защитников русской церковной старины, трудно найти какое-либо различие: русские иерархи – челобитчики и защитники старины слились в этом отношении в нечто однородное и неразличимое по своему существу. Справедливость, однако, требует сказать, что приведенная нами челобитная русских архиереев государю, в которой они решительно осуждают все Никоновские церковные исправления, как несостоятельные и очень вредные для церкви, была написана архиереем – заклятым врагом Никона – тем же вятским епископом Александром, которым были написаны и приведенные нами выше вопросы, направленные против книжных исправлений Никона и предназначенные Александром для прочтения на соборе 1666 года. Правда, Александр говорит в челобитной от имени всех архиереев, но несомненно, что тогда были архиереи, которые никак не могли согласиться с воззрениями Александра на реформы Никона, так как они были горячими и убежденными поклонниками всех никоновских церковных исправлений. Такими сторонниками и защитниками реформ Никона были тогда, нам известные, крутицкий митрополит Павел, рязанский архиепископ Иларион и, конечно, другие. Но, с другой стороны, несомненно и то, что епископ Александр был не один, что между тогдашними архиереями и у него были сторонники, которые, по крайней мере, в первое время после оставления Никоном патриаршей кафедры, отрицательно относились не только лично к Никону, но вместе и к его реформе. Поэтому Александр и мог в своей челобитной государю говорить, если не от лица всех, то от лица известной группы тогдашних архиереев.

Таким образом, некоторые русские архиереи, по крайней мере вначале, относились отрицательно к грекофильской реформаторской деятельности Никона, и это свое отношение к реформе, которое они по страху скрывали во время патриаршества Никона, после оставления им кафедры, уже открыто, в лице вятского епископа Александра выражали публично и даже в особой челобитной государю.

Отрицательное отношение к новопечатным никоновским книгам в приходском духовенстве и в монастырях сначала было почти всеобщим, хотя только у некоторых, и даже очень немногих лиц, оно проявлялось сознательно, как сопротивление предполагаемому еретичеству, внесенному будто бы Никоном в новоисправленные книги. У большинства же, как белого приходского духовенства, так и черного монастырского, новоисправленные никоновские книги встретили или открытое, или молчаливое – пассивное непризнание по мотивам чисто практическим, не имеющим прямого отношения к правоверию или неправоверию. Дело в том, что тогдашнее белое и черное духовенство, особенно духовенство сельское и рядовое монастырское, было в своем большинстве малограмотно, оно с трудом и со значительными усилиями приучалось кое-как брести по привычным книгам, исправлять по ним церковные службы, и всегда готово было сильно споткнуться и даже совсем остановиться, если привычную книгу заменить другой, отличной от старой. И от таких-то малограмотных лиц вдруг потребовали, чтобы они отправляли все церковные службы по новым книгам, к которым они, в виду своей малограмотности и привычки к раз усвоенному, не знали, как и пристать. Им теперь приходилось переучиваться, отвыкать от затверженного ранее и твердить новое. Дьякон Федор, как очевидец, рассказывает, что когда по рекомендации Павла, митрополита Крутицкого, ставили в архиереи на Вологду игумена Свирского монастыря Симона, то он, при чтении символа, неожиданно прочел по-старому: «рожденна, а несотворенна». Тогда, повествует Федор, «нехоте его царь поставити во архиепископы; озрелся, стоя, на Павла митрополита оного, и с яростию пыхнул, рек: ты мне хвалил его; не хощу его аз! И пойде с места своего. Павел же льстец припаде к нему и рече ему с клятвою: никако, государь, несть в нем того, но промолвился. И повелеша Симону паки символ глаголати. Он же справил речь ту по-новому речению. Царь же возвратися на место, и поставиша его во архиепископы» ²⁶³. Если уже кандидат в архиепископы, значит человек, по тогдашнему времени, более образованный, при своем ставлении, несмотря, конечно, на тщательную предварительную подготовку, все-таки в чтении символа сначала сбился на привычное старое, то чего же можно было требовать от лиц малограмотных, какими в то время были почти все сельские священно и церковнослужители и рядовое монастырское монашество. Для многих из них читать и служить по новоисправленным книгам было просто не по силам, они не умели, да и не могли перейти на новое, а потому по необходимости крепко держались за старое. В соборном приговоре соловецких иноков, в июне 1658 года, говорится: «во обители, по преданию чудотворцев, преподобного Зосимы и митрополита Филиппа, как был игуменом в Соловецком монастыре, и как прежние игумены исстари служили, повыкли и мы божественные литургии служить по старым служебникам, по которым мы и сперва учились и привыкли. А ныне и по тем служебникам мы, старые священницы, очередей своих недельных держати не сможем, а по новым служебникам для своей старости учитца не сможем же, да и некогда, – которое и учено было и того мало видим. А которые мы священницы и диаконы маломочны и грамоте ненавычны и к учению косны, по которым служебникам старым многие лета училися, а служили с великою нуждею и Бога славили, а по новым книгам служебникам, что прислал из Колмогор старец Иосиф, нам – чернцом косным и непереимчивым – сколько ни учиться, а не навыкнуть, лутчо будет с братьею в монастырских трудах быти» ²⁶⁴. Бывший строитель Лысковского Покровского монастыря Аврамий на соборе 1666 года заявлял, что доселе он служил по старым служебникам, а не служил по новоисправленным служебникам для того, что «обык по старым служебникам служить, а символ веры по се время говорил по-прежнему», но впредь обещается служить по новоисправленным книгам ²⁶⁵.

В то время как значительная часть малограмотного – «косного и непереимчивого» духовенства решительно заявляла, что ему «сколько ни учиться, а не навыкнуть» отправлять службы по новоисправленным книгам, в это время всеми уважаемые и авторитетные лица, известные самому царю и им чтимые, открыто и решительно стали уверять и всюду проповедовать, что новые книги Никоном не исправлены, а только испорчены, что в них внесены разные ереси, что в интересах сохранения православия на Руси, в интересах своего личного спасения, каждому нужно крепко держаться именно старых книг, старых обрядов и чинов, что нужно обязательно отвергнуть все новое, введенное Никоном, как еретическое измышление, – словом они учили, что переменять в старом ничего не нужно, никак не следует и учиться новому, как гибельному для правой веры и истинного благочестия. Этот призыв – крепко держаться старого и отвергать все новое, как нельзя более соответствовал настроенности малограмотного духовенства, решал жгучий и жизненный для него вопрос в самом желательном и благоприятном для него смысле, вполне оправдывал его в собственных его глазах, так как убеждал его, что противление новому и удержание старого не есть проявление его малограмотности и косности, а дело высокое, богоугодное и спасительное. Так под сопротивление малограмотного невежества положена была высокая идея – охраны правой веры и истинного благочестия. Теперь невежды подняли опущенную было голову, они подвысились и, так сказать, облагородились в своих собственных глазах, так как иное дело – держаться за старое в силу малограмотности и косности, и иное – во имя спасения русского неповрежденного православия и истинного благочестия от гибели, – из малограмотных невежд они превращались теперь в героев, призванных спасти и веру и отечество. – Никон и продолжатели его дела, уже по своему официальному положению, должны бы были хорошо знать и понимать, с каким материалом, в лице большинства тогдашнего духовенства, они имеют дело, когда, рассылая новоисправленные книги, они требовали, чтобы духовенство служило только по ним, тогда как всякому сколько-нибудь знавшему тогдашнее наше духовенство ясно было, что в значительном большинстве оно не станет служить по новым книгам единственно только потому, что по своей малограмотности оно не сумеет отправлять по ним церковных служб, и потому всячески будет держаться за старые привычные для него книги.

Введение новоисправленных книг в церквах не могло совершиться быстро и скоро даже по материальным, так сказать, причинам, безотносительно к тому, желало или не желало принимать их и следовать им тогдашнее духовенство. Церквей – соборных, приходских, домовых, монастырских, а также часовен, заменявших собою во многих местах церкви, было у нас очень много, а средства единственной тогда у нас правительственной московской типографии были очень ограничены; она могла, за другими работами, выпускать новоисправленные книги только в небольшом относительно количестве экземпляров, так что требовалось очень и очень много времени, чтобы новоисправленных книг хватало на все тогдашние церкви и чтобы все они могли ими обзавестись. С другой стороны, книги тогда были очень дороги и для бедных церквей приобретать целый круг новопечатных церковных книг часто было не под силу, а потому по необходимости многие церкви очень долго продолжали пробавляться имевшимися в них прежними старыми книгами. Нижегородского Лысковского Богородичного монастыря черный поп Авраамий, на соборе 1666 года, «прощения просил, что он новоисправные печатные книги не держал скудости ради» ²⁶⁶. Естественно, что тогда немало было и таких священников, современников Никона, которые успели умереть, не имея даже случая увидать новоисправленные книги; естественно, что очень долгое время и после реформы Никона во многих церквах, особенно сельских и захолустных, церковные службы продолжали совершаться по старым книгам единственно потому, что не было под руками новоисправленных книг.

В самой Москве, даже в Кремле, т. е. на глазах царя и всех высших церковных властей, в некоторых церквах еще продолжали употреблять старые книги вплоть до самого решения этого вопроса собором 1666 года. Игуменья Вознесенского в Кремле монастыря, Маремьяна Пальчикова, в челобитной государю 1666 года заявляла: «по твоему, великого государя, указу и по соборному уложению, указал ты, великий государь, везде по монастырям и по прихоцким церквам, по-новому соборному уложению, в церквах по книгам петь и честь, по-новому соборному уложению, на речь. И мы, нищие царские твои богомольны, по книгам говорили по-старому, а пели обедни и всякое пение по-новому, а книг, государь, твоего царскаго жалованья к нам новых в Вознесенский девичий монастырь в прежние годы не пресыловано. А в нынешнем, государь, во 174 году, по твоему, великого государя, указу присланы к нам в монастырь книги по-новому твоему, великого государя, соборному уложению к священницам, и те, государь, священницы и крылошанки по книгам по старым и по новым говорят: а заповеди и заказу от тебя, великий государь, к нам в девичий Вознесенской монастырь об этом не бывало, что по старым книгам не говорить» ²⁶⁷. На соборе 1666 года черный поп Фаддей показывал: «года де тому с два, или больши, был он в нижегородском уезде в селе Лыскове в монастыре пречистые Богородицы Казанские у строителя черного попа Аврамия в келье, и в разговоре похвалял книги новоисправной печати, и тот де черный поп Аврамий против того говорил: и старые книги добры, ведь де они свидетельствованы ж, и на Москве по новоисправным книгам не все служат, – еще де не установилося, да и патриаршь де казначей, старец Тихон, не вовсе за новоисправные книги приниматца велит». Другой старец, Гавриил, показывал, что когда он уговаривал Аврамия держаться новоисправленных книг, тот ему на это ответил: «не един де я так служу (т. е. по старым книгам), как де во всех церквах будут служить (по новым книгам), тогда де и я буду». В 1657 году в Соловецкий монастырь были присланы новоисправленные книги. Получив книги, монастырские власти никому не показали их, а сложили в казенную палатку, где книги спокойно и лежали, а службы продолжали отправляться по-прежнему – по старым книгам, и никакая власть этому не препятствовала. Соловецкий старец, Герасим Фирсов, на соборе 1666 года показывал: «по новоисправленным служебникам в Соловецком монастыре не служил для того, что великого государя указу не было». Бывший соловецкий архимандрит Варфоломей тоже на соборе 1666 года показывал: «а кресты де на просвирах в Соловецком монастыре и до ныне по-старому, и о том де к ним указу не бывало». Только после собора 1666 года последовал в Соловецкий монастырь указ об обязательном отправлении всех церковных служб исключительно по новоисправленным книгам, что и повело к возмущению соловецких монахов ²⁶⁸.

Если в самой Москве, после удаления Никона, с новоисправленными книгами «еще не установилося», почему благоразумные московские духовные лица, спрашивавшим их провинциалам, «не вовсе за новоисправные книги приниматься велят», если в Москве, и даже в самом Кремле, по-прежнему беспрепятственно еще продолжали служить по старым книгам и царского указа о замене их новыми не было; то каких-либо особых специальных мер о замене старых книг новыми, конечно, не предпринималось архиереями и в их епархиях, – служили, кто как хотел: или по-новому, или по-старому, большинство, понятно, по-старому. Из дошедших до нас архиерейских грамот видно, что епархиальные архиереи, до собора 1666 года, вовсе не настаивали на том, чтобы в их епархиях обязательно служили по новым, а не по старым книгам. В 1658 году вологодский архиепископ Маркелл предписывает наблюдать соборному протопопу, «чтобы в церкви Божии всякое пение пели и говорили единогласно», причем вовсе не говорит того, чтобы пение в церквах совершалось по новоисправленным книгам, о последних грамота совсем умалчивает. В 1660 году в царской грамоте новгородскому духовенству предписывается: «и вы б – архимандриты, игумены и протопопы – приходских всех церквей попом и дьяконом и всяких чинов людем приказывали с великим рассмотрением и подкреплением, чтоб во всех церквах Божиих божественное пение было единогласно, со страхом Божиим». Об обязанности петь по новоисправленным книгам опять не упоминается. В 1661 году новгородский митрополит Макарий, в грамоте к архимандриту Тихвинского монастыря предписывает ему сделать крепкий наказ всему духовенству, «что б пели и говорили по всем святым Божиим церквам единогласно, а не во многие гласы». О новоисправленных книгах не упоминается. Это неупоминание грамот до 1666 года об обязанности духовенства отправлять службы именно по новоисправленным, а не по старым книгам, было не случайностью, а естественным последствием и обнаружением общей неуверенности принятия церковью новоисправленных никоновских книг, неуверенности, которая прекратилась лишь со времени собора 1666 года, что сейчас же и отразилось в последующих архиерейских грамотах. Так, новгородский митрополит Питирим в 1671 году предписывает учинить крепкий наказ попам и причетникам, чтобы они «пели и говорили единогласно по новоисправленным книгам». Тот же митрополит узнав, что «в Вожской десятине духовные поют и говорят не единогласно и по книгам старые печати, а не по новоисправленным» предписывает отправлять службы единогласно по новоисправленным книгам. В 1683 году устюжский архиепископ Геласий предписывает, чтобы в церквах Божиих «пели и говорили единогласно и наречно, а не мятежно, по новоисправленным наречным книгам» ²⁶⁹. Таким образом, как до собора 1666 года, когда относительно новоисправленных книг «еще не установилося», архиерейские грамоты требуют от духовенства только петь единогласно, совсем не упоминая при этом о новоисправленных книгах; так после собора 1666 года наоборот; во всех подобных архиерейских грамотах всегда уже говорится, чтобы духовенство пело и читало в церквах единогласно и обязательно по новоисправленным, а не по старым книгам.

Но что особенно характерно и любопытно; колебания и неуверенность, царившие тогда в русском обществе относительно законности и доброкачественности церковной реформы Никона, поддерживали сами греки, по указаниям и под руководством которых, как мы знаем, Никон производил свои грекофильские реформы. Теперь, по удалении Никона с патриаршей кафедры, некоторые греки перешли на сторону врагов Никона и стали изображать его, подобно старообрядцам, церковным самочинным новатором, нарушителем священной церковной старины и обычаев. Грек иеродиакон Мелетий, посланный государем приглашать восточных патриархов в Москву для устройства русских церковных дел, изобразил Никона пред иерусалимским патриархом Нектарием церковным новатором, почему Нектарий, в своей грамоте государю, от 20 марта 1664 года, между прочим, пишет: «о Никоне же сказал (Мелетий) некоторые важные дела, почти неизвинительные, кои все суть нововведения, которые нам кажутся не очень достоверными… Кир Никон (будто бы) выдумал некоторые новости касательно церковного порядка и желает, чтобы сие против обыкновения принято было» ²⁷⁰. Ввиду таких представлений о Никоне, полученных восточными патриархами от царских посланцев к ним – греков, они в своих ответах на царские вопросы, имея в виду сделанные им сообщения о самочинных церковных новшествах Никона, пишут: патриарху не должно «в церковных делех советовати или изменяти древния узаконения или обычаи, или новая священнослужения вводити в божественную церковь, или изменяти и отдаляти чины святых литургий, разве тех установленных и узаконенных, сиречь: святого Златоустого и великого Василия и прежде священных, но хранити убо правую к царю веру, к церковным же преданиям и обычаем держати ум неизменен и ничесоже обновляти в них» ²⁷¹. Но особенно любопытно познакомиться, в чем, между прочим, обвинял Никона сам называвший себя ученейшим – газский митрополит Паисий Лигарид, игравший тогда при московском дворе особенно выдающуюся роль. В докладной записке государю, в которой он оправдывается от обвинений, взведенных на него Никоном, Паисий перечисляет вины Никона и между ними указывает: «яко новых чинов употребил есть (Никон), древния чины оставя и отринув» ²⁷². Паисию Лигариду царем поручено было составить докладную записку о деле Никона для ехавших в Москву восточных патриархов. Паисий составил эту записку и в ней обвиняет Никона в том, «что он переменил обычаи прежних московских патриархов не только тем, что вместо синих скрижалей стал носить червленые и что не поминал торжественно вселенского по-прежнему, но и тем, что ввел новые обряды и томы (определения), переоблачался во время божественного тайнодействия (имея восемьдесят саккосов, за одной обедней переменял их до двенадцати). Что б не казаться ниже Бога всяческих, чудовищно придумал он для песнопения служебные чины или лики, назвав некоторых отроков херувимами и серафимами, которые прислуживали ему внутри страшного олтаря, где он чесался перед зеркалом. Из олтаря он сделал преторию, в которой снимал цепи с закованных иеродиаконов. Он отменил песни троичные, сложенные патриархом Митрофаном и воспеваемые обыкновенно каждое воскресенье; между тем 2-й канон 6-го собора повелевает песням, слагаемым святыми отцами, оставаться неизменными. Как же не подвергнется тройной анафеме Никон, который велел, против порядка церковного, совершать единожды освящение богоявленское, которое велено совершать дважды, а именно: в навечерие и самый праздник… Какой человек рассудительный будет отвергать, что Никон нововводитель, когда он поколебал устав и древнее церковное предание? Он был рукоположен во второй раз, когда сделался патриархом, а двух архиереев, прежде отставленных, снова рукоположил, вопреки 67 канону апостол, отлучающих за такое рукоположение и поставляющего и ставленника… Остается Никону признать одно из двух: или что он никогда не был поставлен в Новгороде, потому что патриарх Иосиф еретик (что ложно и неразумно), или же, что был снова поставлен, он никогда не был законным патриархом. Сверх того, поставления им совершенные, не имеют силы, потому что совершены мужем, снова рукоположенным» ²⁷³. – А между тем все это о Никоне писано было не каким-нибудь фанатичным и невежественным поборников старины, как естественно было бы подумать, а ученым греком – митрополитом Паисием Лигаридом, писано им по особому поручению царя с целью ознакомить восточных патриархов с личностью и церковной деятельностью патриарха Никона.

Таким образом, после удаления Никона с патриаршего престола, мы встречаем в тогдашнем обществе очень сильное и распространенное течение, отрицательно относившееся к церковно-реформаторской деятельности Никона, стремившееся признать ее во всех отношениях несостоятельною и даже вредной и гибельной для церкви. Эти отрицательные взгляды на реформу Никона исходили не от одних только принципиальных противников новых церковных порядков, но были распространены и в церковно-православной среде, и не только между низшим белым и черным духовенством, но и между архиереями и даже между учеными греками, в то время проживавшими в Москве. Смута, неуверенность и колебания, существовавшие тогда в обществе относительно признания или непризнания церковных реформ Никона, резко проявляли себя прежде всего в тогдашней церковно-богослужебной практике.

Реформы Никона круто подорвали прежние привычные церковно-богослужебные порядки, в первое время не дав, однако, на место старого чего-либо прочного и всеми признаваемого нового: старое и новое вступило в ожесточенную борьбу между собою за право существования, причем в одних случаях побеждало старое, в других – новое, часто новое и старое своеобразно – пестро перемешивалось между собою и никто хорошо не знал, чего следует держаться: один тянул в одну сторону, другой – в другую, третий думал совместить и то и другое. В отправлении ежедневных церковных служб всюду проявилась беспорядочность, крайняя во всем неустойчивость, соблазнительное разнообразие и произвол отдельных лиц. Сам Никон на упрек, сделанный ему в 1663 году Паисием Лигаридом и Одоевским: зачем он издал три служебника и все они разнятся между собою? ответил: «ныне-де поют так, кто как хочет, а то-де чинится от непослушания». Царь Алексей Михайлович, в своем повелении в 1662 году о созвании по делу Никона собора и о приглашении на него восточных патриархов, говорит: «Никону убо отшедшу и пребывающу в новопостроенных от него обителях, о вдовстве ее (церкви) не радящу, также и о несогласии церковного пения и о службе божественные литоргии и о иных церковных винах, которые учинились при бытиях патриаршества его, и потому действуются и до ныне, и от того ныне в народе многое размышление и соблазн, а в иных местех и расколы». Посланный царем на восток подъячий Перфилий Оловеников, от имени государя говорил иерусалимскому патриарху Нектарию: «на Руси митрополиты, архиепископы, и епископы и весь церковный чин в несоглашении, в церквах Божиих служат всякий своим нравом» ²⁷⁴. Вятский епископ Александр в челобитной государю пишет: «вси мнящийся столпи настоящего времени друг с другом в чинах церковных согласия не имут, у когождо бо их свое мудрование… смущающихся о несогласии церковнем, духом кротости исправити не тщимся, но в своих обычаях утверждаемся, ратующе Христово стадо, древния же церковные чины отметающе и новый необычно начинающе, вредим, их же должно пользовати» ²⁷⁵. Соловецкий архимандрит Варфоломей заявляет, что когда он ехал в Москву, то, «по грехам нашим, после моего поезду к Москве, учинилась в монастыре, в братье и мирских людях, великая смута, будто священницы и диаконы почали службу служити не так, как было при мне, архимандрите, и в службу ввели чины нововводные, и подаяние божественных и животворящих тайн, тело Христово, учали подавати священницы священником и дияконом иной с северную страну, а иной с летьную страну, и о том у них в церкви Божии и в олтаре во время божественные службы и святого причащения стала смута и вражда велия» ²⁷⁶. В «повести о блаженной жизни преосвященнейшего Илариона митрополита суздальского» рассказывается, что когда Никон разослал приказ служить по новоисправленным книгам, то преподобный, бывший в то время настоятелем Флорищевской обители, «зело усомневашеся о том, глаголя: писано есть: аще кто прибавит или убавит, анафема да будет, и начат о том со слезами ко Господу Ногу молитися прилежно, да ими же весть судьбами открыет ему о сем… Бог же не презре моления раба своего, откры ему сицевым образом»: когда Иларион решился отслужить по новоисправленным книгам одну обедню, и, по окончании ее стал вытирать губою святой патир, то увидал, что внутри патира выступила кровь, «выступила та же кровь и на внешнюю сторону патира». Тогда недоумевающему о явлении Илариону был глас: «елико крови обретеся внутри чаши, толико и на внешней стране чаши; тако разумей и о исправлении книжном и о прочем: аще по прежним, или по новоисправленным служебникам, обаче ни чим же новоисправленная служба меньши первыя». Уверившись таким чудесным образом в одинаковом достоинстве новоисправленных книг со старыми, Иларион не только сам стал служить по новым книгам, но и требовать того же от своих учеников. Одни повиновались ему, «овии же упорством многим возразишася, и даже до смерти совещается в своем упорстве стояти, укоряюще самого преподобного, якобы самому ему с правого пути совратимся, глаголюще ему со укоризною: яко самому тебе прежде учити нас даже до смерти о сем стояти. Преподобный же некоего ученика – Пестяковца проста и письма не умеющего, многим постом и поклонами и плинфы на выю его повесивше, смиряше» ²⁷⁷. Но подобного чудесного уверения в одинаковом достоинстве старых и новых книг удостоивались, конечно, очень и очень немногие, большинство же колебалось и не знало, чего ему следует держаться.

Очень живую и яркую картину нестроений, колебаний и пестроты в отправлении разных церковных служб рисует нам современник – суздальский священник Никита Добрынин (Пустосвят) в челобитной государю. «Во многих градех твоея благочестивые державы, наипачеже в селех, пишет он государю, церкви Божии зело возмущены, еже есмь много ходах, и не обретох дву, или трех церквей, чтобы в них единочинно действовали и пели, но во всех разнствие и велий раздор: в той церкви по книгам Никоновым служат и поют, а в иной по старым, и где на праздники, или на освещение церкви, два или трое священников литоргию Божию служат, и действуют по разным служебникам, а иные точию возгласы по новым возглашают, и всяко пестрят. Наипачеже в просфиромисании священнодействуют и просфиромисают семо и овамо: овии от них по старине агнец Божий прободают, инии же – по никонову толкованию, в другую страну, и богородичну часть с девятью частьми полагают, а прочий части выимают и полагают, что и сказать неведомо как, – овии от них троеугольно части внимают, инии же щиплят копием и части все смешают в груду. Ктому и диаконы со иереи не согласуются: ов священнодействует по-новому, а другий по-старому. Инии же священники, против 52 главы никоницкие книги, велят дьяконом агнец выимати. И о том в смятении вси. Такожде и певцы меж собою в несогласии: на клиросе поют тако, а на другом инако. И во многих церквах служат и поют ни по новым книгам, ни по старым. И евангелие и апостол и паремии чтут и стихеры кананархистают ни греческим, ни словенским согласием: понеже старое истеряли, а новое не обрели. И священнотаинственная Божия служба и весь чин церковный мнется: одни служат и поют тако, инии же инако, или – ныне служат тако, а наутрие инако. И указуют на никоновы печатные книги и на розные и непостоянные указы. Такожде и в прочих во всех службам раздор и непостоянство… И во всем, великий, государь, в христоименитой вере благочестивого твоего государства раскол и непостоянство. И от того, великий государь, много христианских душ, простой чади, малодушных людей, погибает, еже во отчаяние впали и к церквам Божиим пооскуду учали ходить, а инии и не ходят, и отцев духовных не учали иметь» ²⁷⁸.

Не только в церковных службах, но даже в самой, одежде архиереев, священников, дьяконов, а также и иноков, явилось, со времени реформ Никона, разделение и разнообразие: одни из духовных одевались по-старому, другие по-новому, треть и просто по-мирски, что невольно всем резко бросалось в глаза, вызывало недоумения, разные толки и соблазн. Священник Никита пишет царю: «богомольцы твои, святителие Христовы, меж собою одеждою разделилися: ови от них носят латынские рясы и новопокройний белый клобук на колпашных камилавках, инии же, боясь суда Божия, старины держатся. Тако же и черные власти и весь священнический чин одеждами разделилися ж: овии священники и дияконы ходят в однорядках и скуфьях, инии же по иноземски в ляцких рясах и в римских, и в колпашных камилавких, а иные, якож простые людины, простоволосы ходят и шапку с соболем с заломы носят; а иноки не по иноческому чину, но – поляцки – без манатей, в одних рясах, аки в жидовских кафтанах, и римских рогатых клобуках». По этому поводу Никита делает такое замечание: «в том странном одеянии неведомо – кое поп, и кое чернец, или певчий дьяк, или римлянин, или лях, или жидовин» ²⁷⁹. Соловецкие иноки пишут государю: «святительский белый клобук, из Риму принесенный, иже от самого Господа нашего Иисуса Христа на прославление истинного нашего православия русийскому царствию преданный, переменили, а священнический и иноческий чин до конца обругали: попы мирские, яко никонова предания ревнители, нарицаемии никониане, ходят по римски без скуфей, оброслыми главами и волосы распускав по глазом, аки павы, или опалные тюремные сяделцы, а иные носят вместо скуфей колпаки черные, и шапки кумыцкие, и платье все не русское же; а чернцы ходят в церковь Божию и по торгом без манатей, безобразно и бесчинно, аки иноземцы, или кабацкие пропойцы, не по преданию святого Василия Великаго». Инок Авраамий про современных ему архиереев пишет; «одеющася в брачная цветная одеяния, яко женихи, рясами разнополыми, рукавы широкими, рогатыми клобуки себе и атласными украшающе, скипетры в руках позлащены имуще, воцаритися над людьми хотяще, параманды також златом вышивающе. Се есть монах! се есть учитель! се есть премудр! се есть наша вера! Таковии суть ныне законоучители – блазнители прелестницы!» ²⁸⁰. Тяжелое наследство оставил Никон своему бывшему «собинному» другу – царю Алексею Михайловичу. Все в тогдашней нашей церковной жизни, сверху донизу, находилось в полном смятении и как бы разложении, ни в чем ее было устойчивости, определенного порядка и прочности, все как бы шаталось, всюду видны были только рознь, раздоры, взаимная ненависть и борьба. Общая нелюбовь лично к Никону перешла и на его реформу: большинство, как мы показали, относилось к ней отрицательно, сами архиереи сначала видели в ней только личное дело одного Никона, только проявление его патриаршего самовластия и самочиния. Даже ученые греки смотрели на Никона, за его церковно-реформаторскую деятельность, как на опасного новатора, как на разорителя вековых священных традиций и обычаев, достойного за это всякого порицания и осуждения. Казалось, что наступило время, когда должны были сбыться слова Иоанна Неронова, некогда сказанные им Никону патриарху; «что ты един не затеваешь, то дело некрепко; по тебе иной патриарх будет, все твое дело переделывать будет: иная тогда тебе честь будет, святый владыко»; казалось, что возвращение к дониконовским церковным порядкам действительно было бы, при тогдашнем состоянии умов, самым подходящим выходом из запутанного положения церковных дел, так как оно вполне соответствовало бы желаниям и настроенности значительного большинства тогдашнего общества и, по-видимому, способно было внести в него необходимое умиротворение и успокоение. Дело с реформой Никона, казалось, висело на волоске. Но реформа Никона, однако, не погибла, так как весь дальнейший тот или другой ход этого дела зависел теперь прежде всего и главным образом от царя Алексея Михайловича, который, после оставления Никоном патриаршей кафедры, сделался единственным фактическим управителем всей русской церкви, почему исключительно именно от него зависело признать или не признать церковную реформу Никона. Как повел это дело и к какому концу привел его царь Алексей Михайлович, это мы увидим из дальнейшего нашего исследования.